Я ответила, что у меня все хорошо и почувствовала, что она чуточку расстроилась. «Хорошо?» - с надеждой на отрицательный ответ спросила она. Я же подтвердила веселым голосом, что все очень хорошо.
Не стану же я рассказывать, что буквально только что больно ударилась коленкой о каменный заледеневший пол, поскользнувшись. Я зашла в дверь – сразу же вспомнив, что мне надо совсем в другое место, решила все-таки остаться, - и, не удержавшись на скользких плитках пола, уныло растянулась, перегородив проход.
Не стану же я рассказывать, как новоявленный декан, глядя на меня сверху вниз (как ей это удалось – при ее росточке?), презрительно и вежливо отказал мне в командировке. Новый декан буквально стояла на неостывших плечах своих предшественников, впереди у самовлюбленного декана были долгие пять лет, выстланные коврами и цветами. Она была уже поверх, уже где-то совсем сверху. Далеко внизу белел снег. И маленькие весенние снеговики еще не растаяли, еще не превратились в воспоминания.
Не могла же я ей рассказать, что весеннее половодье скоро превратит городские улицы в венецианские каналы, а юный гром и новорожденные молнии перечеркнут город блестящими длинными линиями.
Я не могла и не хотела ей это говорить.
Я вышла на улицу и слепила из влажного снега трех маленьких снеговиков. У них были веселые лица и устремленные вверх глаза.
Пройдет совсем немного времени – и по улицам, временно превращенным в венецианские кварталы, поплывут их светлые души. Сверху давно уже ждут их. Давно внимательно смотрят и ждут.
И вот как я могла все это рассказать?
И разве может у человека все быть хорошо?
И разве маленькие весенние снеговики – это не мы сами, с несовершенными наивными душами, с самомнением, с неутоленными вопросами – кто? Зачем? Куда?