Ю-цзо тоу приапские сказки

      


1. Откуда есть пошла быть Приапская земля
2. Карась по имени Ионафан Лингвистон
3.     Специалист
4. Сова
5. Легко ли быть Вием
6. Доподлинная история Колобка


      
ОТКУДА ЕСТЬ ПОШЛА БЫТЬ ПРИАПСКАЯ ЗЕМЛЯ

Мир полон тайн и загадок. Вы, надеюсь, не собираетесь с этим спорить? У всякого человека в жизни бывают случаи, которые не объяснить никакими рациональными причинами. Впрочем, это касается не только каждого отдельного человека. Всё мироздание непостижимо, и наше сознание выхватывает только узкое освещённое пятнышко из необъятной тьмы Неведомого. Мы стремимся расширить это светлое пятнышко, испытывая огромное удовольствие, когда нам удаётся как-то расширить наш кругозор и вырвать у природы какие-нибудь тайны. В нашей психике заложен механизм, вознаграждающий нас чувством удовольствия за познание, а также механизм стимуляции процесса, это – любопытство. Что заскучали, друзья мои? Небось думаете: вот занудство-то! Ладно, давайте уже ближе к делу.
Читатель, раз уж ты взял в руки эту книгу, приготовься: тебе откроется множество тайн, во лбу у тебя прибавятся три пяди, ты познаешь суть вещей. Тебя станут намного больше уважать друзья и домочадцы, все будут считаться с твоим мнением. Ты заслуженно прослывёшь ходячей энциклопедией. Только будь внимателен, не расплёскивай полученную информацию, и тщательно укладывай её в голову. Однако  не спеши задирать нос, дорогой читатель. Да, конечно, теперь ты станешь мудрее и информированнее, но всегда помни: ты владеешь лишь только крохотной частичкой знаний, а вокруг тебя – множество чудес, в сущность которых тебе не проникнуть, как бы ты ни пыжился. Были и будут на свете вещи, узнав о которых всякий тут же завопит: «Это невозможно в принципе!» Но факты – вещь упрямая. Вот как бы ты объяснил, к примеру, следующую историю?
Однажды, в неопределённое время года, когда, как это стало модно в последнее время, трудновато понять, весна сейчас на дворе, зима, или осень,  Бармалеевcкую улицу переходил по мокрому асфальту человек высокого роста, в длинном пальто и широкополой тёмной шляпе. Погода в славном и довольно красивом областном городке Санкт-Петербурге бывает очень переменчивой. То снежная крупа колет лицо под порывами ветра, то что-то капает с неба прямо за шиворот, а то вдруг  пелена облаков разорвётся на отдельные клочья, явив взорам синеву неба, - но это обычно долго не длится… Сейчас как раз был краткий период ремиссии, и лучи низкого солнца слепили прохожему глаза, отчего он щурился.
Путь его лежал к двери на противоположной стороне улицы, рядом с которой висела вывеска «Интер-Травель, туристическое агентство», а рядом – ещё одна, поменьше, сдержанно-грозная: «Находится под охраной частного охранного предприятия “Нева-Омега”». Человек поднялся по щербатым ступенькам, толкнул нечеловечески тугую дверь с автодоводчиком, вошёл внутрь, и оказался в офисе. Офис как офис. Таких тысячи в Санкт-Петербурге. Стоит полдюжины столов с компьютерами, перед которыми сидят офисные барышни и раскладывают виртуальные пасьянсы. На окошке несколько горшков с геранями и кактусами. В уголочке – столик с электрочайником и надорванной пачкой сахара. Над стеллажом с туристскими проспектами и папками висит камера видеонаблюдения, подсвечивая крохотным багровым глазком. Факсы и телефоны в достаточном количестве. Словом, всё как обычно.
Одна из барышень, по имени Ирка, оторвалась от пасьянса, и сказала:
- Здравствуйте, проходите пожалуйста.
Она оценила намётанным взглядом вошедшего: пальто довольно дорогое, туфли блестят свежим блеском. Шарф белый и перчатки белые – одет не без изысканности. Похоже, наш клиент. Клиент тоже оценивающе поглядел на неё. Нафуфырена умеренно, со вкусом. Явно молодится. Улыбается вышколено. Туристских фирм нынче развелось, что булочных. Толкутся у кормушки, отпихивая друг друга, клиентов заманивают, бьются за свой хлеб с маслом. Блюдут имидж. Вошедший снял шляпу и сказал бесцветным голосом:
- Здравствуйте. С кем я могу поговорить о покупке тура?
Ирка раздвинула улыбку ещё на сантиметр и предложила:
- Присаживайтесь. Куда вы хотите поехать?
Пришелец помялся, присел в предложенное кресло для посетителей; видно, созревшего решения у него не было. Он спросил:
- А что вы можете предложить интересного?
Трудновато работать с клиентом, который сам не знает, чего хочет. Сейчас начнёт капризничать, кочевряжиться, - знакомый тип. Нервов у турагента пожирает вчетверо больше, чем обычный вменяемый клиент. Ирка с усилием удержала на лице улыбку, подавила вздох, и любезно предложила:
- Сейчас очень модны туры в Гренландию. Путешествие на собачьих упряжках, участие в охоте на тюленей. На северное сияние посмотрите. Проживание в трёхзвёздочном иглу. Типовой тур – двухнедельный, от четырёх тысяч долларов, чартерный рейс туда и обратно включён в цену. У вас загранпаспорт оформлен? Ближайший выезд группы в следующий вторник.
На лице клиента отразилась борьба, он помолчал некоторое время, и с сомнением промолвил:
- Так там же зима, холодно. Нет, я хочу куда-нибудь, где тепло. Погреться на пляже, полежать у моря, покупаться.  И чтобы достопримечательности…
- Тогда Египет. Вы в Шарм-эль-Шейхе были? Море, пляж – всё, что вы хотите.
- Я там был уже. И потом – там же арабы. Дикие нравы, в отеле из крана – песок вместо воды. Антисанитария. Нет, не хочу.
- Могу предложить Тайланд, - сказала Ирка терпеливо. Улыбка сползла с её лица, её худшие предположения оправдывались, клиент сам не знал, чего хочет. Её коллеги оставили свои пасьянсы и с молчаливым интересом следили за беседой, переглядываясь между собой.
- Я уже бывал во Вьетнаме. Не хочу в Тайланд, там всё одно и то же!
- Ну, это вы, мужчина, напрасно говорите! – обиделась за Тайланд Ирка, - Тайланд у нас очень охотно покупают. А во Вьетнаме какой секс-туризм? Одно название. Так вы правда не хотите в Тайланд?
Клиент энергично помотал головой из стороны в сторону.
- А вот ещё Испания! – продолжила Ирка. – Там пляжи прекрасные, дамы топлес загорают, и достопримечательности знаете какие! В Севилью поезжайте, сходите на бой быков. Вина будете дегустировать в Андалусии. Вам нравятся андалузские вина?
- Испанцы все такие противные, заносчивые, - возразил гость, - и язык мне испанский не нравится. Они звук «эс» шепеляво произносят. И вообще, я вот уже битых  полчаса у вас тут сижу, - сказал он, постепенно накаляясь, - а вы мне всё пытаетесь впарить какую-то заваль. Вы в состоянии предложить хоть один реальный тур?
В офисе будто сгустились грозовые заряды. Охранник Василий, наблюдавший на мониторе в соседней комнате за происходящим, положил ладонь на рукоять бейсбольной биты и напрягся. У Ирки начала подёргиваться щека, и она начала терять самоконтроль. Грубить клиентам строжайше запрещалось, но совладать с собой она уже не могла. Она схватила стоявший на столе у её сотрудницы Катьки глобус, со стуком поставили его перед клиентом, и со с трудом подавляемой яростью сказала:
-Так! Покажите сами пальцем, куда вы хотите поехать!
В комнате повисло зловещее молчание. Охранник Василий покрепче ухватил биту и бесшумно шагнул поближе к двери, ведущей в офис. Хороший профессионал, знающий своё дело. Капризный клиент в тишине медленно крутил с кислой миной глобус одним пальцем, внимательно разглядывая его поверхность. Он беззвучно читал географические названия, шевеля губами. Офисные барышни напряглись и застыли. Через несколько минут, когда, казалось, тишина стала невыносимой, любитель отдыха в тёплых странах брезгливо поинтересовался:
- А у вас нет другого глобуса?
Кровь ударила Ирке в голову. Катька за своим столом зашипела сквозь зубы. Кто-то в углу издевательски хихикнул. Это был как раз такой случай, за которые сотрудницы получали от фирмы молоко за вредность. Со сталью в голосе Ирка иронично произнесла:
- Могу предложить только локальные. Глобус Санкт-Петербургской области и глобус Васильевского острова.
Незадачливый посетитель понял издёвку, и онемел от обиды.  Долгим взглядом, полным смертельной укоризны, он посмотрел на Ирку. Потом он снова перевёл взгляд на глобус, и возопил:
- Господи, ну что это за мир?! Вкалываешь целый год, как проклятый, а как приходит отпуск, так и поехать некуда на свои кровные! Что же это за планета такая? Кто создал эту идиотскую географию, чья это выдумка? Я не согласен жить в таком мире, не согласен!!! – прокричал он в сердцах, и треснул по глобусу кулаком.
В тот же самый момент вселенная содрогнулась. Раздался дикий грохот, за окном мелькнули сполохи. Барышни в офисе истерично завизжали, охранник Василий выскочил в офис, готовый грудью встать на защиту родного агентства. Пол под ногами у всех завибрировал с басовитым гулом, в чашках зазвенели чайные ложки. У бухгалтерши Надьки от вибрации сполз со стола и упал на пол калькулятор. Вдруг глобус засветился голубоватым светом, очертания стран и материков на нём ожили и зашевелились. Все заворожено следили круглыми глазами за тем, как они плавно изменялись. А потом всё постепенно успокоилось. Наступила тишина, в окно заглянул тёплый солнечный луч. Ирка нагнулась над глобусом, пригляделась к нему, и шепотом сказала:
- Мамочки!..
Это послужило сигналом для всех присутствующих, они гурьбой бросились к столу Ирки. Все наперебой стали читать географические названия, крутя глобус туда-сюда:
- Апельсинвания! Чучмекистан! Вулкан Грохотау. Борзилия… Ой, смотрите, Долларопа, а по ней протекает река Сисиписи. А вот Дюссельдортмунд. Смотрите, Агар-Агарский водопад! Шлезвиг-Вюртемберг… Британглия… Новый Ёрк… Река Апь… Чекаговск, Мухо-Саранск, Югославль, Заокеанск! Китайланд! Монте-Хансийск, - какое название интересное… Мозгва… Харыпинск… Ас-Сатана… Горячесобакинск – это что, тоже город так называется? А вон там Пепсиколовка. А вот Чу-Хон Го! Там чухонцы живут, наверное. А это что?  Магометогорск! Иерузарет, смотрите, город Иерузарет! Шератонск. Ой, гляньте: Санкт-Паульсбург! Эх, ничего себе, Приапье! А, ну да, река ведь называется Апь…  Смотрите, гора какая – пик Кудыкина! Вошигтонск! Зомбезия!
Всех охватило недоумение. В этот момент Катька включила радиоприёмник, чтобы послушать сводку погоды. Некоторое время раздавались звуки какого-то легкомысленного шлягера, затем после короткой паузы прозвонили куранты, послышался мощный аккорд, и вслед за ним хор грянул:
Альянс нерушимый народов свободных
              Сплотила навеки великая Апь…
Все на мгновение остолбенели. Потом свирепо посмотрели на сидящего в кресле клиента. Он втянул голову в плечи и жалобно заморгал.
- Я не хотел… - проблеял он испуганно, - я нечаянно!
Кроме него, все дружно кинулись к окну. За окном сияло солнце, мимо проходили пешеходы в шортах. Вяло шелестели листвой финиковые пальмы. Напротив окна поблёскивала тусклая бронза памятника Бармалею. В офисе прозвучал многоголосный стон, и все снова обернулись к побледневшему несостоявшемуся клиенту.
- Ты что наделал, скотина?! – заорал охранник Василий, и замахнулся на того бейсбольной битой.
- Я не знаю, - заскулил пришелец, заслонив голову поднятыми руками, - я же не думал… Я больше не буду!
- Погоди, Василий, не бей его. Тебе что, не нравится тёплый климат? – проявила наконец здравомыслие Ирка. – Давайте не будем пока пороть горячку, а сначала во всём разберёмся. В мире что-то изменилось, мы должны выяснить, насколько именно.
Василий с негодованием посмотрел на перепуганного человека в кресле, ещё разок грозно тряхнул дубиной, отчего тот снова испуганно съёжился, и проговорил сердито:
- Смотри у меня, если Васильевский остров исчез! У меня там дом, на Ваське, живу я там!
- А давайте заглянем в карту города, - предложила Катька и вынула из ящика стола сложенный в несколько раз  лист. 
Снова  произошла немая сцена, потому что все увидели на обложке карты надпись «Санкт-Паульсбург». Катька развернула карту лихорадочно, чуть не порвав её, и все сгрудились у её стола. Она поводила пальцем по карте в полном недоумении. Рисунок улиц изменился. Ага, вот, пожалуйста: Базилевсов остров. Что тут ещё непривычного? Проспект Просвещения Ветеранов. Питейный проспект… А на месте Невского – Триппербан! Экий же подарочек от города-побратима!
Тут уж Василий не выдержал, подскочил к гостю, схватил его за шиворот и с проклятьями вышвырнул на улицу, наподдав пинка по мягкому месту. Тот, запутавшись в полах пальто, рухнул прямо к постаменту памятника. Встал, растерянно отряхнул пальто. Потом снял его, повесил на локоть и оглянулся вокруг. Бронзовый Бармалей взирал на него сверху с разбойничьей ухмылкой.
- Ничего, - пробубнил себе под нос незнакомец (так и оставшийся незнакомцем), ковыляя подальше от турагентства, - они мне ещё все спасибо скажут за то, что теперь будут жить в тёплом климате…
А высоко, в безоблачном синем небе, над городом парил средних размеров птеродактиль.

Ну что, скажете, что это – случай ординарный, и никакого чуда и никакой тайны тут нет? Поняли теперь, о чём я в самом начале вам талдычил? Знаете, какое у богов бывает чувство юмора…


2008

 
КАРАСЬ   ПО  ИМЕНИ   ИОНАФАН   ЛИНГВИСТОН

У рыб жизнь нелёгкая. Рыба, она ведь не меньше человека понимает, соображение ясное имеет, и чувства у неё такие же богатые и глубокие. Но только она говорить не умеет, а потому ей не дано этого всего нам открыть, и мы считаем  её по причине бессловесности за тварь неразумную. А коли так, то её и схарчить непредосудительно. Жарить можно, коптить, заливное делать (я такие рецепты знаю – пальчики оближешь! Но об этом не здесь). Поэтому не дай бог рыбой родиться. Однако, если вам не повезло, и вы всё же родились рыбой, при наличии деловой сметки и энергичного характера можно выбиться в люди. Я знал одного такого рыба. Его пример – другим наука, и то, чего он достиг, не всякому удаётся. Хотите, расскажу и вам, раз уж о том речь зашла.
В одном пруду неподалёку от Дюссельдортмунда караси жили. А в пруду - сами знаете, какая жизнь. Мокро круглый год. Вода мутная. Тина на дне, понюхаешь - воняет. По берегам камыш, на берег захочешь вылезти - не продерёшься, прямо “железный занавес” какой-то. Пиявки кругом, консервные банки на дне ржавеют. Да ещё из стоящего рядом на берегу люфтклозета сливную трубу в пруд провели, поэтому жизнь всё время на грани экологической катастрофы балансирует.
Но как-то сумели все притерпеться. Лучшей жизни никто не знал, поэтому и такую все вполне нормальной считали. А вообще этот пруд считался образцово-показательным и на всё Приапье* был прославлен тем, что караси в нём водились размером никак не меньше лаптя. Таки вы же понимаете, какая фаршированная рыба-фиш из такого карася получиться может! Поэтому мало кто из местных рыбаков пренебрегал прудом. Хватало любителей половить рыбку в мутной воде. И вот бывало, как уикенд грянет, так в пруду круговерть начинается: как-то странно что-то булькает, круги по воде ходят такие, что из-за ряби совсем не разобрать становится, что там над водой происходит. Сверху какие-то нитки вдруг повисают с маленькими горошинками совсем невкусного свинца и с крючочками, а на крючочках тех яства надеты невиданные... И повторялся процесс этот с цикличностью в семь дней.
Лучшие карасьи умы многие годы бились над Загадкой Седьмого Дня, и в конце концов разработали стройную философско-религиозную доктрину. Доктрина та далека была от чисто умственных спекуляций, а базировалась на солидной экспериментальной основе. За тысячелетия истории пруда фактический материал был собран огромный.
  Замечено было, что в центре пруда, на самой границе водной дыхосферы со смертельно-безжизненным воздушным пространством, зависал обычно огромадный чёрный продолговатый силуэт,  порой же  не один, а и поболее. Ленивые круги расходились по воде от них и от вёсел, которыми они при движении загребали воду. После долгих богословских дискуссий стали их называть Неопознанными Плавающими Объектами. Лишь в пруду такой объект появлялся, тут же чудеса начинали твориться. Вдруг вкуснейшие распаренные зёрна манны небесной упадали поблизости из высей в воду, и всякий  вкусить  от  них  мог,  сколько желал.   Оттого  караси  благословляли   каждый раз появление НПО, ибо в сердцах их в такие минуты воскресали надежды на лучшую жизнь и мечты об оной. И вот поэтому решили они день появления  НПО  - а это был, вы  же  помните,  каждый   седьмой,  -   назвать “воскресеньем”. Рыбьи поэты стихи слагали, полные возвышенной романтики, посвященные Светлым Воскресеньям. День этот даже нерабочим был объявлен, чтобы мирская суета никого не отвлекала от общения с Высшими Силами. А мальков, проклюнувшихся из икры в воскресенья, так и называли - “дети воскресенья”. Это было очень престижно.
После выпадения манны небесной через некоторое время опускались в воду на нитях Дары Богов, и тут-то наступало время всякому испытать судьбу свою.
Караси знали из многочисленных опытов, что ежели яства, на крючок надетые, пожевать, то результат может быть трояким (откуда было выведено учение о Святом Троичном Пути): либо, у особи греховной, угощение прямо изо рта выхватывалось рывком, и где-то над поверхностью воды в немыслимой вышине исчезало; либо же - натурам более благочестивым - дано было еду поглотить и её вкусом сполна  насладиться, а оголённый крючок затем вверх уходил, и вскоре с новой порцией возвращался; или же, что только чистейшим праведникам даровалось небесами, ниспосылались ядущему Властями Горними в момент поедания силы десятикратные, и стремглав взлетал он сквозь водную толщу в сияющие выси, сопровождаемый восторженными взглядами очевидцев и завистливыми возгласами “Живым вознёсся!” Говорили в народе карасином, что прямиком эти индивиды отправляются в счастливые Края Изобилия, населённые почившими предками, и что царствуют там добро и всеобщая социальная гармония. Что на вылете из воды их пятикрылые херувимы встречают, и вежливо, под локоток, прямо к Мировому Духу ведут знакомиться. Никто не возвращался сверху. Да и понятное дело, кто ж добровольно из царства гармонии-то да станет возвращаться в затхлый и очень скучный пруд? Тут ведь, кроме всего, властвует КМС (Князь Мира Сего) - щука, зубастая вся такая, Враг Рода Карасиного. Попробуй только задремать... Ну так вот, по результатам испытания судьбы всякому надлежало корректировать своё дальнейшее поведение, дабы наибольшую возможную святость стяжать.
Таким было в общих чертах учение, владевшее большинством рыбьих умов. Однако были и свои еретики в пруду. Стимулировались ереси тем, что наблюдалось в пруду немало загадочных явлений, которые никак в рамки ортодоксальной доктрины не влезали. Откуда, например, консервные банки берутся? В принципе это должны быть козни КМС. Потому что от ржавого железа уж очень невкусной вода становится, а значит, набирает силу Мировое Зло. Еретики ссылались на то, что никем и никогда не видано, чтобы щука из себя консервную банку исторгала, в ответ на что ортодоксы им убедительно очень указывали на факт наличия в пруду, среди прочих, одной, ещё не до конца проржавевшей, банки, опоясанной раскисшей бумажной ленточкой с цветным портретом щуки в полный рост и надписью “Щука в томате”, и ещё какими-то плохо различимыми и ни о чём не говорящими буквами. По поводу слова “томат” у богословов шли жаркие диспуты. Большинство склонялось к тому, что “томат” означает на древневавилонском “сила и слава”. Но всё же никто толком не знал, что это такое, однако жутко было глядеть на щучий портрет, аж чешуя дыбом вставала!  А прудовая секта сатанистов в безлунные ночи возле этой банки свои чёрные мессы служила, непотребно подражая щучьим телодвижениям, и каннибальским манером поедая собственную икру…

Здесь надо вам сказать, что в пруду нашем обретался карась, довольно ещё юный, но уже весьма неглупый, склонный к размышлениям и медитации. Звали его вообще-то Ионафан Лингвистон, но он был человек простой, никогда особенно-то не чинился, и друзья его кликали просто Нафаня. А фамилия у него потому была такая, что он недюжинные успехи явил в лингвистике:  умел разбирать письмена на всяких затонувших предметах. И давал им толкование, - но это уже экзегетикой называлось. (Даже знал, что на банке со щукою написано, и всем объяснить пытался, да только его никто не послушал.) Причём до всего своим умом дошёл, методом дедукции, а также путём впадания в состояние самадхи, когда сущность и взаимосвязь всех вещей становится ясна, как на ладони.
В отрочестве он был отчаянным романтиком и мечтателем, потом остепенился, дурь из головы выкинул, и стал карасём действия. Выражалось это в том, что уж если он чего решал, то имел обыкновение добиваться этого обязательно, въедливо и методично, шаг за шагом продвигаясь к своей цели. Главная же цель его жизни была очень возвышенная. Это даже объяснить непросто, вы его сразу за психа посчитаете, а между тем парень был очень вдумчивый, серьёзный и положительный. Короче говоря, ему очень хотелось летать. Пришел он к этому вот как.
В силу пытливости своего ума сызмальства рвался Нафаня на передний край познания. И когда доходил до края познанного, задавал всегда себе вопрос: а что будет, если сделать ещё один шаг? Так, неоднократно он высовывал нос над поверхностью воды, чего другие караси, в общем-то, никогда не делали, - даже и пословица ходила у них: “Зная брод, не высовывайся из воды”, а уж они-то брод знали!
Там, над водою, удалось Нафане наблюсти безбрежное пространство, до жути пустое, пугающее  заполненное голубым светом, а в нём, в страшном отдалении, разглядел Нафаня кого-то, формой несколько на рыбу похожего. Такой чёрный силуэт, быстро проплывавший в немыслимой вышине, с огромными плавниками по бокам. А плавники синхронно колебались вверх-вниз, вверх-вниз.
Нафаня нырнул вниз, пораженный открывшейся тайной. Воочию увидел он невиданное, и воспламенилось сердце его жаждой приобщения к этой безбрежной выси, к свету, к захватывающей дух скорости. Хоть и говорили старики, что над водой жизни нет, теперь-то уж Нафаня точно знал: есть! Своими глазами видал. Уж на бесплотного духа та высотная рыба никак не походила.
Нафаня сосредоточился, хвостом трепыхнул, разогнался посильнее, направив нос точно вверх, и со всею возможной скоростью рванулся к поверхности воды. Интуиция подсказывала ему: стоит пережить раз это несравненное ощущение плавания в вышине, и оно изменит его личность, откроет ему новые духовные горизонты и приведёт его к неземному блаженству. Тогда соединятся для него воедино сансара и нирвана… Нафаня прорвал снизу поверхность воды, на добрый метр подлетел в воздух и со смачным шлепком снова плюхнулся вниз,  нагнав изрядную волну.
Он просто жабрами захлопал от накатившего сатори: разве хоть один карась, кроме него, испытывал подобное? Быть может только взятые живыми на надводное небо праведники. Но всё равно никакого сравнения: им помогали Высшие Силы, а Нафаня всего достиг своим трудом, своим старанием. Поистине, карась становится равен богам, если приложит на стезе аскезы достаточно целеустремлённости, упорства и прилежания!
Дальнейший путь был Нафане ясен, как на ладони. Конечно же, следовало совершенствовать себя с помощью матсья-йоги: непрестанная экзерциция, развитие плавников, тренировка задержки дыхания (пранаяма, значит), - и вот через некоторое время он гордо воззрит с высот на родной пруд, окинет его взглядом сразу весь, познает новые истины, побратается с неведомыми существами, плавающими в воздухе, несомненно, благородными и возвышенными, - а то какие же существа иначе могут населять Край Изобилия? Не щуки же там летают, в самом деле… А вообще это и не рыба, видимо, была, а ангел, и плавники его назывались “крыльями”. Откуда он про ангелов знал, мы попозже расскажем.
С полной ясностью осознал Нафаня три Благородные Истины: есть другие миры за пределами родного пруда; можно достичь этих миров; есть путь для достижения этих миров. А ощущение, хоть и кратковременное, плавания над водой он будет теперь хранить в своём сердце. Он уже не тот Нафаня, который был до прыжка за поверхность воды. Этого знания никому и никогда уже не отнять у него. Такое плавание он решил назвать специальным словом “полёт”, дабы не возникало путаницы в терминах.
  И вот пошли дни, недели, месяцы тренировок, методичного самосовершенствования, изнурительных занятий. Диву давались другие караси, глядя на Нафаню: с чего это он так себя не щадит? Плоть умерщвляет, что ли? Но он, конечно такой ерундой не занимался. То, что он делал, - это всё матсья-йога2 называлось. Долго ли, коротко ли, но однажды захотелось Нафане проверить, какие плоды дало его усердие. До этого он себя сдерживал, рассчитывая накопить поболее благих заслуг своим прилежанием. И вот вновь устремился он со всею возможной силою вертикально вверх, вынырнул из толщи воды и с бешеной скоростью затрепыхал плавниками, как крыльями: по его расчётам, которые он в специальной тетрадке вёл, площадь поверхности его плавников, помноженная на скорость трепыхания, уже должна была равняться площади крыльев ангела, помноженной на частоту взмахов, таким образом, он рассчитывал, что его полёт теперь будет проходить уже по горизонтальному направлению, а не просто сверху вниз, как в прошлый раз.
Но тут ждало его разочарование. Расчёты – расчётами, но не хватило подъёмной силы его плавников для приобщения к сонму ангелов. То ли он в расчётах арифметическую ошибку сделал, то ли его глазомер подвёл, когда он на глазок прикидывал площадь ангельских крыльев, так или иначе, - шмякнулся он вновь с громких хлюпом  в  родные воды.  Вы бы знали, как он расстроился! После некоторой депрессии Нафаня мыслями вновь вернулся к своей мечте. Может, просто методическая ошибка допущена? Не попробовать ли, заместо рыба-йоги, бхакти-йогу3?

И вот Нафаня отправился к собору.
А надобно сказать, что у них там в пруду был затонувший собор. Когда-то собор Св.Петра стоял на берегу, но потом вода поднялась, а берег несколько опустился вследствие тектонических процессов, и собор оказался целиком под водой, вместе со шпилем и крестом на нём.
Уж как-то так получилось, что другие караси на собор до сих пор не наткнулись, и потому ничего о нём не знали. А Нафаня любопытный был, любил по пруду странствовать, и вот однажды обнаружил колоссальное сооружение, которое даже целиком взглядом охватить не мог, так как вода мутная была. Ошеломлённый, разинув рот и выпучив глазки в приливе восторга, плавал он между контрфорсов и аркбутанов, за верёвки колоколов подёргал, оплыл апсиду, а затем, начав от креста на верхушке шпиля, по спирали вокруг шпиля спустился и заплыл через портал внутрь. Тут он уж и вовсе ахнул, залюбовавшись игрой красок витражей, изящной резьбой алтаря и искусными фресками на стенах. Нафаня, дрожа от нетерпения, любопытства и восхищения, проплыл по всему нефу, заглянул во все углы, потыкался носом в клавиши органа, подплыл к алтарю поближе, - и тут увидел книгу на подставке. Такой толстенной книжищи ещё никогда ему не попадалось. Открыл с любопытством, полистал. Картинок не было. Решил попозже вникнуть.
С тех пор Нафаня взял себе в обычай собор частенько посещать. Был собор для него загадкой, сразу ясно становилось, на собор глядя, что не карасиных это рук дело, и без Высших Сил тут не обошлось. Находясь внутри собора, впадал он в задумчивое, созерцательное настроение, и спокойствие наполняло душу его. Полюбил он в соборе медитацией заниматься. И много времени штудированию толстой книжки уделял. Были эпизоды в этой книге, которые его приводили в содрогание.
- Батюшки-светы, - ахал он, - это как же так, бросить на растерзание пятитысячной толпе двух рыб! Каннибализм какой ужасный! Да ещё пятью хлебами всех накормить, и чтоб после этого двенадцать корзин объедков осталось… – Нафаня прикинул в уме, какие это были рыбины и какие хлебищи, и совсем зауважал героев книги.
В особый восторг его приводило описание всемирного потопа. Именно так представлял он себе туманно обещанное в будущем царствие небесное: всё покрыто водой, кругом простор, плавай, где заблагорассудится.
В целом книжка очень расширила Нафанин кругозор. Новые знания просто распирали его. Кто бы мог, например, подумать, что пруд создал некто, именуемый Бог? Бог был строгий, но хороший. А у Бога имелся супротивник, звавшийся Нечистофель, он же - Змей-искусатель… Нафаня и в мыслях не держал делиться с остальными карасями полученными знаниями. Картина мира была столь многообразна и всеохватна, что его просто никто бы не понял. Караси наверняка стали бы его высмеивать, крутя плавником у виска и намекая, что у него поехала крыша.
Ещё в книжке было интересно написано про Богородицу. Но информации было маловато, и Нафаня просто терялся в догадках, когда пытался себе дорисовать в воображении отсутствующие детали. Интересно, а как она мечет икру? И крупная ли икра у неё? Наверное, её очень мало, всего одна икринка. Или же икры больше, а сын её, надо полагать, потому один остался, что остальных его братишек-сестрёнок Ирод приказал вырезать? Жаль, некому было объяснить.
Но в общем почерпнул он в книжке множество тайных знаний, другим карасям неведомых. Главное, что он уразумел, - что если как следует поканючить, можно выпросить у Высших сил для себя какие-то удобства и льготы. Это его натолкнуло на мысль, настолько крамольную,  что Нафаня её сперва даже всерьёз не воспринял. Лишь постепенно, обмозговывая идею со всех сторон, пришёл он к мысли, что попробовать стоит.
И вот, попостившись три дня, собрался Нафаня однажды с духом и приплыл рано утром в собор. Приблизился к алтарю, помолчал немного, сосредоточился, а потом заломил плавники и возопил истово и страстно, с дрожью в голосе:
- Отче мой в царствии небесном! Пусть имя Твоё святится, пусть начнётся Твоё царствование, Твоя воля пусть вершится яко под водой, так и в небесах! Крылья летательные дай мне днесь. И прощу я должникам моим, яко Ты прощаешь мне. А ещё  не искушай  меня и избавь меня от лукавства. Ибо Твоё есть царство, и сила, и великолепие в вечности. Аминь!
Эхо под сводами собора гулко отозвалось на заклинание, вычитанное в толстой книге. Нафаня не был уверен, что произнёс слова совершенно точно, но, в конце концов, важен дух, а не буква. Нафаня скосил глаза, и попытался рассмотреть, не отрастают ли уже на спине крылья. Противу всяких ожиданий ничего не происходило.
Нафаня подумал, и не стал отчаиваться. Понятно же, что пути Высших Сил неисповедимы. Да и кто сказал, что молитва имеет немедленное воздействие? Вовсе не исключено, что как раз сейчас пришли в действие гигантские шестерёнки мироздания, заворочались с натужным скрипом, и  вскорости, когда встанут светила в должное положение, придёт Нафане всё просимое. Спустится посланник с небес, приплывёт к нему, и скажет: «Заказывал крылья? Распишись в получении!»
Однако, на посланника надейся, да сам не плошай. Нафаня решил действовать, ведь под лежачий камень вода не течёт. В голове его созрел предерзкий план. Можно сказать, что он решил пойти ва-банк.
В ближайшее воскресенье Нафаня выплыл из камышовых зарослей и стал медленно плавать кругами, внимательно глядя по сторонам. Следовало подтолкнуть события, ведь Высшие силы не торопятся, у них и без Нафани дел хватает. А под лежачий камень вода не течёт. И вот наконец он увидел свисающую сверху леску с крючком, на котором извивался необычайно аппетитный червяк. Нафаня возблагодарил Высшие Силы за ниспосланную благодать, пробубнил самые действенные мантры, какие только знал, решительно взялся ртом за червяка и трижды дёрнул леску в знак того, что он готов к вознесению.
Не думал Нафаня, что вознесение окажется таким болезненным. Но он очень быстро сориентировался. Крючок оказался острым, и резким рывком впился ему в губу. Его с головокружительной скоростью потащило вверх, вырвало из воды, он описал дугу в воздухе и шмякнулся обо что-то сухое и твёрдое. Другой на его месте немедленно впал бы в панику, но Нафаню выручила эрудиция и то хладнокровное самообладание, которое он в себе давно уже культивировал. Он стал ритмично шлёпать хвостом  по дну той лодки, в которой оказался, передавая сигнал азбукой Морзе:
- … _ _ _   … !  … _ _ _ … !  … _ _ _  …!
Всякому телеграфисту тут же должно было стать ясно, что это было слово «SOS». Ему было дурно, проколотая губа саднила, жабры сохли, тяжесть прижимала ко дну лодки. И тут случилось то самое чудо, на которое Нафаня рассчитывал. Его схватили огромные грубые руки. Нафаня даже не сразу осознал, сколь велико то существо, которое его взяло, но, почувствовав его мощь, тут же понял, что это и есть один из тех, кого прудовые караси называли Высшими Силами. Его догадка была тут же подтверждена  тем, что из его губы был немедленно удалён острый крючок. Нафаня мысленно возблагодарил Великие Светлые Силы, и на всякий случай ещё разок отстучал хвостом «SOS» по державшей его руке.  Рука повертела его в воздухе, поднесла к огромному лицу, которое некоторое время таращилось на Нафаню, хлопая глазищами, а потом рука плавно опустила его в ведро с водой, стоявшее на дне лодки. По пути вниз Нафаня успел заметить нескольких карасей, которые недвижно лежали друг на друге кучкой  прямо на дне лодки.
В воде ему  сразу стало легче, он перевёл дух, пошевелил жабрами, несколько отдышался, и предался размышлениям. Не думал он прежде, что путь к небесному блаженству окажется таким тернистым. И всё-таки ему было ясно, что он не зря занимался духовными упражнениями. Вот, пожалуйста, результат на лицо: он плавает в комфортном и чистом ведре, а впереди у него – он нисколько не сомневался! – головокружительные перспективы. А  что же творится с теми, кто жил, не думая о будущем, легкомысленно пренебрегая работой над собой? Лежат на дне лодки, судя по всему, банально дохлые. Вот она, расплата за грехи. Праведником-то оказалось быть куда как лучше!
Нафане действительно необыкновенно повезло. В лодке сидел выехавший в воскресный день порыбачить на пруд телеграфист из прибрежной деревни Большие Дундуки. Звали его Валгаллов, Тимофей Карпыч. Когда Нафаня отстукал ему хвостом SOS морзянкой, он несказанно удивился. Поэтому он решил не есть этого карася сразу, а сперва посадить его в аквариум, и там с ним повнимательнее разобраться.  Оттого он и не бросил карася в общую кучу, а бережно посадил в ведро. Тимофей Карпыч смотал удочки, налёг на вёсла, и вскоре уже вносил ведро с Нафаней в сени своей избы. Там встретила его супруга, Февроня Макаровна. Она заглянула в ведро, увидела всего одного карася, и с недовольством в голосе спросила:
- Это что – весь улов? Так а чо ж ты столько на пруду торчал-то, ирод? Небось, опять со Скотининым  водку жрали?
- Не журись, жена, я нынче ни в одном глазу, - сказал ей Тимофей с оптимизмом в голосе. – Рыба вся в лодке лежит. А этого я в аквариум определю.
Жена недоверчиво хмыкнула, принюхалась, не пахнет ли перегаром, однако, не учуяв запаха, ничего больше не сказала, а развернулась, и пошла относить рыбу на кухню. А Тимофей потащил Нафаню к аквариуму. Аквариум был его гордостью, он первым в Больших Дундуках обзавёлся таким предметом роскоши. Оборудовал он его в десятилитровой банке из-под солёных огурцов, налив туда воды, насыпав песка на дно, и воткнув несколько кустиков водорослей, которые достал из пруда. Он осторожно сгрёб Нафаню из ведра пятернёй и перенёс в банку. Она стояла на подоконнике, и Тимофей, поставив рядышком стул, уселся, внимательно разглядывая странного карася.
Нафаня ничуть не заробел. Всё, что с ним происходило выглядело для него как логичное следствие его усилий, он был готов к дальнейшему развитию событий. Более того, он испытывал огромный душевный подъём, и своего рода радость первооткрывателя. Поэтому он внимательно посмотрел сквозь слегка кривоватое стекло банки в глаза Валгаллову, и зашлёпал хвостом по стенке аквариума морзянкой: «Меня зовут Ионафан». У Тимофея отвисла челюсть. Он выпученными от удивления глазами смотрел на Нафаню, но всё же нашёл в себе силы выйти из ступора, и простучал ему по стеклу пальцем: «Морзянке откудова научился?». На это Нафаня ответил изящной цитатой: «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь», чем совершенно покорил Тимофея. Тот тужился вспомнить фамилию поэта, изрекшего эту фразу, но она что-то никак не желала выплывать из памяти, и Тимофей пошёл на соглашение с собой, порешив, что это должен быть Кондрат Басёв.
В это время Тимофеева жена притащила из лодки сваленных кучкой в тазик снулых карасей, и принялась их потрошить. От такого зрелища у Нафани чешуя встала дыбом. Некоторых из жертв он прекрасно знал в лицо. Ему с трудом удалось взять себя в руки, и, преодолев первую волну ужаса, он стал анализировать происходящее. Вы же давно уже поняли, что мозги Нафане достались от природы первосортные, и он моментально сделал правильный вывод. Ведь чем отличались его несчастные собратья от него самого? Нафаня был скромен, любознателен, занимался матсья-йогой, читал духовную литературу, - короче говоря, был праведником. А что же другие караси? Шлындрали по пруду без всякой цели. Копались в тине, книжек не читали, и даже учиться этому не хотели. О происхождении мироздания и других высоких материях совершенно не думали. А вон тот, которому только что брюхо распороли, по имени Тихон, был и вовсе сквернослов. Разница с Нафаней вопиющая! Вот она, справедливая кара Светлых сил! Нечему будет удивляться, если этих грешников сейчас начнут жарить в кипящем масле.
И, будто в подтверждение этой мысли, Февроня Макаровна разожгла огонь в очаге, полила из бутылки масло на сковороду, и стала раскладывать  на ней рыбьи тушки. От страха у Нафани дыханье в жабрах спёрло, он даже зажмурился. Самые кошмарные предания о посмертных наказаниях грешников оказались чистой правдой.
Нафаня всё глубже осознавал свою святость. А тут ещё Тимофей покрошил ему в аквариум хлебца. Нафаня попробовал крошки и возрадовался. Вот оно, воздаяние за добродетель, о котором говорят все великие религии! Но тут же у него возникла в голове тревожная мысль: хорошо, вот сейчас он жив-здоров, дышит в аквариуме прекрасной свежей водой. Щуки бояться не надо, никто её сюда не пустит. Хлебом вот покормили  -  поди-ка, достань в пруду хлеба! Ну, а дальше-то что? В принципе это, наверное, уже наступило вечное блаженство. Приблизительно такую картину себе караси в пруду и представляли. Но только тоскливо становится, когда представишь себе, что дальше всё изо дня в день будет именно так. Вот эта самая банка с песком и водорослями. Такая же точно кормёжка хлебом. Созерцание интерьера избы, быть может – общение при помощи морзянки с тем огромным и могучим существом за стеклом. И так месяц, год, десять лет, пятьдесят, триста… И через тысячу лет то же самое. Никто и никогда в пруду не задумывался о том, что вечное блаженство имеет свою изнанку, а Нафане вдруг стало себя жалко.
Тем временем Тимофей Валгаллов накинул зипун, вышел на улицу, и зашагал к своему закадычному приятелю, известному философу Дунсу Скотинину4, который жил в соседней деревне, называемой Малые Дундуки. Он хотел поделиться новостью и попросить совета. Прежде ему никогда не доводилось ловить карасей, которые умели выстукивать хвостом морзянку.
Дунс зарабатывал себе на хлеб тем, что содержал в Малых Дундуках Академию  любомудрия. Сам он был её ректором и единственным преподавателем. Цены за обучение он держал умеренные, качество же преподавания приводило в восторг всё окрестное население, и вступительный конкурс в Академии был всегда неизменно высок. Был Дунс сметлив не по годам (а ему только-только исполнилось 40), проницателен и здравомыслящ. Нередко люди приходили к нему за советом в трудные моменты жизни, и никто не уходил разочарованным. Обучал Скотинин своих учеников перипатетическим методом: они слонялись по саду, лузгали семечки и беседовали о том – о сём. Даже конспекты вести было не обязательно. Но уж на экзаменах  спуску Дунс не давал никому. Бывало даже, пытались ему студенты на лапу дать, - в зачётку, когда на экзамен шли, сотню-другую юаней вкладывали, чтобы не придирался. Но таковским прохвостам Скотинин зачётку просто прямо в морду кидал, и отправлял их на переэкзаменовку. Неподкупный был! И маркой своей дорожил очень.
Короче говоря, входит Тимофей Валгаллов к Скотинину в сад, и внимательно смотрит между деревьев – где там мэтр своих студиозусов муштрует?  Обнаружил наконец, и прямо к ним направился. А в саду землицу после дождя развезло, Тимофею тут же на каждый лапоть фунта по три глины налипло, так что и шагать-то стало трудно. И вот подходит он, и как только Дунс его заметил, тут же ученикам скомандовал:
- Вольно! Р-разойдись! Перемена 10 минут. Всем грызть семечки! Кентавридзе за старшего, построение после перемены в колонну по двое.
Студенты  тут же расслабились, вышли из строя, каждый достал из кармана по горсти семечек, и начали их лузгать, сгрудившись возле специального тазика для шелухи. Горе было тому, кого Скотинин замечал бросившим мусор на землю. Беспорядка он не терпел, и такие нарушители тут же получали вне очереди по три наряда на уборку. Ползая на четвереньках, зубными щётками сметали они мусор со всего сада, а Дунс проверял качество работы строжайшим образом, и самых нерадивых сажал на губу на целые сутки.
Тимофей подошёл, руку Скотинину пожал, как водится, вначале о здоровье осведомился, а потом перешёл к делу.
- Дунс, я давеча карася в пруду выудил. Этакая ж бестия оказалась странная! Я хочу, чтобы ты взглянул на него, да решить помог, как с ним поступить.
- А что в нём такого странного? – поинтересовался Скотинин благодушно.
- Так-то вроде карась нормальный, и размеру обычного. Но только он со мной разговаривает.
Дунс посерьёзнел, внимательно посмотрел в глаза Тимофею долгим взглядом, оценил его вид, и сказал ему:
- А ну-ка, дыхни!
- Да ну тебя, Дунс, - обиделся Тимофей, - у меня с позавчера капли во рту не было!
Дунс подумал, посмотрел в сторону, нахмурился, и спросил:
- И что же он тебе сказал?
- Говорит, его Ионафаном зовут! – доложил Валгаллов, и, заметив сарказм во взгляде Скотинина, поспешил уточнить: - Только он не голосом говорит, а морзянкой выстукивает. Хвостом прямо. Шлёп-шлёп-шлёп! Общаться желает. Вот я и подумал, не буду сразу его есть, сперва с тобой посоветуюсь.
У Дунса брови поползли на лоб. Он сказал:
- Надобно на это посмотреть! – потом повернулся к студентам и крикнул: - Группа, слушай мою команду! На сегодня занятия окончены. Завтра построение в восемь ноль-ноль. Р-р-разойдись!
После этого приятели вышли из сада Академии и зашагали к Тимофею в Большие Дундуки.

Февроня Макаровна их встретила приветливо. Скотинина  она уважала. На стол она выставила непочатую четверть самогона и блюдо жареных карасей. Нафаня сквозь стекло аквариума со священным ужасом наблюдал за их трапезой. Когда они насытились, то переставили стулья поближе к аквариуму, захватив с собой стаканы и бутыль с остатками самогона. Валгаллов в процессе общения выполнял функции переводчика с морзянки. С его помощью Скотинин вступил в общение с Нафаней, и уже после первых же фраз у них завязался содержательнейший диалог.
…- Ну-ка, простучи ему, - азартно требовал Скотинин, - я всё-таки считаю, что монада есть эманация мирового духа!…
-  Однако же, поскольку мировой дух неисчерпаем, выделение монад не ведёт к его оскудению, подобному тому, как если бы мы отнимали от океана по капле, и от чего со временем объём океана мог бы уменьшиться, - ответствовал ему в тон Нафаня.
Тимофей послушно выстукивал продиктованные фразы, или озвучивал тирады Нафани, лишь очень смутно понимая их смысл. Самого его интересовали гораздо более простые и земные вещи, но ему не удавалось вставить в общение ни словечка. В конце концов он сослался на усталость и объявил перекур. Они с Дунсом вышли на крылечко Тимофеевой избы, скрутили по самокрутке, затянулись, и тогда Тимофей сделал попытку перенаправить мысли Скотинина в другое русло.
- Дунс, - сказал Тимофей, ты что-то слишком уж увлёкся. Я что, так и буду теперь вас обслуживать? Я тебя для этого позвал? Давай-ка, спускайся с неба на землю. Этот карась у меня уже полбатона хлеба сожрал. А я привык не рыбу кормить, а сам кормиться рыбой. Да и не сторонник я пустой болтовни. Но давай посмотрим на вещи широко. Ты когда-нибудь ещё говорящую рыбу встречал? Вот и я не встречал. Конечно, не очень-то удобно, что он только азбукой Морзе общается.
 - Да, непросто всё, - согласился Скотинин, - Но я уже прикинул, что этому можно помочь. У меня есть в Горячесобакинске один приятель, Авдей Бунгалов, кузнецом работает. Так вот мастер – просто несравненный! Такие хитроумные предметы изладить может! Я знаю, он механические переводчики изготавливает на заказ. Такая коробочка небольшая, в ней шестерёнки разнообразные, пружинки, рычажки, с одной стороны раструб, а с другой – входная говорильная дырка. Ты в дырку слово скажешь, а из раструба оно на другом языке раздаётся. Не поговорить ли нам с ним? Глядишь, он и для нас что-то такое придумает. И потом, ведь нам много языков не нужно. А коли прибор всего на два языка, то оно и недорого встанет.
- Ну вот что, Дунс, - тут же предложил Валгаллов, - ты время не тяни, а давай-ка, связывайся скорее с этим самым Бунгаловым, и пусть он такую машинку сработает, чтобы она Ионафановы мысли прямо в слова переводила, а наши слова ему прямо в мозг посылала. Да пусть-ка он нам два экземпляра сразу сделает. За скорость ему маленько набросим, а как готово будет, так и станем с этим карасём дальше разбираться.
На том приятели и расстались. Тимофей тут же взял авоську и пошёл в магазин – для Нафани батоны покупать.

Не прошло и двух недель, как от Авдея Бунгалова из Горячесобакинска прибыл нарочный с посылкой. Скотинин распаковал ящик и обнаружил в нём два одинаковых на вид ларца, размером с пачку сигарет, покрытых изящной перламутровой инкрустацией. Они имели на наглухо заклёпанном  корпусе зарешеченные отверстия, и прилагалась к  ним сопроводительная грамота, в которой рассказывалось, как ларцами пользоваться, а также давались гарантии безупречной работы в течение трёх лет. Скотинин тут же сложил их вместе с инструкцией в котомку, отменил на три дня занятия в Академии, и зашагал в Большие Дундуки, к Валгаллову.
Валгаллова он застал, конечно же, у аквариума. Добыв Нафаню, тот теперь проводил всё свободное время, сидя верхом на стуле, пялясь на аквариум, как привороженный, и перестукиваясь с Нафаней морзянкой. Дунс неторопливо вынул из котомки свои приборы, подсел к Тимофею, и вручил один ларчик ему.
- Вон, гляди, какой нам с тобою привет Авдей прислал! Давай-ка, Тимоха, попробуем перейти к непосредственному общению, - произнёс он, а потом, обращаясь уже напрямую к Нафане, молвил: - Нафаня, здравствуй приятель! Как поживаешь?
Нафаня немало удивился: вдруг прямо в голове его зазвучали слова Дунса, и они были ему понятны! Он возликовал. Теперь наконец ему откроется путь к безбрежной высшей мудрости Светлых Сил. Он сможет стать их преданным учеником, а уж трудолюбия и терпения ему не занимать. Он ответил с восторженным почтением:
- Приветствую вас, о благие и мудрые Великие Сущности! Я счастлив видеть и слышать вас, ибо сие есть сбыча моих мечт!
Тут Скотинин сдержал удивление, постарался, чтобы оно не отразилось у него на лице, прикрыл ладонью приборчик, чтобы его слова ненароком не транслировались Нафане, и потихонечку говорит Тимофею:
- Тимоха, похоже он нас принял за богов, или что-то в этом роде. Я сейчас попробую его раскрутить, а ты подыграй!
И, перейдя на высокий штиль, сказал уже величественным речитативом, для Нафани громко и отчётливо:
- Поведай же нам, о Ионафан, каковы твои мечты? И все ли они сбылись? А может, мы смогли бы даровать тебе ещё что-то, о чем ты давно грезишь?
От такого предложения у Нафани просто дух захватило. Он даже слегка выпрыгнул из воды. Полный восторга, он распахнул перед Скотининым своё сердце:
- Я всегда хотел познать себя и мир, воочию увидеть Высшие Силы, приобщиться к вашей святости. Мне всегда хотелось научиться летать, увидеть то, что никому недоступно, и стать лучше и чище. Неужели мои стремления теперь воплотятся?!
- Сердце твоё чисто, а желания возвышены, - произнёс торжественно Дунс Скотинин, - а потому возрадуйся, ибо обретёшь ты желаемое. Но путь сей тернист, и тебе д;лжно измениться внутренне, дабы по-новому осознать всё, что ты увидишь и узнаешь. Наставления будут тебе ниспосланы, ожидай. И распахни своё сердце навстречу новому и высокому! – а потом, снова прикрыв прибор ладонью, тихонечко сказал Тимофею: - Пойдём, выйдем ненадолго. Поговорить надо.
Они вышли на крылечко, и Дунс продолжил:
- Тимоха, слушай, мне вот какая идея в голову пришла! Давай-ка займёмся серьёзным бизнесом. Карася этого я в пять минут обработаю, он под нашу дудку всю жизнь плясать будет. Надо дать ему, что он просит, а он нам пусть за это рыбу из пруда присылает. Зашлём его назад, в пруд, пусть он там своих агитирует. А мы рыбоконсервный заводик откроем. Неплохо бы только сперва продукцию пропиарить, чтобы сбыт обеспечить.
Тимофей удивился, ему даже похожего в голову ничего не приходило. Он даже позавидовал сметливости Дунса. Только соображал он не столь быстро, и для прояснения картины спросил:
-  А как ты ему собрался дать то, что он хочет? И что ты вообще имеешь в виду?
- Так он же тебе сам ясно сказал, ему летать охота, и ещё к мудрости приобщиться. С мудростью совсем просто, я ему лапши на уши сколько хочешь навешаю. Или можно ему просто пару томов Блаватской подсунуть, пусть осмысливает. Он читать-то хоть умеет? А  вот летать… Есть одна задумка. Как ты думаешь, а если ему плавательный пузырь водородом накачать? Или какие-нибудь крылышки соорудить? Надо будет снова с Бунгаловым связаться, он и не такое умеет.
Тимофей поразмыслил, и идея ему понравилась. Всяко лучше, чем на службе гнуть горб, работать на чужого дядю. Дунсу он ответил:
- Хорошо, я согласен. Ну, а ежели расходы будут, пополам. Прибыль потом тоже пополам делим.
Потом Тимофей с Дунсом вернулись обратно к Нафане. Валгаллов ему говорит:
- Итак, возрадуйся, о Ионафан, ибо отныне даруется тебе приобщение к нашему могуществу и нашей мудрости.
А Скотинин тут же продолжил:
- Пройдёт малое время, и дастся тебе просимое. Будешь летать в горних высях, и тяжесть земная будет невластна над тобою. И будет дарована тебе мудрость высокая, и познаешь ты многая тайны. Ты же да попечешься о благе ближних твоих, и да приведешь под руку нашу собратьев твоих по рыбьему племени, дабы и они вкусили блаженства, умудрили свой разум и стали равными нам в могуществе. Ты же будешь первый среди них, и вся благость наша проистечет чрез тебя на соплеменников твоих. Отправься же назад в пруд, и проповедью воспомоществуй тому, чтобы открылись сердца рыбьи высокому учению. И да проповедуешь ты яко праведникам, тако же и заблудшим грешникам, коим равно же надлежит восходить к высотам благодати вслед за тобою. Но допреж всего обрети искомое, дабы могучими деяниями своими мог ты превозмогать неверие собратьев твоих. Так же вкуси отдых, и готовься к славным делам! Ныне говорим тебе: иди за нами, и мы сделаем тебя ловцом рыб!
У Нафани просто дух захватило от такой торжественной и возвышенной речи. То, что он услышал, превосходило все его мечты. Тимофей же с Дунсом тем временем величественно удалились, а как только скрылись у Нафани из виду, то тут же разделились, и каждый занялся своим делом: Дунс кинулся в Горячесобакинск к Бунгалову, а Тимофей побежал на лесобазу. Ему нужно было заказать лес для возведения рыбоконсервного цеха на берегу пруда, закупить соли, специй, постного масла, а также раздобыть сейф, ксерокс, компьютер, органайзеры, факс и прочую дребедень для офисного помещения.

Скотинин всегда с удовольствием захаживал в гости к  Авдею Бунгалову. Видя, как Авдей творит, он ощущал приобщение к высокому мастерству, и всегда поражался изобретательности и виртуозности мастера. Кузница Авдея располагалась на набережной реки Мойдодырки, как раз в том месте, где она впадала в Апь. Это было чертовски удобно: в речной воде Авдей закаливал свежеоткованные детали. Над дверями висела вывеска, на которой был изображен дюжий молодец с молотом в руке, его волосы были подвязаны шнурком. Над головой молодца красовалась расположенная полукругом надпись: «Сказал А – говори и Б! ООО Авдей Бунгалов». 
Бунгалов вышел на крыльцо, чтобы встретить строго приятеля. Тощий, поджарый, с закопчёным лицом, в кожаном фартуке, в левой руке он держал кузнечный молот, а правую протянул Дунсу для приветствия, стянув с неё рукавицу.  Для приличия Скотинин поинтересовался про здоровье Бунгалова, его жены и детушек, а потом перешёл к делу:
- Авдей, как у тебя сейчас с загрузкой? Возьмёшь срочный заказ?
Бунгалов ответил не сразу. Работой он был загружен под самую завязку. Только вчера его посетил некто Антонио Офигелли, и заказал большую партию автоматов Калашникова для базы маттехснабжения Горячесобакинского отделения мафии. К тому же ещё не была закончена работа над специальными очками-игрушкой, которые ему заказал Томазо Брутто, знаменитый подвижник-экзорцист и борец с нечистой силой. Деньги за оба заказа были выплачены сполна авансом, и Авдей трудился, не покладая молота.  Но отказать старому другу он не мог, и осторожно осведомился:
- А что за заказ?
Дунс взял его за локоть, отвёл в сторонку, чтобы подмастерья не могли подслушать через двери кузницы, и довольно долго что-то тихонечко разъяснял ему на ухо. Потом громко добавил:
- За срочность плачу отдельно!
- Ага, ясно, - сказал, поразмыслив минутку, Авдей, - здесь надо технически!
Они ударили по рукам, и Авдей немедленно приступил к выполнению заказа Дунса.
На следующий день Дунс Скотинин вернулся в Малые Дундуки тяжело нагруженным. Он катил одной рукой складную тележку, к которой была привязана картонная коробка, довольно большая, размерами напоминающая – не к ночи будь сказано! – гроб. В другой руке он нес с собой  странную штуковину, изготовленную по срочному заказу Авдеем Бунгаловым. Представляла собою штуковина систему рычагов, спиц от старого зонтика и клетчатой материи от него же.  Система была сконструирована таким образом, что в специальный гамачок из упомянутой клетчатой ткани вкладывался Нафаня, а ему на хвост надевался бы специальный хомут. От хомута шли рычажки к крыльям, сделанным из спиц зонтика и всё той же ткани. Больше всего они походили на крылья летучей мыши.  Если бы Нафаня затрепыхал хвостом, то крылья тут же начали бы махать. Полюбовавшись на искусную работу, Дунс оставил пока коробку дома, а сам побежал в Большие Дундуки к Тимофею Валгаллову. Похвастался обновкой, и они, напустив на себя величественный вид, подступили к аквариуму, в котором обретался Нафаня. Валгаллов держал в руке до блеска надраенный зубным порошком пионерский горн. Он поднёс его к губам и извлёк из него бравурную призывную мелодию. Нафаня глядел на них во все глаза, сердце его трепетало. Дунс медленно вышел вперёд, держа на вытянутых руках клетчатые крылья, сделанные Авдеем. Торжественным голосом он обратился к Нафане:
- Ныне же даруются тебе крылья для полётов в высях небесных! Верши славные дела и будь достоин, о Ионафан!
Тем временем Валгаллов взял в руки воздушный шарик, надутый водородом извлёк Нафаню из аквариума, и с помощью соломинки стал перекачивать ему из воздушного шарика водород через задний проход, как он полагал, в плавательный пузырь. Нельзя сказать, чтобы Нафане было приятно. Скорее очень даже наоборот, и он даже взбрыкнул несколько раз, но сумел взять себя в руки, хотя его просто распирало изнутри, - аж глаза выпучились. Потом Дунс и Тимофей вложили Нафаню в гамачок, пристегнули ему ремешками хомут на хвост, и Дунс дал ему важное напутствие:
- Лети же, о Ионафан, однако всечасно помни: в мире идёт борьба Добра и Зла, и дабы уберечься от злых сил, не залетай слишком далеко, да полетав маленько, возвращайся назад. Тебе предстоит ещё многое познать, и многому научиться.
С этими словами он, выйдя на крыльцо, подбросил Нафаню повыше, и тот, замахав крыльями, вдруг полетел. Восторгу Нафани не было предела! Крылья шелестели, поскрипывали рычаги, ритмично цокали спицы от зонтика в местах сочленения шарниров. Для Нафани это было райской музыкой. Он набрал высоту, и взору его открылись чудесные перспективы. Совсем близко ласково бил прибоем в берег родной пруд. Его окружали холмы, поросшие травой. Нафаня увидел стоящих на крыльце дома Дунса с Тимофеем, которые казались с высоты совсем маленькими. Они следили за его полётом из-под ладоней, щурясь от солнца. Дальний берег пруда тонул в сизой дымке, в которой виднелись башни и купола Дюссельдортмунда. Гораздо ближе, на этом берегу, виднелась тропинка, петлявшая меж холмов. Она вела в Малые Дундуки. Нафаня разглядел у околицы Малых Дундуков дом с обширным садом, в котором маршировали человечки, построившись  в колонну по трое. Это в отсутствие Дунса Скотинина его ученики занимались самоподготовкой. Вблизи от дома Тимофея несколько шабашников возводили на берегу пруда бревенчатый сруб – это строился задуманный Тимофеем и Дунсом рыбоконсервный цех, однако сие было Нафане неведомо. Мир оказался огромным и необъятным, и он был прекрасен. Ничего подобного Нафаня никогда не испытывал, и радость захлестнула его выше головы. Однако, короткое время спустя, он почувствовал, что у него сохнет чешуя. Жабры горели огнём, дышать воздухом было определённо невозможно! Нафаня с шумом выпустил из себя водород и поспешил спуститься вниз к Дунсу и Тимофею; он  был немедленно посажен обратно в аквариум.

Пока он переводил дух, жадно гоняя через жабры прохладную воду, Тимофей с Дунсом пошушукались в сторонке, а потом Тимофей говорит Нафане:
- Ну вот, Ионафан, видишь, чаяния твои сбываются, ты теперь можешь летать. Так спеши выполнить своё предназначение. Ты должен нести свет рыбам! Пусть же они прозреют духом, и обратят к нам свои устремления. Всякий карась будет немедленно приведён к духовному просветлению. Да и не только карасям откроются врата добра и мудрости, пусть приходят к нам и окуни, и плотва, и пескари, - мы же не расисты. Все рыбы равны пред ликом Высших Сил! Даже щуке не возбраняется искать благодати. А уж стерляди мы и вовсе будем рады, равно как и форели, либо сёмге. Отправляйся же завтра с рассветом в пруд, и проповедуй Истину. Да приидут к нам жаждущие духовно, да распахнут они сердца свои, и они насытятся!
Нафаня был переполнен чувствами, у него просто голова закружилась от счастья. К тому же ему бесконечно льстило доверие Тимофея и Дунса. Возложенную на него миссию он захотел выполнить с как можно большей высокой эффективностью, у него бешено стучало сердце от осознания величия поставленной задачи. Он был готов на всё, чтобы оказаться достойным своей участи. В голове у него уже стали намечаться фразы, которые он будет говорить завтра в пруду своим сородичам. Конечно, нелегко будет. Поди-ка, опиши словами, каково ощущение благодати…
Тут взял слово Дунс Скотинин. Он торжественным голосом проговорил:
- Ионафан, мы вот тут подумали… Пожалуй, пора тебе выходить в люди. Мы с Тимофеем тебе делаем подарок. Пользуйся, и будь счастлив. 
Он поставил на стол большую коробку из гофрированного картона. Коробка была им доставлена из Горячесобакинска вместе с крыльями для Нафани. На коробке была фирменная наклейка Авдея Бунгалова.  Дунс распахнул её, и взглядам предстал  манекен в полный рост человека, одетый в костюм-тройку. Дунс, помогая ему, поднатужился, ухватил манекен под мышки и поставил его на пол. Валгаллов откинул крышку черепной коробки манекена. Внутри головы была полость, в которую Скотинин тут же залил ковшиком воду. Тем временем Валгаллов бережно извлёк Нафаню из аквариума, переложил его в залитую водой голову манекена и захлопнул крышку. Нафаня огляделся. Он находился в своего рода удобной кабине, перед ним был пульт управления, на котором были видны кнопки, рычажки, светодиоды, сенсоры, какие-то указатели со стрелками. В самом центре торчал джойстик, в который Нафане было очень удобно упираться носом. Через стёкла в глазницах, как через иллюминаторы, были видны стоящие рядом Дунс Скотинин и Тимофей Валгаллов. У Нафани поначалу разбежались глаза, но он сумел собраться, и постарался понять, что он должен теперь делать. Он стал читать шильдики на пульте. «Громкость голоса», «улыбка», «смех», «правая рука», «левая рука», «бег», «шагом», «частота морганий»… Решившись, он ткнулся носом в кнопку «пуск», и пульт ожил. Замигали огоньки, дёрнулись стрелки на циферблатах, раздался приглушенный шелест сервомоторов. Нафаня вставил нос в выемку на джойстике, повёл головой чуть вправо, ткнул плавником в кнопку с надписью «поворот», и голова манекена стала поворачиваться в правую сторону.
Скотинин и Валгаллов одобрительно переглянулись.
- Ну вот, я верил, что он справится с управлением, - произнёс удовлетворённо Дунс. –Парень он сообразительный.
В это время манекен попытался сделать шаг вправо, но одна нога зацепилась за другую, и он начал заваливаться на бок. Валгаллов тут же подскочил к нему и схватил в охапку, чтобы не дать ему упасть.
- Ничего, постепенно научится, - сказал Валгаллов, - в принципе это не сложнее, чем на самолёте летать. Просто нужен навык и автоматизм реакций. И вот что, Дунс, можно тебя на минуточку? – с этими словами он выволок Дунса на крыльцо, чтобы не смущать Нафаню, и, требовательно нахмурясь, спросил его:
- Признавайся, во сколько обошёлся манекен?
Дунс отвёл глаза в сторону и сказал примирительно:
- Тимофей, ну не надо сцен. Ты же прекрасно понимаешь, что расходы в этом деле с лихвой окупятся. И вообще я его заказал в рассрочку. По беспроцентному кредиту. Мы же друзья с Авдеем, он мне пошёл навстречу.
Валгаллов несколько смягчился, и, всё ещё немного хмурясь, сказал:
- Давай только впредь будем такие вещи обговаривать заранее! И теперь давай решать, как дальше с карасём поступим. В народ его пошлём завтра с утречка, или сперва научим манекеном управлять?
- Давай уже пошлём, - ответил Дунс, - и ты шабашничков своих поторопи, а то рыба привалит, а перерабатывать негде. А с манекеном он ещё успеет разобраться, да в пруду ему это и не понадобится. Надо будет с ним только договориться, чтобы он возвращался. А то слиняет, и поминай, как звали…
- Не проблема! Чтобы не слинял, надо наобещать ему с три короба, перспективы нарисовать. Чтобы всегда помнил, что ещё много чего заманчивого впереди. А Авдей-то каков молодец! Надо будет ему непременно в книгу отзывов благодарность записать.
Они вернулись к Нафане, вынули  его из головы манекена и пересадили обратно в аквариум. Нафаня был потрясён. Ещё одна великая тайна открылась ему только что! Прежде ему и в голову не могло прийти, что в голове каждого человека, как в кабине, сидит карась, и управляет всеми его движениями. Он смотрел теперь на Тимофея и Дунса другими глазами.
Тимофей тут же удалился. Он побежал на берег пруда – ускорять строительство рыбоконсервного цеха. Бригада бесорабских шабашников, заметив его приближение, тут же начала изображать кипучую деятельность, громко застучали молотки, затопали шаги. Двое шабашников подбежали к лежащему на земле бревну и покатили его к строению. Тимофей направился прямо к бригадиру, которого звали Дрыну Понтяру, степенно с ним поздоровался и отвёл в сторонку.
- Дрыну, что-то вы не торопитесь. Я уже через четыре дня оборудование завожу, а вы всё никак сруб не закончите. Смотри, я ведь неустойку могу взыскать за срыв сроков.
Дрыну, рослый, небритый мужик с чёрной недельной щетиной и бегающими глазками, сказал извиняющимся тоном:
- Начальник, так не виноватые мы. Мох не завезли, щели между брёвен конопатить нечем. А ещё у нас пила затупилась, вчера целый день точили.
- Вы что, всей бригадой её точили? – ехидно поинтересовался Валгаллов. –  И про мох ты мне не рассказывай, могли бы и водорослями проконопатить, благо, на самом берегу работаете. В общем так, даю сроку ещё три дня, а потом увольняю вас, если не справитесь. Катитесь тогда обратно, в свою Бесорабию. Вон, ко мне вчера Чжоу Фу-Дрянь подходил, спрашивал, не нужна ли рабсила. Ты вообще слыхал, что в Малые Дундуки китайландская бригада заехала, работу ищет? Не думай, что вас заменить некем.
На этом они расстались, и поникший Понтяру пошёл поторапливать свою команду. Ему не хотелось доводить дело до эксцесса.
Тем временем Дунс Скотинин стоял возле аквариума и с пафосом вещал Нафане:
- …При несуществовании причины не существует и объекта. На этом зиждется закон кармы. Ничто не возникает из вечной причины, которая сама не обладает возникновением. При наличии предшествующего состояния есть и настоящее. Неведение есть дхарма иного рода, нежели мудрость. Но тогда следует уточнить, что такое неведение, загрязняющее мудрость. Какова же внутренняя природа неведения? Это отсутствие знания относительно благородных истин, драгоценностей учения, и отсутствие плодов такого знания. Итак, вспомни, откуда ты пришёл, и покайся, и твори прежние дела. Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Иди же, и расскажи, что ты видел, и что есть, и что будет после сего. Знаем твои дела, и служение, и веру, и терпение твоё, и то, что последние дела твои больше первых…
Нафаня давно уже потерял нить рассуждений, и просто слушал его речь, надеясь хотя бы запомнить какие-нибудь обороты – это могло бы пригодиться в дальнейшем. Наконец Скотинин заметил, что его слушатель уже совершенно не воспринимает абстракции, и решил переходить к конкретным инструкциям.
- Наступит новый день, о Ионафан, и ты отправишься к рыбам, и будешь проповедовать им. Пребудь средь них до десяти дней, а на десятый день прииди снова к нам, и будешь опять вознесён, и будут даны тебе новые поучения. Рыбы же пусть явятся к нам на двенадцатый день и позднее, и будет  благо тем, кто уверует. А на десятый день, дабы отринули сомнения, после вознесения твоего будет ниспослан им святой дух, и возрадуются. Теперь же вкуси отдых, ибо тебе предстоят великие деяния, и силы потребуются немалые.
С последними словами он отключил механический переводчик, подошел к настенному календарю, и отметил в нём намеченные дни. После этого он вышел на крылечко, чтобы потолковать с Тимофеем, который к тому времени уже вернулся.
- Тимофей Карпыч, - сказал он Валгаллову, - тут вот какое дело, я карасю сошествие на рыб святого духа пообещал. Назначено это дело на десятый день от завтрашнего. У них тогда взрыв энтузиазма будет, а у нас от этого улов повысится. Так что надобно нам гонца поскорее отрядить в Небрасовку, там есть аптека хорошая, называется «У пса», её Герасим Авалокитешварников держит. Прикупим там экстази побольше, да в водице на десятый день разведём. Пускай рыбки покуролесят.
- Хорошая идея, - похвалил Тимофей, - я жене велю таблетки в ступке натолочь, чтобы легче растворялись. А ты гонцами своих студентов отряди. Не всё ж самому бегать. Ну, а сейчас ты бы потолковал с карасём, дал бы ему инструктаж, как рыбу к нам привлекать. Я бы этим и сам занялся, но у тебя с высоким штилем отношения накоротке, ты это более профессионально сможешь сделать.
- Да, пожалуй, лучше не откладывать это дело на последний момент, - согласился Скотинин, и подошёл к аквариуму. – Внемли же, о Ионафан, - молвил он торжественно, - я научу тебя, как привести рыб к безмерному блаженству. Знай, что для принятия благодати есть три пути: «малая колесница», «большая колесница», и «алмазная колесница»…
Тут Дунс подробно и красочно описал Нафане все три пути к просветлению.
Гонцов в Небрасовку Скотинин отправил без промедления, на следующее же утро, хотя до назначенного дня ещё было порядком времени. Да ведь и путь до Небрасовки был не короткий. Шестеро дюжих молодцов, из учеников Дунса Скотинина, на следующее же утро строевым шагом двинулись в обход пруда к Дюссельдортмунду, откуда им предстояло доехать дилижансом до Волкограда. Там уже нетрудно было добраться  до Небрасовки, перебравшись через Апь на пароме, и проделав остаток пути на роликах.

В то самое время, когда они ещё не успели скрыться из вида, Тимофей на вёслах выгребал на лодке на середину пруда. На задней скамье лодки сидел  Дунс Скотинин. Он держал на коленях ведро с водой, в которой сидел Нафаня, и давал тому последние наставления. Его, как и Валгаллова, весьма заботил вопрос, не прервётся ли их контакт с Нафаней. Ведь карась мог окунуться в прежнюю жизнь, расслабиться, и забыть о них. Поэтому напоследок  он старался вызвать в Нафане как можно более сильное желание продолжать общение. Для этого он увещевал его, сулил всяческие блага, и будил в нём лучшие стороны души.
- Только представь себе, Ионафан, - веско излагал Дунс, - вот ты откроешь рыбам свет истины, и стяжаешь всё заслуженное уважение. Многие пойдут по твоим стопам, хотя нескоро дойдут они до такой высокой учёности и святости, как ты. Тебя будут приглашать читать проповеди. Наверняка о тебе напишут книги. Даже, я полагаю, тебе поставят памятники. Со всеми трудными вопросами рыбы будут направляться к тебе, ты будешь разрешать все их проблемы. Всё это ты заслужил по праву своим упорством, трудолюбием и умом. Помни же, что наши знания – твои знания. Конечно, будут тебе задавать и такие вопросы, на которые, как тебе покажется, у тебя нет ответа. В такие минуты вспомни мои слова, и незамедлительно спеши к нам. Наша мудрость, наша помощь и сила всегда прибудут с тобой, и ты правильно поступишь, если будешь дважды в каждую луну являться к нам. Непреложно будешь ты каждый раз приобщаться к новым тайнам, и будешь становиться всё умнее и умнее. Дабы вступить с нами в контакт, выплывай в полдень близ того берега, где лежит чертог Тимофея, на поверхность воды, и трижды шлёпни по воде хвостом. Затем подожди лишь краткое время, и ты увидишь, как к тебе подплывёт лодка, в коей буду я, либо Тимофей, и ты будешь вновь взят в Высший Мир, снова сможешь летать в небесной выси, а равно и ходить по твёрдой земле в образе человека. И ещё – сможешь учиться, учиться и учиться, как завещал один великий мудрец. А теперь приготовься, Ионафан. Я сосчитаю до трёх, и ты отправишься к рыбам. Помни о миссии, что на тебя возложена! Раз. Два. Три-и-и-и!!! – и Дунс выплеснул в пруд воду из ведра вместе с Нафаней.
Нафаня очень волновался. В воде вокруг него постепенно рассеялся рой воздушных пузырьков, и он смог оглядеться. К месту его возвращения немедленно начали сплываться зеваки. Пара толстых лещей, молча пялились на него, удивлённо разинув рты. Снизу вальяжно приближался омуль, который недавно иммигрировал в пруд из дальних краёв; Нафаня был с ним немного знаком, и вежливо ему кивнул. Чуть поодаль рыскал жерех. Он был тип непредсказуемый, и с ним было лучше не связываться, хотя Нафаня никогда не слышал, чтобы жерех попытался съесть карася. Несколько бойких чехоней наматывали круги вокруг Нафани. Толпа была разнообразной и пёстрой. Нафаня вгляделся в неё, - не затесалась ли среди прочих и щука. Щуки не обнаружил, и успокоился. Тут подплыли три карася, его давние соседи. Лучше бы их не было, подумалось Нафане. Ведь они знали его в прежней, мирской ипостаси; теперь, когда на него возложена пророческая миссия, будут держаться старых стереотипов общения, и это приведёт к снижению его образа в глазах других рыб. Но, впрочем, ведь и среди карасей тоже велено проповедовать. Нафаня решил начинать. Он  торжественно изрек:
- Мир вам, возлюбленные братья и сёстры!
При этих словах он заметил краем глаза, как жерех криво ухмыльнулся, - не очень-то он признавал Нафаню за возлюбленного брата.
- Здорово, Нафаня! – ответил за всех один из карасей, которого звали Парамон, - Где пропадал столько времени?
Нафаня сразу решил отсечь всякую фамильярность и говорит:
- Путь мой был тернист и извилист, я много где побывал, и много что повидал. Ныне же я пришёл к вам с благой вестью.
Часть толпы тут же рассосалась. Проповеди многими воспринимались скептически.     Нафаня испугался, что этак может разбежаться  вся аудитория, и решил начинать проповедовать немедленно. Быстренько перебрал в уме то, что слыхивал от Тимофея с Дунсом, сконцентрировался, мысленно попросил у них благословения.
- Братия мои, - произнёс он, - кто-то из вас, посмотрев на меня, подумает: «Что мудрого может сказать нам малый сей, один из нас, коего мы знаем многие годы? Нет у него ничего такого, чтобы  расширить наши понятия о мире, посему не станем внимать ему, пойдём лучше восвояси, и вернёмся к насущным делам нашим». И он будет не прав. Ибо неведомо ему, что же на самом деле является делом насущным. Я как раз собираюсь возвестить вам истины новые, которые и сам-то познал лишь недавно. Внемлите же, и решайте тогда сами, расширятся ли ваши понятия о мире
Кое кто из рыб, отплывши уже, было, на некоторое расстояние, заслышав речи Нафани, заинтересовались, и, приостановившись, оглядывались через плечо в ожидании.
- Что бы вы сказали, - продолжал Нафаня, - если бы некто, кого вы давно знаете, стал  вам рассказывать, будто самолично побывал в высших мирах, общался с Высшими Силами, почерпнул их мудрости, и хочет теперь передать её вам?  Вы, несомненно, скажете: «Да он шизофреник, ему место в жёлтом доме!» Или же вы скажете: «Это вредный и опасный смутьян, он пришёл разрушить нашу жизнь и подорвать её устои». Что ж, отвечу я, таким скептикам не место подле меня. Пусть идут себе своей дорогой. Пусть копаются носом в иле в поисках съедобных корешков и червей. Им не познать никогда ощущения огромности мира, радости полёта в выси, когда родной наш пруд представляется крохотной лужицей, а со всех сторон нас окружает безбрежное пространство, насыщенное светом. И Высшие Силы машут нам приветственно рукой с берега пруда, а после привечают нас в своём чертоге и угощают отменной белой булкой, каковой не сыскать в пруду до скончания веков! Пусть удалятся маловеры, не для них моя проповедь. Имеющие же уши – да услышат!
Краевым зрением Нафаня заметил, что толпа вокруг него растёт. Однако для сохранения солидности он избегал зыркать по сторонам, оглядываясь, а старался подолгу вперять взгляд то в одного слушателя, то в другого, следя за тем, чтобы с лица не сходила печать вдохновения и серьёзности.
- Итак, говорю я вам: есть разные пути для достижения только что описанной мною благодати. Из них самый простой – дождаться Светлого Воскресенья, высмотреть спущенные сверху на лесках дары благодати, и крепко взяться за них  ртом.
- Врёшь, искуситель! – завопил из толпы Парамон, - Я однажды попробовал съесть такой вот «дар благодати», и мне в губу тут же впился острый крючок, меня что-то сильно рвануло вверх, я с трудом освободился. Боль была дикая, и никаких Высших Сил я не видел, никто меня не привечал!
- Несчастный! – возразил ему Нафаня, - Ты разве не слыхал, что путь к просветлению лежит через страдания? Тебе надлежало до конца испить чашу, и велика была бы твоя награда. Ты же убоялся испытаний, оттого и не открылись тебе великие истины, и ты не вкусил блаженства! К тому же я смотрю на тебя, и вижу, что ты приступил к делу, не имея благочестивых помыслов, а лишь одни только корыстные устремления владели тобою. Посмотри на мою губу. Видишь, вот дырка от такого же точно крючка. Но, в отличие от тебя, я даже не пытался сорваться, а смирился, и претерпел до конца муку, и вот я стою перед вами, и  свидетельствую: в награду за терпение даны мне были знания высших миров, и испытал я бесконечное блаженство! Так оставьте же страх, и следуйте по моему пути. Тот путь, о котором я сейчас поведал, зовётся «малой колесницей», ибо она доставляет к блаженству единовременно лишь одного из нас, каждого индивидуально. А есть ещё и путь «большой колесницы», он открыт сразу для многих. Дабы последовать путём «большой колесницы», дождитесь, когда спустится сверху широкая сеть, и, отринув сомнения, бросайтесь в неё с молитвой. Сеть подымет вас в выси, и далее всё будет так, как я уже описал. Знайте также, что перед Высшими Силами все равны. Нет ни еллина, ни иудея, ни карася, ни голавля, всем одинаково открыта благодать. Все кто последуют моему учению, придут к просветлению и познают блаженство!
Пристыженный Парамон нахмурился, но не нашелся, что возразить. На челе его отразилось раздумье. Видимо, он начинал осознавать свою ошибку. Как знать, будь сейчас Светлое Воскресенье, и спустись сверху леска с наживкой, быть может, он немедленно предпринял бы новую попытку... Однако,  Воскресенья нужно было ещё дождаться. Тем временем Нафаня продолжал:
- Ещё же есть, братия мои, путь «алмазной колесницы». Он самый быстрый, однако и испытания на нём предстоят наиболее тяжкие, а потому предназначен он для наиболее решительных и сильных духом. Иногда можно видеть, как в нашу прудовую воду ниспадает с горних высей такой предмет странного вида, продолговатый и круглый, в виде цилиндра, на нём написано «динамит». Знайте, что слово это происходит от понятия «динамо», связанного с силой и могуществом. К предмету бывает прикреплён небольшой шнур, на конце которого горит Негасимый Огонь, зажженный Высшими Силами. Увидав сие, немедленно устремляйтесь к этому огню. Дух же свой укрепите и приготовьтесь: вскоре раздаётся ужасающий грохот, через который Высшие Силы дают познать свою мощь, и души присутствующих немедленно возносятся в высший мир,  бренные тела же остаются здесь, в пруду, но это ненадолго. Вскоре тела их, всплывшие на поверхность пруда, заботливо собираются  Высшими Силами, доставляются в их чертоги, где и воссоединяются вновь со своими душами для дальнейшей жизни, полной славы и благодати.
В этот момент подал голос лещ  Демьян, слывший в пруду охальником и циником:
- Ты, Нафаня, нам тут рассказываешь небылицы о Высших Силах, в радужных красках всё расписываешь. Тебя послушать – так всё до того просто! Руку протяни – и вот оно счастье, твоё. Как же раньше никто до этого не додумался? И где ещё какие-нибудь очевидцы? Твои слова ещё кто-нибудь подтвердить может? Я что-то не слыхивал, чтобы кто-то из этих самых высших миров возвращался. Ушёл туда – и сгинул безвозвратно.  Сдаётся мне, что ты нам всем решил мозги запудрить!
Нафаня был крайне покороблен таким вульгарным стилем высказывания. Ну никак не подходили подобные выражения для теологических дискуссий. Только переходить на перебранку не годилось, это нанесло бы урон его мессианскому имиджу. Он взял себя в руки, сдержался, и тут же дал Демьяну суровую отповедь в правильном тоне:
- Греховодник, лукавый и развращенный! Ничто возвышенное и великое твоему разуму недоступно, ты погряз в низости. Знай, что ни одно твоё изреченное богохульство не останется забытым, и ты за все их будешь держать ответ. У Высших Сил есть такая специальная тетрадка, я сам её видел, - сфантазировал Нафаня, - в которую заносятся все наши деяния, и добрые и злые. По ним и принимаем мы воздаяние, перейдя в высшие миры! Всем нам предстоит отрабатывать свою карму, никто не будет освобождён от этого. Что же до свидетелей истинности моих слов, то рассудите сами, о рыбы, ну кто же захочет из мира высшего блаженства возвращаться в нашу сырую юдоль? Истинно говорю вам, и вы не захотите возвращаться в пруд, когда приобщитесь к сонму Высших Сил! Существование ваше будет наполнено таким безбрежным счастьем, что вы вскоре выкинете из головы свою прошлую прудовую жизнь. Всё, что творится здесь, покажется вам таким жалким, ничтожным и серым! Вас будет окружать вечное, великое и прекрасное, сознание ваше раздвинется до неслыханных границ, мудрость снизойдёт на вас, и вы будете без остатка захвачены происходящим. Я и сам-то вернулся к вам по одной-единственной причине: сердце моё разрывалось от сострадания к вам, когда я думал, что всё это будет от вас навечно сокрыто. А про таких, как ты, о нечестивец, - тут он ткнул указующим плавником в сторону Демьяна, - даже поэма разоблачительная написана, называется «Демьянова уха»! Попомни мои слова, предерзкий, в высших мирах уготована тебе суровая кара. Я, Ионафан, предрекаю тебе: будешь ты жариться на сковородке в кипящем масле! Покайся, пока не поздно.
Демьян, на что дерзкий и нахальный, даже растерялся. Он покраснел, ссутулился, и спрятался за спины других рыб. Про «Демьянову уху» он не слыхал, и воображение рисовало ему картины смутные, но ужасающие. А Нафаня, дав укорот супостату, перешел к другой теме.
- Знайте же, рыбы, что в доказательство истинности моих слов на десятый день от сегодняшнего будет нам ниспослан святой дух. Я даже не стану вам объяснять, что это такое, но обещаю, что равнодушных не останется. Вы почувствуете такой восторг, какого не испытывали отродясь! Соберитесь через 10 дней на этом самом месте, прислушайтесь к себе, и тогда судите сами, правду ли я вам возвещаю, или лгу. А ныне я покину вас снова, ибо путь мой лежит опять в высшие миры.
С этими словами он, как было договорено с Тимофеем, выплыл на поверхность пруда и трижды громко шлёпнул по воде хвостом. Рыбы, затаив дыхание, наблюдали за тем, как от берега подошла лодка, с неё под воду опустились две руки, бережно взяли Нафаню, и подняли наверх. Толпа замерла на короткое время, потом по ней пронёсся восторженный ропот, который прорезал чей-то восхищённый вопль:
- Слава святому пророку Ионафану!!
- Слава! Слава! Слава! – стала в ответ скандировать толпа.


Пока Нафаня проповедовал в пруду, Тимофей приступил к отладке оборудования рыбоконсервного цеха, построенного на берегу. Цех  подразделялся на несколько участков – сортировочную, потрошильню, доготовочную, жестяницкую, коптильню, стерилизационную. Во дворе были установлены  стальные котейнеры для отходов, кладовая полнилась запасами соли, специй и растительного масла. Для складирования готовой продукции был построен специальный сарай, в котором находились стеллажи. Уже были наняты дюжины полторы работников, и один из них колол дрова на заднем дворе, возле входа в котельную.
Вечером Валгаллов развалился в кресле возле аквариума Нафани. Наконец-то нашлось время поговорить с карасём.
- Так что скажешь, Ионафан? – спросил Тимофей, - Увенчалась успехом твоя миссия?
- Я думаю, что увенчалась, - отвечал ему Нафаня. – Рыбам теперь ведома истина, и многие уже хотят воочию увидеть вас и пойти по пути духовного возвышения.
- Это прекрасно, - задумчиво улыбнулся Тимофей. – Мы, как и  было сказано, готовы принять уже хоть завтра любое количество желающих. Для них всё готово, завтра же пошлём лодку и пригласим первую партию. – И он мысленно перебрал в уме припасы: не забыл ли чего, хватит ли хоть на первые пару дней соли, дров и масла.   
 Поздно вечером в Большие Дундуки явился Скотинин и принял наконец у строителей работу. Он неторопливо обошел весь рыбоконсервный цех, заглянул даже на чердак, придирчиво поковырял пальцем линолеум на полу, остался доволен, и подмахнул акт. Они выпили с Дрыну Понтяру по стакану самогона за успешное завершение дела. Ночевать Дунс остался у Валгаллова.  На следующее утро они с Валгалловым спозаранку уселись в лодку, вооружившись самыми разнообразными рыболовными снастями. Вскоре они убедились, что Нафаня выполнил свою задачу на славу: от обильного улова лодка осела в воду почти до самых бортов.  С этого дня цех начал давать продукцию. Целый день дымила труба над крышей цеха, булькали автоклавы,  по двору сновали наёмные рабочие, а по вечерам во двор въезжала вереница грузовиков, и увозила на свалку контейнеры с рыбьей чешуёй и потрохами. Отходы Тимофей с Дунсом решили в пруд не сбрасывать, чтобы не сеять у населяющих его рыб ненужные сомнения.

На десятый день после первого Нафаниного возвращения в пруд было, как и обещано, организовано «сошествие святого духа». Ещё с вечера  Февроня Макаровна натолкла в ступке добрых два фунта таблеток экстази, которые доставили в Большие Дундуки гонцы Скотинина. Герасим Авалокитешварников, владелец знаменитой аптеки «У пса», что в Небрасовке, присовокупил к таблеткам подробную инструкцию по их применению, однако у Тимофея были на этот счёт свои соображения. Он развёл получившийся порошок в полуведре воды, и поставил в сенях своей избы до утра, прикрыв рогожкой. Утром они с Дунсом, поместив в другое ведро с водой святого пророка Ионафана, выплыли на середину пруда. Перед тем как выпустить Нафаню в пруд, Дунс дал ему наставления.
- Ионафан, настал тот миг, когда вам, рыбам, будет дано почувствовать, что такое просветлённость души, не через разум, а через сердце. Иди же, созови своих соплеменников, и пусть все соберутся сюда. Через малое время в пруд снизойдёт святой дух, и всех охватит неописуемая радость. Ты тоже будь рядом, и увидишь, как возрадуются рыбы, да и сам возрадуешься не меньше.  Ступай в пруд, и будь вестником благодати!
С этими словами он выпустил Нафаню в воды пруда, а потом, выждав минуты две, глянул через борт лодки вниз. Нафаня не ударил в грязь лицом: рыба под лодкой так и кишела. Тогда Тимофей  схватил ведро с раствором зелья и единым плюхом слил его за борт.
Раствор был совсем прозрачный, и на вид вроде бы ничего не изменилось. Но через несколько секунд рыбы вдруг почувствовали, что им стало хорошо. Даже слишком хорошо. Кто-то в толпе глупо захихикал, нарушив установившуюся тишину. В ответ все заулыбались. У Нафани слегка закружилась голова, он вдруг понял, какие все его собратья, собравшиеся здесь, замечательные. Кругом все начали шевелиться, раздался возбуждённый радостный ропот, который перерос очень быстро в восторженный гомон. Нафаня выплыл на середину круга, образованного рыбами и крикнул:
- Ну что, теперь поняли, что такое благодать! Видите же теперь, я вам правду говорил!
Из толпы в ответ раздались возгласы:
- Да здравствует святой дух! Ура!
- Слава святому пророку Ионафану!
- Какая же всё-таки чертовски славная штука, этот святой дух!
Среди рыб царило безудержное ликование. Нафаню восторженные почитатели начали качать. Дунс Скотинин и Тимофей Валгаллов с ухмылками наблюдали за всем этим сверху, из лодки, потирая ладони в предвкушении обильного улова…

Для Нафани наступил светлый период. Об экономической подоплёке всего дела он нисколечко не догадывался. Он отдыхал в аквариуме у Тимофея, нагуливая  жир, а по вечерам слушал поучения Дунса Скотинина, захаживавшего в гости к Валгаллову.
-… Просветлённость сердца изначально лишена древа, она, как светлое зеркало, не является опорой, - вещал Скотинин, - ты ведь помнишь, я тебе рассказывал про природу Будды...
Кроме того, Дунс с Тимофеем открыли в банке на Нафанино имя специальный счёт, не особенно вдаваясь в объяснение подробностей, откуда брались эти деньги. На этот счёт они перечисляли 10% выручки от продажи рыбных консервов. Так что в распоряжении Нафани всегда имелись достаточные суммы на кутежи, к которым он довольно быстро пристрастился, живя в среде людей.  Быт Нафани вполне устоялся. Тимофей устроил прямо над аквариумом полочку, на которой лежало в готовом к действию состоянии Нафанино летательное снаряжение. Нафане достаточно  было как следует дрыгнуть хвостом, чтобы выпрыгнуть из воды и упасть точно в гамак своей летательной сбруи.  Проблема с надуванием живота водородом тоже была решена не без блеска. Нафаня проглатывал несколько гранул цинка, и запивал их через соломинку соляной кислотой. Всё необходимое для этих действий было заботливо разложено Тимофеем на той самой полочке у аквариума. Водород начинал выделяться прямо у него в желудке. Теперь он уже не зависел от помощи Тимофея, и мог совершать вылеты, когда ему заблагорассудится, и частенько можно было видеть его парящим над гладью пруда. В таких полётах он черпал вдохновение перед грядущими проповедями, с которыми периодически заявлялся к своим соплеменникам под воду.
Управлением манекеном он в скором времени овладел в самой виртуозной степени. Нафаня настолько освоил искусство человеческих телодвижений, что, когда он выходил погулять по Большим Дундукам, ни у кого не появлялось ни малейших сомнений, что они видят перед собой  самого нормального человека. Однажды он провёл эксперимент: надел рваную телогрейку и грязные штаны, залил в одоратор5 манекена немного этилового спирта, и вышел на улицу. После того, как он минут пять пофланировал шаткой походкой  по Бульвару Каппуччино, выписывая замысловатые кривые по дорожке, его забрали в вытрезвитель. Нафаня был в восторге! Это было признанием его мастерства. Будто бы он сдал экзамен на право считаться полноценным человеком. Из вытрезвителя его выручил Тимофей, сунув мзду дежурному, и поручившись, что «человек с Бульвара Каппуччино» не будет безобразничать, а пойдёт домой отсыпаться. По заказу Дунса Авдей Бунгалов выковал для Нафани мотоцикл «Харлей с Давидовым сыном», и Нафаня, забравшись в манекен частенько гонял на нём по просёлку между Малыми и Большими Дундуками, катая визжащих от восторга девиц.
Короче говоря, жизнь его наладилась, стала яркой и интересной, а к тому же и достаточно комфортной. Одна только мысль не давала Нафане спокойно спать. Неспроста же, наверное, отчество у Тимофея – «Карпович»? Нафаня знавал в пруду предостаточно карпов, это были очень достойные рыбы. Солидные, основательные, жизнелюбивые. Похожие черты характера Нафаня усматривал и в характере Тимофея Валгаллова. В голову Нафане однажды пришла ослепительная догадка. Он понял, кто прячется под черепной коробкой Тимофея. Жажда убедиться в правильности своей догадки нестерпимо жгла его мозг. Однажды лунной ночью он  выбрался из аквариума, влез в рубку манекена и бесшумно, на цыпочках прокрался в опочивальню к Тимофею. Там он на мгновение остановился, послушал двухголосый храп четы Валгалловых, потом осторожно откинул полог балдахина, протянул руку, и взялся за чуб Тимофея. Он попробовал, вначале очень осторожно, открыть черепную коробку. Голова Тимофея никак не хотела открываться, и Нафаня дёрнул посильнее.  Тимофей охнул и рывком сел на кровати. Проснулась и Февроня Макаровна. Она увидела черный силуэт Нафаниного манекена на фоне освещенного луной окна, и в панике дико завизжала.
- Ионафан, ты, что ли?! – вскричал Тимофей, - Ты чо дуришь?! А ну, иди на место!
Нафаня сбивчиво извинился, и побрёл назад к аквариуму. Эксперимент не удался, или, вернее сказать, не состоялся. Нафаня был убеждён, что, вскрыв голову Тимофея, непременно обнаружит там живого карпа. Неужели есть на свете тайны, в которые ему не удастся проникнуть никогда? Или, быть может, следует попробовать ещё раз, предварительно вооружившись долотом?
Вот так протекала Нафанина жизнь на берегу пруда. Он жадно стремился узнать и испытать всё. Слава богам, Валгаллов и Скотинин создали ему такие условия, что поток новых впечатлений превышал возможности Нафаниного восприятия. Это делало его существование безумно интересным, но в то же время мешало сосредоточиться на частностях. События мелькали, как в калейдоскопе, и Нафаня чувствовал себя в центре праздника жизни.
Но наибольшее наслаждение ему по-прежнему доставляли полёты. Больше всего ему полюбилось летать в ненастье. Совершая вылеты в солнечную погоду, он обычно перед залезанием в лётную сбрую на несколько секунд нырял в ванну с глицерином – чтобы чешуя не пересыхала от сухого ветра. Зато, когда небо затягивалось тучами, он испытывал радостное возбуждение. Моросящий с неба дождь делал окунание в глицерин ненужным, и создавал для Нафани высшую степень комфорта. Правда, бывали и досадные инциденты. Так, однажды, когда он пролетал над берегом пруда, некий охотник принял его, видимо, за какого-нибудь бекаса, и пальнул в него из дробовика. На счастье Нафани промахнулся. Нафаня это так не оставил. Сделал несколько кругов над незадачливым охотником, плюнул ему точнёхонько  на лысину, и проорал:
- Куда стреляешь, дурак?! Браконьер хренов! Пойди, очки надень!
Охотник от изумления застыл с разинутым ртом. Нафаня скрылся из виду, а он так и не сумел понять, что это за тварь такая с клетчатыми перепончатыми крыльями его обложила.
Время от времени Нафаня ходил в народ. Он просил Тимофея Валгаллова сбросить его в пруд, и там проповедовал рыбам, а потом возвращался к  Тимофею в аквариум. Каждое его появление собирало толпы желающих услышать слово пророка.
Однажды наступил такой серый и пасмурный день, какие успел полюбить Нафаня. С самого утра он предвкушал хорошую воздушную прогулку, и, когда с неба закапало, уже не мог больше сдерживаться, влез в своё лётное снаряжение, взмахнул крыльями и вылетел в окно. Набрав высоту по спирали, он ощутил волну эйфории.
Душа Нафани ликовала! Ему казалась, вся вселенная простирается под ним. Он ощущал себя могучим и независимым; казалось, ему доступно всё. Вообще в дождь летать куда как приятнее, чем в сухую солнечную погоду: в воздухе влаги достаточно, жабры не сохнут, наслаждение от полёта можно вкушать часами. Жаль только, в дождь комары не летают, а то по пути и подкрепиться бы можно. Ну да ладно, от добра добра не ищут. И так жизнь прекрасна!
Прямо перед Нафаней в воздухе вылывала сбоку огромная серая туча. Роскошная, густая, мокрая туча манила его, как магнит, она была такая уютная, потоки тумана игриво струились в ней, мерцая всеми оттенками серого. С радостным хохотом Нафаня нырнул в неё, хлопая крыльями. Капли воды ласкали всё его тело, ему было необычайно комфортно. Мастерски начал он выполнять фигуры высшего пилотажа, ликуя от ощущения собственных безграничных возможностей. Его охватил такой восторг, что он просто потерял ощущение времени…
Лучше бы ему было в тучу не залетать. Да только откуда ж он знал…
Весь огромный электрический заряд, накопленный дождевой тучей, разрядился в мощнейшей молнии. Гром прогрохотал так, что рыбоконсервный цех на берегу пруда, казалось, содрогнулся.  Что при этом произошло с Нафаней, я вам даже объяснять не буду. Если сами не понимаете, попробуйте надуть шарик водородом, а потом поднесите к нему зажженную спичку. Ну, в общем, бабахнуло как следует. Даже ещё посильнее грома. Вы же знаете, как водородные бомбы рвутся?
Дунс и Тимофей в тревоге выскочили на порог рыбоконсервного цеха. Но поняли они, что произошло, только тогда, когда на них с неба посыпалась опалённая рыбья чешуя. Когда остолбенение от осознания происшедшего схлынуло, Валгаллов как-то кисло улыбнулся, и неуверенно проговорил:
- А я давно хотел сказать, что надо было ему пузырь надувать не водородом, а гелием…
- Чего смеёшься? Дурак ты, Тимоха! – в сердцах крикнул Скотинин, - Это же наш с тобой бизнес только что лопнул!
- Да, конечно… бизнес… Не годится водород совершенно… Но только где его взять, гелий-то… Учтём на будущее, - вздохнул Тимофей, - А теперь придётся всё начинать с  самого начала…
- Эх, - пробубнил себе под нос в досаде Скотинин, - вот тебе и просветлённость сердца, лишенная древа… Растили-растили, воспитывали-воспитывали, да всё втуне…
И они ещё долго стояли на крыльце, вздыхали, сокрушались, проклинали плохую погоду, и размышляли, где бы им добыть другого карася, точно такого же, как Ионафан Лингвистон…

Вот видите, какой был выдающийся карась, а как нелепо погиб! Просто сердце кровью обливается. А ведь карася можно почистить, выпотрошить, поджарить на сковородке в маслице, с рубленым луком, чуть присолив, а потом сметанкой залить, и дать потомиться на малом огне. Сметану надо густую брать, пожирнее. Перчиком не забыть приправить. А ещё чуть-чуть толченого кориандра с кумином посыпать. И чесночка зубчик покрошить.  Дождитесь момента, когда сметана как бы уже выкипела, подайте прямо в горячем виде на стол. У вас от одного только вида слюни до пола потекут, я вам клянусь! Уж про аромат и вовсе не говорю. Попробуйте хоть раз такое блюдо приготовить, тогда только и сможете оценить всю тяжесть потери. О нет, воистину бесславный был конец у Нафани!
А ты, читатель, сделай для себя вывод, чтобы и тебе не попасть в такую же скверную ситуацию. Не летай никогда в непогоду. Особенно если у тебя живот водородом надут. И, уж если оказался в грозовой туче во время бури, тут же складывай крылья, и стремглав лети на землю. Уж лучше нос себе разбить при падении, чем быть разорванным на мелкие кусочки. Запомни это.

1. Обширная местность по побережью реки Апи.
2. Матсья  (санскр.) – рыба
3. Бхакти-йога – искусство подхалимажа по отношению к богам, способствующее выклянчиванию благ.
4. Кто про Дунса Скотта ничего не слыхал – тому немедленно читать Философский словарь!
5. Одоратор – генератор запахов. Распыляя вокруг себя пары залитой в него ароматической жидкости, создаёт характерный запах в прилегающей зоне.

2009

               

СПЕЦИАЛИСТ

История эта произошла в Приапье в стародавние времена, ещё в правление падишаха Чудовика XIV.
Если идти вниз по течению Апи, то возле впадения в Апь реки Брахиопутры, чуток не доходя до славного города Усть-Чученска, можно попасть в деревню Небрасовку. Понятное дело, вы хотите знать, отчего деревня так называлась. А всё дело в том, что ни один её житель не умел плавать брассом. Как-то всё больше небрасовцы предпочитали саженки, а некоторым удалось освоить и заморский стиль «мадам Баттерфляй», и даже устраивались раз в год вседеревенские состязания по этому самому баттерфляю. Или, кажется, стиль назывался «буттерфляйш»? Уже никто этого теперь не помнит. Деревня та располагалась на правом берегу сразу после знаменитого Агар-агарского водопада, поэтому вода в реке всегда была преизрядно взбаламучена. И врут люди, что это всё из-за сбросов химкомбината в Югославле. В те времена ещё и не слыхивал никто про этот комбинат. Он только при Чудовике XVI был построен, которого потом в подвале из рогатки застрелили.
Ну в общем факт, что прозрачность воды там была меньше метра, и подводным охотникам нечего было по этой причине делать в тех краях. Рыбу там всё больше сетями ловили, что и обеспечило небрасовцам широкую славу. На всё Приапье гремела небрасовская сушеная вобла, которую поставляла местная Рыбацкая Слобода, где жили настоящие  мастера ловить рыбку в мутной воде.
Но не только рыбаками славилась древняя земля Небрасовки. На всё Приапье прогремела и местная школа собаководства. Три человека имели в Небрасовке собак!  Пса породы «новый фаундленд», принадлежавшего Герасиму Авалокитешварникову, звали Мумми-дог. Такое имя у пса в паспорте стояло, а сам Герасим его называл ласкательно – Мумуней. Он вообще косноязычный был, этот Герасим. Но не то что бы совсем глухонемой, просто у него иногда речевые затруднения случались, вроде словесного запора. Однако с псом он научился общаться на телепатическом уровне, и у них было полное взаимопонимание. Бывало, возвращается Герасим из трактира, в драбадан навеселившись, кое как доползёт до своего крылечка на четвереньках, да лбом дверь откроет.  И стоило только ему промычать нечленораздельно, - ан глядь, Мумуня уже тапочки тащит… На жизнь Герасим зарабатывал тем, что содержал аптеку. Она называлась в честь Мумуни «У пса». Какого только там аспирина не было! Лекарства для аптеки Герасим себе сам приготавливал, у него ведь был диплом провизора. Особым спросом последнее время пользовались лекарства из трав. Так вот, Герасим пса специально натренировал помогать. Они в лодку грузились, на середину реки поближе к Агар-агарскому водопаду выезжали, там Герасим Мумуне на шею верёвкой здоровенный булыжник привязывал для облегчения погружения, а затем верный пёс в реку сигал. Под водой, шаря по дну, он по нюху находил водоросли с наибольшим содержанием агар-агара и йода, полную пасть их набирал, верёвку перекусывал, которой был камень привязан, и наверх выплывал. Сырьё всё сдавал Герасиму, который тут же, в лодке, водоросли сортировал. На берегу, на подворье, где жил Герасим, была у него в овине лаборатория, где из добычи своей он делал микстуры и таблетки. Ещё он из Мумуниного помёта изготавливал очень ценное лекарство – «мумми-Ё-моё». От разных болестей оно помогало, а особливо – от поноса и от запора. Как видите, Небрасовка была ещё и крупным фармацевтическим центром, и не иссякал запас зелий в аптеке «У пса».
А у деда Мазая Манджушренко была собака Жучка. Очень была красивая сука. Племенная, редкой породы «пинчерман добер». Сам-то Мазай тоже был довольно колоритный мужик. Его бородища всех без исключения восхищала. Он и Жучке бороду подстриг точно по форме своей, так что издали было видно: Мазай и Жучка – одна сатана. Соседи его очень уважали за сметливость и рассудительность, и меж собою прозвали МММ, что означало «мудрый мужик Мазай». Благодаря своему недюжинному интеллекту умел он мастерски обходить любые подводные камни на своём жизненном пути. В Небрасовке даже поговорка такая ходила: «У МММ нет проблем!». Он на жизнь зарабатывал лоцманством, океанские лайнеры проводил по фарватеру Апи, и, как свои пять пальцев, знал каждую кочку на дне реки, каждый затопленный крейсер и каждую опасную замшелую подводную сваю, что мешали судоходству. Все в деревне только диву давались: и как это только он ухитрился,  учитывая мутность воды, так подробно дно изучить? Это секрет был, которого он не открывал никому. Однако нам с вами дозволено в приапские тайны проникать, поэтому я вам скажу, в чём тут было дело. В наследство ещё от прадеда получил Мазай ласты и маску для ныряния. От маски из-за мутной воды проку мало было, но ласты очень пригодились. Сызмальства взял он себе в обыкновение в глубину нырять и руками по дну шарить. Сначала просто раков ловил, а потом, всё расширяя зону ловли, запомнил постепенно до мелочей рельеф дна Апи – от Дюссельдортмунда до самого Вошингтонска. Порой даже, случалось, в территориальные воды Апельсинвании заплывал, и апельсинванские пограничники, прознав про это, за его голову награду в 200 пиастров объявили. И когда из министерства , где Мазай министром работал, его по сокращению штатов уволили, он стал для заработка корабли по реке проводить.  И ещё у него хобби было: охота. Сутками был он готов слоняться по берегам Апи с пищалью на плече, отстреливая всякую зазевавшуюся живность. Однако не всегда стрелял: никогда не упускал случая в своей лодке зайцев покатать, даже специально их для этого живьём ловил, а покатавши – отпускал на волю. С Герасимом Мазай дружил, и они, бывало, вместе на своих лодках заплывы по реке Апи устраивали, задушевно при этом беседуя, а собаки их, которые между собою тоже дружили, при этом в лодках тоже присутствовали.
Третьим собаковладельцем в Небрасовке был человек со странным именем Цой Ким Пак, некогда прибывший из далёкой восточной страны, и принявший приапское подданство. Жил он на отшибе, замкнуто и нелюдимо. Как-то люди заметили, что собаки у него на подворье появляются всё время разные, а куда потом прежние исчезают – никто не знал*. Однако, будучи людьми тактичными и воспитанными, деревенские жители с вопросами приставать не стали, так он и жил сам по себе.
Ну да не про него наша сказка.
Спокон веку район Небрасовки был тихим и спокойным. Но в последнее время, при Чудовике XIV, значит, тихая жизнь прошла и начались безобразия.
К примеру вот, вышел дед Мазай однажды на бережок, смотрит – глядь, Герасим с Мумуней как раз на стремнине лекарственное сырьё промышляют. Дед Мазай и подумал , - мол, подплыву сейчас, да анекдот свежий расскажу, который вчера на агоре услыхал, - как Василий Иваныч на спор переплывал через Апь. Столкнул он на воду свою лодку, и на стрежень выгребает. А тут его собака Жучка из-за овина выскакивает, к кромке речного прибоя подбегает и лаем заливается.
Мол, хозяин, и меня с собой возьми, я тоже в лодке кататься желаю! Мазай не стал возвращаться, он слыхал, что это плохая примета. Он только рукой Жучке махнул да губами почмокал, чтобы она к нему в лодку вплавь добиралась. Крикнул он собаке:
- Жучка, дуй сюда, каналья!
Жучка тут же в воду – плюх! Пинчерманы доберы, они ужас какие плавучие, не хуже новых фаундлендов. Фыркает, лапами загребает, тщится мазаеву лодку догнать.  И вот, когда дед Мазай уже хотел  Жучку за шиворот в свою лодку втаскивать, и даже руку к шивороту протянул, поднялась из речных глубин огромная мрачная тень, мелькнула возле лодки деда Мазая, распахнулась вдруг огромная, как чемодан, пасть, - ам! – Жучку проглотила, и вновь тень в глубинах исчезла. Дед Мазай так и остался с отвисшей челюстью в лодке сидеть. Ему издали кричит Герасим:
-Коллега, что там у вас произошло, позвольте полюбопытствовать?
Это Герасим, пока Мумуня за водорослями нырял, сидел в лодке, и от скуки по сторонам головой вертел. Он увидел, что дед Мазай в странной позе вдруг остолбенел, и решил такой вопрос задать, потому что ему любопытно стало.
А дед Мазай и сам не мог понять, что там такое произошло. Ничего он толком не успел разглядеть. Только понял, что остался он без собаки, и ему стало грустно. Он поближе к Герасиму подгрёб, который в своей лодке удобно на мягкой скирде водорослей расположился, и стали они вместе Мумуню ждать. Герасим скучает, Мазай тоскует – ждут так минуту, ждут три, час прождали, - нет верного пса! Тут и Герасим загрустил. Стали рассуждать о том наши герои, что, наверное, плезиозавр в реке завёлся.
- Слыхивал я, - рассказывал дед Мазай, - что в далёкой стране Скотландии озеро есть под названием «Лох-Несть», и зовётся оно оттого так, что несть числа лохам, не верящим в байки, будто бы в том озере водится чудовище. Сказывают люди, что там плавает неведомый зверь, который купальщикам откусывает интимные части. Поэтому местные жители затевают порой игру, называемую «скотландской рулеткой»: мужики все гуртом, снявши плавки, бросаются в озеро и наперегонки плывут на другой берег, а там, вылезши из воды, друг друга внимательно оглядывают, и, проводя инвентаризацию, пересчитывают, у кого какие части тела уцелели. Кто больше всех уцелел, тот и объявляется у них чемпионом.
- Ах, коллега, много есть чего всякого на свете, что и не снилось нашим мудрецам, - отвечал ему Герасим. – Но излишний скептицизм в вопросах доверия иноземным сказаниям может завести в тупик, в чём нетрудно убедиться на примере исчезновения наших с вами четвероногих друзей. Ведь прими мы всерьёз эту ценную информацию, дошедшую с дальних земель, мы не стали бы так легкомысленно позволять собакам плавать в речных водах, не позаботясь о средствах индивидуальной безопасности. Но об озере, о котором вы только что рассказали, я тоже слышал, только оно называется, по-моему, Лохов Нерест, поскольку в нём нерестятся лососи, именуемые на тамошнем языке то ли «лох», то ли «лахс» - что-то в этом роде…
- Так я о чём и толкую! – поддержал Мазай, - Намедни вверх по течению саженей на триста отсюдова нашарил я под одной корягой здоровенную нору, и мне сдаётся, что она как раз подземным путём в этот самый Лохов Несть приводит. Небось, оттудова к нам гость и пожаловал, который собак-то заглотил!
Причалили оба мужика, таким чином беседуя, на лодках к берегу и пошли с горя самогон пить, который Герасим в овине из водорослей гнал…
В той деревне, в Небрасовке, ещё бабка Федора Ваджрапанина жила. Работала она судомойкой в деревенском трактире. И содержала она двух гусей у себя: один серый, другой белый, два весёлых гуся. Вообще-то она из трактира каждый день по ведёрку объедков тибрила и ими гусей своих кормила. Но частенько выводила их и в водах Апи попастись да поплескаться. Любила она их до самозабвения. Вот и в тот день вывела.  Погода  была отменная, травка зеленела, солнышко блестело, уж не говоря о том, что ласточки так и сновали в воздухе. Гуси, радостно гогоча, тут же поплыли на середину реки, а бабка Федора, лучезарно улыбаясь, стояла на бережке, жмурясь под  ярким солнцем.
Плывут гуси, и на своём гусином языке переговариваются, погоду обсуждают да жизни радуются.  И вдруг поднимается со дна реки зловещая чёрная тень, распахивается чемоданообразная пасть, - ам!-  и исчезает белый гусь, будто и не было его никогда! Серый гусь крыльями захлопал, закричал тревожно:
- Гусь белый, собрат мой, где ты?
Ясное дело, по-гусиному закричал. Но никто ему не ответил. Только плеснула ещё раз вода, снова распахнулась огромная пасть, и серый гусь в ней тоже сгинул.
Можете себе представить состояние несчастной, беспомощной старухи Федоры, которая, стоя на берегу, всё это наблюдала, не будучи в силах вмешаться! Её там чуть кондрашка не хватила. Она ведь не собиралась никого своими гусями кормить, а думала их для себя к рождеству заколоть. Носится бабка Федора по берегу туда-сюда, руки заламывает и причитает:
- Ох, пропали гуси! Один серый, другой белый, - ох, пропали гуси!
Тут подходят к ней дед Мазай с Герасимом, оба уже в некотором подпитии, сочувственно перегаром дышат, и интересуются:
- По ком, соседка, убиваешься?
Федора им всё как есть объясняет.
- Дорогой коллега, - говорит Герасим Мазаю, - не кажется ли вам, что Федорино горе имеет ту же природу, что и наше?
- Я не я буду, - ответствует Мазай,- хтой-то в реке у нас безобразить стал! Вот чтоб мне больше зайцев на лодке не катать, ежели я не прав!
Все втроём они посовещались, и решили пойти к рыбакам, на чудовище хищное управы искать. Рыбацкая Слобода на окраине Небрасовки была, прямо за Английским Парком. Мазай, Герасим и Федора решительным шагом двинулись прямиком на центральную площадь Слободы.
Кто никогда не был в Рыбацкой Слободе Небрасовки, тому стоило бы специально туда съездить, чтобы получить истинное  понятие о прекрасном. Слобода делилась на Новую и Старую. Особенно блистала красотой Новая. От мощеной гранитной брусчаткой центральной площади лучами расходились широкие, чистые улицы. Красивый проспект вёл к набережной, вдоль которой через каждые пятнадцать саженей стояли статуи девушек с вёслами, рыбаков с сетями, китобоев с гарпунами, и протчая, и протчая. Дома в слободе были все в гипсовой лепнине, с барельефами, изображающими сцены рыбной ловли и битв с пиратами. Прямо на фонарных столбах, узорного чугунного литья, были развешаны для просушки сети. В Новослободском парке между деревьями были натянуты верёвки, на которых вялилась вобла. Одним словом, всё вокруг радовало глаз. Особенно выделялся дом атамана рыбаков, который украшало цветное мозаичное панно с рыболовецким сюжетом. Туда и направились пришедшие.
Герасим и Мазай тут же свои соображения на счёт приблудного чудовища из Скотландии атаману рыбаков изложили и попросили дать укорот окаянному супостату. Атаман, по фамилии Нихренаускас, очень был решительный и деятельный предводитель. Когда страдальцы наши о своих проблемах рыбакам поведали, то он тут же дал команду сейнер с берега на воду спускать. Рыбаки на вёсла поднавалились и приплыли к месту, где гуси и собака пропали. Атаман рыбаков команду прокричал – и в реку бросили невод. Вытянули невод пустым, только раскисший ботинок с оторванной подошвой в нём застрял. Второй раз забросили рыбаки невод, вернулся невод с травою морскую («Странно,- подумал тогда атаман Нихренаускас, - откуда бы в реке взяться морской траве?» – но вслух не стал удивляться, чтобы не уронить свой авторитет). Третий раз тогда забросили невод. Туда-сюда поводили. И вдруг что-то ка-ак невод дёрнет! Сейнер аж на месте закрутился. Ещё раз как дёрнет! И всё на этом кончилось. Вытаскивают рыбаки невод, а он пустой, да в середине дыра такая, что автобус проехать может. Только тогда ещё не было автобусов. Атаман Нихренаускас и говорит:
- Тут мы вам помочь не сможем. Видать, этот ваш супостат, который шкодит, слишком уж огромадный. Ну, так это не по нашей части. Мы по мелкой рыбе работаем: плотва там, карась, тунец, ставрида какая – этих мы б вам отловили. А динозавра – нам слабо. Жаль, что динамит ещё не изобрели, а то б мы его, гниду,  сейчас призвали к порядку! Ишь, как сеть разодрал, окаянный!
Старики наши, все трое, пригорюнились. Спрашивают:
- Что же нам делать?
- В Рыбацкой слободе в нашей вы уже никакой помощи не найдёте, - говорит атаман. - Но я дам вам совет. Отправляйтесь за тридевять земель, в чужедальние страны, на реку Неву-Шивроле. Там найдёте в тридевятом царстве, тридесятом государстве самую крайнюю хату, постучитесь, а когда спросят, кто там, отвечайте, что вы к дяде Саше, по прозвищу Невский. Он специалист. Вся живность в реке Неве-Шивроле в страхе трепещет, когда он к берегу подходит. Ему привет от меня передадите и расскажите про свои невзгоды. Уж если и он вам не поможет, с судьбою смиритесь, и участь свою примите такой, какая она есть, - говорит им атаман  рыбаков.
Так и сделали. Отправились они на реку Неву-Шивроле, - слишком долго было бы про путешествие рассказывать, да и не в нём суть. Нашли они в указанном царстве хату с краю. Дядя Саша как раз на завалинке у избы  сидел в своей обычной ушанке да телогрейке, пропахшей рыбой, и из хрустального стакана сухой мартини со льдом потягивал через соломинку. Он в своей жизни много попутешествовал, в давние времена даже и в Небрасовку из далёких северо-западных провинций заезжал, с местностью был знаком, и на небрасовском диалекте совершенно свободно изъяснялся. А уж приёмы рыбной ловли такие знал, какие более никому неведомы были. За это его повсеместно очень уважали.
Когда дяде Саше передали привет от атамана Нихренаускаса, он сразу же заинтересовался и стал проявлять благосклонность. Дело излагать поручили Герасиму, хоть он и малость косноязычный был.
- Представьте себе, сударь, - вещал Герасим, изложив суть дела, - в одночасье лишились мы, все трое, дорогих нам существ, составлявших единственную отраду нашей старости. Ведь беспомощных стариков так легко обидеть! Неужели не примете вы участия в нашей судьбе? Мы теперь всецело уповаем на вашу помощь, ибо ни с какой стороны не можем мы более ожидать сочувствия в этом жестоком мире! – и тут же подарил дяде Саше в знак глубокого уважения три фунта знаменитой приапской воблы.
Дядя Саша был этим очень тронут и сразу же стал, манерно чавкая, закусывать вяленой рыбой свой аперитив. От подарка он очень размяк душой и не заставил себя долго упрашивать, он вошёл в положение деда Мазая, Герасима и бабки Федоры. Хотя он вслух ничего не сказал, но из Герасимова рассказа ему сразу всё стало ясно, и вся скрытая сторона происшествия ему мгновенно открылась – вот какой у него был могучий аналитический ум! Некоторое время он задумчиво глядел в даль, потом взгляд его прояснился, и он сказал:
- Здесь надо технически!
После этих слов дядя Саша поднялся с крылечка и пошёл в свою библиотеку, которая занимала весь третий этаж его избы. Там он достал с полки толстую книгу знаменитого рыбознатца Сабанеева*, пошарил по оглавлению, раскрыл в  нужном  месте  и  стал  делать оттуда выписки.   Федора,
Мазай и Герасим покамест ждали в гостинной, лузгая семечки. Но шелуху на ковёр не плевали, им дядя Саша для шелухи пустую консервную банку дал.
Затем он начал подготавливать инвентарь. Покидал всё, что нужно, в специальный кейс, вслед за чем вместе с пострадавшими отправился в Небрасовку.
Долго ли, коротко ли они добирались, - но вот уже и Агар-агарский водопад показался. Сразу же пошли они на берег Апи, дядя Саша мешкать не любил. Мазай ему свою лодку ссудил и подробную карту дна нарисовал, чтобы дядя Саша мог на подводном рельефе ориентироваться. Мазай, Федора и Герасим с любопытством следили, какие предметы дядя Саша таскал в лодку. Здесь были, конечно, вёсла, острый ножик и две дубинки: одна маленькая, инкрустированная перламутром, со сменной головкой и надписью на полированной рукоятке: «Дубинка малая», а вторая – большая, тяжёлая, с шипами из нержавейки на толстом конце и надписью на рукоятке «Большая дубинка». Это дядя Саша себе на дубинках такие надписи заказал сделать, чтобы их не перепутать.  Дубинки ему по спецзаказу изготовил известнейший в Приапье кузнец, Авдей Бунгалов из Горячесобакинска. Никаких сетей, удочек или сачков не увидели наши страдальцы. Но зато потом началось самое необычное.  Дядя Саша, полистав свои выписки из книги, сварил целый горшок гречневой каши с салом, да дал ей потомиться в печи до тех пор, пока каша не покрылась поджаристой корочкой, а потом, не остужая, завернул  горшок   в  телогрейку,  и,  взяв  его  под  мышку, потащил в свою лодку. Попросил ему точное место происшествия показать. И тотчас туда на лодке поплыл, никому ничего не объясняя.
Федоре, Герасиму да Мазаю с берега плоховато видно было, что дядя Саша в лодке делает, но, тем не менее, они от любопытства форменным образом помирали, и аж на цыпочки поднимались, чтобы поточнее всё разглядеть. А дядя Саша немедленно приступил к священнодействию.
Дорогие мои читатели, вы ведь, будучи, несомненно, людьми весьма интеллигентными и проницательными, конечно вслед за дядей Сашей давно уже догадались, что в речных водах браконьерствовал огромный сом. Он заглатывал всех, кого только успевал настигнуть, и оба гуся, а также и Жучка с Мумуней, на его чёрной совести были. Дядя Саша с такими сомами тоже умел управляться. Вот послушайте, как он всё проделал.
Действовал он в точности по книжке. Перво-наперво, он начал веслом по воде шлёпать. Сом тут же шлепки услыхал, сидя в своём омуте, и думает: «Наверное, лягушка. Мелочь, конечно; супротив собак и гусей просто смотреть не на что. Но всё ж таки вкусно. Как у людей – конфетка. Надо, пожалуй, сплавать, лягушку проглотить, чего зря добру пропадать». И потихонечку начал сом поближе к лодке подбираться. Попробовал приглядеться, но в мутной воде – и пытаться бесполезно. Поэтому он в нерешительности остановился и стал размышлять, броситься ему стремглав на звук, пока лягушка не задевалась куда-нибудь, или стоит продолжать подкрадываться осмотрительно, постепенно и не спеша.
Тем временем дядя Саша Малую дубинку берёт и горшок с кашей вдребезги разбивает, но очень осторожно, так что горшок на части разлетелся, а каша цельным круглым комком осталась. Хорошо, что он догадался горшок керамический взять, а не чугунный, а то бы ничего не вышло. И вот этот комок спёкшейся каши дядя Саша бросает в воду, сверившись с картой, точнёхонько в то место, где сом пребывал в тот момент. Вкуснейший аромат каши с салом разошёлся в воде ровно на целый гектар. Сом принюхался и говорит сам себе: «Хм, право же, я ничего не пойму. Я думал, что это лягушка, а это, оказывается, гречневая каша.  Так это, пожалуй, даже ещё лучше! Лягушка сама по себе вкусна, но ведь гречневой кашей гораздо реже угощают, чем лягушкой. Давненько я горячей каши не ел, а ведь я её так люблю. Ну так поплыву сейчас, и весь комок проглочу одним махом!» Сом ведь глупый был, ему даже и в голову не пришло, что только лягушка могла бы в воде барахтаться и звуки издавать, а каша никак не может. Не задумался он , что же это по воде шлёпало, и что бы это всё могло вообще значить. И он совсем ничего не сопоставлял, не анализировал, никаким вопросом не задался, и совершенно ничего не заподозрил. С интуицией у него плоховато было. Разинул он свою огромную пасть, похожую на чемодан, утыканную острыми клыками, и одним махом проглотил комок горячей, как огонь,  каши, который ещё даже и остыть в воде не успел. И тут же нырнул назад, в свой глубокий омут.
Мы-то с вами люди дошлые, и знаем, что не следует опрометчиво глотать слишком горячую кашу. А сом этого совсем не знал, у него практика бедная была. И вот комок каши у него в желудке развалился, а поскольку внутри она ужасно горячая была, то и началось у сома в брюхе сильное-пресильное жжение. Ох, как ему тут, бедолаге, стало дискомфортно! Он всё на свете проклял от боли. Стал он в конвульсиях биться, и выплыл по недогляду на самую поверхность воды, пренебрегая техникой безопасности. Дядя Саша как раз этого-то и ждал. Со всего размаха он тут же сома огрел по башке своей специально приготовленной для этого Большой дубинкой. С такой силой приложил, что сом тут же в беспамятство впал, язык вывалил, глазки под лоб закатил и кверху брюхом в воде перевернулся. Тогда дядя Саша его сноровисто ухватил под жабры, и в одно мгновение в лодку втащил. Пока он всем этим занимался, вся деревня на берегу столпилась поглазеть. Рыбаки, с атаманом Нихренаускасом во главе, даже подпрыгивали с воплями, и болели, как за любимую ватерпольную команду. Люди аплодируют бурно, скандируют «Мо-ло-дец! Мо-ло-дец!» Дядя Саша на лодке к берегу подгрёб, вылез на песок и сома выволок. Народ вокруг столпился: никому не довелось до сих пор такое чудовище видеть. Очень всем любопытно.
И вот взялся дядя Саша за свой ножик, да сому брюхо и распорол. Тут же вышли оттуда два весёлых гуся, Жучка с Мумуней, да ещё и Красная Шапочка с бабушкой, которых сом на пару дней раньше проглотить успел. Вы бы только видели, как все обрадовались! Начались сразу песни и пляски, всеобщее обнимание, братание и лобзание. Мумуня на радостях Жучку пригласил собачий вальс танцевать. Герасим сбегал в свою лабораторию, что в овине, на полную мощность запустил самогонный аппарат, и через 15 минут выставил людям целый жбан первосортнейшего самогона из водорослей – по случаю народного гуляния.
Один дядя Саша от дела отвлекаться не стал. Нарезал он сома аккуратными большими ломтями, и каждому присутствующему по ломтю выдал: пусть их граждане себе закоптят, да вкусной сомятинки отведают. Красной Шапочке с бабушкой тоже досталось, уж не говоря о Герасиме, Федоре и Мазае. Кто пытался других слопать, тот пусть сам съеден будет – так дядя Саша справедливость понимал. Даже прямо так и выразился он: «Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет!» Этот жизненный принцип он привёз с берегов далёкой реки Невы-Шивроле, из тех мест, где постоянно проживал.
Надолго люди этот праздник запомнили, а один гость, тевтонский рыцарь (в те времена ещё рыцари на свете водились), в полном восторге от увиденного события так на своём языке происходящее охарактеризовал: «Ende gut – alles gut!» ***. Только его никто не понял. Никто в Небрасовке по-тевтонски не разумел.
Лет уже много прошло, а дяде Саше на берегу  Апи до сих пор бронзовый памятник стоит высотою 15 саженей. Помнит его народ и чтит. На гранитном пьедестале стоит он, опираясь одной рукою на Большую дубинку, а другую – воздев  к небесам  с назидательно  поднятым перстом,  правою ногою попирая при этом поверженного гигантского сома. Лицо у монумента суровое и мудрое.  Правда злые языки  (а их ведь где только нет!) говорили, что это памятник сому, а не дяде Саше, потому что сом значительно больше последнего. Но давайте рассудим здраво: а как же ещё скульптор должен был передать всё величие победы? Так что это был просто чистой воды социалистический реализм. И нечего придираться.
Вспоминая об описанных событиях, многие годы спустя Мазай говорил Герасиму:
- А всё ж таки хорошо, что это тогда сом был, а не динозавр!
- Да, - согласно кивал Герасим, - верно, коллега, сом гораздо вкуснее. Но я полагаю, этого сома, пожалуй, простить надо было. Он ведь не со зла зверушек глотал. Просто голодный был.
Когда Мумуня и Жучка от старости сдохли, собак они оба себе новых завели и назвали их прежними именами.
Дядя Саша, говорят, потом книгу хотел написать «Рыбный промысел с применением Большой дубинки». Да почему-то передумал.

К  О  Н  Е  Ц


*Хочу пояснить для несведущих читателей, что на его исторической родине из собак умели готовить очень вкусные блюда.
**Есть такая книга.
*** «Всё хорошо, что хорошо кончается» (тевтон. пословица)


1998-2008


         СОВА

Сейчас поведаю я вам захватывающую дух историю о борьбе Добра и Зла. Борьба эта, как вы знаете, вечна, то Добро верх временно берёт, то Зло – чуток на подольше. Но все чают окончательной победы Добра, очень за него болеют, - и мы с вами сейчас давайте тоже будем.
Вы же, вероятно, слыхали, что Добро должно быть с кулаками. И чем у него кулачищи больше, чем меньше у него мягкотелого слюнтяйства и чем больше суровой непреклонности, чем оно свирепее и беспощаднее, тем больше у него шансов окончательно Зло завалить и воцариться повсеместно.
Борьба Добра и Зла происходит повсюду и в самых разных формах. Иногда отдельные эпизоды бывают презанятнейшие. Вот, например, я вам сейчас об одном таком расскажу.
Жил в горах Крокодильерах дядя Вася Минамотов. Саклю свою он построил в самых верховьях Апи, поблизости от реки, чтобы не далеко было с ведром к воде бегать, когда грядки поливаешь. У него там огород был, на котором он опийный мак выращивал. Он бы и рад в горах не селиться, а огород свой развести в палисаднике под  окошками своей городской квартиры в Чек;говске, но там, в городе существовала прослойка людей, которая не любила огородников, и всячески им препятствовала. Называлась эта прослойка КДН, что означало «Комитет Друзей Народа». Друзья народа действовали всегда тихой сапой и были очень пронырливы, все их побаивались. У них были длинные руки. По этому признаку их и узнавали: как видишь на улице человека с хитрющими бегающими глазками, со слащавой фальшивой улыбкой, как бы источающего мёд либо сироп из всех пор тела, и с руками, свисающими до самой земли, видишь, как он идёт, опираясь на костяшки пальцев, - лучше перейди на другую сторону улицы.
 Некий видный учёный-биолог, совершая однажды отдыхательный круиз на корабле «Фигль», утверждал, основываясь на длине их рук, что друзья народа ещё не окончательно произошли от обезьяны. Он даже, чтобы в этом круизе не скучать,  сидя в каюте,  на темы эволюции и друзей народа пописывал обидные стишки в форме частушек, а когда возвратился домой, собрал накопившиеся листочки, переплёл в пухлый том, и защитил в качестве диссертации. После этого он на всё Приапье прославился и получил повышение в чине до штабс-бакалавра эволюционно-биологических войск.
Так вот, друзья народа очень не любили, когда кто-нибудь, кроме них, маком начинал торговать. Они всячески этому противодействовали, конкуренту палки в колёса ставили. Когда в городе у кого-нибудь они обнаруживали на клумбе перед окнами маковую поросль, тут же приходили в неистовство, на клумбу набрасывались и вытаптывали растения самым беспощадным образом, а владельцу клумбы, случалось, разок-другой по физиономии перепадало. Дядя Вася вовсе не хотел свой труд на ветер пускать, и поэтому счёл за лучшее огород в горах развести.
Жил он тихой идиллической жизнью, полол сорняки, поливал грядки, дважды в год снимал урожай, перерабатывал мак и отвозил его в город, стараясь не попадаться друзьям народа. Всё бы хорошо было, но его несколько угнетало одиночество. Всякому ведь охота иметь партнёров для общения, и дядя Вася не был исключением. И тогда он завёл себе домашнюю скотинку: зайчонка да котёнка. Известное дело, что в китайском гороскопе год кота и год зайца – это одно и то же, поэтому и остановил дядя Вася свой выбор на таком сочетании: тут тебе сразу и единство, и разнообразие.
Тогда уже совсем его жизнь превратилась в сплошной праздник. Теперь он по вечерам садился вместе со зверушками на крылечке своей горной сакли, чесал их за ушами так, что они оба, разомлевши, мурлыкали, - зайчонок от котёнка мурлыкать научился, потому что они вместе росли, - и проникновенно импровизировал на шарманке на темы своих самых любимых мелодий. Душу его при этом охватывало чувство полной гармонии со всей вселенной. Жил он так, поживал, да добра наживал, возя в Чекаговск то, что на огороде произросло, а всё тепло своего доброго сердца изливал на котёнка и зайчонка. Но не может ведь никакая идиллия длиться вечно.
Однажды в ветреную, пасмурную ночь, в самое новолуние, когда дядя Вася хотел, было, уже отходить ко сну, и только зверушкам собирался сыграть на шарманке колыбельную, раздался громкий и требовательный стук в окно. Дядя Вася тюлевую занавеску откинул, вгляделся во тьму сквозь давно немытое стекло, и рассмотрел, что на подоконнике сидит огромная сова и стучится в окно клювом. От необычности зрелища он изрядно обалдел, и в растерянности впал в ступор, пытаясь сообразить, не снится ли это ему уже случайно.
Сова его из ступора вывела. Она напоследок размашисто лупанула клювом в стекло и говорит громким человеческим голосом, прокуренным таким, сиплым, со слегка блатными интонациями:
-Чего зенки-то вылупил? Открывай давай окно, и подавай сюда своего котёночка! Я его себе забираю.
Дядя Вася возмутился и удивился одновременно. Он говорит Сове:
- Ты чо, Сова, в натуре? Тебе зачем котёночек?
- Какое твоё дело? – говорит в ответ Сова, - я, может, съем его, если настроение будет. А может не съем, а просто в гнездо отнесу, и он мне там будет мои яйца высиживать, пока я погулять летаю. Или, может, мы с ним семинар по ловле мышей проводить будем. И вообще – живёшь, как буржуй, и кошак у тебя есть, и заяц, а мне, может, одиноко одной в гнезде. Меня, может, муж бросил, и я теперь всем завидую, кто в здоровом коллективе живёт, и кому есть с кем дома словом перекинуться. Давай кота, а не то хуже будет!
- Я вот сейчас швабру возьму, - рассвирепел в ответ на такой цинизм дядя Вася, - да тебе пропишу по первое число, будешь знать тогда, как по ночам в чужие окна ломиться без приглашения. Кота ей подавай!  Приличные птицы c десяти часов вечера до восьми утра  ни к кому в окна не лезут, - и стал рукой позади себя шарить, чтобы швабру достать.
Сова ему тут и говорит:
- Мотри мне, Васька, доиграешься! Думаешь, я с тобой тут цацкаться буду? Считаю до пяти, а потом, гляди, пожалеешь, если кота не отдашь! Устрою тебе стихийное бедствие!
Дядя Вася, конечно, угрозам значения не придал, нашарил наконец швабру, и выскочил во двор, чтобы Сове все рёбра пересчитать. Тогда Сова, увидя занесённую над ней для хорошего тумака швабру, малость струхнула, и завопила скороговоркой:
- Айнс-цвай-драй-фир-фюнф!!! – после чего сильно захлопала крыльями и заухала. И вдруг земля задрожала, всё затряслось, у дяди Васи в серванте задребезжала посуда, и стены сакли потрескались. Это Сова с помощью своих магических способностей организовала небольшое локальное землетрясение. Видит дядя Вася, дело плохо, простой шваброй тут не поможешь. И пришлось ему удовлетворить несправедливое требование Совы. Тяжко сокрушаясь и вздыхая, отдал он ей своего котёночка и, грустно глядя под ноги, побрёл спать. Конечно, заснуть ему не удалось, всю ночь он ворочался, сердито сопел от унижения и беспомощности, и думал, как Сове отомстить.
Лишь только солнце из-за гор привстало, дядя Вася вышел во двор и обошёл кругом свою саклю, чтобы определить нанесённый ущерб. Потом весь день ходил с мастерком и ведром жидкой глины, замазывал в стенах трещины да Сову проклинал. На случай её повторного визита он убрал швабру в сарай, как бесполезную, а из сарая вытащил тяжеленный ржавый лом, потому что слыхал поговорку:  «Против лома нет приёма». Хорошенько он очистил ржавчину с помощью наждачной бумаги, даже машинным маслом лом смазал, и стал во всеоружии ждать нового вечера.
Но Сова не спешила с дальнейшими акциями. Три дня она из надёжного укрытия тайком наблюдала, как дядя Вася мается в тревоге, и злорадствовала. На третий вечер, когда дядя Вася уже начал малость терять бдительнось, она снова пожаловала, и ровно в полночь начала стучать в стекло клювом:
- Эй, дядя Вася, небось расслабился уже? Глядите на него: спать уже завалился! Вставай, старый хрыч, и тащи сюда своего зайца. Я его с собой заберу.
Дядя Вася вылез из-под одеяла, ноги в тапочки засунул, и к окну подошёл нехотя. Говорит он Сове:
- Слушай, Сова, на кой ляд тебе ещё и заяц? Ты что там, у себя в гнезде, пушную звероферму собралась создавать? По-моему, с тебя и одного котёнка будет достаточно.
  А Сова ему отвечает:
- Ты, Васька, давай, дискуссий не разводи тут! Я потому зайца у тебя забираю, что коту скучно одному в гнезде целый день торчать и яйца высиживать. Пусть теперь заяц твой ему компанию составит, а заодно он будет у меня в гнезде уборку делать. Ты же пока подумай, какую тебе ещё домашнюю скотинку завести, чтобы я, в следующий раз, прилетевши, нашла что потребовать!
Такого издевательства Минамотов стерпеть не мог, к тому же он на «старого хрыча» очень обиделся, потому что был он никакой не старый, а, что называется, мужчина в расцвете сил. Он, как был в ночной рубашке, вскочил, схватил лом и, свирепо вращая им над головой, побежал Сову наказывать (при этом по неосторожности концом лома любимую хрустальную вазу задел, и она  вдребезги разлетелась. Никогда не размахивайте ломом возле серванта!) Лишь только из сеней во двор выскочил, Сова на всякий случай с подоконника на верхушку соседнего дерева пересела, чтобы он её даже ломом достать не смог, и говорит ему:
- Если ты, Васька, против меня какие-нибудь враждебные акции предпримешь, я тебе неприятности организую не хуже прошлого раза. А ну, брось лом! Считаю до пяти, а потом пеняй на себя!
И дядя Вася лом бросил – со всего размаха, прицельно, норовя попасть в Сову. Сова с перепугу, глядя, как в неё лом летит, отчаянно заверещала:
- Айнс-цвай-драй-фир-фюнф! – и тут же громко крыльями захлопала.
К сожалению, лом мимо пролетел. У дяди Васи навыка не было в метании лома, поэтому он промахнулся. А от Совиной магии катаклизм начался, как и в прошлый раз: поднялся вдруг ураган невиданной силы, и с сакли дяди Васи тут же крышу сорвало.
Понял дядя Вася, что и эту битву со Злом он проиграл. Скрипя зубами от досады, в сердцах он сорвал с себя ночной колпак и ожесточённо шмякнул его оземь. Делать нечего, пришлось ему Сове и зайчонка отдавать. Та его когтями схватила и потащила в своё гнездо, на Лысую гору.
А дядя Вася пошёл в свою саклю с сорванной крышей, лёг в кровать, мрачный и угрюмый, да так до утра глаз и не сомкнул. Его всё время грызло то, что никаких у него средств не было, чтобы Сове противостоять. Да и зверушек было жалко, так что он всю ночь, лёжа в постели, на звёзды пялился в тягостных размышлениях.
На утро, чиня крышу, дядя Вася Минамотов осознал, что такого произвола больше терпеть нельзя. А вдруг Сова в следующий раз у него ещё шарманку вытребует, и таким образом всё его ценнейшее достояние перейдёт к врагу, который в своём гнезде будет наслаждаться его, дяди Васиными, радостями. А он в это время будет влачить жалкое, одинокое существование, полное болезненных воспоминаний о былом благоденствии.
Житья ему от таких мыслей совсем не стало, и небо с овчинку показалось. Дядя Вася совсем впал в депрессию, прострацию и сплин одновременно. Так бы он долго пребывал в этом состоянии, но, к счастью, получил весьма полезный в его положении толчок извне. По пятницам заезжал к нему его старый приятель, известный приапский художник Сидоров-Бормотухин. Он обычно садился на самом бережке верховьев Апи и, не торопясь, сеанс за сеансом, писал с натуры ставшую в будущем знаменитой картину «Купание прекрасного меня». А, устав от живописи, заявлялся в гости к дяде Васе. Тогда тот заваривал в чайнике пару-тройку маковых головок, и они чаёвничали. Сидоров-Бормотухин рассказывал, что у него после таких чаепитий голова здорово свежеет, и много новых художественных образов в сознании возникает. Дядя Вася рассказал Сидорову-Бормотухину всё, как на исповеди. Тот возмутился:
- И ты всё это с рук спускаешь? Давно бы уже придумал что-нибудь. Не можешь сам – у людей помощи попроси. Неужто у тебя в райцентре друзей нет, которые тебе помочь бы могли? Немедленно собирайся с мыслями и начинай действовать, если ты настоящий мужчина!
Дядя Вася взвесил эти слова и счёл их правильными. В ободрённых чувствах, полный надежд, он отправился в близлежащий районный центр – Новый Ёрк. Там жил его лучший друг и, по совместительству, общественный распространитель его сельхозпродукции, дядя Федя Мезозойников. Был он часовой мастер, как член Гильдии Часовщиков имел уличную будку, в которой и чинил часы– от маленьких и изящных будуарных клепсидр до огромных электронных курантов ускоренного хода и улучшенного дизайна, мощностью до 15 киловатт (а свыше 15 киловатт – специальная лицензия нужна была, очень дорогая, не то, конечно, Мезозойников бы и здесь не сдрейфил). И всегда у него в будке, безо всякой о том шумной рекламы, был припасён изрядный кулёк получаемых от дяди Васи Минамотова маковых семян. В торговле они были большим дефицитом, а надобно сказать, что кукиши с маком были в Новом Ёрке любимым национальным блюдом. Дядя Федя продавал семена мака на вес, унциями, но не всем, ибо сказано, что всего на всех всё равно не хватит. Лишь постоянные клиенты пользовались привилегией приобретения макового семени для печения кукишей, и это было причиной того, что дядя Федя никогда не оставался без работы. Конечно, не единственной причиной, ведь он вообще был мастер очень квалифицированный, один из самых умелых в Гильдии. Известна его новаторская брошюра о применении в часовом деле гранитных камней вместо рубиновых.
Дядя Вася как с электрички слез, так сразу – к нему в будку. Говорит он:
- Слышь, Фёдор, дело есть, посоветоваться хотел.
Дядя Федя, раз такое дело, приёмное окошко захлопнул, вывесил табличку “Закрыто на переучёт”, плеснул дяде Васе в кружку чаю, и говорит:
- Рад тебя видеть. Ну, рассказывай!
Дядя Вася обстоятельно , не скупясь на краски, рассказал Дяде Феде о наглом беспределе, чинимом Совой, и о её последних бессовестных домогательствах.
Дядя Федя кисло почесал в затылке:
- Я-то думал, ты семян мне маковых подвёз…Ладно, про товар потом поговорим. Давай подумаем, как в твоей ситуации быть. Мне думается, здесь надо технически. Ты покамест посиди вон там, в уголке, на табуретке, да посмотри, а я тебе одну штуку сварганю.
С этими словами дядя Федя вытащил из-под стола большой фанерный ящик, полный винтиков, пружинок, колёсиков, осей, шестерёнок, - одним словом, всяческих запчастей для часов. По локоть засунув руки в железки, дядя Федя азартно начал в них шебаршиться, время от времени радостно восклицая: «Вот оно! Эврика!» или «Ага, а я думал, что такие шестерёнки уже кончились!»  После каждого подобного восклицания он откладывал  в сторонку какую-нибудь детальку, и вскоре на полу возле ящика выросла изрядная горка, поблёскивавшая металлом. Тогда, на глазах у затаившего дыхание дяди Васи, следившего за ходом действий со своей табуретки, он распахнул шкафчик с инструментами и начал собирать детали воедино, да так споро, что только руки мелькали. И вышел из-под рук его чудной механизм, маленький, но весьма замысловатый. Заводился он ключиком, после чего начинал тикать, приходили в движение шестерёнки и маховички, и только стрелок с циферблатом не хватало, чтобы можно было его за часы принять. Затем, когда механизм был отлажен, и заработал именно так, как дяде Феде хотелось, он вскочил, забрал мешочек со всеми маковыми семенами, какие у него оставались в мастерской, и стремглав помчался с ними на Чёрный Рынок. Не прошло и получаса, как дядя Федя вернулся, радостный, торжествующе сжимая в кулаке тротиловую шашку. Он её выменял на маковые зёрна на Чёрном Рынке. Тут только смекнул дядя Вася, что дядя Федя собрал для него часовой механизм мины. Правда, ему ещё не удавалось понять, для чего. Однако дядя Федя не заставил долго ждать объяснений.
- Гляди-кося, Василий, - начал он инструктаж, - вот шашка тротиловая, в неё детонатор вставляем, вот сюда батарейку присоединишь, а проводки от детонатора – вот к этим железкам прицепишь. Вот это, - он показал пальцем, -  шкала задержки, поставь на ней три минуты – я думаю, с лихвой хватит. А теперь самое главное!
Дядя Федя снял со шкафа пыльного плюшевого мишку, ловко подпорол ему на спине шов и вытряхнул из него все опилки. А внутрь оболочки он вложил собранное устройство, и зашил распоротый шов. После этого он сказал:
- Езжай с миром к себе Василий! Мужик ты смекалистый, и я думаю, интуиция тебе теперь подскажет, как дальше быть. А коли выгорит дело, - зайдёшь как-нибудь, расскажешь.
Дядя Вася и впрямь был смекалистый. Ему объяснять ничего уже не нужно было: он, как только дядя Федя ему вновь зашитого мишку сунул, сразу сообразил, что дальше нужно делать.
Вернулся он к себе. Кресло-качалку перед самой дверью в дом во дворе поставил, расселся в ней и качается. А сам при этом плюшевого медвежонка наглаживает, разговаривает с ним. Носом его в блюдце с мёдом тычет. На шарманке ему искусно играет, при этом украдкой по сторонам посматривает: видит ли Сова, что у него новый друг появился?
Сова всё видела. Она в засаде сидела, в тёмном дупле дерева неподалёку от дяди Васиной сакли, внимательно наблюдала за происходящим, и уже предвкушала, как она вечером снова дядю Васю обидит. Всё-таки противная она была, злая.
И вот, как сумерки сгустились, дядя Вася качалку домой втащил и медвежонка занёс. Разжёг керосиновую лампу и вслух ему спортивный журнал «Плейбол» читает. Только пробило полночь, как раздался долгожданный стук в окно.
- А ну, дядя Вася, отдавай мне своего медвежонка! - орёт ему Сова, - Я его к себе в гнездо отнесу!
Дядя Вася в ответ начал притворно кочевряжиться:
- Нет, Сова, не могу я тебе медвежонка отдать! Последний он у меня! Али мало тебе зайчонка с котёнком? Я такой несчастный, одинокий бедолага, кроме медвежонка этого у меня больше никого нет на белом свете, а ты и его хочешь отнять!
Сова настаивает:
- Отдавай, кому говорю! А не то я сейчас ещё какой-нибудь природный катаклизм учиню! Вот как захлопаю крыльями – так у тебя в огороде весь мак градом побьёт, будешь тогда знать!
Конечно, дядя Вася не собирался до такой крайности доводить. Упрямство – упрямством, но палку перегибать зря не стоит, это ему ясно было. Поэтому он ещё немножечко для виду поломался, а как только Сова собралась крыльями хлопать, тут же ей медвежонка отдал со словами:
- Смотри, Сова окаянная, жадность фраера погубит! Прогневишь ты небеса своей ненасытностью!
При этом, конечно, не забыл под мишкиной обшивкой пусковой рычажок часового механизма нащупать и нажать. Там внутри сразу затикало. Сова этого не заметила, или может, просто не обратила внимания. А скорее всего, она просто решила, что это у медвежонка сердце бьётся. Торжествуя, она схватила когтями медвежонка, и полетела в своё гнездо за Лысой горой.
Дядя Вася не менее Совы торжествовал, выскочил он на крыльцо дома, стоит и прислушивается: чу! – что-то будет… Сам по секундомеру за временем следит. Ровно через три минуты настал миг воздаяния за зло: высоко в небе раздался дикий грохот и сверкнула яркая вспышка. От Совы лишь горсточка обгорелых перьев осталась, да и то их взрывом так раскидало, что на следующий день дядя Вася только полтора пёрышка нашёл. В горах на площади ровно в 100 квадратных вёрст весь лес взрывной волной повалило. Этим лесорубы тут же воспользовались, и квартальный план лесозаготовок в три дня выполнили. Вспышку многие учёные наблюдали, она породила гипотезу о Приапском метеорите; об этом знаменитый астроном Мандрапапупьев написал монографию, в которой веско доказал, что Тунгусский метеорит супротив Приапского – просто тьфу! Множество рыбы в верховьях Апи кверху брюхом всплыло, и этот час благословили все браконьеры, потому что им удалось таким образом сэкономить массу динамита. У дяди Васи в сакле даже одно стекло треснуло. Короче говоря, взрыв получился эффективности необычайной.
Дядя Вася после этого фейерверка сразу спать пошёл, время было уже позднее. На следующее утро надел он на спину рюкзак и пошёл на Лысую Гору – совиное гнездо ревизовать. Там сидели и скучали сиротливо несчастные котёнок с зайчонком. Они за эти дни отощали здорово. Сова ведь им привычного спецпитания не обеспечила, и сидели они всё время на одном птичьем молоке. Как они дяде Васе обрадовались! Он их в рюкзак загрузил и доставил незамедлительно в свою саклю, да к тому ж и все совиные яйца с собой прихватил, а потом две недели из них омлет готовил. Животные были счастливы чрезвычайно, и если бы говорить умели, обязательно бы дяде Васе о полноте своих чувств рассказали. Впрочем, он и по выражению их морд всё понимал.
С тех пор зажили они счастливо: дядя Вася мак растил, а по вечерам на шарманке пению котёнка аккомпанировал. Зайчонок тоже в стороне от художественной самодеятельности не оставался:  он мастерски выучился на пустом перевёрнутом ведре барабанить, и во всех концертах обязательно принимал участие. Котёнок всех мышей и крыс в округе переловил, так что пришлось уже за лягушек браться. И зайчонок в хозяйстве немалую пользу приносил: крал морковку на соседских огородах и таскал её дяде Васе. У него ведь монокультурное хозяйство было, и кабы не зайчонок, сидеть бы ему без морковки. Вот какого они достигли полного процветания.
Дядя Федя ни в коем случае не остался неотблагодарённым: на следующей же неделе дядя Вася ему нанёс визит, подарив целый мешок маковых головок. Рассказал во всех подробностях, как с Совой сладил, и они вместе выпили за успехи техники по стакану разведённого денатурата, того самого, которым дядя Федя часовые механизмы промывал. После этого спели хором популярную песню про камыш, и дружба их очень окрепла.
Одно плохо. В район падения Приапского метеорита научные экспедиции зачастили. Всю природу в округе засорили консервными банками, окурками и битыми бутылками. Скалы в окрестностях кто-то неприличными надписями поисписал. Случаи хулиганства и мелких краж в горах участились, что очень испортило уголовную статистику Приапья, в прошлом довольно благополучную. Дядя Вася сильно был раздосадован, потому что пришлый чужой народ так и кишел, мак у него в огороде анонимные пришельцы разворовывали на корню. И он, бывало, с грустью прикидывал, не лучше ли было с Совой мирно сосуществовать, как-нибудь договорившись полюбовно. Вот видите, всякая медаль – о двух концах, и у каждой палки две стороны. Но сделанного не вернёшь, на этот раз Добро победило, - то ли к счастью, то ли к досаде дяди Васи. Он никак не мог теперь, когда всё было уже позади, окончательно решить, хорошо ли то, что произошло, или плохо. Поэтому, дорогой мой читатель, прежде чем становиться на сторону Добра или Зла, неплохо бы тебе научиться их различать.
Сказка – ложь, вот ей конец – добрым молодцам урок. А кто слушал – молодец, если он поймёт намёк.


                *   *   *
1997-99


               
ЛЕГКО  ЛИ    БЫТЬ   ВИЕМ.


Сколько верёвочка ни вейся, но конец-то один. Однажды летом, когда пришло время,  померла в Мухо-Саранске Оксана Особченко. Люди дошлые сказывали, что были при этом сатанинские знамения, как то:  летание по небу кругами белых ворон, звуки дьявольского хохота из канализационных колодцев, а в городском морге Мухо-Саранска все покойники вдруг хором прокричали, как по команде: «Мортат! Мортат! Мортат!». Никто особенно и не удивился, чего-нибудь подобного все как раз и ожидали. Народные чаяния иногда сбываются буднично, тихо и внешне неприметно, только общая атмосфера как-то вдруг меняется.
Никто особенно-то и не взгрустнул по Оксане. Известно ведь всем, что покойница  в Чёрном Служении много преуспела. Обыватели уже в прения пустились: какая кара её на том свете за её деяния ждёт? Уж такие дебаты вокруг происходили! Одни говорили, что одним только котлом с кипящей смолой ей не отделаться, её ещё заставят в аду непрерывно русский шансон слушать. По мнению других ей всё спишут, поскольку во вменяемом состоянии люди себя так не ведут, а больных наказывать не за что. Третьи утверждали, что по её деяниям даже и  адекватного наказания в Адовом Кодексе не предусмотрено (ха! - да кто это им Адов Кодекс давал читать?), и что её, вероятно, в бесы произведут, и она сама потом будет на том свете грешников истязать. Что ж, вполне возможно. Такие люди умеют везде устраиваться, ничего невероятного тут нет. Но истину мы только тогда узнаем, когда сами помрём.
А деньжищ-то у Особченко знаете сколько было? И вот решили её домочадцы: мол, Оксаночка наша ненаглядная, по одёжке протяни ножки, достойно тебя проводим, чтобы потом вся мухосаранская тусовка три года с завистью вспоминала. Гроб ей из палисандра заказали, и глазет самый наилучший. Конечно, и отпеть покойницу захотели по высшему разряду. Долго судили да рядили, кому это поручить, а потом приняли решение. Отрядили гонца специального в Горячесобакинск, чтобы тот призвал для отпевания почтенного фра Томазо Брутто, каковой уже стяжал себе громкую славу прежними своими деяниями на этом поприще. Гонец, конечно, спешно двинулся, ведь путь от Мухо-Саранска до Горячесобакинска неблизок, лежит он через Пепсиколовку и Шератонск, да по дороге приходится Апь три раза в брод переходить. Пока туда-сюда обернёшься, глядишь, покойница-то уже и засмердить может. Нельзя было медлить, ох нельзя! Гонец даже подумывал, не полететь ли ему  дирижаблем-монгольфьером, да только тот в Горячесобакинск лишь по вторникам летал, один раз в неделю, а обратный рейс был аж в пятницу, никак было не успеть к отпеванию. Так и пришлось ему на роликах ехать сухопутною дорогой.
 Звали гонца Роман Газетов; послан был именно он потому, что прославился как человек дипломатичный, и в то же время чрезвычайно настырный, всегда добивавшийся намеченного любыми средствами. Развить такие ценные душевные качества ему позволила длительная работа в сетевом маркетинге – он несколько лет торговал продукцией фирмы «Гроболайф». Фирма эта была известна своими исследованиями загробной жизни, откуда и происходило её название. Торговала же она снадобьями, по заверениям  руководства, могущими эту самую загробную жизнь значительно улучшить. В изданных фирмой рекламных буклетах приводились восторженные отзывы потребителей, якобы принятые медиумами с того света. Проверить их было трудно, но совет директоров настаивал на их полнейшей истинности, особенно же упирая на то, что за все годы фирма не получила ни единой рекламации.
Уж когда Роман Газетов вцеплялся в клиента с предложениями, вырваться из его лап тот уже не мог, и дело всегда кончалось тем, что Роман в переговорах одерживал полнейшую викторию. Сейчас же он нёсся по асфальту со всей скоростью, на которую был способен. Время не ждало!
Вий тоже оказался в цейтноте. Последнее время он стал медлительнее и степеннее, нежели раньше, память имел уже не столь блистательную, как лет двести-триста назад, и попросту забыл накануне заглянуть в календарный план городской летальности по Мухо-Саранску. Времени у него на подготовку было меньше малого. Не успеть – означало уронить марку, испортить блестящую репутацию, которая складывалась веками. Поэтому в назначенный для отпевания день Вий уже с самого утра сидел в кресле в своей гримёрке, а вокруг суетились визажисты.  Он сидел,  будто бы не замечая их, погруженный в себя, опустив веки, и старался вжиться в образ. Стилист, обставясь баночками, наводил ему проседь на тёмную шерсть, которой Вий весь густо порос. Тем временем массажистка массировала отвисшие до пояса веки, а вившийся рядом мелкий бес умащивал его специальным парфумом с ароматом сернистого газа.  Маникюрша с педикюршей  вострили ему когти на руках и ногах. Его маску из железа в это время тщательно чистила от ржавчины наждачной бумагой  чёртова бабушка. На репетициях он маску не одевал, в последние века он слегка обрюзг, и маска была тесновата ему в скулах. Но в своё время она несколько раз спасала его физиономию, - когда противники в панике пытались швырять в него разнообразные твёрдые тупые предметы, поэтому на работе он никогда не пренебрегал маской.
Очень нелегко стало работать в последнее время. Напряжения  работа требовала всё большего, а эффект достигался всё меньший. Публика избаловалась, чувство страха  катастрофически инфляционировало. Вий усматривал первопричину этого всего и корень зла в тех фильмах-ужастиках, мода на которые нынче с подачи Голливуда докатилась и до Приапья.  Традиционными кошмарами завсегдатая таких фильмов уже не проймёшь, и для того, чтобы оставаться законодателем моды и быть на высоте, приходилось всё больше изощряться. Даже ему, Вию, опытнейшему мастеру, автору фундаментальной монографии под названием «Инорцизм»,  лауреату Вельзевуловой премии, было ох как трудно. К тому же оппонент нынче дошлый пошёл, изобретательный и начитанный. Помнится, один такой на отпевание притащил аэрозоль экстракта чеснока, и в кульминационный момент, когда по всем правилам ему как раз уже каюк приходил, густой струёй обдал всех вампиров, отчего они бросились врассыпную, а потом у всех у них послезала шкура, и они утеряли трудоспособность. Сам Вий, правда, считал, что облезшие, они выглядят ещё импозантнее, но Гильдия запретила их далее эксплуатировать.
Бывали и другие казусы в работе. К примеру, однажды он по ошибке в лютеранскую церковь заскочил. Непривычно всё так. Чистенько, скромно, просто. Топтался там, жутко постанывая и всхрапывая  для пущего драматического эффекта, а вокруг стояла полная тишина. И ассистенты куда-то все подевались, веки некому было поднять. Пришлось пренебречь традициями и приличиями, амбициями поступиться и самому руками пошевелить. То-то пришлось удивиться: ни гроба, ни покойницы, ни даже икон по стенам. Да как же тут не ошибиться-то было. Там – Никольская церковь, и тут Николаикирхе. Вот и спутал адресок. Вдруг видит Вий, мужичонка сидит на стуле в прихожей, голову на грудь свесил и похрапывает. Сторож церковный.  Подошёл Вий, тряхнул его за плечо. Мужичонка тут же дёрнулся, взбодрился, да от страха его чуть кондрашка не хватила. Вий ему говорит суровым загробным голосом:
- Ага, панночек тут отпеваешь!
Сторож трясётся, не знает, как обратиться - на «ты», или на «вы», бормочет:
- Да нет, я… это… просто спать захотелось…
Что с него взять. Вий пальцем погрозил, сказал:
- Ну, гляди у меня, вот  поймаю с поличным!…
Сторож аж руками замахал, заикаясь. При Вие божиться у него духу не хватило,  он только мычал бессвязно и  отмахивался.  Вий вздохнул с укоризной, повернулся, не спеша, половица под ним распахнулась, и он отправился  сперва обратно в Преисподнюю, а оттуда – Никольскую церковь искать. Надо было, наверное,  в зеркало посмотреться, а то, говорят, пути не будет, если вернёшься. Так оно точно и вышло: опоздал к своему выходу на отпевании. Потом рапорт написал начальству, чтобы эту примету отменили.  А многие в неё до сих пор ещё верят…
Вий выплыл из облака воспоминаний, встал с кресла, вышел в соседний зал и несколько раз хлопнул в ладоши. На этот знак тут же сбежалась вся труппа. Перекличка прошла быстро и деловито, а затем сразу началась генеральная репетиция. Но прежде Вий провёл нечто вроде планёрки:
- Упырям с собой иметь противогазы. Возможно, что против нас снова применят чеснок, кто противогаз забудет – пусть пеняет на себя. Больше репетиций не будет, на выступлении всем сконцентрироваться, быть внимательными, выкладываться по полной!
Затем все разобрались на группы, Вий подал знак, - и стали отрабатывать выход. Руководил Вий строго и дотошно. Он любил порядок, был педантичен, и требовал скрупулёзного соблюдения всех мелочей в действиях.
- Правый фланг быстрее заходит на поворот! – покрикивал он, - Да не в ногу идите! Больше пластики! Теперь вот вы, двое в центре, на счёт «три» поднимаете руки и начинаете шевелить когтями. Раз, два, три! Ну не так же быстро! Медленнее, величественнее, грознее! Дайте клиенту время испугаться. Позу держим восемь секунд! Считаем до восьми. Про себя считаем, не вслух! Теперь расступились и дружно взревели. Осветители, дайте багровый свет! Громче, громче. Мимику повыразительнее дайте!..
Мало кто представляет, какая тяжёлая, кропотливая работа стоит за кажущейся легкостью и непринуждённостью действий труппы на выступлениях.
 
Тем временем гонец добрался-таки до Горячесобакинска. Он сперва долго бродил по городу, сверяясь с бумажкой, - разыскивал проспект Просвещения Ветеранов. Очень нервничал при этом, его жгло ощущение впустую уходящего времени. Когда он появился в обители фра Томазо, тот как раз сидел перед зеркалом. Доктор honoris causa от философии, выдающийся теолог и экзорцист, пользующийся репутацией человека большой святости, считал необходимым следить за своей внешностью. В данный момент он осторожными движениями поправлял  опасной бритвой тонзуру на голове. Гонец ему говорит:
- Патер, я к вам послан, чтобы пригласить вас в Мухо-Саранск. Есть дело во славу Господа, с коим кроме вас никому не справиться.
- Что ж это за дело, сын мой? – осведомился фра Томазо, аккуратно обтирая  лезвие бритвы тряпицей. Он очень дорожил этой бритвой, подаренной ему самим знаменитым бритвенных дел мастером Оккамом. Непростой был инструмент; по словам Оккама, он мог служить последним аргументом в любом споре, и имел свойство выручать своего владельца из критических ситуаций. Поэтому фра Томазо на всякий случай всегда носил его в кармане и очень берёг.
- Видите ли, патер, у нас в Мухо-Саранске почила в бозе Оксана Особченко…
- Ой ли?! Так уж и в бозе? – усомнился фра Томазо. – В диаволе  она почила!
Он вполне понимал, о чём говорит, потому что слухи об Особченко уже давно до Горячесобакинска докатились.
-Так или иначе, но нам всем покойница дорога, и хотелось бы, чтобы вы её отпевали.
- Вам, наверное, не меня надо пригласить. Может быть, из Сатанинской церкви кого-то, или священника-вудуиста.
- Патер, - дипломатично сказал гонец, - мы, конечно, понимаем, что покойница была грешна, и печёмся о спасении её души. Мы думаем, что отмолить её грехи будет под силу только вам.
Брутто нахмурился, хмыкнул, поглядел в угол,  спросил:
- И что, как обычно? Три ночи?
- Ну да, вы же знаете. Стандартный ритуал по разряду «Люкс 2Б».
- Нет, я, пожалуй, не возьмусь, - сказал Брутто, подумав. Не очень-то  хотелось ему тащиться в Мухо-Саранск. Потом ещё немного подумал и спросил: - А гонорар какой?
- Поверьте, патер, вы не будете в обиде.  Вы в какой валюте хотите?
- Я бы против чухонских юаней ничего не имел. Впрочем, и на пиастры соглашусь.
- Хорошо, - сказал гонец, - юани так юани. Итак, 60 юаней в час.
- Почтеннейший, - сказал Брутто, поморщившись, - вы хорошо осознаёте ценность моего труда? Вы знаете, какую силу имеет моя молитва? – Фра Томазо быстренько прикинул в уме, что за три ночи по 8 часов он сможет заработать как раз ту сумму, которой ему недоставало для покупки складного переносного алтаря, той самой столь приглянувшейся  ему модели с диагональю в 3 аршина 5 вершков. – Я возьмусь за дело только при оплате начиная от 125 юаней в час. С воскурением благовоний и кроплением святой водой – от 170 в час. Не считая НДС.
- Патер, ну, а могли бы вы согласиться на 125 юаней в час с воскурением благовоний, но без кропления? Понятное дело, благовония за счёт заказчика.
Фра Томазо поспешил согласиться, потому что он вообще-то более чем на 100 юаней не рассчитывал, а 125  запросил с намерением сделать скидку при торге. На том и ударили по рукам, после чего фра Томазо настоял на немедленной выплате тридцатипроцентного аванса и пошёл в  ризницу за своими роликами.  Роман Газетов тоже был весьма доволен тем, на какой цене они сошлись при торгах. Ведь его уполномочили соглашаться на тариф до трёхсот юаней в час, и он в радостном предвкушении прикидывал, сколько составит разница в общей сумме, которую он положит в свой карман. Тут же он поспешил заключить с фра Томазо договор,  выплатил ему аванс -  деньги за первую ночь отпевания, и выдал полкило ладана для воскурения.
Не прошло и четверти часа, как они резво покатили на роликах по Пикадильскому проспекту  к выезду на Мухо-Саранское шоссе. Свежий ветер неприятно холодил фра Томазо тонзуру. Брутто ехал, избегая лишних разговоров с посланцем, и по пути размышлял, правильно ли он поступил, дав согласие на своё участие в отпевании, и не продешевил ли при этом.

Отпевание назначено было в храме Оллуха, Царя Небесного. Мощёная булыжником площадь перед храмом пустовала. Народ опасливо обходил храм, пока в нём находилась тушка Оксаны Особченко. Время было уже послеобеденное,  и до заката солнца оставалось не так уж много. Фра Томазо, нельзя сказать, что был совершенно спокоен, но и волновался далеко не сверх меры. Люди опытные знают, что отпевание отпеванию рознь. Ежели, к примеру, простой обыватель преставился, то обычно ничего особенного на отпевании не происходило. Достаточно бывало примерно получаса, чтобы отбормотать положенные ритуальные тексты. Делалось это, как правило, днём, однако и гонорары были куда как скромны. Обычно Брутто за это не брался, сбагривая такую работу ученикам и послушникам. Другое дело – такие отпевания, как нынешнее! Уж тут-то вступали в поединок тёмные и светлые силы, сражаясь за владение душой усопшего. И Фра Томазо видел своей задачей перетянуть равновесие в пользу светлых сил. Приходилось рисковать по крупному, противник его был могуч и многоопытен. Борьба шла серьёзная, в ход шли любые средства. Помимо престижности, и заработок бывал нехудой. Более всего любил фра Томазо побить врага его же оружием, действовал всегда истово и азартно, был изобретателен и ловок, всю душу свою вкладывал в противостояние злу, на чём и зиждилась его громкая слава.
Первая ночь отпевания – это обычно прощупывание противниками друг друга, поиски слабых мест и опробование способов воздействия. Начеку быть нужно, но слишком уж напрягаться ещё рано. Пока свободное  время до вечера ещё оставалось, он послонялся по городу, поглазел на достопримечательности, дал в городской управе положенную взятку за временную регистрацию, сытно поужинал в трактире, и даже успел искупаться в Апи на прославленном нудистском пляже.
Наконец пришло время идти в храм Оллуха. Томазо внутренне собрался, проверил, весь ли необходимый инвентарь рассован по карманам, и вошёл внутрь здания. Там всё было традиционно и знакомо, как в отеле «Хилтон». Вот колонны, вот алтарь, а вот и палисандровый гроб стоит на двух кухонных табуретках. Крышка в сторонке к стене приставлена. А в гробу – Оксана собственной персоной лежит. Несколько желтее, чем обычно, в макияже вся, лицо надменное. Вокруг мухи жужжат. Паникадило  тускло-жёлтым светом подсвечивает.
Брутто подошёл к аналою, обтёр рукавом пыль и стал раскладывать извлекаемые из карманов предметы. Это были кусочки ладана, спички, псалтирь, свечной огарок,   кусок мела, тюбик валидола, и на всякий  случай – карандаш с бумажкой. Также имел он с собой серебряные крест и полумесяц, наложенные друг на друга наподобие серпа и молота, а фляжку святой воды извлекать из кармана и ставить на аналой не стал. Не было уговора кропить. Также в кармане оставил резервную зажигалку. Однако сразу же позаботился о том, чтобы нарисовать на полу вокруг себя меловый круг уверенным и точным движением. Круги он уже давно безо всякого циркуля насобачился чертить совершенно идеальные – помогла долгая практика.
Ничего, конечно, нельзя с уверенностью сказать заранее, но обычно Вий в первую ночь не появляется. Однако неизвестно, что враг задумал, и потому нельзя давать застигнуть себя врасплох. Готовым быть следует ко всему.
Роман Газетов, представлявший интересы работодателя, наблюдал, стоя в сторонке за всеми этими приготовлениями. Методичность и продуманность действий фра Томазо произвела не него весьма благоприятное впечатление. В конце концов Газетов пожелал Брутто успеха, и вышел из храма, заперев по традиции снаружи дверь на замок.
Томазо Брутто приступил к отправлению ритуала. Он встал за аналой лицом к гробу, полистал псалтирь и монотонно забормотал нараспев подходящие к случаю псалмы, иногда поглядывая в сторону Оксаны Особченко. Всё происходило спокойно, как оно обычно по началу и бывает. Брутто временами кидал взгляд на циферблат своего «Роллекса». Атмосфера постепенно сгущалась, и Брутто знал, что пока он просто переживает затишье перед грозой.
Наконец пробило полночь. Фра Томазо тут же насторожился. Пассивная фаза окончилась. Внутри гроба тихонечко зажужжали сервомоторы, их тон постепенно повышался, и вдруг гроб плавно оторвался от табуреток, поднялся и  повис в воздухе. Оксана в нём вздрогнула, зашевелилась и села. Томазо внимательно наблюдал за ней, не забывая поглядывать и по сторонам: пока всё шло как обычно, но никто не мог дать гарантии, что на сей раз это не отвлекающий манёвр. При этом фра Томазо не прекращал бормотать и тексты псалмов. Это помогало усилить защиту мелового круга примерно процентов на 18, что всегда было нелишним.
Оксана потёрла глаза кулаками, распахнула их, и Томазо заметил, что зрачки у неё были в виде вертикальных щелей. Он наблюдал подобные явления и прежде, и это не вызывало в нём никакого чувства тревоги.
В это время Вий, стараясь не сопеть шумно, сидел в тесной и тёмной каморке за алтарём, и наблюдал за происходящим в щель между досками. Он надеялся, что фра Томазо, потеряв самообладание, поддастся страху и прибегнет к каким-нибудь защитным техническим средствам. Никогда было не лишним выяснить, чем располагает противник, чтобы принять контрмеры.
Брутто догадывался, что, по всей вероятности, Вий наблюдает за ним. Он не собирался демонстрировать прежде времени свою оснащённость, но как раз на этот случай у него было заготовлено несколько обманных трюков. Задачей их было вызвать у противника чувство превосходства и ложной уверенности в себе, ведь, как известно, чем выше заберёшься, тем потом больнее падать. Поэтому фра Томазо сделал испуганные глаза, схватил серебряные  крест с полумесяцем, и с притворным ужасом, размахивая инвентарём, громким голосом прокричал: «Христос акбар! Христос акбар!» При этом он старался, чтобы руки случайно не выскочили за пределы мелового круга и не прорвали защитную ауру. Это могло дорого стоить: Оксана  покончила бы с ним прямо в первую ночь.
Вий был удовлетворён: на Оксане Особченко действия Томазо никак не отразились, её гроб всё так же плавно скользил кругами по воздуху с тихим жужжанием. Методика Брутто оказалась неэффективной. Хорошо, что у того не оказалось с собой портативного ионизатора воздуха, подумал Вий. А не то он мог бы на расстоянии разрядить аккумуляторы гроба, чем выбил бы Оксану из колеи, заставив гроб упасть.
Томазо намеренно не захватил с собой ионизатор. Совсем неплохо, если Оксана сочтёт его менее технически вооружённым, чем на самом деле. Тогда она просто не будет готова к серьёзному отпору.
Однако и Особченко была не лыком шита. Она встала во весь рост в плавно скользящем по воздуху гробу, и, томно потянувшись, стащила с себя через голову саван. Когда она проделывала подобное при жизни, это обычно оказывало на присутствовавших мужчин ошеломляющее воздействие, они терялись, утрачивали всякую способность держать себя в руках, и ими можно было манипулировать как угодно.
В ответ фра Томазо, мастерски изобразив замешательство, зажмурился и театрально замахал руками. Мысленно  же он только хихикнул. Уж к этой-то выходке, будучи наслышан про нрав Оксаны, он был готов, и не зря провёл нынче два часа за психотренингом на нудистском пляже. Он совершенно спокойно мог созерцать Оксанины прелести, сказав себе, что она – всего лишь переодетый временно в женское тело мужичонка, а точнее даже – просто бесполый кадавр, которому нипочём не ввести его в соблазн.
Оксана в это время сексуально извивалась, стоя голой в летающем гробу. Прошло минут пять. Она принимала самые соблазнительные позы, но с Брутто ничего не происходило. Она была озадачена, ведь, по её расчётам, Томазо должен был уже, пожирая её взглядом, безвольно выйти из круга и, трепеща, тянуться к ней. Вместо этого он продолжал что-то бормотать, уставившись в псалтирь. Да ещё, кажется, старался при этом, зыркая из-под бровей, скрыть издевательскую усмешку, подлец этакий! Унижение было сверх всякой меры. Оксана гневно взвыла, рванула на себя рукоятку газа, и гроб с разгона врезался в защитную круговую ауру мелового контура. Она хотела таким образом протаранить защиту фра Томазо, ворваться в круг, оттаскать его за волосы, и как следует расцарапать ему щёки. Не получилось. Аура спружинила, как батут,  отшвырнув гроб назад на добрый десяток аршин.
«Ведьма мерзкая! – подумал фра Томазо, - вот бы нашпиговать тебя чесноком, посмотрел бы я тогда, как ты на следующую ночь с вампирами сработаешься!»   Он обдумал эту мысль, но решил, что, навряд ли Роман Газетов даст на это санкцию. И всё-таки кой-какая задумка, эдакий смягчённый вариант, была вполне реализуема…
Вий, наблюдая сквозь щель за Оксаниными манёврами, напротив, поймал себя на мысли, что после окончания отпевания стоило бы познакомиться с Особченко поближе. Оксана предприняла ещё несколько попыток прорвать защиту, и с торжеством заметила, что Томазо явно не по себе. Он кусал губы, ёрзал, на лице его отразилось мучение.
Только она поспешила с выводами. Всё дело было в том, что фра Томазо нестерпимо захотелось в туалет. Однако он даже представить себе боялся, что может случиться, выйди он из круга. Надо будет попросить, чтобы приносили на ночь парашу, подумал Брутто.  Муки становились всё более тяжкими. И тут к его вящей радости завопили петухи! Ночь пришла к концу. Оксана торопливо спланировала в своём гробу обратно на табуретки, лихорадочно натянула на себя саван и улеглась навытяжку, придав себе зеленоватую бледность и трупное окоченение.
Вскоре в замке щёлкнул ключ, Роман Газетов вывел Брутто из храма и повёл завтракать. Вслед за этим в храм Оллуха зашла уборщица и вымыла полы. Вий только этого и ждал: меловой круг был смыт, и по храму можно было свободно передвигаться.
Вий не терял времени. В то самое время, пока Томазо Брутто вкушал на завтрак тушеную клешню трепанга под  дуриановым соусом, Вий руководил командой подручных. Они возились в подполье храма Оллуха, подготавливая сеанс полтергейста. Мощной дрелью «Макита» один из бесов просверливал снизу пол храма в точке, указанной Вием – в точности под аналоем. Когда дырка была готова, её заткнули снизу заранее приготовленной затычкой, напоминающей сучок. Теперь Брутто ничего не заметит, даже если аналой сдвинется.
Вторая дырка была уже готова, и проверчена была под ножкой стула, на котором Брутто просидел всю первую ночь отпевания. В ней был укреплён штырь, с помощью которого можно было заставить стул трястись и подскакивать. Для того, чтобы при этом оператор не был отсечён от машинерии защитным меловым кругом фра Томазо, который вырезал в пространстве непроницаемый для нечисти цилиндр, простирающийся как вверх, так и вниз, к штырю была подведена сложная система рычагов и шарниров, управляемая из той тайной каморки за алтарём, в которой Вий провёл прошлую ночь.

Днём фра Томазо сходил на городской рынок и приобрёл по сходной цене 5 фунтов отменного чеснока. Затем он не пожалел нескольких часов времени, очистив все дольки от кожуры и рассовав их по карманам рясы.
Придя домой, он вытащил из своего дорожного баула  шаманский бубен, приготовил также ионизатор воздуха, за пазуху положил громоздкий и довольно тяжёлый инвертор пространства, и не забыл позвонить Роману Газетову, договорившись о предоставлении на время отпевания параши.

Как только Газетов запер дверь храма, Брутто подскочил к гробу Оксаны и стал горстями распихивать в гроб под подкладкой заранее начищенный чеснок. Лицо Оксаны перекосилось от досады, но она ничего не могла поделать: полночь ещё не пробило, и она не имела права вскакивать и предпринимать какие-либо действия. Фра Томазо не остановился на этом. Он старательно натёр чесноком пол внутри заново проведённого мелом защитного круга. Была у него ещё мысль засунуть ей несколько долек чеснока в рот, но он побоялся, что она цапнет его за палец. От Особченко всего можно было ожидать.
До самой полуночи ничего особенного не происходило. Брутто казённым голосом скороговоркой бубнил молитвы, но ему было ясно, что сегодняшняя ночь потребует гораздо больше усилий, собранности и изворотливости, нежели прошлая. Поэтому он украдкой стрелял глазами по сторонам,  чтобы не пропустить признаков опасности, и на душе у него было неспокойно.
Вий всё так же занимал место в каморке позади алтаря, наблюдая происходящее через щель, и готовясь дать знак операторам, замершим у рычагов запуска полтергейста. Его просто затрясло от досады, когда он видел, как Брутто напихивает чеснок в Оксанин гроб. Приём показался ему нечестным, но пока что он был бессилен воспрепятствовать томазовым козням. К тому же Вий заметил, что на этот раз Томазо нарисовал  мелом более широкий круг, отхватив таким способом себе побольше пространства. Ну ничего, он за всё поплатится!
Наконец пробило полночь, и всё в храме всколыхнулось. По храму пронёсся то ли стон, то ли вздох, гроб Оксаны плавно оторвался от табуреток и поплыл по воздуху. Сама она вскочила, и, стоя на полусогнутых ногах в гробу, крутила головой в поисках Томазо. Брутто не понимал причины её свирепости. «Да что же это такое, Бог её побери? – думал он, - ведь я вроде бы не сделал ей ничего плохого. Верхом на ней не ездил, не бил ни разу в жизни. В печати не критиковал. Не иначе, как в основе всего – её врождённая порочность.»
Тут раздался звук, похожий на удар гигантского гонга (это черти в подполе включили фонограмму  японской музыки гагаку),  в воздухе стали появляться облачка марева, из которых как горох посыпались вампиры и зомби. Они с утробным завыванием разбредались по храму, ощупывая воздух руками, в надежде наткнуться на затаившегося Брутто. Однако эта картина была привычна для фра Томазо, и особого впечатления на него не произвела. На всякий случай он всё-таки произнёс несколько мантр школы Байляньцзяо.
Упыри тем временем сорганизовались, построились квадратно-гнездовым способом, как каратисты на тренировке, стали притоптывать ритмично по полу и хрипло завывать.
Вдруг аналой вздрогнул и затрясся. Это Вий в своей каморке подал механикам знак начинать полтергейст. Псалтирь неторопливо сполз с наклонной доски и шлёпнулся на пол. В тот момент, когда фра Томазо нагнулся, чтобы поднять его, под ним подскочил стул, так что он свалился на пол и едва не выкатился из мелового круга. Это было так неожиданно, что фра Томазо изрядно струхнул, и чуть не утратил контроль над ситуацией. Ему было непонятно, что произошло, но обстановка требовала немедленных решительных действий. Встав с пола, фра Томазо не стал больше садиться на стул, а присел на накрытую крышкой парашу, приготовленную по его просьбе Романом Газетовым. Он выхватил из-за пазухи пространственный инвертор, быстрым и точным движением крутанул маховичок настройки, и нажал кнопку пуска. Всё вокруг вздрогнуло, раздался звук лопнувшей струны. Инверсия произошла мгновенно, вся нежить оказалась внутри мелового круга, толкаясь в тесноте, в то время как фра Томазо очутился вне круга. Завывая, бесы пытались прорвать круг, но только бесплодно бились о невидимые границы воздушного цилиндра, в котором оказались заперты. «Как мыши в стеклянной банке», - подумал фра Томазо. Там же, внутри пространства, очерченного меловым магическим кругом, оказался заперт и повисший неподвижно в воздухе гроб, в котором в позе сёрфингистки стояла с перекошенным от злости лицом Оксана Особченко, и скреблась наманикюренными ногтями в невидимую преграду.  Томазо вынул и включил ионизатор воздуха, положил его на аналой, потом приосанился, сосредоточился, взял шаманский бубен и пошёл, пританцовывая, крестным ходом вокруг ловушки, твердя самые сильные мантры, какие только знал.
 Вихревые спиритуальные токи образовывали подобие смерча. Брутто ускорил шаги и зычно запел на иврите псалом, ритмично постукивая колотушкой в шаманский бубен. Спиритуальная воронка закружилась быстрее, вурдалаков и бесов скрутило и прижало друг к другу. Они забились и захрипели. От ионизатора заветвились с сухим треском тонкие синеватые молнии. Брутто украдкой поглядывал на часы, мучительно соображая, в котором же часу светает в это время года. И вот наконец  через витражи сверкнули первые лучи восходящего солнца. Нечисть взвыла дружным хором, от демонов повалил зловонный серо-зелёный дым, их затрясло, но вырваться из скрутки они не могли. Вой нарастал и становился всё более отчаянным. Гроб же, крутящийся в силовом вихре, как в водовороте, накренился, закачался, и вдруг с грохотом рухнул на головы запертой в меловом круге нежити. Одна бронзовая ручка отлетела. Из трещины в фюзеляже гроба посыпались дольки чеснока, отчего среди упырей началась настоящая паника, они судорожно забились в конвульсиях. Пружинки и шестерёнки, выпавшие из гроба, покатились по полу, что-то зашипело и заискрились контакты. Потом всё стихло, видимо, аккумуляторы разрядились окончательно. Томазо начал прикидывать, что станет отвечать, если порчу гроба отнесут на его счёт и потребуют компенсации. Тем временем пространственный кокон, объявший нежить, вдруг схлопнулся с громким щелчком, оставив в воздухе серный запах. Особченко, выпав из гроба,  валялась на полу носом вниз в раскоряченной позе, подломив под себя правую руку.  Признаков жизни она снова не подавала. Брутто опасливо подошел к ней и осторожно пнул ногой в щиколотку, готовый в случае чего тут же отскочить. Но ничего не последовало в ответ. Упыри же, бесы и прочая нежить рассасывались в воздухе, как зыбкие тени. А из пространственного инвертора вдруг пошёл дымок сизого цвета, и в храме запахло горелой электроизоляцией. Томазо даже не сразу понял, что это результат работы ионизатора воздуха. Он подействовал не только на гроб, но и на инвертор пространства тоже.
Фра Томазо ужаснулся от мысли, что случилось бы, если б инвертор отказал на пять минут раньше. Он выключил ионизатор, отёр пот со лба, достал из складок рясы металлическую фляжку с освящённым коньяком и отхлебнул добрый глоток. Второй раунд был выигран. Сев  на пол, он расслаблено привалился спиной к аналою, вытянул ноги, и стал ждать, когда его выпустят из церкви.
Ровно в 8.30 утра пришёл Роман Газетов, отпер дверь, вошёл и направился к фра Томазо.
- Доброе утро, патер! Как работалось вам сегодня? – приветливо сказал он, опасливо покосившись на перевёрнутый гроб, однако при этом вежливо улыбаясь искусственной улыбкой. Брутто в ответ тоже кисло улыбнулся, и вяло махнул рукой. Он хотел напомнить Роману, что ритуал отпевания «Люкс 2Б» включает в себя 8-часовую рабочую ночь, его же продержали взаперти 12 с половиной часов. Однако промолчал. Следовало прежде обдумать, потребовать ли ему оплаты сверхурочных, или сокращения следующей смены на соответствующий отрезок времени. Но он оставил дискуссии на потом, а пока что сказал Газетову:
- Сын мой, я понимаю, вы удивлены и, должно быть, раздосадованы. Но в нашем деле не всегда идёт всё гладко. Сопротивление сил зла моим молитвам было нынче столь велико, что перекинулось и на физический план бытия. Я попрошу привести храм в порядок до наступления следующей ночи. 
- Не извольте беспокоиться, патер, уборщица сейчас прибудет, - успокоил его Роман.
 Они вышли из церкви и направились на постоялый двор, где Брутто тут же принял душ и завалился спать. А Роман Газетов пошёл вызывать гроборемонтную бригаду.
Брутто спал неспокойно. Сегодняшняя победа далась ему намного тяжелее вчерашней. Кто знает, какие козырные тузы заготовлены в рукаве у Вия. Не лучше ли будет попробовать договориться с ним по-хорошему о боевой ничьей?  Ладно хоть, Газетов не упомянул о компенсации за порчу гроба. Надо полагать, убытки все же покроют не за счёт фра Томазо. Да и в контракте нет пункта о выплате неустоек. Так что главным предметом забот должны стать тайные переговоры с Вием. Конечно, личная встреча была исключена, фра Томазо уповал только на то, что сумеет найти посредника.
По некотором размышлении он пришёл к мысли, что, пожалуй, самым правильным будет поискать в этом деле помощи в Сатанинской Церкви. Он подошёл к её порталу и нерешительно потоптался у входа. Осторожно заглянул внутрь – никого не увидел. Робко вошёл и остановился, давая глазам привыкнуть к полумраку. Наконец различил алтарь, на котором стояла жертвенная чаша крови. Фра Томазо немного подумав, поставил перед статуей Князя Тьмы черную свечку в форме фаллоса, зажег её и тихонько, на цыпочках, пока никто не увидел, пошёл к выходу. Кто знает, как сложатся дела в будущем. Лучше подстелить соломки туда, куда можно упасть. У самого выхода сидел за конторкой вахтёр, который недобро покосился на рясу фра Томазо, набычился и засопел. Ирокез на его голове встал дыбом, а кольцо в ноздре угрожающе зашевелилось. Он выдвинулся из-за своей конторки, сжал татуированные кулаки, и шагнул к Брутто с намерением вышвырнуть его вон за шиворот. Фра Томазо не растерялся, и проговорил вежливо:
- Любезнейший, мне бы хотелось переговорить с настоятелем вашей церкви.
Вахтёр насупился ещё больше.  Священники чужих конфессий заходили в Сатанинскую Церковь обычно с намерением поёрничать и устроить какие-нибудь провокации. Поэтому он ответил сурово:
- Отец настоятель отбыли с визитацией в Чекаговский филиал.
- А кто мог бы со мной обсудить чисто служебные вопросы?
- Только ихняя тёмность, антииерей Прохор Римпоченко нынче принимают, - сказал он неприветливо, - пройди по лестнице вниз, в подвале по коридору прямо и налево, четвёртый склеп.
Брутто спустился по лестнице, нашёл нужную дверь и вежливо, но решительно постучал.  Не дожидаясь ответа, приоткрыл дверь, засунул в щель голову, и спросил:
- Можно?
Сидящий за столом антииерей брезгливо поглядел на него и спросил:
- Чо надо?
- Уважаемый коллега, - сказал Брутто (от этих слов Римпоченко просто передёрнуло), - видите ли, мы оба с вами, так сказать, работники духовной нивы, и я решился обратиться к вам в поисках посредничества в одном щекотливом деле. Надеюсь, всё, здесь сказанное, останется между нами.
После этих слов он протиснулся в склеп и осторожно присел на стул для посетителей. Прохор Римпоченко всем видом давал понять, что он не в восторге от вторжения фра Томазо, но, хотя и не показывал этого ничем, был заинтригован. Поэтому он решил выслушать Брутто.  Он отложил в сторонку порножурнал, который перелистывал, положив ноги на стол, выплюнул смачным плевком в угол склепа жевательную резинку, поудобнее развалился в кресле и приготовился слушать. Брутто, дав тактичную паузу, продолжил:
- Коллега, я призываю вас абстрагироваться от предрассудков на некоторое время и уделить мне пять минут для беседы. По роду своей работы мне приходится иногда вступать в творческие контакты с господином Вием.  При этом мы являемся по отношению друг к другу оппонентами, но поверьте, в этом с моей стороны нет ничего личного! Конечно, мы представляем противоположные лагеря, но ведь ясно, что не имеет смысла как свет без тьмы, так и тьма без света. Ведь на самом деле инь и ян взаимно дополняют друг друга, а не противоборствуют. Я очень уважаю маэстро. И вот как раз сейчас, здесь, в вашем городе, я выполняю одно деликатное поручение. Мне хотелось бы воспользоваться оказией, засвидетельствовать господину Вию своё почтение и заверить его, что я заинтересован в гармоничных отношениях с ним. Не могли бы вы выступить посредником в наших контактах?
Римпоченко поколебался некоторое время. Ясно, что просто так священник в Сатанинскую Церковь не придёт. Видимо, он доинтриговал до того, что оказался прижат к стенке, положение его безвыходное, и он хочет пойти на мировую. Сейчас будет взятку предлагать.  Почему бы и не принять её? Он сказал:
- Чего ты, папаша, конкретно в натуре хочешь?
- Я хотел бы, чтобы вы заверили маэстро, что я просто преклоняюсь перед его мастерством, и очень хотел бы сделать ему небольшой подарок. Ведь в сущности мы делаем одно общее дело, и нам обоим отнюдь не нужно, чтобы в наших взаимоотношениях появлялось некое подобие конфликта. И, быть может, вы подскажете мне, какого рода подарок мог бы быть приятен маэстро.
- Так а чо ты ожидаешь получить в ответ? – поинтересовался с подозрением в голосе Прохор Римпоченко.
Это был очень неудобный вопрос. Ясный ответ на него дал бы понять, что фра Томазо идёт на капитуляцию. Ему же хотелось непременно сохранить лицо. Он даже для себя ещё не решил, на какого масштаба уступки готов пойти, и старался изложить вопрос дипломатично, не сжигая за собой мостов.
- Мне бы хотелось, чтобы завтра мы бы расстались в добрых отношениях, и не думали друг о друге неприязненно.
- Ага, понятно, - сказал Римпоченко, - Мне надо посоветоваться.
С этими словами он взял мобильник и вышел за дверь склепа. Пока его не было, фра Томазо разглядывал стопку гримуаров на его столе, и гадал, чего же запросит Вий за мировую.
Через пару минут Римпоченко вернулся обратно, плюхнулся в своё кресло, снова задрал ноги на стол, с высокомерной насмешкой глянул на Брутто, и сказал:
- Значит, так, папаша. Шеф сказал, что он примет кровь девственниц. 13 литров, но только с отрицательным резусом. И чтоб без консервантов, свежак. И сертификат чтобы был. И чтоб ты больше инвертором пространства не баловался. Тогда он всё простит.
У фра Томазо вытянулось физиономия. Сохранить лицо не получалось. У себя в приходе, в Горячесобакинске, он, быть может, и выкрутился бы как-нибудь, объявив благотворительную донорскую сдачу крови, и собрав кровь девственниц в отдельную бутыль, однако это потребовало бы предварительной мощной агитационной кампании в печати, да ещё обещания полного отпущения грехов в качестве поощрения. Здесь же, на чужбине, он чувствовал себя совершенно беспомощным. Чтобы собрать 13 литров крови, это ж надо зарезать никак не мене троих. Да ещё сперва выявить девственниц. На это явно не хватит остатка дня. Остаётся только полагаться на свои собственные силы и удачу.
Брутто, пристыженный и разочарованный, вышел из склепа, бормоча извинения за беспокойство, и туманно обещая ещё разок зайти, когда ситуация созреет.
Да Римпоченко и не ждал, что Брутто на такие условия пойдёт. Ему Вий так и сказал по мобильнику:  у прохвоста положение безвыходное, он от страху наложил в штаны, и готов на всё. Но дать реальную взятку у него кишка тонка, хоть он и рад бы был отмазаться.

Фра Томазо вышел на улицу, подумал, вынул из кармана горсть юаней, со вздохом пересчитал их, и зашёл в магазин бытовой техники. Он купил четыре увлажнителя воздуха и велел приказчику доставить их незамедлительно в храм Оллуха. У него возникла идея.
Это была, конечно, смелая и свежая  мысль, она пришла в голову фра Томазо только что, и показалась удачной. Он стремглав примчался в храм, расставил купленные увлажнители по концам воображаемого креста, в центре которого находилось его рабочее место, и наскоро освятил их. После этого залил их бачки до края святой водой, и соединил провода всех приборов так, чтобы они включались синхронно от единого выключателя. Его беспокоило только то, что провода пересекают границу защитного мелового круга. Брутто подумалось, что это может создать брешь в его обороне. Поэтому он запасся пультом дистанционного управления, который засунул в карман рясы.

Вий использовал дневную паузу в отпевании ничуть не хуже Томазо Брутто. Он решил заручиться чьей-нибудь поддержкой. А надо сказать, был у него старый приятель,  демон глупости Мудиэль. Сам демон был умнейший, ибо в том и была его сущность, что он забирал разум у людей, при этом присваивая его себе. За долгие века работы у него накопилась такая ума палата, что он слыл в Преисподней самым интересным собеседником, и тягаться с ним в блеске интеллекта мог разве только Манджушри, бохисаттва мудрости. Вот к нему-то и направился Вий в поисках совета и поддержки.
Вий  с Мудиэлем сидели напротив друг друга в креслах чёрного дерева, прихлёбывали настой цикуты из золотых кубков и неторопливо беседовали. Веки Вия были подняты и подвязаны верёвочкой, чтобы не болтались.
- …И вот тогда смотрю, а он инвертор выхватывает откуда-то,  и – ррраз!  - всех наших запер в круг, а сам снаружи оказался. Бубен шаманский схватил, и всё псалмы поёт! –  взволнованно повествовал  Вий.
- Так  отчего ж было тебе в этот момент не выскочить и не разобраться с ним как следует? – поинтересовался Мудиэль, отхлёбывая очередной глоток.
- Не мой выход! – с отчаянием махнул Вий рукой. – Будь это в мой выход, я бы ему показал!
- Ну, допустим, в твой выход ты бы и сам оказался запертым  в круге, - веско возразил Мудиэль. – Однако разумнее будет продумать план на будущее, чем пережёвывать прошлое. Что думаешь сегодня ночью делать?
- Вот я и хотел тебя попросить о помощи. Ты мог бы у него забрать разум на расстоянии?
- Навряд ли, - сказал Мудиэль, подумав. – Для этого мне надо его коснуться. Так он же сидит в защитном круге.
В это время у Вия затренькал висящий на шейной цепи мобильник, оформленный в виде черепа. Вий поднёс его к уху, и через секунду глаза его загорелись хищным огнём.
- Я догадывался, что он на грани краха! – крикнул он в трубку, - Ну, так скажи ему, что я желаю в подарок 13 литров крови девственниц, причём только с отрицательным резусом, и не консервированной, а свежей! Готов об заклад побиться, что он сдрейфит! Да ему всё равно кирдык! – потом отключил мобильник, и сказал Мудиэлю: - Послушай, Му-му, Томазо-то дёргаться начал, подарок сулит, а сейчас  он как раз в Сатанинской Церкви. Мы с тобой будем последними идиотами, если не воспользуемся моментом, и его там не придавим!
Мудиэлю быть идиотом не хотелось, они резво вскочили, отставили кубки в сторону, и бросились извилистыми подземными ходами к Сатанинской Церкви.
Но только опоздали, когда они, запыхавшись, туда добежали, Томазо Брутто там уже не было…

Ночью Томазо сидел на обычном месте у аналоя в храме Оллуха, Царя Небесного, окружив себя меловым кругом, и, механически бормоча молитвы, раздумывал, не было ли бы правильно ещё нарисовать на полу кроме круга пентаграмму, и если да, то как лучше, - внутри круга, или снаружи? Особченко, как обычно, носилась в гробу по воздуху. По всему залу топталась нежить разных видов. Между молитвами фра Томазо делал быстрые наброски с натуры на листочке бумаги – собирал материал для будущей монографии по демонологии. Обстановка была совершенно рутинной, и было ясно, что должно вскоре произойти нечто, а не то создастся патовая ситуация.
Наконец настал кульминационный момент. Особченко скомандовала:
- Пусть приведут Вия!
 Всё на мгновение стихло, потом пробежал тихий шелест, который нарастал, переходя во всенаполняющий густой гул (это ассистенты Вия включили под полом инфразвуковой генератор).  Томазо был готов к такой атаке, и, хотя у него неприятно завибрировала диафрагма, присутствия духа не потерял. Он выхватил дистанционный пульт, щелкнул кнопкой, и в храме раздалось тихое шипение, практически не слышное в инфразвуковой вакханалии: это заработали увлажнители, распыляя в воздухе святую воду. Зомби, упыри и бесы вдруг начали шататься и хрипеть от удушия, некоторые падали на пол. Томазо торжествовал! Святая вода на нежить действовала не хуже фосгена. К тому же железная маска Вия от святой воды стремительно покрывалась ржавчиной. Но торжество его было недолгим. Особченко спрыгнула с парящего в воздухе гроба и со свирепым криком выключила увлажнители из розетки. Томазо ничем не мог помешать ей, потому что выходить из круга было нельзя.
В это время  две половицы опустились вниз, раздвинулись, и из образовавшегося проёма возник Вий. Он вышел, торжественный,  важный и неторопливый, под локти его вели два зомби. По толпе нечисти прошёл торжествующий ропот.
По опыту фра Томазо знал, что Вий никогда не появляется с  поднятыми веками, но все же на всякий случай слегка прижмурился, наблюдая окружающую обстановку через узкие щелочки между веками, чтобы в случае чего моментально крепко зажмуриться.
Тут Особченко, которой уже давно не терпелось, и которая была вне себя от безнаказанности Брутто, яростно взмахнула руками и истерично визгнула:
- Дом-раз, дом-два, дом-три! Вий, вокруг смотри!
Вий слегка поморщился. «Переигрывает, - подумал он, - ну что они вечно так переигрывают? Никакой солидности, просто провинциальный драмкружок какой-то». Он сделал несколько тяжелых, неторопливых шагов и слегка рыкнул баритоном вполголоса. Не нужно делать дело торопливо, а то величавость теряется, и клиенту уже не так страшно. Надо дать ему время как следует испугаться. Вий чуточку потоптался, потом проревел с отработанной сиплостью в голосе:
- Поднимите мне веки!
Фра Томазо при виде этого несколько поутратил душевное равновесие. К тому же ему было довольно-таки не по себе от действия инфразвукового генератора. У него даже голос в фальцет перешёл. Он побольше воздуху набрал в грудь  и громко возгласил:
- Фатер унзер им химмельрайх! Гехайлигт верде дайн наме… Тьфу ты!.. Патер ностер… э-э-э…  - дело было плохо, привычный текст в столь волнующей обстановке провалился куда-то на самое дно памяти, и никак не хотел озвучиваться. Наконец ему удалось внутренне собраться, и он трижды громко провозгласил закон Ома:
- Ом мани падме хум! Ом мани падме хум! Ом мани падме хум.
После этого он почувствовал себя увереннее.
Тем временем ассистенты суетливо толкались вокруг Вия, задирая ему веки, и забрасывая их на затылок. Наступал критический момент, фра Томазо почти не нервничал, но был напряжён и сконцентрирован. Конечно, баллончик с чесночным аэрозолем был у него с собой, но он вполне осознавал, что после того, как он его уже однажды применял, противник может оказаться готовым к отпору. И в самом деле, он видел, что у большинства вампиров перекинуты через плечо противогазные сумки.
  Пришло время испытать тайное оружие, и следовало поторопиться. Брутто зашарил по карманам. Сперва попалась фляжка со святой водой, и он отхлебнул глоток на всякий случай, скороговоркой прошептав славословия Оллуху, - ведь кашу маслом не испортишь. Но это было не то, что он искал. Покрепче зажмурившись, чтобы ненароком не зыркнуть на Вия, фра Томазо  твёрдой рукой выхватил из кармана синий, с надписью алюминиевой краской «Christina Dior» в виде серебряной инкрустации, футляр для очков и нервно его распахнул (господи, только бы не уронить!). Вынул очки и водрузил на нос. Оружие было экспериментальное, в действии ещё не опробованное, и сердце у фра Томазо колотилось в бешеном темпе. Кто знает, сработает ли?
Очки он уже почти месяц назад заказал лучшему в Горячесобакинске кузнецу, заплатил ему полновесными юанями, причём кузнец ещё и за неразглашение лишнюю сотню слупил, однако, надобно ему отдать должное, постарался от души, и ещё сверх договора заушники оправы изукрасил изящными узорами и отворонил. Только сейчас почтенному фра Томазо было не до любования узорами. Он щёлкнул переключателем на правой стороне оправы. Стёкол в очках не было. Вместо них вставлены были две  хорошо отполированных  ладанки из слоновой кости, содержащих внутри хитроумное устройство. На внутренней стороне очков находились увеличительные окуляры,  и при включении очков через них становились видны два крохотных дисплейчика, на которые выводились тексты святых молитв. А на внешней стороне были мастерски намалёваны  наивные широко распахнутые голубые глазки. Это художник епархиального иконописного ателье для фра Томазо постарался, что последнему тоже влетело в немалую копеечку. Но на оружии не экономят, и фра Томазо  расходы оплачивал не скупясь.
 По идее, как предполагал Брутто, это должно было сбить Вия с толку. Тому   должно было показаться, что у него открыты глаза, и он должен был заметить его. Но, поскольку на самом деле он на Вия в этот момент не глядел, то и ткнуть в него пальцем тот не мог. Это должно было вызвать у Вия сбой в последовательности действий и вывести его из равновесия, обеспечив фра Томазо серьёзное преимущество. Таковы были теоретические предположения.  Однако всё же экспериментального материала не хватало, и произойти могло всякое. Так что Брутто изрядно рисковал.  Концепция оружия была его собственной, и он даже предполагал её после испытаний запатентовать. Вытекала задумка из его длительной практики. Кто же лучше профессионала знает, какой инструмент в работе будет всего удобнее?
Сейчас он робко приоткрыл один глаз, ожидая увидеть текст хотя бы какой-нибудь молитвы святым угодникам. В принципе при отладке он заказывал, чтобы вначале самозагрузкой появлялся «Отче наш» на старославянском, но порой происходили сбои в программе, и на дисплей выскакивала молитва Богородице, а то и ещё что рангом пониже. Но на сей момент дисплей был мёртв, оставаясь тусклым тёмно-серым прямоугольничком. Томазо Брутто похолодел: неужто в храме какое заклятие Особченки действовало?! Или, того хуже, батарейка села?! Только недавно ведь новую ставил! В отчаянии он постучал ладонью по очкам, не снимая их с лица, дисплей заискрился, ожил, и проявилась надпись изящной арабской вязью: «Ля илляха иль Алла!». В дикой панике  Томазо затряс головой, нащупал настроечное колёсико на левой стороне и лихорадочно его закрутил. На дисплее замелькали тексты молитв, иконы, цитаты из Писания с перекрёстными ссылками и комментарии к ним на разных языках. На сердце у Томазо отлегло: хвала Создателю, батарейка тут ни при чём. Это просто программный сбой. Всё это происходило под мерное шумное сопение Вия, глухое бормотание кордебалета и постукивание шагов.  Продолжая слегка нервничать, фра Томазо трясущимися руками возжёг ладан и завопил:
- Изыди, сатана!
Вий и ухом не повёл. Его это не касалось,  - какой же он Сатана? До Сатаны ему далеко, даже вершину своей будущей карьеры он себе мыслил не столь высокой. Он уже приблизительно локализовал в пространстве местоположение Брутто, и готов был дать команду броситься на него. Но что-то его останавливало. Интуиция подсказывала, что события развиваются не в традиционном русле. Происходило какое-то неуловимое отклонение от правильного ритуала, фра Томазо никак не входил в состояние рапорта, явно вполне контролировал себя и цинично бубнил молитвы. И уж очень нахально пялился на него фра Томазо своими наивными голубыми глазками, в которых не было ни капли страха. При этом Вий не ощущал потока его внимания. Глаза были вроде бы и его, но в то же время будто и не его. Что-то шло не так! Вий прислушался к своему внутреннему голосу. Похоже, что Брутто использует какое-то техническое средство. Вий сделал едва заметный жест пальцами, подавая знак своим ассистентам, и они тут же включили в подвале храма заранее притащенный сюда на всякий случай мощный постановщик электромагнитных помех.
Фра Томазо не на шутку перепугался, когда в окулярах перед его глазами мелькнула вспышка, и дисплеи тут же померкли. Факт твою мать! Он почувствовал себя, как мотогонщик, свалившийся на дистанции с мотоцикла. В отчаянии сорвал он со своего лица прибор, и в сердцах швырнул его об пол.
 Вий, внутренне торжествуя, уже, было, поднял руку, уставил заскорузлый когтистый перст на фра Томазо, и уже даже рот раскрыл, чтобы произнести свою ключевую сакраментальную реплику «Вот он!»… И тут этот прощелыга, фра Томазо Брутто, вдруг резко выхватил откуда-то из-под рясы бритву Оккама, взмахнул ею и звенящим голосом провозгласил:
- Да не преумножатся сущности сверх необходимых!
Вия прошиб холодный пот. Это был удар ниже пояса. Ну кто его надоумил?! Теперь миссия была провалена безвозвратно. Процесс обытовления был инициирован с потрясающей внезапностью, послышалось громкое шипение, всё вокруг заметно  потускнело, стало скучным и каким-то пошлым. Кордебалету особенно досталось, бесы и упыри стали вдруг какими-то зыбкими, утратили чёткость контуров и стали расползаться на туманные пятна. Инфразвуковой генератор вдруг кашлянул, в нём что-то разладилось, и замолк. Сам же Вий ощутил какой-то озноб и слабость. Шкура на нём отслоилась и превратилась в засаленный ватник, тело же ссутулилось и уменьшилось. Фра Томазо, торжествуя, увидел на месте хтонического чудовища жалкого, небритого и неопрятного бомжа с мешками под тусклыми глазами, в замызганной телогрейке, из прорех которой торчали клочья ваты. В воздухе, перебивая аромат ладана, разлился запах алкогольного перегара и грязного белья. Противно,  но совсем нестрашно.
Гроб Особченки успел в последний момент встать обратно на табуретки, хотя и немного косо. Лак на нём пожух, а глазет утратил изначальную белизну. Сама Оксана лежала в нём с кислым выражением лица. Макияж на ней размазался. Ничего не поделаешь, ей не удалось поймать за хвост свою удачу, и теперь на задний двор храма уже въезжал катафалк для транспортировки её в крематорий имени Джордано Бруно.
Фра Томазо сел прямо на пол в позе лотоса и расслабился. Последняя ночь отпевания была позади, условия договора он выполнил.  Дверь храма распахнулась, на пороге стоял Роман Газетов. Он сделал несколько шагов к Томазо Брутто, брезгливо задержал дыхание, проходя мимо бывшего Вия, и презрительно окинул его взглядом, но ничего по этому поводу не сказал. Бывало и прежде, что бомжи в поисках ночлега проникали вечером в храм и затаивались до утра в каком-нибудь укромном углу, чтобы не ночевать под открытым небом.
Через несколько минут фра Томазо Брутто сидел в офисе у Романа Газетова, со снисходительной улыбкой прихлёбывая кофий из изящной чашечки. Сам же Роман Газетов как раз был занят выплатой гонорара Томазо. Он  слистывал купюры из пачки, пересчитывая их вслух. Пальцы его едва заметно дрожали: он побаивался, что Брутто раньше времени заметит, что часть купюр он заменил на фальшивки. Наконец  Брутто поставил чашку на стол, аккуратно сложил деньги в портмоне, и сказал ему:
- С вами было необыкновенно приятно работать, коллега.  В будущем я буду рад в любое время помочь вам в решении ваших проблем.
Потом он вышел из офиса и направился в аэропорт Внукодедово. Ехать домой в Горячесобакинск на роликах ему совершенно не  хотелось.

Вий ясно понимал, что крупно влип. Предчувствуй он такое заранее, возможно и не стал бы кочевряжиться, когда Томазо предлагал пойти на компромисс.  А теперь придётся ему влачить жалкое существование до самого конца этого воплощения, после чего придётся упорно работать, чтобы вернуться к своему исконному состоянию. На помощь коллег рассчитывать не приходилось: достаточно много было желающих занять его место. Они думают, что это синекура. И что можно выполнять его работу на голом энтузиазме, не имея ни опыта, ни специальной подготовки. И каждый предполагает, что легко справится с этим хитрым пройдохой, Томазо Брутто, на первом же отпевании. Хорошо же, пусть почувствуют разницу!
А пока впереди тягостные времена. Он подобрал с асфальта окурок, затянулся, и стал оглядываться вокруг в поисках мусорных контейнеров, в которых можно было бы поискать чего-нибудь съестного. Его обуревали грустные мысли. Навряд ли  удастся вернуть себе статус Вия уже в следующей реинкарнации. Как видно, придётся начинать всё с начала, проходя последовательно такие ступени, как экстрасенс, ведьма, основатель секты и всякие тому подобные. По крайней мере, можно с толком использовать время, написать подробные мемуары.
Ну, а с Брутто он ещё посчитается! На следующем отпевании надо будет непременно, просверлив незаметно полы внутри мелового круга, подвести туда шланг со слезоточивым газом, вот тогда посмотрим, сколько у этого мерзавца Брутто останется удали! А есть и ещё вариант: напустить вместо слезоточивого газа рой ос! Вий даже заулыбался, когда представил себе, как это будет весело.
Через час бывший Вий, воровато оглядываясь, перелез через плетень, огораживавший аэродром Внукодедово, по-пластунски подкрался к пришвартованному дирижаблю, и огляделся: не видит ли охрана?  Осколком стекла Вий подпорол его обшивку. Раздалось громкое шипение, оболочка дирижабля начала потихонечку сморщиваться. В этот момент дирижабль оторвался от земли и взял курс на Горячесобакинск. Бывший Вий злорадно хихикнул, и точно так же, по-пластунски, пополз обратно к плетню.
Томазо Брутто в это время сидел в удобном кресле в гондоле дирижабля, перелистывая газету «Аминь Жибао». Под его креслом лежал рюкзачок со сложенным парашютом, купленным только что в лавке «Дьюти фри», потому что был он человеком запасливым…
 



2007































ДОПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ КОЛОБКА

Бывали  ль вы в Санкт-Паульсбурге1? Сейчас туда стало очень модно ездить. Люди понимающие, как только приедут, тут же бегут на Триппербан2. Там всякие увеселения, злачные места, - ну не делайте же вид, что этого не знаете, и никогда туда не заглядывали. В этом ничего такого, все туда ходят. Так вот, знающие люди на все эти злачные места плевали слюной. Они не увеселяться туда приходят, поспешают сразу к неприметной двери из потемневшего дуба, что неподалёку от трактира «Мулен Верд»2А, входят с трепетом. А за дверью той открываются чудеса! Вы попадаете в большой зал с высокими потолками, на стенах зала висят звериные шкуры. Взгляд тут же падает на шкуру огромного гризли. Глаза в голову вставлены стеклянные, клыки оскалены. Шкура постирана хорошо, и практически не воняет. Рядышком висят шкуры волка, зайца и лисы. По тому, что заяц русак, ясно, что добыт он был летом. Уши его подраны, но тщательно заштопаны, так что в целом впечатление поношенности не возникает. Лиса очень рыжая. Открою вам секрет: её недавно подкрашивали хной. Ведь без этого она казалась несколько белёсой, туристов недостаточно впечатляла. А волчище-то какой матёрый! С телёнка! Некоторые норовят сразу на изнанку шкуры взглянуть, край отгибают, чтобы обнаружить там швы. Они убеждены, что шкура сшита из нескольких - для пущей представительности. Когда швов не находят, у них сразу глаза недоумением наполняются.
Но там не только эти четыре шкуры висят. В углу стоит ещё лошадятел3 – чучело, прямо как живой!  Копыта с чемпионский кубок размером, клювище почти в аршин, да сам добрых  4 аршина высотой будет. Редкий экземпляр.  Дальше видна гордость музея – чучело морского вепря. Вы слышали, чтобы ещё где-то имелось чучело морского вепря? То-то же! Только не нужно верить слухам, что это подделка. Колобок никогда бы не стал опускаться до такой пошлости. Всё в музее подлинное, всё аутентичное. А шкура плечерога как переливается всеми цветами радуги! Туристы все бывают в восхищении, ахают, отойти не могут от такой красоты. Поодаль – чучело гиенота. Таксидермист постарался, у зверюги поза грозная, глаза кровью налиты. Так и кажется, что сейчас на вас набросится. Про прочую живность я подробно не буду рассказывать, поезжайте, да сами и посмотрите. Хотя бы  на чучело саблезубой черепахи, что в следующем зале стоит. Вот это зверь! Возле каждого экспоната табличка с пояснениями: где жил, что ел, чем интересен, когда добыт. Однако лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Полюбопытствуйте обязательно. Снос крыши я вам гарантирую.
Знайте, что заведение это – частный охотничий музей того самого Колобка! В главном зале музея даже его мраморный бюст установлен. Сам Петрос Церетелян4 его по спецзаказу высекал, поэтому бюст очень натуралистичный. Даже поры на носу видны, и тройной подбородок наличествует. В зубах кинжал зажат, галстук-бабочка красиво сидит, а сверху напялена баварская узкополая фетровая шляпа с пером. Портретное сходство колоссальное, многие посетители даже здороваются, - думают, что Колобок живой. В общем, интереснейший музей, и история у него богатая, все бордели в округе затмевает.
Про Колобка за долгие годы нагородили много ерунды. Даже книжка клеветническая вышла, - я бы на месте Колобка в суд подал. Потому что книжка эта алогична и абсурдна по содержанию. Она искажает и мотивы поступков Колобка, и его действия. Автор предусмотрительно сохранил анонимность. Однако Колобок ведь не такой человек, чтобы судиться с кем-то и в этом находить удовольствие. Сутяжности в его характере совершенно не было. Он на всё это просто махнул рукой: мало ли кто о чём треплется, со временем правда всё равно всплывёт наружу. Вот как раз сегодня-то и пришла пора восстановить справедливость. Я расскажу вам, как всё было на самом деле. Пожалуй, надо с самого начала рассказывать, - наизанятнейшее получится повествование. Однако, читатель, рассказ мой – не для слабонервных кисейных барышень, он слишком драматичен. Охота – ремесло суровое. Быть может, тебе не стоит продолжать чтение? Подумай. И потом не говори, что тебя не предупреждали…

Начиналось всё вот как. Был один год, когда в Приапье  урожай не уродился.  И хотя тогда не что бы голод начался, однако, чтобы поесть досыта, надо было как следует расстараться, все ресурсы мобилизовать, и всё своё искусство употребить на то, чтобы эти ресурсы сделать съедобными. Так вот, жил в те времена в уютном левобережном городке Шератонске славный старичок по имени Егор Каджурахов5. Поскольку близился его 88-летний юбилей, решил он в ознаменование этой такой круглой даты вкусить колобок. Сел он со своей старухой, Галиной Бланской, которая была очень сведуща в кулинарии, за стол, чином обсудил с ней рецептуру теста, и стали они размышлять, как воплотить мечту деда Егора в условиях нынешней неурожайной скудости. Вы только не думайте ничего про Галину Бланскую, она уже в то время была Каджурахова; просто Бланская – это её девичья фамилия.
Итак, старики энергично взялись за дело. Бабка Галина полезла в погреб за сметаной, а дед Егор взялся добыть муки на тесто, что в тот неурожайный год было не так уж просто. У него было два сусека, и он стал по ним скрести. Для этого имелся у него в числе его домашних инструментов специальный сусечный скребок с очень удобной рукояткой. Тем временем Галина Бланская, принеся сметану, мела амбар, вооружившись веником и совком. Дальше шла рутина: замесила она с водой муку, которую удалось намести и наскрести, дрожжей туда добавила, и всего, что положено. Дала тесту в тепле постоять – и ну его месить. Помешивает Галина Бланская тесто в кадке кочергой, а сама любимую песенку под нос себе напевает колоратурным контральто:
Буль-буль, буль- буль,
Буль-буль, буль буль!
Вроде бы и слова простые, но песенка очень за душу брала, потому что бабка Галина с большим чувством её исполняла. Петь она вообще умела очень неплохо, и в молодости, говорят, была оперной примадоной, выступая по псевдонимом  “императрица приапской эстрады Галя Сел;ссиева”6.
В это время в опару случайно упал с кухонной полки процессор Entil Core 7 Septo7. Это дед Егор его припас, чтобы своему нотному буку апгрейд учинить, а пока недосуг было, держал его на кухонной полке вместе с солью, спичками и лавровым листом. Бабка Галина так энергично кочергой тесто ворочала, что полка затряслась, процессор плюхнулся прямо в тесто, и тут же затонул. Бабка Галина этого не заметла, потому что как раз в эту секунду муху с носа сгоняла. А дед Егор не спохватился даже и потом: он старческим склерозом страдал, и про процессор забыл. Да и про апгрейд забыл тоже. И вот скатала бабка колобок, сунула в духовку печься, а пока суть да дело, села пасьянс разложить. Видит, выпадает на картах бубновый валет, а ему суждена дальняя дорога, интерес в казённом доме и средние хлопоты. Подивилась бабка Галина такому раскладу. Так потом же всё сбылось, как по нотам! Только касалось это Колобка, а не бабки Галины…
Современная техника бывает сложна чрезвычайно, иногда такие фортели выкидывает, что никакой рациональной причины им не видать. На этот раз вышло непонятно от чего, что процессор в печке от нагрева как-то провзаимодействовал с тестом, и нежданно-негадано пробудилось в колобке самосознание. В этот момент он из колобка превратился в Колобка. Бабка Галина его вынимает из печи, а он тут же ей заявляет: «Когито, эрго сум!8» Бабка не поняла, она в школе аглицкий учила, но Колобка тут же очень зауважала. Она подумала, что говорящий колобок будет покруче, чем обычный, молчаливый, а потому, надо полагать, и вкуснее намного. Положила она его на подоконник остужаться, а сама побежала к деду Егору новость докладывать.
Дед сперва опешил. Подошёл к Колобку, смотрит, - тот такой румяный, с запечёной корочкой, аппетитный, глазками лупает. Дед Егор слюну сглотнул, и, скрывая удивление, вежливо говорит:
- Вас тут не просквозит, на окошке?
Это такой тест был на говорящесть. На самом деле, конечно, Каджурахову наплевать было, просквозит Колобка, или нет. Колобок ему отвечает, тоже, кстати, весьма вежливым голосом:
- Ах, ну что вы, сударь, не извольте беспокоиться. Тут такой приятный свежий ветерок, да и вид из окна красивый!
Дед Егор расстроился. Как-то ему показалось, что поедание говорящего колобка сродни каннибализму, - а это ему лично, в силу тонкости его натуры, - было глубоко чуждо, и потому было похоже, что останется он в свой юбилей без угощения. От этой мысли ему стало так досадно, что он решил пересмотреть свои моральные нормы. Он бабку Галину отозвал в сторонку, и говорит ей, что, мол, нечего с этим Колобком нянчиться. Ну, подумаешь, языком болтает, - что же теперь, молиться на него, что ли? Давай, мол, бабка, нарезай его ломтями, да и начнём его дегустировать. А что он говорящий, так это даже хорошо. Значит у него жизненная сила повышенная, энергии ян9 много, и нам в нашем возрасте это очень пользительно будет.
Бабка Галина подходит к Колобку… А он ведь фактически только что на свет народился. Доверчивый был, как ребёнок. Неопытный. Но зато умный какой! Бабка достаёт складной ножик из кармана, и, стараясь Колобку в глаза не глядеть, раскрыв лезвие, над ним заносит. Колобка только быстрая реакция спасла! Осознал мгновенно Колобок, что интересы его и бабкины диаметрально пртивоположны. Он даже не умом, а сердцем вдруг всё понял, и от стресса у него такой выброс адреналина произошёл, что силы удесятерились. Он с воплем подпрыгнул над тарелкой и больно куснул бабку Галину за палец. Она взвизгнула и выронила ножик. Колобок его тут же – хвать! - за щёку спрятал, резво с тарелки спрыгнул на окошко, с окошка на завалинку, с завалинки на тропинку, и со всей возможной скоростью покатился к лесу, что виднелся поодаль. Бабка Галина из окна высунулась, кричит:
- Стой, стрекулист! Назад! - а сама укушенный палец трёт. Колобок её от всей души цапнул. До крови не прокусил, но зубы на пальце отпечатались. Дед Егор услыхал вопли, схватил свою двустволку, и тоже к окну подбежал. Увидел, что Колобок улепётывает, прицелился тщательно, да в след ему пальнул дуплетом. Но у него старческий тремор был, руки тряслись, так что промазал, конечно. Ну вот, это называется - попробовал Колобка! У деда от обиды аж слёзы на глаза навернулись.
Колобок катится, познаёт новые ощущения. Всё у него в жизни в первый раз, впечатлений масса. Крутится, как колесо, за ним в воздуже пылевой шлейф поднимается. Правая щека – макушка – левая щека – подбородок, и так по кругу. Даже голова закружилась. Камешки больно тычут то в щёку, то в макушку, то ещё куда.
Только Колобок до первых кустиков на опушке докатился, тут же забился в лопухи, чтобы перевести дух и осмыслить обстановку. Осторожно выглянул, чтобы убедиться, что никто не гонится. Сам запыхался, в печёнке колет с непривычки. Весь вспотел. Поднатужился Колобок, из бока ложноножку выпустил на манер амёбы, из другого бока – ещё одну, и придал им форму ладошек. Вот теперь другое дело! Вынул он ручонками из-за щеки ножик, отобранный у бабки Галины, и тщательно его осмотрел. Красивый ножик, швейцарский армейский. Ручка из пластмассы изысканного красного цвета, на ней золотой крест в рамочке. Сталь прекрасная, заточен отлично. Складывается удобно, а самое главное – в рукоятке ещё штопор спрятан. Порадовался Колобок обновке, и сунул ножик обратно за щёку, - до лучших времён. Обладание оружием придавало ему уверенность  и смелость. После этого он отрастил  себе снизу пару коротеньких ножек, чтобы больше не кататься носом по пыли, и углубился в лес.
Вы вот наверняка думаете: Колобок – он же безобидный и наивный, из теста слеплен, наверняка рохля. Да вы себе просто не можете представить, как быстро человек взрослеет, мужает и закаляется под воздействием жизненных невзгод. И потом, когда у вас в голове установлен процессор Entil Core 7 Septo, - так это же не какой-нибудь паршивый ADM Ahtlon. Наивность у вас испаряется, как лужа в жаркий день, а на смену ей приходит трезвость ума и смекалка. Так что Колобка было не взять голыми руками. Поэтому он и сумел совершить все свои дальнейшие деяния  - читайте же, вы многому сможете научиться!
Тропа петляла между кустами, то поднимаясь на пригорки, то спускаясь в логи, потом пошла постепенно вверх по склону. Нелегко было Колобку карабкаться в гору, зато под уклон он быстренько скатывался, не тратя сил. Всё же непривычно было путешествовать так много. Он, хотя и запыхался и натёр мозоли на боках, воспринимал все невзгоды стоически.
 Вдруг, спустившись с перевала в долину горного ручья, он увидел прямо перед собой бамбуковую хижину, подле которой раскинулся ухоженный сад камней. Это было жилище известного на всё Приапье поэта, Кондрата Басёва10. Колобок осторожно подошёл к дверям, постоял, прислушиваясь, подумал, а потом громко произнёс нараспев на чистейшем джапанском языке, почти без акцента:
- Звуки сямисэна11
Вплетаются в журчание струй.
Повстречаться с мастером возле ручья,
Подружиться, воды испив, -
Это ли ни дар,
Ниспосланный великими
Бодхисаттвами12?
Ах, читатель, если б ты только знал, сколь изящно и изыскано это звучало в оригинале! Перевод, конечно, не передаёт всей тонкой возвышенности стихов. Учи джапанский, дорогой мой читатель!
Басёв в это время работал над сочинением новой поэмы. В руке у него было перо, он сидел на циновках, скрестив ноги; перед ним лежал лист бумаги, и он выводил на этом листе:
В Чеснокоморье пёс учёный
На старый дуб загнал кота…
 Но когда он сквозь тонкие бамбуковые стены расслышал тираду Колобка, то вскочил с циновок и выбежал навстречу гостю. Читатель забрёл! Наконец-то пожаловал потенциальный читатель! У Басёва от предвкушения дух захватило, он затрепетал от восторга. Он всегда верил, что придёт этот день. В воздухе запахло читательской конференцией, не меньше! Басёв жил отшельником, и был рад всякому человеку, забредшему к его жилищу. Рассмотрев Колобка полближе, он ощутил в желудке голодные спазмы, но сумел взять себя в руки и подавить их, потому что в Колобке он сразу почувствовал родственную душу. Мысль о том, что колобком можно полакомиться, от отверг с порога: поэт не должен есть своих читателей, иначе рискует остаться непрочитанным.
Время замедляет свой мерный
Ход, когда слышу
Голос мудрого мужа.
Аромат жасминного чая
Витает над пиалами
Под звон цикад.
Пьём, размышляя о вечном, -
продекламировал Басёв. Нет, определённо невозможно передать всю красоту джапанских стихов на этом варварском наречии! И ритм, и метр, и философская глубина их -  всё страдает, всё упрощается.
Поэт Колобку понравился сразу. У него были глаза доброго и мудрого человека. Одет он был в синее кимоно, расшитое красными драконами, подпоясан красным кушаком, а на ногах – деревянные гэта13. Они с Колобком церемонно поклонились друг другу, и Кондрат пригласил Колобка в хижину. Обстановка внутри была аскетичной, в  стиле «ваби-саби»14. Пол покрывали плетёные циновки, посредине стоял низенький столик, возле него – пара подушек для сидения. На столике стоял самовар и изящная, хотя и чуть-чуть выщербленная чайная пиала. На стене, напротив входа, висел шелковый свиток, изображавший горный пейзаж с водопадом, в углу картины была начертана стремительными, летящими иероглифами какая-то танка. Иероглифы были мелковаты, и содержания Колобок издали не разобрал. Только понял, что там идёт речь о добродетели и об одиночестве сердца. Свиток явно относился к эпохе Муромати15. Больше в хижине не было ничего.
- Не окажете ли честь выпить чашку чая в моей ничтожной хижине, о достойный путник? – поинтересовлся Басёв, украдкой разглядывая Колобка и размышляя, откуда он такой взялся.
Колобок был покорён такой вежливостью, с ним ещё никто так не разговарвал, и ответил столь же церемонно:
- Это вы оказываете мне честь, приняв меня в своём доме, и допуская к общению с собой такого ничтожного профана!
Тут уж Басёв окончательно увидел в Колобке друга, и проникся к нему самым тёплым расположением. Они попили зелёного чаю из самовара, причём Басёв уступил пиалу Колобку, а сам пил чай из консервной банки, которая служила ему вместо пепельницы для окурков, слегка ополоснув её кипятком. При этом он декламировал свои стихи.  Через некоторое время он заметил, что Колобок шарит взглядом по углам с каким-то странным, несколько тоскливым выражением на лице, и догадался его спросить, не разделит ли Колобок с ним скромную трапезу.
Он всё понял правильно. У Колобка от голода уже довольно громко урчало в животе. Ведь у него с утра маковой росинки во рту не было, если не считать укушенного пальца бабки Галины. Он даже слегка жалел, что не откусил палец совсем. Короче говоря, Колобок тут же согласился отобедать, однако напустив на себя при этом вид скромный и малозаинтересованный, хотя его трясло от голода.
Кондрат Басёв встал с подушки, откинул край циновки на полу и открыл крышку погреба. Он сунул руку куда-то вниз, щёлкнул выключателем, и в погребе загорелся яркий свет. После этого он полез вниз за снедью, а Колобок с любопытством заглянул в погреб. Вниз шла деревянная лестница с удобными перилами, освещённая галлогенными лампами. В глубине просторного погреба виднелся громадный холодильник, ряд шкафов и ларей. На стеллаже рядами лежали на боку запылившиеся бутылки, запечатанные сургучом. Под потолком были развешаны копчёные окорока и связки сушёных баклажанов, в углу стояла бочка с солёными огурцами. Повозившись некоторое время в погребе, Басёв вылез наверх, таща с собой охапку продуктов. Он застелил столик тефлоновой скатертью, положил на неё приборы из серебра (рядом же на всякий случай положил и палочки-хаси), выставил хрустальные фужеры, тарелки из тонкого фарфора и бутылку шабли, которую вытер от пыли. Колобок тут же предложил свою помощь и стал откупоривать пробку штопором, что имелся в ручке его ножика. Тем временем Басёв разложил на тарелки морскую капусту, нарезанную ветчину, огурцы, креветок, пареную брюкву, осетровую икру, овсяную кашу и множество разных других закусок. Затем от подошёл к стене комнаты, и открыл изящную бамбуковую дверцу, расписанную иероглифами. За дверцей обнаружилась газовая плита. Кондрат сноровисто начистил картошки и пожарил её на свином сале. Колобок наблюдал за всем этим, глотая слюни, и делая вид, что совсем нисколько не волнуется. Кондрат открыл другую дверцу в стене и вытащил оттуда два удобнейших мягких кресла. Потом сунул под столик руку, покрутил регулировочную рукоятку, и крышка стола поднялась повыше.
Наконец они уселись за стол, Басёв разлил шабли, и провозгасил тост – разумеется, за знакомство. Заодно тут же выпили на брудершафт. После этого общение надолго прекратилось, и слышались только чавканье, хруст огурцов, треск за ушами и бульканье вина в фужерах.
Когда еды на столе значительно поубавилось, они оба, придя в благодушное настроение, развалились в креслах, и потекла неторопливая беседа. Басёв лениво спросил ковыряющего зубочисткой во рту Колобка:
- Так а куда ты, собственно, направляешься?
- Пока ещё не решил, - сказал уклончиво Колобок. Ему было неловко показывать, что он ничего в округе не знает. – Я гуляю и знакомлюсь с местностью. Может, ты подашь какую-нибудь дельную мысль? Я устал от рутины, хочу развеяться, посмотреть мир, пережить приключения. Возможно, подзаработать.
Басёв почесал затылок:
- Подзаработать… Ну, тут могу только сказать, что стихами много не заработаешь. Так что, парень, на стихи время не трать. Займись чем-нибудь материальным. Ты вообще откуда?
Колобок глубоко вздохнул, посмотрел куда-то в угол, помолчал, а потом его прорвало. Он с жаром, подробно, очень эмоционально стал рассказывать Кондрату свою историю. Басёв слушал, разинув рот от удивления.
- … И вот понимаешь, - говорил Колобок, - человек, которому я, казалось бы, мог доверять больше всех на свете, можно сказать, родная мать, хватает ножик и босается на меня! Она хотела меня съесть! (Тут Басёв вздрогнул.) И мне пришлось бежать, куда глаза глядят, из родного дома. А отец – родной отец!! – пальнул мне вслед из ружья!
- Признаться, - не удержался тут Басёв, - когда я только увидел тебя, у меня тоже слюнки потекли! Нет, нет! Это уже прошло! – поспешил заверить он, когда заметил, что Колобок заёрзал в кресле и прикидывает взглядом расстояние до выхода из хижины, - Теперь ведь мы стали друзьями, и моё сердце полно участия к тебе!
- У меня нет больше никого и ничего в этом мире, я одинокий скиталец, мне некуда идти и некому излить душу… - печально сказал Колобок.
Басёв кулаком размазал слёзы по щекам, выхватил из кармана кимоно бумажку, и стал лихорадочно записывать стихи, пришедшие ему в голову под влиянием рассказа Колобка. Закончив, он сказал:
- Я всего лишь скромный отшельник, моя хижина недостойна такого гостя. Но, быть может, ты окажешь мне честь и останешься у меня? Хотя бы на время?
- Спасибо, Кондрат, - прочувствовано сказал Колобок, - мне очень приятно твоё предложение. По правде сказать, мне надо сбросить стресс, навести порядок в мыслях, и, быть может, ты сможешь мне посоветовать, как мне жить дальше.
- Оставайся! – обрадовался Басёв, - Пойдём, я покажу тебе мою комнату для гостей.
Он открыл  ещё одну дверку в стене и пропустил Колобка в комфортабельную спальню. В ней стояла широченная софа, настоящий сексодром, с многочисленными подушками и шелковым покрывалом. В углу тускло отсвечивал экран большого телевизора «Панас & Соня»16. На стене висело несколько гравюр Лукаса Кранаха-среднего17. Окно прикрывала штора приятной расцветки. Под софой был виден эмалированный горшок, расписанный хризантемами. Колобок был поражен роскошью обстановки. Кондрат Басёв увидел, какие у него стали глаза, и сказал извиняющимся тоном:
- Колобок, пойми правильно, ведь во что-то же я должен вкладывать свои гонорары за стихи…

Колобок прожил в хижине Басёва ровно неделю. Друзья прогуливались по лесу, беседовали, поэт делился с Колобком своим богатым жизненным опытом. Они обсуждали мыльные оперы, увиденные по телевизору, и строили планы на дальнейшую жизнь. Колобок жадно зачитывался книгами из библиотеки Кондрата, в помещение которой вела очередная потайная дверца из хижины.  В конце концов у Колобка сложилась более или менее ясная концепция того, что делать дальше.
- Ты не безоружен, у тебя есть нож, - втолковывал ему Кондрат, - а вокруг лес. Значит, ты можешь заняться охотой на диких зверей. Позже, когда раскрутишься, купишь себе пищаль, и тогда уж вовсе любая добыча твоя. А вообще-то учти, что  в охоте сноровка, ловкость и ум важнее оружия. В перспективе можешь на базе своих охотничьих трофеев создать музей  наподобие того, что имеется в Мухо-Саранске. Публика туда так и валит, вот и тебе будет каждый день свежая копеечка капать. Заодно, охотясь, постранствуешь по свету, мир посмотришь, себя покажешь. А самое главное вот что: я специально для тебя написал охотничью песню! Вот послушай!
Я Колобок, Колобок,
По сусекам я скребён,
По амбару метён,
Я в печке печён,
На окошке стужён.
Я от дедушки ушёл,
Я от бабушки ушёл, … ну, дальше перечислишь, от кого ещё ушел, только ни в коем случае не пой, что ты их завалил, а то дичь от тебя вся врассыпную бросится. И песенку заканчивай всегда словами: А от тебя, имярек, и подавно уйду! Опять же, никогда не добавляй при этом «и твою шкуру унесу». Пусть лучше они не догадываются. Знай, песенка непростая, она содержит элементы нейролингвистического программирования и действует наподобие гипноза, всякая зверушка от  неё будет в транс впадать, потом её хоть голыми руками бери. При этом ещё делай вот такие жесты, - Басёв показал, какие жесты делать, - это усиливает гипнотический эффект. Только не применяй песню догматически, всегда учитывай конкретные обстоятельства. И удача всегда будет на твоей стороне.
Колобок, учитывая профессию Кондрата, на всякий случай предложил денег за песню, но Кондрат только руками замахал:
- Да ты что! Это я для тебя сочинил просто по дружбе! Пользуйся на здоровье!
Денег у Колобка всё равно не было. Он догадывался, что Кондрат откажется, и поэтому предложил плату, желая казаться джентльменом.
Когда пришла пора расставаться, Кондрат на прощанье подарил Колобку кой-какое снаряжение. Оно было всё помещено в небольшой рюкзак с начертанными на нём иероглифами «удача» и «непоколебимость». В рюкзаке была тонкая, но очень прочная верёвка, пара фужеров из прекрасного хрусталя, несколько бутылок редких вин, пачка соли, плоскогубцы, шило, зеркальце и прочая дребедень, которая могла пригодиться в странствиях. Они обнялись на прощанье, затем Колобок встал перед Кондратом на колени и поклонился до земли. Он сказал:
- Я вечно буду помнить тебя, сэнсэй! Нет на свете человека, который бы сделал для меня больше, чем ты!
И это была истинная правда. Забегая вперёд, скажу, что позже, став лицом богатым и влиятельным, Колобок не забыл про Кондрата Басёва. Он отблагодарил его, издав на свои средства собрание его сочинений в 14 томах, на меловой бумаге, с золотым обрезом, в сафьяновом переплёте.
Вскоре Колобок  продолжил свой путь по лесу. Он двигался бесшумно, стараясь не наступать на сучки, и зорко посматривал по сторонам. Наконец он увидал впереди в траве покрытую мехом спину и торчащие длинные уши. Это был настоящий заяц. Колобок вспомнил всё, что говорил ему Кондрат Басёв про этот тип дичи. Заяц услышал шорох, в испуге оглянулся, увидел Колобка – и бросился наутёк.
- Постой! Заяц, заяц! Ну погоди! Погоди ты! Я не сделаю тебе ничего плохого, я друг! Я тебе морковки дам, – кричал Колобок, семеня за зайцем.
Заяц, услыхав про морковку, стал постепенно замедлять бег. Он затравленно оглянулся через плечо, увидел, что Колобок не шибко горазд бегать, и остановился, готовый в любую секунду вновь сорваться с места и унестись. Он не очень-то верил обещанию дать морковки, и изрядно побаивался Колобка.
Колобок предвкушал охотничий почин. Однако ему стало ясно, что в скорости с зайцем состязаться бесполезно. Одержать победу он мог только с помощью интеллекта. Он скроил самую слащаво-дружескую гримассу, на которую был способен, и осторожно приближался к зайцу маленькими шажками, чтобы не вспугнуть его. В это время он в уме перебирал все советы относительно охоты, которые ему надавал Кондрат Басёв. Никакой морковки, конечно, у него с собой не было, но он надеялся, что дело не дойдёт до кормления зайца. Он скинул с плеч подаренный поэтом рюкзачок, чтобы быть маневреннее (а ножик он уже заранее заложил за щёку), и дружелюбным голосом сказал зайцу:
- Братан, ну чего ты так перепугался? Неужели я похож на хищника? Посмотри внимательно: когтей у меня нет, и клыков нет, - с этими словами он показал руки, а потом широко разинул рот, давая зайцу увидеть, что зубы у него мелкие и неопасные. При этом он постарался прикрыть спрятанный за щёку складной ножик языком, чтобы заяц чего-нибудь не заподозрил. – Агрессиия мне чужда в любом виде. Я простой странствующий артист. Смотрю, ты идёшь, подумал, что, быть может, нам по пути. Я ведь нездешний, дорогу плохо знаю. Думал, ты мне путь на Небрасовку покажешь. А ты почему-то меня боишься. У вас что тут, в лесу, одни маньяки живут, и все друг на друга нападают?
Заяц слегка расслабился, но в глазах его всё ещё читалось недоверие. Колобок продолжил увещевания:
- Я по лесу путешествую с гастролями. Готовлюсь очередной концерт в Небрасовке давать, оттуда созвонюсь со своим импрессарио и двинусь в Дюссельдортмунд. Если там будешь в это время, я тебе могу контрамарку обеспечить.
Заяц окончательно отмяк, и, кажется, даже уже собирался попросить у Колобка автограф. Колобок решил ковать железо, пока горячо, и предложил:
- Вот хочешь, я тебе сейчас из своего репертуара песню спою, а ты зацени! – тут он артистично раскинул руки, шаркнул ножкой и заголосил:
- Я Колобок, Колобок,
По сусекам я скребён,
По амбару метён,
Я в печке печён,
На окошке стужён.
Я от дедушки ушёл,
Я от бабушки ушёл,
От Басёва я ушёл,
А с тобой, заяц мой,
Нам по лесу по пути,
Тра-ля-ля, тра-ля-ля,
Вместе весело идти! – сымпровизировал он в конце, хотя поэт Басёв предлагал ему другой вариант. Однако при этом Колобок не забывал делать предписанные пасы, и песня возымела действие. Нельзя сказать, что Колобок обладал уж очень высокими вокальными данными, однако рулады он выводил с душой, вкладывал в пение много чувства, и эта искенняя непосредственность слушателя захватила. Уже после первых же слов заяц впал в лёгкую эйфорию, взгляд его стал пьяным, и по морде заскользила вялая улыбка.
Когда Колобок допел до конца, глаза зайца вновь стали преобретать осмысленное выражение. Колобок понял, что время упускать нельзя, одним прыжком подскочил к нему и обеими руками схватил его за уши. Заяц визгнул, испуганно задёргался и больно лягнул Колобка ногой. Колобок охнул, но только ещё крепче вцепился в заячьи уши.
- Пусти, скотина! – перепуганно заверещал заяц, и забился в панике.
-За «скотину» ответишь, - обрадовался Колобок, зажал в кулаке свой складной ножик, и с размаху треснул зайца изо всех сил рукояткой по макушке. Заяц обмяк и закатил глаза. Колобок несколько удивился, потормошил зайца. Тот не дышал (Ну а вы как думали? Я же говорил, охота – суровое ремесло, оно сродни разбою. И охотники все – душегубцы).
- Ишь ты, хрупкий какой! – пробормотал Колобок растерянно, - Да ты сам первый меня ударил! - Он был разочарован. На столь быструю победу он не расчитывал. Ему не пришлось применить и десятой доли накопленных знаний, поэтому он не чувствовал удовлетворения. Известно ведь, что успех для нас тем ценнее, чем труднее нами достигается.
Чтобы довести дело до конца, необходимо было снять с зайца шкуру. С непривычки Колобок долго возился с этим, весь перепачкался, и даже неловко пропорол шкурку в ножиком в двух местах. Потом он ополоснул её в ручье, отряхнул от воды, и повертел в руках разглядывая. Недоуменно хмыкнул, попробовал натянуть на глову вместо шапки. Однако шкура была ему тесновата, к тому же ему не понравилось, что у неё торчат уши. Ещё чего доброго, кто-нибудь примет за зайца в таком прикиде. Он пересыпал шкурку солью, как рекомендовал ему Кондрат Басёв в одной из бесед об охоте, аккуратно свернул её и упаковал в рюкзак. Затем развёл костёр, поджарил на прутике зайчатину, плотно закусил, и двинулся дальше.
- А с тобой, заяц мой,
Нам по лесу по пути,
Тра-ля-ля, тра-ля-ля,
Вместе весело идти!       -напевал он себе под нос в полголоса.
 Ему хотелось выйти к берегу Апи, он припомнил в уме карту местности, которую видел в доме Басёва, и уверенно двинулся по тропе.
Колобок шёл уже довольно долго. По пути представилась было возможность поохотиться на ежа, но, добыв зайца, Колобок уже посчитал себя бывалым охотником, и не стал размениваться на такую мелочь. По этой же причине уцелели и встречавшиеся ему бурундуки, мыши и жабы.
Он уже подумывал о том, чтобы устроить привал, как вдруг кусты на обочине тропы затрещали, и на тропу, преградив Колобку путь, выскочил здоровенный волк.
- Стой, незнакомец! Кто таков? Куда путь держишь? – рыкнул  волк грозно.
Из-за плеч волка торчали рукоятки двух остро заточенных железок. Одна, та, что подлиннее, называлась  катаной, а вторая, более короткая – вакидзаси18. Он выхватил катану, и резким движением описал ею в воздухе длинную дугу, так что раздался свист рассекаемого воздуха. У Колобка вдруг куда-то пропало всякое желание петь песенки. На голове волка был рогатый шлем, а за пояс были заткнуты с большим вкусом сделанные нунчаки из дорогого дерева, украшенные иероглифами. Рога для шлема он добыл в бою с отбившейся от стада бурёнкой, которую потом с большим аппетитом съел. Всякому, кто хоть что-то понимал в воинской доблести, после первого же взгляда на волка становилось ясно: он видит настоящего самурая. Волк и впрямь был самураем. Точнее сказать, ронином19. Потому что вожака их стаи уже давненько завалили дровосеки при попытке сожрать Красную Шапочку. Все волки той стаи стали ронинами, и промышляли большей частью разбоем на лесных тропинках.
Колобок посмотрел, как профессионально держит волк катану, и понял, что в открытом бою его не одолеть. Он слегка стушевался, но постарался не показать вида. «Сноровка, ловкость и ум!» - вспомнил он слова поэта Басёва. Оставалось только действовать с помощью смекалки. Кондрат предостерегал его от впадения в догматизм, ставкой была жизнь Колобка. Превозмогая страх, Колобок робко затянул:
- Я Колобок, Колобок,
По сусекам я скребён,
По амбару метён,
Я в печке печён,
На окошке стужён.
Я от дедушки ушёл…
То ли у него стали в голосе не хватило, то ли пел слишком тихо, но волк, сперва замерев было, быстро овалдел собой, и взмахнул грозно свистнувшей катаной справа налево. Тогда Колобок решил поменять тактику. Он сделал небольшой шаг вперёд, сдержанно поклонился и произнёс:
- Приветствую тебя, доблестный волк! Я по всему лесу разыскивал тебя, - и добавил с грустными нотками в голосе: - У меня для тебя печальная весть, - а сам тем временем  лихорадочно пытался придумать, что бы такое сказать, чтобы вывести волка из равновесия.
- С какой вестью ты пришёл? – сурово спросил волк, но катаной размахивать перестал, ему стало интересно.
- Наши часы сочтены, о воин. В лес час назад вступил легион охотников, они идут широкой облавой. Все вооружены автоматами Калашникова с пулями жакан20, свирепы и безжалостны. Волков они ловят живьём, не оставляя ни малейшего шанса на спасение. Я и сам такой же гонимый ронин как и ты, доблестный волк, и готов биться бок о бок с тобою вместе. Только у меня сломалась катана. Но ты можешь расчитывать на меня
- Мою жизнь им не отнять просто так! – прорычал волк, - Я убью столько врагов, сколько смогу! А смерти настоящий самурай не боится!
- Волк, - проговорил Колобок, придавая голосу смиренный трагизм, - они беспредельно коварны и жестоки. Они не пытаются убить волков, а наваливаются вдесятером на одного, закованные в железную броню. С потерями в своих рядах они не считаются, а вообще катана их не берёт, и отскакивает от них, как от стенки. Они скручивают твоих собратьев верёвками, отрезают им уши, отрубают лапы и хвосты. Некоторых издевательски обривают наголо. И в таком виде, насмехаясь, бросают их, не способных более сражаться, а сами идут дальше, высматривая себе новые жертвы! Они надругиваются над воинской честью волков! Через несколько минут они уже будут здесь. Лично я предвижу, что нас схватят, подвергнут издевательствам, и убьют мучительной смертью.
-Не бывать такому! – вскричал волк, - Я не дамся живым! – он засунул катану в ножны, выхватил вакидзаси, распахнул своё кимоно и уселся на колени, ощупывая себе брюхо и примеряясь.
- Вот-вот, я как раз и хотел предложить: не сделать делать ли нам обоим себе харакири? – с одобрением сказал Колобок.
- Не употребляй этого низкого слова! – сказал волк, нахмурившись, - Я совершу сеппуку21, как и подобает настоящему самураю! Прошу тебя оказать мне последнюю честь, и быть моим кайсяку22.
- Это как так? – не понял Колобок.
- Возьми катану и встань слева сзади от меня. Когда я вскрою себе чрево, сруби мне голову, чтобы избавить от лишних мучений.
- Хорошо, волк, я только тебя попросить хотел, тебе ведь уже всё равно, так ты, когда брюхо себе пороть будешь, режь пожалуйста не поперёк, а сверху вниз.
- Зачем это? – с подозрением спросил волк.
- Сам император Хиромото Ямахито на седьмом году своего правления благословил на это желавших совершить хар… тьфу, то есть сеппуку двенадцать верных самураев, и с тех лет такой способ считается проявлением высшей доблести, и приравнивается к трём обычным сеппуку. Таким образом, ты демонстрируешь втрое большую доблесть и тройное презрение к смерти - разъяснил Колобок. На самом деле его сильно заботила сохранность волчьей шкуры. Разрез вдоль по брюху ведь всё равно пришлось бы делать, чтобы шкуру снять.
- Хорошо, брат,  только давай  не будем медлить! Бери же катану! – заторопился волк.
Колобок выволок из ножен катану волка и встал наизготовку у него за левым плечом. Тот снял свою рогатую каску, отложил её в сторону, схватил вакидзаси двумя лапами, свирепо взвыл, и полоснул себя по брюху снизу вверх. Потроха его выпали на траву. Колобок, непривычный к таким зрелищам, стоял, опустив катану, и остолбенело пялился на волка.
- Ну давай же!!! – натужно  просипел волк.
Колобок опомнился, отбросил в сторону катану, подобрал с земли суковатую дубину и с размаху треснул волку по башке. Негоже было портить шкуру. Волк молча завалился носом в траву. Тогда Колобок раскрыл свой складной ножик и приступил к снятию шкуры.
Через некоторое время, весело насвистывая, Колобок покатился дальше по лесной тропинке. Он был совершенно счастлив, душа его пела. Свёрнутую волчью шкуру он нёс под мышкой. А печень волка ему не понравилась. Горчит сильно, и псиной припахивает. Он её даже и доедать не стал. Положил на полянке со словами: «Ешьте, зверушки да птахи лесные, и пусть будет вам всем благо!» И зачем это нужно поедать печень врага сырой? Кто это выдумал, что таким образом можно унаследовать его храбрость? Колобок никакого прибавления храбрости не испытывал, хотя и слопал добрую половину волчьей печёнки.
Вскоре Колобок заметил впереди ягодник. Кусты были усыпаны роскошными гроздьями спелой клюквеники, и колобку нестерпимо захотелось полакомиться ягодами. Он двинулся по направлению к вожделенным гроздьям, и вдруг кусты зашевелились, раздвинулись, и из них поднялся на дыбы крупный медведь-гризли. Сопя, он стоял на задних лапах и подслеповато щурился на Колобка.   
Гризли был просто роскошен. Громадный, мощный, он нависал над Колобком, как скала. Колобок даже впал на секунду в мечтательный ступор, разглядывая его мех. Медведь выбрался из кустарника и шагнул к Колобку. Да, умей он хоть чуть-чуть предвидеть будущее, бежать бы ему от Колобка со всех ног. Только он даже предположить не мог, во что вляпался.
- Колобок, Колобок, я тебя съем! – проревел гризли хрипло, и повязал себе салфетку под подбородок, чтобы пузо крошками не обсыпать.
- Да погоди ты, не спеши так сильно. Я тебе, медведушка, песенку спою! – предложил Колобок. Ему нужно было оттянуть время, потому что, хотя предложение медведя и не было столь уж неожиданным, Колобок предпочитал действовать наверяка, а для этого ситуацию следовало обдумать. Фактически он ставил на кон свою жизнь против медвежьей шкуры. У гризли вообще-то с музыкальным слухом плоховато было, потому что в младенческом возрасте ему собственный папаша в силу своей неуклюжести на ухо наступил. Но отказываться медведь не стал. Ему халявные развлечения были весьма по нутру. Колобок затянул своё привычное:
- Я Колобок, Колобок,
Я в печке печён, на окошке стужён,
Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл…
А сам, напевая, глазами по сторонам стреляет и размышляет, как бы половчее медведя подвести к сдаче шкуры. И в голове мысли быстро-быстро копошатся: момент ведь критический, события неумолимо шли к тому, что либо Колобок будет съеден, либо гризли освежёван. Он, приплясывая и делая руками гипнотические пасы, закончил свою песенку словами:
… - Но уж от тебя-то, медведь,
Никуда не уйду!
От прослушивания охотничьей песни гризли несколько осоловел, но Колобок отчётливо осознавал, что так же просто, как с зайцем, с медведем справиться не удастся. Вдруг у Колобка в сознании сверкнуло решение! Он смело подшагнул к медведю, и спросил уже презренной  прозой:
- А ты ел когда нибудь колобки с мёдом?
У гризли аж в брюхе забурчало от голода, когда он себе представил, как это должно быь вкусно, но он с сомнением сказал:
- Да откуда нынче мёду взяться…
- Ты мне, медведь, сразу внушил симпатию, - сказал Колобок. – Как только я тебя увидел, то тут же понял: или тебя я собой угощу, или никого! И теперь я отчётливо понимаю, что весь мой жизненный путь был движением к тебе. Ни для кого бы я этого не сделал, но для тебя – сделаю с превеликой радостью. Пойдём, я покажу тебе, где взять мёду!
Катясь минут двадцать тому назад лесом, Колобок приметил в дупле одного дерева борть. У дупла роились пчёлы, и оттуда зазывно разносился медвяный дух. Хитрый бортник однако оборудовал дерево антимедвежьим противомёдоукрадным устройством: на уровне дупла свисала с верхушки дерева на толстой верёвке огромная и тяжеленная дубовая плаха. Устройство само по себе не новое, но те из медведей, которые попадали под его воздействие, уже свой горький опыт соплеменникам передать не могли. Так что и наш медведь тоже этого опыта не имел. Его даже то на размышления не навело, что под деревом уже лежало два обглоданых межвежьих скелета. Глянул гризли наверх,  втянул носом воздух, и потекли у него слюни от вожделения. Он на лапы поплевал, рукава засучил, и споро полез вверх по стволу за мёдом.
Долез до дупла, попытался туда лапу запустить, а висящая на верёвке плаха мешает. Сопит медведь, прилаживается поудобнее, тремя лапами ствол обхватив, четвёртую в дупло норовит засунуть. Да плаха эта злосчастная как раз отверстие загораживает. Медведь оттолкнул её слегка, чтоб не мешала. Плаха качнулась, как маятник, и медведю по лапе стукнула. Ему стало досадно, он взрыкнул в полголоса, и плаху оттолкнул сильнее. Тут же плаха вернулась и чувствительно дала ему в плечо. Свирепея, медведь оттолкнул плаху ещё сильнее. Она отошла от дерева на пару аршин, и треснула на обратном отмахе медведя прямо по башке, да с таким звуком, будто по пустой тыкве ударили. Аж искры из глаз посыпались. Косолапый еле-еле на дереве удержался! Такое поведение плахи его совсем возмутило. Он до предела разъярился, и оттолкнул плаху, что было сил, с диким рёвом, ещё при этом зло диранув её когтями. Колобок, молча наблюдавший снизу за процессом, предусмотрительно отступил в этот момент на пяток шагов в сторонку. И правильно сделал! Через мгновение раздался сильнейший удар, сопровождаемый хрустом, башка гризли сплющилась в блин, и он с глухим стуком рухнул с высоты на землю. Колобок подошёл, с натужным кряхтением перевернул медвежью тушу на спину, и поглядел на него с лёгкой грустью.
- Сик транзит глория мунди23, - произнёс он со вздохом.
 Потом достал свой складной ножик, и неторопливо приступил к снятию шкуры. Вначале – длинный разрез по брюху. От него – вдоль по лапам. Шкура снимается аккуратно, как пальто. Через полчаса, с сожалением глянув на груду медвежатины, которую приходилось бросать тут – всего ведь не утащишь, Колобок покатил дальше, нагруженный уже тремя звериными шкурами.
Он старался двигаться по возможности бесшумно, катясь параллельно тропе, и зорко поглядывая, не покажется ли на тропе какая зверушка. Пройдя с полверсты, он увидел на тропе лису. Решение созрело мгновенно. Колобок выбрался на тропу и негромко кашлянул, чтобы лиса его заметила. У той тотчас же появился охотничий блеск в глазах. Колобок же неторопливо приближался к лисе, кокетливо отведя глазки.
- Ой, Колобок! – воскликнула лиса, - Какой ты хороший, какой пригожий! А ты ведь, наверное, ещё и песенки петь умеешь?
- Здравствуй, лиса, - отвечает Колобок, - ты тоже очень сексуально выглядишь! Ты песенки любишь? Их есть у меня!
- Так может, ты мне споёшь, Колобочек? – затарахтела лиса скороговоркой, - только знаешь, у меня отит был, и слух понизился. Теперь, когда я пение издали слушаю, то самые красивые обертоны не воспринимаю. Ты не мог бы подкатиться поближе?
- Лиса, это не вопрос! – говорит ей Колобок, - Я даже думаю, лучше всего будет, если я тебе прямо на нос сяду, к ушам поближе, чтобы ты сполна смогла моим пением насладиться. Но сперва я тебе хочу что-то пикантное сказать, - проговорил он, стрельнул по ней глазками и игриво подшагнул бочком поближе. – Я про тебя нечто такое знаю, что даже не осмеливаюсь об этом сразу сказать. Мне надо собраться, чтобы на это решиться.
Лиса была совсем заинтригована. Она лихорадочно соображала: что же это такое Колобок собрался ей сообщить? Неужели какой-то компромат собрал? Или просто хочет пофлиртовать? Она ему отвечает:
- Ну, не томи же, Колобок! Расскажи, что там у тебя!
- Лиса, говорит ей Колобок, - ты, конечно, меня попытаешься съесть. Ну так ты не думай, я ничего против в принципе не имею. Ты вполне имеешь на это право, мы же все отлично понимаем, что голод – не тётка, и тебе как-то надо поддержать своё существование. Конечно, ты удивлена тем, что я говорю, но я – человек объективный, эгоцентризма во мне никакого нет. Тем паче, что служить продуктом питания – моё исконное природное предназначение. Только прошу тебя учесть: как только ты меня проглотишь, так общение наше сразу прервётся. А я ведь столько мечтал об этом моменте! Я давно уже  прослышал про твой высокий интеллект, и понимал, что если я поговорю с тобой, то мне должны открыться какие-то высокие истины, я проникну в тайны бытия. И вот этот момент настал, мы стоим с тобой рядом. Я чувствую небывалый подъём настроения, и мне очень хочется выпить с тобой за нашу встречу.
Лисе такие словеса понравились. Она даже заулыбалась, наслаждаясь минутой. Да и каждый бы на её месте растаял от счастья, услыхав подобные комплименты. Тем временем Колобок достал из заплечного мешка пару изящных хрустальных фужеров, плитку шоколада и бутылку полусладкого шампанского, и уже возился, сдирая с её горлышка фольгу.  Лиса мечтательно закатила глазки. От внимания колобка это не укрылось, он как раз ждал этого момента. Сноровистым и незаметным движением бросил он в фужер, предназначенный для лисы, пять таблеток клофелина24, и тут же залил их шампанским, пока лиса не успела их заметить. Затем наполнил свой фужер, и, чтобы дать клофелину время раствориться, разразился пламенной речью.
- Ты знаешь, лиса, мне много где довелось побывать, жизнь меня сталкивала с разными людьми. Да что там  с людьми, звери знаешь какие встречались! Волк, медведь, а заяц один знаешь какой был! (при упоминании зайца глаза лисы сверкнули голодным блеском, но Колобок сделал вид, что не замечает этого). Я храню о них память в своём сердце, и даже более того, на память о них мне остались кой-какие сувениры. И всё же, лиса, признаюсь тебе честно: я ещё ни разу не встречал такой обаятельной, такой светлой личности, как ты! Мне даже немного жаль, что наше общение не возобновится, когда ты меня съешь. Но я горжусь тем, что смогу послужить тебе пропитанием. Одно то, что ты живёшь в этом мире, делает мир ярче и интереснее. Так давай же выпьем за тебя! За то, чтобы ты в каждом, кто встретится тебе на жизненном пути, вызывала такое же восхищение, как во мне! – вещал Колобок, краем глаза наблюдая за растворением таблеток в фужере лисы.
Они осушили фужеры до дна, и ещё некоторое время Колобок продолжал в том же духе, следя за тем, как лиса, окончательно сомлев, блаженно улыбается, слушая его его слова. Потом смысл слов перестал доходить до её сознания, всё с той же блаженной улыбкой она плавно повалилась на траву, глаза её закрылись и она сонно засопела. Колобок замолк, с полминуты понаблюдал за спящей лисой, достал свой складной разделочный ножик. Лиса была не столь велика, как медведь, и со снятием шкуры он управился гораздо быстрее. Потом он ополоснул ножик шампанским, а остатки допил прямо из горлышка бутылки. Шоколадку снова завернул в обёртку и сунул в свой рюкзачок. Он, как всегда, пересыпал шкуру солью, чтобы не протухла, свернул её в аккуратный рулончик, поместил его в свою заплечную торбу, и, посвистывая, покатил по тропинке дальше. Ему было весело. Он представлял, какую физиономию скроит лиса, проснувшись, когда обнаружит, что шкура уже не при ней. Классно он лису развёл! Даже и песенку петь не понадобилось.
Читатель, ты, как я погляжу, дрожишь от отвращения и ужаса. Даже подумываешь, уж не бросить ли тебе читать эту сказку, и не поискать ли чтива полегкомысленнее. Что ж, воля, конечно твоя. Да, познание истины требует мужества. И реальность часто шокирует нас, приводя в возмущение. Однако жизнь такова, какова она есть. А ты думал, коллекции как собираются? Охотничьи трофеи добываются именно так – в борьбе, в преодолении невзгод, в победах над более сильным и опасным противником. Спроси любого охотника. Это тебе не марки коллекционировать.
Долго ли, коротко ли, но вот так вот, катясь лесом, выкатился Колобок на побережье Апи. Река показалась неожиданно, он увидел блики между деревьев, и через несколько мгновений стоял уже не берегу. Вокруг валялись выборошенные на песок бурей груды водорослей, раковины рапан, черепа крокодилов и панцири трилобитов25. Над тёмной глубокой водой плыли облака. От легендарной реки веяло первозданностью. В душе Колобка что-то зашевелилось, и он вдруг ощутил сильнейшую волну охотничьего азарта. Ему вспомнилось, - он услыхал это однажды от Кондрата, -  что здесь неподалёку, где-то в районе Небрасовки, в Апи должен обитать гигантский сом, наводящий страх на всю округу и терроризировавший прибрежных жителей. С некоторой опаской он подошёл к воде, попробовал ногой её температуру, и от греха подальше отошёл назад. Ему нестерпимо захотелось прибавить к своим охотничьим трофеям ещё и шкуру сома. Колобок присел на песок и стал размышлять, как бы ему приманить сома к берегу. В идеале – даже лучше выманить на берег. Тут бы он с ним быстро разобрался, известно ведь, что вытащенный на берег сом – не боец…
Три дня и три ночи просидел Колобок в засаде на берегу Апи, чутко прислушиваясь ко всем всплескам и шорохам. Дважды его промочил дождь. Он ничего не ел всё это время, и даже несколько похудел. На четвёртый день из леса вышел к воде мужик в соломенной шляпе, с удочкой в руках. Из рюкзака он достал складной брезентовый стульчик, сел на него, забросил удочку в речную воду, а рядом с собой постелил на песок газетку. На ней он разложил вынутые из того же рюкзака солёные огурцы, варёные яйца, обрезок колбасы, недопитую бутылку самогона из водорослей, и принялся закусывать.
Колобок подкатился слева сзади так, чтобы мужик его заметил, остановился в нескольких аршинах от него, соблюдая вежливую дистанцию, и некоторое время выждал. Потом негромко кашлянул, чтобы обратить на себя внимание, и приветливо произнёс:
-Здорово, братан! Ну как клёв сегодня? Ловится что-нибудь?
Мужик оглянулся на Колобка. Он вообще-то пришёл сюда, чтобы побыть одному и пообщаться с природой, поэтому появление Колобка не вызвало у него особого восторга. Но он ответил вполне нейтральным тоном:
- Пока не знаю, только что забросил.
- А на что ловишь? – осведомился Колобок.
- На арахис в шоколаде. На него тут, бывает, целакант26 клюёт.
- Целакант… - Колобок мечтательно причмокнул, - серьёзная рыба. А я слыхал, что ежели щепотку анаши в лист хрена завернуть, то на такую наживку можно амфибрахиуса вульгариса27 взять. И даже прикармливать не надо, сам приплывёт, хоть за три версты почует!
Колобок врал вдохновенно. Опыта рыбалки у него не было никакого, но пылкое воображение и навык общения сами направляли его речь в нужное русло. Даже название рыбы он сам только что придумал. Однако же рыбак после этих слов опознал в нём своего. В латыни он был не силён, и кто такой амфибрахиус, не ведал, но у него возникло чувство симпатии к Колобку, и захотелось  поддержать беседу. Он ответил:
- Ну, на анашу-то любую рыбу можно приманить! Выпить не хочешь? Давай! За знакомство и за встречу, - он плеснул самогона в пластмассовый стаканчик и подал Колобку.
- Меня Колобком зовут, - сказал Колобок, выпив и занюхав рукавом.
- А я – Макар, - сказал рыбак, - угощайся! – и широким жестом указал на газетку со снедью.
Они пожали друг другу руки, и Колобок жадно захрустел солёным огурцом. Трёхдневный пост освободил его от стеснительности, и он с удовольствием сметал с газеты нехитрые яства.
- А ты чем промышляешь? – спросил Макар, - Динамитом? Или у тебя верши поставлены?
– Собственно, я ещё не начал, - скромно потупился Колобок. – Я вообще-то сомятник, вот хожу тут, приглядываюсь, не засветит ли удача.
У Макара загорелись глаза.
- А, - уважительно сказал он, - это ты высоко берёшь! Только я уж не знаю, обломится ли тебе здесь что-то. Был тут один сомище, гордость здешних мест. Но его недавно взяли. Специалиста вызывали. Саню Невского. Слыхал про такого?
- Наслышан, - осторожно сказал Колобок, хотя в действительности не имел понятия, о ком идёт речь.
- У местных никак не получалось. Ну, уж тот, доложу тебе, дока! Как он его мастерски завалил! Всей Небрасовке потом угощенье поставил, - продолжил Макар.
Колобок чуть не взвыл от досады.
- Ну хоть шкура-то осталась от сома?  Хоть на шкуру бы глянуть! – спросил он с тоской. Ему подумалось, что если, к примеру, шкура вдруг в краеведческий музей попала, то можно было бы ночью прокрасться, окно разбить, и её экспроприировать. Навряд ли в деревенском музее сигнализация установлена.
Макар  почесал затылок и сказал:
- Насколько я в курсе, сома на ломти прямо со шкурой резали. Сам Саня Невский и резал. Так что прости, братан, не подфартило тебе. Остатки шкуры, по-моему, потом на Всемирную Выставку Пищевых Отходов свезли. Целый грузовик нагрузили!
У Колобка от огорчения лицо вытянулось, и он стал похож на дыню. Он после такой новости сильно погрустнел. Ещё некоторое время он вымучено поддерживал беседу, потом стал прощаться. У него пропал всякий интерес оставаться дальше на берегу. Макар же, напротив, проникнувшись к нему симпатией, балагурил безостановочно. И когда Колобок собрался уходить, Макар ему предложил:
- А может, хоть координатами обменяемся? Вдруг ещё когда судьба в наши края занесёт, так заглядывай в гости, - и протянул Колобку свою визитную карточку.
Колобок прочитал на ней: «Судзукин28 Макар Лукьянович. Всеприапская Гильдия Контрабандистов. Заместитель почётного председателя».
- Спасибо, - поблагодарил Колобок, и протянул в ответ свою визитную карточку. Она была у него в единственном экземпляре, написанная от руки. Изготовил он её, когда гостил у Басёва. На ней было по чёрному фону начертано золотыми буквами, каллиграфическим курсивом: «Колобок Егорович Каджурахов. Деклассированный элемент». Дальше шёл номер мобильника и адрес электронной почты. – А ты… это… по какой части специализируешься? – осведомился Колобок у Макара.
- Ну, в общем, беспошлинный импорт-экспорт. В планетарном масштабе. – ответил Макар Судзукин. – Если что, обращайся, помогу проблемы решить.
- Ладно, бывай, Лукьяныч! – сказал Колобок. – Коли буду через ваши края катиться, непременно навещу. Удачи тебе!
На этом они тепло попрощались, и Колобок зашагал в даль. А Макар лихорадочно бросился вытягивать из воды удочку, поплавок которой бесновался уже долгое время, чего он не замечал, увлечённый беседой с Колобком.

Ты ведь и не подозреваешь, читатель, что  музей в Санкт-Паульсбурге должны были бы украшать ещё шкуры куницы, барсука, кенгуру, антилопы нильгау и тибетского яка. Все эти зверушки числились среди охотничьих трофеев Колобка, но он продал их шкуры на ярмарке в Харыпинске, а всё из-за нужды в деньгах. Я не буду утомлять тебя долгими рассказами о том, как он их добыл. Скажу только, что охотничье мастерство его раз от раза всё росло и росло. Он почувствовал вкус к охоте, и не знал неудач в этом деле. Его вылазки становились всё дерзновеннее, приёмы – всё изощрённее, и однажды он решил, что Приапье слишком тесно для него. Тогда-то он и продал часть шкур, чтобы собрать денег на полёт в Долларопу. Туда летал каждую субботу дирижабль из аэропорта Хитрово29, куда и направился Колобок, приобретя наконец вожделенную пищаль и кукан для добычи.
Путь в Хитрово пролегал через Пепсиколовку, в которой находился дом Макара Судзукина. Колобку захотелось навестить приятеля, похвастаться успехами, услышать новости. Узнать, повезло ли Макару в ловле целаканта, угостить его вяленным мясом (этого-то добра у Колобка водилось в избытке), приготовленым по специальному рецепту, которое в окрестностях Пепсиколовки называлось «мастурба»… Да мало ли, в чём друзья видят радость общения! Колобок, прибыв в Пепсиколовку, решительно направился по Питейному проспекту прямо к дому Макара.
Вскоре они сидели на плетёных креслах в беседке, находящейся в саду Судзукина, и попивали  «Герасимовку» - традиционный в тех краях самогон из водорослей.
- Ха! – говорил Макар, - в Долларопу?! Но почему именно туда?
- Мне хочется ещё поохотиться в Борзилии, - пояснил Колобок, - а до неё из Долларопы рукой подать.
- Колобок, хороший ты парень, - с лёгким сожалением произнёс Макар, - но есть в тебе какой-то провинциализм. Мелко плаваешь! Борзилия, Долларопа, Чучмекистан – это всё для дилетантов. Но ты же стал крутым профи! Тебе уже пора по охотничьему делу мастер-классы проводить, а ты всё никак не отойдёшь от примитива. Выходи на другой уровень, Егорыч, тебе пора!
- Что ты имеешь в виду? – насторожился Колобок?
- Я же говорил тебе, чем я занимаюсь. Даже визитную карточку давал. Мне предстоит скоро рейс на Ламед Самовара30, я мог бы тебя прихватить с собой, - предложил Судзукин.
У Колобка от восторга аж дух захватило. Охота на других планетах – это не снилось ему даже в самых сладких снах!
- Макар, ты настоящий друг! – радостно завопил Колобок, - Что я должен сделать, чтобы полететь с тобой?
 - Собери вещи, запаси пороха для пищали, - сказал Макар, - и ещё тебе нужно сделать прививку от тунгусского метеоризма31. А я зачислю тебя в экипаж истопником. Будешь помогать в полёте колоть дрова и поддерживать  тепловой  режим в энергетическом реакторе.
Колобок подумал, нахмурился, и осторожно спросил:
- Макар, но почему именно истопником? А нельзя ли помощником капитана? Или эта вакансия у тебя уже занята? Ну, или уж хотя бы возьми старшим истопником.
- Да нет же, дружище, - ответил Макар благодушно. – Я обычно один летаю. Хочешь быть помощником капитана – будешь помощником. Есть такая вакансия. Но только, понимаешь, независимо от названия должности тебе придётся помогать рубить дрова и топить реактор. Не возражаешь?
- По рукам, Макар! – сказал Колобок. – Я от работы не увиливаю, но лучше уж в трудовой книжке иметь запись «помощник капитана», чем «истопник». Мало ли, как дальше жизнь сложится…
На следующее утро первым же дилижансом друзья, собрав вещички, покатили в далёкий город Байстрюцк32, где располагался космодром.
Во время своих космических скитаний Макар Судзукин крепко задружился со знаменитым межпланетным правозащитником и борцом за вселенскую справедливость, Лукой Небеснопрогулкиным33. В молодости Лука славно покуролесил.  Он мотался по разным планетам, участвовал во всяческих восстаниях и путчах, кругом имел связи и знакомства. Потом повзрослел, отрастил пивное брюхо, облысел с макушки, остепенился, и после победы Галактической Революции и крушения Империи осел в Байстрюцке, став казначеем местной секции природоохранной организации «Красный Гринпис». Макар очень ценил это знакомство, поскольку Лука был человеком весьма влиятельным, и его поддержка и связи могли много значить в любом деле, затеваемом в дальнем космосе. Именно к Небеснопрогулкину и решили зайти перед отлётом Макар с Колобком. Они пришли прямо в офис «Красного Гринписа», отсидели очередь в приёмной, пялясь голодными глазами на аппетитную секретаршу, которая постреливала на них глазками, и вскоре наконец вошли в кабинет Луки.
Лука вышел из-за письменного стола, заулыбался и распахнул им объятия:
- Ооо, Макар! Каким ветром? Проходите, господа, располагайтесь. А это кто с тобой? Макар, познакомь нас. Лея33А, три кофе со сливками, пожалуйста! – крикнул он секретарше в селектор.
- Вот, - произнёс Макар, делая рукой жест в сторону Колобка, - разреши тебе представить, Лука: мой близкий друг Колобок. Выдающийся путешественник и охотник. Я тебя уверяю, что более удачливого и ловкого охотника ты не найдёшь во всём Приапье.
От такого заявления Макара лицо Луки напряглось и посуровело, хотя он и пытался удержать на лице вежливую улыбку. Он зыркнул на Колобка уже с некоторым подозрением.
- Ты бы посмотрел, какие он добыл трофеи! – самозабвенно продолжал Макар. У Небеснопрогулкина задёргалась щека и глаза стали совсем бешеными, хотя он смолчал. – Это специалист, который перерос свой уровень, ему просто тесно на этой планете. Мы думаем отправиться на Ламед созвездия Самовара, там он сможет развить свой талант во всём блеске.
Небеснопрогулкин выдавил из себя:
- Охота идёт вразрез с Декларацией прав животных!
 Тут уже вступил в беседу Колобок. Он сказал:
- Прошу вас, не рассматривайте меня как какого-то сиволапого браконьера!  Да, я занимаюсь охотой. Согласен, на первый взгляд это негуманно. Но я ведь не истребляю наших меньших братьев, животных, ради насилия. У меня самого сердце кровью обливается, когда я лишаю жизни живое существо! Только я ведь иду на этот компромисс с этикой и с собственной совестью исключительно в научных целях. Я собираюсь основать музей, и у меня уже имеется договорённость с магистратом Санкт-Паульсбурга. В музее будут выставлены муляжи животных и приведены важные научные сведения о них.
- Позвольте, - засомневался Лука, - а не приведёт ли это к снижению поголовья фауны в планетарном масштабе, а одновременно – и ухудшению экологической обстановки?
- Отнюдь же, господин  Небеснопрогулкин, отнюдь! – поспешил заверить его Колобок, - Ведь трофеи будут единичными, а использовние их для музея, по моему замыслу, пойдёт только на пользу делу! Осмотр музея невольно будет пробуждать в посетителях горячую любовь к живой природе. Я уже обсуждал с дизайнерами вопрос, как седлать экспозицию наиболее привлекательной. Таким образом в народе будет шириться природозащитное общественное движение, а «Красный Гринпис» превратится в ведущую политическую партию и, возможно, даже получит большинство мест в Приапском парламенте. Люди будут стремиться в ваши ряды, членский билет «Красного Гринписа» станет символом прогрессивности и авангардного общественного положения. К вам рекой потекут членские взносы и пожертвования, и вы сможете на эти средства развернуть такую широкую природоохранительную работу, что это окончательно сдвинет равновесие сил во Вселенной в сторону сил света и добра. Представьте себе, например, что через десяток лет самые отличившиеся ревнители чистой природы будут награждаться орденом… ну, допустим… орденом Луки Небеснопрогулкина! Орден будет иметь три степени, - вещал Колобок вдохновенно, - появятся и его полные кавалеры. А вот нарушители экологического режима и браконьеры будут подвергнуты заслуженному наказанию. Эти негодяи все попадут в концентрационные лагеря! Наиболее же выдающимся борцам за права животных будут поставлены при жизни бронзовые памятники в полный рост на их родине. Весь мир пойдёт семимильными шагами широкой дорогой к счастью и гармонии! Итак, перед нами стоят огромные, важные задачи! – голос Колобка звенел от вдохновения, его переполняли эмоции, - Я говорю «перед нами», потому что расчитываю на ваше содействие, господа! Включайтесь в это важное и нужное дело. Ваши имена будут начертаны на скрижалях, вы станете маяками для многих поколений людей!
Лука с Макаром слушали Колобка с горящими глазами и разинув рты, и, когда он закончил, ещё некоторое время зачарованно смотрели на него молча. Оба они полностью попали под влияние его харизмы. Первым опомнился Макар Судзукин. Он положил ладонь на плечо Луке и говорит:
- Теперь ты понял нашу идею, Лука? Помоги, дружище. Ты будешь стоять у истоков нового исторического движения.
- Какая помощь вам нужна? – спросил Лука. Теперь глаза его горели энтузиазмом.
Через несколько минут Судзукин и Колобок выходили из кабинета Луки Небеснопрогулкина. Секретарша уважительно смотрела им вслед. Колобок нёс в руке бумагу, напечатанную на роскошном бланке «Красного Гринписа», украшенную внушительной печатью. Текст этой грамоты гласил: «Всем организациям и должностным лицам предписывается повсеместно оказывать предъявителю сего, Каджурахову Колобку, содействие и поддержку во всём». Дальше стояла дата и размашистая подпись Луки. Большего Колобок и не мог пожелать. После этого он взял внушительный беспроцентный кредит в Байстрюцком Банке  Развития Звездоплавания, и друзья двинулись на космодром, где была припаркована космическая шаланда Макара Судзукина. У шаланды был распахнут люк в борту, и транспортёр подавал туда с помошью резиновой ленты топливо: аккуратно наколотые берёзовые дрова. Макар подошёл поближе, придирчиво проверил, достаточно ли дрова сухие, и они с Колобком взбежали по трапу на шаланду.
Макар тут же провёл для Колобка рабочий инструктаж,  вручил ему мундир помощника капитана, колун, точильный камень и тощую засаленную брошюру под назвнием «Памятка по технике безопасности для оператора топора». Затем протянул ему листок бумаги и сказал:
- Пиши заявление на моё имя о зачислении на должность помощника капитана шаланды с сегодняшнего числа.
… В полёте время всегда тянется медленно и однообразно. По договорённости с Макаром во время перелёта он исполнял обязанности помощника капитана, совмещая их с работой истопника. С утра он надевал мундир, колол дрова, закладывал их в реактор двигателя, и два раза в неделю отстаивал ночную вахту. В свободное время изучал по Большой Приапской Энциклопедии географию и фауну планет системы Ламед Самовара, и строил охотничьи планы.
И вот уже  Ламед засветил в иллюминаторы Макаровой шаланды тёплым жёлтым светом. Колобок жадно прильнул к стеклу иллюминатора, с любопытством рассматривая в мощный бинокль планеты, мимо которых пролетала шаланда. Накануне он уговорил Судзукина освободить его от очередной вахты, и весь день холил и чистил свою пищаль, смазывая её маслом и протирая тряпочкой. Сегодня же он собрал всё своё снаряжение, старательно его упаковал, и разложил ровным рядочком возле выходного тамбура: рюкзак, подаренный Кондратом Басёвым, пищаль в чехле, патронташи, подсумок, бухты верёвки,  пару  узлов всякого мелкого имущества, и разумеется, спальный мешок и палатку. Он был полностью готов к высадке и немедленным действиям по добыче шкур.
- Макар! – крикнул он вдруг, когда они пролетали мимо очередной планеты, - А не залететь ли нам по пути вот сюда? Смотри, какая красотища! Тут наверняка должна быть славная охота!
- Ламед-пятый… - хмыкнул Макар, - Нет, Колобок, пожалуй нам не стоит туда залетать. Во всяком случае, я бы не рекомендовал. Давай уж, как договаривались, полетим прямёхонько на Ламед-шестой.
- Отчего же так, Макар? – Колобок был не удовлетворён таким ответом, и собирался его поуговаривать.
- Видишь ли, Колобок, здесь я однажды пас телят, - ответил Макар со вздохом, смущённо потупившись. – Перевозил однажды большую партию телят с Каф Самовара на Гемель Прокурора, там они очень выгодно продаются; ну, так вот, по дороге хотел им дать попастись на свежей травке для улучшения товарного вида и получения привеса. Выпустил на Пятую Планету Ламед, и, пока тормозные колодки двигателя подтягивал, они всю траву выжрали, вытоптали всю планету, и она превратилась в пустыню. Да ты сам внимательно посмотри в бинокль. Там теперь и жизни-то нет. А вот на Шестой Ламед живность так и кишит. Там необъятные равнины, и зверья на них видимо-невидимо!
Колобок покрутил окуляры бинокля, вгляделся в проплывавшие за иллюминатором ландшафты, и понял, что Судзукин был прав.
- Что ж, - сказал он со вздохом сожаления, - попытаем охотницкого счастья там, где Макар телят не пас… - и вдруг, встав в позу,  с пафосом продекламировал:
Там, где Макар телят не пас,
Удача поджидает нас.
Скорей возьмёмся за охоту
Мы после долгого полёта!
Всё-таки общение с Кондратом Басёвым не прошло для Колобка бесследно…

Доставив Колобка на Шестую Планету Ламед, где живность так и кишела, Макар некоторое время понаблюдал за охотой. Они совершили посадку на берегу моря. Колобок тут же распаковал свои снасти и стал готовиться к началу охоты, а Судзукин взял тряпку и, воспользовавшись случаем, принялся мыть морской водой корпус шаланды, посматривая время от времени, что там поделывал его товарищ.
 Первым трофеем Колобка стал морской вепрь, зверь грозный и неуловимый. Однако Колобок справился с ним очень легко. Он бросил в воду толовую шашку, а когда она бабахнула и вепрь всплыл кверху пузом, лебёдкой выволок его на берег и быстренько разделал своим верным складным ножиком.
Макар некоторое время с интересом следил за действиями Колобка, восхищаясь про себя его умением и ловкостью, а после этого друзья расстались. Судзукин оставил Колобка охотиться на необъятных просторах планеты, пообещав через две недели залететь за ним и найти его по пеленгу радиомаяка.  А сам повёз дальше битый кирпич, который он экспортировал из Приапья.
Колобок соорудил из подручных средств волокушу для добычи и отправился странствовать по планете. Когда выдавался свободный миг, он брался за бумагу и огрызок карандаша, и писал путевые заметки. Впоследствие он издал их роскошным томом, с собственными иллюстрациями, и они стали предметом ажиотажного спроса всех охотников, которые по ним изучали секреты высшего мастерства.
К сожалению охотничья песня, сочинённая Басёвым, на ламедскую живность не действовала. Увы, местная фауна стояла на более низкой ступени культурного развития, и не понимала стихов, написанных по-приапски. После нескольких попыток Колобок перестал её исполнять. И, тем не менее, удача не покидала его. Собственно говоря, удача здесь была ни при чём. Колобок сам ковал свою судьбу, и всеми своими достижениями был обязан только самому себе, своей энергии и трудолюбию. Нелегко было справиться с такими тварями, как тетрацефал, шакалоид густопсовый, или чешуйчатый меринос34, но и они пополнили собой коллекцию Колобковых охотничьих трофеев. О том, как он добывал их, вы можете прочесть в его воспоминаниях, книга есть в любой библиотеке, так что нет никакой нужды всё это здесь пересказывать.
Однако было бы грешно умолчать о достопамятном эпизоде охоты на осла птицекрылого. Как только Колобок узрел эту тварь, тут же ему представилось, насколько счастлив был бы, наверное, заполучить такое животное Кондрат Басёв. Осёл был покрупнее приапских, и вполне мог при небольшой дополнительной доработке сойти за любимое транспортное средство всех поэтов – коня Пегаса. Природная изобретательность Колобка тут же подсказала ему блестящую тактику. Он наскоро изготовил из подручных средств десятка полтора грабель, и разложил их с небольшим интервалом на тропе, по которой птицекрылый осёл имел обыкновение ходить на водопой. Затем он пошарил в своём рюкзачке, и, в который уже раз поминая добрым словом предусмотрительность Басёва, извлёк из него большую красную тряпку с маленькими жёлтыми серпом и молотом в уголке. Дождавшись, когда птицекрылый пойдёт к воде, Колобок выкатился на тропу у него перед носом, и принялся дразнить зверя, кривляясь, показывая ему язык, подпрыгивая и завывая. При этом он непрерывно размахивал красной тряпкой перед мордой у осла, что последнего особенно разъярило. Лишь только осёл, свирепо хлопая крыльями,  побежал за Колобком с целью его наказать, Колобок порскнул от него, ловко лавируя между грабель. Нетрудно догадаться, что осёл в слепой ярости не очень-то глядел себе под ноги, и тут же получил град ударов по лбу, подобный пулемётной очереди. После полудюжины наступаний на грабли осёл рухнул, как подкошенный. Колобок тут же подскочил к поверженному зверю, связал ему ноги и крылья, а заодно подрезал уши, придав им форму лошадиных. Конечно, не забыл потом зелёнкой смазать, чтобы сепсиса не приключилось. Так он и взял его – живьём. Хлопотно было тащить животину через пол галактики домой, ведь пришлось захватить с собой ещё и немалый запас сена, а шаланда Макара потом вся провоняла навозом. По этому поводу Судзукин поворчал изрядно. Но все неловкости и неудобства казались пустяком, когда Колобок представлял, как обрадуется подарку его друг Кондрат.
Две недели пролетели как один миг. Когда шаланда Макара опустилась в назначенный день на планету, бывалый контрабандист просто ахнул от удивления. На пресловутых бескрайних равнинах планеты, сколько хватало глаз, повсюду валялись освежеванные туши самых разнообразных зверей. В воздухе носился тяжкий запах тлена и громко жужжали мухи. Сам же Колобок с утомлённым видом восседал на огромном ворохе звериных шкур и вкушал обед: в одной его руке была бутылка кефира, а в другой булочка. У него были от утомления тёмные круги под глазами, а на щеках – двухнедельная щетина. Завидев Макара, Колобок вяло помахал ему рукой и сказал расслабленным голосом:
- А, Макар, вернулся? Привет! Представляешь, какая досада, мне пришлось прекратить охоту.
- Почему? – спросил Макар, - Что, охотинспектор запретил?
- Да нет, - поморщился Колобок, - не в этом дело. У моего ножика лезвие стёрлось до самой рукоятки. Свежевать стало нечем. Как возвратимся в Приапье, пойду, куплю себе точно такой же. Послушай, нам надо будет сюда ещё как-нибудь вернуться! А с инспектором я договорился. Ходил тут один, всё Красной книгой тряс, ругался. Ну, я ему отстегнул, сколько положено, он и успокоился. Так что, начнём грузиться? – и Колобок похлопал ладонью по вороху шкур, нак котором сидел.
 За время отсутствия Судзукина самоупоённо охотившийся Колобок добыл столько зверья, что друзья чуть не поссорились: в шаланду Макара вся добыча попросту не помещалась. Макар настоял на том, чтобы Колобок из всего огромного вороха шкур взял с собой только самые редкие и ценные экземпляры, а остальное они припрятали в пещере, надеясь однажды попасть сюда снова и забрать добычу. Весь обратный путь Колобок дулся и ворчал на Макара, обвиняя его в нечуткости и нежелании посодействовать развитию мировой зоологической науки и охотничьего искусства. Особенно его огорчало то, что пришлось оставить шкуры панцирного мокрохвоста и пятнистого дактилодонта. Колобок даже попытался склонить Судзукина к тому, чтобы тот выгрузил часть дров и груза, а в освободившиеся трюмы загрузил шкуры, но Макар был непреклонен. Чтобы не болтаться по космосу порожняком, он вёз обратным рейсом полный трюм мороженной кефали34А, и расчитывал на хорошую прибыль, от которой ему очень не хотелось отказываться.
Впрочем, Колобок просто не видел проблему во всей её широте. Судзукин же, имея за плечами обширный опыт космической контрабанды, или, как он говорил, «беспошлинного импорта-экспорта» (сокращенно контрабандисты именовали такой бизнес беспошлимпексом), уже прикидывал, каким образом они смогут пройти таможенный досмотр при  посадке в Байстрюцке. Наконец его осенило.
Не долетая до дома на пару миллионов километров, Макар резко свернул вправо-вниз, и вскоре его шаланда приблизилась к дрейфующей в космосе станции, на которой висела большая, видная издалека вывеска: «Месроп Нагарджунян и Ко. Оптово-розничная торговля вакуумом». Станция была не новая, Нагарджунян35 довольно недорого перекупил её когда-то по остаточной цене у прежних владельцев, которые хотели уже, было, затопить её в океане, потому что она им надоела. Вступив во владение станцией, Месроп прибрался внутри, тщательно очистил с корпуса ржавчину, покрасил станцию свежей краской, и вид у неё стал вполне приличный. Тогда он окончательно поселился в ней, лишь изредка наведываясь в Приапье для сдачи выручки в банк, передачи взяток налоговой инспекции  и закупки продуктов для приготовления хаша. Макар аккуратно пришвартовал свою шаланду к станции, стараясь не порвать привязанные к антеннам верёвки, на которых сушилось бельё.
Месроп, старый приятель Макара, отпер им дверь тотчас, как они постучались, и впустил их внутрь. Он долго обнимал Макара, хлопая его ладонью по спине, и радушно поприветствовал  Колобка. После бурных дружеских излияний и шумного выражения радости Месроп побежал накрывать стол, а Колобок стал с любопытством оглядываться. Он ещё никогда не бывал на космических станциях, и всё ему было внове.  Интерьер ваккумоторговой станции Нагарджуняна был оформлен в стиле «совьет кантри». Стены поверх пластика были оштукатурены тонким слоем и покрашены до высоты плеча тёмно-зелёной масляной краской. Выше их покрывала простая известковая побелка, на которой мастерски были сработаны потёки, трещинки и грязноватые пятна. Но всего было в меру, поэтому ощущения китча и избыточной роскоши не возникало. Штукатурка кое-где была с большим вкусом отбита, а пластик под ней разрисован под жжёный кирпич. В углах висела очень дорогая синтетическая паутина, в точности похожая на настоящую – Месроп был достаточно зажиточен, чтобы не экономить на комфорте и эстетике. Окна с низу до середины были вместо занавесок закрыты старыми газетами, приколотыми канцелярскими кнопками. С потолка свисала лампочка на витом проводе, с облупленным жестяным абажуром, чуть тронутым ржавчиной. А на столе лежала главная реликвия Месропа – счёты из натурального дерева!  Подлинных, антикварных счёт Нагарджуняну достать не удалось, но он заказал точную копию, которую ему сделал на заказ по фотографии один краснодеревщик из Нового Ёрка. На стене висел какой-то явно вырезанный из журнала портрет человека в феске. У портрета были выколоты глаза, и он был повешен вверх ногами, - как объяснял Месроп, за то, что тот пытался создать пустоту там, где не надо. На подоконнике стоял керамический горшок, из которого торчал кактус. Кактус был, конечно, пластмассовый, но имитировал настоящий столь удачно, что Колобок сперва принял его за живой. Рядышком, во втором горшке, стояла герань, тоже пластмассовая, сделанная с величайшим искусством. У неё были слегка пожухлые листья, будто её давно не поливали.
Колобок присел на стоявший у стола гнутый венский стул. Стул слегка покачивался – у него были специально приотпущены шурупы в соединениях, чтобы создать ощущение антикварности. Короче говоря, Колобка с Макаром окружала необыкновенная роскошь, мастерски замаскированная под скромность и простоту.
С Нагарджуняном  Макар был знаком давно, но мысль воспользоваться этим знакомством пришла ему только сейчас. Месроп Нагарджунян был умелым бизнесменом и славился своей изобретательностью. Он всюду пропагандировал мысль, что в основе всего лежит пустота. Торговля вакуумом была для него, таким образом, не только способом заработка, но и манифестацией его убеждений. Он изобрёл гениальный в своей простоте способ производства вакуума. В открытом космосе он распахивал настежь тару заказчика, и из неё полностью выходил весь воздух. После этого тара закрывалась, тщательно герметизировалась, и заказчик получал в своё распоряжение превосходнейший глубокий вакуум. Цены за кубометр Месроп брал божеские, но окончательно раздавить конкурентов ему помогло то, что на свой товар он выдавал прекрасно отпечатанные, очень красивые и внушительные сертификаты.
Находились прохиндеи, которые пытались торговать контрафактом. Они покупали у Месропа литр-другой вакуума, а потом растягивали этот объём в сотню раз, и на этом имели наживу при перепродаже. Пару раз Нагарджунян подавал даже в суд и  выигрывал дела, тогда дельцы-теневики поняли, что с ним шутки плохи. Бизнес его процветал, и Месроп неуклонно расширял производство продукции.
Наконец, сидя за столом в гостях у Месропа, и попивая винцо, Макар Судзукин завёл речь о деле. Колобок сидел рядом с ними, но больше помалкивал, а Макар вёл беседу на правах старого приятеля хозяина.
- Послушай, Месроп, когда я пролетал мимо, мне вспомнилось, как давно мы не виделись, и вот, решил тебя навестить. Как поживаешь, джан, как бизнес?
- Дорогой Макар, - отозвался Месроп, почёсывая густую курчавую чёрную бороду, - ты же знаешь, как я всегда тебе рад. Мой дом – твой дом. Появляйся как можно чаще, я буду счастлив оказать тебе гостеприимство! А бизнес идёт неплохо. Только вот, похоже, назревают трудности с антимонопольным комитетом. Пытаются меня прижать, говорят, что я монополизировал рынок. Но я же не виноват, что больше никто не берётся за производство вакуума.
- А на лапу сколько хотят? Договориться не пробовал? – спросил Макар.
- На лапу хотят столько, что мне впору станцию продавать, чтобы им заплатить, - грустно вздохнул Месроп.
- Ну, это они как всегда… - в тон ему ответил Макар. – Ты знаешь, есть у меня один хороший друг в «Красном Гринписе», Лука Небеснопрогулкин. Может, с ним переговорить? Человек он уважаемый, его будут слушать. Вступишь в «Красный Гринпис», оформишь свою фирму как некоммерческое предприятие, вакуум будешь дарить клиентам, а они тебе будут дарить деньги в качестве пожертвований на природоохранительную деятельность. «Красный Гринпис» тебя и от налогов отмажет.
- Макар, ты – светлая голова! – улыбнулся Месроп. – Поговори, пожалуйста, с этим Лукой. Я в долгу не останусь! Лука у меня всегда самым дорогим гостем будет!
- Считай, что уже поговорил! Как только в Байстрюцке окажусь, тут же к нему зайду! – сказал Судзукин. – А пока я с тобой хотел ещё одно тонкое дело обсудить. Месроп, не поможешь ли мне провернуть некую операцию? Я хочу у тебя приобрести некоторое количество как-бы-вакуума.
- Что означает «как бы»? – удивился Месроп, его брови поползли вверх - А чем тебя мой настоящий вакуум не устраивает?
- Ты меня не так понял. Или вернее, я не так выразился. Понимаешь, в принципе мне, пожалуй, даже всё равно, вакуум это будет, или не вакуум. Я в этот квазивакуум вложу кой-какие предметы. Просто по накладной используемый объём должен проходить как вакуум. Ты же знаешь, беспошлимпекс – дело тонкое… Так что не волнуйся, на твой товар за бесплатно я не претендую.
- Макар, ну кем бы я был, если бы отказал старому другу? – с пониманием сказал Месроп.
Макар пошушукался с Нагарджуняном о деталях, после чего подтащил к шаланде десяток огромных цистерн. Они с Колобком лихо покидали в цистерны все шкуры, а заодно и весь груз кефали, затем Макар заварил люки в цистерны, а Месроп наложил свои пломбы и выдал Макару сертификаты, в которых значилось, что цистерны содержат вакуум «пять нулей». Это означало, что один атом воздуха приходится в цистерне на 100000 литров объёма. Очень качественный вакуум, не всякому такой по карману. Пошлиной же при ввозе вакуум не облагался, поскольку абсурдно платить деньги за то, что ты ввозишь Ничто. Разумеется, Месроп получил положенную мзду за использование своей торговой марки, и пообещал, что разглашать суть этой операции никому не будет. Шаланда Макара отчалила.
На таможне в Байстрюцке таможенник долго ходил вокруг цистерн, прикидывая, за что бы слупить взятку. Но вся документация была в порядке, а открыть цистерны – означало бы испортить товар. Он стучал с подозрением по цистерне костяшками пальцев, недоверчиво выспрашивая Макара, отчего они издают такой глухой звук, на что Макар резонно отвечал, что ведь вакуум не проводит звука. Не последнюю роль сыграла и бумага, полученная Колобком от Луки Небеснопрогулкина, которой Колобок  тряс возле носа таможенника при прохождении досмотра. Бесясь от собственного бессилия, таможенник ляпнул печати на таможенные декларации, Макар загрузил цистерны на грузовики, и они с Колобком, прежде чем поехать в Пепсиколовку к Макару, наведались к Луке Небеснопрогулкину.
Когда Лука увидел трофеи, привезённые Колобком, в его душе закипели противоречивые чувства. С одной стороны, радужные перспективы, нарисованные Колобком, продолжали его воодушевлять, но, с другой стороны, когда он видел ряды звериных шкур, разложенных Колобком для обозрения, ему начинало казаться, что его одурачили и использовали. Видя смятение на его лице, Колобок поспешил подсластить ему пилюлю, пообещав, что в музее непременно будет мемориальная доска с золотыми буквами, на которой будет начертана личная благодарность Луке. Лука обреченно махнул рукой и удалился с печальной миной, качая головой…

… И вот пришёл день триумфа Колобка.
Кондрат Басёв пропалывал грядки в своём саду камней. Вдруг неподалёку, из-за поворота тропы, раздался цокот копыт. Кондрат разогнулся, потёр натруженную поясницу, и увидел, как к нему величаво приближается Колобок, сидящий верхом на крылатом коне! Или не коне? Приглядевшись, Кондрат пришёл к выводу, что это всё же, видимо, конь. Тем временем Колобок спрыгнул на землю, сказал:
- Тпру, Пегаска! – и бросился обнимать Кондрата, который стоял с отвисшей челюстью, и не мог оторвать от Пегаса глаз. – Вот мы и снова увиделись, Кондрат! Прими от меня дар! – проговорил он, передавая с улыбкой уздечку Басёву.
Кондрат не верил своему счастью. Теперь его рейтинг среди приапских поэтов вырастет в десять раз! Вы бы посмотрели на его лицо в этот момент! Друзья посидели, как встарь, у самовара, Колобок рассказал Басёву о своих похождениях. Между делом он поинтересовался:
- Ну как твоя тогдашняя новая поэма? Продвигается?
- Конечно! – ответил Кондрат, - вот, к примеру, оцени:
Творя бесчинства, леший бродит,
Русалку дёргает за хвост… - это я вчера сочинил!
 Колобок выразил своё восхищение гениальностью Кондрата, они ещё немного почаёвничали, а потом Колобок поспешил дальше. В Санкт-Паульсбурге его ждали великие дела. Басёв же, переполненный восторженным вдохновением, бросился немедленно сочинять торжественную оду, посвященную Колобку.
Позже Колобок не раз совершал вылазки на другие планеты, пользуясь услугами Макара Судзукина. Его охотничья коллекция всё росла, и он даже получил известность в научных кругах. А после того, как однажды он доставил в Приапье череп двухвостого ящуропода, учёный совет Приапской Академии Наук присвоил ему  звание почётного члена-корреспондента Академии. Колобок же хранил в глубокой тайне, что для изготовления этой научной реликвии он использовал  найденный на свалке череп обыкновенного тиранозавра, слегка подпилив напильником зубы, и присобачив к нему нижнюю челюсть от черепа бегемота.
Теперь вы знаете, как создавался Санкт-Паульбургский охотничий музей Колобка, и, я уверен, не преминёте его посетить при удобном случае. Обратите внимание, что возле билетной кассы висит мраморная доска, на которой вырублена крупная золотая надпись: «Магистрат Санкт-Паульсбурга выражает глубокую благодарность г-ну Луке Небеснопрогулкину за огромное содействие в организации музея». Луке иногда случается бывать в этом музее, и он всегда конфузливо отворачивается, проходя мимо доски. Скромный человек…
Ну, а что же Колобок? Пережитое закалило его небывалым образом. Он сильно повзрослел, можно даже сказать, заматерел. На всех смотрел он теперь твёрдым и ясным взором, в котором сквозила недюжинная мудрость. В обществе он пользовался большим влиянием. И писал толстенную книгу мемуаров. Жизнь он вёл весьма активную, продолжал работу над пополнением экспозиции музея, много путешествовал, и его имя то и дело мелькало в газетных заголовках, написанное аршинным буквами. Он отстроил себе в Чекаговске шикарный особняк с бассейном, и в перерывах между охотничьими экспедициями блистал в свете, появляясь в лучших ресторанах, окруженный шикарными женщинами.
Напоследок я вам открою самый большой секрет. Знаете, о чём Колобку больше всего мечталось? О том, чтобы стены в музее на Триппербане  украсили ещё шкуры Егора Каджурахова и Галины Бланской. Без этого коллекция казалась ему неполной…

Друг мой, вот  ты и узнал о Колобке всё. Теперь уж никаким проходимцам не вбить тебе в голову те лживые истории о нём, что разошлись по всему свету: будто бы он бесславно убегал от всякого лесного зверья, а в конце концов был съеден лисой. Ты же знаешь теперь, как быстро и ловко он с этой самой лисой разделался, и понимаешь, что этого просто не могло быть. И лишь только одно не даёт мне спокойно отложить стило в сторону и почить на лаврах. Я опасаюсь, что некоторые читатели (но, конечно, не ты, друг мой! Только не ты! Лично в тебе я совершенно уверен!), имея зауженное сознание и почти нулевую эрудицию, не сумеют понять и десятой доли заложенных в этой истории аллюзий и намёков. Поэтому я решил  по некотором размышлении взять на себя труд растолкования, и теперь прилагаю для вящей пользы всех читающих -

СЛОВАРЬ  НАМЁКОВ

1. Санкт-Паульсбург.  Это вовсе не псевдоним Санкт-Петербурга, как вы, конечно, подумали. Дело гораздо тоньше! Кто бывал в городе-побратиме Санкт-Петербурга, в Гамбурге, тот, несомненно, посетил важнейшую городскую достопримечательность - квартал Санкт-Паули. Главная улица в том квартале зовётся Репербан. Славится она тем, что на ней расположены всяческие увеселительные заведения, публичные дома и стриптиз-бары.
2. Триппербан. Это уже и комментировать не надо. См. выше.
2А. «Мулен Верд» Не перепутайте: «Мулен Руж» - это в Париже. А в Санкт-Паульсбурге всё гораздо круче. Означает название на парижском языке не что иное, как «Зелёная Мельница». Она парижскую красную перплёвывает намного. Воистину, Санкт Паульсбург – город чудес. А вам, кстати, известно, что «Красная Мельница» своё название получила после изобретения в Париже гильотины? Эта прогрессивная машинка людей перемалывала с бешеной скоростью, а уж кровушки сколько натекло! Оттуда и название.
3. Лошадятел, морской вепрь, гиенот, плечерог и т.п. – инопланетные зверушки, добытые Колобком в ходе охоты. Подробнее см. монографию: Дж.Колдрекссон. Животные нашей Галактики. Дюссельдортмунд, 2214 г.
4. Петрос Церетелян. Выдающийся ваятель Приапья, гений, подвергавшийся нападкам и гонениям завистников. Для его творчества характерны необычайный размах, монументальность, драматизм образов, изысканная утончённость и одухотворённость.
5. Каджурахов. В Индии имеется местечко такое, под названием Каджурахо, где стоит знаменитый на весь мир индуистский храм, покрытый с верху до низу порнографическими барельефами. Вполне возможно, что дед  Егор был родом оттуда. Точные исследования на эту тему отсутствуют.
6. Галя Селассиева. Люди с хорошей памятью ещё должны помнить, что последнего императора Эфиопии звали Хайле Селассие I. Надо полагать, Галина Бланская могла быть его дальней родственницей.
7. Entil Core 7 Septo. Вы что, думали, что в Приапье отсутствует электронная промышленность? Решили, что там компьютеров не выпускают?  А чем же тогда, по-вашему, занимается физматкомбинат в Шератонске? Хе-хе, вы, небось, и сами бы не против заполучить семиядерный процессор приапского производства, а?
8. Когито, эрго сум. Это, друзья мои, латынь. Пусть и кирилицей написанная, но всё же самая что ни наесть латынь. По-приапски это приблизтельно означает «А вот он я!». То есть, в смысле, что в голове моей мысли копошатся, я такой умный, значит, я на свете есть.
9. Ян, а ещё в паре к этому – инь. В древнекитайской философии – два взаимодополняющих противоположных начала всех вещей и явлений. Ян – мощное, твёрдое, энергичное, а инь – мягкое, расслабленное, пассивное. В приапской философии им соответствуют начала «инь» и «ауть».
10. Басёв. Не сомневаюсь, что вы читали стихи знаменитого средневекового джапанского пота Басё, танкиста и хоккуиста. Или хотя бы о них слыхали. Если не слыхали – почитайте историю джапанской литературы.
11. Сямисен. Это такая джапанская балалайка с почти квадратным корпусом.
12. Бодхисаттвы. Подвижники-альтруисты буддийского пантеона. Стяжают святость, дабы поделиться ею со всеми живыми существами, и тем самым продвинуть их духовный рост.
13. Гэта. Сугубо джапанские деревянные тапочки.
14. Ваби-саби. Минималистский стиль оформления интерьера, отличающийся предельной простотой и аскетичностью. В помещении не дожно быть никаких предметов комфорта и роскоши, ничего лишнего. Этот стиль утверждает идею, что для жизни необходимо очень мало материальных благ, а суть существования личности – в духовной возвышенности.
15. Эпоха Муромати. У этих джапанцев полно было всяких эпох: Хэйан, Эдо, Камакура, Муромати, Мэйдзи… Только я не помню точно, в каком порядке они идут друг за другом. Спросите у специалистов.
16. «Панас & Соня». Известная фирма, производящая бытовую электронику. Находится, видимо, в Хохландии. Продукция фирмы, во всяком случае, продаётся через хохландскую сеть магазинов «Елда рада».
17. Лукас Кранах-средний. Средний брат Лукаса Кранаха-старшего и Лукаса Кранаха-младшего, двух знаменитых германистанских художников эпохи ренессанса. Однако некоторые исследователи полагают, что Кранаха-среднего не существовало, а всё его творчество – подделки работы Митьков.
18. Катана, вакидзаси. Две разновидности железяк, которыми самураи расчленяли своих ближних. Имеют вид длинных, узких металлических полос, слегка изогнутых, заточенных с одной стороны. Делаются из высококачественной стали, снабжаются удобными рукоятками. Катана имеет длину около метра, вакидзаси же – около полуметра. Кроме того, вакидзаси может с успехом применяться для совершения харак… ой, то есть сеппуку.
19. Ронин. Так назывался самурай, утративший (например, в бою) начальника, которому он принёс клятву верности. Жизнь такого бедолаги превращается в бессмыслицу, он неприкаянно болтается по миру, яко дерьмо в проруби, не зная, к чему себя приложить. Чаще всего скатывается до разбоя.
20. Пуля жакан. Поясняю для барышень, никогда не державших в руках ни двустволки, ни обреза. Обычную пулю для повышения эффективности надрезают крестообразно ножиком, отчего она при попадании в телеса врага раскрывается подобно цветку, и выдирает у оного изрядный кусок мяса.
21. Сеппуку. Действие, которое иммет обыкновение совершать самурай, обиженный на весь мир, в качестве мести этому миру. Состоит в распарывании собственного живота для демонстрации личной храбрости и презрения к врагам. В народе шире известно под названием «харакири», однако настоящие профессионалы этого дела считают такое название низким и недостойным, и признают легитимным только слово «сеппуку».
22. Кайсяку. Самурай, совершающий сеппуку, обычно приглашает в ассистенты лучшего друга, либо, в случае отсутствия оного, другого достойного человека. Роль кайсяку состоит в том, чтобы в момент распарывая живота отрубить голову для пресечения мучений. Хорошим тоном считается отрубить голову не полностью, а так, чтобы она повисла на полоске кожи. Изучай воинские искусства Джапании, читатель. Кто знает, может, пригодится.
23. Сик транзит глория мунди. Опять же латынь, друзья мои! В приблизительном переводе на приапский – «Ну вот, допрыгался».
24. Клофелин. Если честно, этот способ охоты с помощью клофелина изобретён не Колобком. Разработан, внедрён и распропагандирован он был создателями телесериала «Улицы разбитых фонарей».
25. Трилобиты. Это такие доисторические водяные тараканы причудливой формы и изрядных размеров.
26. Целакант. Древняя кистепёрая рыба, уцелевшая со времён динозавров. Долгое время считалась вымершей, однако в ХХ веке стала периодически попадаться в рыбацкие сети. Толста, весьма мясиста, около полутора метров ростом, обитает в кромешних глубинах океана. Завидная добыча для всякого рыболова.
27. Амфибрахиус вульгарис. Редкая рыба, известная одному только Колобку. Поэты же (видимо, по неграмотности) называют амфибрахием особый размер стихосложения. Если хотите больше о нём узнать, спросите поэтов, они лучше ориентируются.
28. Судзукин. Для многих «Судзуки» - это только марка автомобиля либо мотоцикла. Совершенномудрому же мужу известно, что Дайсэцу Судзуки – это профессор из Джапании, открывший западному миру смысл дзен-буддизма. Он издал серию пропагандистских книжек на аглицком, а сейчас уже вышли и переводы на приапский.
29. Хитрово. Просто задам наводящий вопрос: когда вы в Лондон летите, в каком аэропорту садиться будете? Ну, вы поняли. Да, это очень распространённое название аэропортов.
30. Ламед Самовара. Созвездие Самовара вам на небе любой более-менее грамотный астроном пальцем покажет, не поленитесь только спросить. Ну, а буква ламед в еврейском алфавите соответствует греческой лямбде. Такая уж система принята в астрономической науке Приапья, ничего не поделаешь.
31. Тунгусский метеоризм. Опасная болезнь, возникающая на почве нервных стрессов. Первые упоминания о ней в медицинских трактатах связаны с тем, что в момент падения Тунгусского метеорита у значительной части населения района Подкаменной Тунгуски вследствие запредельного страха началось сильнейшее бурчание в животе и выделение кишечных газов, сопровождающееся громоподобными шумовыми эффектами, по уровню шума сравнимыми с грохотом от падения самого метеорита.
32. Байстрюцк. Космодром в Байстрюцке был гордостью всего Приапья. Он сочетал все достоинства космодромов в Байконуре и в Плесецке, но по своему техническому оснащению  намного превосходил их оба.
33. Лука Небеснопрогулкин. О подвигах этого героя его тёзка, Джордж Лукас со товарищи, снял многосерийную киноэпопею (правда, несколько переиначив на аглицкий манер его имя), его личность известна всему миру, так что комментарии здесь излишни.
33А. Лея. Да-да, не удивляйтесь. Принцесса сделала такую карьеру  (вы ведь, конечно, всё-таки смотрели «Звёздные войны»?). После окончания всех приключений Лука порадел родному человечку, нашёл ей синекуру. Луку даже пытались обвинить в семейственности, но ему удалось скандал замять – всё же его авторитет был непререкаем.
34. Тетрацефал, шакалоид густопсовый, чешуйчатый меринос – снова инопланетные зверушки.
34А. Кефаль. Всем известно, что шаланда – специальный транспорт, изобретённый для перевозки кефали. Об этом даже песня сложена  - «Шаланды, полные кефали…»  Припоминаете?
35. Нагарджунян. В раннем средневековье в Тибете жил знаменитый буддийский философ и святой, Нагарджуна, основатель школы Шунья-вада. Согласно учению Нагарджуны, в мире не существует ничего реального, а есть только Великая Пустота (шуньята), в которой кипят, говоря современным языком, энерго-информационные вихри, порождающие сами у себя иллюзию реальности. На самом же деле все вещи и явления не более реальны, чем изображение на киноэкране.
Вот и всё, любезные друзья мои. А теперь, когда вы внимательно изучили Словарь намёков, прочитайте всю сказку с самого начала и до конца ещё раз. Она будет вам гораздо понятнее. Да и запомнится лучше.
                *   *   *

2001-08