Амария Рай
Киев проездом.
(из сборника "ПЕРВОЦВЕТ" М.: ООО "Старая Басманная", 2010. - 276 с.
ISBN 978-5-904043-40-7. www.amariarye.ru)
Запах летнего киевского воздуха, оказывается, не забывается. Это почти цветочный аромат, с примесью то ли угольной пыли, то ли нагретой смолы, но довольно свежий, прозрачный. Вот он вновь - солнечный город, отстраненный, уже почти совсем чужой. Сутолока вокзала - мы здесь проездом, стоим минут сорок. Вышли и окунулись в тот самый воздух. Узнаёшь его не сразу, как запах духов, от которых уже отвык, которые любила когда-то мама, которые звучат на других людях иначе, но ты вдруг вдохнешь случайно, просто пробегая мимо, и тепло разольется в горле, и подступит что-то, и возникнут далекие образы: мамина черно-белая фотография за стеклом, комната в офицерском общежитии со страшенными стенами, выкрашенными темно-зеленой засохшей подтеками краской, детсад на пригорке с цветным линялым заборчиком из покосившихся досок, переезды и школы – одна, вторая, пятая…
Вот и узнала ты этот воздух, вот и вспомнились тебе два года в доме у горы Батый, и санки с горки около школы, и овраги по дороге в музыкальную… Весь Киев в холмах и впадинах: вверх-вниз…
Маленький толстолобик выпущен в ванну. Большие рыбы уже два дня как съедены, а эту тебе жаль; и ты все упрашиваешь родителей отпустить ее, и у тебя получается; и вы с отцом едете далеко-далеко на метро, куда-то на правый или на левый берег, точнее - на мост между ними над Днепром; и ты, радостно опрокидывая красный эмалированный бидончик с деревянной ручкой, выплескиваешь толстолобика, он летит метров пятнадцать и плюхается в огромную реку…
Первая из-за тебя драка мальчишек... Коганер и Овецкий (правда, Коганер в журнале почему-то записан под фамилией Краснов, но классная постоянно сбивается на «Коганер», когда делает ему замечания) вызвали твоих обидчиков и, пригласив и тебя, сцепились с ними после уроков на улице на виду у всей школы. За десять минут Овецкому порвали темно-синий плащ, все вымазались в пластилиновой растаявшей дождями октябрьской грязи, на этом всё и кончилось…
Каштаны… с огромными листьями, с бело-золотыми пирамидами цветков, и шелковица: белая, сиреневая и черная, что упоительно сладка и пачкает пальцы…
Крещатик, мощеная улица, угол, восемьдесят третий год… Жарко, «выбросили» бананы. Ты шла мимо, откуда и куда? Неужели, десятилетняя, ты так просто ходила по этому, так и не ставшему близким, городу? Наткнулась на очередь. Прошла в ее начало: жирные спелые полумесяцы в мудреных коробках, рубль двадцать килограмм, их так любит мама!.. Встала, стоишь в белых гольфах на пухлых ножках, обутых в польские бело-красные сандалии, от нечего делать считаешь дырочки в их кружавчатых носах - почему-то на правой ноге на одну дырочку больше, пересчитываешь… Время обеда, еще жарче. Люди перетаптываются, переговариваются. Перед тобой в очереди невысокая худая женщина с растрепавшимся рыжим пуком волос; когда она разговаривает или переступает вперед, она запрокидывает голову и щекочет твой лоб своими пушистыми волосами. Ты отступаешь немного в сторону, потом в другую... Проходит время. Ты знаешь, мама будет волноваться, ты уже должна быть дома… но она любит бананы, даже больше чем клубнику и мороженое, ты предвкушаешь ее удивление и ждешь, когда, наконец, заберешь на свои рубль восемьдесят пять этой желтой радости…
- Ох, ну, сколько еще стоять-то? Что ж за жизнь такая…- рыжий пук опять дернулся назад.
- А на зализнычный*, говорят, завезли бананы вчера - так всё смели за полчаса! – откликнулась женщина, стоявшая перед рыжей.
*железнодорожный (Укр.) – железнодорожный рынок в Киеве
- Да, вот, смотрите, совсем ведь еще ребенок, и под палящим солнцем, – рыжая повернулась к тебе, теперь ты увидела ее тонкий профиль, - сама бы не ела, лишь бы им досталось! – рыжий пук вернулся на место.
Ты слегка покраснела. Внимание и слова этой женщины придали твоему стоянию в очереди оттенок почти геройства, хотя с тебя было довольно и предвкушения маминой радости.
Прошло еще минут двадцать, и вы, наконец, повернули за угол. Теперь уже были видны коробки с фруктовой иллюстрацией и надписями на чужом языке.
- Передайте, чтобы не занимали! – вдруг крикнула замотанная продавщица, закладывая в передник разноцветные купюры. До вас с рыжей оставалось два человека, и вдруг ты поняла, что гора коробок около продавщицы это гора ПУСТЫХ коробок. Ты пыталась высмотреть, сколько же осталось, желание угостить маму было отчаянно сильным, а теперь его реализация была под угрозой. Но нет, вот уже ушла товарка, с которой рыжая разговорилась после выражения тебе сочувствия. Оставалась она.
- Сколько?!.. – на выдохе гаркнула продавщица.
- А сколько там есть? – рыжий пук закачался - она, вытянув тонкую шею, чуть привстала, – так давайте ВСЁ!..
Ты не любишь вспоминать этот случай. Тебе иногда кажется, что ты должна была взять хотя бы один банан, закричать на нее, повиснуть, вцепившись в волосы, «да как вы смеете, вы же говорили!..»
Некоторое время девочка постояла около разоренного прилавка с пустыми коробками, и в ее глазах было темно - то ли от жары и усталости, то ли от слез, то ли от первого, без амортизации, столкновения с жизнью. А потом она просто побрела прочь по мощеной улице этого обычного города, где жили обычные люди, и витал необыкновенный дымно-пыльцовый запах жаркого летнего воздуха…