Владимиру Николаевичу Л.
3.12.2010
На фото: второй справа - автор.
Когда-то в Союзе система подготовки летного состава считалась одной из лучших в мире. В гражданской авиации, например, в зависимости от налета часов молодые летчики проходили несколько ступеней. После училища надо было налетать самостоятельно не менее ста часов с грузом, чтобы тебя допустили к выполнению авиационно-химических работ (АХР). Еще выше требования были при допуске к перевозке пассажиров.
Летную работу мне пришлось начинать в отряде спецприменения. Ранней весной экипажи разлетались по селам области на оперативные точки для выполнения химработ над полями. Помню, как их провожали шутливым напутствием:
Пусть летят, они летят,
Соблазняют колхозных девчат.
В мае подошла моя очередь ввода в строй, на химработах или, как тогда говорили, «на химии». Вводил меня командир звена, бывший фронтовик Александр Семенович Тригуб, человек дотошный и, как я был наслышан о нем, без чувства юмора. Я убедился в этом в первый же день, когда мы прилетели в село, где мне предстояло осваивать "химию". Закончив все приготовления к предстоящим завтрашним полетам, вечером я пошел на танцы.
В сельском клубе громко хрипела радиола. В зале, на пятачке, освобожденном от стульев, толпились танцующие. Девушек было больше чем парней, и я часто менял партнерш. Несколько раз замечал на себе пристальный взгляд симпатичной, с тугой косой дивчины. Воображение мое разыгралось, и я уже направлялся к ней, когда передо мной неожиданно возник командир.
- Ты за временем следишь? – строго спросил он, - завтра подъем в четыре утра. Давай не будем начинать ввод в строй с нарушения предполетного отдыха.
Мысленно чертыхаясь, я плелся за ним в темноте до самого дома, где меня определи на постой. Возле калитки он меня предупредил:
- Не вздумай возвращаться в клуб! А еще я бы тебе посоветовал не приставать здесь к девчатам, а то местные хлопцы тебе накостыляют.
Я промолчал, а он направился к соседнему дому, где квартировал, как потом я узнал, уже не первый год, у пригожей молодицы.
...Прошла почти неделя ввода меня в строй. В первый день командир дал мне несколько провозных полетов на спарке (самолет с двойным управлением), а потом уже отдельно двумя самолетами Як-12 мы летали с колхозной взлетно-посадочной площадки на свекловичные поля, опрыскивая их против долгоносика. Опрыскивание начинали с восходом солнца, и летали пока солнце не прогревало землю, от чего начиналась болтанка, особенно ощутимая при полете у самой земли. Полеты на бреющем меня захватывали, своим необычным ощущением действительно «птичьего полета».
Вот как написал об этом легендарный летчик-истребитель Александр Иванович Покрышкин: «…Желание, как можно ниже пролететь над землей, продиктовано необходимостью тренировать свое внимание, быстроту ориентации…
…А еще – потребностью со всей глубиной ощутить полет, как бы через самого себя пропустить встречный поток живописной земли. На высоте такого удовлетворения от полета не чувствуешь…»
Уже на второй день полетов я почувствовал себя уверенно, мне показалось, что я уже все усвоил, и намекнул командиру, что вполне могу обойтись «без няньки». Мне хотелось полной самостоятельности, каждый день я надеялся, что командир улетит на базу, но он почему-то медлил.
Обычно, чтобы не мешать друг другу, командир обрабатывал северные участки, а я южные, но в тот день с самого утра мы начали летать на одно и то же поле, находящееся восточнее площадки. Командир взлетел первым я следом.
К обрабатываемому полю шли, друг за другом на высоте пятьдесят метров. Я внимательно следил за впереди летящим самолетом. Вот он выполнил заход, снизился до высоты пять метров, и за самолетом потянулся белесый шлейф ядохимикатов. Я в точности повторил тот же маневр.
Возвращаясь на площадку, мы пролетали над широким вспаханным полем, на котором я заметил лису. Пролетевший самолет командира она словно не заметила, и спокойно рылась посреди поля, наверное, добывая пропитание. Такое невнимание меня задело и я, немного довернув самолет, спикировал над рыжей плутовкой. Она отпрыгнула в сторону, но, как потом оказалось, покидать поле не собиралась. Мы продолжали пролеты над этим полем, а лиса, наверное, считавшая себя здесь хозяйкой и привыкшая к гулу тракторов, самолеты гордо игнорировала.
Между тем солнце все выше и выше поднималось над горизонтом. В одном из полетов, как обычно, возвращаясь за самолетом командира, теперь уже со стороны солнца, я подумал, что он ничего не заметит, и решил проучить рыжую гордячку. Заранее снизившись, и едва не касаясь колесами пахоты, я направил самолет прямо на нее. Заметив опасность, лиса прыжками понеслась в сторону лесополосы. Ее настигала тень от самолета, и она внезапно опрокинулась на спину, и воинственно выставила вверх лапы, словно отбиваясь от нападения сверху.
После посадки ко мне подошел командир. Хитровато улыбаясь, что не предвещало ничего хорошего, он спросил:
- Ну что, показала тебе лиса четыре лапы?
Я опешил. Как он мог заметить, ведь расстояние между самолетами было приличное, да и солнце слепило, если оглядываться? После я догадался, что он, наверное, и сам когда-то гонял лис, и, конечно, знал повадки этого зверя. Но тогда я не нашелся, что ответить. Спасло то, что в этот момент на мотоцикле подъехал председатель колхоза, и командир направился к нему. Неприятный для меня разговор откладывался.
Настроение у меня сразу испортилось. Только сейчас до меня дошло, как неразумно я себя повел. И зачем я гонялся за этой лисой? По существу, это можно расценить, как воздушное хулиганство. Теперь командир еще долго будет торчать здесь, и учить меня уму-разуму. Наверное, еще и формулировку в характеристику я себе заработал: «требует повышенного контроля при работе в отрыве от базы…» или что-то подобное.
Последующие полеты я выполнял старательно, как примерный курсант.
Спустя некоторое время горизонт начало затягивать облачностью, а с западной стороны, нависла внушительная темно-синяя туча. Быстро разрастаясь, она наполнялась свинцовым отливом. С воздуха она выглядела грозно и величественно, но на востоке, куда мы продолжали летать, по-прежнему наблюдались только белые кучевые облака, и я решил сделать еще один полет.
Ко мне подошел командир. Я уже приготовился выслушать разнос за воздушное хулиганство, но он только спросил:
- Летишь?
- Да, еще успею сделать один вылет, - сказал я с облегчением, и попросил загрузчиков самолета поторопиться.
«Наверное, решил не расстраивать меня перед полетом», - подумал я, но
Александр Семенович вдруг протянул мне монету в двадцать копеек.
- Держи! - командир хитровато улыбался.
- Это не моя, - сказал я, решив, что он нашел монету и теперь возвращает.
- Возьми, возьми! Только не лети… - неожиданно сказал он.
Я не мог понять, шутит он или говорит серьезно, однако монету взял.
- Тебе сколько платят за летный час на химработах? – еще больше озадачил меня командир нелепым вопросом (уж он-то хорошо знал расценки).
- Ну, рубль двадцать, - я все еще не мог понять, куда он клонит.
Александр Семенович подошел ко мне вплотную и назидательно, как тупому ученику стал вдалбливать:
- А сколько полетов ты сделаешь за летный час, если полет длится десять минут? Всего шесть полетов! Правильно?
Я кивнул, а командир, теперь уже снисходительно улыбаясь, продолжал:
- Значит, за один полет ты заработаешь... сколько?
- Двадцать копеек, - сказал я притихшим голосом, все еще в душе не соглашаясь с ним.
Если бы не эти разговоры, я бы успел слетать. Двадцать копеек по тем временам – это буханка белого хлеба. И вообще: птичка по зернышку…
Александр Семенович прервал мои мысли и заговорил серьезно:
- Когда я был таким пацаном как ты, мне приходилось на фронте летать на передовую, вывозить раненых. Садился и взлетал на самолете По-2 среди воронок, под обстрелом. Но то была война, и риск был оправдан, а тебе, зачем сейчас рисковать?
Он кивнул в сторону наступающей грозовой тучи:
- С грозой не шутят! Всегда оценивай обстановку перед полетом. И если есть сомнения лететь или не лететь, то помни, что полет тебе, стоит двадцать копеек. А стоит ли рисковать за двадцать копеек?..
Командир повернулся, и махнул рукой авиатехнику:
- Готовь стоянку, будем заруливать!
Нехотя я поставил на стоянке свой самолет рядом с самолетом командира. По-прежнему на востоке висела гряда белоснежной кучевки.
Но не прошло и четверти часа, как порывистый ветер, поднимая пыль и высохшую траву, ворвался на площадку. Внезапно вокруг потемнело. Мы с авиатехником едва успели пришвартовать самолет, как, сверкнув извилистым ручейком сверху вниз, свинцовое небо расколола молния. Следом залпом прокатились громовые раскаты. Мы заскочили в самолет. Косой ливень яростно забарабанил по фонарю кабины. Порывы ветра свирепо били в левый борт, расшатывая легкий самолет. Было слышно, как в кабине и где-то в фюзеляже что-то глухо скрипело. Казалось, от напора ветра швартовочные узлы не выдержат и самолет перевернет.
Наблюдая разыгравшуюся стихию из кабины самолета, я представил, что в эту минуту нахожусь в воздухе, и мне стало не по себе...
Гроза закончилась так же внезапно, как и началась. В лучах выглянувшего из-за туч солнца, словно мириадами брильянтов засверкала мокрая трава. Я вылез из самолета. Стояла необычная тишина, и до самого горизонта местность искрилась яркими красками.
Командир уже стоял возле своего самолета и смотрел в небо. Повернувшись ко мне, он неожиданно спросил:
- Ну, и как нам сейчас поступить? Дождь ведь закончился.
Я сдвинул плечами. Он командир, он и принимает решение. Ведь площадка наверняка раскисла, да и по технологии сразу после дождя опрыскивать растения не рекомендуется.
С некоторой неуверенностью я сказал, что летать пока нельзя. Александр Семенович одобряюще произнес:
- Все правильно. И запомни: если не знаешь, как поступить, поступай по закону, то есть, по инструкции, понял?
Я кивнул, и впервые с уважением и благодарностью посмотрел на этого мудрого сутулого человека. Ведь вскоре мне предстояла самостоятельная работа в отрыве от базы, когда спросить будет некого, и командир приучал меня, принимать решения и брать ответственность на себя.
Конкурс «Алые паруса любви» по теме «Дело моей жизни», Двадцать копеек - ДИПЛОМ МАГИСТРА 22.04.2014.