Чёрная Роза, авантюрно-любовный роман, 10

               
                27. В заведении мадам  Аллегры.

     В ночь накануне свадьбы Доминик де Руссильон и Рауля де Ноайля  герцог де Немюр  сидел у окна в комнате на втором этаже своего дворца и медленно  напивался. Перед ним стояли пять  бутылок с вином, и две уже были осушены до дна. Герцог презирал тех, кто заливает свое горе спиртным;  но вот настал и его час. А  горе почему-то не заливалось. Наоборот, тоска все больше стискивала  сердце, и забвение не наступало. И казалось, что ум  становится все острее, глаз—зорче, слух—тоньше.               
      Глядя в окно на соседний дворец  де Ноайля, Робер  отчетливо видел спальню, которая была уже полностью отделана для завтрашней первой  брачной ночи. Каждый день в течение этой последней недели,  возвращаясь в свой дворец, де Немюр давал себе зарок—не заходить на эту половину и не  глядеть  на дворец  ненавистного кузена. И каждый день, словно его тащили  на веревке, преодолевая собственное сопротивление, он подходил к окну—и смотрел, как отделывают спальню Рауля.
    Сегодня утром она была полностью готова. Повешены золотистые парчовые занавеси. Кровать посередине  комнаты украшена роскошным балдахином, синим, затканным золотыми цветами. На постели лежало одеяло из золотистого атласа и гора подушек в  блестящих синих наволочках .
    Прищурившись, де Немюр мог увидеть даже узор на одеяле—белых ангелочков с пушистыми крылышками. Завтра вечером, уже через каких-нибудь двадцать часов, под этим одеялом будет лежать обнаженная Доминик…И Рауль придет к ней.               
    Де Немюра заколотило.Он хотел встать и уйти—но не мог даже шевельнуться. Хотел отвести взгляд от этой разукрашенной спальни, ждущей счастливых молодоженов - но и это было свыше его сил.
    О, Рауль!  Ты приготовил мне самую изощренную пытку! Даже Бланш ,при всем ее воображении, не смогла бы придумать ничего  более мучительного,  более страшного, более безжалостного!               
    Де Немюр был уверен в том, что его кузен не зря выбрал именно эту комнату, расположенную так, что ее было прекрасно видно из дворца напротив. Робер был уверен также и в том, что завтра парчовые занавеси в этой комнате не будут задернуты на ночь.   « Рауль ХОЧЕТ, чтобы я всё видел, всё, что будет там происходить завтра ночью. Он уверен, что я буду здесь…и буду смотреть, как он в первый раз овладеет своей женой!»               
     Де Немюр заскрежетал зубами. Он ничего не мог сделать. Ничего! Рауль выполнил свою часть обещания, — он все это время относился к Доминик , как честный и верный рыцарь. Как нежный, любящий и преданный жених. Робер ничего не мог поставить ему в вину, - де Ноайль вел себя безупречно. И завтра при всех назовет Доминик своей. И ни Робер де Немюр,ни рыцарь Мишель де Круа,ни виллан Мишель, - никто уже не сможет помочь Доминик, вмешаться в ее жизнь, защитить ее, если ей будет грозить опасность.
    Герцог откупорил третью бутылку и яростно начал лить вино прямо в рот, жадно глотая  обжигающую рубиновую жидкость. Где же оно, забвение? Он всегда считал ревность низменным и подлым чувством, сродни зависти. И никогда не испытывал её. Впрочем, и любил он только одну женщину до Доминик — Эстефанию. Но Эстефания не давала ему поводов для ревности; конечно, она была жизнерадостна, весела и кокетлива. Но все же он всегда был уверен в ее любви, даже когда она иногда, чтобы подразнить его, начинала флиртовать с другими мужчинами.
    Но теперь де Немюр понял, что значит ревновать по-настоящему. Все пытки, которым подвергла его в свое время королева в замке Шинон, меркли перед  муками, терзавшими его на протяжение всего времени ухаживания Рауля за графиней де Руссильон. И все те муки были опять-таки ничтожны в сравнении с тем, что он переживал сейчас.
    С чем это можно было сравнить? С когтями тигра, терзающими обнаженные живот и пах? С клещами палача, вырывающими еще бьющееся сердце прямо из  грудной клетки?  С  разъедающей всё кислотой, приготовленной алхимиком, которую льет кто-то безжалостной рукой прямо в мозг?
     Горело и плавилось все тело герцога. Казалось, не было места, куда бы ни проникла боль, где бы ни жег огонь, где бы ни рвали когти.
    «Доминик! Я тебя теряю. Но ты и не была никогда моей. Ты никогда не любила меня. А если бы даже и полюбила…Разве мог бы я сделать тебя своей?»
    «Любовница!» Это слово было ему ненавистно, так же, как и «любовник». А кем бы стала Доминик, если бы пошла на связь с ним? Что бы он мог предложить ей, кроме этого позорного звания? Ничего. И дети, если бы они родились, то были бы бастардами. В просторечии—ублюдками. Ублюдками его, герцога де Немюра! И его любовницы.
 Нет, он никогда не смог бы пойти на это. Не смог бы предложить Доминик такую позорную связь.               
   «…А Рауль предложил ей руку — открыто и честно. Он имеет право на это. А ты уже женат, Робер де Немюр! У тебя есть жена.  Уже больше четырех лет есть! – Язвил себя  герцог. - Ты обвенчан. Ты  дал все клятвы, все обеты. И обратной дороги нет!»
     Иногда он спрашивал себя:  а мог бы он полюбить теперь  свою жену? Если бы произошло чудо,— и она вдруг вышла из монастыря,  и явилась  к нему? Мог бы он забыть сестру жены, Мари-Доминик, и стать счастливым с Мари-Флоранс?
    Он не мог дать ответ на этот вопрос. Но в глубине души понимал, что Доминик он все равно не забудет. Она была слишком живая, искренняя, непосредственная.
     Дело было даже не в ее редкостной красоте,— ведь Мари-Флоранс не уступала младшей сестре в этом. Но  характер Доминик,  в котором так божественно сочетались нежность, мягкость, веселость, великодушие, остроумие, -  с решительностью,  безудержной отвагой, любовью к риску и приключениям… Такого характера де Немюр не встречал ни у одной женщины.
    Она покорила его. Возможно, еще тогда,когда он увидел Доминик  впервые— в Руссильоне, из окна, когда она, эта рыжая бестия,  внизу на площадке замка сражалась с Жан-Жаком.  Но то была только куколка, - и вот она сбросила свой кокон и вылетела оттуда прекрасным яркокрылым мотыльком.
     Он вспоминал  все их встречи. Их было не так много, - но каждая из них была незабываема для него. Он помнил каждое ее слово, каждое движение, помнил, во что она была одета при этих встречах  и как были уложены ее роскошные волосы.  Это колдовство. Она — колдунья, приворожившая его.   
     Де Немюр пытался  не раз  за  то время, что Доминик провела в Париже, стряхнуть с себя магию ее очарования; он приписывал ей недостатки, уверял  сам себя , что под этой прекрасной оболочкой скрыта женщина, полностью похожая на других а, быть может, даже худшая.  Он пытался обвинить ее, например, в жестокости, - когда на охоте она смотрела на агонизирующего оленя. Но де Немюр взглянул в глаза Доминик, наполнившиеся слезами, - и понял, как  она страдает.               
     Когда Робер и барон де Парди встретили  Доминик  на пути в столицу, и девушка сказала Этьену , что едет в Париж, чтобы найти там себе выгодного жениха,  герцог только усмехнулся ее явной лжи. Но потом он много раз вспоминал эти слова графини, и почти уверил себя в том, что именно за этим Доминик и отправилась, - ведь она выбрала не кого-нибудь, а богатого и знатного герцога де Ноайля.
    Но, если ею двигали лишь корысть и алчность, почему тогда она не остановила свой взгляд на нем, на де Немюре? Куда более богатом и могущественном вельможе, к тому же не скрывающем свой интерес к ней  и, как должно было ей казаться, абсолютно свободном?
      Де Немюр знал и о других воздыхателях графини де Руссильон, также холостых и богатых юношах из прекрасных семейств, которых покорила эта лангедокская красавица. А Рауль был любовником королевы, и Доминик не могла не знать этого. Но это, как ни удивительно, - ведь она была горда! -  не остановило девушку. Ей нужен был именно Рауль, и никто другой!
    Значит, здесь была не корысть. Неужели - любовь с первого взгляда? Но тогда как объяснить тот взор, которым Доминик посмотрела на де Немюра тогда, на дороге?  Герцог не мог ошибиться,— это был взор влюбленной женщины. Женщины, которая говорит: «Я твоя! Твоя навсегда!»
     Как это было понимать? Она приняла его тогда за Рауля? Конечно, Робер и де Ноайль похожи. И де Немюр  был в шлеме с опущенным забралом. Но где Рауль и Доминик  могли  повстречаться? Де Ноайль ни разу не был в Руссильоне, - Робер это хорошо знал. К тому же, Доминик четыре года провела в монастыре,— получается, как раз те четыре года, что Черная Роза продолжал воевать, перед тем, как вернуться в Руссильон за своей женой Мари-Флоранс.  И  вышла  девушка  из обители  буквально за день до  кончины своего отца,— об этом де Немюр узнал от Розамонды. Так что заподозрить Доминик  в том, что она уже была  знакома с Раулем,  когда де Немюр  изображал рыцаря Мишеля де Круа, герцог никак не мог.
     Ненависть Доминик к Черной Розе, превратившаяся за четыре проведенных в монастыре года в нечто прямо противоположное, и даже похожее на любовь, - тоже смущала Робера. Он не мог понять такой перемены. Даже если  девушка и узнала, находясь в обители, о  настоящих его деяниях, - откуда этот восторг, с каким Доминик пела о Черной Розе в музыкальной комнате? А эта вышивка с загадочным всадником в маске, на которую девушка явно потратила много времени  и в которую , без сомнения, вложила всю силу своей любви к нему?
     « Она влюблена в Черную Розу? Но он же муж ее сестры! Она видела его всего один раз в жизни, - Робер невольно думал о себе  в третьем  лице.— И при чем здесь тогда Рауль? Он—не Черная Роза, и никогда им не был.»
      С Доминик были сплошные загадки! И он не мог разгадать ее!
     Одно Робер знал твердо, - она его ненавидела! И, хотя он и понимал причины этой ненависти,—  те страшные слухи, что ходили о нем, о  его склонности к насилию, о поруганной и выбросившейся из окна невесте, о королеве, наконец…Все же в глубине души его всегда теплилась надежда, что Доминик узнает правду, или сможет сама во всем разобраться, с ее умом, со склонностью к анализу.
     Но в рыцарском зале, когда они оказались практически наедине, и он попытался признаться ей в своих чувствах, - какой безудержной яростью сверкнули ее  темно-синие глаза! Как брезгливо искривились ее губы! В выражении ее прекрасного лица он прочитал свой приговор - смертный приговор своей любви!
     Де Немюр проиграл. «Рауль! Ты всегда завидовал мне. Моему богатству, титулам, моей власти, моей славе. Я презирал твои низменные чувства. А теперь я сам завидую тебе! Ты обошел меня, дорогой кузен. И слава, и богатства, и титулы,— я бы все это без сожаления бросил к ногам твоей невесты. Почти уже жены. Но ничего этого ей не нужно. Рауль!..Почему именно ты? Я отдал бы ее сам, сам проводил бы к алтарю, с улыбкой, без слова сожаления. Отдал бы любому. Но - только не тебе, Рауль де Ноайль! Ты не заслужил такого счастья,  зверь, негодяй, подонок!»
    Робер отшвырнул  в угол комнаты третью  опустевшую бутылку и взялся за четвертую.
    О, он бы стал  рабом Доминик.  Растоптал бы свою гордость, унижался бы, как жалкий пес, который, побитый хозяином, скуля и поджав хвост, ползет, чтобы лизнуть кончик сапога своего повелителя! В затуманенном винными парами мозгу герцога вставали сцены его полного подчинения Доминик. Он бы спал у ее дверей, как собака. Целовал бы края ее одежды, следы ее ног. Если бы она приказывала ему молчать,— он молчал бы месяцами, годами;  приказала бы ему поехать за чем-нибудь на край света,— он бы безропотно отправился в дорогу,  как верный паладин, и не вернулся бы, не выполнив ее волю… Теперь де Немюр понимал Бланш, которая тоже готова была унижаться, чтобы сделать его своим.
    Бланш!  Как кстати он вспомнил о ней! Не отправиться ли ему в Реймс, к королеве? Пусть хоть ОНА, наконец, станет счастлива, пусть исполнится ее заветное желание! Он приедет в Реймс,— и станет ее любовником. К тому же... К тому же Реймс довольно  далеко от Парижа. Если де Немюр уедет — сейчас же! — то завтрашнюю ночь, первую брачную ночь Доминик и Рауля, он, де Немюр, не увидит. Не будет этой пытки, этой муки…этого ада!
    Робер уже начал вставать со стула. Но  какой-то внутренний голос, - даже не голос, а голосок, противный и писклявый, - пропищал ему  в ухо: «Даже если ты и уедешь в Реймс, - ты все равно вернешься завтра вечером сюда, Робер де Немюр! Ты загонишь двух, трех лошадей, - но к ночи ты будешь тут, около этого окна!»
      Голосок был прав. И Робер сел вновь.               
      Голова его начинала немного кружиться. Он вытянул  правую руку, чтобы посмотреть, не дрожат ли пальцы. Кажется, еще не дрожат. Он разглядывал эту, почти не действующую, руку, и думал о том, что прошло уже более  шести месяцев с тех пор, как его ранили под Тулузой, а пальцы по-прежнему не слушаются. Он мог держать в правой руке меч всего несколько минут, а потом пальцы  слабели и разжимались. Врач сказал, что это из-за разрезанного сухожилия, и что, при ежедневных тренировках, пальцы вновь обретут силу. Но де Немюр упражнялся каждый день, по нескольку часов,— а толку было мало. «Надо поехать в Севилью.Там много мавританских врачей. Их восточная медицина  и массаж помогли бы мне.»
     Но мысль о руке была мимолетной. И вновь сознание его устремилось к ужасающей действительности. Любимая женщина выходит замуж. И сделать уже ничего нельзя. Ничего! Она любит Рауля. И совсем скоро будет принадлежать ему.
    А ему, герцогу де Немюру, остается только сидеть здесь и пить в одиночестве. Боже, как он одинок!..
    Робер обвел комнату начинавшим стекленеть взглядом. Она вдруг стала ему ненавистна, как  и весь его роскошный дворец. « Уйти, бежать  отсюда! Куда? Не все ли равно? Сесть на коня…Проскакать на нем двадцать, тридцать лье…Пока он не падет подо мной. Да…на коня…»  - И он снова начал подниматься. -« Я одинок! Ни одна женщина не нужна мне…ни одна, только Доминик!»
     «Но почему именно она? Разве не все они,  в сущности, одинаковы? У всех есть руки, ноги, грудь, бедра. И все остальное?— цинично подумал он.— В темноте все они неразличимы. Быть может, я  вовсе и не люблю Доминик? Я просто хочу ее? А хочу потому, что у меня слишком давно не было женщины. Да, это так. Я об этом просто не подумал. Дело не в любви. А в желании! Мне нужна женшина - и, когда я удовлетворю свое желание, я и не вспомню про графиню де Руссильон, будущую герцогиню де Ноайль. Мысли о ней исчезнут, ревность пройдет,  и мне будет все равно, что завтра она выходит замуж. Все равно, за кого. Я забуду о Доминик! Я освобожусь от ее чар!»
     Он встал и слегка пошатнулся. Но сжал зубы и твердым шагом пошел к дверям, нацепляя на ходу черный  плащ и пояс с кинжалом. К чертям собачьим! Он идет в бордель - и проведет там веселую ночь, ночь наслаждений и удовольствий, ночь плотских утех! И утром даже тень воспоминания о Доминик не проскользнет в его памяти!
    Де Немюр вспомнил еще, выходя, о маске. Знатные аристократы редко посещали подобные заведения с открытыми лицами. Как он ни ненавидел маскарады, - после того, что случилось с Эстефанией, после того, как ему пришлось носить маску более пяти лет, под именем Черной Розы, - но он все же предпочитал пойти в бордель, оставшись неузнанным.
    Пришлось вернуться и надеть черную маску. Теперь он был одет во все черное — с ног до головы. Герцог сам оседлал своего гнедого, вывел его за ограду дворца и вскочил на него. В Париже  было довольно много публичных домов. Де Немюр , конечно, бывал в них, и не один раз, и до поездки в Испанию, где он встретил свою первую любовь—Эстефанию. И  после ее смерти, когда он приехал в столицу ко двору Людовика Восьмого. В последний раз он посещал подобное заведение, кажется, около шести лет назад. На Рю де Плезир. Да, это был бордель  мадам  Аллегры, один из самых изысканных и предназначенных исключительно для людей из  высшего сословия. Туда Робер сегодня ночью и отправится.
     На колокольне церкви Сен-Жермен-л-Оксерруа било четыре  часа, когда Робер де Немюр осадил коня около двери заведения мадам  Аллегры—весьма респектабельного вида двухэтажного дома. По обе  стороны  двери были зажжены факелы. Герцог ударил молотком  по  медной  дощечке у входа,  изнутри отворилось маленькое зарешеченное окошко, и  позднего посетителя осмотрели с ног до головы. Затем дверь отворилась, и он въехал в довольно просторный двор. Подбежавший слуга помог герцогу слезть с лошади и сразу увел ее в конюшню. Другой слуга распахнул дверь, ведущую в так называемую приемную залу.
     Поездка верхом по свежему  воздуху немного встряхнула сильно охмелевшего де Немюра; голова его начала проясняться. Но все же он все еще был пьян,  хотя внешне этого почти не было заметно. Напиваясь, он бледнел; и сейчас смуглое лицо его было бледным, и серые глаза в прорезях маски посветлели и стали как будто стеклянными.
 Но шел он твердым и ровным шагом, и язык его не заплетался, когда он, войдя в залу, отвечал на приветствие маленькой и полной мадам  Аллегры, хозяйки заведения. Это была жизнерадостная толстушка со всегда улыбающимся ротиком и нарумяненными пухлыми щечками.
 - Монсеньор! — воскликнула мадам, спускаясь по  широкой лестнице, покрытой красным ковром и ведущей в комнаты  работавших в этом доме девиц.— Какой приятный сюрприз! — И она присела перед герцогом в низком реверансе. Если бы де Немюр был трезв, он, возможно, заметил бы, что, хотя губы толстушки и улыбаются, но как-то странно дрожат, и во взгляде ее больших карих глаз мелькнуло что-то, похожее на страх. Но Робер этого не заметил, хотя и обратил внимание на обращение к нему  «монсеньор». Вряд ли мадам могла  помнить герцога, через столько лет, даже с ее профессиональной памятью; но, возможно, она всех посетителей величала этим знатным титулом, чтобы подольститься к ним.
 -Чего бы хотелось монсеньору?— продолжала мадам  Аллегра.
     Чего бы ему хотелось?..Чтобы здесь, и немедленно, появилась Доминик де Руссильон, а все остальное исчезло к дьяволу, -  вот чего ему хотелось! Но он сказал:
 - Мне нужна женщина.
 - О, конечно! — сказала мадам, - каких предпочитает монсеньор? Есть премилые девочки четырнадцати лет;  если они староваты, имеются и двенадцати- и десятилетние. А четырем  моим ангелочкам всего восемь, но, поверьте, они обворожительны и очень умны. Все сделают сами; вам не надо будет ничему их учить.
     Губы де Немюра искривились, лицо побледнело еще больше. Ему  страшно  захотелось надавать по нарумяненным щекам этой мерзкой женщине. Он с трудом сдержался.
 -  Меня интересуют девушки постарше—шестнадцать, семнадцать лет.
 - О, монсеньор! Тут у меня настоящий цветник! Вы будете очарованы. Блондинки, брюнетки, худенькие, полненькие. Какие вам больше по вкусу?
 - Пусть придут все ваши  девушки. Я посмотрю на них и  сам выберу.
 - Один момент. Жермен! — крикнула хозяйка тощему подростку, сидевшему на верхней ступеньке лестницы в ожидании приказаний госпожи. Он  все это время таращился на замаскированного де Немюра ,прячась за балясинами перил.— Ты слышал, что хочет монсеньор? Пусть все свободные девушки немедленно придут сюда!
     Подросток вскочил и исчез в полутьме коридора на втором этаже. Не прошло и трех минут, как появились девицы и стали спускаться вниз, а затем встали перед де Немюром, выстроившись в почти правильную шеренгу. Их было около дюжины, все, действительно, довольно привлекательные и миловидные.
     Одеты они были пестро и ярко, и держались почти все свободно и даже вызывающе,— у большинства были обнажены плечи, а у некоторых и грудь, длинные юбки многие откровенно приподняли выше колен, показывая стройные или полные ноги. На лицах девиц были профессиональные зазывающие улыбки, которые, однако, как-то померкли и потускнели, когда де Немюр приблизился  к ним и пошел вдоль шеренги,  пристально разглядывая  каждую из них  своими светлыми глазами. Но мадам  Аллегра  за спиной герцога сделала своим подчиненным  страшное лицо, и девицы снова вымученно заулыбались.
      Де Немюр всматривался в девушек. Ни одна из них ему не нравилась, ни одна не вызывала волнения в крови. Блондинки…шатенки…брюнетки…рыжая девица—но уж слишком рыжая…Он обошел весь ряд, так никого и не выбрав.
 - Ну что, монсеньор?— спросила его мадам.— Похоже, девушки вам не нравятся? Здесь лучшие из лучших, поверьте. Умеют всё. Искусны, как вакханки! Может, у вас есть какие-то ОСОБЫЕ желания? У нас есть комната, в которой мои крошки исполнят любое из них.
     Девицы переглянулись между собой при этих словах хозяйки и  даже  побледнели. Но де Немюр не заметил этого. Он обернулся к  мадам.
 - Нет ли у вас рыжеволосой девушки? С очень белой кожей и синими глазами?— спросил он.
    И вновь девицы переглянулись. На этот раз улыбки их окончательно исчезли; они с ужасом   посмотрели на Робера. Даже щеки мадам  Аллегры  под слоем румян стали белыми.
 - Рыжеволосой девушки?— пробормотала мадам.— С синими глазами?..Нет, монсеньор. Нет…Вернее…была такая…но сейчас ее нет.
 - Жаль, - сказал де Немюр. Он вновь повернулся к девицам, которые тут же постарались принять безмятежный вид. Одна из них, предпоследняя с правого края, привлекла его внимание. Она была брюнеткой;  волосы ее цвета воронова крыла были сзади забраны в пышный конский хвост; у нее была  ослепительно белая кожа и темно-голубые глаза. В отличие от других девушек  она совсем не улыбалась ему, а, когда он проходил мимо нее, не посмотрела ему зазывно в глаза, а, наоборот, полуотвернулась. На ней было легкое льняное платье светло-серого цвета; плечи она не обнажила, а закутала в цветастую цыганскую шаль, как будто ей было холодно.
    Направляясь к ней, де Немюр заметил, что она,  хотя и опустив глаза, внимательно наблюдает за ним из-под длинных ресниц.Что-то было в посадке ее головы, в  гордом развороте плеч, что  вдруг напомнило ему Доминик. Робер подошел к девушке и приподнял ее подбородок. Она с вызовом взглянула голубыми глазами в его серые. Но, кроме  вызова, тут были и ненависть, и отвращение, и страх. Что-то шевельнулось в нем при этом ее  взгляде. Так же смотрела на него  и Доминик в  рыцарском зале.
     «Почему эта девушка так смотрит на меня?— подумал де Немюр.—Я вижу ее в первый раз в жизни.»  Но этот ее взор начал пробуждать в нем желание. Наконец-то!
 -Я беру эту девушку, - сказал он и , вытащив из кошелька несколько крупных золотых  монет, высыпал их в жадно подставленную пухлую ладошку хозяйки. Остальные девицы чуть слышно облегченно вздохнули  и заулыбались уже естественнее.
 - О, монсеньор! У вас такой тонкий вкус! Эта девушка—само совершенство, уж можете мне поверить! —угодливо воскликнула мадам  Аллегра.—Что ты стоишь как статуя Мадонны? — прикрикнула она на девушку, выбранную де Немюром. - Возьми свечу и ступай с монсеньором наверх. Вы ничего не желаете более, монсеньор? Вина? Фруктов?
 -Ничего, - отвечал герцог и последовал за девушкой на второй этаж. Они прошли по длинному коридору мимо нескольких комнат; из-за дверей одних раздавались смех и крики, из-за других — сладострастные стоны.
     Девушка открыла одну из  дальних дверей и вошла в небольшую комнату, обставленную с претензией на роскошь, но все же довольно убогую. Большую часть этого помещения занимала, конечно, кровать, с балдахином из потертого вишневого бархата, с деревянными резными столбиками, покрытыми  полустершейся позолотой.
    Пока девушка зажигала от своей свечки три свечи в медном канделябре на прикроватном столике у окна, герцог начал раздеваться. Он отстегнул  и бросил на пол у изножья постели  пояс с кинжалом; туда же полетели  плащ и вся его одежда, кроме черной маски; затем де Немюр   лег на кровать на спину, закинув руки за голову. Простыни пахли, к его удивлению, довольно приятно, чистотой и каким-то цветочным легким ароматом. Похоже, до Робера у девушки сегодня не было клиентов. Это ему понравилось. Но не понравилось , как она посмотрела на него, когда зажгла свечи в канделябре и оглянулась на него. Сейчас, в полумраке спальни, ее глаза очень напоминали синие глаза Доминик. И опять герцог увидал в них ненависть и тщательно скрываемый страх.
    Хотя сознание Робера все еще было затуманено винными парами, но мысль о том, что он поступил довольно неосторожно, не положив кинжал рядом с собой , как делал это всегда, а оставив его  далеко от себя в ногах кровати, пришла ему на ум. Но вставать и шарить по полу под одеждой, ища оружие, теперь было довольно смешно. И он остался лежать на постели.
    Девушка подошла к кровати, стянула с плеч и тоже бросила на пол шаль и начала медленно, явно заученными  движениями стесняющейся и впервые отдающейся мужчине девственницы,  снимать с себя платье. Наконец, она осталась полностью обнаженной. Подняв руку, девушка вытащила из своего хвоста на затылке  заколку и помотала головой. Волосы ее крупными кольцами рассыпались по плечам, груди и спине.
    Робер смотрел на нее. Она была очень хороша. У нее была красивая высокая грудь с темными сосками, плоский живот и тонкая талия; ноги были безупречно стройны и длинны. Фигура ее напоминала фигуру Доминик; белая кожа — алебастровую кожу Доминик. Глаза были почти такого же оттенка. Но это не была Доминик; и герцог с удивлением понял, что ничего не чувствует к этой  нагой красавице.
     Девушка тоже  глядела на де Немюра. Герцог заметил на ее лице странное выражение -  удивление, смешанное с какой-то досадой. Может быть, она видела, что он не возбуждается,  и это  злило ее?  Ведь ее красота была безупречна.
      Но голос ее звучал нежно и мягко, когда она сказала — голос у нее был хрипловатый и довольно низкий:
 - Подождите. Сейчас я помогу вам.
    Девушка легко вскочила на кровать и легла между  ног де Немюра. Ее длинные черные шелковистые волосы как плащом покрыли низ его живота. Но, стоило ее пальцам коснуться его, как герцог, вместо того чтобы почувствовать прилив желания, ощутил омерзение. Он представил себе, как завтра ночью, возможно…возможно, Доминик точно так же ляжет в ногах у  обнаженного Рауля.
    Робер стиснул зубы, превозмогая подступившую тошноту. Приподнялся и схватил девушку за волосы. Она вскрикнула  – но не от боли, он не был слишком груб, - а от страха.
 -Чего ты испугалась?— спросил он.—Я просто не хочу ТАК. Иди ко мне. Ложись рядом.
     Она  покорно подвинулась вверх и легла бок о бок  с ним. Он слышал ее быстрое дыхание. Она все-таки была напугана…Но чем?
     Де Немюр повернулся к ней и провел рукой по ее лицу, по губам. Она задрожала от этого его прикосновения; но это не была дрожь удовольствия. Опять страх? Может, она  девственница?..Чушь! Хозяйка бы не продала ему ее так дешево.
     Он лег на девушку, слегка развел ей коленом ноги и прильнул губами к ее груди. От нее пахло очень приятно, тоже  каким-то цветочным ароматом. Он поцеловал ее соски и обвел языком темные ареолы. Она  выгнулась под ним, и герцог почувствовал, что она слегка расслабилась. И, одновременно с этим, — что он сам, наконец, начинает возбуждаться. И тут она  широко раздвинула ноги и обвила ими его бедра.
     И желание снова исчезло. Потому что Робер представил себе Доминик, лежащую так же под Раулем. Раздвигающую ноги, чтобы глубже  принять его кузена. И  де Немюр заскрежетал зубами от бессильной ярости, и скатился с девушки.
     Она села на постели и посмотрела на него испуганным и вопрошающим взглядом.
 -Что с вами?— спросила она.
 - Не знаю, -ответил де Немюр. Может, это начало импотенции? Да, наверное. Вот было бы смешно, если бы он все-таки отправился  в  Реймс, к Бланш! И там, в постели королевы, потерпел бы неудачу! Он подумал, какое лицо было бы у Бланш, если бы сейчас  ОНА  лежала рядом с ним. Наверное, она тут же приказала  бы его четвертовать! Столько лет мечтать о нем, - и –вот, пожалуйста, ваше величество! Герцог де Немюр, ваш любимый Роберто—полный импотент!
    Мысль о своей несостоятельности  в постели почему-то не вызвала в герцоге того ужаса, который должен был бы охватить его, как любого нормального мужчину, познавшего подобный крах. « Ну и что?— почти равнодушно подумал он.—Теперь я точно все брошу и уйду в монастырь. Жена—монашка. Муж—монах…И к черту все и вся!»
 - Как тебя зовут?—спросил он у девушки.
 - Меня? Риголетта.
    Он удивился.
- У всех девушек в вашем борделе такие веселые имена? (от гл. rigoler—смеяться)
- Да. Мадам нравятся веселые прозвища.
- А твое настоящее имя?
- Я его не помню,-сказала девушка.
- Ну хорошо, Риголетта… Я буду называть  тебя Доминик. Ты не против?
      Она вздрогнула. Голос ее  вдруг сорвался и она ответила шепотом:
 - Называйте как  вам будет угодно…
 - Давай попробуем еще раз. В последний раз. Делай со мной все, что хочешь! Но, пожалуйста,  пробуди  меня.
      Она кивнула .                – Хорошо. Подождите минутку. - И соскочила с постели.
      Де Немюр  глубоко вздохнул, закрыл глаза и вцепился пальцами в простыни под собой. Если и сейчас ничего не получится, — он завтра же  уйдет в монастырь!
 - Доминик…Доминик… - шептал он ее имя, как заклинание. Может, это поможет?
     Девушка  вернулась на постель и начала устраиваться между его ног.
     Он сказал:
 - Риголетта! У тебя веселое имя. А ты даже не улыбалась мне в нижней зале.
     Она ответила:
 - Сейчас, монсеньор. Сейчас я начну не улыбаться…а хохотать!
     Что-то в ее  напряженном голосе, - или даже в интонации, с какой она произнесла эту фразу, - насторожило де Немюра. Он чуть разомкнул веки и сквозь ресницы, слегка приподняв голову, взглянул на Риголетту. И вовремя.
    Она, полулежа между его ног, подняла руку, и  изумленный герцог увидел  в этой руке  свой собственный кинжал. Девушка занесла его над  пахом де Немюра…Герцога спасла лишь мгновенная реакция. Он откатился в сторону — но не рассчитал движения, поскольку все еще был не совсем трезв, и упал с постели  на пол. А  девушка с нечленораздельным криком вонзила клинок в кровать в то место, где только что лежал Робер.
     Падая, герцог ударился головой об угол прикроватного столика  у окна; он почти потерял сознание, и спасло его только то, что стоявший на столике шандал покачнулся и рухнул прямо на де Немюра.
     Свечи обожгли обнаженную кожу Робера, и он  пришел в себя.  Риголетта же, рыча, выдернула из кровати глубоко воткнутый  кинжал и прямо с постели прыгнула на герцога, оседлав его сверху. Однако, время было упущено девушкой; де Немюр был готов к нападению и легко перехватил ее руку с кинжалом.  Робер сжал пальцы на запястье Риголетты, и она, вскрикнув, уронила клинок. Но сдаваться она все-таки не собиралась ; шипя, как дикая кошка, она норовила или укусить, или исцарапать герцога. Ему пришлось несладко, но он все же сбросил ее с себя, перехватил обе ее руки и завел их ей за голову. Тогда девушка начала брыкаться, норовя ударить де Немюра в пах.
     « Вот тигрица!»  - подумал он, сразу вспомнив другую подобную сцену, в собственном замке Немюр-сюр-Сен,— тогда он почти так же боролся с обнаженной Бланш де Кастиль. Но королева была беременна, и он не мог применить полную силу; сейчас же перед ним была всего лишь потаскушка…и, скорее всего, нанятая его драгоценным кузеном.    
     Поэтому де Немюр, видя, что она никак не хочет успокоиться, просто сдавил слегка ее горло; девушка почти сразу обмякла. Робер смотрел на нее, стоя над нею на  коленях  и  тяжело дыша. Неужели ее, действительно, нанял Рауль? Это было первое предположение, пришедшее ему в голову. Но нет, не сходилось. Даже если Рауль или кто-то из его людей проследили за де Немюром до этого  борделя…Откуда они могли знать, что герцог выберет именно эту девицу? Нет. Она уже внизу смотрела на него с ненавистью. Откуда она его знает, - и что он мог ей сделать?
     Раздумывая над этим,  Робер по-прежнему был настороже. Хмель полностью выветрился из его головы. И, как всегда, близкая опасность обострила все  чувства герцога,—зрачки его глаз расширились, и он видел всю комнату, как будто она была  ярко освещена; слух улавливал малейший шорох. Поэтому, когда дверь практически бесшумно отворилась, и в  комнату Риголетты  крадучись вошел человек, де Немюр моментально обернулся, схватив свой кинжал и приготовившись к новой схватке.
     Герцог сразу узнал этого пришельца,— это был тот щуплый мальчишка-подросток, которого мадам  Аллегра  назвала Жерменом и который  давеча ходил за девицами. Мальчишка стоял в дверях, вглядываясь в темноту. В руке он держал нож; но рука эта дрожала, и зубы подростка клацали от страха. Так ничего и не разглядев, Жермен двинулся вперед, выставив перед собой нож. Сделав несколько неуверенных шагов к кровати, он тихо, дрожащим голосом, позвал:
 - Риголетта!..
     Робер поднялся с колен, и мальчишка, увидев его  высокую фигуру  на фоне окна, сдавленно вскрикнул. Нож заходил ходуном в его руке.
 -Что…что вы с ней сделали?—спросил Жермен.—Вы убили ее?…вы…вы просто чудовище…
     Де Немюру невольно понравился этот мальчишка. Он дрожал как осиновый лист, но пришел сюда , чтобы защитить свою возлюбленную, - или кем ему приходилась эта девушка.
 - Она жива, - спокойно сказал герцог, кладя кинжал на столик.— Оставь оружие, иди сюда и помоги мне положить ее на кровать.— Его уверенный и твердый, привыкший повелевать голос , как и на войне, когда он командовал сотнями людей, не мог не возыметь такого же действия на этого мальчишку. Жермен бросил нож и, подбежав к де Немюру, помог герцогу поднять Риголетту. Вдвоем они уложили ее на постель, и Робер, встряхнув ее за плечи, начал растирать ей мочки ушей, зная, что этим можно привести человека в чувство. Девушка застонала. Робер сказал мальчику:
 - Зажги свет. Сейчас она очнется.
    Пока Жермен устанавливал шандал на столике и зажигал свечи, Риголетта полностью пришла в себя. Она села на кровати и, хлопая  большими глазами,  в удивлении переводила взгляд с  де Немюра на Жермена и обратно,  явно пораженная, что она еще жива.
    Герцог уже одел штаны и застегивал  камизу, тоже не спуская с девушки глаз.
 -Ну, а теперь,  - сказал он, скрещивая на груди руки, - мне бы очень хотелось знать, за что ты собиралась сделать меня евнухом?
     Риголетта глубоко вздохнула.
 - Она была моей лучшей подругой… -хрипло произнесла она.— Моей единственной подругой в этом проклятом месте. Мы вместе хотели бежать отсюда. Я, она и Жермен, который любил почти так же как меня. Втроем…
 - Кто—она?— недоумевающе спросил де Немюр.
 - Кто?..Та девушка, которую ты четыре ночи назад зарезал здесь.
    До сознания де Немюра начал доходить смысл того, что она сказала. Он вспомнил и то, что было внизу, в зале, когда он спрашивал о рыжеволосой девушке, и  ответ побледневшей как мел  под слоем румян хозяйки…
 - Как она выглядела?— его голос тоже сразу охрип.
    Риголетта с бессильной ненавистью смотрела в его светлые глаза в прорезях черной маски.
 - Ты забыл? О да, такие как мы  быстро забываются. Она была моя ровесница. Рыжие кудри, кожа еще белее, чем у меня…и глаза –синие, как васильки. -Девушка  вдруг всхлипнула.—Она была такая красивая! И еще совсем не испорченная. Не развратная, как все здесь. Ее звали Нинон. Но ты, когда насиловал и убивал ее, кричал:«Доминик»! Я все слышала! Наши  с нею комнаты были рядом. Я не знала, что она мертва. И дала тебе уйти. А, когда вошла к ней…Вся комната была залита ее кровью. Не было места на полу и  на постели, где бы  не было крови…Ты нанес ей двадцать ударов кинжалом. За что?..За что?..
     Де Немюр почувствовал, как его начинает трясти. Рауль!..О, даже в аду содрогнутся от твоих преступлений!
 - Это был не я… --прошептал он, качая головой.
 -Я узнала тебя, чудовище! Зверь! Фигура, волосы…И твои глаза - разве такие  можно забыть?..Ты хорошо заплатил хозяйке, чтобы она молчала. Нинон похоронили тихо и быстро, в ту же ночь. А комнату просто закрыли на ключ…Это был ты!..Ты!..Я хотела, чтобы ты возбудился…в последний раз…Хотела откромсать тебе то, что делает тебя мужчиной. Но ты не достоин этого звания. Не достоин даже имени человека!..О, почему, почему ты не зарезал и меня? —И она зарыдала.
    Жермен все это время стоял и  молча смотрел то на герцога, то на Риголетту. Вдруг он сказал:
 - Риголетта, а, может быть, это все-таки не он? Ведь , когда он вышел из этого дома, я держал ему лошадь. И он прыгнул на нее и сдернул с лица маску. И ускакал…Я хорошо помню его лицо.
 - В таком случае, - сказал Робер, - посмотри на меня - и попробуй скажи, что это был я!—И он сорвал с лица  свою маску. Жермен взглянул ему в лицо — и даже отскочил .
 - Риголетта! — воскликнул мальчик.— Это не он! Похож.. но это точно не он!
    Девушка перестала рыдать. Она вдруг соскользнула с кровати и, упав на колени перед де Немюром, стала целовать ему ноги.
 - О, простите…простите меня! Я ошиблась! Я вас чуть не изувечила!..Простите меня, монсеньор!
 - Встань, - сказал он, поморщившись.— Не унижайся. Я понимаю твою ошибку.Я знаю человека, который  сделал это с твоей несчастной подругой. Он, действительно, очень похож на меня. Ошибиться было нетрудно. Поверь — он заплатит за свои  гнусные злодеяния; и очень скоро!
     Девушка поднялась с колен.
 - Откуда ты родом? И как попала в Париж?— спросил ее герцог.
 - Я из  Шампани. Приехала из деревни. Думала, найду здесь работу…
 - Ты, наверное, должна хозяйке?
 -Да, кучу денег. Ведь она приютила меня, обогрела…дала кров и стол. Я не знала, что творится в этом доме. Я никогда не видала такой роскоши. И мадам была сама доброта. В первый раз меня чем-то опоили,— и я ничего больше не помню. С этого и началось... Но все равно я всегда хотела бежать отсюда!
 -Я заплачу мадам  Аллегре, - и за тебя, и за Жермена. Вот тебе тридцать золотых ливров,— этого хватит, чтобы купить двух лошадей, добраться до Шампани и даже купить там маленький домик. Не попадайся больше в подобные ловушки, Риголетта. И, я уверен, вернувшись на родину, ты опять начнешь смеяться, - но уже от чистого сердца!
…Через час  Робер был уже далеко от борделя мадам   Аллегры. Било уже шесть с четвертью; и надо было многое успеть. 
     Венчание Доминик и Рауля было назначено на двенадцать дня.  Сначала герцог  хотел ехать к Розамонде  и рассказать ей  о новом ужасном преступлении ее брата. Но поверит ли де Немюру Розамонда? Она, кажется, догадывалась все это время, что Робер испытывает к  невесте брата  отнюдь не  родственные чувства.
    Не подумает ли герцогиня, что де Немюр просто оговаривает Рауля, чтобы расстроить свадьбу девушки, которую он, Робер,любит ?..Как ни доверяет кузену Розамонда, как ни уважает, - но в этой ситуации она, наверняка, примет сторону родного брата. Этот замысел отпадал.
    Если бы двор и король с королевой были здесь, в Париже, герцог мог бы броситься к ногам Людовика и умолить короля  подписать приказ об аресте де Ноайля. Его величество не отказал бы в этой просьбе своему дяде. И вряд ли даже Бланш де Кастиль, королева-регентша, посмела бы оспорить решение своего, хотя и маленького, но все же  царственного, сына. Но Людовик был слишком далеко, в Реймсе. И этот замысел тоже был невыполним.
     Оставалось одно. И для выполнения задуманного требовались энергия, быстрота и четкость. И Робер поскакал в свой замок Немюр-сюр-Сен, чтобы все подготовить для этого замысла. Он был в замке в  восемь утра, загнав коня до полусмерти,  и  тотчас собрал вокруг себя всю прислугу.
     Все внимательно выслушали  приказания  своего господина  и бросились выполнять их. А де Немюр позвал к себе своего врача, Леклера, и велел тому приготовить сок белладонны*. Доминик не должна узнать  Робера, - вернее, не должна узнать в нём герцога де Немюра.

*Сок белладонны (красавки) издавна употреблялся для расширения зрачков глаз, делая цвет радужки черной.

               
                Часть 3. Зарождение любви.               

                1. Похищение.

      В утро своей свадьбы и Рауль в своем дворце Ноайль, и Доминик в покоях Розамонды в королевском дворце, встали рано. Рауля разбудил в восемь утра посланный от Франсуа с запиской. В записке от верного шпиона де Ноайля говорилось, что герцог де Немюр ночью выпил четыре бутылки вина, затем отправился в бордель, а в шесть утра покинул Париж через Сент-Антуанские ворота. Рауль вздохнул с невольным облегчением. Любимый братец уехал из Парижа! Напился…Переспал со шлюхой…и все-таки уехал! С одной стороны, де Ноайлю очень хотелось, чтобы его кузен увидел из окон своего дворца первую брачную ночь Доминик; с другой—Рауль все же очень опасался бешеной ярости Робера. Но, похоже, де Немюр уехал далеко. Возможно, в Реймс, где сейчас весь двор?
   Рауль усмехнулся. Де Немюр был в борделе… Конечно, кузен туда отправился из-за Доминик! Из-за того, что хотел ее. Что ему была невыносима мысль о том, что сегодня вечером Доминик, девственной и прекрасной, будет обладать он, Рауль де Ноайль! А Роберу, законному мужу Доминик, досталась этой ночью дешевая, грязная, побывавшая в постели с сотней мужчин, шлюшка! Рауль рассмеялся. Глаза его блестели, сон окончательно покинул молодого человека. Осталось ждать уже недолго! Венчание ровно в полдень. Затем—обед и танцы здесь, во дворце Ноайль. Гостей и приглашенных совсем немного! И можно даже намекнуть им, что герцог с юной женой устали. И хотят пораньше лечь спать.
   «Доминик! Ты станешь моей через каких-нибудь двенадцать часов, а, может, и раньше!»-И он начал одевать свой белый, приготовленный для свадебного торжества, костюм.
  …Дом вскочила в семь утра. Она все равно почти не спала, охваченная радостным возбуждением. Через пять часов она выходит замуж! Во второй раз! За того же человека, за Черную Розу, за Рауля, герцога де Ноайля! О, какое блаженство—знать, что совсем скоро они будут принадлежать друг другу! Принадлежать навсегда!
Как отличалась сегодняшняя свадьба Доминик от той, что была четыре года назад в Руссильонском замке! Тогда она шла под венец, уверенная, что это просто игра, что после свадьбы она снимет вуаль и платье — и забудет о Черной Розе навсегда. А потом—страшное открытие,—что она вышла замуж по-настоящему!..Ужас, охвативший ее при этом известии. Скорбный взгляд отца. Соболезнующие взоры слуг. Ее собственная бессильная ярость. Ненависть к тому, кто навсегда стал ее супругом перед Богом…Жизнь, казалось тогда несчастной девочке, кончилась с этой ужасной свадьбой!
    А сейчас… Сейчас Доминик была уверена, что впереди ее ждет только счастье. Безоблачное, полное. Любовь Рауля, его сердце, верное, пламенное, нежное, доброе, которое будет биться лишь для нее! Ничто, ничто не омрачит никогда их семейное счастье! У них будут дети. Много детей. Сначала—мальчик-похожий на Рауля, темноволосый, голубоглазый. Затем—девочка, похожая на свою маму. Ну, и еще дети…Не меньше шести, уж это точно! Рауль никогда не заговаривал о детях; но, конечно, он тоже мечтает о них, как и она.
   «Возможно, уже сегодня ночью я забеременею,- подумала Дом. — Ведь это иногда происходит очень быстро! Я постараюсь не тянуть с этим! Рауль, наверняка, мечтает о наследнике.- Она подошла к зеркалу в своей спальне, совсем нагая, и провела рукой по своему плоскому животу.—Быть может, уже сегодня ночью в этом животе зародится новая жизнь…Жизнь, которую подарит мне мой муж!»
   Она мечтательно смотрела на свое обнаженное отражение. Скоро, очень скоро Рауль увидит ее такой; и возжелает ее в стократ больше!
    Она помнила каждое слово Черной Розы, произнесенное тогда в комнате сестричек,—как он собирается овладеть своей женой в первый раз. Еще тогда, тринадцатилетней девочкой, она завороженно слушала герцога. А теперь Доминик лучше знала себя и свое тело; и жаркая волна захлестывала ее с ног до головы, когда она думала о своей первой брачной ночи.
    Впрочем, один раз она видела, как любят друг друга супруги. Когда ей было двенадцать, ее отца и всех его дочерей пригласили на свадьбу в деревню. Доминик нравились деревенские свадьбы,— на них можно было и поесть, и поплясать незатейливые крестьянские танцы. Жених был деревенский староста, и граф Руссильон решил милостиво снизойти до этого приглашения. Когда граф и его дочери появились в церкви, обряд уже подходил к концу. Дом поразилась тогда красоте невесты,— девочка была едва ли на год старше ее самой, и очень хороша; и , в то же время, безобразию жениха—мужчины около пятидесяти, коротконогого, тучного, с огромным прыщеватым носом, черной бородой и большой лысиной на голове.
…Через месяц после этой свадьбы Доминик со своими друзьями-мальчиками купались в реке. Они поплыли наперегонки по течению, и вскоре мальчишки все-таки обогнали ее и скрылись вдалеке за излучиной. Дом, расстроенная и слегка утомившаяся, вылезла на берег и легла на лугу, подставив тело ласковым солнечным лучам. Вдруг совсем рядом она услышала стоны. Что это?..Судя по голосу, стонала женщина. Затем послышались странные звуки, напоминающие негромкие шлепки.
   Дом приподнялась и испуганно взглянула в ту сторону. Около дерева, в пяти туазах от нее, она увидела двух оседланных мулов. Рядом, под деревом, стояли двое — мужчина и женщина. Женщину, которая стояла к Доминик лицом, прижатая спиной к стволу, девочка сразу узнала — это была та самая невеста старосты. Рубашка на ней была распахнута, и маленькие белые груди торчали наружу, юбка была задрана до пояса. Мужчина был повернут спиной к Дом. Это был, без сомнения, сам староста, — Доминик узнала его кривые короткие ноги и большую сверкающую на солнце лысину. Староста был полностью обнажен, и Дом вздрогнула от отвращения,—все его тело—ноги, спина, руки, даже ягодицы были покрыты густой черной шерстью. Он крепко прижимал свою жену к дереву; заросшие черными длинными волосами руки его шарили по ее телу и мяли маленькие груди, а ягодицы делали ритмичные быстрые движения, вызывавшие звуки, похожие на шлепки. Девушка — назвать ее женщиной было довольно трудно,— обхватила его кривые черные ноги своими стройными белыми ножками; руки ее то висли бессильно, как плети, вдоль тела, то обнимали волосатую спину мужа, впиваясь в нее ногтями. Лицо ее было странно напряженным и очень красным, глаза почти закатились, из полуоткрытого рта вырывались стоны, переходящие постепенно в какие-то дикие выкрики. Вдруг она содрогнулась —и забилась, как вытащенная на берег из воды рыбка, крепко обнимая мужа; староста тоже вздрогнул всем телом и как-то обмяк, положив черную голову на ее плечо; и они вместе, не разжимая объятий, опустились в траву, откуда раздались теперь уже звуки поцелуев, смешанных с нежным шепотом. «Тебе было хорошо?»-спрашивал староста. «О да… Такое блаженство! Я так тебя люблю!» - отвечала его юная жена.
Доминик, которой вдруг стало очень жарко, соскользнула в воду и поплыла назад, где они с мальчиками оставили свою одежду. Когда девочка рассказала товарищам ее игр об увиденном, как о некоем непонятном происшествии, они лишь посмеялись над ней. Пьер сказал тогда: « Это они занимались любовью, Дом. »
   Ей было трудно в это поверить. Этот мужчина, заросший и уродливый, как лесной бог Пан—и юная перелестная девушка, похожая на нимфу. Неужели она может ЛЮБИТЬ своего страшного мужа? Филипп с видом знатока добавил: « Мужчина может быть не слишком красивым и молодым. Но, если он умеет обращаться с женщиной, как этот староста,— то его жена не станет искать приключений на стороне. Этот ее муж умеет доставить ей удовольствие. И поэтому брак их будет счастливым и удачным!»
« Но, разве,- спросила у приятелей Доминик, - муж и жена не должны лежать в постели? Разве можно любить друг друга, стоя под деревом?» И опять Пьер и Филипп смеялись.
« Дом! Любовью можно заниматься не только в кровати! Под деревом… На дереве… Где угодно—лишь бы мужчине и женщине этого хотелось!» « Прежде всего—мужчине.» - возразил Филипп, и оба мальчика, с бесстыдством юности, которая все знает, ничего еще не попробовав, начали объяснять Дом, как люди занимаются любовью, и откуда берутся дети.
  Так Доминик увидела, как происходит то, что должно было сегодня случиться и с нею. «Только мой муж—не уродливый Пан. Он—бог Аполлон, молодой и прекрасный! Я уверена
- с ним я познаю блаженство, какое и не снилось той бедной деревенской девушке! »
Доминик долго стояла, мечтая, перед зеркалом. Пока в ее комнату не заглянула Розамонда.
- Ты уже не спишь? — ласково улыбаясь будущей невестке, сказала герцогиня.— Тогда давай одеваться и причесываться. Не будем будить Адель. Я сама помогу тебе.
На одевание и, затем, укладку волос ушло около двух часов. Доминик, обычно не капризной и придирчивой, никак не нравилась собственная прическа,- Розамонда терпеливо, понимая нервно-возбужденное состояние невесты, заплетала ее волосы сначала в две косы ; затем так же терпеливо расплетала и заплетала одну косу, которая тоже чем-то Доминик раздражала. Затем сестра Рауля укладывала кудри девушки высоко на голове в виде короны,закалывая множеством заколок; но и корона не устраивала Дом, и заколки вынимались вновь.
  Наконец, как это часто бывает, Дом все-таки выбрала первый вариант - две косы, уложенные вокруг головы. В уши Доминик вставила рубиновые серьги, на шею, поверх малинового свадебного платья, повесила колье - драгоценности, которые ей подарил Рауль. А под платьем, на длинной серебряной цепочке, висело у Дом на груди кольцо Черной Розы с его вензелем,- то, которое девушка должна была передать жениху в церкви перед самым венчанием.
  Наконец, невеста была полностью готова. Она встала и, подхватив длинный тяжелый шлейф, подошла к зеркалу. Из него на Доминик смотрела девушка ослепительной красоты. Щеки ее разрумянились, губы сами собой сложились в счастливую белозубую улыбку, глаза засияли так, что затмили своим блеском сверкание рубинов и бриллиантов в колье на ее груди. О, как Доминик была счастлива!
Розамонда смотрела на нее с восхищением и даже оттенком легкой зависти.
- Ты так прекрасна,- сказала герцогиня тихо.— Сегодня самый незабываемый, самый счастливый день в твоей жизни! Когда-то и я мечтала о такой свадьбе с Анри де Брие...-Голос ее чуть дрогнул. Доминик живо обернулась к ней и обняла.
- Розамонда! Сестричка! Не плачь, ради Бога!
- Нет, нет… Не обращай внимания, Доминик. Это сейчас пройдет. Поверь — это от радости за вас с Раулем…
- Я знаю, как ты любила Анри, Розамонда. И он, поверь, он тоже очень тебя любил! — вырвалось у Дом.
- Откуда ты это знаешь? — удивилась Розамонда.
- Я слышала… давно. Твой жених приезжал в Руссильон с Черной Розой и говорил с герцогом о тебе. С таким восторгом! С таким преклонением! Он был очень красивый, твой граф де Брие! Я помню его лицо, его золотистые волосы. Мне кажется, он был очень добрый и очень благородный молодой человек.
- Да…Это правда. Анри был лучшим, благороднейшим человеком на земле!
- Ну…Здесь я с тобой, извини, не соглашусь. Лучшим человеком на земле является, конечно, Черная Роза! — воскликнула, не сдержавшись, Доминик.
   Розамонда удивленно посмотрела на нее:
- Черная Роза?..Но при чем здесь он? Он же давно погиб?
- При том, Розамонда! При том. Ты, разве, не знаешь, КТО скрывался под именем Черной Розы?
- Нет. Я знаю, что Анри сражался вместе с ним. Он писал мне о Черной Розе. Но никогда не упоминал его имени. Кажется, это была какая-то тайна…
- Да, - прошептала Доминик, - тайна.- Ей неудержимо захотелось поделиться этой тайной с Розамондой. Открыть ей, что Черная Роза — Рауль. И что она, Доминик, уже четыре года является его законной женой, потому что вышла за него замуж , притворившись своей сестрой Флоранс. Она уже открыла рот, чтобы рассказать обо всем этом будущей сестре,- но в комнату вбежала камеристка Адель и, чуть не плача, сказала:
- Госпожа! До вашего венчания час с небольшим. Неужели вы не повидаетесь перед свадьбой с моей мамой—вашей старой кормилицей, с вашим молочным братом Пьером, с Филиппом?..Они так надеются, что вы про них не забыли и навестите их!
- О да! Конечно! — воскликнула Дом. — Розамонда! Я съезжу к Элизе, Пьеру и Филиппу? На полчасика, не больше!Дай мне свой портшез!
- А вдруг ты опоздаешь к венчанию, Доминик? — встревожилась та.- Давай я поеду с тобой!
- Как я смогу опоздать? Тут ехать десять минут! Я вернусь скоро. И мы вместе поедем к церкви Святой Екатерины! Ведь и она совсем близко от королевского дворца!
    Через пять минут Доминик в подвенечном уборе в портшезе герцогини де Ноайль четыре носильщика несли из королевского дворца к особняку отца на улице Амбуаз.
   Элиза, Пьер и Филипп выбежали из дома навстречу роскошным носилкам. Доминик вышла из них, и верные ее слуги замерли, глядя на нее, прекрасную как никогда в жизни.
- Ах, госпожа Доминик! — воскликнула старая кормилица по-окситански. — Вот уж не думала, что увижу такую красоту! А платье-то!..А драгоценности!..— И она благоговейно прикоснулась к краю платья Дом сморщенной смуглой рукой.
Пьер и Филипп вообще ничего не могли выговорить,—они просто остолбенели.
- Мальчики, дорогие мои! Ведь это же я! – улыбаясь, сказала Доминик.— Я все та же. Ну, не стойте же как столбы, скажите хоть что-нибудь!
- Ох, госпожа… - с трудом вымолвил Пьер. — Вы самая красивая невеста на свете.
- И самая счастливая, милый Пьер! — рассмеялась Дом. - Помните, как я выходила замуж в Руссильоне? Теперь все иначе! Я выхожу за того же человека,-но теперь я его не ненавижу,-а обожаю! И нет в мире никого счастливее меня!
  Она обняла их всех и расцеловала. У них было достаточно денег, и они могли вернуться в Руссильон, или остаться в Париже,- Доминик решила взять в Прованс, куда они с Раулем отправлялись завтра утром, после брачной ночи, только камеристку Адель.
  …Теперь Дом надо было возвращаться во дворец к Розамонде. Девушка села в портшез и приказала носильщикам доставить ее обратно на остров Ситэ. Но, едва они завернули за угол, как портшез резко остановился, опустился на землю, затем послышались какие-то звуки, напомнившие шум короткой схватки, - и, прежде чем Дом догадалась выглянуть в окно и посмотреть, что происходит, дверцы распахнулись, и в носилки с двух сторон впрыгнули двое мужчин, настолько выразительной и ужасающей внешности, что Доминик моментально похолодела: это были самые настоящие грабители!.. Они уселись напротив Дом и молча уставились на нее. В руках у обоих были обнаженные ножи.
   Оба были огромного роста, просто великаны, с широченными плечами и мускулистыми руками. Один из них был мавр или что-то вроде этого, почти черный, абсолютно лысый, с маленькими темными глазами без ресниц и бровей и отвислыми полными губами; другой был светлокожий, но еще более страшный, - у него через все лицо, прямо посередине, шел безобразный рваный шрам, начинавшийся на лбу, деливший нос на две части и заканчивавшийся чуть выше верхней губы.
   Наверное, даже встретившись с этими громилами где-нибудь на улице, в людном месте, Доминик бы испытала страх; что уж говорить об ее теперешнем состоянии, когда она оказалась с ними один на один в закрытых носилках, которые к тому же, явно бегом, носильщики—и наверняка уже другие — потащили неизвестно куда!..
   Всю ее обычную отвагу как ветром сдуло, - она вжалась в спинку сиденья, с ужасом глядя на эти зверские физиономии и на их большие ножи, не в силах ни позвать на помошь, ни даже промолвить хоть слово. Один из громил, тот, что со шрамом, довольно кивнул головой и даже слегка улыбнулся, обнажив желтые огромные зубы, больше напоминающие клыки, и сказал басом:
- Правильно, красавица. Не нужно кричать. Сидите тихо — и никто вам зла не сделает. А начнете звать на помощь—придется заткнуть ваш прелестный ротик. А нам, поверьте, вовсе этого не хочется.
    Доминик начинала приходить в себя. Да, это грабители!..Разбойники!..Они увидели ее в роскошном платье и драгоценностях, да еще садящуюся в портшез без всякого сопровождения,—и решили воспользоваться этим. Но почему они просто не сорвали с нее украшения и не убежали,— а везут куда-то? Что им ЕЩЕ нужно?..
- Если вам нужны мои драгоценности,- наконец, смогла сказать она,- возьмите их. И портшез тоже можете взять. Но позвольте мне выйти. У меня сегодня свадьба…Меньше чем через час....
   Верзилы насмешливо переглянулись.
- Нет, - сказал тот же, со шрамом, - мы не можем вас выпустить. Протяните-ка мне свои лапки. Я должен их связать, - не бойтесь, больно не будет, я туго не свяжу.
   Доминик заколебалась. Тогда мавр молча схватил ее за запястья одной рукой и, не успела девушка и глазом моргнуть, как громила со шрамом связал их веревкой. Затем посмотрел в окно и ухмыльнулся:
- Уже Сент-Антуанские ворота… Хорошо! Исмаил! Зажми нашей птичке рот, чтобы она, не дай Бог, не крикнула!
   Мавр закрыл Доминик рот своей огромной черной лапищей,- и носилки вынесли из Парижа мимо заставы и стоявших у ворот стражников с алебардами. Мавр освободил рот девушки.
Портшез несли еще несколько минут; затем носилки опустили на землю.
- Мы должны пересесть на лошадей, графиня, - сказал разбойник со шрамом. — Нас уже ждут.
  ...Он назвал Доминик графиней! Значит… значит, они знают, кто она?.. Значит, это не простые грабители! Это не ограбление—а самое настоящее похищение! Эти громилы вывезли ее из Парижа… Все было подготовлено заранее… Здесь стоят лошади и ждут их!
   И ее повезут неизвестно куда, но все дальше от Рауля, все дальше от ожидавшего ее счастья? Ну нет! Она не позволит так легко похитить ее! Не на ту напали!
- Я не выйду из носилок,- довольно твердо сказала Дом. — Снимайте с меня драгоценности…да хоть и платье — и проваливайте! — Чего ей было действительно не жаль — так это гарнитура, подаренного Раулем. Потому что колье и серьги были связаны с де Немюром.
   Бандиты опять переглянулись. Оба улыбнулись на ее слова. Вдруг мавр с необычайной легкостью подхватил Доминик и, перекинув через плечо, вылез из портшеза. Девушка начала молотить его связанными руками по спине, а потом вцепилась зубами в его могучее плечо, и, похоже, укусила довольно болезненно, потому что он слегка вскрикнул, но тут же засмеялся и сказал по-испански, самому себе:
- Ну и чертовка! Хозяин не зря приказал быть с ней поосторожней!
   В двух шагах от носилок герцогини де Ноайль, действительно, стояли две лошади, великолепные гнедые, которых держал под уздцы сообщник похитителей. Как только Исмаил вытащил Доминик из портшеза, носильщики подняли этот последний и понесли обратно в сторону заставы, явно собираясь вернуться в Париж. А мавр закинул сопротивляющуюся и брыкающуюся Доминик и посадил ее боком на одного из гнедых. Громила со шрамом вскочил в седло сзади пленницы и взял в руки поводья, как бы заключив ее в кольцо своих рук, а мавр сел на вторую лошадь.
   Прежде чем Доминик успела понять, что громила собирается делать, он достал откуда-то длинную черную вуаль и накинул похищенной на голову. Вуаль почти полностью покрыла девушку, так что роскошное свадебное платье не стало видно. Мало того, вуаль оказалась настолько плотной, что Доминик практически лишилась возможности видеть. Потом громила пустил коня рысью, крепко прижав к себе пленницу своими огромными лапищами. Судя по топоту копыт, мавр скакал в двух-трех туазах впереди.
   Ослепшая, со связанными руками, Доминик пылала от унижения, ярости и страха одновременно. Но мозг ее продолжал работать в бешеном темпе, сопоставляя, анализируя, обдумывая… Итак, эти бандиты кем-то наняты, чтобы увезти ее из города. Кем? Кто их хозяин?
   Впрочем, нетрудно было догадаться. Дрожь пробежала по ее телу. Де Немюр!..Конечно, это он, больше некому! Он подсматривал за ней, обнаженной, в первый же день ее приезда в столицу. Преследовал ее по пятам все то время, что она жила в Париже. Пытался даже признаться ей в любви в рыцарском зале. Этот насильник, убийца собственной невесты, негодяй без совести и чести! Это он приказал похитить ее, да еще в день ее свадьбы!..
   Как только Доминик подумала об этом отвратительном человеке, как тут же почувствовала прилив сил и мужества. Вряд ли этот бандит со шрамом – презренный наймит! - воспользуется своим ножом, если она попытается бежать. Она нужна де Немюру живая! Если бы не ее связанные руки и это тяжелое неудобное платье.. Впрочем, веревка стягивала запястья и впрямь не очень туго. Можно было попробовать освободить руки. При такой бешеной скачке осторожные движения девушки вряд ли будут очень заметны. Но она решила еще отвлечь как-то внимание похитителя.
- Куда вы меня везете? — спросила Доминик, приступая к осуществлению задуманного, энергично работая запястьями и потихоньку ослабляя веревку.
- В то место, где вы будете в полной безопасности, мадам,- ответил громила.
- И вы думаете, что у меня нет друзей? Родственников, которые начнут совсем скоро искать меня? Мой жених… -тголос ее все-таки сорвался,- мой жених найдет меня, куда бы вы меня не увезли. И, знайте,- тогда вам всем не поздоровится — и вам двоим, и вашему гнусному хозяину!
- А с чего вы взяли, что у нас есть хозяин? — с интересом спросил верзила.
- Потому что ваш мерзкий приятель-мавр сказал про хозяина. И потому что я прекрасно знаю, кто вас нанял. И мой жених, Рауль де Ноайль, тоже об этом догадается, и очень скоро! Это — герцог де Немюр!
    Она думала, что бандит как-то выдаст себя, услышав это имя; но голос его не дрогнул и прозвучал совершенно спокойно:
- Де Немюр? Впервые слышу о таком, мадам! — и добавил: -  А вы знаете испанский, не так ли? Потому что Исмаил не говорит по-французски, хотя и все понимает!
    Доминик было все равно, что она выдала свое знание испанского. Она сжала зубы. Веревка постепенно поддавалась. Она уже расширилась настолько, что, при желании, девушка могла освободить запястья. Да, она освободит их — и попытается спрыгнуть с лошади! Она не очень представляла, что будет делать дальше, даже и с не связанными руками. Но, быть может, на дороге окажутся люди, которые помогут ей, защитят от ее гнусных похитителей?..
    И тут раздался голос Исмаила, по-прежнему едущего впереди, - он крикнул по-испански:
- Гастон! Хозяин едет! — И конь мавра перешел на легкий галоп.
   Хозяин! Де Немюр!..Доминик услышала впереди приближающийся дробный топот копыт. Да, кто-то скакал рысью им навстречу!..
   Отчаянье и ужас овладели девушкой. Времени на раздумья не оставалось. Она изо всех сил лягнула своего похитителя пятками ниже колена. Он вскрикнул от боли и выпустил пленницу, а она резким рывком освободила от веревки руки и спрыгнула с лошади почти на полном скаку.
    Ей повезло — она оказалась в высокой траве, смягчившей падение; и ей не повезло — трава эта росла на краю обрыва, и упавшая Доминик, все еще закутанная в вуаль и ничего не видящая, покатилась прямо к нему. Девушка попыталась хоть за что-то ухватиться, - но было поздно… мгновение,— и она уже летела вниз с высоты не менее пяти туазов.
    Кажется, мысль о том, что сейчас она разобьется насмерть, если внизу — твердая земля или камни, все-таки успела промелькнуть у Доминик, пока она летела вниз… и тут она оказалась в воде, причем сразу ушла на самое дно. Ноги девушки ощутили его илистую вязкую поверхность; Дом каким-то чудом стянула с себя вуаль, оттолкнулась и начала медленно всплывать наверх, ощутив несказанную радость оттого, что может вновь видеть.
    Всплыть оказалось, однако, не просто; ее платье, которое и сухое-то было нелегким, пропитавшись водой, стало тяжелым, как будто сделанным из свинца. К тому же, вынырнув на поверхность, жадно заглотив воздух и попытавшись плыть, девушка вдруг поняла, что шлейф за что-то внизу зацепился, - возможно, под водой была какая-то коряга.
  Доминик судорожно начала дергать за него, пытаясь порвать или отцепить; но ткань была слишком прочна, и освободиться девушке не удавалось. Она истратила на эти тщетные попытки все свои силы; ей казалось теперь, что все,что на ней надето, неудержимо тянет ее вниз, - и тяжелое атласное платье, и рубиновое колье, и даже серьги в ушах. Кто-то внизу, было такое чувство, дергал за шлейф, как за веревку, и тащил девушку туда, на дно. Ах, если бы Доминик была нагая,- она, плававшая как рыба, уже давно была бы далеко! А сейчас она барахталась на одном месте, теряя остатки сил.
    Дом ушла под воду. Вынырнула , глотнув воды, вновь. Успела, все-таки, расстегнуть колье, которое алой змейкой поплыло в темную мутную глубину. Платье стало совсем каменным. Девушка с ужасом поняла, что тонет. Она бросила последний взор на обрывистый берег, с которого упала в воду, — и увидела там мавра и бандита со шрамом. И еще на самом краю обрыва стоял человек в белом и в белой полумаске. В руке он сжимал кинжал. Доминик уже стала уходить под воду, когда этот человек взмахнул руками и ласточкой прыгнул с обрыва вниз головой.
  …Доминик ненадолго пришла в себя, лежа на траве под деревьями. Сначала к ней вернулся слух, и она услышала мужские голоса. Потом она ощутила,что кто-то легко, как перышко, подхватывает ее и несет, нежно и крепко прижимая к себе. Голова Дом покоилась на чьей-то теплой груди, и прямо под ее ухом билось быстрыми толчками чье-то сердце. Ей было уютно в этих надежных руках! Конечно, это был Рауль — кто же еще? Кто еще мог быть так нежен...так силен?..В чьих объятиях она могла чувствовать себя в такой безопасности?.. Только в его — в объятиях Рауля, любимого герцога Черная Роза.
  Доминик открыла глаза. Но мужчина, который нес ее, был не Рауль. На нем была белая маска. Она приподняла голову и посмотрела в его смуглое лицо снизу вверх. Да, она знала этот подбородок. И этот крепко сжатый рот… Де Немюр! Это он, он!
   Но вот мужчина взглянул ей в лицо, — и Доминик в нестерпимом ужасе увидела, что это и не де Немюр. Глаза у него были абсолютно, неестественно черные… Страшные глаза! Доминик вскрикнула — и снова лишилась чувств.


В продолжении:

...Доминик, охнув, не без труда выдернула меч. Кровь неожиданно сильно забила из раны; белый колет моментально пропитался ею, и похититель Доминик, зашатавшись от резкой потери крови, упал к ногам девушки. Тяжело дыша, она наклонилась к нему, — он лежал на спине, — и наступила ногой ему на грудь, приставив к его сердцу меч.
Она увидела, как быстро бледнеет его лицо, становясь таким же белым, как и маска. Кровь страшным темно-красным пятном расползалась по паркету...

...Когда он склонился над ее рукой, Доминик вдохнула запах его волос… и вдруг все поплыло перед ее глазами. Это был тот же чарующий волшебный аромат. который исходил и от герцога де Немюра.
А он перевернул ее кисть — и поцеловал в раскрытую ладонь. Казалось, ток пробежал по руке Доминик от кончиков пальцев до самого плеча. Дом задрожала… Этот аромат… этот поцелуй… Он поднял голову, взглянул в ее лицо, — и увидел, как темнеют ее синие глаза, как удивленно приоткрылся рот. Де Немюр не выдержал — и, забыв обо всем, потянулся к ней и приник к ее губам, прежде чем девушка успела отстраниться...