,
У МЕНЯ В ПРИКУПЕ 4 ШЕСТЕРКИ
Если к праздничным дням 1-2 мая и дню Победы (9 мая) прибавить выходные да еще с большим трудом "вымолить" недельку в счет отпуска, то можно было на пару недель отправиться в хороший поход в Крым или на Кавказ. Вас, наверное, интересует, почему надо было вымаливать часть своего кровного отпуска? Дело в том, что в застойные времена строго не разрешалось брать отпуск за свой счет, а деление его на части допускалось только в исключительных случаях (свадьба или похороны) и не как уж для 10-12 человек одновременно из одного отдела (в данном случае из ЦЗЛ - Центральной Заводской Лаборатории, где мы все туристы работали). К тому же еще могли пришить "политику", что мы увиливаем от первомайской демонстрации. Приходилось пускаться на всякие ухищрения, чтобы пойти в поход. То посвящали поход какой-нибудь годовщине (основанию завода, дню Победы или Революции), то ли каким-либо научно-географическим изысканиям. Мы все туристы были членами географического общества. Кстати, это общество как-то профинансировало наш поход на Кавказ с заданием изучить быт и нравы высокогорных чабанов. В отчете об этом исследовании мы сравнили жизнь и характер чабанов в северной (сваны) и южной (абхазцы) сторонах Главного Кавказского хребта. Первые были мрачными, не бритыми, подавленными, плотоядно смотрели на наших женщин, тогда как абхазцы были веселыми и гостеприимными. Угощали нас кислым молоком (айраном) с мамалыгой. Когда мы уходили от них, нагруженные рюкзаками, их детишки бежали за нами и спрашивали: - почему вы несете эти мешки на себе и идете пешком? У вас, что нет машин? Эту разницу в характере чабанов мы в своем отчете объяснили тем, что сваны выезжали летом на высокогорные пастбища в одиночку, а абхазцы - целыми семьями. Руководителям географического общества отчет очень понравился.
Вернемся к нашим баранам. На этот раз, т.е. в мае 1973г. мы пошли в поход по Восточному Крыму. Напросился с нами идти и Виталий Загорский. Компания собралась довольно представительная. Смотрю на одну из фоток, сделанных в том походе: впереди с гитарой в руке Виталий Загорский, за ним Таня Козлова, Люда Сагура, Лена Яриз, Толя Попов, Шура Мурина, Юра Забалуев и замыкает Леонид Ильич Головко также с гитарой. На картинке нет Люды Анисимовой и меня – кто-то не попал в кадр, а кто-то фотографировал. Да, «иных уж нет, а те далече…». Кстати, эту фотографию поместил Миша Вульфович в свой эпохальный труд «Тернистый путь…»(страницы истории ЦЗЛ). Несмотря на чрезмерную тучность Загорского (более 100 кг.) мы его все-таки взяли - очень уж он был компанейским мужичком, отлично играл на гитаре, знал много песен и имел не плохой голос. У Виталия во всех городах были друзья-товарищи. Одну гитару мы взяли с собой ещё из дома. Виталию она не понравилась. И вот, когда мы высадились из поезда в Симферополе Виталий куда-то исчез. Через некоторое время появился с ещё одной гитарой, и с ним его друг ещё со студенческих московских лет – прокурор Симферополя. Как и все "артисты" Виталий любил выпить, а если знал, что где-то есть спиртное, то не мог успокоиться, пока к нему не приложится. Для непредвиденного случая в походах у нас всегда был спирт. Такой случай имел место, когда Саша Бондарь и Вася Семенякин (ЦЗЛовские инженеры) на утренней заре, когда мы еще спали, ловили форель в горной кавказской речке. К ним подошел какой-то человек: - Ну, ребятки, как клюет?
- Да вот немного наловили (показывают ему улов)
- Так, одна, две....семь. Платите, штраф по 20 руб. за каждую форель (оказалось, что их засек егерь)
Пришлось откупиться спиртом, а то нам не хватило бы денег на обратный путь.
Так вот, идем мы по Восточному Крыму, конечно горной его части. На бивуаках Загорский был душой общества, много пел и рассказывал анекдоты. Особенно запомнилась студенческая песня шестидесятых годов. Там был такой припев:
Немножко люблю, немножко боюсь.
А, впрочем, хочу другую.
Все параллельно идущие с нами группы (у них он был под кличкой "немножко люблю") приглашали Виталия к своему костру и, конечно, там не обходилось без вина. Однажды, чтобы "облегчить" Загорскому ношу перед крутым подъемом незаметно подложили ему в рюкзак солидный булыжник. Он кряхтел, не ныл, "стонал, но шел". Это мы подшутили над ним, чтобы не очень "увлекался" по вечерам у чужих костров.
- Ну что, Виталий, тяжело?
- Да!
- Тогда выброси камень из рюкзака.
Вообще-то этот поход был нетрудным, можно сказать прогулочным. Поэтому мы и рискнули взять с собой тяжеловесного Загорского. Мы шли не торопясь. Даже остановились на дневку в живописном месте возле водопада Джур-Джур. Это далеко не Ниагара Фолс, но любой водопад впечатляет. На этой дневке мы во второй раз убедились, что Бог существует. (Впервые мы в этом убедились в колхозе Бурчак, когда спрятали спирт от Загорского за икону, и тогда загадали: если не найдёт, то Бог есть.) Все, кроме Загорского (он решил отдохнуть после "вчерашнего") пошли налегке осматривать окрестности, а спирт спрятали в рюкзак Виталия. Он там, конечно, не догадался поискать.
Конечным пунктом похода была чудесная полянка на берегу озера недалеко от огромного села Щебетовка (центр винного совхоза Коктебель). С одной стороны потухшего вулкана горного массива Кара-Даг расположено это село, а с другой - поселок Коктебель (ныне Планерское), где в начале прошлого века в доме поэта Вопошина собирались поэты, писатели, художники, актёры, короче – богема. В те годы (т.е. наши шестидесятые-семидесятые) велась отчаянная борьба со "стилягами", (например, кто носил шорты или джинсы) и "тунеядцами" (в частности, людьми свободных профессий). Тогда же осудили за тунеядство будущего нобелевского лауреата Иосифа Бродского. Эти, так называемые "стиляги и тунеядцы" любили посещать Коктебель, эту Мекку творческих людей, что очень не нравилось обосновавшимся там советским писателям, которым почему-то были не по нутру эти «стиляги и тунеядцы». И, вот ещё в хрущёвское время «знаменитый» подоночный писатель А. Первенцев написал гнусно-доносительскую статью о коктебельских нравах и её размножила газета, именовавшаяся «Советская культура». В ответ на этот фельетон наш человек Бахнов написал пародию в виде песни, которую для нас в этих "святых местах" исполнял Загорский:
Ах, что за славная земля
вокруг залива Коктебля –
Колхозы бля, совхозы бля, природа.
Но портят эту красоту суда приехавшие ту-
неядцы бля, моральные уроды.
Ужасно наглый вид у них –
одна девчонка на троих, и шорты бля, и шорты.
Вид у девчонки просто гол;
куда смотрели комсомол?
И школа бля, и школа бля и школа.
Купальник рваненький на ней,
а под купальником ей-ей
всё голо бля всё голо бля, всё голо.
Сегодня парень водку пьёт,
а завтра планы продаёт
родного бля советского завода.
Сегодня парень в бороде,
а завтра где? В НКВДе.
Свобода бля, свобода бля, свобода.
Все говорят, что я свою
для денег написал статью.
Не верьте бля, не верьте бля, не верьте.
Не ради длинного рубля,
а потому что был я бля, и есть я бля,
и буду бля вовеки.
А. Первенцев даже жаловался в какие-то инстанции на Бахнова, но последнему сошло с рук – Н. Хрущёв ещё удерживал свою относительно либеральную власть.
Надо сказать, что Загорский часто допускал применение ненормативной лексики; правда, по сравнению с современным разгулом в СМИ, его лексику можно назвать соловьиной трелью. Чаще всего он применял своё любимое слово «жопа». Он говорил, что даже его диссертационная работа связана с этой частью человеческого тела – форма изобретённых им ковочных бойков похожа на неё. А вот Люда Сагура не могла выносить такого обращения с русским языком и покинула нас в середине похода.
Пробыли мы в этих местах несколько дней. Через лес и маленький перевал ходили к морю, в Щебетовке покупали превосходное сухое мускатное вино. В последний вечер перед отбытием домой в Запорожье Загорский, предварительно собрав у всех все оставшиеся деньги (оставили только неприкасаемый "общаг" на обратную дорогу) притащил 7-литровую бутылку отличного сухого вина. Мы сидели у костра, играли в преферанс и потягивали вино из литровых кружек. Наутро мы проснулись с ясными головами; последнюю колбасу утащила лиса. Никто не помнит, когда мы отключились. Только Леонид Ильич Головко (наш ЦЗЛовский стеклодув) припомнил мои последние слова: «А у меня в прикупе 4 шестерки».