Солнечный луч был горяч и нежен, как щека только что проснувшегося ребенка. Ольга Павловна смотрела на солнце сквозь прикрытые веки, и этот радужный, янтарный мир нравился ей, она купалась в его благодатном живительном тепле, растворялась в нем. Ей казалось, что солнечный свет, проникая сквозь кожу, согревает и очищает каждый уголок ее хрупкого, уже немолодого тела.
Постояв еще немного перед распахнутым настежь окном, Ольга плотно прикрыла раму, с сожалением опустила шторы, и, отойдя на несколько шагов, полюбовалась на хрустальную чистоту отмытого до блеска стекла. Быстро вытерла пол в комнате и взглянула на часы.
- Ого! Двенадцать! Ну, все, Золушка, пора чистить перышки!
В ванне она скинула "спецодежду"- футболку и старые тренировочные штаны, с удовольствием подставила слегка вспотевшие спину и плечи под прохладный душ, а затем, добавив горячей воды, потерла себя жесткой мочалкой. Потом, с привычным замиранием где-то внизу живота, она окатилась холодной водой и принялась до красноты растирать себя мохнатым, жестким полотенцем. Тело благодарно отозвалось бодрым, легким теплом. Накинув мягкий пушистый халат, тихо напевая что-то из любимого Окуджавы, Ольга прошлепала на кухню, поставила на огонь до блеска вычищенный чайник, затем, вспомнив, что не сняла белье, вышла на балкон. Ветерок мягко коснулся разгоряченной щеки и шеи, скользнул по обнаженному плечу куда-то под мышку и целомудренно заиграл полами халата у самых щиколоток. Ольга запахнула глубже ворот халата, зажмурилась, доверчиво подставляя лицо майскому ветерку.
- Весна-а! Это весна-а-а! – громко пропела Ольга Павловна, широко раскинув руки, но, спохватившись, оглянулась на соседний балкон. Слава богу, там было пусто.
- «Вот так и обнаруживаешь в себе задатки старой дуры – случайно» - внизу, где-то в кустах, самозабвенно чирикали воробьи, на игровой площадке детского садика беззаботно гомонила бодрая детвора.
Она быстро собрала и внесла в комнату охапку свежего прохладного белья и поспешила на кухню.
Чайник натужно сипел и пыхтел, пытаясь засвистеть, но у него не получалось – свисток не работал.
В коридоре робко звякнул телефон. Ольга торопливо подняла трубку. Из трубки послышалось знакомое пыхтенье.
- Это ты, Миша? - узнала Ольга Павловна.
- Да, здрасте, Ольпавна - торопливо произнес хрипловатый мальчишеский голос и прокашлялся.
- Здравствуй, Мишенька, у тебя все в порядке, к концерту готов?- встревожилась Ольга Павловна.
- Да, готов - ответил мальчик и вздохнул.
- Ну, слава богу, а то ты меня перепугал - облегченно перевела дух Ольга Павловна, - а что вздыхаешь?
Миша подышал в трубку, потом опять вздохнул:
- Ольпавна, меня из нашей школы забирают!
- Не забирают, Миша, а переводят в лучшую музыкальную школу – в специальную, единственную в городе, заметь.
- Я не хочу… в специальную…
- Там ты будешь и музыкой заниматься и другими предметами, тебе же легче будет. Господи, там преподаватели замечательные, ты же у нас молодец, тебе обязательно нужно углубленно заниматься музыкой, ты что, маленький, сам не понимаешь!
- А я не хочу, - упрямо сказал мальчик.
- Изволь объяснить, почему?
На том конце провода – тихое сопение, а потом вдруг быстро:
- Я хочу у Вас учиться!
Ольга Павловна сглотнула откуда-то взявшийся комок в горле и весело сказала:
- А кто тебе сказал, что ты не будешь у меня заниматься. Я уже все придумала. Каждую субботу или в воскресенье, как тебе будет удобно, изволь предстать пред мои ясны очи, и отчитаться. Буду жестока до безобразия, если ты, конечно, этого заслужишь. Ну, как, согласен?
- Это правда, Оль Павловна, правда, вы это сможете? У вас же другие будут.
- Ну, что ты заладил: правда – правда, раз сказала, так и будет. А сейчас – быстро к фортепьяно, осталось два часа. Чтоб все рыдали от счастья, понял?
- И Иван Семенович?
- Иван Семенович прежде всего!
- Нет, это трудно,- вздохнул Миша и Ольга Павловна засмеялась, представляя плачущего навзрыд серьезнейшего Ивана Семеновича, директора школы. И тут же вспомнила, что хотела еще сказать:
- Миша, ты, говорят, отличился вчера.
- Уже наябедничали, вот люди! - вздохнул совсем по-взрослому мальчик.- А что он меня вундербэром обзывает.
- И поэтому надо махать кулаками? А вундербэр, между прочим, это совсем и не обидно и даже остроумно. Поднатужился бы и тоже что-нибудь смешное придумал, а ты в драку полез. Эх, ты, не ожидала от тебя!
На том конце провода виновато шмыгнули носом.
- Руки – то в порядке?
- В порядке, я ведь чуть-чуть, только задел его.
- Ну, все, иди, собирайся в школу, потом поговорим.
Положив трубку, Ольга Павловна прошла по коридору и тихонько приоткрыла дверь в комнату матери. Но мать не спала, она сидела, откинувшись на подушки, и что-то сосредоточенно вязала. Послушный крючок захватывал и захватывал тонкую белую нить, выпуская из-под руки матери ажурное, пушистое облачко.
- Кто звонил, Оленька? - мать откинулась на высокие подушки.
- Миша Швецов, помнишь, такой вихрастый, приходил к нам как-то.
- А – а, твой любимчик, помню, помню.
- Ну почему любимчик, у него действительно уникальные данные.
- Да, да, это ведь ты его где-то нашла, еле мать уговорила, помню, помню.
- Представляешь, она так изменилась, повеселела, за собой следить стала, кажется, уже не пьет, только плачет часто, придет, сядет в уголке, слушает, как Мишка играет, и плачет.
- Это ничего. Пусть поплачет. Душа теплее станет, мягче. Конечно, столько пережить, не всякий выдержит. Ты, доченька, сердцем за них болеешь, они это чувствуют, вот и любят тебя.
- Да, ну что ты, мама, это же дети, разве можно иначе? Чайку попьем, я свежий заварила?- спросила Ольга.
- Попьем, попьем, Оленька, кто же от чаю отказывается, - охотно откликнулась мать, не прекращая работу.
- А тебе не вредно? - спросила дочь, кивая на крючки в руках матери.
- Нет, – мать откинулась на подушки, откладывая недовязанную салфетку – ты же знаешь, я люблю вязать.
Мать выглядела сегодня гораздо бодрей, утренний сон даже немного разрумянил ее щеки, и вся она, в свежей голубой с кружевным воротничком рубашке, с седыми, но еще пышными вьющимися волосами, аккуратно заколотыми на затылке, излучала уют и покой. И Ольге вдруг поверилось, что все будет хорошо, что мать поправится, встанет на ноги, что все самое страшное позади.
- Чай, чай, а ну-ка, выручай! - звонко пропела она и понеслась на кухню.Когда она вернулась, мать сидела, привычно поставив себе на колени детскую деревянную скамеечку, заменявшую ей стол.
- Слава богу, рука стала слушаться – со вздохом сказала она, принимая из рук дочери ватрушку и наблюдая, как дочь разливает по чашкам ароматный чай.
- Ничего, ничего, скоро и ноги побегут, - весело откликнулась Ольга, ставя на скамеечку любимую мамину чашку: белую с зелеными горохами.- Мы еще с тобой погуляем, мамулечка. В филармонию пойдем, твою любимую Софью Борисовну прихватим, вот уж нащебечетесь.
- Хорошо бы, да что-то не верится,Оленька
- Прекратить разговорчики,- прикрикнула на нее Ольга.- Завтра обязательно пойдем гулять, я тебе обещаю. Придет Костя, мы тебя выведем на улицу, посидишь на солнышке, вот и будет все хорошо.
- Костя сегодня звонил?- встревоженно спросила мать.
- Ира звонила, мы с ней договорились, так что жди в гости сына с чадами и домочадцами.
- Бог мой, в такое время остаться без работы, двое детей! - вздохнула мать.
- Ты только не переживай, все образуется, на бирже он еще пару месяцев будет получать столько же, сколько и в институте, а за это время что-нибудь и подыщет, не пропадет – он у нас головастый!
- Головастый, да не ухватистый, - мать взяла салфетку с подноса и вытерла уголки глаз.
- Ухватистый – это уже из области рефлексов. А кто нам всю жизнь твердил о важности развития интеллекта?!- Ольга забрала у матери мятую салфетку, поправила подушку, стараясь как-то отвлечь ее от тяжелых мыслей.
- Кто знал, что потребуется умение хватать, а не умение мыслить? – мать требовательно - вопросительно посмотрела на дочь, словно надеясь на немедленный ответ дочери, который все ей, наконец, объяснит в этой вконец запутанной жизни. Ольге Павловне всегда становилось не по себе от растерянного взгляда некогда решительной и уверенной матери, и она начала торопливо собирать на поднос чашки, салфетки.
- Ой, мамочка, я же опаздываю, ты помнишь, какой у меня сегодня замечательный день?
- Да помню, помню, переживаешь, наверно, сама больше своих вундеркиндов.
- Да нет, я почти уверена, что все пройдет хорошо, только за Настю тревожно – слух тончайший, техника отличная, в классе играет – блеск, а как на сцену – все, словно подменили девочку, никак не может к публике привыкнуть.
- Надо какой-то психологический ход найти, или просто фортепьяно для нее так ставить, чтобы она зал не видела, - авторитетно заявила мать.
- Ты что же предлагаешь ее спиной к залу посадить?
- А хоть бы и так, пока она привыкает, а потом потихоньку ее разворачивать.
- Что ж, действительно, это вариант, можно попробовать. Ну, я одеваюсь и убегаю, - Ольга поправила подушки, ободряюще улыбаясь, сказала – И помни, у нас все будет хорошо!
Мать вздохнула, откинулась на подушки, взяла отложенное вязание, и крючки, весело посверкивая, проворно подхватили тонкую нить.
Ольга Павловна прошлась расческой по волосам, таким же пышным и послушным, как у матери, но еще совсем без седины, придирчиво оглядела себя, расправила плечи, подтянула живот и улыбнулась собственному отражению. Новая светло-зеленая блузка очень шла ей и придавала шик старенькому, но вполне еще сносному темно-серому костюму. Черные туфли на высоких каблуках добавили своей хозяйке стройности и элегантности ровно настолько, насколько ей этого хотелось.
Взглянув на часы, она поспешила в коридор. Уже надевая плащ, Ольга приоткрыла дверь в комнату матери и помахала ей:
- Убегаю, убегаю, пожелай моим ни пуха, ни пера!
- Желаю, желаю и тебе тоже, – мать ахнула при виде принаряженной помолодевшей дочери,- боже, как идет тебе эта блузка, в ней ты просто красавица!
- А без нее урод!? – притворно обиделась дочь.
- Ох, ну что ты говоришь глупости…
Мать еще что-то хотела сказать, но Ольга уже по-настоящему спешила:
- Ну, все, все, целую, придет Ксаня, пусть сбегает за хлебом и молоком, я не успела, и проследи, пожалуйста, чтобы она поела бульон и сама поешь,- уже скороговоркой проговорила Ольга Павловна, посылая матери воздушный поцелуй.
Быстро спускаясь по лестнице, Ольга молодо постукивала каблуками, предвкушая удовольствие от солнечного теплого денька, в который сейчас окунется, от праздника, который ждал ее в школе. Она уже слышала музыку, наплывающую со всех сторон, из всех классов, видела своих учеников, возбужденных, с блестящими от пережитого волнения глазами.
На пятом этаже хлопнула дверь, раздались торопливые цокающие шаги, и Ольгу Павловну обогнала молодая женщина - высокая, стройная брюнетка. Ее гладкие черные со сливовым оттенком волосы были стянуты у висков и слегка приподняты на затылке, подчеркивая красоту точеных смуглых скул и высокой шеи.
- Какая красавица! – мысленно восхитилась Ольга Павловна. Обогнавшая ее девушка была одета в черную кожаную облегающую куртку и тоже черную узкую с очень высокими разрезами по бокам юбку. Длинная нога, обтянутая прозрачными колготками, при каждом шаге незнакомки восхитительно - небрежно обнажалась.
Красавица уже скрылась за пролетом лестницы, а Ольга Павловна еще ощущала пряный аромат ее духов, невидимым шлейфом тянувшийся за хозяйкой.
- И как они не боятся выходить на улицу с такими разрезами, вокруг столько бандитов в машинах, - мысленно покачала головой Ольга Павловна и тут же подумала о дочери. Слава богу, дочь с такими разрезами не ходит, да и вообще, спасибо Илюше – еще со школы верному другу Ксани, всегда проводит, если та поздно возвращалась…
Вдруг внизу раздался негодующий женский возглас,а вслед за ним душераздирающий детский вопль, переходящий в визг. Ничего подобного Ольга Павловна не слышала за всю свою жизнь, разве что в кино. Визг этот переходил за грань возможного человеческого крика.
Ольга на миг замерла, а потом ринулась вниз, забыв о высоких каблуках. На площадке первого этажа красавица-смуглянка, пятерней левой руки ухватив густую шевелюру мальчишки лет пяти, держала его, приподняв над полом, а правой рукой шлепала по затянутому джинсами худенькому заду. Ноги его, в добротных желтых ботинках, болтались, как у тряпичной куклы, и мальчишка визжал, зажмурив от боли глаза.
- Прекратите! Прекратите сейчас же! - задыхаясь, крикнула Ольга Павловна и схватила экзекуторшу за плечо. Девица стремительно обернулась, так что ее длинные жесткие волосы хлестнули непрошенную заступницу по щеке, и Ольга Павловна увидела белые от злобы глаза:
- Не лезь! – прошипела разъяренная бестия и резко, ребром ладони ударила Ольгу по лицу.
Удар пришелся на переносицу и отбросил Ольгу к стене. В глазах потемнело. Сквозь звон в ушах она услышала хрипло – визгливое:
- Не лезь! Поняла?!
… Мальчик оглядывался, испуганно тараща черные глазенки, пытаясь разглядеть поверженную свою защитницу, но рука матери неумолимо тянула его вниз, к выходу.
Красивые кудрявые волосы ребенка стояли дыбом.
- Мама, это карате? – заискивающе спросил малыш.
- Карате, козленок мой, карате, – проворковала мать, дробно стуча каблуками.
- А тете не больно? – дверь жестко прихлопнула вопрос мальчика.
Ольга Павловна упиралась спиной в холодную шершавую стену. Ей хотелось сесть на ступеньки, но она не позволила это себе, пожалела отглаженную юбку. Возвращаться домой нельзя, там мать, она испугается. Значит, вперед. Отделившись от надежной опоры, она начала осторожно, почти на ощупь, спускаться. Ничего, на улице станет легче. Яркий дневной свет ударил по глазам, но свежий ветерок действительно принес облегчение, в голове прояснилось. Звон в ушах ослаб, но тупая боль в переносице усиливалась. Ольга прислонилась к косяку парадной, глубоко вдохнула. Ей страшно было прикоснуться к своему лицу. Ей казалось, что нос вмят, что вместо него – провал, и она, преодолев страх, осторожно коснулась кончика носа. Слава богу, он был на месте, она продвинула руку выше. Нос цел, только слегка онемел, а в области переносицы горячо и больно что-то пульсировало. Нужно приложить холод – вспомнила она. Под кустом заметила лужицу, достала из сумочки носовой платок, неуверенно шагнув, нагнулась – в переносице стрельнуло – поспешно намочила платок и приложила к саднящему носу. Стало немного легче.
- Ну вот, ничего страшного, сейчас все пройдет и можно ехать в школу. Не сломала же, в самом деле, эта хулиганка мне нос, была бы кровь и еще что-нибудь неприятное. Приеду, полежу немного, приму что-нибудь обезболивающее и все будет хорошо. Машуня поможет.- вспомнила Ольга свою лучшую подругу, хохотунью и крикунью, милейшую Машу. Ольга Павловна уговаривала, успокаивала себя, как маленькую девочку, напуганную чем-то непонятным и страшным.
Ольге Павловне повезло. За свою достаточно уже долгую сорокашестилетнюю жизнь она никогда не испытывала боли и унижения побоев. Нет, конечно, она падала, ушибалась, ударялась,ее нечаянно толкали в транспорте, но ее никогда никто не бил, даже в детстве. Во дворе, в садике, в школе – были разные дети, часто агрессивные, драчливые, но Ольгу никто ни разу не ударил, а уж в семье и подавно. Повысить голос, приказать и то было редкостью, а уж ударить…нет, это невозможно даже представить.
Ольга Павловна была потрясена мгновенностью случившегося и невозможностью что-либо изменить. Мир и порядок в ее душе, так тщательно сохраняемый и охраняемый ею, был нарушен.
Слабость в ногах прошла, и Ольга Павловна, намочив еще раз в лужице платок, направилась к остановке. Немного подташнивало, то ли от удара, то ли от испуга. Ей повезло, троллейбус пришел быстро, и даже место у окна освободилось. Она села, прислонилась к окну и закрыла глаза, но стало хуже, все поплыло. Открыв глаза, она огляделась.
По сочувственным взглядам сидящих напротив женщин, она поняла, что выглядит неважно и, не отнимая мокрого комка от переносицы, улыбнулась им:
- Представляете, как не повезло! Мальчишки во дворе устроили хоккей. Я проходила мимо, а бита вдруг летит прямо на меня и сюда, между глаз, чуть нос не сломала, - на ходу придумывала Ольга, не в силах выдержать эти жалостливые, все понимающие взгляды.
- Если не сломала, - назидательно поправил ее сосед, пожилой грузный мужчина, глядя на нее из-под очков.
- Да нет, вроде цел, - продолжала бодриться Ольга.
- А вы все-таки сходите в травму, сделайте снимок, мало ли что, - продолжал настаивать сосед.
- Ох, хулиганье, нет на них управы, на улицу страшно выходить,- запричитала седенькая маленькая женщина, сидящая напротив,- что хотят, то и творят!
- Да, нет, нет, они не нарочно, они сами испугались ужасно, просили прощенья, - кинулась оправдывать своих выдуманных, несправедливо оговоренных ею мальчишек, Ольга Павловна. Ей даже стало немного стыдно за свою ложь.
- Это еще что, а вот у моей племянницы сережку с уха сорвали в своем же подъезде. Темно было, она и не заметила, кто. Так ведь он, бандит, прямо с мясом ее вырвал, потом ухо зашивали, – рассказывала громко краснощекая тетка в мохнатом светло-сером жакете с вышивкой из стекляруса на груди.
- Вам в травмпункт надо, мало ли что, - сочувственно наклонилась к Ольге Павловне старушка.
- Да, да, обязательно,- поддержал старушку сосед, - он тут недалеко, через две остановки.
- Хорошо, хорошо, обязательно схожу, - торопливо согласилась Ольга и стала пробираться к выходу, чувствуя слабость и дрожь в ногах, с трудом удерживая подступившие вдруг слезы. На остановке она присела на металлическую холодную скамью, глубоко подышала, стало легче, носовой платок подсох, уже не помогал, переносица тупо ныла. Ольге страшно было взглянуть на себя, но она достала зеркальце и заглянула в него. Переносица распухла, под глазами расплывалась багровая синева. Ольга ужаснулась.
- Боже, зачем же она так, за что? – почувствовав, что сейчас разрыдается в голос, Ольга решительно встала и чуть не бегом направилась к школе, прикрывая лицо грязным носовым платком.
В учительской начался переполох. Все ахали и охали, расспрашивали, но Ольга не могла произнести ни слова. От общего сочувствия ей стало совсем плохо. Но тут пришел Иван Семенович, посмотрел на нее, молча взял за руку и увел в свой кабинет. Машуня прибежала туда с мокрым холодным полотенцем. Ольгу уложили на диван, приложили компресс, заставили все рассказать. Кто-то принес чай с лимоном, Ольга немного ожила. Иван Семенович дал ей полежать еще минут двадцать и повез в травмпункт. Ольга слабо упиралась, просила Машуню пойти к ее ученикам, успокоить их, ободрить перед концертом.
- Ну, разумеется, Оленька, не беспокойся, все будет хорошо. Не отойду от них ни на шаг. Моим - то и море по колено.
- Настю, Настю особенно поддержи, ты же знаешь, какая она трусиха.
- Да знаю, знаю, все, иди, ради бога, как родная мать позабочусь.
Врач, коренастый, лысый, с жесткими складками вокруг рта, осмотрел ее, отправил тут же на рентген. Через полчаса вызвал, сказал, что перелома нет, только ушиб – компресс и полный покой.
- Скажите спасибо, что профессионалка попалась, удар рассчитала, могло быть все значительно хуже.
Ольга повеселела, все-таки ушиб – это уже не так страшно.
Врач объяснил, как лучше прикладывать компресс.
- Сходите к невропатологу,- говорил он, выписывая рецепт,- пусть еще он посмотрит, я подозреваю небольшое сотрясение мозга. Примите мочегонное, вот рецепт, и покой, полный покой, никаких постирушек, ватрушек и прочих домашних дел.
И, Ольга Павловна,- врач поднял на нее усталые спокойные глаза, - мой Вам совет, обходите таких "каратисток" стороной. У них свои законы, волчьи, Вы здесь бессильны.
- Даже если они так, - и Ольга Павловна потрясла вытянутой рукой перед собой, - если они так воспитывают своих детей?
- Даже если так, сможете?- врач в упор смотрел на нее.
- Нет, не смогу,- вздохнула Ольга и пожала плечами.