От философии до экономики. Сборник интервью

      
ПОЧЕМУ ФИЛОСОФИЯ СТАЛА АУТСАЙДЕРОМ?

ОРИГИНАЛЬНЫЙ (АВТОРСКИЙ) ТЕКСТ ИНТЕРВЬЮ КОРРЕСПОНДЕНТУ ЖУРНАЛА «ЧЕЛОВЕК И НАУКА» 5(19), 2003 г.

Раньше, когда у нас была одна философия, все было просто. Освоив краткий курс марксизма-ленинизма, мы были «вооружены» необходимыми знаниями и «передовым» мировоззрением. В наше время ситуация изменилось: казарменные методы формирования мировоззрения ушли в прошлое, а марксизм занял подобающее ему место на полке истории. Что изменилось в системе философских знаний?
 
По всей видимости, современная отечественная философия претерпевает глубокий структурный кризис, грозящий перейти в системный. Она стала скорее исторической дисциплиной, повествующей о борьбе различных философских школ, течений и направлений за овладение умами человечества, нежели стройным мировоззренческим учением, концентрирующим в себе последние научные достижения и позволяющим непротиворечивым образом объяснять реалии нашей жизни, а также предвосхищать основные тенденции развития природы и общества.
Плохо или хорошо, но марксистская философия пыталась ответить на интересующие людей вопросы, направляла развитие научной мысли, была властителем дум ученого и обывателя. Нынешняя же учебники по философии лишь повествует об историко-философском процессе, а также комментирует мнения отдельных ученых по тем или иным вопросам. После краха идей марксизма-ленинизма философия потеряла свой познавательный операционный сегмент, или теорию философии. Многие преподаватели не могут толком ответить на вопрос, какую философию они преподают.
Закономерным итогом стало то, что из флагмана, формирующего научное мировоззрение, философия превратилась в аутсайдера, не способного координировать научные исследования, определять магистральные пути развития творческой мысли. Новые открытия в науке становятся неожиданными для философов, буквально «падая им на голову». Современные философские труды, включая учебники по философии, не представляют собой практически никакого интереса для специалистов по физике, математике, биологии, экономике, информатике... В них содержится история философии, но нет методологии философствования, способной стать инструментом, обеспечивающим и направляющим познавательную деятельность специалистов различных областей. Нынешние философы работают сами на себя, удовлетворяя собственные (клановые) мало кому интересные потребности.
Следует отметить еще одно важное обстоятельство, свидетельствующее о кризисном состоянии современной отечественной философии. Философия традиционно выступала средством межнаучной коммуникации. Однако в последние десятилетия она утратила свои позиции в этом весьма важном вопросе. В результате в средствах межнаучной коммуникации образовался определенный вакуум, который в настоящее время заполняется системной терминологией. Судить о том хорошо это или плохо — пока затруднительно, но реалии именно таковы.

Можно возразить: написаны сотни монографий и философских статей, в которых обсуждаются проблемы современной науки. В рамках философии существует даже такая дисциплина как «Концепции современного естествознания», в которой как раз и рассматриваются проблемы современной науки.

Конечно, научные открытия не проходят мимо философских кругов и привлекают внимание философов. Но обсуждение, внимание и рассмотрение — это всего лишь начальный этап познания. За ним должны следовать системные обобщения и структурное осмысление места нового явления в модели миропонимания. Философия по своему статусу вообще должна идти впереди наук, освещая определенным образом пути их развития. Пока подобного представления, позволяющего анализировать состояние наук и прогнозировать магистральные направления их развития, в теории философии не существует. Есть только мнения отдельных экспертов, никак и ничем не обоснованные. Вместе с тем, еще в 70-80 годы прошлого столетия философская мысль активно продвигалась именно в этом направлении. Достаточно упомянуть блестящие работы И.А. Акчурина,  В.Н. Садовского,  В.Г. Афанасьева,  А.И. Уемова.  Сегодня можно по-разному относиться к этим ученым и к их теориям, но нельзя отрицать существенного влияния их трудов на формирование системного научного мировоззрения.
Для того чтобы корректно обсуждать и конструктивно рассматривать научные проблемы, теория философии должна опираться на некую модель миропонимания, с «высоты» которой становятся понятными частные проблемы. Пусть такая модель неполна и противоречива, но она должны быть. Иначе все превращается в бесконечное славословие и околонаучную «тусовку», обрамленную философско-научной терминологией. Так, например, концепции теории нечетких множеств вот уже тридцать лет не могут найти сколько-нибудь вразумительных обоснований и объяснений с философской точки зрения.  Феномены таких научных направлений как теория торсионных полей,  теория хаоса  остаются, без глубокого философского осмысления. Даже столь глобальное явление, как переход общества на рельсы тотальной информатизации, был пропущен философской мыслью.
Что касается дисциплины «Концепции современного естествознания», то возникает вопрос: почему именно естествознания, а не вообще концепции науки? Чем, например, психологические, социологические, культурологические или математические концепции «хуже», чем концепции естествознания? Получается, что философия сама дробит науку на части, продолжая порочную традицию изучать все по частям. В результате вместо целостного взгляда на структуру мироздания мы получаем фрагментарную картину мира, состоящую из множества разрозненных мозаик, не связанных друг с другом. Последствия такой дифференциации всегда негативны.
Просмотрев доступные мне учебники по курсу «Концепции современного естествознания», я обратил внимание на то, что большинство из них написаны философами.  Но, скажите, как можно квалифицировано судить, например, о последних достижениях в области физики твердого тела, если ты глубоко не вник в сущность этого предмета и никогда на работал в этой области? Естественно, только с чужих слов. Можно ли предопределить тенденции в сфере информационных технологий, если ты не участвовал в создании даже простейшей информационной системы? Очевидно можно, но только, приняв на веру чужое мнение. Что путного может рассказать о теории хаоса человек, который ни разу не попытался решить даже элементарного дифференциального уравнения? Ничего, кроме озвучивания чужого суждения.Компиляция чужих мнений еще никогда не приносила достойных плодов ни тому, кто ее производит, ни тому, кто ею пользуется.

Следует ли понимать, что философия должна подменять естественные и гуманитарные науки, заниматься объектами их изучения и даже строить какие-то модели?

Если философия будет подменять традиционные науки, то тем самым она сама подпишет себе «смертный приговор».
Объектом ее изучения было и должно оставаться миропонимание в самом широком смысле этого слова. Как я уже говорил, современному философскому миропониманию надлежит отражаться в виде высоко агрегированной модели, в которой достижения частных наук (естественных и гуманитарных) выступают блоками и элементами. Тогда главная задача философии будет заключаться в установлении связей и отношений между частными моделями миропонимания, то есть в построении целого из разрозненных, неполных и противоречивых частей.
Собственно, так всегда и было, только термин «модель» философами не использовался. А зря — именно моделирование, в его широком, а не в узком математическом понимании, должна составлять основной инструмент теории философии. Речь идет, прежде всего, о вербальном моделировании, однако и другие методы моделирования должны стать рабочим инструментом современных философов. Не так уж далек тот период, когда философы будет оперировать системными компьютерными моделями, а такие понятия как «база знаний» и «системная модель» станут привычными в философском лексиконе.

Мы подошли к одному из центральных вопросов, который непременно возникает у любого человека, пытающегося вникнуть в смысл философии как «любви к мудрости»: в чем же заключается ее предназначенность?

Кто-то из великих сказал, что мудрость начинается там, где возникают сомнения. А в чем и где, собственно, должны возникать сомнения? Сомнения возникают тогда, когда человек принимает политическое, экономическое, техническое, юридическое, бытовое или какое-либо другое решение на совершение действия. Если в процессе принятия решения перед ним возникают альтернативы, то он начинает задумываться о том, каким образом ему следует поступить в сложившейся проблемной ситуации, какую из альтернатив выбрать и затем воплотить в реальное действие. Естественной опорой ему служат инстинкты, знания, логика, интуиция и вера. Однако трудность состоит в том, что они могут подсказывать различные, а то и прямо противоположные варианты решений. Так, например, инстинкт и логика зачастую определяют полярные линии поведения, а опираясь только на знания и игнорируя интуицию, можно совершить непоправимую ошибку, разрешая слабо структурированную проблему. Как быть в такой конфликтной ситуации, какую альтернативу считать хорошей, а какую — плохой, чему следовать, принимая решение: зову инстинкта, уверенности в знаниях, логике здравого смысла, интуитивным предчувствиям или неукоснительной вере в божье провидение? Ответ не прост, но в тоже время хорошо известно, что наиболее надежной опорой может служить всестороннее системное восприятие проблемной ситуации, ее целостное осмысление и выбор линии поведения сообразно своему мировоззрению и уровню цивилизованного развития.
Следовательно, любовь к мудрости, или философия, существует не сама для себя, а выступает неотъемлемым компонентом процесса принятия решения, за которым следует действие, то есть целевое перемещение вещества, энергии или информации, преобразующее действительность в ту или иную сторону. Иными словами, одна из важнейших функций философии, заключается в формировании у человека определенного мировоззрения, которое он использует (зачастую сам того не замечая) при принятии решений и воплощении их в реальные целевые действия в процессе своей профессиональной, общественной и бытовой деятельности.
Философские знания учат человека особому многоаспектному стилю мышления, позволяющему не только разделять все на части, но и правильно объединять эти части в единое целое, сообразуясь с гуманистическими и естественнонаучными критериями. Внявший философскому воззрению на мир, видит все его объекты не глазами лондонского воробья и не с позиции примитивного монетарного мышления, а воспринимает их во всем многообразии и глубине проявления свойств, и, соответственно этому, формирует линию своего поведения.

Так все же, философия — это наука, или нечто другое?

Любая наука характеризуется семью основными компонентами: предназначенностью, аксиоматикой, понятиями, методологией и методами, установленными фактами и закономерностями, практическими рекомендациями и приложениями. Философия также имеет аналогичные составляющие, что собственно и послужило формальным основанием признать ее за науку. Однако это не так. Вместо аксиом философия начинается с так называемых первопринципов. Они отличаются от аксиом тем, что, как говорил Чжуан-цзы,  первопринцип не может быть постигнут ни зрением, ни слухом… Первопринцип не может быть услышан; то, что слышится, не ОН, первопринцип не может быть возвещен; то, что возвещается, не он… Первопринцип нельзя ни помыслить, ни описать. Все, что может быть увидено, услышано, возвещено или описано, с необходимостью принадлежит к проявлению реальности, то есть является ни чем иным, как неким утверждением, выведенным из первопринципа.
Для того чтобы нагляднее представить, что есть первопринцип, приведу такой пример из другой области. У величайшего композитора Альфреда Шнитке  в одном из немногочисленных интервью спросили, как ему удается сочинять такую удивительную музыку, в которой вроде бы нет лада, но стоит исказить хотя бы одну ноту, как все музыкальное произведение начинает звучать диссонансом. Он ответил: «Музыку сочиняю не я, это делает кто-то другой. Я лишь кое что чувствую и просто записываю».
Именно в реализации перехода от первопринципов к аксиомам заключена гносеологическая роль философии, позволяющая поставить ее на более высокую ступень иерархии по отношению к любым наукам.
Как, каким образом осуществляется этот переход неизвестно. Но факт остается фактом — были, есть и будут люди, которые каким-то образом воспринимают первопринципы и на их основе формулируют базовые аксиомы, которые становятся краеугольным камнем какой-либо науки. Эти люди и называются философами не по профессии, но по существу.
Хрестоматийный пример, Альберт Эйнштейн.  Неизвестно на какой первопринцип он опирался, разрабатывая теорию относительности, но точно известна базовая аксиома этой теории: никакое вещественно-энергетическое преобразование (включая пространственное перемещение) не может осуществляться со скоростью большей скорости света.
Другой пример — Готфрид Вильгельм Лейбниц.  Рассуждая о божественном творении, он воспринимал мир через призму гармонии, устойчивости и непрерывности, полагая, что Бог не мог поступить иначе, создавая наш мир. Соответственно этому он сформулировал две базовых аксиомы, положенные в основу классической теории интегро-дифференциального исчисления. Первая аксиома гласит: «Все подчиняется экстремальным принципам лишь потому, что мы с вами живем в лучшем из миров». Под экстремальностью он понимал возможность найти в любой реальной проблемной ситуации наилучший или наихудший варианты ее разрешения, то есть ответить на вопрос: «Что такое хорошо и что такое плохо?» и отыскать такой способ действия, который позволит достичь этого хорошего или плохого. Вторая аксиома: «Все во вселенной находится в такой связи, что настоящее всегда скрывает в своих недрах будущее, и всякое данное состояние объяснимо естественным образом только из непосредственно предшествовавшего ему».
Доказать рациональность, полноту и логическую непротиворечивость аксиом невозможно, как, впрочем, нельзя доказать и обратное. Их можно либо отвергнуть, на тех основаниях, что они не соответствуют наблюдениям или убеждениям, либо принять, дополнить и уточнить на тех же основаниях. Такое положение обыкновенно для любой неканононизированной науки. Ибо, как справедливо отмечал Карл Поппер:  «Любая теория может быть научной, лишь тогда, когда есть возможность ее принципиального опровержения».
Таким образом, отвечая на поставленный вопрос, можно сказать, что философия — это не наука, но «наука наук». Поэтому, когда говорят «кандидат философских наук» или «доктор философских наук, — это коробит слух. Правильнее говорить: «кандидат философии», «доктор философии».
 
Вряд ли кто сомневается в том, что наша отечественная философская мысль развивается каким-то своим особым путем. Но, как известно, «свой путь» связан с определенными издержками и заблуждениями.

Можно выделить пять основных особенностей нашей доморощенной философии.
Во-первых, она культуризирована. Культура как бы поглотила философию, внеся философское мышление в свою структуру, придав ей национальную окраску. В результате появились выражения типа «русская философия», «немецкая философия», «восточная философия» и т.д. Эти выражения (если они понимаются буквально, вне исторического контекста) — нонсенс в устах философа, прежде всего потому, что философствование — это способность к абстрактному универсальному мышлению вне зависимости от национальных особенностей и традиций. Так же, как не существует национальной математики или физики, нет и не может быть философии, привязанной к культуре нации. Добытая философией истина потому и истина, что она справедлива в любом месте и для любого народа.
Во-вторых, у нас философия зачастую отождествляется с идеологией. Это идет от марксизма, который превратил философию в «служанку» политики, в инструмент борьбы определенных общественных группировок за захват и удержание власти. Идеология может заимствовать философские концепции, но философия не должна опираться на какие бы то ни было идеологические установки. Когда философия начинает изменять свои концепции, сообразуясь с текущей политической обстановкой, порождается одно из самых опасных и необыкновенно живучих явлений — конформизм, или приспособленчество. Примеров тому среди отечественных философов несть числа.
В-третьих. Наше общество несет колоссальные гуманитарные потери, связанные с утратой философских оснований не только естественных наук, но и наук, обращенных к человеку и обществу. Характерная примета этого — затаривание прилавков литературой по оккультным вопросам, паранормальным явлениям, сомнительным методам исцеления болезней, астрологии, экстрасенсорики и т.п. Разного рода шарлатаны приковывают внимание многомиллионной армии телезрителей, а астрологические прогнозы стали атрибутом периодической печати. Возврат в «средневековье» во многом объясняется тем, что философия фактически ушла от ответов на вопросы, волнующих обывателя, заняв удобную для себя созерцательную позицию. Не секрет, что многие воспринимают современных философов как людей много рассуждающих, но не способных предложить что-нибудь конкретное при решении практических вопросов.
Потеряв свою прагматическую значимость, современная отечественная философия оставила обывателя один на один с невообразимо сложным потоком научных открытий, с массированным нашествием религиозных течений сектантского толка (типа сахаджи-йоги, аум-синрикё), расцвета Западных псевдорелигиозных и псевдонаучных учений (типа дианетики и саентологии Л.Р. Хаббарда,  примитивистской психологии К. Кастанеды  и Д. Карнеги ). В результате в наших головах формируется некий конгломерат поверхностных знаний и сомнительных установок. Такой конгломератный бессистемный способ формирования мировоззрения опасен тем, что ведет к духовному кризису личности, превращает общество в стадо зомби, неспособных к самостоятельному мышлению и социальному развитию. Происходит деморализация общественных отношений, а социум превращается в деградированный лекторат, готовый вручить бразды правления любому проходимцу.
В-четвертых. Отечественная философия с катастрофической скоростью теряет своих потребителей еще и потому, что она, исходя из идеологических и политических соображений, совершенно неоправданно отмежевалась от традиционных религиозных учений — христианства, буддизма, ислама и других. Разделившись на материалистов и идеалистов, философы направили свои основные усилия на решение надуманного, научно некорректного вопроса: «Что первично — бытие или сознание?», поддержка которого потребовалась сторонникам марксизма для разрешения своих политических проблем.
Сегодня постоянно бужируется вопрос о некой общенациональной идее, который есть ни что иное, как попытка отказа от православной веры. Мы забыли или не понимаем, что только Вера является системообразующим началом, способным сохранить государственность в самых тяжелых условиях. Для всех нас общенациональная идея изложена в Библии, и любая подмена христианского учения — путь к общенациональной катастрофе. Конечно, каждый вправе выбирать свою Веру, но следует напомнить, что именно Православие объединило многочисленные княжества и народности в то, что мы сегодня называем Россией. В нашем многоконфессионном государстве нельзя ставить вопрос о том какая религия лучше. Все истинно религиозные учения одинаковы по своему интеграционному потенциалу, отличаясь лишь этническими оттенками, не принципиальными с точки зрения системообразующего начала. Случилось так, что для нас История выбрала Православие, так пусть и будет Православие — коней на переправе не меняют.
В-пятых. Существенный ущерб философской мысли наносит традиционный для отечественной философии консерватизм в развитии методологии философского познания действительности, приверженность к неукоснительному следованию «авторитетам». А что такое авторитет? Это сила, в которую верят, а главная сила — обладание значимой информацией. Или — чаще — иллюзия обладания. Еще не так давно любая логическая цепочка доказательств начиналась и заканчивалась ссылками на высказывания классиков марксизма-ленинизма или решения ближайшего партийного съезда, принимаемыми за истину в последней инстанции. Сегодня такая «методология» ушла в прошлое, но традиция осталась. С упорством, достойным иного применения, отечественные философы признают эмпиризм, логику здравого смысла и историзм основой методологии философского познания бытия. Такая позиция — глубокое и весьма опасное заблуждение.

Отрицание ведущей роли исторического подхода к анализу явлений, эффективности логики здравого смысла в познании социальных процессов и значения опыта как основного критерия истины подрывает основы методологии материалистической или, точнее, рационалистической философии. В этом отрицании многие усмотрят движение к примитивному идеализму, к тому, что, в конце концов, мы будем вынуждены признать фатальный, предопределенный свыше характер развития природы и общества.

Действительная роль этих подходов ограничивается лишь получением «пищи для размышлений», но не надежной основой для принятия ответственных решений, влияющих на наше будущее.
Начнем с исторического подхода. Изучая прошлое, мы видим его через призму сегодняшних концепций, с места своего исторического наблюдения. Поэтому то, что было — это не более того, что мы хотим и можем увидеть в прошлом. Любой достоверно установленный исторический факт (например, подтвержденный археологическими раскопками или архивными материалами) может быть истолкован различным образом, в зависимости от того, с какой позиции будет производиться это истолкование. Недаром каждый учебник истории — это не объективное, а глубоко персонифицированное произведение, отражающее не более чем личную позицию автора (например, В.О. Ключевского , С.М. Соловьева,  Дж. Неру ) или коллективное мнение группы авторов-единомышленников (в частности, известная история ВКП(б), написанная под непосредственным руководством Сталина). К этому следует добавить, что исторические аналогии и параллели правомочны только при устойчивости социальной среды. Но такой среды не существует — любая социальная среда конфликтна по своей сути. Поэтому, когда эти методы пытаются применить для познания и прогнозирования развития конфликтных общественных процессов, получаются абсурдные по своей сути выводы. Как справедливо отмечал Троцкий,  уже простой капиталистический кризис ставит историзм в тупик, а перед такими явлениями как революции и войны он и вовсе бессилен в своих объяснительных возможностях.
Необходимо понимать, что без знания истории философии невозможно развитие философской мысли и вообще формирование культуры мышления. Вместе с тем, мысли философов прошлого и настоящего нельзя понять, если самому не занять определенную позицию, не пройти определенный жизненный путь, не «набить шишек» при разрешении бытовых и профессиональных проблем. В дидактическом аспекте получается замкнутый круг, выход из которого видится в неоднократном и систематическом обращении к сокровищнице восточной, античной, новой и новейшей философии. Однако на этом пути нас подстерегает реальная опасность — человек может многое знать, но ничего не уметь. В этом случае мысли великих так и останутся мыслями, если человек не владеет методологией философствования и не обладает способностью воплощать знания и философскую методологию в реальные поступки. Поэтому утверждается, что философия — это не только история философской мысли, но и теория философствования. С последним компонентом как раз и возникает загвоздка — в современной философии его попросту нет. Вместо него предлагается конгломерат всевозможных мнений о философских категориях, например, таких как «человек», «общество», «природа», «техника», «этика» и других, взятых произвольно и без всякой систематизации.

Следует согласиться с ограниченностью исторического подхода к анализу явлений и известным риском при его использовании для обоснования важных решений, которые будут воплощаться в действия в конфликтных условиях. Но что может быть более надежным, чем логические умозаключения и выводы, основанные на здравом смысле?
 
Когда мы говорим: «эти рассуждения не противоречат логике здравого смысла», то полагаем, что они правильны. А что значит «правильны»? «Правильность» означает только то, что: а) логика говорящего соответствует логике воспринимающего; б) конечный результат рассуждений говорящего совпадает с мнением оценивающего лица; в) вывод, вытекающий из рассуждений, не противоречат наблюдаемым фактам. О пункте в), как тесно связанном с эмпиризмом, поговорим отдельно. Сейчас же отметим, что логика здравого смысла обладает тем очевидным недостатком, что любой логический вывод опирается на исходную аксиоматику — утверждения, истинность которых априори принимается на веру, без доказательств. После принятия аксиом с ними можно производить любые непротиворечивые сами по себе логические преобразования и получать новые утверждения, истинность которых не будет превышать истинности исходной аксиоматики. Об этом, собственно, и говорит известная теорема Гёделя,  утверждающая, что в любой непротиворечивой аксиоматической системе всегда находятся утверждения, которые не выводятся из базовых аксиом.
Существенным изъяном логических конструкций, является то, что при логичных рассуждениях происходит лавинообразный рост количества возможных вариантов, по которым можно двигаться, не нарушая законов логики и обеспечивая полный охват возможных случаев. Возникает так называемое «проклятие размерности», когда приходится скрупулезно исследовать многочисленные варианты логического «дерева» и осуществлять их ранжирование. И даже после этого получается многовариантная ситуация. Чтобы избежать этого, логику линеаризуют, то есть отсеивают наименее пригодные варианты. А это уже произвол и волюнтаризм: какие правила отсева введешь — такой получишь и результат. Карл Маркс, пользуясь такой «линейной» логикой, «доказал» историческую миссию пролетариата как единственного класса, борющегося не за установление собственного господства над обществом, а за ликвидацию всякого господства и всякого угнетения. Его последователи в нашей стране воплотили эту логику в жизнь. Что из этого получилось — известно: свергнув с помощью пролетариата существующую власть, они сами воссели на властный трон и, прикрываясь другими вариантами линейной логики, продержались там около столетия.
«Линейная» логика в науке — признак деградации и убожества, а ее доминирование при решении социальных проблем сигнализирует о движении общества к идолопоклонству, что в масштабе государства трансформируется в культ личности, а в итоге получается тоталитаризм.
Логика здравого смысла — «вещь» лукавая. В ней много «потаённых» мест, затемняя или выпячивая которые можно обосновать все, что угодно.
 
Получается, что, пользуясь логикой здравого смысла, можно доказать: белое есть черное, а черное — белое.
 
В этом-то, собственно, и заключается слабость логики здравого смысла: она не устанавливает истину, а учит, как спорить и при этом выигрывать. Об этом говорил еще Сократ, критикуя софистику: если вы знаете, как спорить, то не имеет значения, о чем спорить, если же вы не знаете, как спорить, тогда тоже не имеет значения, о чем спорить. В споре надо не побеждать противника, а устанавливать истину, поскольку известно, что любая победа, в конце концов, оборачивается поражением. Но мы часто об этом забываем и путаем логику здравого смысла (или логичность) с формальной логикой, выигрыш в споре — с истиной. В даосских текстах  есть два хороших замечания по этому поводу. Первое: «Искать истину в споре, все равно, что надевать шляпу на человека, на котором уже есть шляпа». Второе: «Знающий не доказывает, доказывающий не знает».
 
Обратимся к последнему «столпу» теоретической философии — эмпиризму. Он-то, чем вам не понравился?

Эмпиризм основывается на буквальном понимании известного утверждения: «опыт — критерий истины». Это утверждение в принципе правильное. Но его следует рассматривать как один из возможных способов поиска истины, а не как основу методологии познания действительности. Для того чтобы подтвердить или опровергнуть какое-либо положение, недостаточно обнаружить опытно наблюдаемый факт и положить его в основу аргументации «за» или «против». Сам результат опыта, без глубокого понимания причин, его породивших, отражает не более чем образ мышления наблюдателя, его стереотипы или начальные идеологические установки, но не объективное положение дел.
В последнее время эмпиризм подкрепляется статистикой и тестированием. При этом упускается из вида, что эти методы применимы для познания неконфликтных процессов, в которых будущее можно узреть через призму текущего или прошлого. Мы живем в конфликтующем мире, в котором периоды стабильного развития перемежаются кризисами — точками ветвления и выбора дальнейшего пути. Однозначно предсказать этот выбор невозможно, поскольку он определяется не случаем или сторонними силами, а теми, кто создал кризис.
Вернемся к вопросу о соотношении материального и идеального. Как учит марксистско-ленинская философия — это центральный мировоззренческий вопрос, правильный ответ на который позволяет правильно разрешать многие проблемы.
Разделение всего сущего на материальное и идеальное — это грубое и весьма неудачная попытка построить модель мироустройства на основе дуалистического детерминизма.  Такая модель потребовалась для того, чтобы отделить то, что мы воспринимаем органами чувствования, от того, что не поддается такому восприятию даже с помощью специальных приборов. В результате материальным занялась наука, идеальное (духовное) отошло религии, а философы запутались, пытаясь ответить, например, на такие вопросы: что есть душа, что есть Бог, что есть дух, что есть вещество, что есть информация.
Тогда к материальному и идеальному добавили третье весьма неопределенное понятие — сознание, а основной вопрос философии сформулировали так: что первично — материя или сознание, который окончательно запутал не только обывателя, но и самих философов.
Если на эту триаду посмотреть с прагматической точки зрения, то можно констатировать, что между материальным и идеальным нет никакой разницы, кроме, разве что, названия. Пусть все, что существовало, существует и будет существовать — есть материя. Часть из этого всего человек воспринимает с помощью органов чувствования (назовем эту часть — проявленной), другую часть (трансцендентную), он может воспринять, но пока не воспринимает по ряду причин, а третью часть (абсолютно трансцендентную) он не способен воспринять в принципе. Границы между этими частями подвижные, то есть то, что сегодня считается трансцендентным, завтра может стать не трансцендентным. Но, человек устроен так, что он не способен воспринять материальное, так сказать, напрямую. Мы воспринимаем лишь модель материального и, соответственно, оперируем только с моделями, того, что называем материальным. Мы можем даже не воспринимать какой-либо материальный объект, но все равно способны построить его модель. Классическим примером в этом отношении может служить такой вполне материальный объект, как радиоволны. У нас нет органов, способных напрямую воспринимать радиоволны, однако люди создали модель этого вроде бы нематериального объекта и используют ее, в частности, при проектировании радиоприемников. Другой пример — психика, которую всегда относили к идеальным объектам. Мы до сих пор не знаем точно как устроен этот объект, но Зигмунд Фрейд  построил его модель (пусть достаточно примитивную), и мы с успехом пользуемся ею для решения различных вопросов психологического характера.
Таким образом, суть дела не меняется от того, назовем ли мы некоторый объект материальным или идеальным. Весь вопрос в том, насколько адекватно мы воспринимаем этот объект, сколь адекватно воспроизводим его модель, и как рационально используем эту модель для решения насущных проблем. Спорить можно, и нужно, по поводу адекватности модели и путях ее практической реализации, а вот споры вокруг «основного вопроса философии» — это марксистская схоластика, подобная вопросу о первичности курицы или яйца, заканчивающаяся, как правило, силовым решением и навязыванием идеологической доктрины, выгодной кому-то. Марксизм научил нас спорить и выигрывать, но не научил правильно разрешать проблемы.

Подводя итог нашей беседе, следует констатировать, что отечественная философия не умирает, а скорее наоборот, переживает очередной этап своего развития, обогащаясь через кризис новыми идеями. Это позволяет с оптимизмом смотреть в будущее.
 
Прогноз — дело неблагодарное, но осмелюсь высказать следующую мысль: текущий кризис философской мысли, завершится рождением новой философии. Сегодня трудно представить ее в деталях, но обрисовать общие контуры представляется возможным. Это будет не идеологизированная и не культуризированная философия, равноправно опирающаяся как на историю философской мысли, так и на системную теорию философствования. Она будет ориентирована на потребности индивида в обществе и строиться по принципу многополярности, то есть включать в себя множество динамично развивающихся направлений и ответвлений взаимоисключающего, но и взаимодополняющего свойства. На новом витке познания она возвратит нас к истокам системного миропонимания, заложенным еще на заре человеческой цивилизации, но потом нами же потерянным.

 
Я НЕ ВЕДАЮ, КУДА НАДО ИДТИ, НО ЗНАЮ, КУДА НЕ СЛЕДУЕТ ХОДИТЬ

ОРИГИНАЛЬНЫЙ (АВТОРСКИЙ) ТЕКСТ ИНТЕРВЬЮ КОРРЕСПОНДЕНТАМ ГАЗЕТЫ АИФ, № 14 (1223), 2004 г. И ЖУРНАЛА «ПЕРСОНА», №3, 2004 г.

Человечество постоянно пребывает в ситуации конфликтности, стараясь предотвратить ее на протяжении всей своей истории. Правда, после короткого периода стабилизации обычно разрастаются новые, более разрушительные процессы. Тем не менее уничтожить подобные явления невозможно, поскольку конфликт — не противоборство социальных или природных сил, а специфический способ взаимодействия разных систем и энергий иерархически организованного мира, необходимый ему для развития. Проблема заключается в поиске способов бескризисного существования в конфликтных ситуациях.
Наш собеседник, Виктор Иванович Новосельцев — профессор Воронежского института высоких технологий, автор книг по конфликтологии и системному анализу. По мнению ученого, сегодня как никогда надо научиться жить в конфликтных условиях, создавая новые технологии управления ими.
Виктор Иванович, как Вы пришли к пониманию того, что конфликты надо изучать?
 
С конфликтами сталкиваются все. И всегда. Не существует ни одной науки, гуманитарной или технической, не сталкивающейся с данными вопросами. К примеру, физика. Наука, избегающая понятия «конфликт», но ведь физики всегда интересовались противодействием электрических, механических, гравитационных и других сил. Юриспруденция, социология, политология, медицина, военное дело, экономика, радиотехника, биология и многое другое, где без изучения конфликтов не обойтись. Следовательно, конфликты, заложенные во всех без исключения явлениях нашего мира, постоянно находятся в центре внимания ученых.
Всю свою научную жизнь я занимался проблемами радиоэлектронной борьбы, иначе говоря, информационными конфликтами в военной сфере. Теперь относительно молодая наука конфликтология сбросила оковы идеологии и легализовалась. Приоритетными для меня стали научные изыскания не только в военной области, но и в сфере гуманитарных и естественнонаучных дисциплин. Конфликтов здесь вполне достаточно, но теории изучения практически нет. Более того, различные виды конфликтных процессов в обществе, технике и природе пока не воспринимаются научной общественностью как проявления одной и той же сущности. Внешние различия преобладают настолько, что надежно скрывают глубинное единство внутренней основы. В результате современная конфликтология дробится на части. Политические, экономические, социальные, биологические и природно-естественные конфликты изучаются обособленно, без взаимной увязки и обобщения результатов.
Науке о конфликтах подобная дифференциация противопоказана. Свою задачу я вижу в том, чтобы, используя методологию системного анализа, выявить и изучить сущность и связь таких явлений, познать их феномен в разных специфических проявлениях. И уже на этой основе решать задачи в конкретных областях человеческой деятельности: экономике, социологии, юриспруденции…
 
Конфликтность изначально заложена в природе любого существования. Если проанализировать эволюционные процессы, получается, что именно конфликты породили и Вселенную, и человека. Возможно, не стоит стремиться к гармонии, пытаясь предотвратить кризис? Смириться, приспособиться и жить в мире, полном противоречий?
 
Давайте вспомним самую «знаменитую» историю человечества. Адам и Ева жили, казалось бы, в абсолютной гармонии, но тем не менее спустились на грешную землю. Что заставило их отказаться от бессмертия? Вечного умиротворения и удовольствия?
На мой взгляд, жизнь, полная конфликтов, и есть высшая форма гармонии. Что такое вершина любви? Как громко бы ни звучало, но пик любви — смерть! Именно поэтому Адам и Ева стремились к той жизни, которую нельзя получить в «застывшем» мире.
Человек падает, потом поднимается, достигает высот, что и является высшей формой гармонии. Гармония и конфликт — не антонимы, а понятия, стоящие в одном смысловом ряду, жизненно необходимые человеку, как воздух, вода и пища.
Вдумайтесь, пожалуйста, в замечательные строчки Александра Сергеевича Пушкина:
 
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.

Если говорить образным языком, то феноменологическую роль конфликтов в природе и в обществе можно выразить одним словом — это двигатели. По видимому, тот, кто создавал наш мир, стремился сделать его не самым худшим. Но перед ним была дилемма: а) самому беспрестанно трудиться, управляя всем тем, что создал; б) встроить в создаваемый мир некий механизм, который бы сам по себе организовывал все сущее и двигал эволюцию. Он выбрал второй путь, а в качестве такого механизма «встроил» в наш мир конфликт. Там, где есть конфликты, непременно присутствует движение, а там, где мы наблюдаем движение в любой из его форм следует искать конфликты.
Вместе с тем, не стоит забывать, что конфликты — это своеобразные и весьма противоречивые «двигатели». Раскручивая спираль эволюции и способствуя самоорганизации систем, они могут сжимать и увеличивать ее шаг; ускорять и замедлять прогресс; создавать, разрушать и восстанавливать системы; открывать и закрывать их; превращать эволюционное развитие в инволюционное; расчленять и одновременно объединять все то, что попадает в сферу их действия.
Почему человеческое сообщество, желая того или нет, постоянно пребывает в ситуациях внешней и внутренней конфликтности? Конфликты жизненно важны как индивиду, так и обществу. Без них нет развития, прогресса и вообще всякого движения вперед. Конечно, конфликтность предполагает жесткий путь развития, усыпанный как жертвами и разрушениями, так и любовью и гармонией. Но, по-видимому, мы с вами живем не в самом лучшем из миров. В нем нет других более мягких механизмов, способных эффективно двигать эволюционный процесс: все в нем рождается, развивается, процветает и погибает через противоположности, противоречия и конфликты:
 
Нет счастья на земли — на небесах оно,
Оставлено богам и смертным не дано.
 
В этом трудном мире можно загнивать, деградировать и погибать, но можно и процветать, благоденствовать и преуспевать. Все, зависит от тех, кто живет в нем и от того, к чему они стремятся, на сколько познали место своего обитания и каков уровень их культурного, гуманистического и духовного развития. Иными словами, конфликты — это, хотя и потенциально неустранимые, но и не фатальные, а вполне управляемые явления, а главная проблема заключается не в уничтожении конфликтов как таковых (это утопия), а в поиске способов бескризисного существования и процветания в конфликтных условиях.

Возникает естественный вопрос — существуют ли неконфликтные процессы?

И «да» и «нет». Конкретный ответ определяется временными факторами: соотношением интервала наблюдения процесса с его общей продолжительностью, и местоположением этого интервала внутри процесса. Если интервал наблюдения много меньше продолжительности процесса, то любой процесс может рассматриваться как неконфликтный при условии, что мы не захватывам точку бифуркации — разветвления процесса. Если же период наблюдения соизмерим с продолжительностью изучаемого процесса, или совпал с точкой его бифуркации, то нет никаких оснований считать данный процесс бесконфликтным.
Например, продолжительность существования человеческой цивилизации (примерно 5-8 тысяч лет), так ничтожно мала по сравнению с длительностью планетарных процессов в солнечной системе (около 12-15 миллиардов лет), что вращение планет вокруг Солнца за последние пять-восемь тысяч лет можно считать стабильным неконфликтным процессом, протекающим согласно законам Кеплера. Если же мы мысленно передвинем интервал наблюдения, например на 10 миллиардов лет назад, то увидим всю конфликтную сущность этого процесса, для описания которого упомянутых законов уже недостаточно.
Более близкий к нам пример. Вплоть до двадцатого века энергетическая и производственная мощь человечества была столь невелика по сравнению с ресурсными возможностями природы, что процесс взаимоотношения этих субъектов можно было считать фактически бесконфликтным, и соответственно с этим строить планы экономического развития (добывать полезные ископаемые, вести промышленную заготовку леса, пользоваться биоресурсами морей и океанов). Но в двадцатом веке произошел перелом. Энергетическая мощь человечества возросла на столько, что воздействия на природу превысили некий порог. Ответ последовал незамедлительно. Возникли и начали интенсивно развиваться экологические конфликты, негативные последствия которых для современного поколения людей уже очевидны. Теперь при выборе стратегии экономического развития приходится учитывать это обстоятельство, в частности договариваться о квотах выброса в атмосферу вредных веществ, объемах вырубки леса, вылова рыбы и т.п.
Еще более близкий пример — наша собственная жизнь. Если в качестве интервала наблюдения выбрать какой-либо один день, например, приходящийся на период отпуска, который вы проводите вместе с приятным человеком, то конфликтности может и не быть. Но кто осмелится утверждать, что вся жизнь человека — бесконфликтна. В ней (помимо всего прочего) присутствуют два фундаментальных конфликта: конфликт с матерью, в результате которого мы появляемся на белый свет, и конфликт с чем-то, пока нам неизвестным, в результате чего мы покидаем этот мир.
Таким образом, любой процесс объективно конфликтен по своей сути, но считать ли его таковым на данном временном отрезке и при решении конкретной проблемы зависит от точки зрения субъекта, от понимания им сути происходящего и от обстоятельств, в которые он поставлен прагматическими интересами.

Виктор Иванович, Вы достаточно долго изучаете конфликты. В чем, на Ваш взгляд, заключается особенность социальных конфликтов, происходящих в нашей стране?

Источник социальных конфликтов одинаков для всех социальных образований: принципиальная неустранимость отчуждения личности от системы. Система обладает качествами, которых нет у ее элементов, и каждый элемент имеет качество, которое не присуще системе. На социальном уровне это означает, что коллективный разум и групповое поведение формируется по иным законам, чем индивидуальный разум и личное поведение. Диалектическое противоречие между общими и частными законами развития образует постоянно действующий источник конфликтов в любых социальных средах.
Вместе с тем в каждой стране социальные конфликты имеют свою специфику. Решающее отличие социальных конфликтов, происходящих в нашей стране, от аналогичных конфликтов в странах Запада, определяется колоссальной разницей в структуре социальных отношений. У нас — люди для государства, у них — государство для людей.
Наши конфликты характеризуются необычайной скрытностью и катастрофичностью. В России конфликты редко выходят «наружу», но если это происходит, то все оборачивается катаклизмами и крушениями. В целом, мы воспринимаем конфликты как крайне деструктивные явления, а вот американцы так не считают, поэтому их конфликтная экономика не рушится, а процветает. Хорошо или плохо, но им удалось решить «национальный вопрос», мы же к нему даже не приступали. Между западноевропейскими странами существуют весьма острые противоречия, тем не менее, им удалось объединиться и даже ввести общую валюту, у нас наблюдается противоположная тенденция.
Почему так происходит? Как и мы, они выросли в конфликтах, но в отличие от нас очень серьезно отнеслись к их изучению, научились управлять ими, то есть не сводить к кризисам и катастрофам. Мы же вначале запретили конфликтологию, потом превратили ее в раздел психологии, а теперь продолжаем проклинать конфликты, и жить иллюзией, мечтая построить бесконфликтное общество всеобщего благоденствия. Ну кто сказал, что конфликты — негативные явления? А тот, кому это выгодно. На самом деле конфликты как явления не несут в себе ни позитивной, ни негативной функции, они ни вредны и ни полезны. Все плохое и хорошее, позитивное и негативное, конструктивное и деструктивное несет в себе человек.
 
Не могли бы вы привести примеры, когда люди использовали знания о конфликтах в своих корыстных интересах?

Так уж сложилось, что сущность и природу конфликтов лучше всех познали великие злодеи — Ленин, Гитлер, Сталин, которые еще и мастерски употребили эти знания, подчиняя своей воле целые народы.
Технология завоевания власти, используемая этими и им подобными личностями универсальна и весьма эффективна. Схематично она выглядит так. Сначала, используя промахи властей, разжигается конфликтная ситуация. Затем она подогревается и доводится до кипения — кризиса, переполняющего терпение народных масс. Далее вбрасывается в массы некая доходчивая идеология, обращенная, как правило, к самым низменным человеческим чувствам (отобрать, поделить и т.п.), подкрепляемая незатейливыми лозунгами типа: «земля — крестьянам, фабрики — рабочим» и какой-либо теорией, типа марксизма или фашизма. Одновременно создается система распространяющая и пропагандирующая эту идеологию и теорию. Как правило — это централизованная сеть партийных организаций. И, наконец, последний шаг. Кризис доводится до политической и экономической катастрофы. Жизнь людей превращается в сущий ад и они сами идут с поклоном к тому, кто посулил рай земной. Результат получен, политическая цель достигнута.
На мой взгляд, эту негативную антигуманную технологию должны знать не только гении зла, но и обычные люди, то есть мы с вами. Может быть, тогда мы не будем так падки на разные социальные идеи и избавимся от пагубной привычки следовать за всякими вождями.
Но есть другие технологии, реализуемые с целью предотвратить перерастание социальных и экономических конфликтов в катастрофы и катаклизмы. Это — позитивные технологии. В нашей стране практика применения таких технологий пока невелика, поскольку господствующая ранее марксистско-ленинская идеология базировалась на прямо противоположных концепциях. В результате мы умеем разваливать социальные или экономические системы, и на их месте строить устойчивый тоталитаризм или монополизм. Но, но пока испытываем известные затруднения при решении проблем послекризисного воссоздания общественных и экономических структур на основе принципов социальной демократии, справедливости, цивилизованной рыночной конкуренции и неантагонистической эксплуатации.
 
Вы можете дать универсальный рецепт разрешения конфликтов?

Прежде всего, назову «золотое» правило — в конфликтах нет никаких универсальных рецептов их предупреждения, урегулирования и вообще управления ими. Вместо бесплодного поиска универсума следует отказаться от утопической идеи избавиться от конфликтов как таковых, перейти к познанию их функций, свойств и закономерностей, а потом научиться использовать эти знания в своих интересах. Ведь не отвергли же мы такое опасное явление, как электричество. Наоборот, мы его познали и сделали полезным. Не случись этого — до сих пор жили бы при свете лучин. Или ядерный взрыв — физический конфликт, который сегодня служит людям. Ученые научились управлять этим конфликтом, благодаря чему эффективно функционируют атомные электростанции. Так что мой «универсальный» рецепт — не строй иллюзий, а изучай конфликт, и тогда сможешь его использовать на пользу себе и людям.
Применить такой «рецепт» не каждому под силу. Можно ли рекомендовать что-нибудь попроще?
Конфликты относятся к самым сложным явлениям, с которым встречалось человечество за все время своего существования. Поэтому простотой и умозрительностью здесь не обойтись. Вместе с тем есть частные «рецепты» снижения конфликтности, доступные для всех.
Не ищите в конфликтах оптимальности, достигайте компромиссов. При этом помните, что наиболее устойчивыми являются те компромиссные договоренности, нарушать которые не выгодно самим нарушителям.
Вместо тупикового вопроса «Что делать?» чаще задавайте себе другой: «Что не надо делать и чего следует опасаться?». Если бы А.Чернышевский в свое время написал книгу с названием «Что не надо делать?», то, возможно, у нас не было известной революции и тех колоссальных людских жертв, которые мы понесли в результате содеянного.
Не верьте тому, кто говорит: «Я знаю, куда надо идти», но прислушайтесь к тому, кто утверждает: «Я не ведаю, куда надо идти, но знаю, куда не следует ходить». В связи с этим нелишним будет напомнить строки из стихотворения Галича

Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: «Я знаю, как надо!»
Кто скажет: «Идите, люди, за мной,
Я вас научу, как надо!»

В конфликтующем мире вера в лидера, способного разрешить все наши проблемы, не только утопична, но и вредна. Более того, любая социальная доктрина, которую придумал человек, изначально порочна, сколько бы привлекательной она не казалась. А сколь угодно строгая логическая конструкция ошибочна в своей основе. Поэтому самая убедительная теория та, в которой нет логики.
В конфликтах наши знания о прошлом часто становятся не союзником, а врагом человека. Конечно, их не надо игнорировать, но в конфликтных ситуациях следует руководствоваться только личными соображениями, отдавая себе отчет в том, что лучший способ предвидеть то, что будет, изучать то, что было, но знать, что всё, бывшее прежде нас, никогда уже не повторится с абсолютной точностью.
По моему глубокому убеждению, фундаментальный способ снижения разрушительного действия конфликтов заключается в повышении коллективного и индивидуального культурного уровня. Конечно, конфликты от этого не исчезнут, но появится эффективная формула действий. Искусство, музыка, литература — это и есть те слагаемые, которые помогают нормально существовать в конфликтных условиях. Речь идет не о трогательных призывах «стать культурными» — следует понимать, что конфликты так или иначе, но заставят нас двигаться в этом направлении. Чем быстрее мы это поймем, тем меньше будет крови и разрушений.
Кроме культурного уровня есть еще и духовный, который позволяет более позитивно разрешать конфликтные проблемы, по крайней мере, не сводить их, как у нас это принято, к кризисам. Лучшие учебники по конфликтологии были написаны давным-давно — на заре человеческой цивилизации. Первый из них — Веды, которые для Западного человека пока terra incognita, но по сути в них можно найти ответы на все вопросы. Второй — Библия, повествующая о том, как правильно вести себя в этом конфликтном мире. «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром» — говорил Апостол Павел в «Послание к римлянам». Третий — это Учение Будды (помните его слова — все несчастья от желаний, умерь желания и ты избавишься от многих страданий). Четвертый учебник по конфликтологии — Коран, в котором рассказывается, как выжить в очень конфликтном мире.
Многие тысячелетия люди знают «золотые заповеди» великих пророков, но сознательно их нарушают, предпочитая следовать другой логике — законы (нормы) для того и существуют, чтобы их нарушать. Наука пока не может объяснить этот феномен. Однако удивительное постоянство этого явления (знаем, что нехорошо, но делаем) вынуждает предположить, что нарушения религиозных и других социальных норм в какой-то мере необходимы для существования и развития социума. Поэтому задача состоит не в искоренении нарушений этических, религиозных, правовых и других норм как таковых, а в их приведении в социально приемлемые рамки. Для этого необходимо: а) знание норм, что обеспечивается прежде всего широкой и комплексной гуманизацией общеобразовательной системы, в том числе вузовской; б) формирование в обществе таких механизмов действия норм, при которых их нарушение становится неприемлемым (невыгодным) для самих нарушителей; в) выделение узловых норм, то есть норм, не подлежащих нарушению ни при каких обстоятельствах, и придание им статуса закона с соответствующими санкциями.
 
Как эффективно «погасить» конфликт, если он разгорается на «пустом месте»?

Один из персонажей Михаила Булгакова говорил, что кирпич ни с того ни с сего, никому и никогда на голову не падает. Так вот, конфликт никогда не разгорается на «пустом месте». Всему есть свои причины и обстоятельства. Если конфликт, по Вашему мнению, возникает «из ничего», значит, Вы не разобрались в ситуации.
В конфликтах то, что было, того уже не будет; и что делалось, то не будет делаться. Все конфликты, бывшие прежде нас, никогда уже не повторятся с абсолютной точностью. Иногда о конфликтах говорят: «такое уже было». Говорящий так, либо не вник в ситуацию, либо не понимает, о чем говорит.
Для многих конфликт представляется неким одноактным событием (противоборством, спором, дракой), но на самом деле это растянутый во времени процесс, в котором присутствуют такие этапы как: конфликтная ситуация, скрытая стадия, кризис, катастрофа, возврат в исходное положение или гибель одного или нескольких участников. Свести конфликт к противоборству — значит сознательно загнать себя в угол трудноразрешимых проблем, и искать решения там, где его нет.
Чтобы детально понять данные категории, обратимся к известному конфликту — Александр Пушкин и Жорж Дантес. Пример будет упрощенным, но зато вполне наглядным. Итак, первое — возникновение конфликтной ситуации, где ключевым словом является «дефицит ресурса». Действий пока нет, конфликт только зарождается. Такая ситуация возникла между Пушкиным и Дантесом, когда последний вроде как-то не так посмотрел на Наталью Гончарову, благосклонно ответившую на этот взгляд. В чем состоит ресурсный дефицит? Их двое, а она одна. Второй этап — латентная стадия. Здесь ключевое слово — «конфронтация». Завистники поэта начали разносить сплетни, в результате образовался конфронтационный настрой. Александр Сергеевич понял, что его соперником является Дантес. Но на данном этапе тоже нет активных действий, в отличие от третьего — кризиса. Пушкин бросил перчатку и вызвал соперника на дуэль. Это апогей кризиса. Но и на этом конфликт не завершился. Начинается четвертый этап — ранение Пушкина, то есть катастрофа, исход которой был неоднозначным. Катастрофа предполагает два варианта: все возвращается в исходное состояние или происходит чья-то гибель. В нашем примере случилось худшее.
Какой же вывод? Можно погасить конфликтную ситуацию, чтобы не было эскалации конфликта. Если бы Наталья Николаевна категорически отказала Дантесу либо иной вариант, когда Пушкин спокойно реагирует на связь жены с другим — и не возникает дефицита ресурса. Во второй, латентной, стадии Пушкин мог и проигнорировать мнение общества. Была бы погашена конфронтация. Поэт принял другое решение. Кризис тоже можно было заглушить. Дуэлянты заключают мировое соглашение, и не звучит роковой выстрел. Наконец, окажись рядом с раненым Пушкиным толковый врач, катастрофа не переросла бы в гибель поэта. Так что конфликты развиваются далеко нелинейно, и на каждом этапе можно найти меры, которые смогут развернуть их в несколько ином направлении. Но для этого необходимо распознать текущий этап, иначе можно упустить исходную точку, и вообще стремиться разрешить конфликт без крови и страданий.
Нельзя забывать, что конфликт может принимать разные состояния: противоборство, эксплуатация, содействие, нейтралитет. Особенность реального конфликта состоит в том, что все эти состояния присутствуют в нем одновременно, только с разной вероятностью. В силу чего процесс развивается синхронно по нескольким траекториям, одна из которых может доминировать. Для того чтобы глубоко вникнуть в суть конфликта, необходимо анализировать весь спектр возможных состояний. Если возвратиться к нашему примеру, то в отношениях Пушкина и Дантеса все состояния присутствовали, но доминантой стало противоборство в самой острой форме — антагонизме. Что в итоге и привело к гибели поэта. Исходя из предлагаемой модели, можно или разжигать конфликт, или приводить его в одно из желаемых состояний. Что лучше — решать самим участникам.
Если говорить научным языком, то динамика конфликтов представляет собой иерархический, многошаговый, вероятностно-детерминированный, ветвящийся процесс, протекающий на макро-, мезо- и микроуровнях. На макроуровне дается максимально укрупненное описание динамики конфликта с точностью до таких состояний как содействие, противодействие, эксплуатация, гибель и их разновидностей. Образно говоря, это взгляд на конфликт с высоты птичьего полета, когда нас не интересуют детали, но важно понять что происходит по-крупному. Мезоуровень позволяет детализировать процессы перехода конфликта из одного макросостояния в другое. Здесь, оперируя более тонкими состояниями конфликта (такими как конфликтная ситуация, латентная стадия, кризис, катастрофа), мы выявляем причины и побудительные мотивы смены макросостояний, и устанавливаем возможные траектории развития конфликтного процесса. Микроуровень позволяет детально рассмотреть и подробно проанализировать процессы, которые происходят внутри макросостояний конфликта, и, используя математические методы моделирования, оценить результаты конфликтного взаимодействия в количественной форме.

Зачем потребовалось столь сложное представление динамики конфликтов?
 
Прежде всего, такая модель ориентирует нас на то, что конфликт недопустимо отождествлять с такими понятиями как противоборство, столкновение, обострение противоречий, конфронтация, кризис, катастрофа, которые суть его составляющие, причем вовсе необязательные. Любое «усеченное» понимание конфликта снижает ценность научных рекомендаций по способам урегулирования противоборств и кризисов, предупреждению катастроф и снижению уровня конфронтаций. Вместе с тем, в современной науке о конфликтах ограниченность в трактовке конфликта — типовая ситуация.
Кроме того, трехуровневое представление динамики конфликта позволяет несколько расширить и, самое главное, дифференцировать горизонты его прогноза. Так, на микроуровне существует возможность совершенно точно установить характер развития конфликтного процесса на период существования данного макросостояния. На мезоуровне можно спрогнозировать и ранжировать вероятные варианты его развития, и указать чего следует опасаться и чего не следует делать, чтобы не усугубить ситуацию. Макромодель позволяет назвать потенциальные горизонты прогноза, то есть выяснить, что можно ожидать в данном конфликте и что следует прогнозировать.
Далее. Предложенная модель позволяет ввести достаточно полную и объективную шкалу для оценки уровня конфликтности. Так, если говорить о мезоуровне, то такая шкала может быть представлена следующим образом: конфликтная ситуация — начальный уровень конфликтности; латентная стадия — средний уровень; кризис — высокий уровень; катастрофа — наивысший. При изучении явлений на макроуровне шкала конфликтности выглядит по-другому: нейтралитет — полная неопределенность (нулевое противодействие и нулевое содействие); противодействие — наивысшая кофликтность; содействие — полное отсутствие конфликтности; эксплуатация — средняя конфликтность, гибель — полная определенность (отсутствие как противодействия, так и содействия). В свою очередь каждая точка такой шкалы (естественно кроме гибели и нейтралитета) может иметь свои градации конфликтности. Так, например, для противодействия оценки уровня конфликтности таковы: антагонизм — высокая степень; строгое противодействие — средняя; нестрогое противодействие — низкая. Если речь идет об анализе конфликта на микроуровне, то можно ввести количественные шкалы оценки уровня конфликтности, например, по экономическим убыткам, понесенным тем или иным участником конфликта.
Конечно, такая шкала (в математике она называется тензорной) не очень наглядна и весьма затруднительна для восприятия. Приходится мириться, столь сложное явление как конфликтность нельзя измерить простой шкалой.

Одна из Ваших книг называется «Системная конфликтология». В чем суть этого нового направления в науке, рождающегося, можно сказать, на наших глазах?

Еще сравнительно недавно, в середине двадцатого века, выдающиеся умы своего времени придерживались удивительнейших представлений о сущности конфликтов. Так, известный американский ученый Боулдинг  считал, что «конфликт представляет собой ситуацию, в которой каждый участник осознает несовместимость своих интенций с интенциями своих противников и желает добиться целей, несовместимых с целями своих противников». А в Большой Советской Энциклопедии (1970-1977 гг. издания), по сей день остающейся одним из самых авторитетных энциклопедических изданий сказано: конфликт (от лат. conflictus — столкновение), столкновение противоположных интересов, взглядов, стремлений; серьёзное разногласие, острый спор, приводящий к борьбе.
Еще и сегодня в конфликтологии сохраняется такое убогое понимание конфликта, а в методологии его изучения безраздельно господствует эмпиризм с его буквальным пониманием материалистического утверждения: «опыт — критерий истины». Положение в науке о конфликтах напоминает мне то, в какой ситуации оказался бы ботаник, если бы изучал жизнь растения по нескольким фотографиям: на одной — зерно, на следующей росток, далее — цветок, и, наконец, снова зерно. Такой ботаник усвоил бы, что существуют разные состояния растения, следующие друг за другом в определенной последовательности. Это позволило бы ему говорить о закономерностях превращений в растительном мире. Но вряд ли такой подход позволил бы установить внутреннюю сущность происходящего, понять механизмы взаимодействий, определяющие динамику изучаемого процесса. Думаю, что вы поняли: опыт дает только косвенные данные, по которым нужно разгадать картину взаимодействий (в нашем случае — конфликтных). А для этого нужна теория, которой в современной конфликтологии нет, и, более того, такая задача вплоть до конца прошлого века и не осознавалась.
Вместо создания полноценной теории, конфликтологи, как на западе, так и у нас, пошли и идут по пути подкрепления эмпиризма статистикой и тестированием. При этом упускается из виду, что эти методы смотрят в будущее через призму прошлого, пытаясь в текущем разглядеть будущее. В конфликте же будущее не содержится в текущем. Его развитие может происходить по нескольким траекториям, которые заранее не известны, а формируются главным образом за счет рефлексивного выбора конфликтующими сторонами своего поведения. Однозначно предсказать этот выбор невозможно, ни при каком сколь угодно глубоком и полном знании морфологии конфликта, ни при каком сколь угодно длительном наблюдении за его развитием. Поэтому статистические и тестовые исследования позволяют получить более или менее достоверные прогнозные оценки и выявить закономерности развития только применительно к эргодическим процессам. То есть процессам, имеющим определенную точку или область устойчивого равновесия, в которую система стремиться попасть в процессе своего функционирования, и эта точка (область) известна исследователю и самой системе. В конфликтных же процессах области и точки устойчивости неизвестны ни исследователю, ни системе, они формируются и распадаются в ходе развития конфликта. Периоды стабильного развития чередуются с этапами, где система как бы «выбирает» направление своего дальнейшего движения, причем моменты начала и завершения этих периодов (этапов) не подчиняются какой-либо статистической закономерности, а определяются либо действием случайных факторов, либо характером взаимодействия конфликтующих сторон, либо тем и другим совместно. Кроме того, не стоит забывать, что любое статистическое или тестовое исследование обязательно опирается на какую-либо изначальную концепцию, накладывающую отпечаток как на методику исследований, так и на интерпретацию полученных оценок. Поэтому демонстрируемые статистики и результаты тестирования только создают видимость объективности, на самом деле подтверждая лишь положения исходной концепции. К сожалению, многие исследователи до сих пор предпочитают именно такой путь изучения конфликтов, а то и пытаются разрешить конфликтные ситуации, опираясь на результаты опросов общественного мнения.
В основе следующего заблуждения лежат попытки построить методологию изучения конфликтов на основе игрового подхода. Трудно переоценить его значение как первого конструктивного шага на пути познания и формализации конфликтов. С развитием теории игр конфликтологические исследования перешли из разряда эмпирических в разряд естественнонаучных. Завершилась эпоха умозрительного и начался период модельного изучения конфликтов. Однако многочисленные попытки разрешения реальных конфликтов игровыми методами выявили их концептуальную неполноту. Методы теории игр (в их классическом представлении) основываются на трех положениях: наличия полного списка возможных стратегий поведения конфликтующих сторон; следования принципу минимума среднего риска; представления конфликта ситуацией противоборства. Тогда как для реальных конфликтов характерно следующее. Известные априори стратегии поведения участников конфликта представляют наименьшую ценность, а главная задача состоит в поиске скрытых возможностей, то есть стратегий, которые не известны заранее, а порождаются уже в ходе взаимодействия конфликтующих сторон. Именно в этих неизвестных априори стратегиях кроются главные факторы, обусловливающие победу или поражение в противоборстве. Конфликтующие стороны часто не придерживаются осторожных стратегий поведения, гарантирующих некий средний выигрыш, а сознательно идут на риск, исходя из соображения «больше риск — меньше опасность проигрыша». Иными словами, риск в конфликте можно и нужно рассматривать не как эфемерную надежду на счастливую случайность, а как связанный с опасностью способ действия, необходимый для того, чтобы избежать еще большей опасности или получить еще больший выигрыш, чем это возможно без риска. Противоборство — это только часть конфликта, его завершающая, но вовсе необязательная фаза. В своем развитии конфликт может миновать эту фазу. Противоборству предшествуют определенные стадии конфликтного процесса, где нет активной борьбы, но именно там закладываются основные предпосылки того или иного варианта разрешения конфликта в целом. В противоборстве действия сторон уже предопределены ранее сложившимися обстоятельствами, выйти за рамки которых не всегда представляется возможным. Свести конфликт к противоборству — означает загнать себя в угол трудно преодолимых преград, пытаясь найти решение там, где его нет. Катастрофы, кризисы, катаклизмы, конфронтации, как и противоборства, — это частные компоненты конфликта, не несущие исчерпывающей информации о сути происходящего. Подмена конфликта его компонентами приводит к тому, что серьезное и обстоятельное расследование случившегося выливается в поиск «стрелочников» и наказание «козлов отпущения». Тем все и завершается, а глубоко лежащие причины произошедшего продолжают свое действие, приводя к новым катастрофам, кризисам, противоборствам и конфронтациям. Любое «усеченное» понимание конфликта снижает ценность научных рекомендаций по способам урегулирования противоборств и кризисов, предупреждению катастроф и снижению уровня конфронтации. Вместе с тем, в современных конфликтологических исследованиях ограниченность в трактовке конфликта — типовая ситуация.
Перечень конфликтологических заблуждений можно продолжить. Однако сказанного вполне достаточно для того, чтобы придти к следующим выводам. В настоящее время преждевременно утверждать о существовании целостной системы взглядов на роль и место конфликта в общей структуре природных и общественных явлений, определенной на уровне фундаментальных концепций современной науки. В ее нынешнем состоянии конфликтология представляет собой ни что иное, как конгломерат редуцированных методов и подходов, в ней отсутствует базовая аксиоматика и не определена концептуальная основа ее методологии, в результате чего она не обладает признаками научной теории и не может предложить принципы, методы и приемы изучения конфликтных процессов, имеющие междисциплинарную значимость.
Для специалистов, занимающихся решением практических проблем конфликтного характера, сделанные выводы очевидны и свидетельствуют лишь о том, конфликтология находится в стадии становления. Вместе с тем, жизнь не стоит на месте. На рубеже веков конфликтологический взгляд на природу вещей стремительно проникает в такие области знания, как радиоэлектроника и радиотехника, менеджмент и маркетинг, биология и медицина, информатика и связи с общественностью, педагогика и юриспруденция. В этом случае эмпиризмом и конгломератом методов уже не обойтись — необходима строгая дедуктивная теория, опирающаяся на современные методы познания и способная объяснить значительную часть своего фактического материала на основе системных обобщений.
Центральная концепция развиваемой мною системной конфликтологии состоит в понимании конфликта как системного первообразного явления, которому невозможно дать исчерпывающего определения, поскольку любое из них будет отражать лишь его одну или несколько сторон. Существо конфликтов может быть раскрыто только через их типологию, функции, свойства и закономерности в динамике развития.
Мой подход к познанию конфликтов заключается в следующем: будем изучать это явление так, как мы изучаем любую другую систему — вначале выясним ее функции, затем выявим ее свойства, поймем динамику развития, построим модель, проведем модельные эксперименты и, наконец, сформулируем нечто практическое.
Впервые такой подход был обозначен Конторовым  в его замечательной книге «Введение в теорию конфликта». Однако далее он пошел по пути формализации конфликтов с помощью интегро-дифференциальных уравнений, примерно так, как это делается в теоретической физике. Тем самым, аксиоматика выбранной математической теории «молчаливо» редуцировалась на конфликтные процессы. Такой путь хотя и изящен с математической точки зрения, но фактически означает подгонку сущностных сторон конфликтов под возможности математического метода, то есть предполагает доминирование метода над существом проблемы. С системной позиции этот подход не может быть признан исчерпывающим, так как получаемые при этом выводы и рекомендации справедливы только по отношению к созданной математической модели и приемлемы только тогда, когда модель является полным представлением изучаемого конфликта, что  не всегда соответствует действительности.
Теоретико-методологический базис конфликтологии должен быть значительно шире концептуальных оснований любой математической теории, какую бы общность не декларировали ее создатели. Математические методы могут и должны применяться как рабочий инструмент для моделирования и изучения частных сторон конфликтных процессов. Более того, без математического инструментария конфликтологические исследования теряют конструктивизм и доказательность. Но его не следует использовать в качестве концептуальной основы изучения конфликтов.
Ведущим в системной конфликтологии признается метод гомеостатического компьютерного моделирования. Он базируется на следующем положении. Наш мир устроен так, что пытаться выяснить, почему вообще существует причинность, — бессмысленно. Можно, наблюдая всякие явления и проводя различные эксперименты, достоверно установить, что из «А» следует «Б». Но, невозможно выявить механизм, позволяющий с исчерпывающей глубиной объяснить, почему из «А» следует «Б». Путь, по которому со времен Ньютона  идет наука, заключается в том, чтобы небольшими шашками асимптотически приближаться к выяснению механизмов причинности, но никогда не уповать на то, что будет сделан последний завершающий шаг, найден исходный «кирпич» мироздания».
На практике метод гомеостатического моделирования реализуется различными способами, но суть одна: пошаговое приведение исходной модели к состоянию, подобному объекту-оригиналу, за счет включения в модель программных механизмов адаптации, а также организации режима эффективного диалога с исследователем.
Технология построения гомеостатической модели такова. На первом шаге, используя данные описательной модели, строится так называемый каркас системной модели (ее исходное, нулевое приближение), учитывающий априори известные свойства и аспекты моделируемой системы. Этот каркас далек от адекватности объекту-оригиналу и не позволяет сформулировать сколько-нибудь значимые практические выводы, но одновременно в него закладываются специальные алгоритмы, позволяющие изменять исходные предпосылки (базовые аксиомы и правила вывода) по мере получения новых данных об объекте изучения. Далее проводится модельный эксперимент. Полученные при этом данные используются для корректировки каркаса — формируется модель системы в первом ее приближении. Затем уже с помощью этой моделью проводится эксперимент, по результатам которого она вновь корректируется — формируется модель системы во втором ее приближении, и так далее. Такой циклический процесс «эксперимент—данные—корректировка» многократно повторяется и никогда не завершается построением окончательной системной модели. Всегда это будет некое приближение к системе-оригиналу, нуждающееся в уточнении в ходе дальнейших исследований. Адекватность системной модели объекту изучения нельзя доказать — она может быть либо принята как временное соглашение, либо отвергнута на том основании, что получаемые с ее помощью оценки и выводы противоречат наблюдаемым фактам и не позволяют достичь целей исследования. Системная модель всегда будет отличаться от оригинала и может лишь асимптотически приближаться к нему при выполнении определенных условий, специфичных для каждой практической задачи.
На практике асимптотическая сходимость обеспечивается, тем, что объектом моделирования выступает конкретный конфликт, с присущими только ему автономными законами. Эти законы не распространяются на конфликты вообще, они свойственны только данному конфликту и присущи только ему. Принципиальным здесь является то, что адекватность модели достигается сужением сферы ее использования и ограниченностью практической применимости. В пределе каждая модель конфликта уникальна в той же степени, в какой уникален каждый конфликт. Разумеется, что апробированную на практике системную модель какого-либо конфликта можно и нужно использовать для разрешения разнообразных конфликтных проблем. Но при этом во главу угла должны ставиться специфические особенности этих проблем и конфликтующих субъектов, а не вычислительные и логические возможности, заложенные в модель. Иначе модель будет доминировать над существом дела, а моделирование превратится в самоцель.
Кроме того, адекватность может быть повышена за счет использования результатов натурных и лабораторных экспериментов (пусть отрывочных и неполных). У исследователя в ряде случаев существует возможность сопоставить теорию с практикой и внести в модель соответствующие поправки (другой вопрос: во что это выливается и что считать более правильным — наблюдаемое или предсказываемое теорией). Наконец, адекватность повышается за счет модельных компьютерных экспериментов. Они стимулируют появление новых знаний интуитивного свойства, которые используются для самонастройки модели и приближения ее свойств к особенностям изучаемого объекта. Механизм этого явления пока не вскрыт, но факт остается фактом: сам процесс моделирования позволяет более глубоко вникнуть в существо конфликта, а модельные исследования приводят к открытию новых свойств и закономерностей даже в том случае, когда модель не полностью соответствует оригиналу.
Я рассматриваю системную конфликтологию как междисциплинарную научную дисциплину, объектом изучения которой являются конфликты во всех специфических проявлениях, а предметом — закономерности в их функциях, свойствах, динамике и причинах возникновения, а также модели и технологии управления конфликтами, способы их профилактики, предупреждения, разрешения и урегулирования.
Успехи в познании изоморфизма конфликтов во всех их конкретных проявлениях, а также наличие методологической базы, позволяющей видеть за всем внешним разнообразием частностей инвариантную сущность качественно разнородных конфликтных процессов, служат главными признаками научности данной дисциплины.
Как вы справедливо отметили, системная конфликтология молода. В ней пока больше «белых пятен», чем успехов и достижений. Поэтому важен путь, по которому пойдет ее развитие. На мой взгляд, она должна уйти от эмпиризма и умозрительности и стать строгой междисциплинарной наукой, способной, строить системные модели конфликтов, вскрывать их фундаментальные закономерности и на этой основе предлагать комплексные способы рационального управления ими в конкретных ситуациях. В противном случае мы получим еще одну служанку идеологии, но не науку.

КО ДНЮ ИНФОРМАТИКИ

ДОПОЛНЕННЫЙ И ИСПРАВЛЕННЫЙ ТЕКСТ ИНТЕРВЬЮ ВОРОНЕЖСКОМУ ТЕЛЕВИДЕНИЮ ОТ 26.11.08.

Здравствуйте! Вы смотрите программу «Вести-Интервью» на круглосуточном телевизионном канале «Вести 24». В студии Оксана Красных и мы начинаем нашу беседу.
26 ноября в календаре красных дат отмечен как «Всемирный день информатики».
На самом деле, уважаемые телезрители, мы уже давно вместе с вами живем в условиях информационного взрыва. А он порождает порой самые неожиданные эффекта. Об этом и пойдет сегодня речь в нашей программе.
У нас в гостях доктор технических наук, профессор Воронежского института высоких технологий Виктор Новосельцев.
Готовясь к нашей передачи я заглянула во всезнающий Internet и вот что там прочитала: «Информация в широком смысле — это сведения, передаваемые одними людьми другим людям устным, письменным или каким-либо другим способом, а так же сам процесс передачи и получения этих сведений». Так ли это?

На самом деле, то определение, которое вы привели, соответствует информации в ее узком смысле. Такое понимание информации долгое время господствовало не только в умах простых людей, но и в среде ученых. Основываясь на нем, Шеннон  для количественной оценки информации ввел так называемую негоэнтропийную функцию, характеризующую степень снижения неопределенности при получении сообщения. Образно говоря, информации тем больше, чем меньше неопределенности возникает при принятии решения. Однако шенноновская мера никоем образом не связана со смыслом передаваемого сообщения и инвариантна по отношению к сущности функционирования системы. Тогда как при анализе конкретных персонифицированных ситуаций смысловая (содержательная) информация зачастую имеет первостепенное значение, а понимание «существа дела» решающим образом определяет характер принимаемых решений.
Используя шенноновский подход, можно только в среднем оценить влияние информации на состояние системы. Безусловно, есть ситуации, допускающие управление по усредненным оценкам и без учета смысла информации. Они имеют место, когда отклоняющие воздействия представляют собой «шум» — хаотические флюктуации. Например, при управлении кораблем в шторм. Но нас интересуют другие ситуации, когда среда преднамеренно и целенаправленно оказывает воздействие на управляемый процесс, стараясь развернуть его в свою сторону. Это — ситуации противоборства. В них управление, опирающееся на усредненные оценки и без учета смысла поступающей информации, ведет к верному проигрышу.
В целом шенноновский подход к информации следует назвать физикалистическим, отражающим господствующую научную парадигму начала и середины прошлого века. Работы Шеннона оказали огромное влияние на развитие средств связи, но не приблизили к глубинному пониманию сущности информации. Шеннон помог нам разобраться с сообщениями, но не с информацией, которую несут в себе эти сообщения.
И только в последние десятилетие, благодаря прорывному развитию компьютерных технологий, было осознано, что информация — это не только сведения и процесс их обработки, но прежде всего субстанция, стоящая в одном ряду с веществом и энергией.
Итак, мы имеем триаду материальных субстанций: вещество, из которого все состоит, энергия, которая всем движет, и информация, которая всем управляет. Скорее всего, есть и другие субстанции. Они материальны не в меньшей степени, чем те субстанции, о которые я только что говорил, но пока трансцендентны, то есть скрыты от нас и наших приборов.
Таким образом, я исхожу из того, что материя — это все то, что человек ощущает и не ощущает. Все, что есть — есть материя, и нет ничего кроме материи, проявляющейся в бесконечном разнообразии форм и видов. А разделение всего сущего на материальное и идеальное — это грубая и весьма неудачная попытка построить модель мироустройства на основе дуалистического детерминизма, потребовавшаяся лишь для того, чтобы прикрыть собственное незнание.

Какие же особые качества позволяют выделить информацию из всего многообразия материальных субстанций?

Первым отличительным признаком информации как субстанции выступает ее управляющая роль, которую она играет в структуре мироздания. С середины ХХ века после работ Норберта Винера  стало очевидным, что все процессы, происходящие в природе и в обществе так или иначе управляемы. При этом механизм управления универсален и реализуется с помощью так называемых контуров управления, в простейшем случае включающих: того, кто управляет; того, кем управляют, а также информационные каналы прямой и обратной связи между этими объектами.
При анализе объектов живой природы эти контуры выделяются сравнительно легко. Иная ситуация имеет место при изучении объектов неживой природы. Для большинства из них пока не ясна структура контуров управления. Но это вовсе не означает их отсутствие.
Все наблюдаемое многообразие живых, неживых, микроскопических, планетарных и галактических систем создано, сохраняется, движется и разрушается благодаря информации. Конечно, в этих процессах участвуют различные физические силы, но программа их действий задается информационной средой, являющейся, являющейся по образному выражению Хакена  своеобразным «спусковым крючком» для механических, электромагнитных, ядерных и других сил.
Удивительно, но об этом говорится в начальных строках Библии. Вначале было слово (читай — информация) и слово (информация) было Богом (то есть тем, кто все создал).
Таким образом, информация составляют основу управления в системах любой природы. При этом важно различать: носитель информации (любой вещественно-энергетический объект), форму информации (символ, текст и т.д.) и смысл информации, выражающий целевой эффект, который возникает вследствие информационного воздействия.
Если рассматривать информацию как новый вид субстанции, не нуждающийся в вещественно-энергетическом носителе, и инвариантный к форме своего представления, то второй ее отличительный признак заключается в том, что при информационных взаимодействиях нарушаются законы сохранения, те краеугольные столпы, на которых строится вся физическая наука. Информацию можно передать получателю, но нельзя изъять. У субъекта, передающего информацию, она не уменьшается, а может даже и увеличиваться.
Третий признак: в информационных взаимодействиях отсутствуют привычное нам время. Точнее, оно не играют той особой роли, которая характерна при вещественно-энергетических взаимодействиях. В вещественно-энергетическом мире время — это вектор, направленный от прошлого к настоящему и в будущее. Возврат в прошлое — невозможен, время не «течет» вспять. Образно говоря, колесо истории вещественно-энергетического мира крутится в одну сторону. Иное наблюдается в информационном мире, в котором мы без труда перемещаемся по оси времени, возвращаясь назад, останавливаясь и заглядывая в будущее. 
Четвертый характерный признак мира информационных взаимодействий — это отсутствие привычных нам пространственных координат: высоты, ширины, длинны. В сообщениях могут присутствовать данные о пространственных координатах, но для осуществления информационных преобразований они не нужны. То есть ни евклидовой, ни римановой геометрии в информационном мире нет. Может быть в нем существует какая-то своя особая «геометрия», но она не связана с пространством, характерным для мира вещественно-энергетических преобразований.
Пятый признак информации (в ее субстанциональном понимании) заключается в том, что человеческие органы чувств, построенные на вещественно-энергетических механизмах, не способны непосредственно (напрямую) воспринимать информацию. Более того, если мы вооружимся любыми самыми экзотическими приборами, построенными из вещества и приводимых в движение энергией, то все равно не воспримем информацию, так сказать, в чистом виде. Проведем такой мысленный эксперимент. Возьмем в руки CD-диск, на котором записан текст романа «Война и мир», и попробуем найти в нем эту информацию. Вооружившись микроскопом, мы увидим на диске концентрические круги с длинными и короткими бороздками. Что они означают? Ясно, что это носители информации. Но какую информацию они несут? Сколько бы мы не бились над диском, ответить на этот вопрос не сможем. Но, достаточно взять кодировочную таблицу, и мы увидим, что короткие бороздки соответствуют нулю, а длинные — единице. Восемь бинарных позиций образуют число в восьмеричной системе исчисления, группе чисел соответствует буква, из букв складываются слова, из слов — фразы, а из фраз, компонуется текст. Таким образом мы вышли на информацию, прочитали роман «Война и мир». Но для этого нам потребовался особый информационный инструмент — кодировочная таблица. В современных компьютерах такая «таблица» выполнена в виде программ, встроенных в драйвер CD-привода, в Office или в прилагаемых утилитах (проигрывателях, просмотровиках и т.п.).
Шестая особенность информации определяется мерой информационного взаимодействия. Как известно, мерой вещественно-энергетических взаимодействий выступает сила или точнее энергия. В информационных процессах нет ни сил, ни энергий (естественно если исключить из рассмотрения носители информации). Поэтому в качестве меры информационного воздействия используется эффект, который возникает в системе в результате информационного воздействия. То есть «сила» информационного воздействия измеряется опосредовано через те изменения, которые возникает в вещественно-энергетической сфере вследствие поступления той или иной информации. Поскольку системы разные, то и эффекты разнятся по своему содержанию. Так, например, в экономических системах эффект информационного воздействия может измеряться в увеличении или снижение объемов прибыли. В военных системах типа ракетно-зенитных комплексов эффект информационного воздействия со стороны противника выражается снижением вероятности поражения цели.
И, наконец, седьмым отличительным признаком информационной субстанции выступают ее характеристики. В вещественно-энергетическом мире в качестве субстанциональных характеристик используются масса, вес, объем, плотность, напряжение, ток, частота и др. Все они количественные, то есть выражаются числами. При изучении же информационных процессов используются качественные характеристики, в частности такие, как актуальность, своевременность, доступность, достоверность, скрытность, защищенность и др.
В целом следует заключить, что информационная субстанция еще мало изучена. Здесь все еще впереди. Но бесспорен тот факт, что мы стоим на пороге, за которым находится интереснейший и необычный мир, познание которого выведет человечество на новый виток эволюции, подобно тому, как это произошло после изобретения паровой машины, появления рукотворного электричества и открытия ядерной энергии.

Возникает естественный вопрос: если в информационном мире нет привычного нам времени, то как же тогда измерить скорость передачи информации?

Мы привыкли измерять скорость передачи информации в байтах или в битах — количеством переданных за единицу времени восьмеричных или двоичных символов. Тем самым мы измеряем скорость передачи носителей информации, но не скорость передачи собственно информации. Мы можем, скачать из Интернета очень много байтов, но при этом получить минимум информации, нужной нам для решения какого-либо вопроса. Высокая или низкая скорость передачи носителей информации, еще ничего не говорит о скорости передачи информации. Так как же измерить скорость передачи информации? Ответа на этот вопрос пока нет. Но можно высказать следующую гипотезу: без учета носителей физическая константа с — скорость света, неприменима к информационным процессам. Мысль, в общем-то не новая. Так, в радиотехнике существует понятие фазовой скорости, значения которой могут превосходить скорость света. И при этом не нарушаются законы электродинамики.

Так как же все таки мы воспринимаем информацию, общаясь друг с другом и с окружающим миром?
 
При взаимодействиях «человек-человек» и «человек-природа» основными носителями информации выступают звуковые и электромагнитные волны. Информация «садится» на них путем так называемой модуляции, то есть за счет изменения частоты, амплитуды, фазы или какого-либо другого параметра основного(несущего) колебания. Мы воспринимаем волны-носители с помощью зрения и слуха, затем их детектируем (ссаживаем информацию с носителя), и далее, применяя кодировочные таблицы — программы, получаем информацию. У каждого из нас своя «кодировочная таблица», формируемая в процессе обучения и социализации. Поэтому, в отличие от компьютера, одна и та же информация воспринимается каждым субъектом по-своему.

Наблюдается ли информационное взаимодействие между объектами неживой природы. Если «да», то каковы механизмы этого взаимодействия? Ведь у этих объектов нет ни зрения, ни слуха, ни каких других органов чувствования.

Безусловно, что информационное взаимодействие — это универсальное взаимодействие, существующее между всеми объектами, живыми и неживыми. Однако его механизмы пока не вскрыты и, соответственно, не изучены.
Изучением взаимодействий между объектами неживой природы занимается физика. В этой науке нет фантазий, но есть законы. Физические законы формулируются в количественных категориях. Использование качественных шкал неприемлемо по определению. В этом кроется одновременно как сила, так и слабость физического подхода к изучению явлений. Стремление оперировать количеством придает физическим теориям устойчивость, однозначность и определенность, а также позволяет широко использовать математический аппарат для описания изучаемых объектов. Вместе с тем, это же стремление сужает область действия физических теорий и концепций, поскольку все то, что не измеряется числом, автоматически исключается из сферы интересов физики. Так произошло с информацией. Ограничившись по существу ее негоэнтропийным (шенноновским) представлением, физика изгнала информацию в ее субстанциональном понимании из объектов своего исследования. Фактически, изучая вещественно-энергетические носители, но не саму информацию В результате все процессы, происходящие в объектах неживой природы, начиная с элементарных частиц и, заканчивая, галактиками, оказались неуправляемыми. Во всей своей совокупности физические теории не способны вскрыть источники активности изучаемых систем и объяснить механизмы, приводящие в движение все то многообразие объектов, которое наблюдается в нашем мире. Такое положение во многом объясняется тем, что еще со времен Ньютона в физике господствует принцип: знание законов, управляющих явлениями, не предполагает раскрытия их причин.
Я думаю, что уже в скором времени физики изменят свое отношение к информационному взаимодействию. И поставят его в один ряд с механическим, гравитационным, электромагнитным и ядерными взаимодействиями. Может быть тогда удастся создать единую теорию поля, о которой мечтал Эйнштейн.

Почему появилась необходимость защищать информацию?

Если говорить общё, то во всех экосистемах, помимо вещественных и энергетических связей, присутствуют информационные связи. Намеренное или ненамеренное нарушение этих связей ведет к экологическим катаклизмам, которые негативно отражаются не только на природе, но и нас с вами. Возникает проблема информационной экологии, то есть защиты природных экосистем от вредного информационного воздействия со стороны человека, и соответственно, — человека от негативных информационных воздействий со стороны природы. В настоящее время эта проблема пока не осознана и соответствующих научных исследований практически не ведется.
Что касается защиты информации в человеческих сообществах, то эта проблема возникла и стала актуальной как только появился человек разумный. Суть дела в следующем. Для нормального функционирования социальных систем нужно чтобы в них действовали замкнутые контуры управления, то есть обеспечивалась своевременная циркуляция достоверной информации от управляющего объекта к управляемому процессу и обратно. А, как известно, люди постоянно конфликтуют, все время стараясь узнать, что же делает противник или конкурент, и использовать эти знания себе на пользу. Другая сторона, понимая важность вопроса, старается защитить свои информационные ресурсы и потоки от несанкционированного доступа, или же наоборот, использовать каналы утечки информации для дезинформации (обмана) противника. Возникают информационные войны, цель которых обеспечить превосходство в управлении и тем самым способствовать победе над противником или конкурентом.
Зачастую, сами того не замечая, мы в обычной жизни, общаясь друг с другом, ведем информационные войны. Например, макияж. Его можно рассматривать как способ достижения женщиной своих целей путем изображения своего внешнего облика, несоответствующего действительности.
Если говорить без шуток, то уже сегодня мы должны обратить самое серьезное внимание на предупреждение и недопущение информационных войн, в контексте которых должна решаться и проблема защиты информации.
Некоторым представляется, что эти войны происходят где-то там, вдалеке от нас. Это не так. Они уже у нас дома. Причем, по мере внедрения информационных технологий, они разрастаются подобно снежному кому. Простейшим примером этому служит мобильная телефония. Посмотрите, сколько различного рода шарлатанов и проходимцев пытаются обмануть абонентов, предлагая позвонить на так называемые «короткие» номера. Доверчивые люди набирают эти номера, а потом получают сногсшибательные счета. Телевидение так же стало использовать этот простой путь наживы, предлагая нам отгадать слово в каком-нибудь примитивном ребусе. А сколько хакеров и спам-мэнов трудятся не покладая рук в Интернете? Даже представить трудно.
Конечно, в нашей стране есть органы, которые обязаны защищать наше информационное поле. Но они слабы, не скоординированы и практически не способны выявлять, ликвидировать и упреждать информационных злоумышленников.
У информационных войн есть обратная сторона медали, когда надо их не предупреждать, а уметь в них выигрывать. Речь идет об информационных войнах в военной сфере. Уже сегодня почти всё оружие: самолеты, танки, зенитно-ракетные и артиллерийские комплексы, компьютеризированы. В недалеком будущем каждый солдат будет иметь персональный микрокомпьютер, помогающий ему вести боевые действия. Это означает, что война становится информационно-зависимой. Стоит нарушить работу управляющего компьютера, как мощное оружие превращается в груду металла, а солдат становится беспомощным. Но для того, чтобы оказывать такое воздействие необходимо иметь специальное информационное оружие. Это новый чрезвычайно наукоёмкий вид вооружения, в создании которого мы не имеем права отставать от вероятного противника.

Информация в человеке. Где она у нас находится? И, что с ней происходит, когда человек умирает?
 
Для ответа на первую часть вашего вопроса нам придется заглянуть в строение человека. Если бы меня попросили обрисовать устройство человека как системы, то я бы изобразил: атлас тела (то есть те вещественные части нашего тела, из которых мы состоим); атлас физиологии, показывающий, каким образом происходит взаимодействие частей нашего тела, и информационный атлас, отражающий анатомию и физиологию нашей психики. Наглядно, сказанное можно проиллюстрировать на примере компьютера — творения человека не по образу, но подобию своему. Как известно компьютер состоит из трех частей: «твердой» части — харда, электрической части и «мягкой» части — софта. Так вот, для того чтобы понять свою информационную сущность, мы должны понять свой «софт». То есть разобраться в том, какие у нас есть алгоритмы обработки информации, с помощью каких алгоритмов мы распознаем образы и ситуации, какие алгоритмы помогают нам принимать решения и т.п.
То есть информация в человеке — это не только наши мысли и наши знания?
Мысли и знания — это только часть информационной составляющей человека. Вся информация, циркулирующая в человеке образует нашу психику или, как говорили раньше, душу. Главное назначение психики — управлять через тело поведением человека и регулировать его внутреннее состояние. Для этого у нас есть многочисленные датчики информации, например, зрительные, слуховые, тактильные. Информация от этих датчиков поступает в специальный раздел психики, который можно назвать «решателем». В нем с помощью системы алгоритмов и критериев принимается решение и формируются команды. Эти команды поступают в органы и части тела, меняющие наше положение и внутреннее состояние. Замечу, что описанное выше — чисто информационный процесс, носителем которого являются нервные ткани, в том числе и головного мозга. Так что мыслим мы не мозгами, как это многим представляется, а алгоритмами и другими информационными процедурами.
Естественно, что центральным разделом психики является тот раздел, который я назвал решателем. В нем можно выделить четыре информационных слоя: интуитивный, интеллектуальный, рефлексный и инстинктивный.
Инстинктивный слой — это начальная ступень психического развития человека. Он характерен тем, что при его полном доминировании мыслительный аппарат практически не используется. С информационной точки зрения — это совокупность алгоритмов принятия решений, обеспечивающих нашу бессознательную, сенсомоторную реакция на внешние раздражители. Такие алгоритмы называются инстинктами. Их носителями выступают генные структуры, передаваемых от родителей к детям. С каждым последующим поколением инстинкты постепенно и очень медленно меняются, пополняясь и модифицируясь. Текущие события включают в них новую информацию — она переносится на прошлое, объединяется с ним, корректируя инстинктивные алгоритмы по мере смены поколений.
Рефлексный слой представляет собой вторую ступень эволюции психики. Образно его можно назвать сферой машинального, привычного, заученного, автоматического. Внешне механизм принятия рефлексных решений весьма прост. В процессе социализации в психике человека происходит формирование и фиксация эталонных (типовых) ситуаций и связанных с ними решений. Связки «ситуация-решение» постепенно накапливаются, сортируются и обобщаются, образуя своеобразный банк знаний. Получая через чувственные органы текущую информацию о ситуации, человек обращается в этот банк, отождествляет ее с наиболее близкой эталонной и сразу «без раздумий» вырабатывает решение.
Интеллектуальный слой является третьей ступенью в эволюционной лестнице развития психики. По-видимому, первым, кто не только обратил внимание на наличие в психике человека такого слоя, но и описал его алгоритмы в виде логических правил дедукции (умозаключений «от общего к частному»), был Аристотель. В последующем Френсис Бэкон  и Джон Стюарт Милль  существенно расширили понимание механизма работы интеллекта, разработав логические правила построения индуктивных («от частного к общему») и традуктивных («от частного к частному») алгоритмов. В ХIX веке Джорж Буль,  исследовавший законы рационального мышления, разработал алгебру логики, которая еще полнее описывает механизмы логических умозаключений и послужила основой для создания современной компьютерной техники.
Интуитивный слой представляет собой четвертый шаг в эволюции психики. Интуиция — это способность человека непосредственно постигать проблемную ситуацию и принимать решения без использования логических или каких-либо других доказательств. Для современной науки алгоритмы и механизмы интуиции пока скрыты «за семью печатями». Вместе с тем установлено ее основное свойство: наиболее ответственные и важные решения, связанные со значительной неопределенностью, большой размерностью и существенным риском, принимаются, как правило, на основе интуиции.
Помимо слоев принятия решений, наша психика включает еще целый ряд информационных компонентов. В частности, темперамент, эмоции, память.
Как видите, информационный или психический мир человека многообразен и весьма сложен. Пока отсутствует модель психики, способная ответить на все то множество вопросов, которые мы задаем себе, пытаясь понять собственное устройство.
Теперь вернемся к вопросу о том, что происходит с информационной частью человека после его смерти.
Еще древние говорили, что смерть — это разъединение тела и души. Сегодня эта фраза из разряда метафорических, перешла в разряд научных. Она означает, что в момент смерти вещественно-энергетическая часть человека (его тело) теряет способность нести информационную составляющую (его душу). Это может происходить по разным причинам: из-за травмы какого-либо органа; в результате нарушения какого-либо жизнеобеспечивающего процесса; в следствие того, что сама информационная часть дала «сбой» и стала неправильно управлять своим вещественно-энергетическим носителем.
Потеряв свое управляющее начало, вещественно-энергетическая составляющая реструктуризируется, превращаясь в иную структуру, поведением которой управляют уже другая информационная структура, реализующая физико-химические или какие-либо другие законы. В результате тело человека постепенно трансформируется в то, что называют прахом.
 
Куда же перемещается информационная составляющая после того как она потеряла свой носитель?

Если мыслить вещественно-энергетическими категориями, то эта составляющая должна куда-то перейти, трансформироваться, но обязательно сохраниться в той или иной форме. Но давайте проведем такой мысленный эксперимент. Возьмем все тот же CD-диск с романом «Воина и мир» и сожжем его. А пепел развеем. Попробуем теперь найти информацию, которая ранее была на нем записана. Очевидно, что сделать этого мы уже не сможем. Куда же она подевалась? Никуда — в информационном мире не выполняются законы сохранения.
С информационной составляющей человека происходит нечто подобное, с той существенной разницей, что еще при его жизни она распространяется на другие носители. В частности, вносится в генные структуры, фиксируется в текстах книг, отражается в художественных творениях. Таким образом, исчезая в никуда, она остается «жить» в потомках, в мыслях великих людей, в творениях художников, скульпторов и архитекторов. В этом смысле можно говорить о бессмертной сущности нашей с вами души.
Вот, что писал по этому поводу философ Петров М.К.:  «…понять человека как существо социальное, значит допустить, что рядом со смертным человеком располагается некая внешняя ему, долгоживущая бессмертная и практически вечная сущность, что человек есть симбиоз биологического и социального, смертного и бессмертного. Если отказаться от этого допущения, станет совершенно непостижимым, каким образом люди преодолевают биологический разрыв между неравными системами индивидов, оказываются в состоянии наследовать накопленный предшественниками опыт, не представленный в собственных генах. Не будь такой долгоживущей сущности, человек оказался бы в положении обычного животного, каждый начинал бы свою особую историю с того фундамента врожденных умений и навыков, который заложен в биокоде».

Зачем нам все это знать? Ведь, как говорится, все беды от знаний.
 
Когда-то, давным-давно, люди полагали так: не надо знать внутреннее устройство человека, мы его и так вылечим. Будем подавать ему «на вход» некое вещество и смотреть: лучше ему стало — хорошее лекарство, умер — не годится. Записываем в книжечку. Я, конечно утрирую, но применяя такой способ и обобщая результаты греческих, римских, индийских и среднеазиатских врачевателей Ибн Сина  составил «Канон медицины» — справочник по болезням, лекарственным средствам и способам их применения. Некоторые им пользуются и сейчас. Такое изучение человека называется методом «черного ящика»: мы не смотрим внутрь, не выясняем механизмы функционирования изучаемого субъекта, а наблюдаем лишь его реакцию на некоторое «входное» воздействие, в частности на лекарство. Так сейчас работают психологи. Они не знают какова анатомия и физиология психики, но подавая на нее раздражающее воздействие, фиксируют реакцию. Психология накопила огромный опыт, но не занималась: анатомией и физиологией психики. В результате по уровню своего развития она находится на начальной отметке. Истинной психологии — психологии, начинающейся с анатомии и физиологии психики, еще только предстоит появиться на свет.
Справедливости ради надо сказать, что в психологии такой шаг был намечен Зигмундом Фрейдом. Как вы помните, он разделил психический комплекс человека на три части: сверхсознательное, сознательное и подсознательное. Уже эта, достаточно примитивная модель, была прогрессом по сравнению с методологией «черного ящика».

А психиатрия в этом плане продвинулась вперед?

Я не специалист в этой области, но те работы, с которыми я знаком наводят на меня тоску и вызывают недоумение. Попытки «лечить» или точнее корректировать психические, то есть информационные процессы химическим путем воздействуя на клетки головного мозга, у меня ассоциируются с ремонтом телевизора путем нанесения ударов по его корпусу. Конечно, иногда такая процедура способна привести аппарат в чувство, но нельзя же эту манипуляцию считать ремонтом.
Отказал компьютер. Это может быть вызвано двумя причинами: вышли из стоя какие-то электронные схемы или неправильно работает софт — информационная часть. В первом случае для восстановления работоспособности компьютера следует обнаружить отказавшую электронную схему и заменить ее на новую. Во втором случае необходимо «вылечить» софт. Сделать это с помощью отвертки невозможно. Нужно применять специальные программные средства: антивирусные, чистящие, восстанавливающие и другие.
Вывод такой: для того, что бы лечить психику и вообще воздействовать на нее, надо использовать не вещественно-энергетические, а информационные лекарства. Это новый класс лекарственных средств, механизм действия которых основан не на физическом или химическом воздействии на нервные клетки — носители информации, а направлен на прямую корректировку информационной части человека.
 
Не тот ли это случай, когда продают обычный чай и говорят, вы его выпьете и похудеете? Люди покупают, пьют и худеют, потому, что верят.
 
Зачастую здесь имеет место самовнушение, но может быть и информационное воздействие. Трудно сказать. Нужно внимательно разбираться в каждом конкретном случае. Однако, чаще всего в подобных ситуациях проявляется так называемый эффект Эдипа (не путать с эдиповым комплексом — любовью к матери и ненавистью к отцу, введенным в психологию Зигмундом Фрейдом) или, по другому, самосбывающийся прогноз. Этот эффект заключается в том, что определение цели (в нашем случае — похудение) и вера человека в ее позитивные качества вызывают поведение, ведущее к выполнению этой цели. Наука неоднократно приступала к изучению этого феномена. Но получить каких-либо значимых результатов пока не удалось, за исключением одного утверждения: сбывающиеся сами собой прогнозы — это ошибочная концепция, постоянно кажущаяся правдой.

Как генная инженерия связана с информацией?

Сейчас методами генной инженерии клонируют все: сою, картошку, барана… Надо полагать, скоро будут клонировать человека. Спрашивается, что клонируют? Клонируют тело, вещество. Но никогда не задают себе вопрос, а информационная сущность при этом передается или нет? Я с недоумением наблюдаю как постигают гены. Ученые-генетики изучают молекулы, их состав, особенности, связи и все прочее, но не изучают информационную сущность процесса передачи наследственности. Ведь, по сути дела, гены — это только «лошади» которые несут информацию, которая передается от родителей к детям, от клонируемых к клонируемым. А если наследуемая информация обладает свойством мутации. Что тогда? Неизвестно. Следовательно, изучив человека только на молекулярно-генетическом уровне, нельзя считать научно обоснованными рекомендации по его клонированию. Последствия такой операции непредсказуемы — генетики забыли про информацию, которую несут в себе гены, передавая ее из поколения в поколение. Точнее, они ее не забыли, а просто выкинули из поля своего зрения, спеша «обрадовать» мир новыми генно-инженерными технологиями. В некоторой степени, я их понимаю. Во-первых, они не умеют считывать, и соответственно не понимают, какую информацию несут в себе генные структуры. Во-вторых, очень трудно продать новую генно-инженерную технологию, про которую сам же говоришь: она хорошая, но применять ее пока нельзя.
 
Вы открыли необычную сторону информации. Но вернемся к более привычному ее пониманию как к информационной технологии. Почему, например, в тот период, когда мы переходили с двадцатого века в двадцать первый, все человечество с напряжением следило за компьютерами, боясь сбоев?

Действительно, в конце 1999 года весь мир был серьезно озабочен так называемой «проблемой 2000». Суть в том, что в компьютерных программах год записывается только двумя последними цифрами, которые с наступлением 2000 года могли восприняться неоднозначно: например, как 1900 или 1800. Такое положение могло нарушить работу компьютеров и привести к различным катастрофам. Авиационным и железнодорожным авариям. Нарушению опасных технологических процессов в химической и атомной промышленности. Несанкционированным запускам боевых ракет и т.д. Для исключения таких последствий были предприняты срочные и весьма дорогостоящие меры (по некоторым источникам затраты составили миллиарды долларов). Катастроф удалось избежать. Существует ли гарантия, что в будущем не произойдет нечто подобное? Ответ на него отрицательный.
Обсуждая информационные технологии хочу высказать следующую мысль. В философском аспекте информационные технологии — это ответ человечества на вызов, брошенный ему конфликтами. Их смысл заключается в переводе конфликтов из сферы физического действия в сферу информационных процессов, где они приобретают менее разрушительный характер. Это — хорошо. Но есть и негативный аспект нашего все более полного вхождения в мир информационных технологий. Раньше мы жили на природе, наслаждались увиденными реалиями. А теперь мы с естественного фона переместились в информационное поле. Все больше и больше времени проводим у телевизора. Уже немыслим свою жизнь без мобильного телефона. Ночами просиживаем в Интернете. Такой образ жизни ведет к тому, что сами того не замечая, мы становимся все более и более информационно-зависимыми субъектами. К чему это приведет? Неизвестно. Но трансформация нашей психики неизбежна, как неминуемы и информационные войны, о которых мы уже говорили.
 
Говорят, что если Интернет будет развиваться такими же темпами, какими он развивается сейчас, то, где-то к 2020 году, он остановится в своем развитии. Так ли это?

Прогресс остановить нельзя, поэтому за Интернет волноваться не стоит. Я выскажу мысль, которая может быть покажется вам неожиданной. Что такое Интернет в общефилософском плане? Интернет — это попытка человека усилить свои интеллектуальные и интуитивные механизмы мышления за счет использования информационных технологий. Разве можно остановить движение в этом направлении к 2020 году?
По поводу же предсказаний подобного рода могу сказать следующее. В такой стремительно развивающейся отрасли как информационные технологии — любые прогнозы бессмысленны, а вот пофантазировать можно. Предельной, но недостижимой, точкой развития информационного общества является превращение человечества в «мыслящий океан», описанный Станиславом Лемом в рассказе «Солярис».


АНОМАЛЬНАЯ ЭКОНОМИКА
ОТРЫВОК ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННОГО ИНТЕРВЬЮ КОРРЕСПОНДЕНТУ ЖУРНАЛА «ЧЕЛОВЕК И НАУКА» (2004 г.)

В конце прошлого столетия мы перешли на путь рыночной экономики. Однако еще и сегодня, по прошествии более десяти лет, присутствует ощущение того, что мы идем каким-то своим путем, отличающимся от западного. В чем, по вашему мнению, заключается принципиальные особенности современной отечественной экономики?
 
На экономику можно смотреть с разных сторон. Мы посмотрим на нее с точки зрения управленца-конфликтолога.
Все особые черты нашей современной экономики вытекают из того очевидного обстоятельства, что она находится в переходном состоянии от планово-централизованных форм хозяйствования к рыночным. В результате в качестве объекта управления мы имеем неустановившийся процесс с уникальными качествами, как позитивного, так и негативного свойства, с которыми приходится одновременно и мириться и бороться. Но самое главное — эти качества надо знать и учитывать при принятии текущих и стратегических управленческих решений. К таким качествам относятся.
Крайне широкий и весьма поляризованный спектр отношений между экономическими субъектами (начиная с содействия и заканчивая острым антагонизмом). Иными словами, наша экономика (в ее современном состоянии) есть не что иное, как территориально распределенный многоуровневый и вялотекущий кризис, находящийся в стадии созревания. Пути развития этого кризиса непредсказуемы, но управляемы. Следовательно, управлять нашей современной экономикой нужно так, как управляют кризисными процессами. Как показали исследования, эффективным способом предупреждения ситуаций, когда экономические отношения перерастают в кризисы, а кризисы в катастрофы, является подержание и развитие всей палитры позитивных экономических взаимоотношений, характерных для субъектов рыночной экономики. При этом особое внимание необходимо обращать не только на регулирование отношений типа «спрос-предложение», но и развивать нормальную конкурентную среду, совершенствовать антимонопольное законодательство, усиливать органы контролирующие его исполнение, поддерживать на государственном уровне содействующие формы экономических взаимоотношений участников рынка, реализуя не на словах, а на деле принцип: не экономика для власти, но власть для экономики.
Будучи развивающейся, а следовательно, неустойчивой по существу, наша экономика лабильна (весьма чувствительна) по отношению внешних воздействий. В настоящее время она достаточно жестко привязана к более развитой западной экономике. Это приводит к тому, что в определенных ситуациях внешними экономическими и другими воздействиями можно: стимулировать или замедлять темпы нашего экономического развития; создавать дополнительную неопределенность в управлении экономикой; порождать неустойчивость экономического развития — в целом существенно изменять экономическую ситуацию и траекторию развития экономики. Возникает проблема обеспечения экономической безопасности, суть которой заключается в изыскании такой модели развития экономики, чтобы, с одной стороны, не разрывались весьма полезные внешнеэкономические связи, а, с другой — не происходило полного экономического порабощения. Несомненно, что основным инструментом решения такой задачи является динамический стабилизационный фонд, складывающийся, как известно, из трех компонентов: «А» — ресурсов, направляемых на поддержку отечественной экономики (отечественных товаропроизводителей); «Б» — ресурсов, направляемых на поддержание выгодных внешнеэкономических связей (приобретение активов зарубежных банков, акций зарубежных фирм, технологий и др.); «В» — ресурсов, закладываемых на ликвидацию кризисных и иных негативных явлений (так называемая «подушка безопасности»). Вопрос в том, в какой пропорции должны реализовываться указанные компоненты. Вразумительных научных рекомендаций на этот счет не существует, и решение принимается на основе эвристических или каких-либо других соображений. Очевидно, что в силу сложности проблемы, говорить об оптимальных пропорциях не приходится. Речь может идти только об устранении произвола и волюнтаризма, то есть о назначении такой пропорции, которая не оптимизировала, а гармонизировала экономические отношения, сообразуясь с текущими экономическими и политическими условиями. В итоге приходим к известному принципу «золотого сечения», следуя которому распределение компонентов «А», «Б» и «В» стабилизационного фонда можно выразить следующей пропорцией: «В» / «Б» / «А» = 0,21 / 0,32 / 0,47. Иными словами, для того что бы обеспечить приемлемый уровень экономической безопасности необходимо 47% ресурса стабилизационного фонда направить на поддержку отечественной экономики, 32% — на поддержание выгодных внешнеэкономических связей и 21% — на создание «подушки безопасности».
Другим отличительным качеством современной отечественной экономики является нелинейный характер ее динамики, когда резкий экономический подъем и неожиданный (экономически не обоснованный, алогичный) спад ее отдельных отраслей (топливно-энергетических, транспортных, коммунально-бытовых и др.) становятся нормой экономической жизни. Говоря научным языком, экономические процессы в нашей стране чаще всего носят вероятностно-детерминированный (бифуркационный) характер. Эффективно управлять такими процессами традиционным способом «наблюдение ® статистика ® анализ ® управление» невозможно. Это поверхностный взгляд на управляемый процесс, дающий возможность увидеть внешние параметры, но мало что говорящий о его внутренней структуре и не позволяющий вскрыть механизмы, обусловливающие его динамику. Требуются подходы, ориентированные на вскрытие внутренних причин образования нелинейностей и бифуркаций с целью с целью приведения экономических процессов в динамически устойчивое состояние. Но, что понимать под динамической устойчивостью скачкообразного процесса? Целесообразно ввести новый и достаточно представительный критерий, согласно которому динамически устойчивым считается экономическая рыночная система переходного периода, когда в ней отсутствует тенденции к монополизации и конкурентному исключению. Отсюда однозначно вытекает цель управления такой системой и представляется возможным исследовать ее устойчивость в смысле указанного критерия.
Следующее отличительное качество — сильное влияние на динамику нашей экономики так называемых «анормальных» отношений между ее субъектами. В частности, таких как лоббирование корпоративных интересов, дезинформация сторон относительно своих намерений, физическое исключение системообразующих звеньев или подкуп должностных лиц в системе управления конкурента, подтасовка статистических данных в угоду начальника и т.п. Такая «анормальность» затрудняет применение классических методов экономического управления, то есть тех методов, которым учат в вузах, и вынуждает постоянно совершенствовать правовую базу и изыскивать новые концептуальные подходы к управления экономикой, основанные не на эфемерных теоретических концепциях, а на тех реалиях, которые мы имеем. При этом центр тяжести управления экономикой ложится на борьбу с коррупцией, клановостью, взяточниством, очковтирательством и другими анормальными явлениями.
Далее. Для нашей экономики характерным является наличие практически неограниченных сырьевых, трудовых, интеллектуальных и других ресурсов, необходимых для ее развития, при малом коэффициенте их использования и неразвитой системе коммуникаций. Поэтому оптимальное в замыслах и планах зачастую оказывается нерациональным на практике, и это обстоятельство накладывает довольно сильные ограничения, которые необходимо учитывать при разработке и реализации планов и программ экономического развития.
На развитие отечественной экономики, в частности на региональном уровне, существенное влияние оказывают естественные монополии и Центр. Это не позволяет рассматривать региональные экономические системы как замкнутые, относительно самостоятельные образования со своими автономными законами функционирования. В результате динамику цен в регионе затруднительно установить исходя из условий рыночного саморегулирования; приходится учитывать внешние неконтролируемые макроэкономические факторы, например такие как, валюнтарисские или лоббирующие решения высшего законодательного органа, необдуманные действия правительства и т.п.
В целом можно констатировать, что мы осуществили пока виртуальный, но не реальный переход к рыночной экономике. Конечно, в этом сложном и ответственном деле есть определенные и весьма существенные подвижки, но сам принцип управления экономикой практически не изменился: неоправданно высокий уровень централизации как был, так и остался.
Известно, что полная централизация управления экономикой не приносит желаемых результатов — чиновники не только не способны эффективно управлять экономическими процессами, но, по большей части, не заинтересованы в этом. В тоже время переход к нерегулируемому рынку чреват негативными последствиями. Поэтому особую проблему составляет вопрос о соотношении централизованного и децентрализованного. В общетеоретическом плане этот вопрос пока не решен, но общая закономерность такова: чем ближе подходит рыночная экономика к дезорганизованному состоянию, тем выше должна быть централизация управления, и, наоборот, чем стабильнее рыночный экономический процесс, тем менее централизованной должна быть структура управления.
 
Какое влияние оказывает банковская система на развитие отечественной экономики?
 
В настоящее время отечественная банковская система работает в основном по так называемой «ростовщической» схеме, когда критерием ее деятельности выступает монетарная прибыль — из денег делать как можно больше денег.
Такая схема выгодна для банков, но имеет тот существенный недостаток, что их деятельность слабо (опосредованно) связана с текущими потребностями реального сектора экономики. Образно говоря, отечественная банковская система в ее современном виде — это государство в государстве, живущее своими интересами и откликающееся на запросы реальной экономики лишь в той мере, в какой это выгодно ей самой.
Думаю, что такой принцип работы банковской системы не соответствует желаниям как физических, так и юридических лиц. Можно с уверенностью предположить, что уже в недалеком будущем эта система проявит свою общегосударственную несостоятельность и будет реформирована. Банки должны работать на потребителя, а не сами на себя.

Кризисная тематика всегда привлекала внимание экономистов. Однако современный этап развития мировой экономики актуализировал эту проблематику Получается, что Ленин прав. Недалек тот час, когда кризисы шаг за шагом подточат и, в конце концов, развалят мировую рыночную систему и мы будем вынуждены вернуться к планово-централизованной экономике. Так ли это?

Исторически сложились две точки зрения на кризисы, и соответственно, две стратегии социального поведения по отношению к этим явлениям. Согласно первой точке зрения экономические кризисы отождествляются с катастрофами, банкротствами и другими катастрофическими явлениями, несущими в себе исключительно потенциал разрушения. Сторонники этой позиции полагают, что, совершенствуя социальные и экономические отношения на планово-централизованной основе, можно построить экономическую систему, в которой не будет ни социальных, ни экономических, ни каких-иных кризисов как таковых. Такая точка зрения оказалась весьма живучей и доминировала в среде отечественных экономистов и социологов вплоть до конца девяностых годов прошлого века. Не потеряла она своих приверженцев и в настоящее время.
Вторая точка зрения исходит из того, что кризисы выступают атрибутом (неотъемлемой составной частью) любой экономической системы, сопровождая ее на протяжении всего жизненного цикла. С этой точки зрения динамика экономики представляется как перманентный ряд социальных, финансовых, производственно-экономических и других кризисов. Ее сторонники считают, что любая экономическая система, существует, функционирует и развивается только потому, что в процессе эволюции менеджеры научились преодолевать большую часть внутренних и внешних кризисов без катастроф, поскольку выработали соответствующие механизмы, обеспечивающие устойчивое функционирование экономики в кризисных условиях. При этом кризисы признаются не только негативными, но и позитивными явлениями, очищающими бизнес от финансовых, коммерческих и иных махинаций, вынуждающими оптимизировать производство, совершенствовать системы управления, изыскивать и внедрять инновации во все сферы экономической жизни. А стратегия поведения по отношению к кризисным явлениям заключается не в их искоренении, а в более глубоком познании присущих им функций, свойств и закономерностей развития, с последующим использованием этих знаний для рационального управления экономическими субъектами, находящимися в зоне кризиса. Так же не исключаются и меры направленные на предупреждение кризисов и смягчение их последствий.
Выбор точки зрения — дело индивидуальное. Однако, не стоит забывать, что мы уже пытались реализовать на практике первую точку зрения. Как известно, попытка ликвидировать экономические кризисы путем построения системы с жесткой планово-централизованной экономикой оказалась неконструктивной. Мы построили саморазрушающуюся экономическую систему, которая превратилась в «застывший» экономический кризис, готовый взорваться в любую минуту. Что, собственно, и произошло с экономикой СССР в конце прошлого столетия.
Вероятно, Ленин догадывался о таком плачевном исходе, когда в качестве спасательного круга вводил в 1921 году так называемую новую экономическую политику — НЭП. К этому периоду он и его приспешники своим политиканским управлением завели экономику России в тупик. Попав в который, вдруг вспомнили о загнивающем капиталистическом рынке. Приоткрыли ему дорогу, и он спас их и нашу страну. Но каким же лицемером и двурушником надо быть, чтобы уже в 1922 году, когда экономика пошла в гору, заявить: отступление закончено, теперь надо организовывать наступление на капиталистические элементы.
Если говорить о неминуемом крахе мировой системы капитализма под действием кризисов, то это — сомнительное умозаключение политэкономиста Маркса, потребовавшееся Ленину для захвата власти. При этом его логика была незатейливой, а потому результативной: люди, вы на краю гибели — я знаю, как спасти вас — для этого дайте мне власть.
Я сторонник реалистической позиции, то есть считаю, что избежать кризисов в социальной и экономической жизни невозможно. Они как явления всегда присутствовали, присутствуют и будут присутствовать во всех социально-экономических системах, как бы они не назывались и какие бы принципы не декларировали политические лидеры. А вот научиться выходить из них не только с минимальными потерями, но и с приобретениями можно и нужно. Причем это касается всей иерархии управления в социально-экономических системах, от общегосударственного уровня до уровня управления отдельным коммерческим предприятием, попавшим в зону финансово-экономического неблагополучия. При этом общий принцип управления экономикой можно образно выразить фразой: не надо заботиться о завтрашнем дне, но следует побеспокоиться о том, чтобы завтрашний сам заботился о твоем. Смысл такого управления заключается в том, что не следует строить громоздких долгоиграющих планов, подлежащих неукоснительному выполнению, а следует выдвигать ключевые проекты экономического развития страны, региона, города, района, сосредоточивая основные усилия на создании механизмов, обеспечивающих практическую реализацию этих проектов, сообразуясь с текущей социально-экономической обстановкой (внешней и внутренней). Конечно, реализовать такое управление значительно сложнее, чем планировать, контролировать и наказывать. Придется думать, думать и еще раз думать. А наши госчиновники от экономики, привыкшие исполнять и докладывать, пока к этому не способны. Поэтому нам предстоит долгий и мучительный процесс корректировки чиновничьего менталитета и структурной перестройки государственного аппарата не только в центре, но и на местах. Одно несомненно: следуя по этому пути мы сможем построить не саморазрушающуюся, а самоорганизующуюся устойчивую и интенсивно развивающуюся экономику, отвечающую своему предназначению — удовлетворение материальных потребностей не общества, а индивида.

Отвлечемся от практических вопросов и перейдем к теории. В чем вы видите сущностную сторону экономических кризисов как явлений?

Кризисы — это многогранные системные явления, правильно управлять которыми можно только тогда, когда познаешь их феноменологию, выражающуюся следующими аспектами.
Во-первых, кризисы есть составная, но вовсе не обязательная часть какого-либо социально-экономического конфликта — его наиболее острая стадия. Следовательно, для понимания причин, вызвавших каждый конкретный кризис, необходимо ответить, по меньшей мере, на три вопроса: составной частью какого конфликта выступает данный кризис; каковы глубинные (изначальные) корни этого конфликта; какие факторы определяют возможность перерастания конфликта в кризис. Вопросы — непраздные, поскольку некоторые исследователи, изучая кризисы, так сказать, в чистом виде без увязки с породившими их конфликтами, приходят к абсурдным выводам. Например, таким: серия крупнейших валютных кризисов, случившихся в нашей стране в девяностые годы прошлого века, в десятки тысяч раз обесценивших рубль, обусловлена неумением правительства управлять экономикой.
На самом деле кризисы не случаются, а сознательно организуются конфликтующими группировками для достижения своих политических или каких-либо иных целей. При таком подходе упомянутые кризисы есть ни, что иное, как результат борьбы за власть между сложившимися к тот период политическими группировками. Таким образом, подчеркнем еще раз: для того чтобы понять сущность кризиса и, соответственно, вырабатывать меры антикризисного управления, надо осмыслить существо конфликта, вызвавшего этот кризис. Иначе мы уберем следствия, а причины будут продолжать свое действие.
Второй аспект сущностной стороны экономических кризисов заключается в том, что эти явления обладают свойством слабой предсказуемости. Это свойство обнаруживается в невозможности точно предсказать характер их развития при каком сколь угодно глубоком знании морфологии, ни при каком сколь угодно длительном наблюдении за их развитием. Спрогнозировать продолжительность и исход кризиса невозможно никакими научными методами. И пророки-эксперты здесь не помогут. Дело в том, что траектория развития кризиса не случайна и не предопределена свыше, а определяется решениями и действиями самих субъектов кризиса. Можно сидеть и ничего не делать, задавая вопрос: когда же закончится кризис? А можно трудится, предпринимая активные меры для его погашения. Тогда такой вопрос покажется неуместным.
Экономические кризисы — это не стихийные или предопределенные, а управляемые процессы, то есть процессы, которые можно перевести в нужное состояние путем целенаправленного воздействия на их участников и (или) на взаимоотношения между ними. При этом управляющие воздействия могут осуществляться как со стороны центра, так и со стороны самих субъектов кризиса, но объект управления един — собственно кризисный процесс. Конкретные цели управления определяются спецификой решаемой задачи. Общая же рекомендация такова: в кризисных условиях невозможно найти оптимальных управлений в традиционном понимании этого термина. В случае неантагонистических отношений между субъектами кризиса, речь может идти лишь о компромиссах, то есть об управленческих решениях на основе взаимных уступок, в той или в иной мере минимизирующих негативные последствия кризиса. В условиях антагонизма цель управления в кризисах сводятся к победе над конкурентом, нанесении ему максимального экономического ущерба любыми доступными способами, не выходящими за рамки цивилизованных норм (правовых, морально-этических и др.).
Особый аспект феноменологии экономических кризисов проявляется в их способности к самораспространению. Эти кризисы разрастаются подобно цепной реакции, вовлекая в орбиту своего влияния все новые и новые субъекты. Это свойство иллюстрируется глобальными экономическими кризисами, которые начинаются, как правило, с локальных финансовых или производственно-экономических кризисов. В локальные кризисы вовлекаются новые субъекты, и они вначале перерастают в региональные, а затем и в глобальные. Объясняются это тем, что в открытых экономических системах, связанных многочисленными экономическими и финансовыми отношениями, с одной стороны, происходит диссипация (рассеивание) кризисных явлений, с другой стороны, такие системы через те же отношения адсорбируют (воспринимают) внешние кризисы. Благодаря этим противоположным тенденциям происходит образование цепочек кризисов, которые при определенных условиях трансформируются в лавинообразный слабоуправляемый процесс, охватывающий все новые и новые сферы.
Универсального рецепта, как избежать такого нежелательного развития событий, нет. Искусственная изоляция экономических систем неэффективна, так как приводит к внутренней кризисной напряженности, а вот ликвидировать условия, обусловливающие лавинообразное разрастание экономических кризисов возможно. Они расширяются не сами по себе. Их распространяют финансовые, промышленные и иные группировки, преследующие вполне определенные цели. Соответственно, локализовать кризис или приостановить его разрастание можно, если создать условия и механизмы экономического и политического сотрудничества, при которых расширение кризиса становится невыгодным самим субъектам, ранее способствующим этому процессу.

В завершении нашей беседы не могли бы вы дать некоторые рекомендации нашим менеджерам, работающим в реальном секторе рыночной экономики.

Не существует универсальных рецептов, как стать хорошим менеджером, но практикой выработан ряд рекомендаций, следование которым позволит быть не самым плохим менеджером.
Рекомендация первая — изучай конкурента. Реальная рыночная экономика связана с беспорядками, с упущениями, с невозможностью сделать все так, как намечено, с поправками, которые вносит в проекты страх кризиса и банкротства. Менеджеру-новичку все время кажется, что он находится на грани провала. Ему, видящему только то, что происходит у него, и не ведающему того, что происходит у конкурента, все время представляется, что конкуренты сильнее и умнее, чем они есть. И только опытный менеджер, который 60% своих усилий направляет на изучение конкурента, и только 40% — на решение внутренних задач, понимает, что они сами часто не знают самых простых вещей, что у них еще больше неточностей, просчетов и проблем.
Рекомендация вторая — минимизируй риск. При управлении проектами в реальных условиях рыночной экономики возникают многочисленные неопределенности случайного характера. Все их учесть невозможно — приходится рисковать. Риск будет минимальным, если 2/3 шансов успешного завершения проекта вы отнесете на долю расчета, а 1/3 — на долю случайностей. Иными словами, не самым плохим будет бизнес-проект, у которого не менее 67% позиций подкреплены математическими расчетами и логическими соображениями.
Рекомендация третья — учитывай конфликты. При разработке бизнес-проектов целесообразно исходить из того, что их практическая реализация будет происходить в сугубо конфликтных условиях. Поэтому, рассчитывая смету проекта, обязательно учитывайте те финансовые затраты, которые вы понесете в связи с урегулированием вероятных конфликтов. Эти затраты могут как минимум на 30-40% увеличить стоимость проекта. При составлении договоров со сторонними организациями позаботьтесь об устойчивости договоренностей, предусматривая санкции, которые сделают нарушение доверенностей не выгодным самим нарушителям.
Рекомендация четвертая —правильно ставь задачу подчиненному. Менеджеру важно не допускать неопределенности и двусмысленности при постановке задач подчиненным. Для этого при формулировании задачи необходимо внятно определить:
-что должен сделать подчиненный при выполнении полученного задания;
–когда, к какому сроку он должен выполнить задание;
– где, в каком месте должен выполнять задание подчиненный;
– как или с помощью чего подчиненный должен выполнить задание;
– что нужно подчиненному, для того чтобы он смог выполнить задание.
Рекомендация пятая — не скупись, но не будь расточительным. При успешном завершении проекта не менее 38% полученной прибыли выделяйте на поощрение исполнителей, а оставшиеся 62% направляйте на развитие бизнеса. При этом премия исполнителя низшего уровня должна составлять 0,62 часть от размера премии исполнителя высшего уровня.
Рекомендация шестая — не допускай организационной неразберихи. Чем крупнее организация, тем в большей мере ее менеджеры заняты не решением жизненно важных стратегических и тактических вопросов, а урегулированием разного рода нестыковок и неувязок в работе служб и подразделений, погашением массы мелких конфликтов между подчиненными. При такой постановке дела  организация неминуемо войдет в полосу экономических кризисов, и рано или поздно, претерпит банкротство, не выдержав конкуренции с более организованными структурами. Выход один — необходимо самое серьезное внимание уделять вопросам оптимизации организационно-управленческой структуры.
Вопрос сложный, но, приступая к его решению, начните с соблюдения следующих элементарных правил:
- управленческие решения по одному и тому же вопросу не должны приниматься в разных местах;
- у каждого подчиненного должен быть непосредственный руководитель, причем только один, а у каждого руководителя должен быть как минимум один подчиненный;
- только в особых случаях допустимо управление через инстанцию;
- вся осведомительная информация, циркулирующая в организации должна быть целеориентированной, то есть поступать к тому, и только к тому, кому она нужна для принятия управленческих решений;
- все распоряжения должны быть подкреплены соответствующим ресурсом, а связанные по ресурсу распоряжения должны быть согласованы.
Правила довольно простые, но их соблюдение позволит за счет устранения организационной неразберихи на 15-20% повысить эффективность функционирования организации.
Рекомендация седьмая — импровизируй. Не следует забывать, что в условиях аномальной экономики наибольших успехов добиваются менеджеры — импровизаторы. Так что фантазируйте, изобретайте и рискуйте. Но помните, что всякая «импровизация» должна быть детально спланирована и хорошо обеспечена, прежде всего, финансовыми средствами.

Вы не упомянули о психологических аспектах менеджмента.
 
Мое отношение к этим аспектам таково. Если вы не умеете управлять экономическими процессами, то любые рекомендации психологического свойства вам помогут не более, чем мертвому припарки. Если же вы эффективный менеджер, то учет психологических факторов позволит вам стать очень эффективным менеджером.