ЧУЖАЯ СВАДЬБА
I
Весна. Харьков. Раннее воскресное утро. Небольшой одноэтажный домик на Шатиловке, окруженный палисадником с кустами цветущей сирени. Курсант третьего курса высшего военно-инженерного училища, что на Сумской улице, сладко потянувшись, медленно приоткрыл глаза и мгновенно проснулся. Вместо привычной солдатской койки он лежал на полутораспальной деревянной кровати, находившейся не в казарме, а в комнате с обоями в розовый цветочек.
«Куда меня занесло?»
Он медленно повернул голову.
«А это что?»
Рядом с ним, свернувшись в калачик и закутавшись в пуховое одеяло, мирно посапывала какая-то рыжеволосая девица. Он попытался припомнить события вчерашнего вечера и не припомнил. В памяти всплывали какие-то люди с букетами тюльпанов, увитый бело-розовыми лентами автомобиль, праздничный стол с шампанским, пьяный мужик с огромными кулаками. Но из этих мозаичных видений никак не складывалась целостная картина.
Осторожно приподнявшись, он оглядел комнату. Рядом с кроватью на тумбочке стоял стакан с водой. На спинке стула висели гимнастерка и галифе, рядом на полу стояли женские домашние тапочки, но сапог нигде не было.
Чувство неосознанной вины обволакивающей волной пробежало по его телу и в виде безотчетного стыда остановилось где-то в правом полушарии шумевшей головы. Во рту пересохло, а к горлу подкатил тошнотворный комок с запахом то ли сургуча, то ли резины.
Неожиданно в голове зазвучали слова начальника курса: «На все вопросы рядовой должен отвечать коротко и ясно: виноват». «Понятно, что, виноват, — подумал он, — но в чем конкретно?». Курсант уставился невидящим взором в потолок, помассировал голову руками, залпом выпил стакан воды и тут, словно в кино, перед ним прокрутились все события вчерашнего вечера.
Он кубарем скатился с кровати, натянул на себя гимнастерку и галифе, надел тапочки, открыл окно, ловко выпрыгнул в палисадник и что было сил помчался по еще не проснувшимся харьковским улицам к себе в казарму.
II
В позапрошлую субботу к нему подошел его однокурсник из параллельной группы некто Толик Крячко и как-то между прочим спросил:
— Пиво будешь?
У этого Крячко не то, что пива, простой воды не всегда выпросишь.
— Спасибо, дай лучше закурить.
— У меня к тебе дело есть, — заговорчески продолжил Крячко, извлекая из отворота пилотки помятую сигарету «Джебел». — Причем дело деликатное, можно даже сказать, щепетильное.
— Раз дело, тогда другой разговор, пошли пить пиво с вяленой рыбой.
— Про рыбу разговора, кажется, не было, — просюсюкал Крячко, — а колбаса найдется.
Они зашли в каптерку, где их охватил стойкий армейский запах, присущий всем казармам на свете. Меняются времена и нравы, совершенствуется амуниция и оружие, но казарменный дух вечен, как египетские пирамиды. В этом нетленном аромате сидел закадычный друг Крячко — младший сержант Миша Кацман из Киева и с упоением читал им же сочиненный боевой листок.
— Послушай, Вадим, — обратился он к курсанту, — у нас с Толиком есть общий приятель — Сева Шкляр из Харьковского авиационного института. Да ты его знаешь — в прошлую сессию сдавал за него два экзамена. Припоминаешь — сопромат и теоретическую механику.
— Конечно, помню. Это тот самый студент-авиастроитель, с которым мы (если меня не мыть две недели) похожи, как братья-близнецы. Однако не гони волну, — перебил его Вадим, — договор был другой: вначале пиво, а потом севино дело.
Крячко достал их портфеля заплесневелый кусок сырокопченой колбасы и бутылку темного «Мартовского» пива.
Минут пятнадцать они молча наблюдали, как Вадим жевал колбасу, присланную из Киева, и наслаждался пенистым напитком харьковского производства.
— Так вот, — продолжил свою мысль Кацман, — речь идет о нашем младшем товарище Севе Шкляре.
— У вас есть еще пиво? — прервал его Вадим. — А то как-то нехорошо получается: колбаса осталась, а пиво закончилось. А может, напротив, пиво закончилось, а колбаса осталась. Как правильнее сказать, Миша?
— Толик, дай ему еще одну бутылку, — недовольным голосом распорядился Кацман.
Еще минут десять они в ожидании смотрели на Вадима, доедавшего колбасу и опустошавшего пивную бутылку.
— Итак, слушай, — перешел к делу младший сержант. Но Вадим остановил его:
— Как ты думаешь, Миша, чего хочет человек, выпивший подряд две бутылки пива?
Кацман с Крячко призадумались, подозревая, что если события будут развиваться по такому сценарию, то до щепетильного дела они сегодня могут и не добраться, а пиво и колбаса будут потрачены впустую.
— Можете не напрягаться, — успокоил друзей Вадим, — сейчас перекурю в туалете, и мы займемся вашим деликатным вопросом.
Появился он через час и без раскачки приступил к делу.
— Так, что случилось с вашим Шкляром: опять к экзаменам не готов или курсовую не может написать? Так вроде бы еще рановато — до сессии полтора месяца.
— Нет, экзамены были в прошлый раз. Сейчас ситуация намного сложнее, — приступил к изложению сути дела Кацман. — Две сессии как Сева ухаживает за однокурсницей — Асей Розенбойм. Нельзя сказать, что она ему сильно нравится, даже наоборот, но ничего лучшего на глаза не попадается, а одному жить у него не получается. Все шло вроде бы хорошо: он ходил с ней в библиотеку, водил ее в кино, угощал мороженым, но на прошлой неделе случилось то, что не входило в севины планы: Ася сообщила, что она беременна. Он, конечно, сильно расстроился, и, не придумав ничего лучшего, раздобыл какую-то справку и взял академический отпуск. Короче смылся из Харькова. Скорее всего, уехал к родителям в Житомир или к старшему брату в Мариуполь. Ася тоже опечалилась, особенно после того, как ее отец заявил: «Если не поженитесь — убью и тебя и твоего засранца».
Глаза у Кацмана округлились, а Крячко добавил:
— Свое слово ее отец держать умеет. Мы его характер знаем: крутой мужик. Кулак, как твоя голова, если что, он и до нас доберется.
Вадим с недоумением посмотрел на испуганных приятелей.
— Ваш Сева по своей собственной инициативе влетел в неприятную историю, так пусть сам из нее и выпутывается. Я-то здесь каким боком?
— Ты, я вижу, не въезжаешь в ситуацию, — перебил его Кацман. — Толик, достань еще пива, только не «Мартовского», а «Жигулевского». От «Мартовского» у меня живот пучит.
Золотистый напиток выпили все вместе, и Крячко продолжил.
— Сева очень просил нас с Мишей замять это дело, причем так, чтобы не навредить ни ему, ни девушке, и не растрепать нервы ее отцу. Мы переговорили с Асей и вот какой вариант она предложила.
— Стоп, мужики, — прервал монолог Вадим, — я, кажется, начинаю догадываться, куда вы клоните. Женские страсти и ковыряние в тонкостях предсемейной психики — не моя специальность. Сдавать за Севу экзамены — это одно дело, и совсем другое — улаживать его фамильные отношения, тем более с таким тестем. Вы что! В своем уме? Какой, к черту, из меня жених? Пока!
Вадим поднялся со стула и двинулся к выходу.
— Вот те раз! Колбасу ел, пиво пил, сигарету курил, а как к делу подошли, так сразу на попятную, — придержал его за рукав Крячко. — Так серьезные люди не поступают, тем более ты не дослушал до конца наш план, а в нем есть и позитивные моменты. Причем их больше, чем вероятных неприятностей. По крайней мере, будешь сытым, пьяным и нос будет в табаке. Тем более, что тебя не просят подписывать бумаги в ЗАГСе, нужно просто проимитировать перед асиным отцом сам процесс.
Вадим в раздумье остановился. Курсантская стипендия у него закончилась еще три недели назад, а финансовая помощь от родителей задерживалась по непонятным причинам. Жизнь стремительно теряла практический смысл. Манящие огни харьковских кабачков померкли, а Сумская превратилась в заурядную улицу с окнами, наглухо закрытыми черными ставнями. Ни поесть тебе толком, ни отдохнуть, ни развлечься.
Он присел на стул. Внимательно посмотрел на портфель, из которого совсем недавно извлекались колбаса и пиво, и махнул рукой.
— Ладно. Валяйте подробности своего плана. Только одно условие — на это скорбное мероприятие я приглашу своих друзей — Кузьму и Пашу, а то без них скучновато будет.
III
В следующую субботу после занятий пятеро курсантов в начищенных до зеркального блеска сапогах и отутюженных гимнастерках собрались у дворца бракосочетания. Вадиму вручили букет тюльпанов, только что купленный на Сумском рынке, и он, крепко зажав его в кулаке, с волнением всматривался в проезжавшие мимо автомобили. Пусть невеста липовая, но ему все же хотелось увидеть в Асе если и не красивую, то хотя бы приятную девушку: уж коль играть роль жениха — так играть с удовольствием.
В районе шестнадцати часов к дворцу подкатили две машины, украшенные бело-розовыми лентами: бежевая «Победа» и голубая «Волга». Из «Волги» выскочила миниатюрная барышня в белом облегающем платье. Она деловито осмотрелась и, стуча по асфальту высокими каблучками, направилась к группе курсантов.
— Привет всем! Быстро в машину, — скомандовала девушка, — гости уже собрались, стол накрыт, музыка играет, не хватает только жениха.
Увидев свою «невесту», Вадим остолбенел. Он ожидал встретить все что угодно, но только не такое. Черные кудрявые волосы обрамляли прелестное личико, усыпанное мелкими чуть заметными веснушками. Пухлые выразительные губки, подкрашенные алой помадой, гармонировали с аккуратным носиком на смуглом загорелом лице. В лукавых темно-карих слегка подведенных глазах миндалевидной формы отражался весь мир и даже то, что находилось за его пределами. Под обтягивающим платьем просматривалась стройная фигурка с параметрами, близкими к идеальным.
«Этот студент Шкляр либо слепой, либо идиот от рождения. Можно три раза обойти двухмиллионный город, но такой красавицы не встретить, — мелькнуло в голове у Вадима».
«Была бы блондинка, цены бы ей не было, — успокоил он сам себя и, не отрывая глаз от девушки, протиснулся в салон автомобиля».
IV
В доме, к которому они подъехали, предпраздничная суета подходила к концу. Стол был накрыт, но, как всегда, не доставало некоторых мелочей: куда-то подевались салфетки, не принесли от соседей магнитофон. На кухне около духовки, где никак не хотела покрываться коричневой корочкой курица, хлопотала рыжеволосая девица в цветастом переднике.
Две долговязые подружки в почти одинаковых светло-розовых кримпленовых платьях выскочили на порог и кинулись к калитке встречать свадебный кортеж. Вслед за ними в дверях показался грузный мужчина среднего возраста, по виду — отец невесты. Он окинул хозяйским взором небольшой дворик, пригладил ладонью растрепанную копну волос на голове, расправил усы, подтянул приспустившиеся брюки, расправил ослепительно белую рубашку и степенно тронулся навстречу молодым.
— Милости прошу до нашего дома, — обратился он к Вадиму. — Дай-ка, женишок, я поближе тебя разгляжу, а то Аська не удосужилась познакомить нас до свадьбы, все некогда ей. Хе-хе…
После десятиминутного знакомства и обмена обычными в подобных случаях любезностями все двинулись в гостиную, к столу.
— У нас все просто, но со вкусом и, самое главное, от души, — приговаривал тесть, обращаясь к жениху и к гостям. — Вино, шампанское, а для желающих горилка, да не какая зря, а с перцем. Салаты оливье и сельдь под шубой. Колбаска украинская, балычок и карбонатик. Бочковые помидорчики и огурчики на закуску. Позднее подадут жаркое...
— Где же ваша супруга? — поинтересовался у него Вадим.
— Где? Где? — передразнил его тесть и с металлом в голосе продолжил: — Выгнал я ее, еще пять или шесть лет назад. Не сошлись характерами. Хе-хе… Требовала от меня слишком многого. Хе-хе…
Он достал платок. Смачно высморкался и выразительно посмотрел на Вадима:
— Конечно, жить одному не с руки — хозяйство у меня большое. Пришлось взять помощницу, вон ту, рыжую — племянницу моего сводного брата из Мерефы. Ленивая…, на ходу засыпает, вся в прыщах, а туда же: как вечер, так на танцульки рвется, к парням ручонки тянет… Ну, я ей покажу и пляски и кавалеров! Хе-хе…
«Суровый мужик, — подумал Вадим, — надо бы подальше от него держаться, а то, глядишь, подопьет и по морде въедет, если что не по его будет».
V
Первый тост «за молодых» провозгласил хозяин дома. Он долго нес какую-то околесицу, а когда утомленные гости начали шушукаться, неожиданно заорал:
— Го-о-рько!
Все подняли бокалы и уставились на молодоженов. Ася поднялась со стула и вопросительно посмотрела на свежеиспеченного мужа. Вадим, до этого целовавший только маму, тетушку из деревни, да одну одноклассницу, как будто приклеился к табуретке. Затем медленно, словно пытаясь оттянуть сексуальный, по его убеждению, момент, встал, смущенно прижался к асиной щечке и, закрыв глаза, чмокнул ее в ухо.
Гости неодобрительно зашумели, но вскоре утихли, занятые выпивкой и закуской.
Кузьма несколько раз пытался вернуться к поцелуям, но в это время принесли магнитофон, и он переключился на выбор музыкального репертуара. Вскоре нужная музыка была найдена, и траектория свадебного процесса развернулась в сторону танцев.
Как известно, танец — вид искусства, в котором средством создания художественного образа являются движения, жесты и положения тела. Кузьма и Паша восприняли это определение буквально. Они пригласили асиных подружек и стали с помощью ног, рук и туловища выражать свою озабоченность отсутствием в казарменной системе обучения особей женского пола.
Папа позвал невесту и, нежно прижав ее к своему огромному животу, закружил в медленном танце. Кацман с Крячко продолжали закусывать, а Вадиму ничего не оставалось делать, как подать руку рыжеволосой — просто так, из сострадания.
Он искренне сочувствовал этой худощавой несимпатичной девушке, предполагая, что ее дальнейшая жизнь наверняка будет связана с большими проблемами, и, чтобы как-то завязать разговор, спросил:
— Как вас зовут, мадмуазель?
— Не нравятся мне военные курсанты — грубые они... и кирзовыми сапогами от них пахнет…
Вадим, оставив без внимания справедливое замечание насчет сапог, удивился:
— Но, позвольте, я же вам ничего плохого не сделал. И даже не знаком с вами.
— Так наверняка сделаете, как познакомитесь.
Танец был безнадежно испорчен и прошел в молчании. Рыжеволосая уставилась куда-то в сторону, а у Вадима в голове звучала вычитанная где-то фраза: «Сострадание — не самый лучший повод для знакомства».
VI
После танцев разгоряченные гости вновь уселись за стол.
— Горько! — закричал Паша и, не дожидаясь действа, выпил бокал вина.
Ася посмотрела на него макиавеллевскими глазами и нежным голосом спросила:
— А бутылку вина ты можешь выпить из горла без перерыва?
Паша, весивший без малого сто двадцать килограммов и имевший рост под два метра, снисходительно ухмыльнулся, нахмурил белобрысые брови и с достоинством ответил:
— Как делать нечего, но только не просто так, а на спор.
— На что пари держим? — подключился к разговору Кузьма, отрываясь от подружки в кримпленовом платье.
— Как на что? Мы на свадьбе или где? — удивилась Ася. — Конечно, на поцелуй невесты!
Остальные гости заинтересовались разговором.
— Покажи-ка, Паша, фокус на бис, — голосом циркового конферансье произнес Кузьма, протягивая ему бутылку «Белого крепкого», — а то их студенты со стакана газировки балдеют, а с двух — забывают, чему равно число «p».
Паша оглядел каждого из присутствующих сосредоточенным взглядом, откупорил бутылку, раскрутил содержащуюся в ней жидкость, широко открыл рот и буквально ввинтил в себя ноль семь литра вина, именуемого в простонародье «Биомицином».
Публика замерла. Самозваный конферансье воскликнул:
— Оп ля-ля!
Рыжеволосая захлопала в ладоши, но осеклась под неодобрительными взглядами Крячко и Кацмана, а Ася, выждав минуту, спросила:
— Так чему равняется число «p»?
Паша посмотрел на нее помутневшими глазами. Его физиономия побагровела. Он громко икнул. Затем неожиданно вскочил со стула и, срывая с себя одежду, выскочил во двор. Пометавшись во дворе, открыл калитку и, в чем мать родила, помчался по улице.
Поймали его через три квартала, где он пытался выпросить сигарету у изумленного прохожего. С трудом донесли до дому и, привязав полотенцами к кровати, оставили отдыхать.
Рыжеволосая заплакала, а Ася, смеясь, обратилась к своему «мужу».
— Он, что? Всегда такой дикий?
— Да нет, — смущенно ответил Вадим, — это он от переизбытка чувств. Перед твоими подружками решил покрасоваться. Все будет нормально.
Действительно, через полчаса Паша как ни в чем ни бывало появился в гостиной в полной военной выправке и с удовольствием продолжил застолье. Правда, больше он не выпивал и новых «фокусов» не показывал, а в основном наседал на закуску и рассказывал асиной подружке какие-то истории из суровой армейской жизни.
VII
Вновь зазвучала музыка, и из магнитофона донесся очаровывающий голос Ободзинского:
Льет ли теплый дождь,
Падает ли снег,
Я в подъезде против дома
Твоего стою…
Вадим наконец-то осмелился пригласить Асю на танец. Неловким движением обнял девушку за талию, слегка прижался к ней и попытался попасть в такт мелодии, но ноги словно окаменели. Вадиму показалось, что он не только танцевать, но и ходить разучился. Язык прилип к небу, слова застряли где-то на полпути, а на лбу выступила предательская испарина.
Ободзинский, словно понимая то, чего Вадим боялся, но точно выразить не мог, пропел:
Это лучше, чем признавшись,
Слышать "Нет" в ответ,
А я боюсь услышать "Нет".
С трудом дождавшись, когда закончится музыка, Вадим кинулся к столу, налил стакан горилки и под осуждающие взоры Кацмана и Крячко, осушил его. Нервное напряжение спало. Комната покрылась липким белесым туманом. Стоящие на столе разномастные бутылки расфокусировались, вилки слились с ложками и ножами, а люди оконтурились, приобретя формы таитянок на картинах Гогена. Из тумана выплыл образ тестя с двумя бокалами шампанского в руках.
— Горько!
Вадим попробовал отказаться, но, увидев перед своим носом увесистый кулак, решил не перечить: выпил шампанское, натужно улыбнулся и поцеловал Асю в щечку.
— Неправильно ты, курсант, молодую жену целуешь! — раздался от куда-то издалека громовой голос тестя.
— Правильно я целуюсь или неправильно — мне теперь все равно, — пробормотал Вадим, окутываясь сгущающимся туманом.
Бутылки, тарелки, гости смешались у него в голове в одну разноцветную кучу. Он с трудом различил в этом размытом калейдоскопе Асю, виновато улыбнулся и медленно сполз со стула на пол.
Посокрушавшись, тесть отнес его в соседнюю комнату, где жила его помощница по хозяйству, и уложил на кровать. Следом за ним туда же заглянула рыжеволосая. Она сняла с Вадима гимнастерку, стянула галифе и сапоги. Аккуратно повесила форму на спинку стула. Укрыла его одеялом и нежно поцеловала в губы. Затем принесла из ванной стакан воды и поставила его на тумбочку рядом с храпящим Вадимом. Принюхиваясь, оглядела комнату, подхватила вадимовы сапоги и вынесла их на крыльцо — пускай проветриваются.
VIII
«Отряд не заметил потерю бойца», и гуляние продолжалось. В перерыве между танцами Кузьму потянуло в туалет. Не то чтобы ему стало плохо, а так, в плановом порядке.
Туалет, как и полагается для частного дома, находился во дворе и представлял собой кособокую хибарку с прорубленной в деревянном полу дыркой размером с человеческую голову. Слегка покачиваясь от выпитого, Кузьма приспустил галифе и присел над дыркой.
Сделав дело, он заправился, аккуратно расправил складки на гимнастерке и улыбнулся, предвкушая продолжение праздника.
Парень он был любознательный. Выходя на свежий воздух, оглянулся, с любопытством заглянул в дырку: «Что там?» И обомлел. В зловонной коричнево-зеленой жиже на глубине около метра плавал его новенький бумажник со всеми документами: военным билетом, пропуском, водительскими правами, сберкнижкой, читательским билетом и фотографией любимой девушки, что жила в Сумах.
Не веря своим глазам, Кузьма судорожно нащупал задний карман брюк, запустил в него дрожащую руку и ничего там не обнаружил. В голове зазвучали слова начальника курса: «За утерю военного билета — отчисление из училища, а за его порчу — арест на пятнадцать суток».
Кузьма быстренько выскочил из туалета, нашел во дворе палку и стал выуживать драгоценную потерю. Операция оказалась непростой. Кошель вертелся вокруг клюки и никак не хотел извлекаться из ямы. Борьба продолжалась минуты три-четыре, после чего бумажник подмигнул хозяину глянцевой кожей «под крокодила» и стал медленно погружаться в фекальную жижицу. Отбросив палку, Кузьма вырвал половую доску с дыркой и, свесившись в яму по пояс, зацепил портмоне кончиками пальцев.
Отмывшись в ванной комнате и убедившись, что все документы в целости и сохранности, он вернулся в злополучный туалет, наскоро пристроил оторванную доску-унитаз на место и как ни в чем не бывало присоединился к застолью.
В это время хозяин дома, извинившись перед гостями, двинул туда, где Кузьма только что провел не лучшие минуты своей жизни. Прикрыв туалетную дверь, он прикурил сигарету, принял соответствующую позу и, блаженно затянувшись, потянулся к газете. Неожиданно сбоку раздался скрип, доска-унитаз съехала в сторону, и в следующее мгновение тесть рухнул в яму, в которую только что пытался нырнуть бумажник.
Гости, услышав душераздирающие крики, высыпали во двор. Кузьма с Пашей, мигом оценив обстановку, кинулись к туалету, откуда неслись вопли, перемежаемые отборным матом. Но оказалось, что дверь заперта на защелку. Не долго думая, Паша ударом ноги завалил туалет на бок, и перед изумленными гостями открылась редкая по сюжету картина: в яме почти по грудь в дерьме стоял мужчина в белой рубашке и, бешено вращая глазами, проклинал всех и вся. Руки у него были подняты вверх, в одной дымилась сигарета, а другой он крепко сжимал газету «Гудок».
Под непрекращающуюся ругань Паша с Кузьмой вытащили тестя наверх, и он, продолжая костерить всех святых, понесся в ванную комнату.
— Ну и вонища, — брезгливо отреагировала Ася на случившееся, а рыжеволосая озабочено протянула:
— Вот беда-то какая. Куда же мы теперь по нужде ходить будем?
Мылся тесть долго и тщательно. Терся всеми мочалками, извел два куска хозяйственного мыла и флакон хвойного шампуня, но полностью истребить запах не смог. Немного успокоившись и облачившись во все свежее, он, источая тончайший, почти неуловимый запах фекалий, присоединился к застолью. Правда, больше он никого на танец не приглашал, а наседал в основном на горилку и после каждого стакана как-то подозрительно рассматривал Кузьму. Впрочем, последний, увлеченный асиной подружкой, на эти взоры внимания не обращал, только изредка похлопывал себя по заднему карману брюк, проверяя, на месте ли портмоне.
IX
Финал вечера получился скучным, можно сказать, скомканным. Неожиданно замолчал магнитофон — что-то там заело, бешено завертелись бобины, и магнитофонная лента змейкой заструилась на пол. Кацман, как будущий инженер-электронщик, начал его чинить. Что-то открутил, что-то подвинтил, заправил ленту и нажал кнопку «пуск». Из динамика вырвался вздох, на задней панели засверкали искры, запахло паленой пластмассой, и в доме погас свет — перегорели пробки. Тесть грязно заматерился, зажег свечу и, обращаясь почему-то к Кузьме, спросил:
— Ну, что, дорогие гости, расходиться будем или еще погуляем?
Первыми, прихватив с собой асиных подружек и выпив с тестем «на посошок», ушли Кузьма с Пашей. Вскоре засобирались и асины подельники.
— Друзья у вас какие-то неправильные, — напутствовала их Ася. — Вадим симпатичный, но какой-то нерешительный. С ним каши не сваришь — выпил и уснул, как сурок. Про сексуально озабоченного Кузьму с «фокусником» Пашей я вообще говорить не хочу. Да и сами вы хороши: надулись как сычи — свадьбу с похоронами перепутали. А тебя, Миша, кто просил в магнитофоне копаться? Как я теперь отдам его соседям?
Кацман начал оправдываться, но Ася, сморщив красивый носик, категорично подвела итог:
— Недовольная я осталась нашей затеей, точнее не ею самой, а тем, как она была исполнена. Время потратили впустую, туалет разломали, хозяина в говне искупали, магнитофон спалили. Хорошо, что хоть дом не развалили.
X
Примчавшись в родную казарму, Вадим ворвался в каптерку, где инициаторы вчерашнего мероприятия мирно пили чай с вишневым варением.
— Ну, вы и сволочи!!!
Он размахнулся и что было сил ударил кулаком в лоб недоумевающего Крячко.
— Уже и пошутить нельзя! — обиженно вскричал Толик, потирая шишку. — Шуток ты что ли не понимаешь? Ася наша подруга из Киева — веселая девчонка, любительница розыгрышей. Она действительно учится в Харьковском авиационном институте, но к Севе не имеет никакого отношения. Скучно ей стало, и она решила повеселиться, организовав нечто вроде свадьбы. Нам с Мишей эта затея показалась симпатичной. Вот и повеселились.
— Ну и ну! А папа, дом, подруги?
— Мужик, что представлялся твоим тестем, — хозяин жилья, у которого она снимает комнату, а рыжая, что в тебя втюрилась, — его дальняя родственница.
Крячко приложил к деформированному лбу латунную солдатскую бляху.
— А ты-то чем, собственно, недоволен? Пил, ел, курил, танцевал, целовал красивую девушку, а теперь, вместо благодарности, руки распускаешь!
— Правильно ты говоришь, — поддержал его Кацман, — решать вопросы кулаками — последнее дело. Головой надо соображать. Отражу-ка я твое безобразное поведение в боевом листке: пусть общественность узнает твою гнилую сущность — ни за что, ни про что избил своего однокурсника.
Вадим молча вышел из каптерки, зашел в туалет — умылся, побрился. Нашел в сушилке чьи-то старые сапоги, начистил их до зеркального блеска, и пошел на занятия. «Истину говорил Паша: не связывайся ты с этими кацманами и крячками — непременно обведут вокруг носа, да еще в дураках выставят. Так оно и вышло».
XI
Пятнадцать лет спустя, уже боевым офицером, Вадим приехал в Харьков в командировку. Под вечер, выполнив задание, он с удовольствием прошелся пешком по Сумской улице от парка Горького до площади Тевелева. Полюбовался видом Благовещенской церкви и, спустившись вниз до Плетневского переулка, зашел в ресторан «Центральный», где когда-то они отмечали сданные экзамены.
Поднявшись на второй этаж, вошел в затемненный зал, присел за столик у окна и заказал подошедшему официанту бутылку сухого вина и легкую закуску. Звучала тихая мелодия, навевая воспоминания о прошедшей юности. За окном вечерело. Начал накрапывать теплый летний дождик.
Неожиданно его взгляд остановился на дальнем столике, где в полумраке сидела пара: мужчина в элегантном темно-сером костюме и дама в белом облегающем блейзере.
Сердце у Вадима екнуло, и ему стало как-то не по себе: «Ася!?». Его охватило давно забытое ощущение робости и нерешительности, а на лбу выступила легкая испарина. Он встал и как бы по делу прошелся по залу, исподволь всматриваясь в лица непринужденно беседующей парочки. Женщина, заметив движение, повернула голову в его сторону. Ее взгляд на долю секунды задержался на фигуре Вадима и равнодушно продолжил свой бег.
«Очень похожа, но не она, — облегченно и в то же время с сожалением вздохнул Вадим».
Круто развернувшись, он подошел к своему столику, не присаживаясь, выпил бокал вина, на ходу расплатился с официантом, вышел из ресторана и не спешно пошел вверх по Сумской.
Поднявшись до площади Тевелева, он обернулся в сторону сиявшего разноцветными фонариками ресторана, и тут в его памяти всплыли когда-то прочитанные строки:
…не будь труслив, от робости не плачь:
Застенчивость в любви — причина неудач.
И он, глядя на умытые дождем харьковские улицы, подумал: «Я боюсь риска, страшусь потерь, всегда стремлюсь к гарантированному результату, а такие, может быть, и пьют шампанское, но не выше третьего сорта, а уж королеву точно не целуют».
БАРХАТНЫЙ СЕЗОН
I
Время было застойное, но наука процветала. В провинциальный институт военного профиля, где в то время служил Вадим, пришло приглашение из Академии наук СССР принять участие в работе международного симпозиума с интригующим названием «Ситуационное управление большими системами». Что подвигло столичных корифеев науки пригласить на симпозиум провинциалов, неизвестно. Тем не менее письмо было получено, и на него нужно было реагировать. Случайно или нет, но выбор пал на героя нашего рассказа.
Вадим блестяще окончил военное училище и, как положено, через год получил звание старшего лейтенанта. Сейчас он работал младшим научным сотрудником и полагал, что вскоре может с успехом освоить эту специфическую профессию. По крайней мере, он не ленился и проявлял интерес ко всем новинкам в области прикладной математики, кибернетики и вычислительной техники. Все бы хорошо, но не хватало общей научной эрудиции, что и было отмечено в ежегодной аттестации.
Под вечер, к концу рабочего дня его вызвал начальник лаборатории и после краткого, но содержательного инструктажа выдал командировочное предписание с наказом:
— Расширяй свой кругозор. Внимательно слушай, записывай и запоминай. Потом расскажешь нам, что это за «зверь» такой — «ситуационное управление», и вообще узнай, что нового творится в научном мире, над какими проблемами работают маститые ученые. Может, для нашего дела что и сгодится. А то замкнулись мы в своем тесном военном мирке, ничего вокруг ни видим, а порой и не хотим видеть. Так можно мхом зарасти.
Начальник слегка задумался, как будто припоминая что-то из давно минувших дней.
— Ты человек молодой, да в придачу еще и холостой, для таких командировка — источник всяческих неприятностей. Помни, что подвыпивший офицер может не только обнять, но и поцеловать классового врага. Поэтому переоденься в гражданскую форму и будь бдителен, не ищи приключений на свою задницу. Веди себя так, чтобы не пришлось собирать партийное собрание по поводу твоего поведения в командировке.
Вадим не понял, какого классового врага имел в виду начальник и зачем его нужно целовать и обнимать, но уточнять не стал. Отдал честь и, на ходу запихивая бумаги в портфель, кинулся в бухгалтерию получать командировочные денежки. С финансами у него всегда было туго. Не то чтобы их было мало — просто разлетались они чрезвычайно быстро, причем так, что обнаружить их следов не было никакой возможности.
II
По традиции подобные научные сборы всегда проходят в экзотических местах. На этот раз выбор пал на поселок Черноморка, что под Одессой.
Бархатный сезон, теплое море, седовласые корифеи науки с молодыми ассистентками, важные люди из организационного комитета, деловито снующие аспиранты и соискатели — вот неполный перечень того, что предстало перед взором растерявшегося провинциала.
Потолкавшись среди приезжего люда, он пристроился в очередь на регистрацию. Симпатичная блондинка с большущими васильковыми глазами проверила его документы. «Полина. Секретарь оргкомитета, — прочитал Вадим надпись на бэджике. — Надо же, какая красавица-секретарь у них на симпозиуме! А может, потому и красавица, что секретарь? Помести ее, к примеру, в нашу бухгалтерию, красоты, наверное, поубавится. Впрочем, вряд ли».
Полина вернула Вадиму документы, и обворожительная улыбка приоткрыла идеально ровный ряд ослепительно белых зубов.
— К сожалению, места в гостинице забронированы для делегаций из Москвы и Ленинграда, но мы можем разместить вас, молодой человек, в пионерлагере, что в пятистах метрах отсюда.
Внимательно посмотрев на впавшего в задумчивость Вадима, она, как бы извиняясь, добавила:
— Там совсем неплохо — отдельные домики, пляж рядом, днем прохладно, ночью тепло. Правда, проживающие в лагере не обеспечиваются питанием, но вопрос легко разрешимый — в поселке есть недорогое кафе.
Вадим, как завороженный, неотрывно смотрел на девушку: «Бывает же на свете такая ненаглядная красота. Наверняка она тоже забронирована кем-то из москвичей или ленинградцев».
Красота помахала нежной ладошкой у него перед носом, пытаясь привлечь внимание к своим словам.
— С вас десять рублей за дружеский банкет, который состоится послезавтра в нашей столовой, и если желаете, то за пять рублей можете приобрести сборник материалов нашего симпозиума.
Заплатив десятку, Вадим любезно отказался от сборника, полагая, что не стоит в первый же день транжирить весьма ограниченные денежные ресурсы. Лучше внимательно выслушать доклады и тщательно их законспектировать. Собственно за этим он сюда и приехал.
Время шло к обеду. Потоптавшись на месте и несколько раз украдкой взглянув на синеглазую красавицу, Вадим поплелся в пионерский лагерь с чувством человека если не второго сорта, то уж точно не первого.
III
Лагерь являл собой огороженную колючей проволокой территорию с десятком летних щитовых домиков, покрашенных стандартной темно-зеленой краской. Внутри они оказались весьма уютными, хотя и несколько аскетичными: две железные кровати, застланные синими одеялами, две казарменных тумбочки и столик с двумя табуретками, покрашенными в канареечный цвет.
Несмотря на теплый солнечный день, в домике, куда вошел Вадим, было прохладно и царил полумрак. На одной из кроватей сидел взъерошенный мужчина среднестатистического возраста в очках типа пенсне и, низко склонившись над табуреткой, заменявшей ему письменный стол, что-то черкал на листах бумаги.
— Добрый день, — представился Вадим, — я из Воронежа, приехал на симпозиум.
Очкарик поднял голову и, посмотрев куда-то мимо Вадима, возгласил:
— Истинным может быть только то, что противоречит самому себе!
Он наклонился над табуреткой, записал им же произнесенную фразу и, подчеркнув ее в двух местах, обратил свой взор на Вадима.
— Вот вы, молодой человек, сказали «добрый день». Эта фраза ложная. Какой же это добрый день, когда в аэропорту у меня украли портфель с документами. Таксист содрал трешку за то, что довез меня сюда. Десять рублей пытались взять за банкет, не зная, что я принципиальный противник подобных мероприятий. Разместили черт знает где — в клоповнике… Перечислять дальше?
— Надо же, сколько у вас неприятностей случилось, и все именно сегодня, — искренне посочувствовал ему Вадим. — Но все-таки мне интересно, с какой же фразы я должен был начать наше знакомство?
Очкарик чихнул так, что бумаги, лежавшие на табуретке, слетели на пол, а на глазах выступили слезы. Достал из кармана носовой платок не первой свежести и смачно высморкался. Снова чихнул и, с трудом преодолевая напавший на него чих, произнес:
— Правильнее было бы сказать, молодой человек, добрый отвратительный день! — Он приподнялся с кровати и протянул Вадиму руку. — Меня зовут Борис Самуилович — доцент Рижского института гражданской авиации. Не климат мне здесь, слишком жарко и клопами пахнет. Видимо, травили недавно эту живность... Апчхи…
Неожиданно в голове у Бориса Самуиловича что-то переключилось, чих иссякнул, и он, отключившись от Вадима, изрек:
— Чем категоричнее суждение, тем больше в нем неопределенности!
Затем, подобрав разбросанные по полу бумаги, стремглав бросился записывать результат озарения.
— Ну и ну! — поразился Вадим — Такое впечатление, что кто-то сверху диктует вам свежие мысли нетрадиционной научной ориентации.
— Юноша, грех надсмехаться над несчастьем других. Я же вам говорил, что сегодня утром в одесском аэропорту у меня своровали портфель, где лежал мой доклад, написанный дома нечеловеческим напряжением ума. Вот теперь я пытаюсь восстановить его по тезисам. Может быть, до завтрашнего утра что-нибудь выйдет. Иначе — конфуз!
Борис Самуилович опять отключился от мира сего и, уткнувшись в свои бумаги, пробормотал:
— Без системного понимания сути вещей математика — это наука, которая правильно решает неправильно поставленные задачи!
«Спорная мысль», — подумал Вадим, но в дискуссию вступать не стал. Одесский воздух как-то незаметно выдавил из него научные мысли и впустил вместо них что-то другое.
Заняв свободную койку, он распаковал свой нехитрый багаж, пересчитал командировочные деньги и пришел к выводу, что хотя (как выразился его сосед) это место — клоповник, но для него оно является оптимальным по критерию «цена-качество». Впрочем, другого и быть не могло: командировочные выдавались из расчета не больше стоимости одной бутылки «Московской» водки — три рубля шестьдесят копеек в сутки, включая оплату за проживание.
Мысленно посочувствовав соседу, с головой погруженному в свои мысли, Вадим переоделся в летний костюм и пошел на пляж, где к тому времени собралась уже добрая половина участников симпозиума. Наука — наукой, а бархатный сезон — бархатным сезоном.
IV
Искупавшись в теплой, слегка мутноватой морской воде, Вадим прилег на свободный лежак, немного понежился в лучах яркого, но не палящего солнца. И заскучал. Ему хотелось влиться в общую научно-отдыхающую струю: пообщаться с людьми, обсудить проблемы, поспорить, выпить стаканчик-другой молодого одесского вина — в общем сделать так, чтобы этот праздник жизни стал и его праздником. Но окружающей публике его проблемы были неинтересны, каждый занимался своим делом.
Лысеющий мужчина с бегающими глазками, по виду профессор, что-то рассказывал трем молодым аспиранткам, постоянно подливая красное сухое вино в бумажные стаканчики. Они закусывали вино конфетами, весело смеялись и смотрели на него как на бога. «Интересно, — подумал Вадим, — что он будет делать с этими девицами после того как они допьют бутылку вина и съедят все конфеты». Но ничего интересного не произошло — «профессор» достал из пляжной сумки вторую бутылку, но уже не красного, а белого вина, распечатал еще одну коробку конфет, и сцена повторилась. Правда, глаза ученого мужа перестали бегать из стороны в сторону и сфокусировались на рыжеволосой аспирантке, выделявшейся из общей массы загорающих своими аппетитными формами, слегка прикрытыми купальником-бикини.
В прибрежных волнах группа молодых ребят играла в волейбол. То один, то другой, пытаясь достать мяч, плюхался в воду, поднимая фонтаны брызг. Капли воды падали на загорающих рядом девушек, и они, улыбаясь, отмахивались от них руками, но никуда не уходили. В конце концов пляжный волейбол завершился тем, что две компании соединились, и парни с девушками подались куда-то в сторону поселка.
Чуть поодаль группа барышень нарочито неприступной внешности рассматривала буклеты с достопримечательностями Одессы. Вызывающе-белый цвет кожи и невнятный цвет волос выдавал место их постоянного проживания — северную столицу. Вадим, развернувшись в их сторону, подумал: «Может, присоединиться к культуре?». Однако пока он думал и решался, около ленинградок невесть откуда появились ребята кавказского вида, и юные дамы, забыв про буклеты, смеясь и радуясь, помчались с ними плескаться в сентябрьских волнах Черного моря. «Наверняка знакомые, — рассудил Вадим. — Здесь, похоже, все друг друга знают, а новенькие (вроде меня) не болтаются по пляжам, а сидят в номерах и готовятся к докладам».
Солнце медленно склонялось к горизонту. Вадим с тоской посмотрел на череду невысоких волн, равнодушно набегавших на песчаный берег, и, окончательно осознав бесперспективность воздушно-морских ванн, двинулся к выходу.
«Кажется, еще Бердяев говорил, что любая система отчуждает личность, и, вероятно, был прав — как ни крути, но пока я чужой на этом научно-черноморском празднике жизни».
V
Идти в домик, в котором корпел над своим докладом Борис Самуилович, ему не хотелось, и он повернул в сторону поселка, где для начала зашел в маленький магазинчик с кратким, но емким названием — «Вино». За крохотным прилавком стоял невысокого роста пожилой мужчина с выразительной одесской внешностью и полировал белым вафельным полотенцем стоящие перед ним граненые стаканы. За его спиной громоздились две большие винные бочки с медными краниками, к кончикам которых были прикреплены тонкие резиновые трубочки. При виде Вадима на его лице появилась располагающая улыбка.
— Вы, молодой человек, правильно поступили, что зашли сюда. Спросите у любого в Черноморке, где можно выпить хорошего вина. И вам ответят — у Якова Шлёмовича. Так он перед вами.
Вадим окинул взором прилавок, пытаясь найти ценник, но не нашел, а продавец продолжал:
— Какого вина желает откушать товарищ отдыхающий, беленького или красненького? Я рекомендую начать с беленького.
Не дожидаясь ответа, он наполнил стакан светлым пенистым вином и с достоинством протянул его Вадиму.
— Прошу, уважаемый! Отведайте и скажите, стоит ли мне менять профессию, если уже тридцать лет как я торгую этим волшебным вином и ни разу никто не сказал, что оно плохое. Но, ради бога, если результата не будет, я верну вам деньги.
«Интересно получается, — подумал Вадим, с удовольствием выпивая прохладное и действительно приятное вино, — одна система меня равнодушно отторгает, а другая — наоборот, гостеприимно принимает. К чему бы это?».
Не дожидаясь ответной реакции, Яков Шлёмович протянул ему стакан с красным вином. Вадим с наслаждением выпил.
— Так, что скажите, милейший? Вы, наверное, приехали на научный симпозиум?
Вадим с удивлением посмотрел на продавца.
— Да… А как вы узнали?!
— Ваши родители, юноша, еще не были знакомы, когда Яков Шнейдер служил в Красной армии, и не где-нибудь на кухне, а в разведке. Там его кое-чему научили. Вы сегодня тридцать первый, кто посетил это заведение, и все тридцать, что были до вас, сказали мне, что они приехали на научный симпозиум по ситуационному управлению: кто из Москвы, кто из Киева… А вы откуда будете?
Вадим хотел было ответить, но из подсобки вышла пожилая женщина в цветастом переднике со шваброй в руках.
— Яша! Не морочь юноше голову. Попроси его заплатить шестьдесят копеек за два стакана вина и покажи ему, как пройти закусить, пока кафе еще не закрылось.
VI
Кафе «Черноморка», куда по совету жены Якова Шлёмовича зашел Вадим, уже закрывалось и было пустым. За стойкой импровизированного бара сидела миловидная девушка — кассирша, официантка и уборщица в одном лице.
— Маша! — закричала она, обращаясь в сторону кухни. — У нас гости: молодой симпатичный мужчина, по глазам которого заметно, что он только что вышел от Якова Шлёмовича и наверняка желает что-нибудь закусить. У нас осталось покушать?
Из кухни раздался грохот падающей посуды, а затем послышались проклятья.
— Понятно, — констатировала девушка и, обращаясь к Вадиму, произнесла извиняющимся голосом, — к сожалению, мы закрыты.
— А здесь есть поблизости что-нибудь такое, где можно перекусить одинокому человеку?
Девушка с удивлением и одновременно с интересом посмотрела на Вадима.
— Уважаемый мужчина! Вы же находитесь не где-нибудь в пустыне. У нас всегда можно и закусить, и перекусить, и хорошо покушать, и даже выпить хорошего коньяка. Но… — она оценивающе посмотрела на Вадима, — конечно, не здесь в Черноморке, а в городе. Если вы подождете меня минут пять-десять, то я покажу одно хорошее и совсем недорогое место. Зовут меня Эля, можно, конечно, называть и Элеонорой, но это слишком официально.
Вадим воочию убедился в волшебном свойстве молодого одесского вина: за те считанные минуты, что он пребывал в кафе, миловидная работница одесского треста столовых и ресторанов превратилась в очень красивую барышню, с которой не стыдно было зайти в любой одесский ресторан или просто прогуляться по улицам. Но решающим аргументом была не красота, а что-то другое: возможно, ее естественность и непринужденность, а может быть, как почудилось Вадиму, ее доступность или притягательный южно-украинский акцент. Тем не менее, решение было принято, и через пятнадцать минут красно-желтый, грохочущий всеми своими частями трамвай понес их в сторону сияющей огнями Одессы.
VII
Когда они прибыли в район автовокзала, уже стемнело. Эля подхватила Вадима под руку и уверенно повела по одесским улицам. Идти с ней было приятно. Невысокий Вадим то и дела поглядывал на свою только что приобретенную подружку, любуясь ее статной фигурой.
Вскоре они оказались в небольшом полуподвальном ресторанчике. Народу было немного. В затемненных углах расположились несколько парочек, а перед стойкой бара лицом к залу сидел худющий скрипач и выводил на потрепанном инструменте «Времена года» Вивальди. Услужливый официант, слегка поинтересовавшись желанием вошедших, моментально накрыл столик.
После трех рюмок коньяка и разговоров ни о чем для Вадима стало очевидным — делать здесь нечего и надо решительно двигаться вперед. Куда вперед, он не знал, но инстинкт, усиленный алкоголем, двигал его в нужном направлении. Вадим представил себе, как он обнимает и целует Элю. Ее длинные русые волосы спадают ему на плечи, и она, страстно отвечая на его объятия, откидывается на широченную кровать с резной деревянной спинкой, застланную атласным покрывалом. Вокруг них плотным кольцом вьются белокрылые ангелы, отделяя от всего остального мира. Какая-то старуха благообразного вида, раздвинув ангелов, протягивает им два бокала, наполненных золотистым нектаром...
— Официант, — махнула рукой Эля и, обращаясь к Вадиму, произнесла. — Что-то скучновато здесь сегодня. Наверное, пора выдвигаться из этого погребка. Давай рассчитаемся, заберем со стола все, что можно съесть и выпить, и переместимся ко мне домой. Да, вот еще что, возьми шампанского, а то у меня в доме ничего такого ни водится.
Она немного помолчала, игриво посматривая на Вадима и, взглянув на часы, добавила:
— А то поздновато будет. Все люди куда-нибудь разойдутся.
VIII
Как выяснилось, люди никуда не разошлись. В проходной, типично одесской коммунальной комнате, куда Эля привела Вадима, за столом сидели три молодых парня и вяло играли в преферанс. При виде вошедших они несколько оживились, но карт из рук не выпустили. Разительная перемена произошла после того, как Эля поставила на стол две бутылки шампанского. Карты мгновенно исчезли, а на лицах ребят засияли радушные улыбки. Вадим, несколько отошедший от первоначального шока, понял, что здесь привечают гостей, прибывших не с пустыми руками. Один из парней ловко разлил шампанское по стаканам и уже открыл рот, чтобы провозгласить тост, но Эля осадила его.
— Наш гость из Воронежа, — представила она Вадима присутствующим. — Он ученый, приехал к нам на симпозиум. Весь день работал, а вечером попросил меня показать ему нашу красавицу Одессу.
Парни весело загалдели, по-видимому, радуясь и предстоящей выпивке, и тому, что они одесситы.
— Этот… — Эля показала рукой на кудлатого парня в тельняшке и в очках, — мой муж — Вася. Уже шестой год учится в институте инженеров морского флота и одновременно подрабатывает грузчиком на «Привозе».
«Твою мать, — выругался про себя Вадим, — это надо же быть таким идиотом: шел к девушке, а попал к ее мужу — студенту-двоечнику».
— А эти, алкашики, Витек и Кеша, — продолжала Эля, — наши соседи по квартире и его друзья по несчастью: где-то учатся, но сами не знают где. Вот ты, к примеру, Кеша, куда ходишь каждое утро с портфелем?
Кеша потупил глаза и заерзал на стуле, но Эля не стала дожидаться ответа.
— Давайте выпьем это замечательное шампанское за нашего гостя и пожелаем ему успехов в его трудном научном деле!
Все протянули стаканы к Вадиму, который, с трудом вымучив на лице нечто вроде улыбки, добавил: «… И за радушных хозяев тоже!».
Шипучее вино колом застряло у него в горле, но он неимоверным усилием протолкнул его вглубь. Алкоголь окутал голову легким туманом, нервное напряжение несколько спало, и Вадим неожиданно для самого себя запел:
Лишь только начало на улице смеркаться,
Ой-да, о-ца ма-ма цер-ба цу-ца о-ца-ца,
Как стали гости потихоньку собираться,
Компания с энтузиазмом подхватила:
Ой-да, о-ца ма-ма цер-ба цу-ца о-ца-ца! …
Дверь в комнату приоткрылась, и в образовавшуюся щель осторожно протиснулся лысоватый мужичок с маленьким ребенком на руках. Это был элин свекор с ее сыном. Эля нежно погладила малыша по головке, сунула ему кусочек шоколадки и радушно пригласила родственника к столу. Помимо ребенка, свекор принес с собой четверть домашнего виноградного вина, огромный пучок зелени и авоську с яблоками.
«Похоже на то, что здесь у них родовое гнездо, а не монплизирный уголок, — подумал Вадим. — Влип я, утопист недоделанный. Надо срочно выбираться из этой кутерьмы».
Тем временем гулянка набирала обороты. Персона воронежского гостя как-то сама собой отошла в сторону. Народ начал гудеть о чем-то своем.
Осушив стакан вина, Вадим посмотрел на Элю. Из красавицы, которую час тому назад со всех сторон овивали белокрылые ангелы, она трансформировалась в заурядную работницу одесского общепита с посекшимися крашеными волосами и припухшими глазами. Нагнувшись над ее ухом, он шепнул: «Я в туалет», и, не дослушав ее объяснений по поводу его местонахождения, рванулся к двери.
Промчавшись через анфиладу комнатенок, где текла своим чередом коммунальная одесская жизнь, он выскочил на свежий воздух и что было сил побежал куда глаза глядят. Минут через десять он остановился, чтобы перевести дух и сориентироваться. Одесские улицы были безвидны и пусты, а вместо духа по ним носился свежий ветерок, лениво перекатывая опавшие осенние листья. Порывшись в карманах, Вадим обнаружил рубль с мелочью, так что такси исключалось, а трамваи уже не ходили.
По его расчетам до Черноморки было километров пятнадцать-двадцать — около четырех часов пешего хода. «До рассвета дойду, — успокоил он сам себя, — вопрос, в какую сторону идти?». Вадим прислушался. По шуму прибоя определил, в какой стороне находится море, повернулся туда лицом, поднял правую руку и бодрым шагом двинулся в указанном направлении.
IX
Под утро, проклиная себя и все шестнадцать одесских Фонтанов , он добрался до Черноморки. Соседа уже не было. Вадим побрился, умылся, надел чистую рубашку и, преодолевая легкое потрескивание в голове, пошел на открытие симпозиума.
Актовый зал был переполнен, но ему повезло — удалось пристроиться в проходе на откидном стульчике. До начала пленарного заседания оставалось минут десять, и он с интересом окинул взором присутствующих. По сравнению со вчерашним пляжем картина симпозиума разительно изменилась. Оказалось, что проблемами ситуационного управления интересуются в основном мужчины. Молодые аспирантки, любительницы пляжного волейбола и другие красавицы где-то затерялись, а те немногочисленные дамы, что присутствовали в зале, не вызывали особого энтузиазма у лиц противоположного пола и не способствовали пропаганде научных знаний.
Неожиданно зал притих, а затем разразился аплодисментами — появился президиум. После стандартных приветствий слово предоставили основоположнику научного направления, Дмитрию Поспелову. Свой доклад он начал словами:
— Принято считать, что настоящая наука начинается с измерений и вычислений. Пошло это от физики. Непререкаемый авторитет и поистине великие достижения физической науки сделали это утверждение аксиомой. На самом деле любая наука начинается с классификаций!
Далее он простым и понятным языком объяснил присутствующим суть дела. Вадим записал: «Поспелов — голова, а ситуационное управление — это ветвь искусственного интеллекта, занимающаяся имитацией на компьютерах рефлексных механизмов принятия решений». Как выяснилось позже, это была первая и последняя запись, которую ему удалось сделать на этом симпозиуме, но она оказала решающее влияние на развитие его научной карьеры. Так часто бывает, когда мысль гения, если она воспринята и осознана, на долгие годы определяет творческий путь молодого ученого.
Следующие доклады Вадим слушал в пол уха. У него сложилось впечатление, что выступающие либо стараются излагать свои мысли так, чтобы их никто не понял, либо сами не понимают, о чем говорят. Он уже начал позевывать, но тут в зале появилась блондинка, что вчера регистрировала участников симпозиума, и его мысли потекли в другую сторону.
«Неужели она способна что-нибудь понять в этом наукообразном конгломерате?» — подумал Вадим, разглядывая аккуратные белые лямочки на обворожительных слегка загорелых плечиках одесситки. «Вряд ли, — ответил он сам себе. — Тогда, что она здесь делает? Ведь не может такая симпатичная девушка по доброй воле в разгар бархатного сезона слушать всякую чепуху? Впрочем, у них тут в Одессе всегда сезон». Он перевел взгляд с лямочек на золотистый локон, слегка прикрывающий аккуратное ушко красавицы. «А ведь сидит и внимательно слушает. Еще и лобик морщит. Значит, зачем-то ей это нужно. А вот зачем? — Вадим понял, что ответить на этот вопрос он не в силах. — А я какого черта вникаю во всю эту белиберду?».
Он бы еще долго рассматривал волшебное творение страстей человеческих, но на трибуну поднялся его сосед — Борис Самуилович. Вадим, с трудом оторвав взор от белокурой красавицы, переключился на докладчика: «Интересно, что он нам расскажет?».
Рижанин, по-видимому, восстановил похищенный текст выступления и был в ударе. Из зачуханного очкарика он превратился в маститого ученого, который доказывал какие-то важные теоремы, формулировал значимые выводы и вообще выглядел очень солидно. Когда он закончил сообщение, зал разразился аплодисментами, а сам Поспелов одобрительно покачал головой.
Остальные доклады Вадим прокимарил и проснулся от того, что кто-то толкал его в плечо. Перед ним стоял Борис Самуилович.
— Просыпайтесь, юноша. Пора обедать.
X
Идти в кафе Вадим категорически отказался — не хотел встречаться со вчерашней подружкой. Вместо этого он предложил коллеге посетить уже известный винный магазинчик. Тот, хотя и был противником возлияний, но, находясь в эйфории от успешного выступления, поддержал идею.
Яков Шлёмович встретил вошедших, как старых знакомых.
— Я не знаю, кто виноват: небо, солнце, море, но после моего вина люди становятся другими, — он показал рукой на пляж. — Ко мне эти люди входили грустными, замкнутыми и одинокими, а выйдя от меня, они веселятся, знакомятся, влюбляются, находят отдых и наслаждение там, где раньше этого не замечали.
Он наполнил два стакана белым вином и два — красным.
— Прошу, любезные, отведайте для начала … А не желаете ли попробовать моей колбаски, это же чудо — одно мясо!
Вадим проглотил слюну, но, вспомнив о своих ограниченных финансах, призадумался.
— Обо что вы мыслите? — спросил у него Яков Шлёмович и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Так вот, юноша, не думайте об деньгах: у нормальных людей вашего возраста их никогда не бывает. Сегодня я вас угощаю! Соня, приготовь две жареных колбаски с яичницей…
Сердечно поблагодарив Якова Шлёмовича и его жену за прекрасное угощение, друзья вышли на улицу, и окружающий мир заблистал перед ними всеми цветами радуги.
— Хорошо! — обращаясь к Вадиму, воскликнул Борис Самуилович, — а не проследовать ли нам в Одессу. Пройтись по Дерибасовской, зайти на морвокзал… Кстати, мой рижский коллега просил проведать одну даму и передать ей вот эту штуку, — порывшись в карманах, он извлек небольшой пакет и, прищурившись, прочитал написанный на нем адрес.
XI
Немного прогулявшись по центральным одесским улицам и посетив «культовый» пивной подвальчик «Гамбринус», друзья двинулись по указанному адресу.
Дом, к которому они подошли, оказался старинным двухэтажным особняком в стиле русского купеческого классицизма. Справа от наглухо заколоченной парадной двери примостилась скромная мраморная плитка с едва просматриваемой надписью: «Здесь жил И.Бунин».
Обойдя особняк, приятели обнаружили черный вход, который по какой-то причине сделали центральным. Более десятка звонковых кнопок указывали на то, что исторический дом населен, причем весьма плотно.
Сверившись с надписью на конверте, Борис Самуилович нажал нужную кнопку, и коллеги стали ждать ответной реакции. Вадим занервничал. Ему представилось, что сейчас к ним выйдет дама средних лет еврейской наружности, которая, несомненно, обрадуется, увидев Бориса Самуиловича, и пригласит их пить чай с абрикосовым вареньем. Отказываться неудобно, и вечер будет бесповоротно испорчен воспоминаниями о прошедшей для них юности, о совместных знакомых, разглядыванием семейных фотоальбомов и другими камерными мероприятиями.
Настроение у Вадима стало стремительно ухудшаться, и мысль завертелась около того, чтобы как-то увильнуть от этого скучного мероприятия. Он уже открыл рот для материализации этой мысли, как дверь распахнулась и на пороге появилась статная рыжеволосая девушка лет двадцати четырех, а может быть, чуть-чуть постарше. О чем они говорили, Вадим не расслышал, да он и не слушал. С открытым ртом он словно зомби проследовал за парочкой по узким коридорам бунинского особняка и закрыл его только тогда, когда они вошли в уютную комнату и хозяйка, обращаясь к нему, произнесла с чуть заметным прибалтийским акцентом:
— Я — Эмма, а вас как звать-величать, молодой человек?
Не дожидаясь ответа, она достала из буфета бутылку вина, фужеры, коробку конфет и пригласила неожиданных гостей к столу.
«Вот тебе и очкарик! Вот тебе и замухрышка-доцент, а какие знакомые водятся у него!» — подумал Вадим, с уважением глядя на Бориса Самуиловича, и с нескрываемым восхищением рассматривая девушку.
В ходе импровизированного застолья выяснилось, что Эмма племянница рижского коллеги Бориса Самуиловича. Ее родители — латышские евреи — были репрессированы, и следы их затерялись в необъятных сибирских просторах. Маленькую Эмму отдали в дом ребенка, но брату отца удалось каким-то чудом вытащить ее оттуда и, невзирая на протесты жены, взять на воспитание, приплюсовав к своим трем дочерям. В общем, ее детство напоминало историю Золушки и Гадкого утенка одновременно с тем отличием, что Эмма была бойкой девушкой, как говорится, палец в рот не клади. Два года назад к великому удовольствию мачехи она вышла замуж за одессита, переехала с ним в эти солнечные края, но уже успела развестись, отсудив себе комнату в данном историческом месте. Дядя, узнав, что Борис Самуилович командирован в Одессу, передал ему небольшую сумму денег для поддержания жизненного тонуса своей племянницы.
После трех бокалов вина этот тонус начал проявляться во всем своем разнообразии.
— Ну, что, мальчики? — объявила Эмма, обращаясь главным образом к Вадиму. — Пора разорвать этот порочный и совершенно неестественный для бархатного сезона треугольник и превратить его в четырехугольник. Пошли знакомиться с моей подругой, а потом придумаем что-нибудь интересное. «Вот так всегда, — насторожился Вадим. — Сейчас мне подсунут какую-нибудь неваляшку с короткими кривыми ножками, с которой промаешься весь вечер, а потом будешь сожалеть о напрасно потраченном времени. Ведь известно, что не бывает двух одинаково симпатичных подружек: чем приятнее одна, тем безобразнее другая».
Он ошибался — в Одессе нет некрасивых девушек! Эммина подружка Лариса была тому более чем убедительным подтверждением. Перед изумленным и одновременно смущенным Вадимом предстала высокая стройная смуглянка-молдаванка со жгуче-черными вьющимися волосами, ниспадающими на загорелые плечи: ни убавить, ни прибавить — Кармен! Она окинула его изучающим и одновременно заинтересованным взором.
— Не покататься ли нам на катере. Полюбоваться огнями ночной Одессы, — затарахтела Эмма, мимо которой не пролетел тот факт, что Вадим приглянулся ее подружке, — а потом искупаемся на Лонжероне , там всегда весело: музыка играет, народ гуляет, бабушки торгуют персиками и домашним вином до часу ночи.
Вадим с Ларисой единодушно одобрили план, а Борис Самуилович, сославшись на позднее время и головную боль, покинул компанию, что не только не расстроило, но, как показалось Вадиму, даже обрадовало Эмму.
— Видимо, треугольник самая устойчивая геометрическая фигура в нашей жизни, — констатировала она. — Но ничего, мы его сегодня все равно разчетырехуголим.
XII
Неизгладимый вид ночной Одессы, купание в теплых морских волнах, терпкое домашнее вино, пляжная музыка, красивые девушки — смешались у Вадима в один калейдоскопический ряд. Он и не заметил, как Эмма затерялась с каким-то парнем, и они остались на опустевшем Лонжероне вдвоем с Ларисой.
Женская красота — страшная сила. Она неотвратимо влечет и мягко отталкивает, мнимую недоступность делает реальной, смелые порывы превращает в жалкий лепет. Единственный способ противостоять этой напасти — выпить. Вадим собственно так и поступил. Но это не помогло. Он коснулся руки девушки, крепко ее обнял, хотел поцеловать… И не смог, в голове вертелась дурацкая фраза: «не по Сеньке шапка».
— Пошли, прогуляемся по ночной Одессе, — промолвила Лариса, взяв его под руку.
Поднявшись к памятнику Ришелье, они немного передохнули на лавочке и, окутанные тишиной и запахом моря, неспешно направились в сторону Молдаванки — району Одессы, где жила Лариса…
Два часа, что они шли по сказочным одесским улицам и переулкам, пролетели как сон.
— Вот мы и дома, — Лариса показала рукой на небольшой одноэтажный домик, окруженный зарослями черешни. — Мне не хочется с тобой расставаться, Вадим, и я с удовольствием пригласила бы тебя в гости, но родители и братья меня не поймут. Она обняла Вадима и нежно поцеловала в губы.
— Спасибо за прекрасный вечер. Пока!
— До встречи, — ответил воодушевленный Вадим вслед удаляющейся Ларисе. — Завтра у нас в Черноморке будет прощальный банкет, а поздно вечером я улетаю домой, в Воронеж. Приходи, я буду тебя ждать… Очень.
— Приду, — тихо ответила Лариса и осторожно прикрыла за собой калитку.
Когда Вадим достиг базы, уже рассветало. Взглянув на мирно посапывающего Бориса Самуиловича, он прилег на кровать, обнял подушку и мгновенно уснул, проспав до банкета.
XIII
Банкет — одно из центральных мероприятий любого симпозиума, где наяву вырисовывается пирамида «кто есть кто» в данном сегменте научного мира. На вершине пирамиды располагаются основатель научного направления, его команда и представители местной власти. Они восседают во главе стола, где и выпивка подороже и закуска получше. Вслед за ними помещаются делегации двух столиц и им сочувствующие, а в самом конце банкетного стола (ближе к выходу) пристраивается остальная научная и околонаучная братия. Там и разместился наш герой.
Отгремели пять тостов-здравиц, направивших банкет в то русло, когда ученые начинают интересоваться не столько наукой, сколько женщинами. Слово предоставили тому самому «профессору» с повадками Казановы, что в день заезда соблазнял на пляже молодых аспиранток вином и конфетами. Свой длинный и двусмысленный тост он завершил традиционной фразой: «За украшение нашего симпозиума. За милых дам».
Мужская часть банкета уже оторвалась от стульев, как входная дверь распахнулась и в зал вошла брюнетка неземной красоты в элегантном вечернем платье, подчеркивающем ее великолепную фигуру. Ученые мужи замерли с бокалами в руках, позабыв, зачем они встали и что собирались сделать.
Первым пришел в себя «профессор-Казанова». Он подскочил к красавице и галантно предложил присоединиться к торжеству, причем непременно вместе с ним. Но девушка, вскользь взглянув на самозваного ухажера, решительно направились к тому месту, где расположился Вадим, который только теперь признал в ней Ларису.
Весь вечер они провели вместе, танцуя и веселясь под завистливо-восхищенные взгляды окружающих, а ближе к полуночи Лариса проводила Вадима в аэропорт, где они расстались навсегда.
Наш герой безвозвратно стерся из памяти участников симпозиума (кто он был такой, чтобы его помнить), а вот образ его подружки навсегда запечатлелся в скрижалях той науки, которая называется «ситуационное управление большими системами».
XIV
На следующий день Вадим прибыл на службу и доложил начальнику о выполнении командировочного задания. Для убедительности он перемежал свою речь диковинными словами из доклада Бориса Самуиловича, которые по счастливой случайности задержались в закоулках его памяти.
— Ну, что ж, прекрасно… Я смотрю, ты неплохо разобрался с поставленной задачей, — подытожил беседу начальник. — В следующую пятницу, во время командирской подготовки, проведем научный семинар на тему: «Модели ситуационного управления и перспективы их использования в военном деле». Пригласим ведущих специалистов института, и ты нам доложишь свои соображения по этому вопросу.
«Черт меня дернул бахвалиться чужими знаниями, — подумал Вадим. — Распустил перья, как павлин во время брачного танца. Лучше бы сказал, что наука эта весьма трудная, и хотя кое-что усек, но не все понял. Может, тогда и не приклепались бы ко мне с этим треклятым семинаром». Однако отступать было поздно, и он браво отрапортовал:
— Так точно, товарищ подполковник. Разрешите идти?
— Подожди, у меня есть одна мыслишка, — остановил его начальник лаборатории, поднимая трубку внутреннего телефона. — Пригласим-ка на семинар нашего шефа — начальника управления. Думаю, что ему будет интересно послушать твой доклад, дать руководящие указания, направить наши мозги в нужную сторону.
После этих слов сердце у Вадима чуть не остановилось. Для него понятия «начальник управления» и «господь бог» были одного порядка, но если с последним встреча пока не предвиделась, то с начальником управления Вадим уже сталкивался год тому назад. И ничего хорошего из этого не вышло: шеф определил его научный статус как крайне низкий и назначил дежурным по караулам в гарнизонную комендатуру.
Не дожидаясь окончания телефонного разговора, Вадим выскочил из кабинета и помчался в библиотеку.
XV
Всю неделю он, как окаянный, сидел в читальном зале и разбирался в семантических сетях, RX-кодах, нечетких множествах и в других витиеватых понятиях ситуационного управления. Проштудировал все книжки по искусственному интеллекту и экспертным системам, а заодно изучил докторскую диссертацию шефа. О своих одесских похождениях он почти забыл, и жалел лишь о том что не приобрел сборник трудов симпозиума с тезисами докладов и сообщений. Как бы они сейчас пригодились! Ну, да ладно, и так разберемся.
К назначенному сроку доклад был готов, и Вадим представил его на суд научной общественности. Не будем утомлять читателя скучными и малопонятными подробностями научной дискуссии, ограничимся цитатой из заключительного слова начальника управления: «Мы не напрасно потратили государственные средства, направив вас, товарищ старший лейтенант, в ответственную командировку. Признаться, я был худшего мнения о вашей научной деятельности, но теперь уверен, что год-другой упорного труда и вы способны представить к защите неплохую диссертационную работу по актуальному направлению. Рассчитывайте на мою всемерную поддержку».
XVI
Через три года Вадим блестяще защитит кандидатскую диссертацию, и будет назначен на должность старшего научного сотрудника. Разработанные им ситуационные модели послужат теоретической базой для создания нового поколения военной техники, на десятилетие опередившей аналогичные разработки американских ученых.
В суете дней воспоминания о бархатном сезоне уйдут вместе с юностью куда-то в сторону. Он встретит другую девушку, полюбит ее, и кто-то на небесах соединит их на всю жизнь. Но в душе у него навсегда останется та особая одесская аура, которая изгоняет рациональное и запускает вместо него волнующее, томящее и беззаботное.
ОСТРОВА ЗЕЛЁНОГО МЫСА
I
Молодой офицер в чине капитана, разместившись в уютном купе фирменного поезда «Воронеж — Москва», мыслями уже пребывал в нашей славной столице, куда его направили повышать квалификацию на курсах при военной четырежды орденоносной академии имени Михаила Васильевича Фрунзе. Таким поворотом своей служебной карьеры он был весьма доволен — академические курсы давали высшее военное образование, открывая дорогу к следующим воинским званиям вплоть до полковника. Да и сама московская жизнь, если на нее посмотреть с позиции развлечений, представляла для него несомненный, можно даже сказать, актуальный интерес. Он пребывал в том возрасте, когда мужчины полагают, что женщины состоят в основном из тела, и отчасти из души. С телом — все понятно, а вот зачем им душа, оставалось для него загадкой.
Неожиданно дверь раздвинулась, и в купе ввалился подвыпивший мужик в ратиновом пальто и в пыжиковой шапке. Быстро разметав свой немногочисленный багаж по полкам, он с воодушевлением извлек из пакета бутылку померанцевой водки и развернул сверток с вареной курицей.
— Давай, капитан, дернем лекарственную, — вошедший с необыкновенной скоростью разлил напиток по невесть откуда взявшимся стаканам. — И запомни, армеец! Мы живем в замечательной стране, где у каждого три отпуска в году: первый — твой собственный, второй отпуск жены и третий — начальника. И, заметь, все они оплачиваемые! Плюс командировки, в которых везет тому, кто успевает пропустить сто грамм до отхода поезда.
Выпили, и поезд тронулся. Мужик по-братски поделил оставшуюся водку, и со словами «Будь здоров, служивый!», прямо-таки воткнул в себя стакан прозрачной жидкости с тонким привкусом цитрусовых. Порывшись в карманах, он выложил проездные билеты на откидной столик и, как был в пальто, завалился спать, не дожидаясь прихода проводника.
Допив сорокоградусную (не пропадать же добру), капитан отдал вошедшему провожатому билеты, заплатил рубль за постельное белье и пошел в тамбур — покурить. Проходя мимо туалета, он мельком взглянул в зеркало и обомлел: на него смотрел не бравый офицер советской армии, коим он привык себя считать, а подвыпивший клоун бродячего цирка с лицом, осыпанным ярко-красными пятнами размером с трехкопеечную монету. Для полного сходства не хватало только красного носа и колпака с кисточкой.
Померанцевый эликсир дал аллергическую реакцию.
II
В таком виде он и предстал пред пожилым генерал-майором — начальником высших академических курсов и, стараясь не дышать в его сторону, доложил о прибытии.
— Что у вас с лицом, товарищ капитан? Вы случайно не больны?
— Никак нет, товарищ генерал. По-видимому — это реакция организма на московский сильно загрязненный воздух.
Генерал с сомнением покачал головой.
— Вот уже десять лет как я дышу этим самым воздухом, но такого у меня никогда не было. Отправляйся-ка ты дружок в лазарет, пусть врачи разберутся. Не дай Бог, занесешь заразу, потом не отмоемся.
Далеко капитану идти не пришлось — ухоженный и сверкающий чистотой лазарет находился в здании академии. Там его приветливо встретила симпатичная медсестричка и отвела в кабинет врача-дерматолога.
Лысый подполковник с крючковатым носом и рыжими прокуренными усами вместо приветствия протянул ему пустой стакан и, показав на дверь, сказал:
— Идите, помочитесь.
Он долго рассматривал на просвет содержимое стакана, вращал его туда-сюда, как будто пытаясь что-то найти в нем. Но, по всей вероятности, ничего не нашел и как-то разочарованно протянул:
— Придется вам, товарищ капитан, задержаться у нас дней на пять-шесть. Нужно сделать полное обследование. Переодевайтесь. Ваша палата номер шесть.
«Вот тебе и Москва, вот тебе и академия», — подумал капитан и, понурый, побрел в комнату для переодевания, где с помощью все той же миловидной медсестры облачился в белые госпитальные одежды.
III
Завтрак уже закончился, а до обеда было еще далеко. Капитан, окинув взором аскетическую палату с двумя солдатскими кроватями, завалился спать.
Проснулся он от стука в дверь. В дверном проеме стоял молодой худощавый человек среднего роста, иссиня черные лицо и руки которого настолько контрастировали с белым больничным одеянием, что капитан невольно зажмурился.
— Здравствуйте, — обратился к нему вошедший на ломаном, но вполне сносном русском языке. — Меня зовут Абдурахман Халиб Сейрохуддин Симвел.
Капитан, до этого видевший негров только в кино и по телевизору, удивился несказанно. Но виду не подал, а вежливо пригласил товарища по несчастью в палату.
Негр присел на свободную кровать и молча уставился на капитана.
— Имечко у тебя — не дай Бог, — прервал тишину капитан. — Можно я буду звать тебя просто и коротко — Абу.
Негр согласно кивнул головой.
— Я лейтенант вооруженных сил Республики Гвинея. Родился в городе Прая на островах Зелёного Мыса, но потом моя семья, преследуемая португальскими колонизаторами, бежала в Конакри и сейчас живет там. Пятый год учусь в академии, но никак не привыкну к суровым московским зимам. Всякий раз простываю. Но на этот раз у меня другое. Две недели назад познакомился с русской девушкой, а сейчас врач говорит, что у меня подозрение на какую-то нехорошую болезнь.
«Летчик без триппера, что самолет без пропеллера», — вспомнил старую армейскую поговорку капитан, но озвучивать ее не стал. Не поймет иностранец, каким образом удается русским связать венерическую болезнь с составной частью самолета.
— Не вешай нос, Абу. Подозрение — это еще не факт. Может, рассосется, — капитан бросил взгляд на часы. — Пора обедать.
…Через неделю подружившиеся пациенты шестой палаты выписались из лазарета: у капитана действительно была аллергия, а у его нового друга — воспаление простаты. Волнения остались позади, но осадок остался: капитан больше никогда не потреблял померанцевую водку, а лейтенант Абу зарекся встречаться с московскими красавицами.
IV
Учеба на академических курсах, если к ней относиться не буквально, а творчески, — это полезное и одновременно приятное времяпрепровождение. В группе слушателей, куда попал капитан, собралась армейская публика со всех концов нашей необъятной Родины, от западно-украинского города Трускавца до поселка Мирный, что на Камчатке. В основном это были офицеры со среднетехническим образованием, но занимавшие руководящие посты от командиров батальонов до начальников служб армий.
Офицеры-слушатели, что студенты-заочники, знакомятся быстро и конкретно.
— Тебе, капитан, бежать за бутылкой, — скомандовал бравый подполковник из Забайкалья, сосед нашего героя по комнате в общежитии, он же командир слушательского отделения. — Когда придешь, будем знакомиться, а я пока соображу что-нибудь насчет закуски.
Капитан с сомнением посмотрел на часы — стрелки показывали восемь часов вечера.
— Успеешь, — развеял его колебания подполковник. — Здесь, неподалеку от Министерства иностранных дел, на Смоленской площади, находится дежурный гастроном. Работает аж до двадцати трех ноль-ноль.
— Сколько и чего брать, — уточнил капитан.
— Одной мало, две много, — рассудил командир. — Бери три по ноль семь или четыре по ноль пять, будет как раз.
Смоленский гастроном поразил капитана своим изобилием. На его прилавках имелось все: хлеб, крупа, сахар, макароны, рыбные консервы и даже колбаса двух сортов — стандартная «Эстонская» и деликатесная «Докторская», а о спиртном и сигаретах, говорить нечего, — полный ассортимент.
«Хорошо, все-таки, живется москвичам, у нас в это время не то, что колбасы, спичек не купишь», — подумал капитан, пробивая в кассе чек за три бутылки портвейна «Кавказ» и две пачки дефицитных сигарет «Ява».
«А продавщицы!? У нас толстенные бабки в замусоленных халатах, глядящие на тебя, как солдат на вошь, а здесь воздушные барышни в накрахмаленных чепчиках, приветливые и улыбчивые», — подытожил он свои сравнения, направляясь бодрым шагом в сторону Зубовского бульвара, неподалеку от которого располагалось академическое общежитие.
V
Знакомство было в самом разгаре, когда в дверь постучали. В комнату несмело вошел Абу в парадной форме офицера гвинейской армии, в полной мере отвечавшей незыблемому армейскому правилу: чем слабее армия и безголовее министр обороны, тем крупнее звезды на офицерских погонах и выше тулья на фуражке.
— А это что за явление? — удивился подполковник. — Наши все на месте.
— Это мой товарищ по лазарету, лейтенант Абу, — пояснил ситуацию капитан. — Он из Гвинеи, но не из той, что Бисау, а из свободной Республики Гвинея.
— Ах, из Гвинеи, — протянул подполковник, — а я-то думал, что из Монголии. Милости прошу к нашему столу.
Он наполнил доверху три стакана, один протянул африканцу.
— У нас, у русских, такое правило, лейтенант: кто опоздал — тому штрафная, и выпить ее надо не просто так, а с тостом и до дна. Иначе дело не пойдет.
Абу не понял, какое дело имел в виду подполковник и куда оно должно было идти. Он попытался вежливо уйти от темы. Стал бормотать что-то невнятное про посольство, про русского офицера, про своего отца, но подполковник был непреклонен.
— Не пори горячку, лейтенант, и не смешивай все в одну кучу. Мы потом обсудим твои проблемы, а сейчас с тебя тост.
Гвинеец обреченно посмотрел на граненый стакан с темно-коричневой жидкостью, промямлил нечто типа: «За дружбу между народами» и осушил штрафную.
— Вот это по-нашему! — воскликнул подполковник, чокаясь с капитаном. — За доблестные вооруженные силы СССР и Республики Гвинея!
Русские офицеры стали закусывать, а Абу как-то сник. Закурив, подполковник отработанным движением руки откупорил вторую бутылку.
При виде стоящего перед ним стакана, до краев наполненного огненным напитком, гвинейцу стало дурно. По его телу пробежала судорога, лицо вначале посветлело, потом потемнело, затем позеленело, и он, зажав рот ладонью, опрометью бросился в туалет.
— Ну и дела! — изумился подполковник. — Как они там воюют, в своей Гвинее, если стакан портвейна их с ног сшибает. Нас бы туда, мы бы им показали, как надо Родину защищать.
Капитану представилось, как они с подполковником пробираются сквозь непроходимые африканские джунгли, кишащие различными тварями. Переходят в брод реки, переполненные крокодилами. Натыкаются на засаду португальских коммандос и, отстреливаясь, уходят в горы к повстанцам, где их встречает грациозная негритянка, вся увитая нежно-розовыми орхидеями. Она ласково берет их за руки и ведет в просторную соломенную хижину, где в окружении таких же красавиц сидит Абу и рассматривает топографическую карту района боевых действий…
Грохот в туалете прервал видение. От туда выполз лейтенант гвинейской армии, с трудом поднялся на ноги и, шатаясь из стороны в сторону, все-таки протиснулся во входную дверь, в которую он не так давно вошел.
Посокрушавшись, слушатели академических курсов продолжили знакомство.
Ближе к полуночи процесс подошел к своему логическому концу — закончился портвейн.
— Пока ты прохлаждался в лазарете, я тут познакомился с одной москвичкой, — неожиданно заявил подполковник. — Пойду-ка, навещу ее. Тем более что завтра воскресенье, на занятия идти не надо.
…Появился он под утром, с синяком под глазом, в шинели, в кителе, в галстуке, но без рубашки. На вопрошающий взгляд проснувшегося от шума капитана пробубнил:
— Сволочи они все. Давай спать.
VI
Выспаться им не удалось. Около полудня в комнату влетел запыхавшийся начальник академических курсов и с порога понес такое, что у полусонных офицеров голова пошла кругом.
— Вы что тут такое творите, засранцы? Вас, как представителей доблестной советской армии, приглашают на прием в посольство дружественного государства. А вы, товарищи офицеры, вместо того, чтобы показать пример культуры, сами напиваетесь, как свиньи (ну — это ладно), да еще самым бесстыдным образом спаиваете сына министра правительства Республики Гвинея. Тот не то, что дойти до посольства, отцу не смог позвонить. Пришлось «скорую» вызывать. Слава Богу, что откачали.
Генерал прошел в комнату, присел за стол, застланный свежей газетой «Красная Звезда», и нервно закурил.
— Вы хотя бы осознаете, что сотворили? — он сделал многозначительную паузу. — Международный скандал!!! Откуда вы свалились на мою седую голову? Полетят теперь и звезды, и погоны.
В комнате воцарилась тишина, в которой, как известно, есть любая мелодия. Капитану послышались одновременно траурная сюита из музыки Эдварда Грига к драме Ибсена «Пер Гюнт» и марш «Прощанье славянки».
— Вот что, — прервал музыкальный фантом генерал, — пишите рапорта на имя начальника академии, где (если конечно сможете) самым подробным образом доложите о случившемся. Через час я жду вас в кабинете умытыми, побритыми, отглаженными и, чтобы не перегаром от вас несло, а пахло духами «Красная Москва».
Он внимательно посмотрел на подполковника, находящегося в состоянии, близком к коматозному.
— Что у тебя с глазом?
Подполковник мгновенно вышел из комы, аккуратно потрогал синяк, и, преодолевая неимоверную сухость во рту, четко доложил:
— У меня всегда так, товарищ генерал. Еще с детства. Как только выпью маленько, так сразу глаз опухает. Иногда левый, иногда правый. Сейчас, кажется, правый.
Генерал сочувственно покачал головой:
— Знаю я ваше «маленько» и куда вас тянет после него. Сколько раз говорил: выпил одну, ну выпил вторую, так сиди дома, а не болтайся по городу в поисках приключений на свою задницу.
Он с пониманием посмотрел на подполковника, опять впавшего в полукоматозное состояние.
— Сходи в аптеку, здесь за углом, и купи какую-нибудь примочку, лучше бодягу. А Вам, товарищ капитан, придется отвечать за двоих. Уяснил? Тем паче, что этот африканец приходил не к нему (он показал рукой на подполковника, постепенно выходящего из состояния комы), а к тебе.
VII
Абу действительно заходил в гости к нашему капитану по делу. За день до этого в СССР с официальным дружественным визитом прибыла представительная делегация из Гвинейской Республики во главе с ее лидером — Ахмедом Секу Туре. В состав делегации входил отец Абу — друг лидера и один из основателей Африканской партии независимости Гвинеи (Бисау) и островов Зелёного Мыса, которая вела борьбу с португальскими колонизаторами за независимость этих государств. В правительстве Секу Туре он отвечал за организацию партизанского движения на территории колоний.
Оснащенные только стрелковым оружием, партизаны успешно громили колонизаторов и уже контролировали свыше половины материковой и островной территории. Португальцы, имея подавляющее преимущество в вооружении и боевой выучке, провели ряд операций в прибрежных районах колонии и готовили нападение на соседа — Гвинейскую Республику. Расчет был прост — следовало подавить очаг сопротивления в его основе, разрушить управление партизанскими силами, а затем уже разбираться с отрядами повстанцев. Заодно следовало проучить этого выскочку — Секу Туре, чтобы другим было не повадно поднимать руку на метрополию. Эта угрожающая обстановка определила цель приезда делегации — надо было заручиться международной поддержкой Советского Союза и получить от него оружие.
Переговоры прошли в чрезвычайно дружеской обстановке и завершились более чем успешно. Довольный лидер распорядился организовать в посольстве пышный прием, на который в обязательном порядке приглашались гвинейские офицеры, обучавшиеся в московских военных вузах. Более того, в подтверждение нерушимой дружбы между армиями двух стран каждому из них предписывалось прибыть на прием не одному, а с боевым товарищем — офицером советской армии.
Вот тут-то и приключился конфуз: не только советский офицер, но и сам Абу не попал на прием по известной причине.
Несомненно, что причина была уважительной и объективной. Однако отцу Абу она таковой не показалась. Увидев утром своего поблекшего сына, он отругал его и позвонил начальнику академии, попросив принять меры, ограждающие гвинейских слушателей от застольных контактов с русскими офицерами.
— Я тебя направил сюда учиться, а не пьянствовать, — назидательно заключил он, видимо, вспоминая свои годы обучения в той же академии. — С русскими нельзя связываться по части выпивки. В этом деле им равных нет.
Абу, до этого безропотно внимавший словам отца, вскочил с кресла и, перебивая его, воскликнул:
— Конечно, я поступил плохо, но ты сделал еще хуже. В том, что случилось, виноват я сам, и мой русский друг здесь ни при чем. Теперь он наверняка обиделся на меня — ведь ты пожаловался на его поведение начальнику академии.
Старший Сейрохуддин Симвел задумался.
— Успокойся. Проблема легко решается, — он набрал номер телефона начальника академии и, извинившись за свою горячность, попросил считать инцидент исчерпанным и не наказывать его участников.
Растроганный Абу крепко обнял отца.
VIII
Виновато переминаясь с ноги на ногу, капитан понуро стоял перед начальником академических курсов, зажав в кулаке рапорт о своем недостойном поведении. Настроение у него было преотвратнейшее — на фоне шума от вчерашнего портвейна в голове роилась совершенно бесперспективная мысль. «Наверняка сообщат об инциденте по месту службы и отчислят из академии, и тогда — прощай, оружие!». Он представил себе заседание партийного комитета части с повесткой дня: «Об антисоветском поступке коммуниста ….», и ему стало совсем дурно. «Взысканием тут не отделаешься — выгонят из партии, и тогда ищи место охранника в «Водоканалтресте» или оператора газовой котельной. Да и туда не возьмут, блат нужен».
Каково же было его удивление, когда генерал, вместо разбирательства, аккуратно сложил вчетверо протянутый ему листок с рапортом, разорвал его на мелкие клочки и выбросил их в мусорную корзину.
— Пошли отдыхать, капитан, — генерал по-отечески похлопал его по плечу. — Сегодня воскресенье. Полюбуйся Москвой, сходи в Третьяковку. В общем, приобщайся к культуре. И вот мой наказ — не связывайся ты больше с этими иностранцами, от них одни неприятности.
IX
Когда обрадованный капитан вошел в свою комнату, там все было как нужно. Табачный дым висел коромыслом. За столом в окружении трех офицеров монгольской народной армии сидел развеселый подполковник и закусывал молочно-белую рисовую водку забайкальской вяленой рыбой.
«С островами Зелёного Мыса разобрались, теперь будем разбираться с пустыней Гоби», — подумал капитан, подсаживаясь к столу и поднимая стакан за доблестные вооруженные силы СССР и Монголии.
X
Капитан с отличием окончил высшие академические курсы. Дослужился до полковника и после развала СССР был уволен в запас по сокращению штатов. Сейчас он воспитывает внучку, пишет научные книжки, подрабатывает, где может. Иногда ему снятся солнечные лагуны, бирюзовое море, песчаные пляжи и поросшие лесом горные склоны островов Зелёного Мыса, где ему так и не удалось побывать.
Его гвинейский друг, Абу, участвовал в боях за свободу своей Родины. Был тяжело ранен. Закончил английскую военно-морскую академию в Портсмуте, и сейчас возглавляет вооруженные силы Республики Кабо-Верде, что в переводе с португальского означает «зелёный мыс».
Подполковник уехал в свое родное Забайкалье, где следы его затерялись.
СЕМЬ ЖЕНСКИХ КАЧЕСТВ
I
Как-то в тесном номере московской гостиницы ЦДСА молодой майор, командированный в столицу из Воронежа решать насущные вопросы, встретился с пожилым полковником, приехавшим в Москву откуда-то с Урала хлопотать по поводу неверно начисленной пенсии. Это был умудренный опытом человек, прошедший нелегкий жизненный путь, но сохранивший живость ума и чувство нетривиального юмора. В беседах с ним майор провел несколько не только приятных, но и поучительных вечеров, сопровождавшихся, как и положено, неограниченным употреблением горячительных напитков.
Известно, что в свободное от работы время офицеры говорят в основном о работе, но в данном случае произошло нечто странное — они беседовали о женщинах.
Тогда, в силу молодости, а главное — самоуверенности, майор не понял всей глубины полковничьих мыслей, но потом «доспел». Вот что поведал ему старший товарищ.
II
Вечер первый. Выпив по третьей стопке «Столичной» водки и закусив бутербродами со шпротами, офицеры закурили. Затянувшись ароматной «Явой», полковник посмотрел на майора просветленным взором.
— Ты женат?
— Да, вот уже пять лет скоро будет.
Полковник, то ли сочувственно, то ли одобрительно, покачал головой и вдохновенно продекламировал:
…Мы, как малые дети,
Ищем оков,
И слепо падаем в сети
Из крепких шелков.
— Тебе не кажется, майор, что женщины — это особые, можно сказать, инопланетные существа?
— ???
— Точно, инопланетные, и более того, заброшенные к нам из другой галактики. Из какой — неизвестно, но бесспорно, что не из ближайшей, а из очень удаленной.
Майор внимательно посмотрел в глаза полковнику, стараясь понять — все ли у него в порядке с головой.
— С нашей или с другой галактики. Какая разница — нам ведь все равно без них не обойтись. Есть предложение: выпить еще по рюмашке, и пойти посмотреть на этих неземных существ, которые толпятся у входа в ресторан ЦДСА. Может, с кем и познакомимся. Тогда и выясним, кто они, откуда прибыли и зачем.
Полковник посмотрел на майора так, как обычно смотрит педагог на нерадивого, но талантливого ученика.
— Первая часть твоего предложения принимается, а вторая — отвергается ввиду нереальности: сегодня понедельник, а в понедельник ресторан закрыт. Такие здесь порядки. Так что давай выпьем по-маленькой и я расскажу тебе про семь женских качеств, а ты уж сам решай — прав я насчет внеземного происхождения этих своеобразных существ или заблуждаюсь.
Не успели они наполнить стопки, как в дверь постучались и на пороге появилась пышногрудая «инопланетянка» бальзаковского возраста в форме дежурной по этажу.
— А накурили-то… Топор можно вешать…
Она деловито подошла к окну, распахнула его настежь и тоном хозяйки, исключающим всякие возражения, произнесла:
— С вас, молодые люди, по два рубля за нарушение правил воинского общежития: курить и распивать спиртные напитки в номерах нашей гостиницы строго-настрого запрещается.
Затем внимательно осмотрела номер и, обращаясь почему-то к майору, добавила:
— Женщин можно приглашать только до одиннадцати часов вечера.
Порывшись в карманах, майор молча протянул ей четыре мятых купюры золотистого цвета.
— Разрешите продолжить наш товарищеский ужин?
Горничная засунула деньги в карман передника, подозрительно глянула на майора, поправила начес на голове и с чувством выполненного долга проследовала на свое рабочее место. Офицеры прикрыли окно, разлили водку по стопкам и выпили за «быть добру».
— Так вот, — продолжил полковник прерванную мысль, — первое женское качество известно с незапамятных времен — это своеобразная логика. Об этом феномене написано примерно столько же, сколько о Любви и о Боге. Но только результаты последних научных изысканий позволили наконец-то понять глубинную сущность этого явления. Выяснилось, что любая женщина, в любых условиях, в любом возрасте и в любом состоянии владеет нелинейной, стохастической, полифуркационной, квазиаттрактивной логикой с рефлексией.
— ???
— Вижу, ты не совсем врубаешься в суть вопроса. Так?
Майор задумался. Год назад он защитил кандидатскую диссертацию по техническим наукам, и ему не хотелось выглядеть в глазах полковника профаном.
— Или ты забыл мысль раньше, чем ее понял. — прервал его задумчивость полковник. — Тогда поясняю. В переводе на естественный язык это означает, что особи женского пола, сталкиваясь с проблемной ситуацией, мечтают об одном, думают о втором, решают третье, делают четвертое, а в результате получают пятое. Причем эта зигзагообразная траектория никогда не повторяется, а внятно объяснить ее многочисленные разветвления они и сами не могут! Так что пытаться понять женскую логику — все равно, что подсчитывать количество чертей на кончике иглы. Тем не менее, эта странная логика — верх совершенства. Именно она позволила выжить роду человеческому в борьбе за существование.
Полковник, прервав свою пламенную речь, наполнил чарки.
— Мужчина, майор, — это неудачный пилотный проект по созданию человека разумного, а женщина — результат деяний Бога по исправлению ошибок, которые он совершил, создавая мужчину. Так выпьем за женщин!
Выпили, и полковник продолжил.
— Конечно, постичь ход женской мысли невозможно, но чтобы самому выжить в общении с этими существами, надо кое-что знать. Прежде всего, не пытайся вникнуть в женскую логику мышления, смелее делай, что задумал, ибо потом окажется, что это как раз то, о чем она мечтала. Кроме того, никогда и ни по каким вопросам не спорь с женщиной — дело не только бесполезное, но и опасное, а если ты, послушавшись совета своей жены, попал в тупиковое положение, не расстраивайся — так оно и должно было случиться.
На лице полковника отобразилась гримаса, характерная для человека, пришедшего на работу и вдруг вспомнившего, что он оставил дома включенный утюг. Майор подумал, не случилось ли чего? Но полковник быстро пришел в себя.
— И еще,… если в общении с женщиной не хочешь прослыть дураком, не уповай на свой интеллект. Дело это гиблое!
Произнеся последнюю сентенцию, полковник посмотрел на часы и протяжно зевнул. Видимо, воспоминание о совете жены значительно убавили его жизненную энергию, да и годы брали свое.
— На сегодня, пожалуй, достаточно. Сворачивай, майор, «скатерть самобранку». Пора спать.
III
Второй вечер начался примерно так же, как и первый: офицеры накрыли стол.
— Ты когда-нибудь изучал психологию? — обратился полковник к майору после трех стандартных стопок.
— В училище нам читали краткий курс военной психологии, но это было давно и ничего полезного я оттуда не извлек. Можно сказать, прокимарил все лекции.
— Оно по тебе и видно, — констатировал полковник. — Пробел в образовании на лице. Это не хорошо. Однако не расстраивайся. Современная психологическая наука — это шаманство, обрамленное наукообразной терминологией, где паразитируют и процветают гадалки, предсказатели, астрологи, психоаналитики, психопатологи. Разделов в этой науке бесконечное множество, но они не имеют стержня. Примитивизм Фрейда не в счет — это начало, первый шаг на пути к подлинно научной психологии.
Майору стало как-то не по себе, и он подумал: «Кажись, приехали. Не хватает только ликбеза по психологии и прочим наукам». Но полковничья мысль сделала крутой поворот.
— Бог с ней, с психологией — в других гуманитарных науках дела обстоят еще хуже. Продолжим изучение женских качеств.
Второе качество следует назвать «слабой предсказуемостью». На первый взгляд оно выглядит следствием женской логики, но это не так — корни слабой предсказуемости женского поведения лежат значительно глубже. Точная формулировка этого качества такова: ни при каком сколь угодно глубоком и полном знании характера конкретной женщины, ни при каком сколь угодно длительном наблюдении за ее поведением невозможно предвидеть ее последующие поступки.
Обрати внимание на то, как ведет себя женщина, пытающаяся перейти оживленную автомобильную трассу, не оборудованную светофором. Стоя на обочине, она долго осматривается, колеблется, поправляет прическу, что-то прикидывает в голове, а затем неожиданно устремляется на проезжую часть, совершенно не сообразуясь с автомобильным потоком. Скрип тормозов, проклятья водителей и другие сторонние факторы ее не интересуют. Цель достигнута — она перешла дорогу, с облегчением вздохнула и, гордая, продолжает свой путь, а может повернуть и в обратную сторону.
Везде и во всем женщины ведут себя подобным образом. Долго мучаются сомнениями, переживают, страдают, а потом, отбросив в сторону все колебания и забыв терзания, принимают решение и воплощают его в жизнь во что бы то ни стало, до победы, а добившись ее, начинают сомневаться в содеянном.
Мысль полковника приостановила свой бег.
— Сомнения, колебания… Кто-то из великих сказал, что мудрость начинается там, где возникают сомнения. Неувязка получается: согласно моей теории, понятия «женщина» и «мудрость» — несовместимы. Ну, да черт с ней, с этой неувязочкой: всякое правило имеет исключения. Давай, майор, разливай беленькую. Выпьем за исключения из правил — на этом мир держится!
Выпили, и полковничья мысль, словно река, преодолевшая порог, потекла плавным потоком по прежнему руслу.
— Долгое время слабая предсказуемость женского поведения не находила сколько-нибудь убедительного объяснения, и только современные научные достижения позволили приподнять завесу над этой тайной из тайн. Оказалось, что любая женщина постоянно пребывает в состоянии конфликта между телом, душой и духом, усугубленного борьбой между инстинктом, рефлексом, интеллектом и интуицией. Добавь сюда неуправляемые эмоции и фантомные свойства женской памяти и ты поймешь — от этого «конгломерата» трудно ожидать чего-либо вразумительного и предсказуемого.
В этом месте полковник прервал монолог и наполнил стопки.
— В жизни, майор, можно совершить две роковые ошибки: поверить женщине на слово и пойти служить в армию по собственному желанию. За женщин мы выпили прошлый раз. Давай поднимем бокалы за нашу доблестную армию, не самую худшую армию в мире, которая, слава Богу, пока кормит нас и поит.
Офицеры пропустили по стопке, перекусили, и мысль полковника совершила очередной кульбит.
— Знаешь ли ты, майор, какие практические действия вытекают из слабой предсказуемости женского характера? … Вижу, что нет. Тогда слушай и запоминай. Прежде всего, никогда не становись в очередь за женщиной, даже если в этой очереди она единственная — потеряешь время, потратишь нервы, разуверишься в социальной справедливости и купишь не то, что хотел. Более того, увидев на дороге или где-либо еще объект женского пола, знай — это источник всяческих неприятностей, которые тебе и в голову придти не могли, а если тебе показалось, что отношения с некой дамой улучшаются, значит, ты чего-то не заметил, а, скорее всего, не понял.
Полковник взглянул на часы, но зевать не стал.
— Ну, что, майор, пропустим еще по одной?
Пропустили, и полковник бодрым голосом продолжил.
— Третье женское качество — особое и малоизученное, наречем его «чувством поля». Проявляется оно, майор, в том, что, в отличие от мужчины, женщина способна воспринимать невидимые глазу вибрации то ли электромагнитного, то ли еще какого-то поля, пронизывающего все сущее. В результате она «видит» и «чувствует» то, что обычные земные существа, то есть мы с тобой, не ощущаем и не лицезрим.
— А примеры привести можно, — вежливым тоном перебил его майор.
— Подтверждений тому несть числа, коллега. Но дело не в них, а в тех практических следствиях, которые проистекают из этого женского качества. Вот послушай. Если у тебя в подчинении есть женщины, то никогда не пересаживай их с места на место, пусть сидят, где присиделись, в противном случае конфликт гарантирован. Он тебе нужен? Думаю, что нет. Если ты, вселяясь в новую квартиру, обнаружил, что под рукой нет кошки, то можно запускать в помещение женщину (желательно жену), биолокационный эффект будет такой же, как и с домашним животным. По-видимому, кошки и женщины прибыли к нам из одной галактики. Если, развлекаясь с друзьями в сауне, ты полагаешь, что жена ничего не видит, то глубоко ошибаешься; укрыться от всевидящего ока любимой супруги можно только одним способом — плотно обернуться металлической фольгой и заземлиться. Конечно, мыться в таком одеянии не очень удобно. Так и не мойся, а занимайся делом.
Майор мельком бросил взгляд на часы — стрелки показывали половину двенадцатого ночи.
— Товарищ полковник, мне рано вставать… Пропуск в генштаб заказан на восемь ноль-ноль. Туда опаздывать нельзя.
— Тогда отбой, — скомандовал полковник, — но прежде убери пустые бутылки со стола и спрячь закуску в холодильник. Глядишь, завтра закусочка-то и пригодится. Не знаю как у тебя, а у меня финансы на излете — Москва деньги любит.
IV
Весь следующий день майор провел в хлопотах и вернулся в гостиницу затемно. Полковник уже принял свои «наркомовские» и пребывал в том расположении духа, когда хочется не действовать, но философствовать.
— Все-таки странные существа — эти женщины, — произнес он, жестом приглашая майору к столу, — не приемлют они абстракций, предпочитая жить реалиями. Мы же, мужчины, сами придумываем абстракции, с их помощью делаем умозаключения, затем «погружаем» их в реалии и получаем тупиковые ситуации, которые преодолеваем с риском для жизни.
Полковник наполнил стопки.
— Давай, майор, выпьем за диалектический материализм, который пригоден для анализа любого явления и ни для какого в частности. Ты согласен?
Для майора, еще не отдышавшегося с дороги, зигзаг полковничьей мысли оказался неожиданным. Но вида он не подал, а, протянув нечто вроде «Ну…», осушил стопку.
Полковник окинул его отеческим взором:
— Ты бы снял шинель, майор, здесь тепло. Устраивайся поудобнее, а я расскажу тебе о четвертом, можно сказать, диалектическом женском качестве.
Оно имеет простое и вроде бы понятное наименование — «красота». Забудем о чувствах и дадим ему формальное определение: красота — это то, что хочет увидеть мужчина в понравившейся ему женщине. Вопреки распространенному мнению, это качество не определяется ее наружным обликом, а его проявления практически слабо связаны с внешними данными. Нетрудно заметить, что общепризнанно красивыми считаются, как правило, те женщины, чье обличье максимально приближено к грани уродства, но не переступило ее.
— ???
— Что тебе не понятно? Посмотри, например, на облик Софи Лорен и все поймешь.
Полковник с легким пренебрежением взглянул на майора и продолжил:
— В сфере красоты действует не только известный тебе закон относительности, но и еще два закона — разнообразия и последействия.
Закон разнообразия. Бог не создал бы женщину, если бы она не была лучшим из возможных вариантов задуманного. Самая красивая из женщин есть женщина с наибольшим разнообразием ступеней своего проявления. Если в каждой из этих ступеней и есть некоторые недоработки, то они допустимы постольку, поскольку без них не может осуществиться желаемое разнообразие.
Закон последействия. Мужчина видит приглянувшийся ему объект женского пола только один раз, все остальное время он воспринимает не его, а то, что увидел однажды. И только по прошествии очень длительного периода взаимного общения он начинает замечать некоторые перемены во внешнем облике спутницы жизни, которые уже не играют для него существенной роли, сколь бы разительными они не были.
Полковник с сочувствием посмотрел на майора, мучительно пытавшегося вникнуть в смысл сформулированных законов.
— Да ты, как я погляжу, не только психологию, но и кибернетику проспал. Ну да ладно, не печалься: для многих ученых (особенно гуманитариев) эта наука как была, так и осталась «продажной девкой империализма». Кстати, знаешь ли ты, чем отличается гуманитарий от технаря?
Майор напряг все свои извилины и понес околесицу, когда-то почерпнутую из учебника по философии. Полковник прервал его.
— Выкинь из головы эту чушь. Гуманитарий отличается от технаря тем, что на утверждение: «g = 9,8 m/s», он непременно спросит — почему? Технарь же примет это положение как данное.
Наступила тишина.
— Похоже, что с этим «g» мы несколько отвлеклись от дела, — прервал молчание полковник, наполняя стопки. — Давай выпьем за красоту!
Офицеры выпили, закусили, и майор напомнил полковнику о том, что он забыл рассказать о практических следствиях, вытекающих из обсуждаемого женского качества.
— Ничего я не запамятовал, — устало вздохнул полковник, — просто их много, слишком много, а время позднее. Поэтому я назову тебе три следствия, причем не самых главных, остальные додумаешь сам. Итак, если хочешь ладить со своей женой, то старайся по мере возможности соблюсти три правила. Во-первых, оценивая свою спутницу жизни, знай — в ней есть то, что надо, есть то, что не надо, и нет всего того, что надо. Поэтому не стоит менять верную подругу «дней суровых» на молодую красавицу — со временем она станет такой же, а сил, потраченных на ее воспитание и обучение, уже не вернешь. Во-вторых, встречаясь на стороне с какой-либо красоткой, всегда помни — хорошая любовница не разрушает, а укрепляет семью. И, наоборот, если твоя сторонняя подружка своим поведением укрепляет семью, то она — хорошая любовница. В-третьих, не мечтай о длинноногих блондинках и не говори, что предпочитаешь марочное вино — люби разных женщин и пей всякое вино.
Глаза полковника подернулись матовой пленкой, ноги автоматически двинулись в сторону кровати, и через секунду он захрапел, обнимая подушку.
Майор убрал со стола пустые бутылки, в задумчивости побродил по номеру, прилег на кровать и уснул, как убитый. Приснилась ему родная жена, выпускница Ленинградского института культуры, которой он непрерывно задавал один и тот же вопрос: Почему g = 9,8 m/s? На что она ответить не смогла, но с горечью произнесла: «Опять ты выпивал в командировке».
V
Утром майор проснулся с легкой головной болью. Хотелось пива, на худой конец лимонада. Но ни того, ни другого в наличии не было, а в буфет идти не хотелось — дорого.
Неожиданно отворилась дверь, и на пороге появился полковник, облаченный в синий спортивный костюм времен развитого социализма. В руках он держал матерчатую сумочку канареечного цвета.
— Пока ты спал, майор, я пробежался по окрестным продуктовым магазинам. Вставай и быстро за кипятком — побалуемся с утра растворимым кофейком с бутербродами.
Позавтракав, офицеры разошлись каждый по своим делам: майор — на совещание в генеральный штаб, полковник — на прием к какому-то финансисту в аппарате министерства обороны.
…Дневная суета завершилась встречей в том же гостиничном номере. Костеря почем зря армейских бюрократов, полковник вынул из пакета бутылку «Столичной» водки, приличный кусок вареной колбасы и свежий батон «К чаю». Майор добавил к этому две банки килек в томатном соусе, четыре плавленых сырка и бутылку тридцать третьего портвейна московского разлива. Буквально за минуту стол был сервирован, и офицеры приступили к товарищескому ужину.
— Даже не знаю, майор, с чего начать сегодняшний вечер, — с горечью обронил полковник, разливая водку по стопарикам. — Побывав в министерстве обороны, я лишний раз убедился в старой истине: где больше всего твердят о порядке, там меньше всего этого самого порядка. Как тут не выпить!
Полковник протянул майору наполненную до краев стопку:
— Слов нет! Да и сердце что-то прихватывает. Он прижал руку к груди, немного задумался и в качестве тоста продекламировал:
И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,
Оно — колокольчик фарфоровый в желтом Китае,
На пагоде пестрой… Висит и привычно звенит,
В эмалевом небе дразня журавлиные стаи…
Откровенно говоря, майор не любил стихов с детства, но тут прислушался и с удовольствием поддержал тост.
— Тот, кто сочинил эти замечательные строки, то же был офицером, — произнес полковник, прикуривая сигарету, — но женщин он постигал, так сказать, в чистом виде. Мы же постараемся совместить несовместимое: выпивку, женщин и науку. Итак, на очереди пятое женское качество. Скажу тебе прямо, майор, это не качество, а целый раздел психологической науки — «ксантиппология», получивший свое название по имени жены древнегреческого философ Сократа — Ксантиппы. С женской стороны — это учение о том, как, имея гуляку мужа и уступая ему по интеллектуальным параметрам, все же умудриться удержать его около себя и сохранить семью. С мужской стороны исчерпывающую характеристику «ксантиппологии» дал сам Сократ.
Однажды его ученик Антисфен спросил:
— Скажи мне, Сократ, почему женился ты на Ксантиппе? Желал бы я знать, как может величайший из великих ужиться с самой необщительной и сварливой женщиной, которая когда-либо была, есть и будет?
— Тот, кто хочет стать хорошим наездником, — ответил Сократ, — выбирает обычно не самую смирную лошадь, но пугливую и с норовом, будучи уверен, что если он обуздает ее, то справится потом со всяким конем. Я хотел научиться искусству жить с людьми и женился на Ксантиппе, будучи убежден в том, что если я вынесу ее нрав, то буду ладить с людьми, обладающими самыми скверными чертами характера.
Другой его ученик — Алкивиад был вне себя оттого, что Ксантиппа день и ночь утомляла его любимого учителя постоянством своего злого расположения духа.
— Почему, — спросил он, — не прогонишь ты эту женщину?
— Потому, — сказал Сократ, — что, имея ее, я упражняюсь в терпении и кротости, с которыми я потом выношу дерзости и оскорбления от других. Добрый муж должен исправлять недостатки жены или претерпевать их. Если он их исправит, он создаст себе приятную подругу. Если же он их претерпевает, он работает над усовершенствованием самого себя.
— Так что же лучше, жениться или остаться холостым?
Сократ ответил:
— И в том и в другом случае будешь раскаиваться.
Полковник выразительно посмотрел на майора и добавил.
— Как говорится, комментарии здесь неуместны, рекомендации — излишни, а вот винца выпить можно. Откупоривай-ка, майор, свой портвейн. Давненько я не пробовал этот славный напиток моей курсантской юности.
— Ну и гадость! — поморщился полковник, пригубив стакан портвейна. — Как люди пьют эту пакость? По-моему, раньше он был лучше. Впрочем, тогда и сахар был слаще, и все мы верили во всесилие науки. Верить-то верили, а вот шестое женское качество выявить не смогли.
— Но, — полковник поднял вверх указательный палец, — практические следствия имеются. Ты когда-нибудь ходил со своей женой на званный ужин или, скажем, на день рождения ее подруги? Думаю, что «да». Тебе когда-нибудь было стыдно за свое поведение на этих семейных мероприятиях? Полагаю, что тоже «да». Так вот, оправдываться перед женой за свое безобразное поведение на вчерашней вечеринке — все равно что объяснять ей, почему в компьютере «заглючила» операционная система. Лучше помолчи и не говори, что бес попутал. А то у нее создастся впечатление, что он тебя и в следующий раз может попутать.
Полковник, видимо вспомнив свою молодость, безо всякого тоста залпом выпил стакан портвейна и продолжил:
— Это, так сказать, самый простой вариант. Более сложная ситуация складывается тогда, когда вечеринка происходит без жены и продолжается более, чем одни сутки. В этом случае, разъясняя супруге причину своего двух или трехдневного отсутствия, надо врать не как зря и не максимально правдоподобно, а — рефлексивно, с рангом на единицу большим, чем у нее. При этом за нулевой ранг рефлексии, так сказать, за исходную точку рассуждений следует принять ситуацию, что ей доподлинно известно, с кем ты был, с кем пил и что делал, после того как выпил.
Полковник сделал паузу. По выражению лица было видно, что его мысль под воздействием портвейна, смешавшегося с водкой, не только сделала крутой разворот, но завернулась в бараний рог, причем не в один, а в два сразу.
— О чем это мы с тобой говорили? — спросил он у собеседника, постоянно посматривающего на часы. — Ах, да — о женщинах… Да ты не спеши, майор, до отхода твоего поезда еще далеко, а мне пока идти некуда. Разливай водку, а портвейн оставь «на посошок».
Офицеры приняли по стопке, подзакусили, и мысль полковника устремилась в прежнее русло.
— Седьмое женское качество, майор, можно назвать склонностью к гнездованию. Оно присуще в некоторой степени и мужчинам. Это качество настолько же простое и явное, насколько сложное и неочевидное. Камнем преткновения здесь является вопрос: кто рожает детей? При поверхностном подходе к делу ответ на него очевиден — конечно, женщина. Но в Евангелии от Матфея ясно сказано: «Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду…». Библия — эта не та книга, в которой следует искать опечатки и неточности. В ней все — правда! Подтверждением тому — наше отчество, как известно, присваиваемое не по матери, а по отцу. В действительности ребенка в виде сперматозоида производит отец, которого он, в силу своей занятости, передает матери на временное «воспитание», точнее, для доведения до кондиции. Она делает это в течение семи-девяти месяцев, и, после приобретения в материнской утробе нужных параметров, мы появляемся на Свет Божий. Это наш первый конфликт и, заметь, происходит он не с отцом, а с матерью. Неправ был Фрейд с его эдиповым комплексом. Мы рождаемся с чувством любви к отцу и ненависти к матери за то, что она «выдворила» нас из уютного «гнездышка» и препроводила в этот бушующий мир со всеми его составляющими: созиданием и разрушением, добром и злом, содействием и противодействием, гармонией и конфликтностью, устойчивостью и кризисами, разрывностью и непрерывностью.
Полковник закурил.
— Подведем некоторые итоги нашего краткого анализа того женского качества, что я назвал склонностью к гнездованию. Во-первых, мы с тобой должны отчетливо понимать, что сколь бы талантливой женщина не была, стать гением ей не грозит, но без нее гениальное невозможно. Во-вторых, ты, наверное, слышал, что иногда про женщину говорят — «синий чулок». А я говорю тебе: нет «синих чулок» — есть «кирзовый сапог». И, наконец, в-третьих, никогда не укоряй жену свою по поводу дурной наследственности ваших детей, она сделала все, что смогла, а что сделал ты?
«Ну и вопросик!», — подумал майор, вспомнив свою четырехлетнюю дочку, которая на все попытки научить ее чему-либо надувала губки и отвечала коротко и ясно: «Нет». Затем озабоченно взглянул на часы и спросил у полковника
— И это все? Неужели женщины обладают только этими семью качествами?
— По-видимому, нет, ответил полковник. — Их либо больше, либо меньше. Но, три — мало. В двенадцати ты, майор, запутаешься, а семь — для тебя как раз.
— А если какой-либо из женщин не свойственны такие качества? Ведь такое может быть?
— Вполне, но тогда перед тобой не женщина, а нечто другое.
Полковник замолчал, наблюдая, как майор укладывает свои немногочисленные пожитки в большой черный портфель. Затем похлопал коллегу по плечу, обнял его на прощание и они разошлись каждый по своему направлению. Майор поехал на Павелецкий вокзал, где его ждал плацкартный вагон в поезде «Москва-Воронеж», а полковник, побрившись и надев парадный мундир, выдвинулся к ресторану, что при гостинице ЦДСА, проверять на практике свои теоретические выкладки насчет женских качеств.
ГОЛАНСКИЕ ВЫСОТЫ
I
Москва. Утро. Генеральный штаб Вооруженных сил СССР. В одном из многочисленных кабинетов за большим письменным столом сталинского типа сидит сравнительно молодой генерал-лейтенант — начальник управления радиоэлектронной борьбы и просматривает почту. Почты много и вся она срочная. Его наметанный взгляд задерживается на одном из документов, подписанных начальником Главного разведывательного управления:
«…заранее проведённая тщательная разведка, внезапность нападения и массированное применение средств радиоэлектронного подавления позволили израильской авиации в течение первых нескольких часов военных действий вывести из строя большую часть боевых самолётов и средств противовоздушной обороны Сирии и завоевать превосходство в воздухе, что предопределило исход военных операций в пользу агрессора. За трое суток военных действий израильские войска захватили Голанские высоты, вышли на западный берег реки Иордан и оккупировали восточный сектор Иерусалима …».
Далее следовала резолюция начальника Генерального штаба: «Прошу до 20.00 сего дня лично доложить в части касающегося меры по оказанию помощи сирийской армии».
II
Вечером того же дня начальник Генерального штаба собрал экстренное совещание. Вопрос был один — необходимо до завтрашнего утра разработать программу военной помощи дружественному государству — Сирийской Арабской Республике, согласовать ее с Министерством обороны и к 12.00 представить на утверждение в ЦК КПСС.
— Какие будут предложения, товарищи генералы? Прошу доложить.
Первым выступил начальник Главного оперативного управления, которого, как и положено, поддержали руководители других подразделений. Суть его предложений сводилась к пяти пунктам: развернуть в Сирии полномасштабную систему противовоздушной обороны, для чего оснастить сирийскую армию современными зенитно-ракетными комплексами ближнего и среднего действия; усилить сирийскую авиацию двумя эскадрильями истребительной авиации; поставить на вооружение сирийской армии наземные системы залпового огня; организовать систему радиоэлектронного подавления в районе Голанских высот с целью блокировать работу израильских средств радиосвязи, разведки, обнаружения и наведения; увеличить численный состав советских военных советников, привлекая их не только для консультаций, но и для непосредственного ведения боевых действий.
Эти соображения, оформленные соответствующим образом и подкрепленные картами и расчетами, были в срочном порядке согласованы с чиновниками Министерства обороны на предмет их реализуемости и точно в срок представлены в военный отдел ЦК для политического анализа и принятия решения.
III
Умудренный опытом начальник военного отдела ЦК, бегло пролистав представленную программу, сразу понял, что это типичное «не то», определенно не соответствующее текущему политическому моменту.
Он снял трубку правительственного телефона и связался с министром обороны — членом ЦК.
— Дмитрий Федорович! Тут ваши военные представили нам документ по поводу военной помощи Асаду. В принципе документ неплохой, но имеются проколы. Вы его смотрели?
— Ты, Иван Петрович, как всегда, бежишь впереди паровоза. Мне только что его принесли. А в чем собственно проблема?
— Понимаете, это не программа помощи союзнику, а план развязывания на Ближнем Востоке крупномасштабной войны со всеми вытекающими последствиями. Американцы наверняка неправильно поймут наши намерения и события могут принять нежелательный оборот. Есть мнение встретиться перед заседанием ЦК и выработать более сбалансированный проект, усилив политическую составляющую и ослабив военную. Я думаю, что сирийская сторона поймет наши трудности.
В то время слово было делом. На вечернем заседании ЦК была рассмотрена и единогласно одобрена программа ограниченной военной помощи Сирии, предусматривающая в основном дипломатические способы урегулирования конфликта и частичную компенсацию уничтоженного вооружения. При этом советским военным советникам категорически запрещалось принимать непосредственное участие в боевых действиях, а основные усилия предлагалось сосредоточить на борьбе с радиоэлектронными средствами израильтян.
IV
Получив из Москвы сообщение, Хафез Асад пришел в бешенство.
— Эти русские и с нами хотят дружить, и с евреями не прочь побрататься, да еще и с американцами заигрывают.
В порыве злости он сбросил на пол рамку с портретом генерального секретаря ЦК КПСС и с ожесточением стал топтать ее ногами.
Побесновавшись несколько минут, он взял себя в руки. В задумчивости походил по кабинету, то поглядывая на осколки стекла, валяющиеся на расписном персидском ковре ручной работы, то рассматривая огромную карту района боевых действий, висевшую на стене.
«Аллах с этим Иерусалимом, пускай с ним палестинцы разбираются. Но Голанские высоты! Это исконно сирийские земли. Это ведь символ! Стратегический объект! Кто владеет им, тот господствует на Ближнем Востоке. Любой ценой надо выбить от туда израильтян или на худой конец блокировать их так, чтобы они и носа не могли высунуть из своих капониров».
Его опять охватил приступ бешенства.
«Проклятые Советы! Только болтают о вечной дружбе, а как до дела, так сразу в сторону. Где обещанные зенитные ракеты, где самолеты, где хваленые минометы? Где…? Ну, ничего, я и сам справлюсь с этими погаными талмудистами. Обойдусь тем, что есть».
Немного успокоившись, он приказал секретарю срочно вызвать на ковер главного советского военного советника, а когда тот прибыл, в дипломатичной форме потребовал доложить советскому руководству свое недовольство их решением.
Реакция Москвы оказалась достаточно вялой, но отчасти конкретной. Асада еще раз заверили в нерушимой дружбе и пообещали в кратчайший срок усилить военно-техническую помощь в основном в части радиоэлектронного оружия.
Раз пообещали — надо выполнять. В специализированный Центр Министерства обороны была направлена бумага за подписью начальника управления радиоэлектронной борьбы Генерального штаба:
«… в связи с изложенным прошу завершить полигонные испытания и в недельный срок подготовить объект «Штиль» для отправки в Сирийскую Арабскую Республику».
V
Разработка объекта с кодовым названием «Штиль» велась в обстановке строжайшей, можно сказать, беспрецедентной секретности. Он представлял собой новейший экспериментальный образец радиоэлектронного оружия для подавления помехами каналов управления авиацией противника и по своим боевым возможностям один заменял батальон обычных станций помех. Даже разработчики не имели представления о том, как он работает: каждый знал свою часть, а как функционирует все вместе, было известно только главному конструктору и его заместителю.
Американцы, конечно, догадывались, что у нас ведутся такие разработки, но относились к этому снисходительно. Им и в голову не могло придти, что русские, безнадежно отставая в области электроники, способны изобрести оружие, смертельное для их самолетов, напичканных самыми современными средствами электронного управления. Однако, как говорится, «голь на выдумки хитра» — несмотря на все трудности, уникальное оружие ассиметричного ответа было изготовлено и проходило полигонные испытания.
Сборы были недолгими: секретный объект, внешне похожий на обычный бронетранспортер, закутали в брезент, опечатали, погрузили на железнодорожную платформу и под усиленной охраной направили в Новороссийск для отправки морем в район боевых действий. Проблемы возникли с боевым расчетом — специалистов, способных работать с новой техникой, а тем более применять ее в боевой обстановке, просто не было.
Позвонили в Москву в Генеральный штаб, где после недолгих раздумий приняли соломоново решение — тот, кто проектировал образец, тот пусть и применяет его на поле боя. В армии приказы не обсуждаются, а выполняются — через неделю главный конструктор и его заместитель вместе со своим изобретением отплыли к сирийским берегам.
Облаченные в новенькую полевую форму военнослужащих сирийской армии, они вышли на палубу лайнера. Со стороны моря дул прохладный ветерок. Настроение у обоих было приподнятое.
— Ну, что, Вадим, вот мы и добились того, к чему стремились пять долгих лет, — обратился главный конструктор к своему заму. — Покажем арабам, что не только Аллах, но и советское оружие способно побеждать врагов без всяких выстрелов и взрывов?
— Думаю, что покажем, Борис Николаевич, и арабов поддержим, и американцам непременно утрем нос с их хвалеными «Фантомами».
Когда огни новороссийского порта скрылись из виду, офицеры спустились в свою каюту. Распаковали припасенные бутерброды, откупорили бутылку «Столичной» и без лишних слов выпили за всё хорошее.
VI
Командно-диспетчерский пункт израильского военного аэродрома. Только что взошло солнце. Три звена «Фантомов» со страшным ревом могучих двигателей одно за другим уходят в небо. Израильские летчики, обученные опытными американскими инструкторами, отлично знают свое дело. Сегодняшняя цель — сирийские войска, изготовившиеся атаковать израильские позиции на Голанских высотах. Конечно, у арабов есть зенитное оружие, и оно тщательно замаскировано. Поэтому, задача первого звена — пройти на бреющем полете над сирийцами и вскрыть позиции зенитчиков. Второе звено, прикрываясь средствами помех, наносит удар по этим позициям. А третье звено — ударное, уже не опасаясь обстрела, обрушивает бомбы на командные пункты сирийцев: нарушить управление значит сорвать наступление.
Через три минуты после того, как бомбардировщики скрылись из вида, руководитель полетов запросил по рации: «Робин один, Робин один. Я база. Прием». Эфир молчал. Он запросил второе, потом третье звено. В ответ — тишина. Затем перешел на запасные частоты, но и здесь его ждало разочарование — связи с самолетами не было. В непрерывных попытках установить связь прошло еще десять минут, а вскоре при полном радиомолчании бомбардировщики стали один за одним заходить на посадку: летная инструкция предписывала — при потере связи немедленно возвращаться на базу.
Это был полный провал. Сирийцы осознав, что налета не будет, немедленно перешли в наступление по всему фронту. На авиационное командование израильской армии обрушился шквал звонков. Яростно отбивающиеся батальоны требовали авиационной поддержки, но ее не было. К полудню бой затих. Ценой больших потерь израильтянам все-таки удалось отстоять свои позиции.
На следующий день, тщательно проверив радиостанции и убедившись в их полной исправности, израильтяне повторили попытку нанести авиационный удар. Но результат был тот же — на аэродроме связь работала, а в воздухе пропадала. Бомбардировщикам пришлось с полным боекомплектом экстренно возвращаться на базу. Выполнение боевой задачи опять было сорвано. Хорошо хоть сирийцы устроили перегруппировку своих сил и не предпринимали попыток атаковать израильтян. Случись иначе — с Голанских высот пришлось бы уйти.
К вечеру, получив нагоняй от самого премьер-министра, командующий израильской авиацией собрал совещание, на которое, помимо своих специалистов, пригласил американских советников и сотрудников «Моссад». Спорили долго и ожесточенно, а к утру пришли к общему мнению — это проделки русских, только они могли, устроив полную радиозавесу, сорвать управление ударной авиацией; сирийцы бы до такого не додумались, да и средств радиопомех у них не отмечалось.
Восток — дело тонкое, но за деньги здесь можно решить любой вопрос: моссадовцы дали слово выяснить, откуда излучаются помехи. Американцы же заявили, что поставить такую завесу наземными средствами технически невозможно, и послали запрос в ЦРУ: пускай проверят, не установлены ли на русских спутниках аппараты, способные создавать массированные радиопомехи.
VII
Позиции сирийских войск в пяти километрах восточнее Голанских высот. Вечереет, но еще светло. Рядом с бронетранспортером, укрытым маскировочной сеткой, два человека разговаривают по-русски. Вид у них неважный — две практически бессонные ночи давали себя знать.
— Вадим, я уверен, что супостат скорее всего нас уже вычислил. Ночью сменим дисклокацию, а сейчас предупреди сирийцев, пусть усилят охранение.
Вадим немедленно выполнил приказание, но тревожное состояние почему-то не покидало главного конструктора.
— Уж больно хорошо все складывается, а ведь там, — он показал рукой в сторону израильских позиций, — не идиоты сидят. Подлянку, которую мы им намедни подсунули, они нам не простят. Проверь на всякий случай состояние бортового компьютера, а то он уже три раза отказывал. Видимо, не по нутру ему здешний климат — слишком жарко и пыльно.
Вадим согласно кивнул головой и нырнул внутрь бронетранспортера. Техника работала в автоматическом режиме. На панелях мерцали зеленые индикаторы. Экран дисплея был чист — в эфире никого не было. Нажав кнопку контроля и убедившись, что компьютер исправен, он уже собирался покинуть объект, как тревожное табло замерцало красным цветом, а на экране дисплея появилась частотная линейка с шестью отметками — израильтяне вышли в эфир. Станция мгновенно определила направления радиоизлучений, вычислила их параметры и накрыла мощными помехами.
— Шеф, тревога! — закричал Вадим, и грузный Борис Николаевич, с необычайной ловкостью протиснувшись в люк бронетранспортера, включил радиолокатор.
— Я как чувствовал; когда дела идут хорошо, то что-то должно испортиться в самом ближайшем будущем, — на экране обозначилось несколько точек, двигающихся в их направлении. — Вот они, голубчики.
Некоторое время он внимательно наблюдал за движением целей, пытаясь определить их точное количество и скорость движения.
— Посмотри, что творят, паразиты, — Борис Николаевич показал на экран, на котором вместо точек стали вычерчиваться какие-то размытые фигуры, число которых возрастало по геометрической прогрессии. — Применяют уводящие и маскирующие помехи: поди разберись, где здесь цель, а где ловушка. Как пить дать, запутают они наших братьев по оружию.
— А как же они летят без связи?
— Это не самолеты, Вадик, а ударные вертолеты. На них установлены дублирующие радиостанции, работающие в другом, не доступном для нас, частотном диапазоне. А вот зачем они включили радиосвязь в стандартном диапазоне — это вопрос.
Борис Николаевич задумался на несколько мгновений, а затем, как ужаленный, вскочил с места и кинулся задраивать входные люки.
— Немедленно врубай систему защиты от самонаводящихся ракет. Сейчас начнется такое, что дантов ад покажется нам уютным гнездышком. Это — «Шрайки».
Шеф был прав. Израильтяне с помощью своих агентов оперативно установили местоположение источника помех, и, посоветовавшись с американскими специалистами, решили нанести по нему массированный удар ракетами, автоматически наводящимися на излучение.
Операция была продумана до мельчайших деталей. В воздух были подняты новейшие американские вертолеты с ракетами данного типа. Помимо этого, каждый вертолет оборудовали средствами связи другого диапазона волн, а обычную связь включили для того, чтобы заставить станцию помех выйти в режим излучения, и тем самым стать целью. Действия вертолетов прикрывались специальными самолетами, создававшими помехи наземным радиолокационным станциям.
Командующий израильской авиацией был уверен — двенадцать самых современных ракет с радиоэлектронными головками самонаведения сотрут с лица земли этот мешающий им объект.
— Покажите русским, а заодно и их друзьям — сирийцам всю огневую и интеллектуальную мощь нашего оружия, — напутствовал он своих боевых «соколов», отдавая приказ начать операцию.
Однако израильтян, а заодно и американцев, поджидало очередное фиаско. Выпущенные ракеты, подлетая к цели, вдруг начали вести себя странным образом. Траектории их полета становились зигзагообразными, и они упорно отворачивали от объекта удара, с грохотом взрываясь в двухстах-трехстах метрах от него. Шуму было много, а толку — мало. Мелкие осколки дождем барабанили по бронетранспортеру, не причиняя ему особого вреда. Да тут еще сирийцы вмешались в дело: расчехлили свои зенитки, открыли сумасшедший огонь и сбили каким-то чудом один вертолет — гордость американского военного авиастроения.
VIII
На следующий день командующего израильской авиацией сняли с должности, а американцы предложили воюющим сторонам начать переговоры по мирному урегулированию конфликта. Бои за Голанские высоты прекратились — за дело взялись дипломаты.
Объект «Штиль» под покровом ночи увезли в порт, погрузили на пароход и доставили в обратно Союз в специализированный Центр Министерства обороны. А наших героев на три дня задержали в Сирии для обстоятельного отчета о результатах своей деятельности.
IX
Пригород Дамаска. Солнце склоняется к закату, спадает невыносимая дневная жара. Типичный для этих мест белый трехэтажный дом, в котором временно проживают советские военные советники. Комната с большими окнами, прикрытыми пластмассовыми жалюзи. За раскладным столиком сидят наши участники битвы за Голанские высоты и в ожидании отправки в Союз играют в шахматы.
Борис Николаевич отодвинул шахматную доску в сторону.
— По сто грамм бы сейчас, — он вопросительно посмотрел на партнера. — Как ты, Вадик, смотришь на это дело?
— О чем вы говорите, шеф! Какие сто грамм! Мы же в мусульманской стране. Здесь не то что водки, пива не купишь. Впрочем, достать-то, наверное, можно все, но денег у нас нет и в ближайшее время не предвидится.
— То-то и оно. С деньгами и дурак — мастак. А ты попробуй вот на это сообразить на двоих, — шеф достал их кармана монету достоинством в один английский фунт довоенного года выпуска. — Взял с собой из дома на всякий случай, как талисман. Свое он отыграл, помог остаться в живых, пора запускать его в следующую операцию. Одевайся, пошли прогуляемся.
Гуляли они не очень долго — обошли вокруг дома и оказались в аптеке.
— Что желаете, господа офицеры, — обратился к ним на ломаном русско-английском языке улыбчивый аптекарь-араб.
Борис Николаевич, внимательно изучив витрину, показал рукой на стограммовый пузырек с прозрачной жидкостью, на этикетке которого был изображен человеческий череп со скрещенными костями и арабской вязью выведено — «медицинский спирт».
— Два, — для убедительности он показал аптекарю пальцы в виде английской буквы «V» — Victory (победа), и, проверив, на месте ли фунт, добавил, — плюс стаканы.
— Момент, мистер, — изумленный аптекарь, не совсем понимая причем здесь «Victory», неуверенно протянул коллегам пузырьки и полез в шкаф за разовыми пластмассовыми стаканчиками.
— Вы, что, Борис Николаевич, арабскую письменность знаете? — удивился Вадим.
Разливая содержимое пузырьков по стаканчикам, шеф снисходительно усмехнулся.
— Захочешь выпить, так не только арабские крючки, но и китайские иероглифы выучишь. За воплощение нашего принципа: чем сильнее противник, тем больше у него уязвимых мест! За нашу с тобой победу!
Офицеры выпили, и шеф протянул впавшему в шоковое состояние аптекарю фунт. Тот решительно замахал руками, показывая, что никаких денег ему не нужно.
— Что ж, будь по твоему, — Борис Николаевич положил фунт обратно в карман, и офицеры, попрощавшись с онемевшим хозяином, вышли на свежий воздух и уверенной походкой пошли доигрывать партию в шахматы.
Через минуту аптекарь пришел в себя. Осторожно присел на стул, посмотрел на опустошенные пузырьки со смертельным по его мнению содержимым. Вспомнил «V», показанное одним из посетителей, и подумал: «Видит Аллах! Этих русских никто и никогда не победит!».
БУДАПЕШТ
I
Сказать, что Будапешт — один из самых красивых городов мира, значит не сказать ничего. В него я влюбился сразу и навсегда.
Помимо архитектурного великолепия, чистоты и рациональности в столице Венгрии есть особая гармония, соприкосновение с которой меняет устоявшиеся критерии восприятия происходящего.
Я прожил в этой гармонии без малого семь лет, которые пришлись на отрочество и юность.
Мое знакомство с Будапештом началось летом 1957 года, ровно через год после вторжения советских войск в Венгрию, участником которого был мой отец. К этому времени городская жизнь уже вошла в привычную колею. Газоны, вытоптанные советскими солдатами, восстановили. Бордюры, порушенные нашими танками, выровняли. Разбитые окна и витрины застеклили. И только многочисленные орудийные и пулевые выщерблины на стенах домов напоминали о прошедших боях.
Сначала нас разместили в общежитии военного городка, но вскоре перевели в благоустроенную квартиру в обычном пятиэтажном венгерском доме, расположенном почти в центре города.
Первое, что меня тогда поразило — это необыкновенная чистота в подъезде. Я ведь привык к расхлябанным входным дверям, обшарпанным лестничным клеткам, сплошь исписанным стенам и потолкам с черными разводами от жженых спичек. Причем сам неоднократно вносил лепту в художественное оформление этих объектов. А здесь оказалось, что грязь в подъездах, так же как и разруха на примыкающих к домам территориях, для венгров противоестественна.
Как потом выяснилось, чистота и порядок образуются не сами собой, а создаются и поддерживаются дворником, который для этих целей получает служебную квартиру в этом же доме, из расчета на каждые два подъезда —один дворник. Нет нареканий со стороны жильцов — живи в этой квартире пока не вынесут, не хочешь или не можешь работать — съезжай, освободи место другому.
У нас дворником становятся по несчастию, у них — по призванию. Венгры с почтением относятся к своему дворнику и называют его хозяином. Дело здесь не в воспитании, а в прагматике. Текущая домашняя жизнь без него немыслима. Ремонт водопровода, вынос мусора, мытье стекол, замена баллонов с питьевой водой и многое другое входит в его обязанность. Естественно, за дополнительную, но вполне разумную, плату.
II
Следующее открытие, состоялось во дворе, где мы занимались своей любимой забавой — играли в «войну». Мы с остервенением рыли окопы на газонах. Ползали по-пластунски по асфальту, протирая штаны до дыр. Стреляли друг в друга из игрушечных автоматов и бросали песочные гранаты в трансформаторную будку, которая заменяла нам танки противника. Кричали «Ура!», бежали в атаку, захватывали и «пытали» пленных.
Венгерские дети — наши ровесники, с недоумением наблюдали за происходящим, а когда мы попытались втянуть их в нашу игру, с ужасом разбежались по домам.
Удивительно, но венгерская детвора в войну не играет! Это открытие потрясло мою юную душу. Как же так, мы играем, а они — нет?
Через несколько лет, когда мы уже повзрослели, мой венгерский друг, сосед по дому, скажет: «Вы, русские, умеете хорошо воевать и разрушать, но не научились жить в стабильном мире и разумно благоустраивать свою жизнь».
И то правда. Но до понимания того, что война и разруха у нас в крови, было еще далеко, и я с удовольствием продолжал воевать понарошку.
III
Учился я в советской школе при посольстве СССР в Венгрии, куда вначале нас доставляли военным автобусом под охраной автоматчиков. Потом эти рейсы отменили, видимо, поняв, что венгры мирные люди, которые, хотя и считают русских оккупантами, но внешне это выказывают. Им все равно, кто у власти, лишь бы не трогали их домик и не мешали жить.
Здание школы утопало в тени роскошных каштанов, росших на бульваре, выходящим одним концом на площадь Героев (венгерский аналог нашей Красной площади). На ней вместо мавзолея находится памятник Аттиле — легендарному вождю гуннского союза племён, в состав которого входили венгры или, как они сами себя называют, мадьяры.
Проходя мимо этого великолепного памятника, я недоумевал: «Почему Аттила, а не вождь местного пролетариата?». Сейчас понял: венгры почитают и сохраняют свою историю — она у них одна и на века. Мы же ее ни в грош ни ставим и регулярно переписываем, сообразуясь с текущим политическим моментом.
IV
Когда я немного повзрослел, и стал вполне сносно объясняться по-венгерски, родители разрешили мне самостоятельно выходить в город. Помимо множества трубочистов в абсолютно черном одеянии и диковинных для нас тротуарных водостоков, меня особенно удивило, что все магазины, в какой бы я ни зашел, были переполнены товарами, и ни в одном из них не было очередей. Если и встречались отдельные очереди, то их организовывали русские женщины, с шумом скупавшие рулоны тюли, сотни метров шелка и другой мануфактуры. Продавцы дивились, но с удовольствием отпускали залежалый товар.
«Почему у нас в Союзе магазины почти пустые, а за теми немногочисленными товарами, что выбрасывают на продажу, выстраиваются огромные очереди? — задавал я сам себе вопрос». И не мог на него ответить.
Теперь отвечу. У них экономика повернута лицом к человеку, а у нас она обращена другим местом. Их экономика работает на индивида, а наша — на общество. На вопрос, что означает для него хорошая экономика, венгр ответит — это, когда мне хорошо, а наш человек скажет — это, когда нам хорошо. Вот эта разница между «мне» и «нам», как раз и приводит к дефициту всея и всего, создает немыслимые очереди за элементарными товарами и формирует специфическую систему распределения материальных благ, подавляющую и унижающую человека.
V
Своеобразной оказалась и структура венгерского общества. Не знаю, как сейчас, но в тот период все венгры как бы разделялись на три группы: нормальные, средние и богатые. Для людей, относящихся к группе нормальных, перечень доступных товаров и услуг был весьма ограничен, но вполне достаточен для нормальной жизни. Они могли купить одну марку сигарет («Кошут»), один сорт пива («Семейное»), один сорт вина («Палинка»), два вида хлебобулочных изделий (батон и булочку) и так далее. Все качественное и очень дешевое. Для людей среднего достатка ассортимент товаров и услуг расширялся примерно в десять раз, но и цены при этом возрастали раз в пятнадцать-двадцать. Для примера, если сигареты «Кошут» стоили двадцать филлеров, то сигареты «Журавль» — уже около четырех форинтов. Для богатых людей не было никакого ассортиментного ограничения. В специальных магазинах можно было купить все, что душа пожелает. Но цены при этом взлетали примерно раз в тридцать-сорок по сравнению с ценами среднего уровня.
В чем «фишка»? Такая система практически исключала нищету и препятствовала образованию олигархии. В то же время она мотивировала людей к добросовестному труду. Поскольку перемещение из группы в группу определялось лишь финансовыми возможностями человека, а не его связями и пронырливостью.
Наша публика, находясь в Венгрии, причисляла себя к среднему сословию, но товары приобретала в основном наиболее низкой группы. Пологая, что смысл службы за границей том, чтобы скопить как можно больше денег в рублях для последующего приобретения в Союзе автомашины, кооперативной квартиры или дачи.
VI
В Будапеште есть одна удивительная улица — Ваци. По ней с трудом протискивались два легковых автомобиля типа «Трабанд», а ширина тротуара не превышала полутора метров. Но на ней размещалось фантастическое количество малюсеньких магазинчиков, в которых можно было найти все и даже больше того.
У нас витрины обычно используются для того, чтобы обозначить магазин, показать его целевую ориентацию. Здесь же на витрину выставлялся практически весь ассортимент товара с подробными ценниками и описаниями, так что не заходя в сам магазин, можно было получить исчерпывающую информацию о всем, что тебя интересует в данный момент.
Я часто приходил на эту улицу и посещал один, особо приглянувшийся магазинчик. Он находился в полуподвальном помещении и вместо витрины имел только вывеску: «Почтовые марки». За маленьким прилавком сидел старик-еврей с седыми вьющимися космами, в помятом сером костюме в тонкую полоску и с неизменной лупой в руках. Позади, справа и слева от него размещались потемневшие от времени стеллажи, сплошь заставленные альбомами с марками. Перед прилавком размещался малюсенький журнальный столик с самыми авторитетными в то время марочными каталогами «Scott», «Stanley Gibbons», ««lvert et Tellier» и «Zurnstein». Часами я просиживал за этим столиком. Изучал каталоги, рассматривал марки и, сам того не замечая, переносился то на загадочные Соломоновы острова, то в жаркий Судан, то в неведомую Тасманию. Затем покупал одну-две марки не дороже пяти форинтов, и бережно помещал их в свой карманный кляссер. Хозяин магазинчика улыбался и неизменно приглашал меня заходить к нему в следующий раз. И я почти ежемесячно приходил к нему вплоть до отъезда из Будапешта.
Вспомнил я о нем через много-много лет на одном научном симпозиуме, на котором обсуждались вопросы устойчивости рыночной экономики. Одни ученые говорили, что нашу экономику следует признать устойчивой, когда перестанут галопировать биржевые индикаторы. Другие советовали обратить внимание на стабильность курса рубля по отношению к доллару и евро. Третьи полагали, что критерием устойчивости служит динамика цен на основные товары. Спорили до хрипоты, но так и не пришли к общему мнению.
Мне же, почему-то, припомнился старик-еврей с его маленьким марочным бизнесом, и та спокойная, уютная и, в то же время, деловая атмосфера, которая царила на улице Ваци. И я подумал: «Это и есть та стабильная рыночная экономика, которую ищут и не могут найти наши экономисты».
VII
Жемчужина Будапешта — Дунай. Он делит город на две части: Буду и Пешт, а восемь мостов объединяют эти части в одно гармоничное целое.
Вопреки моим ожиданиям, Дунай оказался не голубым, а серовато-зеленым. Купаться в нем категорически запрещалось. Впрочем, венграм и в голову не могла придти такая мысль, поскольку город буквально усеян превосходными плавательными бассейнами на любой вкус и достаток. А в семидесяти километрах от Будапешта располагается другая венгерская жемчужина — озеро Балатон.
В летнюю пору почти все жители Будапешта перемещаются на Балатон. Плотность отдыхающих составляет примерно два человека на метр пляжа, что в десять раз выше, чем на нашем Черноморском побережье в районе Геленджика. Казалось бы, жемчужина Венгрии должна быть предельно загрязнена и безвозвратно потеряна. Однако такого не происходит. Я убедился в этом, когда отдыхал в посольском пансионате, расположенном в одной из самых популярных зон отдыха.
Почему геленджикская бухта загажена так, что ее вода опасна для жизни, а воды Балатона чисты и безопасны?
Тогда мне казалось, что чистота этого озера объясняется тем, что венгры культурные люди. Они не бросают окурки в воду, не сливают туда отработанное автомобильное масло, не расшвыривают пустые пивные бутылки по берегу. В общем не делают всего того, что наши отдыхающие творят на водоемах.
Оказалось, что культура здесь не основное. Главное кроется в том, что у них нет ничейных территорий. Все они промерены, занесены в специальный реестр и кому-то проданы или сданы в долгосрочную аренду. В Венгрии нет такого понятия как «принадлежать народу». Для них это значит — никому. У них земля, вода все прочее принадлежит имярек, и этот имярек относится к этим объектам как к самому себе.
VIII
Я плакал, когда восемнадцатилетнем парнем, навсегда покидал Будапешт. Это были слезы печали и радости. Горевал потому, что больше никогда не поброжу по старинным улочкам Буды, не зайду в магазин к моему старому филателисту, не увижу со стен Рыбацкого бастиона величественный Дунай, не искупаюсь в кристально чистых бассейнах острова Маргит, не отведаю венгерскую уху из свежего карпа. А радовался тому, что еду на Родину. Пусть несуразную, но мою.
КАВЕРЗЫ МАТЕМАТИКИ
I
В школе меня учили, что математика начинается со счета на пальцах. Один палец плюс другой палец получается два пальца. Затем ввели дробные числа: один палец плюс половина пальца получается полтора пальца. Больно, но ладно. Потом ввели ноль — это, когда вообще нет пальцев. Бывает и такое. Далее появились отрицательные числа. Что такое минус один палец, я еще кое-как уразумел, но почему, если отрубленный палец прибавить просто к пальцу, получается ноль, я так и не понял. Наконец изобрели мнимые числа — корень из отрубленного пальца. Ужас! Как представил себе это чудище, так сразу отпала охота поступать на мехмат. Пришлось, чтобы не прервать династию, поступать в военное заведение — Харьковское высшее командно-инженерное училище.
II
Перед поступлением в училище у меня был репетитор по математике — Юлий Витальевич Покорный. Это сейчас он заслуженный деятель науки, доктор физико-математических наук, профессор, заведующей кафедрой математического анализа Воронежского университета, автор замечательной книжки: «Унижение математикой?». А в то время был простым аспирантом. Ютился в двухкомнатной «хрущевке» с женой и двумя детьми. Много курил, писал кандидатскую диссертацию в туалете, поскольку свободного места в квартире не было. Зрением он страдал капитально. Почти ничего не видел, даже в огромных очках-лупах, но красивых девушек распознавал моментально, даже на другой стороне улицы. Не знаю, как сейчас, но тогда он был убежденным фаталистом, утверждая, что тот, кто не способен свести практическую задачу к математической, ничего не понимает в своей прикладной области. Я с ним соглашался, но без особого энтузиазма, поскольку получалось, что математики чаще всего правильно решают неправильно сформулированные задачи. Тем не менее, именно этот человек приобщил меня к великой математической культуре. Причем сделал это мягко корректно, в основном на собственном примере. Научить математике другого может только тот, кто знает ее сам.
III
Для поступления в училище надо было сдать пять экзаменов в следующем порядке: математика (посменно), математика (устно), физика (устно), иностранный язык (устно), русский язык (сочинение). Конкурс был около двенадцати человек на место. После первого экзамена он сократился втрое, а оставшиеся с ужасом ждали очередной математической экзекуции. Я же, получив отличную оценку, начал подумывать о том, не вернуться ли в родной Воронеж и подать документы в университет на мехмат. Тем более, что карманные деньги подходили к концу, поскольку, как оказалось, Харьков — город соблазнов.
Перед отбоем я поделился этими мыслями с земляком, с которым познакомился в поезде «Воронеж — Харьков». Парень он был веселый и сообразительный, но все предметы знал не более, чем на тройку, да и то, если повезет. На первую мысль он не отреагировал, а по поводу дефицита денег сказал: «Не волнуйся. Что-нибудь придумаем».
Утром, я проснулся от шума. Открыл глаза и обомлел. Рядом с моей кроватью восседал с деловым видом мой земляк и чего-то чирикал на листе бумаги. Передним ним простиралась толпа из полусотни возбужденных абитуриентов, пытающихся прорваться в наше расположение. Опасливо оглядевшись, я все понял и успокоился. Над изголовьем моей кровати висел плакат с надписью крупными буквами: «Здесь проводятся консультации по математике для всех желающий. Цена — один руб.». Далее изображалась стрелка, указывающая в аккурат на мою голову.
Вечером мы уже сидели в ресторане «Динамо» и пили замечательное харьковское пиво с не менее замечательным блюдом «котлеты по-киевски». Мысль о возвращении домой отпала сама собой, но появилась новая: математика — это не только наука, но и средство, помогающее поправить пошатнувшееся финансовое положение.
Как же все изменилось за прошедшие сорок пять лет! Конечно математика не изменила своей монетарной функции, но вместо вступительных экзаменов в вузах, ввели ЕГЭ в школах. Если меня спросить — это хорошо или плохо? Я отвечу. Во-первых, из всех известных способов мышления самым примитивным является «кроссвордное» мышление. Именно его и стремятся привить нашим детям с помощью ЕГЭ, тем самым пополняя ряды изворотливых, но бесполезных людей, которых у нас и так хоть пруд пруди. Во-вторых, поставленный вопрос эквивалентен вопросу: кто учит — министерство образования или педагог? Если ЕГЭ, то учит министерство, а педагог становится попугаем, озвучивающим рекомендованные учебники и тесты. И, в-третьих, я сам себе задам вопрос: если именно так обстоит дело, тогда зачем ЕГЭ? И сам себе отвечу: кому-то так надо! А вот кому — догадайтесь сами.
IV
После зачисления в училище на факультет управления и связи я уяснил, что математика — это ненавязчивая, но весьма прилипчивая штука. Математических дисциплин в военном училище оказалось предостаточно. Нам преподавал их профессор Гершон Иглевич Дринфельд — известный харьковский математик и замечательный педагог. Во время лекций он непрерывно курил папиросы, стряхивая пепел себе в ладонь, мало говорил и много писал на доске, постепенно покрываясь с ног до головы белым налетом мела. В конце лекции он больше напоминал моляра, чем профессора. Мы над ним посмеивались, но он на это внимания не обращал и, прихрамывая, покидал аудиторию с видом победителя. «Вот, что делает математика с людьми», — с ужасом думал я, глядя на этого пожилого сгорбленного человека в помятом и перепачканном костюме, мешком висящим на его узеньких плечах. А уже позднее вывел закономерность: чем неказистее внешний вид математика, тем он талантливее.
V
Математические ряды я понял сразу — они ассоциировались со строем солдат, с которым командир производит различные перестроения. А вот с производной вышла заминка. Только после того, как у меня закончились карманные деньги, я осознал прозорливое величие того человека, который придумал эту штуку. Все просто и наглядно: если производная функции наличия денег в кармане по функции их поступления больше нуля или равна ему, то все нормально — гуляй, веселись, а если эта производная меньше нуля, то срочно пиши родителям письмо с просьбой поддержать финансами. Маститые математики говорят, что это не так. Тогда мне никогда не понять, что такое производная.
VI
Интеграл особых трудностей у меня не вызвал. Оказалось, что если от функции ежедневной траты денег взять интеграл за месяц, то можно рассчитать, когда кончатся финансы. Так я это и так знаю: когда бы не поступила родительская помощь, деньги непременно закончатся в ближайшее воскресение. Для жизни интегралы не нужны, но очень потребны при изучении теории поля и радиотехники. Надо сказать, что в то время мы гордились тем, что мы электронщики. У нас и вид был более интеллигентный, чем, скажем, у механиков или энергетиков. И девушки, которые стайками порхали у ворот училища, были посимпатичнее. Видимо математика все-таки накладывает свою печать на внешнее обличие молодых людей, ее изучающих.
VII
Я всегда подозревал, что математика — дама капризная и разборчивая. Что-то ей нравится, а на что-то она внимания не обращает. После курса математического анализа мои подозрения подтвердились. Действительно: ей по нраву гладенькие функции, а те, у которых есть точки разрыва или углы, не нравятся. Почему? Потому, что их невозможно ни проинтегрировать и ни продифференцировать.
Насильно мил не будешь, но хочется привлечь к себе хотя бы внимание. И эти «неправильные» функции пошли на ухищрения: заткнули свои точки разрыва разными побрякушками типа дельта-функции, а углы-морщины сгладили, как это делают женщины, достигшие бальзаковского возраста.
Каким же образом отреагировала на эти уловки «капризная и разборчивая дама»? Очень просто — эти «подштукатуренные» функции пришлись ей по душе. Теперь они и дифференцировались и интегрировались.
Такая метаморфоза математической любви вызвала у меня ассоциацию. Как-то в одном из многочисленных харьковских кафе я познакомился с девушкой, которая в полутьмах показалась мне весьма привлекательной. Мы пили вино, танцевали, а в конце вечера она пригласила меня к себе домой. Но когда, перед тем как лечь в постель, она сняла с себя все побрякушки, умылась и разделась, у меня волосы встали дыбом. На ней было столько точек разрыва и такое количество угловатых поверхностей, что я пулей вылетел из комнаты, и, натягивая по дороге гимнастерку, помчался прочь.
Вывод: если ты корявый от роду, то, что ни делай, все равно не будешь интегрироваться и дифференцироваться.
VIII
С теорией исследования операций — наукой, занимающейся поиском оптимальных решений, все было легко, понятно и просто. Спасибо Елене Сергеевне Вентцель. Единственное «облачко» сомнения на безукоризненно чистом научном небосводе у меня вызывал тот факт, что даже в моей, в общем-то, незатейливой курсантской жизни я не смог найти ничего такого, что можно было бы назвать оптимальным. А одна моя знакомая, студентка харьковского политехникума, когда я попытался объяснить ей критерии оптимальности, которым должна удовлетворять моя будущая избранница, надула губки и обозвала меня идиотом, буквально — «уйди от меня». Я, конечно, ушел, но, поразмышляв на досуге, пришел к выводу, что, когда я говорю об оптимальности, сам не знаю о чем говорю.
«Ничего страшного, — успокоил я сам себя, — подучусь, наберусь опыта, найду новую подружку, и разберусь с этой оптимальностью».
Подружку я нашел, опыта набрался, а вот с оптимальностью ничего не получилось. Много позже я понял, что в нашей реальной жизни вообще нет ничего оптимального. То, что нам сегодня кажется хорошим, завтра может стать плохим, а послезавтра — очень плохим; что для одного лучшее, для другого — худшее.
IX
Небольшая загвоздка получилась и с теорией множеств, которую нам читали факультативом. Я понял, что множество состоит из элементов и само никак не определяется, а просто поясняется с помощью примеров. Так, можно говорить о множестве элементов-курсантов составляющих данную учебную роту. Важным является то, что каждый элемент может одновременно принадлежать разным множествам: я курсант и одновременно потенциальный жених. Но, может ли отдельно взятый элемент принадлежать и в то же время не принадлежать конкретному множеству? Этот вопрос я задал Гершону Иглевичу. Он с удивлением посмотрел на меня из под очков-окуляров, и категорично ответил: «Нет».
Как же так получается, подумал я. При поступлении в училище, некто по фамилии Щульга сдал все вступительные экзамены на тройки, и был зачислен условно. Целый месяц он как неприкаянный бродил по территории лагеря, что в Померках , где мы проходили курс молодого бойца, принадлежа и одновременно не принадлежа множеству курсантов. На довольствии он состоял как и все мы, но в наряды по лагерю не ходил. Потом, правда, его все таки зачислили в училище, и он стал полноценным элементом множества курсантов нашей роты. Налицо явное расхождение с теорией множеств.
Как водится в науке, это незначительное, можно сказать, надуманное несоответствие, привело к созданию новой теории — теории нечетких множеств, в которой каждый элемент может принадлежать и не принадлежать определенному множеству. Соответственно возникла новая математика, названная в последствии — «мягкой», с помощью которой осуществляются различные операции над нечеткими множествами: сложение, умножение и другие.
X
На четвертом курсе мы приступили к изучению цифровых вычислительных машин, которые потом переименовали в электронно-вычислительные, а сейчас называют на американский манер — компьютерами.
Я думал, что математика, наконец-то закончилась, и начнется новая жизнь без мучительного запоминания формул и доказательства теорем. Но математика оказалась всепроникающей — основу этих устройств составляет булева алгебра, названная по имени английского ученого Джоржа Буля . Не знаешь этой алгебры — никогда не поймешь как работает компьютер.
Она достаточно проста и изящна. В ней всего одна переменная и та принимает всего два значения: ноль и единица. Оказалось, что, позиционируя эту переменную и применяя к ней различные операции, можно получить бесконечное множество математических конструкций, которые легко переводятся в нашу обычную десятичную систему счисления. Но самое главное — эта алгебра реализуется с помощью так называемых двоичных устройств (реле, электронных ламп, транзисторов и др.), то есть устройств, принимающих два состояния, например, включено —выключено, есть ток — нет тока и т.п. Просто, как и все гениальное! Но за этой простотой скрывается фундаментальное свойство нашего мира — его бинарность. Получается, что математика не только открыла нам путь в мир информации, но и позволила добраться до основ мироустройства.
XI
Где-то на пятом курсе, я пришел к убеждению, что математика — это наука парадоксов. Большинство из них связано с тем, что в математике понятие «точка» — чистая абстракция, не несущая в себе никакого физического содержания. Из математических точек ничего не складывается и ничего не собирается, а сама точка ни на что не раскладывается и не может быть собрана из чего-либо. В частности, математическая прямая или любая другая линия не состоит, как это интуитивно представляется, из точек. Таким образом, математики сами придумали абстракцию (ушли от реалий), с ее помощью получили выводы, а затем «погрузили» эти выводы в реалии и получили казусы. Не было бы абстракции — не было бы и парадоксов.
XII
После такого самооткровения, я с упоением принялся за изучение системного анализа. В этой науке роль точки играет «элемент». В отличие от математической точки, он имеет чисто физическую трактовку, и при желании может быть разложен на другие более мелкие объекты, и собран из них. Интересно, что точка, поставленная карандашом на бумаге, — это элемент плоскости или какой-либо кривой. При таком представлении точки все математические парадоксы разрешаются сами собой.
Получается, что системный анализ — это тоже математика, но не абстрактная, а реальная. Если чистые математики рассматривают формальные модели как способ получения некоторых оценок, то для системного аналитика эти модели служат лишь средством познания исследуемого процесса.
Так я стал математиком, но не классическим, а прикладным, и был уверен на 100%, что «прикладывая» классическую математику к изучению бытия, можно понять ее суть.
XIII
В действительности все оказалась куда как сложнее. Выяснилось, что гуманитарные системы менее всего соответствуют представлениям о гармоничности мироустройства, которые были положены в основу ведущего метода математики — теории дифференциального и интегрального исчисления. Поэтому математика (в ее классическом виде) не пригодна для построения моделей гуманитарных систем, адекватных наблюдаемым реалиям. При использовании традиционной математики все сводится к количеству, в результате чего происходит выхолащивание существа изучаемых процессов, в то время как качественный, интуитивный анализ подчас обретает большую практическую значимость. Из эффективности известных математических методов при исследовании физических систем вовсе не следует, что они будут также эффективны при изучении гуманитарных систем. Поэтому утверждение Галилея о том, что жизнь выражает свои законы на языке количества, по существу — иллюзия, стремление выдать желаемое за действительное.
Мой неумеренный оптимизм по поводу всесилия математики сменился разочарованием.
XIV
Молодой ученый без «крыши», что корабль без руля. Мне повезло — под свое «крыло» меня поместил Ян Залманович Савицкий. Это был выдающийся ученый, известный, к сожалению, весьма узкому кругу специалистов. Дело в том, что работали мы в закрытом военном институте, где научные публикации в открытой печати были исключены. Как ему удалось разглядеть, что «мягкая» математика по четкости представления объектов адекватна сути армейского дела, одному богу известно. Но факт остается фактом, самая четкая команда в армии: «Пойди туда, не зная куда. Принеси то, не зная что».
Он же познакомил меня сначала с основополагающими работами по этой математике, а потом и с Дмитрием Александровичем Поспеловым — основателем нового направления искусственного интеллекта — теории логико-лингвистического моделирования.
Эти два человека что-то перевернули в моем мышлении, а что конкретно, я понял много лет спустя. Между «числом» и «словом» располагаются многочисленные языки, известные и пока еще не открытые, познание которых позволит написать еще более величественную книгу, чем та, о которой мечтал великий Галилей.
Современная математика вырвалась из оков классики и, соединяясь к компьютерными технологиями, продолжила свое победоносное шествие по научным дисциплинам и направлениям, все более внедряясь в гуманитарную сферу.
XV
На этом можно было бы закончить наше краткое повествование о каверзах математики. Но я забыл сказать следующее. Не надо в школе и в вузе пугать детей и подростков математикой. Следует самим учителям и преподавателям математики разобраться в ее каверзной сущности и научиться преподавать ее без загромождения затемняющими мозги формулами. Памятуя, что математика — это не «крючки» на доске и в учебниках, но сама жизнь.
ЗАМКНУТЫЕ КРУГИ БЫТИЯ
I
Скоро зима.
Надо достроить дачу…, купить машину…
Включил телевизор… Шансон… Поет Ваенга: «… солнце ярче, чем на Мадагаскаре»! А чем Мадагаскар лучше Таити?
Высоцкий с Мариной Влади были на Таити. Что они там искали?
Гоген… Зачем Гоген уехал жить на Таити? Подальше от самого себя? Так он всего себя захватил с собой.
Океанский лайнер. Каюта как в пятизвездочном отеле. Все включено. Мне бы на Таити…
Чтобы добраться до Таити, нужны деньги, и немалые, а надо достроить дачу, купить машину...
Зима скоро.
II
Напился.
Что творил, кому и что обещал, с кем целовался и кому в чем клялся — не помню.
Утром стыдно в зеркало смотреть. Лучше бы меня не рожали. Про жену и говорить нечего.
Пошел на работу. Голова болит. Тошнит. Поклялся — больше ни капли, даже пива.
Неделю трудился как папа Карло. Сделал много полезных дел. Сам себя зауважал. Знай наших — ум не пропьешь.
В пятницу напился.
III
Один авторитетный человек сказал: «Всё тяготеет к лени. Хочешь сделать что-нибудь великое — приляг, отдохни и желание пройдет».
Чушь! Разработаю новую теорию. Напишу книгу. Починю диван. Схожу с ребенком в кино…
Звонок друга — пошли вдарим по пивку. Не могу, занят: творю теорию, катаю книгу, починяю диван.
Включил компьютер. Поиграл с ним в преферанс, посмотрел фотографии. Книга потом. Приподнял диван. Осмотрел. Работы много, а пыли еще больше — тоже на потом.
Отобедал. Отправил ребенка с матерью на прогулку. Посмотрел по телевизору сериал. Полистал книгу. Сходил в магазин за сигаретами и пирожным.
Отужинал. Посмотрел программу «Время». Попил чай с пирожным. Покурил на балконе. Поразмышлял о вечном. Зевнул. Прилег на кровать. Хорошо! Завтра обязательно разработаю новую теорию. Напишу книгу. Непременно починю диван. Схожу с ребенком в кино…
Уснул.
Все тяготеют к лени.
IV
Люди сволочи, а я — бездарь.
Что-то надо менять в этом мире и внутри себя. Позавтракал, пошел умываться, бриться. Под раковиной лужа. Попытался подтянуть прокладки. Затопил соседей. Угрозы и шум. Позвонил на работу— сегодня не приду. Вызвал слесаря. Заплатил тысячу рублей. Вымыл пол. Поужинал, выпил сухого вина — снял стресс. Пошел мыться. Включил душ. Под ванной лужа.
Слесарь сволочь, а я — неисправимая бездарь.
V
Вспоминаю новейшую историю.
Великое горе постигло весь советский народ, когда умер Ленин. Долгие годы он освещал путь, своими руками творил историю. Привел нас в чувство Сталин. Жить стало веселее.
Как же мы огорчились, когда умер Сталин! Погас свет, потухла путеводная звезда. Нашлись, конечно, отщепенцы, которые возрадовались. Но их немощный голос утонул в общем потоке слез.
Потом пришел Хрущев с новыми идеями, волюнтаризмом и оттепелью. Мы вначале возрадовались, а потом когда в магазинах вместо товаров и продуктов остались одни продавцы, сильно опечалились.
Когда убрали Хрущева и вместо него пришел Брежнев, мы снова воспрянули духом и возрадовались. Наступил период абсолютной адекватности нашему менталитету, который потом почему-то назвали «застоем».
Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. К нашему прискорбию умер Брежнев, и начался смутный период коротковластия, завершившийся приходом Горбачева с его перестройкой и «процесс пошел». Что следует перестраивать и куда двигать процесс мы не знали, но радовались. Правда когда началась борьба за трезвость — опечалились.
Печаль завершилась с приходом Ельцина. Про борьбу за трезвость как-то незаметно забыли. Страну развалили и стали строить капитализм. Кто печалился, а кто радовался.
Только-только стали приноравливаться к новым порядкам, как неожиданно пришел Путин с его «мочить всех террористов в сортире». Те, что печалились, обрадовались, а те, что радовались, опечалились. Но не надолго. Жизнь вошла в более-менее стабильную колею, стала более предсказуемой.
Далее, с легкой руки Путина и вопреки национальной традиции бороться за власть до конца, на политическом олимпе появился Медведев — молодой, энергичный, говорит складно и Internet уважает. Армию, правда, окончательно развалил, систему образования дорушил, но в остальном все нормально: радости и печали пополам.
Скоро снова придет Путин, а потом опять Медведев… И политическое бытие замкнется само в себе, принося нам перманентные огорчения и отрады, которые можно безболезненно поменять местами.
VI
Лето. Жара. Пухнет голова. Клонит ко сну. Отключили свет. Вырубился кондиционер. Все валится из рук. Курить, и то не хочется. В машине как в кочегарке, на капоте можно яичницу жарить. Пиво почти не помогает, а о водке и вспоминать тошно.
Когда же похолодает?
Зима. Холод. Одет в семь одежек, но трудно дышать. Чтобы отогреться перебегаю от магазина к магазину. Ноги словно чужие, мерзнут в шерстяных носках. Курить невозможно, сигарета примерзает к губам. Слово «пиво» вызывает озноб. Водка стала тягучей, как сироп.
Когда же потеплеет?
VII
Крым. Коктебель. Карадаг с реликтовой растительностью. Уютные улочки. Лазурное, теплое море. Мыс Хамелеон. Прекрасное вино. Стройные молодые мамы в бикини с красивыми детишками. Бахчисарай. Фонтан, о котором писал Пушкин. Вкуснейшие чебуреки. Чуфут-Кале — старинная крепость на высокой скале. Посмотришь вокруг — дух захватывает…. Что может быть прекраснее? Пять раз отдыхал в этом Крыму. Надоело. Хочу в Египет.
Египет. Хургада. Наичистейшее Красное море. Рыбки как в аквариуме. Дельфины. Коралловые острова. Шведский стол с немыслимым количеством экзотических блюд. Услужливый портье. Луксор. Карнакский храм. Нил. Долина мертвых. Гробница Тутанхамона…Чудо! Был я в этом Египте. Больше не поеду. Осточертел он вместе с его мумиями. Хочу в Крым.
VIII
Неоспоримый факт — жизнь идет полосами: то белая, то черная, почти без полутонов. И определить какая сейчас полоса нет никакой возможности.
Встречаю однокашника.
— Как дела? Как поживаешь? Чем занимаешься?
— Да хуже некуда. Уволили из армии. Назначили мизерную пенсию. Развелся с женой. Разменял квартиру. Живу в коммуналке на четыре хозяина. Устроился ночным сторожем и по совместительству грузчиком в молочном магазине. Еле-еле концы с концами свожу. Собираю пустые бутылки и сдаю. Видимо в моей жизни наступила черная полоса.
Встречаю его же через год. Идет понурый. Одет как бомж. В руках все та же авоська, но не с пустыми бутылками, а с алюминиевыми банками.
— Как дела? Как поживаешь?
Он с удивлением поднял глаза, с трудом признавая меня. Потряс авоськой, и махнул рукой:
— Тогда была белая полоса.
IX
Мне двадцать. Жизнь прекрасна и безоблачна. Лекция. За окном весна. Яркое солнце. Зеленеет молодая листва. Жду, не дождусь вечера — свидания с красавицей. Шестидесятилетний профессор что-то бубнит про теорию поля. Поле меня не волнует, а профессора жаль. Разве у него жизнь? Конечно, нет. Бедный, он лишен удовольствий, доступных мне. А какие у него перспективы? Никаких. Кроме памятника на кладбище.
… Вчера перевалил за шестьдесят. Читаю студентам лекцию За окном весеннее солнышко. Весело журчат ручьи. Деревья в легкой зелени. Жизнь хороша, интересна и полна. Жду лета — в отпуске осяду на даче. Буду писать новую книгу. Студент на последней парте. Ерзает. Разговаривает. Теребит мобильник. Лекция — по барабану. Подхожу. Смотрю в глаза. Он молчит, но я слышу: «Профессор, мне жаль вас. Разве у вас жизнь? Ее нет. Вы лишены того, что есть у меня. А какие перспективы? Тихая музыка в доме, да гранит с выцветшей фотографией».
X
Летняя теплая ночь. Балдею на даче. Рассматриваю белого мотылька, бестолково суетящегося около светильника.
Сколько же дней он живет? День, два … неделю? Пока не отложит яйца. Из них вылупится гусеница. А она сколько живет? Пока не превратиться в кокон, а затем в мотылька.
Так кто же из них живет: мотылек или гусеница? Все они живут. Они двухактные создания. А я одноразовое существо.
Родился. Учился. Работал, к чему-то стремился. Веселился, влюблялся и страдал. Мечтал. Женился. Любил и ругался. Построил дом. Посадил дерево. Воспитал ребенка. Вышел на пенсию. Помогал внукам. Учил других. Отдыхал. Вспоминал…
Заболею. Умру. А круги бытия будут по-прежнему вращаться с поразительной легкостью, вознося нас из ниоткуда, и возвращая в никуда.
АТТРАКТОРЫ
I
Слово «аттрактор» в переводе на русский язык означает нечто притягивающее. Аттракторы бывают глобальные и локальные. Обычно они выглядят в виде точки или некоторой области. Но бывают и экзотические. Например, в виде облака с размытыми краями. Иногда их как бы нет, но на самом деле они есть или, наоборот, фактически их нет, но они как бы есть. Про такие аттракторы говорят, что они «странные».
II
У человека два глобальных аттрактора — смерть и кайф. Что бы мы не делали, эти аттракторы притянут нас обязательно. Несмотря на то, что вид у них разный (смерть — это точка, а кайф — размытое облако), между ними существует связь. Фундаментальная причина смерти — жизнь, а жизнь — это кайф. Получается, что кайф — причина смерти.
А если жить без кайфа, что тогда?
Все равно умрешь!
Так что же делать?
Жить и получать кайф!
Кайф у всех разный. У одних — продление рода, воспитание детей, познание нового, стремление к прекрасному… У других — наркотики, водка, деньги, власть… Получается разнообразие — основа жизни.
III
Первый наш аттрактор мы отмечаем всю жизнь — это аттрактор рождения. Последний аттрактор мы уже определили, его отмечают другие. Между этими аттракторами располагается беспрерывная череда разнообразных аттракторов, каждый из которых норовит стать последним.
Один мой знакомый постоянно блуждал между тремя аттракторами: выпивкой, карьерой и наукой. Первый стал для него последним. Даже опохмелиться не успел.
IV
Не знаю как у женщин, но у мужчин имеется «странный» аттрактор под названием «секс». Странность его в том, что в одних ситуациях о нем с упоением говорят, а в других — стесняются даже упоминать. С женой он приветствуется, а с другими женщинами осуждается. До определенного периода он есть, а потом куда-то исчезает, но может и появиться, если вместе с водкой выпить «Виагру». Проверил на себе. Как то в командировке принял эту смесь, но никуда не попал. Лег спать, однако уснуть не смог. Всю ночь меня мучил этот проклятый аттрактор.
Другая особенность аттрактора-секса в том, что он может принимать форму любой геометрической фигуры, в частности, четырехугольника.
У меня был друг с таким аттрактором. Жил он с женой, имел две любовницы, а, когда крепко выпивал, посещал еще одну девушку. Постоянное кружение между этими объектами, у которых, помимо всего прочего, были дети от него, чуть не свели его на нет. И физически и материально. Он даже в церковь ходил. Ставил свечки: «Боже, убери от меня эту напасть». Все попусту. Только радикальные меры, предпринятые им после пятидесяти, спасли ему жизнь и сберегли кое-какие финансы. С женой он развелся, с любовницами распрощался, и женился на той самой девице, которая открывала ему дверь, в каком бы состоянии он не находился. В результате аттрактор он потерял, но зато приобрел спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Поскольку мужчина, который перестал интересоваться сексом, уже не боится смерти.
V
Аттрактор-секс не следует путать с аттрактором любовью. Доля секса в этом аттракторе, конечно, присутствует, но есть и принципиальное отличие. Аттрактор-секс не только более устойчив, но и более полезен. Его динамика, как это показано в «Кама Сутре», легка и искрометна. Динамика аттрактора любви тяжела и размеренна: «вспышка» ; «ухаживание» ; «свадьба» ; «дети» ; «привычка» ; «дружба» ; «взаимопомощь» ; «слезы».
В своем классическом виде любовный аттрактор, как правило, принимает форму либо прямой («он — она»), либо треугольника: «она — он — он», «он — она —она». Вторая форма менее уравновешенная и более коварная. Находясь в ней, некоторые представители мужской половины идут на все, вплоть до развязывания войн, лишь бы превратить треугольник в линию.
Об этом аттракторе написано столько, что добавить чего-либо нового уже невозможно. Тем не менее, нелишним будет напомнить: аттрактор любви — это самый хрупкий, самый нежный и самый беззащитный аттрактор на свете, но в преодолении твёрдого и крепкого он непобедим.
VI
Помимо странных, есть еще и тайные аттракторы. Они притягивают сами не знают куда. Чаще всего они имеют форму, которую невозможно ни нарисовать, ни словами описать. Попав в такой аттрактор, человек сначала общается к какими-то озабоченными личностями благообразного вида. После этого читает что-нибудь эзотерическое вроде рериховской «Агни Йоги» или «Тайной доктрины» Блавацкой (которые не в силах понять, как не поняли их сами сочинители). Далее он сильно печалится, глубоко задумывается и отпускает бороду (если, конечно, она у него растет). Вслед затем погружается в нирвану и начинает вещать что-нибудь оккультно-космическое.
Я знал одного офицера в отставке, который прошел этот путь. Закончил он тем, что объявил себя гуру и поехал в Индию учиться на бога. Чем завершилась эта эпопея мне неизвестно, но в нашем городе появился новый лекарь. Одет во все белое. Над головою нимб. Исцеляет всех и от всего.
После такого исцеления один преподаватель, тоже офицер в отставке, вдруг заявил, что ночью его подключили к другим мирам и продиктовали тайное послание: «Уволься с работы. Забудь о жене. Займись делом». Первые две команды он выполнил беспрекословно, а вот с третьей вышла заминка, поскольку с верху не указали каким делом ему следует заняться. Так он, бедолага, до сих пор мается, пытаясь расшифровать последнюю часть этого послания.
Другой его пациент — красавица, жена известного в городе журналиста — после нескольких лечебных сеансов, тоже получила тайное сообщение из Космоса: «Брось мужа. Воспламенись искусством». После чего она распрощалась с мужем, уединилась в квартире, которую арендовал исцелитель, и стала вышивать крестиком один и тот же сюжет — лик исцелителя.
Еще один мой знакомый, тоже имеющий связь с тонкими мирами, как-то получил от туда совсем уж короткую команду: «Стой». Недолго думая, он встал к стойке бара, выпил стакан портвейна и, теперь, как и велено, регулярно стоит там каждый день.
Вот такие они, эти тайные аттракторы. Попробуй изобрази их тонкие формы в нашем грубом трехмерном пространстве.
VII
Попутно заметим, что аттракторы не следует путать с другими явлениями. В частности многие принимают юность, зрелость и старость за своеобразные аттракторы. Это не так.
Юность — это состояние духа, для которого характерны суета и томление. Зрелость — это состояние ума, когда мы принимаем ошибочные решения, будучи уверенными, что они правильные. А старость — это состояние души, наступающее тогда, когда мы начинаем интересоваться не абсолютным размером пенсии, а тем, как долго будем ее получать.
Однако, мы несколько отвлеклись. Вернемся к нашим аттракторам.
VIII
Чрезвычайное распространение получили так называемые удивительные аттракторы, находясь в которых, человек не ведает, что творит. А потом диву дается. Как такое могло случится?
Мы крайне предрасположены к аттракторам этого типа. Примеров тому несть числа. Я приведу один, но обобщающий.
Скажите, чем можно объяснить тот факт, что почти весь прошлый век мы хулили Библию и восхваляли марксизм-ленинизм? Ничем, кроме как действием удивительнейшего из всех удивительных аттракторов, явившегося к нам в форме Сатаны с обличием Ленина и Сталина одновременно.
Почему мы безоглядно пошли за этим двуликим Сатаной, круша на своем пути все, что сделано не нами? Сила этих аттракторов в том, что Сатана, в каком бы обличии он не являлся, всегда милее человеку, чем Бог. Разобиделись люди на Бога за то, что в свое время он изгнал наших предков из Рая и поместил на грешную Землю с ее аттракторами.
IX
Разновидностью удивительных аттракторов являются фантомные аттракторы. Они стирают у нас грань между тем, что было, что могло быть и тем, что есть. В результате мы становимся необыкновенно восприимчивыми к вере в некий идеал. Аттрактор тут, как тут: моментально подсовывает нам нужный ему идеал. А мы превращаем его в программу, которую слепо воплощаем в жизнь, будучи уверенными, что сами сделали выбор. При очевидной несостоятельности идеала, мы начинаем употреблять такие слова как: «принципиальность», «преданность делу», «несгибаемость».
Человек, бесповоротно попавший в лапы фантомного аттрактора, обычно заканчивает так. Каждый год в день седьмого ноября достает из кладовки красный флажок. Стряхивает с него пыль. Надевает парадный костюм с красным бантиком, и идет на площадь, где уже толпятся такие же аттрактированные субъекты. Радостно размахивает флажком. Выкрикивает разные лозунги, поет бравурные песни и с упоением внемлет речам новоявленного идеолога, который, сам того не подозревая, пребывает в сетях фантома. Когда мероприятие завершается, идет домой. Выпивает рюмку водки. Смотрит телевизор и матерится, вспоминая то далекое время, когда все были как один.
X
Особо опасную группу образуют интеллектуальные аттракторы. Я сам как-то попал в такой аттрактор, материализованный в виде организации под названием «Общество интеллектуалов». Это событие закреплено дипломом, в котором золотыми буквами по синему выведен такой перл: «Человеческий интеллект — есть единственный символ веры нашего с Вами времени!» И далее простыми буквами поясняется для бестолковых: «Надо понять, что интеллект , это не только людская ложь — ложь естественная, историческая! Но — душа человека. То есть его — Человека — мысль во времени, которые сопрягаясь друг в друге, уплотняются качественно, уменьшаясь количественно, потому заставляют объективно по-новому нас оценивать мироздание. И мыслить в будущем — не во времени, а — в пространстве».
Трудно представить, что было бы со мной сейчас, прими я тогда эту веру.
Дело в том, что, как я понял потом, попадая в этот аттрактор, человек одновременно умнеет и глупеет. Под действием интеллекта он может достичь небывалых высот во всех тех областях человеческой деятельности, где требуется кропотливое исследование, вычисление и наблюдение, логическое рассуждение и умозаключение. Вместе с тем, находясь в интеллектуальном омуте, он порывает связь со своей духовной основой и в нем начинают развиваться самые худшие из человеческих качеств: фрагментарное мышление и узость интересов; самость и нетерпимость к чужому мнению; вождизм и вера в собственную непогрешимость.
Одурманенные интеллектом, мы, сами того не замечая, приносим горе и страдания другим, будучи искренне убежденным в собственной правоте. Особенно подвержены действию таких аттракторов ученые, которых так и называют: люди интеллектуального труда. В силу сказанного, их категорически нельзя допускать до управления чем-либо серьезным. Они все сделают правильно, но дело развалят.
XI
Куда бы мы не обратили свой взор, везде найдем какой-нибудь аттрактор. Бесконечные как вверх, так и вниз цепочки «вложенных» друг в друга аттракторов образуют всеобщую иерархию.
Фактически на нашей Земле живут не люди, живут аттракторы. Мы зачем-то им нужны. Собственно, поэтому они нас и притягивают, определяя кому появляться, а кому уходить, кому горевать, а кому радоваться …
Жалок человек, в своих бесплодных потугах понять эти аттракторы. Бедный, он забивается в свою нишу, обустраивает ее, вершит какие-то делишки. Но аттракторы вездесущи и неумолимы. Как свора охотничьих собак рыщут по нашим душам и, что бы мы не делали, непременно найдут и загонят в капкан. Всё. Дальше мы в их руках, что захотят, то и сделают.
Вот так мы и обретаемся в этом чужом для нас мире — счастливые и несчастные, любимые и отверженные, веселые и грустные, красивые и безобразные, богатые и бедные, добрые и жестокие, здоровые и больные…
ГЕНЕРАЛ
I
Жил-был генерал. Не тот, что защищал Родину в Великой Отечественной войне. Не тот, что высаживался на Кубу во время Карибского кризиса. Не тот, что командовал войсками в Афганистане или в Чечне. Наш рассказ не о боевом, а подковёрном генерале периода перестройки и «лихих» девяностых.
Был он небольшого роста. С виду невзрачный, серенький, непрезентабельный. Даже позолоченные погоны с двумя большими звездами, вышитыми золотыми нитками, не могли скрасить эту, в общем-то, блеклую картину, написанную пастельными красками серовато-защитных тонов.
Внутри он тоже был сереньким. Своих эмоций принародно не выказывал. Публичные выступления не любил, предпочитая решать все вопросы келейно в тиши кабинета. Особыми знаниями не блистал, а слово «наука» ассоциировалось у него с яйцеголовыми профессорами, вещавшими о чем-то потустороннем. Он искренне не понимал, что они делают в своих НИИ, когда есть уставы и наставления. К сторонним женщинам относился без особого энтузиазма. Не курил. К рюмке прикасался только по необходимости. Проявлял разумную инициативу исключительно в рамках приказов и инструкций.
Вышестоящим начальникам контактировать с ним было легко — лишних вопросов он не задавал, а все указания принимал к исполнению, отвечая: «есть» или «так точно». А вот подчиненным общение с ним доставляло сущую муку, поскольку говорил он одно, думал о другом, а делал третье.
II
Как и все, кому это предписано по жизни, он в свое время поступил в военное училище. В процессе обучения знаниями себя не отягощал, математические дисциплины не любил, но был дисциплинированным и исполнительным курсантом. После окончания училища был направлен в войска, набираться опыта.
Трудно сказать, какого опыта он там набрался, но довольно быстро, пройдя путь от лейтенанта до подполковника, оказался в Москве. Да негде зря, а в Генеральном штабе. И не просто в Генеральном штабе, а в управлении кадрами этого заведения. Кто служил в армии, тот знает — в кадрах решают все!
III
Первые три года он вел себя, как мышь за плинтусом. Не высовывался. Сидел тихо, аккуратно выполнял отдельные поручения и внимательно наблюдал за старшими товарищами. Те занимались своими обычными делами. Сновали по кабинетам. Составляли бумаги. Подписывали их у начальства. Отправляли депеши в войска. Получали доклады. Подшивали их в толстые папки. Курили в отведенных для этого местах. Иногда устраивали дружеские фуршеты, куда приглашали и нашего героя. Пили коньяк, шутили, рассказывали анекдоты. Но никогда, ни при каких обстоятельствах не делились с ним секретами своего трудного ремесла.
Эти секреты он познал сам! И не просто познал, а стал асом в этом непростом и опасном деле — быть кадровиком в Министерстве обороны.
IV
Как-то ему позвонил сослуживец. Так, мол, и так. Давай свидимся. Вспомним былое. Попутно решим одну небольшую проблемку. По-правде говоря, ему не хотелось встречаться с этим майором, служившим в какой-то заштатной воинской части под Мытищами. Но последняя фраза его заинтересовала.
«Все нормальные люди, как люди. А у меня нет ни холодильника, ни дачи, ни машины, — подумал он. — Глядишь, какое-нибудь интересное дельце и подвернется».
Интуиция его не подвела. Майор не стал тянуть резину, и после приветствий сразу перешел к делу.
— У моего шурина есть сын. Не уследили — попал в армию. Забросили на Камчатку и посадили к радиолокационной станции. Того и гляди у пацана яйца отвалятся.
— Так, что от меня требуется? Яйца, что ли, ему привинтить?
— Нет, ты не дослушал. Его надо вытащить из этой проклятой Камчатки и перевести куда-нибудь под Москву, поближе к мамке с папкой.
Опасливо оглядевшись, майор продолжил:
— Шурин мой работает директором хладокомбината, что в Свиблово. Не последний человек. Позавчера в ногах у меня валялся, просил решить этот вопрос. Я ему обещал. Помоги — будь другом.
«Что я буду от этого иметь? — промелькнула мысль, у будущего генерал-лейтенанта».
Вслух он ее не высказал, и даже попытался отогнать прочь. Однако она, изменив форму своего выражения, возвратилась назад. Тогда, он, оценивающе посмотрев на майора, произнес:
— Ты же знаешь, дружище — вопрос не простой. Нужно получить добро от главного штаба ПВО, от кадров округа, от командира части, где служит твой солдатик. Просто так добро не получишь, везде нужен магарыч.
— Вот это уже ближе к делу! — обрадовался майор, — За магарычом дело не станет.
Через месяц упомянутый солдатик прибыл к новому месту службы, а у нашего героя на кухне появился финский холодильник «Розен Лев».
Кто бы стал портить отношения с Генеральным штабом из-за какого-то пацана с его опухшими яйцами.
VI
Лиха беда — начало. Далее заказы кадрового свойства посыпались как из рога изобилия. Он, как и все нормальные люди, стал ездить на собственных «Жигулях» и строить дачу в ближайшем Подмосковье.
Вскоре получил очередное воинское звание «полковник». Стал уважаемым человеком в своем отделе. Брать взятки натурой и деньгами он почти прекратил, направив всю свою энергию на установление полезных связей в высших московских кругах, справедливо полагая, что связи всегда были и будут теми же взятками, только в уголовно не наказуемой форме.
Служба потекла по устойчивой траектории. Перспективы рисовались самыми радужными. Служить бы и служить до самой пенсии. Но, кто может предугадать минуту, когда благодаря какому-нибудь обстоятельству жизнь внезапно делает крутой поворот?
Один ответственный работник уважаемого ведомства, которому он оказал кадровую услугу, взял его под опеку и, при очередной встрече с заместителем начальника генерального штаба, попросил поспособствовать продвижению по службе своему визави. Тот позвонил начальнику управления кадров и ненавязчиво попросил решить этот вопрос.
Начальник, которому было уже за пятьдесят, насторожился:
«Уж не на мое ли место метят поганца».
Немного поразмыслив, он вызвал «поганца» к себе в кабинет и категорически порекомендовал ему поступить в академию Генерального штаба.
«Баба с возу — кобыле легче».
— Учись, набирайся знаний, — напутствовал он своего бывшего подчиненного, подписывая обходной лист, — глядишь, когда-нибудь и займешь мое кресло. У нас молодым всегда дорога. Заходи. Не стесняйся. Рад буду видеть.
V
Учеба в академии принесла ему многое. Речь не идет о тех фундаментальных знаниях, что дает это уважаемое учебное заведение. Они так же легко вылетели из его головы, как и влетели. Зато он стал своим в среде подковёрных дел мастеров, формирующих кадровую структуру нашей армии по принципу: «не подмажешь — не поедешь».
О прошлом доходном местечке он понемногу стал забывать, полагая, что обратно дороги нет: его хитромудрый начальник своего кресла просто так не отдаст.
Казалось бы, манящие огни генштаба погасли для него совсем и навсегда. Но оказалось, что в жизни нет ничего окончательного и бесповоротного.
По выпуску из академии его сначала направили служить в один из штабов, что во множестве расплодились в нашей столице. Там наградили орденом «За службу Родине в Вооруженных силах III степени» и присвоили звание генерал-майора. А через некоторое время перевели в то самое притягивающее здание, что расположено над станцией метро «Арбатская», назначив начальником одного из управлений, вместо уволенного генерала, который по недоразумению поддержал ГКЧП.
Время было такое: вначале делали, а уж потом думали, да и то, если успевали. В стране шла ожесточенная и скоротечная борьба за власть.
VI
На новом месте службы он, наконец-то, получил то, о чем мечтал: реальную, а не опосредованную власть. И, под лозунгом: «Наша главная задача —всемерно укреплять обороноспособности страны», развернулся по полной программе.
Первым делом он провел коренную реорганизацию своего управления: уволил или перевел в другие организации всех более-менее знающих офицеров, назначив на освободившиеся должности нужных ему людей. Тем самым, превратил управление в сборище некомпетентных холуев и приспешников, готовых безропотно выполнять все его поручения.
Далее он обратил свой взор на находящийся в его ведении научно-исследовательский институт. Убрал строптивое и непонятливое руководство, заменив их на своих людей. После чего обложил их оброком в виде регулярных посылок с продуктами питания, строительными материалами и c другими, нужными в хозяйстве вещами.
Затем превратил этот несчастный институт в разменную монету, куда стал назначать на научные должности своих офицеров с так называемым опытом работы в войсках. Попав в теплое местечко, они опыт свой старались не выказывать, однако, как люди науки, получали приличное денежное содержание и новые бесплатные квартиры в домах с улучшенной планировкой. Не забывали они и своего благодетеля, регулярно делая ему разнообразные подношения от породистых щенков до автомобилей-иномарок включительно.
После перестройки института он произвел аналогичные преобразования в военном училище, которое так же находилось в его функциональном подчинении. Что получилось после этого в ракурсе вопроса «Что я буду от этого иметь?», трудно даже представить.
Казалось бы, все. Вот он звездный час, предел мечтаний. Так нет же! Ему присвоили звание генерал-лейтенанта и в торжественной обстановке вручили орден «За службу Родине в Вооруженных силах II степени».
Вероятно, это вдохнуло в него свежие силы. Вскоре он обнаружил новую «золотую жилу» в виде пробелов в системе заказов вооружения. С подачи знающих людей, он быстро освоил нехитрую технологию изъятия некоторой части государственных денег, направляемых на создание, модернизацию и ремонт оружия. Подписывая необходимые бумаги, он принимал миллионы рублей в откате, обеспечивая нужные предприятия выгодными заказами, которые, по большому счету, не надо было и выполнять. Приемные комиссии формировались из своих проверенных людей.
Вот вам и картина, написанная серовато-защитными красками! Вот вам и серая мышь за плинтусом!
Нельзя о наших генералах судить по их внешнему облику.
VII
Чем все закончилось?
Генерала с почестями уволили из армии по выслуге лет. Назначили хорошую пенсию и разрешили носить военную форму, когда захочется. Сейчас он живет в своем подмосковном домике, где-то неподалеку от Рублевки. Три раза в день ест овсяную кашу на воде — остальное врачи запретили. Каждое утро делает легкую зарядку в тренажерном зале. В обеденное время плавает в крытом бассейне, затем отдыхает. А по вечерам прогуливается по аллеям своей усадьбы, любуется строгими рядами мраморного бордюрного камня и вспоминает то славное время, когда он, с достоинством ступая по коврам генштаба, участвовал в строительстве Вооруженных сил.
Упомянутый научно-исследовательский институт, в котором создавалось уникальное оружие будущего, расформировали, толи в виду отсутствия финансирования, толи из-за ненужности.
Военное училище, которое готовило высококвалифицированных специалистов, способных вести борьбу с помощью этого оружия, обкорнали и влили в какой-то военный университет — «сборную солянку». Видимо, посчитав, что воевать нам сегодня все равно нечем, да и незачем.
Управление Генерального штаба, во главе которого стоял герой нашего рассказа, возглавил новый человек. Что он сейчас творит — неизвестно.
Я ГОРЖУСЬ…
Я горжусь нашим городом — самым грязным городом России, но носящим гордое имя «Столица Черноземья».
Я горжусь его прекрасными площадями, проспектами и улицами, которые каждый год покрывают чем-то вроде асфальта, но они упорно сбрасывают с себя этот конгломерат, стремясь к первозданному виду времен Петра Первого.
Я горжусь центральной частью нашего города. Маленьким историческим пятачком, сплошь забитым госучреждениями и примкнувшими к ним конторами и конторками. Переместить бы эту братию на окраины, глядишь, наши достопримечательности вздохнули полной грудью, а автомобильные пробки рассосались.
Я горжусь Воронежским «морем», потому что в его водных просторах вольготно живут и процветают различные диковинные существа, в том числе реликтовые сине-зеленые водоросли, появление которых около трех миллиардов лет тому назад символизировало начальную точку развития биологической эволюции на Земле. Где еще можно полюбоваться этим чудом природы, притом бесплатно?
Я горжусь шикарными воронежскими лужами, покрытыми радужной бензиновой пленкой и расположенными не где-нибудь на окраинах, а в ста метрах от мэрии. Это вселяет надежду — быть в нашем городе памятнику Николаю Васильевичу Гоголю!
Я горжусь нашим центральным рынком, наглядно демонстрирующим всю ничтожность Эмиля Золя с его чревом Парижа.
Я горжусь местными учеными, которых на душу населения приходится больше чем в любом другом городе России, доказавшими совместными усилиями очень важную теорему: чем больше умных людей в системе, тем глупее система.
Я горжусь воронежской интеллигенцией, представители которой искренне любят свой город, но при случае готовы покинуть его навсегда.
Я горжусь нашими женщинами — самыми красивыми женщинами в мире, но не понимаю, зачем они рискуют своими стройными ножками, дефилируя на высоких каблуках по городским тротуарам, покрытым симпатичной, но выщербленной плиткой. По ней и в лаптях-то ходить опасно.
Я горжусь воронежскими пенсионерами, которые бережно хранят замечательную традицию периода развитого социализма: не только сам научись жить на нищенскую пенсию, но и оказывай финансовую помощь своим детям и внукам, вплоть до их пенсионного возраста.
Я горжусь нашей муниципальной милицией. Случись выпить интеллигентному человеку и пройтись по улице — они тут же позаботятся о его безопасности — поместят в «обезьянник». Пусть отдохнет и окажет финансовое содействие стражам порядка. А бомжей они не любят. И правильно. Что от них можно поиметь? Разве что блох.
Я горжусь местными работниками ГБДД — людьми знающими, рисковыми и умелыми. Ведь знают же, что взятки брить нехорошо, но рискуют — берут, а все технические новинки немедленно осваивают и мгновенно приспосабливают для решения вышеупомянутого вопроса. Дай им колайзер, и они легко найдут способ, как его использовать для улучшения собственного благосостояния.
Я горжусь воронежским механическим заводом, который, испытывая известные трудности при реализации газовых плит и отопительных радиаторов для дома, производит замечательные детали для космических кораблей.
Я горжусь воронежским институтом связи, специалистам которого после упорных изысканий удалось доказать: мобильные телефоны лучше покупать в Японии или, на худой конец, в Корее. И это замечательное открытие не запылилось на полках, как это обычно бывает, а обрело реальное воплощение в жизни. Горожане получили «Кодотел» — отстойное творение раннего периода освоения мобильной телефонии.
Я горжусь нашим директорским корпусом, который, служа с усердием при социализме, не ударил в грязь лицом и при переходе к капитализму. Разрушив дотла свои производства, умудрился пересадить себя и ближайших сподвижников с «Жигулей» на иномарки и окружить город прекрасными особняками, под стать московским.
Я горжусь местными коммунальными службами, не только научившимися рационально использовать водные ресурсы, но и приучившими горожан пользоваться водой по расписанию. Действительно, зачем людям вода после одиннадцати часов вечера? Разве что для безобразий.
Я горжусь нашими энергетиками, которые периодическими отключениями электричества не только научили нас жить в условиях близких к военным, но и не дали пропасть американской фирме «AРС», производящей источники бесперебойного питания. На очереди следующая программа — вообще отсоединить электроэнергию. Поможем китайским производителям керосиновых ламп.
Я горжусь воронежскими чиновниками от архитектуры, впервые в мире олицетворившими на практике новейшую концепцию градостроительства — динамический хаос с асимметрией и кривизной. Осмелюсь предположить — быть в Воронеже новым лауреатам Нобелевской премии!
Я горжусь нашими экологами, которые своими активными и целеустремленными действиями по контролю за неукоснительным соблюдением экологических норм добились того, что сегодня охранять надо не природу, а нас от природы.
Я горжусь городскими чиновниками от педагогики, воплотившими в жизнь принцип квантовой дополнительности Нильса Бора: они (чиновники) как бы есть, и их как бы нет. Более того, им удалось пойти дальше: даже если их как бы нет, они все равно получают заработную плату, не унижающую человеческое достоинство. Был бы жив сейчас старик — подивился столь неожиданному применению его идей. Да что там Бор, наши педагогические начальники умудрились переплюнуть самого Илью Пригожина с его бифуркациями — так разделили заработную плату учителям, что теперь никто из них точно не знает, сколько и за что будет получать. Неопределенность — великая сила в руках думающих руководителей!
Я горжусь местными чиновниками от сельского хозяйства, обнаружившими удивительное явление: выращивать на черноземе чего-либо кроме сорняка — дело хлопотное, бесперспективное и экономически не рентабельное.
Я горжусь теми неуловимыми людьми, что отвечают за проблему автомобильных пробок на городских улицах, воплотившими на деле фундаментальное положение теории самоорганизации: если в процесс дорожного движения не вмешиваться, то проблема автомобильных пробок рассосется сама собой.
Я горжусь нашими чиновниками в целом, людьми стойкими и убежденными в правоте своего дела: если на них вылить ведро помоев, то они все равно скажут: «Божья роса!». А если, по совету поэта, сделать их них гвозди, то мы получим самые крепкие гвозди на свете. Эти закаленные люди произвели переворот в экономической науке, опровергнув балансные уравнения В. Леонтьева: сколько ни давай им денег, все равно ничего замечательного не получается кроме суеты и томления духа.
Я горжусь неистребимым племенем городских партийных и околопартийных активистов, которые все время говорят правду, но при этом непременно врут. Они не забыли бессмертные слова Бухарина: «У нас две партии — одна, которая у власти, другая — в тюрьме». Все, от мала до велика, спотыкаясь и расталкивая друг друга локтями, кинулись записываться в члены властвующей и околовластвующей партии, даже не ознакомившись как следует с их уставами. И ведь не боятся, затейники — случись чистка, как это произошло в 1936 году, куда тогда бежать?
Я горжусь городским центром изучения общественного мнения, симпатичные сотрудницы которого в любую погоду, в любое время года и по любому поводу задают прохожим волнующие вопросы одного и того же толка: Как вы думаете, уважаемый, — мост надо строить вдоль реки или поперек? И, представьте себе, прохожие с энтузиазмом отвечают на этот вопрос, да еще и обосновывают свое мнение. А потом красавицы вместе со своими начальниками обрабатывают результаты опроса на компьютерах, подбивают статистику: столько-то процентов высказались за «вдоль», столько-то — «поперек», а некоторые еще не определились.
Я горжусь руководителями местного телевещания, отстоявшими в упорной борьбе с демократами, стержневые принципы информационного оболванивания населения, заложенные еще Лениным и Сталиным.
Я горжусь депутатами нашей городской думы, людьми беспокойными и бурлящими, но не понимаю, зачем они суетятся и чего-то делят, когда все, что можно уже поделено и пристроено. Видимо кое-что еще осталось, и если этим «кое-чем» правильно распорядиться, то хватит и правнукам.
Я горжусь тем, что наши городские власти форсируют дружбу с зарубежными странами. Безусловно — дело нужное, особенно для них самих. Но! С турками дружбы не получится — уж очень они деньги и блондинок любят. С китайцами дружить опасно — слишком их много, того гляди ассимилируют: будем все раскосыми, маленькими и в очках. Набиваться в друзья к американцам и немцам не следует — у них есть все, а у нас нет ничего: будем выглядеть бедными родственниками. А вот с Венесуэлой мы на равных, да и президент у них молодец: «Построим социализм XXI века!» Судя по итогам последних выборов, об этом мечтают около 25% воронежцев. Отменяем авиарейсы в Турцию — будем летать в Венесуэлу! Там тепло и море не хуже Средиземного. Представляете: Воронеж — Каракас, города побратимы! Мэр Воронежа и Хуго Чавис — друзья и соратники!
Но больше всего, я горжусь нашими обывателями, в том числе и самим собой, все вместе подтвердившими на примере отдельно взятого города вещие слова, кого-то из древних: каждый народ заслуживает тех руководителей, которых он достоин.
(Опубликовано в февральском номере газеты «Совершенно секретно» за 2008 год, специальный выпуск, посвященный выборам мэра города Воронежа).