Старшина роты Кравцов был необычным прапорщиком, да и человеком он тоже был необычным.
Во-первых, он был совершенным бессребренником. Из Афгана он вернулся с медалью «За Отвагу!» и тяжелым ранением в руку. Оставшись на сверхсрочную, он мог бы добиться для себя более благоприятных условий службы, но в отличие от многих других прапорщиков и сверхсрочников, оставшихся в армии в основном по чисто меркантильным соображениям, теплых и хлебных мест не искал , продолжая службу старшиной учебной роты. Домой из части он никогда ничего не таскал и в то же время в казарме мог появиться в любое время дня и ночи.
Прапорщик терпеть не мог неопрятности и сурово наказывал нерадивых солдат .
Точно так же он не выносил малодушия. Если кто-то во время кросса на шесть километров вдруг останавливался или начинал жаловаться что стер ноги , старшина лишь презрительно бросал: «Научись наматывать портянки!» А если кто из солдат хватался за бок, старшина подгонял его пинками, успевая при этом сделать назидание: «У меня тоже печенка с селезенкой через жопу вываливаются! Это не причина для того, чтобы сойти с дистанции! Ты же солдат Советской Армии!»
Перечить прапорщику было небезопасно- он был хорошим боксером и очень горяч. Никому не хотелось попасть под его хоть и раненную , но по-прежнему тяжелую руку . Старослужащие могли послать на три буквы сержанта, объявлявшего подъем. Но едва заслышав шаги прапорщика, которые хорошо запомнил каждый солдат и молодой и старослужащий, все моментально слетали с двухярусных кроватей. Опоздавших или замешкавшихся старшина опрокидывал на пол вместе с кроватью и незадачливые солдаты выбирались из под ее обломков как потерпевшие аварию автомобилисты. Впрочем, бил он кого-то редко. Как-то раз находясь в наряде по кухне, прапорщик увидел как несколько солдат заставляли своего товарища съесть полный бачок с картошкой на десять человек. Рядом стояли еще бачки с картошкой тоже по-видимому предназначенные для бедолаги.
-Ешь,- командовали солдаты, -А не то мы тебя сами накормим!
Бедняга давился картошкой, глаза его выражали полное отчаяние.
-В чем дело?- спросил прапорщик.
-Да вот не наедается!- со злостью сказал один из солдат,- Вот мы и решили его накормить! –Жри!- прикрикнул он на худенького , бритого наголо салагу, в глазах которого вдруг вспыхнула надежда. –Он по бачкам постоянно лазит, хлеб собирает, сахар и все время жрет!- продолжал самый бойкий из солдат с ненавистью глядя на несчастного.
-Ты дома у родителей также крысятничаешь?!- схватив за шиворот салагу, гневно спросил прапорщик.
-У меня нет родителей,- как-то обыденно ответил солдат.
Прапорщик не стал задавать дальнейших вопросов и отпустив парня, сказал: -Если ты голоден или тебе не хватает, скажи мне. На то я и старшина роты!
Потом он посмотрел на солдат , насильно кормивших бедолагу и те разошлись.
-Все понял?- спросил прапорщик.
Солдат в ответ кивнул.
-Не слышу!- загремел прапорщик, -Отвечай как положено!
-Так точно!- Приободрившись отрапортовал солдат.
Вообще-то его не только побаивались, но и уважали, особенно после одного случая.
Почти одновременно с появлением в части прапорщика, почти полностью поменялось и командование полка. Новый командир полка и начальник штаба, как и прапорщик, были «афганцами». Укоренившиеся в части, благодаря старослужащим и при попустительстве офицеров порядки, их раздражали.
Буквально с первых же дней своего пребывания в должности, новый командир стал безжалостно ломать старые традиции. Отныне «деды» должны были ходить в столовую в строю, а не как раньше отправлять за завтраком обедом и ужином молодых. Но главное революционное преобразование нового командования, которое не на шутку разозлило дедов и особенно, находившихся на привилегированных солдатских должностях каптерщиков, хлеборезов, писарей и прочих представителей солдатской аристократии, которую сами же солдаты называют «сосунами», была отмена прежних привелегий и ликвидация выгод, которые сулили все эти должности.
Отныне каптерщики , хлеборезы и повара должны были наравне со всеми ходить и в наряды по кухне и в караул.
Главным проводником новой политики командования был прапорщик Кравцов.
«Деды» недолюбливали его за то, что прапорщик ни за кем не признавал никаких привилегий. У него и на кухне и в карауле все несли службу на равных, независимо от того, сколько прослужили и чем заведуют на кухне или в казарме.
Когда кто-нибудь из «дедов» пытался напирать на свою «выслугу» или заслуги перед столовой, прапорщик моментально ставил его на место:
-Ты хоть раз на учениях был?! Ты хоть раз к БТРу подходил?!
Как правило, «дед» тут же замолкал.
Но был один случай, когда прапорщика, успевшего до того прослужить в части всего три месяца, зауважали все.
Заведовавший в столовой выдачей хлеба, мяса, масла и прочих дефицитных солдатских продуктов хлеборез, из потомков Тамерлана, решил поставить на место зарвавшегося прапорщика.
Записанный в караул, хлеборез явился в конторку к прапорщику буквально за час до заступления на дежурство- в парадной форме и с автоматом на перевес.
Прапорщик окинул его взглядом, а хлеборез наставив на него ствол выдвинул ультиматум:-Я в караул не пойду! Пиши увольнительную, а не то я тебя сейчас тут кончу!
Выражение лица шантажиста выражало готовность осуществить свою угрозу.
Но прапорщик не дрогнул.
-Стреляй!- просто сказал он солдату, даже не моргнув глазом.-С предохранителя автомат снять не забыл?
Шантажист с полминуты стоял с наставленным на прапорщика автоматом и все это время прапорщик сидя напротив него смотрел хлеборезу прямо в глаза, не отводя взгляда.
Вдруг хлеборез бросил автомат на пол и выскочил из конторки старшины.
В караул хлеборез не заступил и в части этот солдат долго потом не появлялся.
Злые языки говорили, что теперь он убирает туалеты на гауптвахте и что будто наш старшина, когда заступал на дежурство по «губе», лично инспектировал его работу.
Несколько раз мы сдавали кровь в госпитале и наш старшина сдавал кровь наравне с нами.
-Ничего страшного,- с улыбкой подбадривал он тех, кто робел,- В Афгане это обычная процедура!
Были у него и недостатки, как у всякого человека. Пил он редко, но когда срывался, то не мог остановиться по нескольку дней. Причем пил он в основном ночью и в это время его уже ничто не могло удержать- ни служебный долг, ни наказания, ни увещевания.
В такие часы он пытался сохранить достоинство и брался за службу особенно рьяно.
Подняв нашу роту по тревоге , он начинал гонять нас по плацу или вдруг заставлял выносить все имущество и вооружения из казармы, как во время пожара.
-Как вы воевать собираетесь ?!- орал он, с тоской глядя на наши неуклюжие потуги...
А однажды, подняв нас по тревоге среди ночи, он построил нашу роту на плацу и долго ходил вдоль строя, о чем-то напряженно размышляя.
-Все вы тут студенты в основном,- обратился он к нам, дыша перегаром, -Вот объясните мне, почему человек на добро отвечает злом?- Со скрытой обидой в голосе спросил старшина.
Никто не знал, что ему ответить.
-Какая же все-таки сволочь, человек!- Вдруг воскликнул он и тоскливо посмотрел на Луну. Луна была красивая и равнодушная.
-Отбой! - Скамандовал прапорщик, поделившись с нами своими горькими размышлениями.
Мы разошлись, спеша поскорее воспользоваться драгоценными часами оставшегося нам сна .
До самого подъема нас уже никто после этого не будил. А старшина наш больше к этой теме не возвращался и вопрос его так и остался без ответа.