Василию Опохмелову, русскому мужику семидесяти лет, пьющему, вдовцу крупно повезло в жизни. На старости лет он попал в хорошие руки. Его познакомили с одинокой деревенской женщиной Зинаидой. И всё бы сладилось, но у новоиспечённого супруга обнаружился существенный недостаток. Непреодолимая тяга к спиртному.
Как говорят в народе: пил он по-чёрному. А выпив, жаждал внимания. В Опохмелове погиб великий артист. Допившись до чёртиков, он ходил по деревне и кричал:« Живёт, живёт Россия! Врут, что Россия умерла! Жива! Жива Россия!»
Алкоголь вышибал пробки из его убелённой сединами головы. Он становился неуправляемым. После первой стопки веселел, после второй пел революционные песни, а уж после третьей и последующих шёл на улицу искать приключений. Дома его пьяной широкой душе было тесно. Его маршрут был всегда один и тот же. К магазину. «Купить и добавить» – было лозунгом Опохмелова. Денег у него никогда не было, Зинаида забирала его пенсию на почте сама, справедливо не доверяя это ответственное дело супругу. И была совершенно права, эта превентивная мера срабатывала, на питание деньги в доме были всегда. Что же касалось - выпить, то «квасок», как любовно называли в деревне борматуху, Василий, каким-то, лишь ему известным образом, раздобывал сам. По трезвости, мужик - работящий и, как таких называют, с руками. Так что в деревне он был всегда востребован. Тем более что население в основном составляли одинокие старушки. Услуги Василия были качественны и недороги, и в основном вознаграждались бутылкой водки или вина, что устраивало и работодателей и, собственно, рабочую силу. Как говорится, к всеобщей радости. «Мастер на все руки» в деревне был нарасхват. Мужиков, днём с огнём, там было не найти ещё со времён войны, а уж «нонча» и вообще, считай, никого. Конкуренция отсутствовала. Вся молодёжь после школы уезжала в город, а кто остался, заламывал недоступные для местных пенсионерок цены.
Обычно, когда у Василия «душа горела», он устремлялся в магазин, даже, если у него не было денег, поскольку считал, что ему, как честному пролетарию, должны верить и давать в долг. В деревне все друг друга знали. И хотя Зинаида не раз предупреждала: «моему не давать», не каждая продавщица умела отказать старому человеку. Опохмелов с редким упорством упрашивал, канючил и завывал:
"Дайте, дайте залить пожар, бушующий в груди! Дайте!"
Чтобы отвязаться от беспокойного покупателя продавщицы давали бутылку в долг, по опыту зная, что когда он проспится, деньги обязательно завезёт. Его абсолютно разбитую «шестёрку» в деревне называли – «литровозкой», что недвусмысленно намекало на истинное предназначение машины. Получив в магазине заветную бутылочку, Опохмелов начинал искать компанию, то есть людей, которые, в отличие от жены, его понимают.
Такие «понимающие» быстро находились, и Василий доходил до «кондиции». Это состояние выражалась в том, что Опохмелов начинал приставать ко всем вокруг.
"Ребята, набейте мне морду!"- со всхлипом просил он проходящих мимо подростков.
Чаще всего те, смеясь, уходили. Но бывали случаи, когда пьяница так доставал молодёжь, что его призыв « набить морду» находил положительный ответ.
Апофеозом пьянки часто становилась такая сцена: Опохмелов ложился поперёк проезжей деревенской дороги, так чтобы его можно было видеть издалека. Он не хотел смерти, он желал внимания. Водители замечали на своём пути человека, останавливались. И тут начинался «театр одного актёра». На традиционный в этом случае вопрос: « вы живы?», дотоле бездыханное тело начинало потихоньку вздыхать и подвывать.
- Умираю, умираю! Помоги сынок!
- А вы откуда? – обычно спрашивали водители.
Опохмелов со вздохами объяснял, где живёт. Его довозили до дома и возвращали в руки супруги.
Подобные сцены повторялись с завидным постоянством, в деревне найти собутыльников легко, подойдёшь с бутылкой к соседу, предложишь выпить. Кто же откажется на свежем воздухе рюмочку пропустить? Зинаида пробовала все известные способы «кнута и пряника». Она, то ласково увещевала и уговаривала не пить «её проклятую», то гнала супруга вон, когда напившись до чёртиков, он очень бурно самовыражался. Подобное непонимание метущейся русской натуры вызывали у Опохмелова бурный протест, и он кричал на всю деревню:
- Зина – дура! Дура! Такого мужика гонит! Дура!
Собаки Опохмелова, долго и предано сопровождавшие хозяина в его походах за спиртным, а затем и в его пьяных приключениях, сначала метались, не понимая действий хозяина и следуя за ним по пятам, но затем, поняв, что во «вражьем стане», как называл Василий дом супруги, их кормят лучше, а главное, каждый день, перестали бегать от дома к дому и пережидали запои хозяина под лавкой, в доме Зинаиды.
И все-таки женщина жалела пропоицу. Ведь, если не пьёт – « золотой мужик и с руками».
После долгих раздумий, по совету деревенского фельдшера, она уговорила Василия поехать в город к специалистам, занимающимся лечением алкоголиков.
- А то разведусь!- пугала она супруга, который после очередного запоя был необычайно тих и покладист.
- Не надо! Я без тебя жить не могу, на всё согласен!
На том и порешили. И после недолгих сборов поехали в город. Остановились у родственников. Но ожидания Зинаиды не оправдались. От потенциально опасной среды Опохмелова оторвать удалось, собутыльников рядом не было. Но мощный русский мужик мог пить и один.
Традиционные методы лечения у опытных специалистов на Опохмелова не подействовали. Его не смогли ни запугать страшными последствиями приёма спиртного, ни закодировать, ни загипнотизировать. Организм Василия, закалённый в многолетних пьянках, не сдавался. Он продолжал пить и на запреты врачей не обращал никакого внимания. Зинаида совершенно отчаялась, но однажды, случайно разговорившись со старушкой у подъезда дома, узнала, что нужный врач есть и, вот удача, живёт он неподалёку. Специалистом этим, по словам словоохотливой пенсионерки, был профессор филологии Фридрих Генрихович Заморышев. Врачеватель был необычен тем, что подходил к вопросу излечения от алкоголизма нетрадиционно: убеждением и комплексным, так сказать, воздействием на больную психику пациента. Его метод был оригинален и давал, по отзывам родственников бывших алкоголиков, стойкий исцеляющий эффект.
Выслушав историю деградации Василия Опохмелова, профессор заявил:
"Вылечить берусь, но мои предписания нужно выполнять неукоснительно". Супруги согласно мотнули головой. По замыслу практикующего врача-филолога, именно искусство должно было повлиять на пьющего пациента. Фридрих Генрихович ознакомил Опохмелова со списком обязательных мероприятий. В него вошли посещение Эрмитажа и Русского музея, знакомство с оперой «Травиата», поэзией Пушкина, просмотр лучших отечественных и зарубежных фильмов. Именно тяга к прекрасному, по замыслу Заморышева, должна была пересилить увлечение спиртным.
-Когда вы увидите, как разнообразен и богат мир, вы бросите пить, поверьте мне, Василий Иванович!- восторженно произнёс Фридрих Генрихович.
Опохмелов с недоверием посмотрел на филолога.
-Да, да! Встретимся через две недели у меня и подведём итоги моей терапии. Удачи вам! Дерзайте! Музеи, театры, художественная литература должны изменить вас.… По выставкам походите, оперу послушайте! Книгу почитайте, в конце концов! И он протянул пациенту роман. Вот.
Василий взял книгу, полистал её и с тяжёлым вздохом положил обратно. Что делать с книгами Опохмелов не знал. В принципе высказывание: «смотрит в книгу – видит фигу» было будто срисовано с него.
Но делать было нечего. Нужно было исполнять предписания профессора. Именно неукоснительное и методичное следование плану Фридриха Генриховича гарантировало положительный результат лечения и полное освобождение от дурной привычки. Список мероприятий был получен и изучен.
После недолгих препирательств и раздумий - с чего начать, супруги направились в Эрмитаж. Дорогу до музея Василий прошёл достаточно резво, но, завидев очередь перед входом, затормозил и удивлённо воскликнул:
-У! Такую очередь стоять? Ни за что! И было бы зачем! Я понимаю за пивом или за колбасой. А сюда зачем?
- Здесь пища духовная! – возмутилась его словам стоявшая рядом женщина.
- То-то и видно, что за пища!- огрызнулся Опохмелов, ехидно посмотрев на худую долговязую дамочку. - Ха!
Зинаида одёрнула супруга, стой, мол, и молчи. Василий затих и обреченно вздохнул. Когда билеты были взяты, пальто сданы, деревенская женщина растерялась. В какой зал идти она не знала и, увидев сидящую на стуле служительницу музея, как ей показалось старушку с добрым лицом, спросила совета.
- А вон туда,- указала та.
Одним из первых объектов посещения оказался зал Рубенса.
Обнажённая натура на картинах известного фламандского художника вызвала удивление Василия.
- Ну ни фига! – присвистнул он, - вот что оказывается в музеях показывают.- Ух, ты!
- Да тихо ты,- одернула мужа Зинаида, стыдливо озираясь по сторонам.
- Пойдем дальше.
И они быстро прошли по залам, избегая изображения обнажённых тел. К великому ужасу скромной женщины подобных картин было действительно хоть отбавляй.
- Идём, идём.
Ну, вот, наконец, и натюрморты. И она облегчённо вздохнула:
- Продукты! Франс… Снейдерс,- не без труда прочла Зинаида надпись под картиной.- «Рыбная лавка». А вот ещё «Овощная лавка» и «Лавка дичи».
- Закусь, ах какая закусь!- прошептал Опохмелов, увидев полотна художника, и сглотнул слюну. - Какая закусь!
Но более всего по душе русскому мужику пришлось творчество малых голландцев. Название картины – «пивная», а особенно довольные лица посетителей трактира, вызвали в Василии порыв солидарности.
- О! Гуляют люди! - восторженно шептал он. - Гуляют! А ты говорила, что я не понимаю искусство. Ёще как понимаю! Люблю малых голландцев! - мечтательно заметил Опохмелов и облизал губы. – Талантливые художники, право слово!
Через две недели Василий предстал перед профессором с отчётом о проделанном.
- Ну, рассказывайте, что вы видели, что открыли для себя нового, что вас поразило…
Мужчины уютно устроились за письменным столом Фридриха Генриховича, и тот приготовился слушать.
Опохмелов стал рассказывать. Он начал с того, что пожаловался на обман.
- Так я хотел картины Петрова-Водкина посмотреть, так хотел! Я думал там чего дельное для нас, мужиков! Водкин всё-таки… А там бабы голые и кони красные… А ещё фамилия у него такая… наша, родная русская фамилия. А он! Обманул мои, так сказать, ожидания!
- Ну-ну, голубчик, уж больно вы узко на жизнь смотрите! Что вы ещё видели? Ведь не хлебом единым жив человек.
– Не только хлебом,- поддержал его мысль Опохмелов,- не только. Вот …гуляли же люди! Любо дорого посмотреть!- и он выложил на стол репродукции полюбившихся ему картин малых голландцев. - Во как гуляли!
Перевоспитывать Опохмелова с помощью произведений искусства оказалось делом неблагодарным. Часа через два профессор выдохся. Мировая культура то тут, то там предоставляла примеры пиршеств, застолий и чревоугодий. Обойти этот факт было невозможно. Фридрих Генрихович устал. – Всё, иссяк родник! – произнёс он со вздохом.
- Не иссяк!- весело подмигнув интеллигенту, ответил Опохмелов.- Не иссяк! и достал из-за пазухи увесистую бутылку водки. – Наполним бокалы! Содвинем их разом!- продекламировал он и весело подмигнул профессору.
– Наливай!- сдался филолог.- За смычку города и деревни! Умственного и физического труда!
Через два часа интеллектуальные уровни простого деревенского мужика и профессора филологии абсолютно сравнялись. Фридрих Генрихович понял, что жил неинтересно и жизнь прошла мимо.
Когда поздним вечером Зинаида робко позвонила в дверь профессорской квартиры, чтобы забрать просветлённого и переубеждённого Василия домой, на неё из прихожей глянули два молодца, фактически « одинаковые с лица». Её супруг был пьян и весел и, можно сказать, под мышкой, под углом сорок пять градусов держал профессора Заморышева. Тот блаженно улыбался и, глядя на Опохмелова влюблёнными глазами, произнёс: " Ты право, пьяное чудовище! Я знаю - истина в вине!" Затем чмокнул Василия в нос и отключился.