Жил был народный артист

               
                Великому актеру Борису Андрееву посвящается.


                *   *   *

  Жил да был в одной большой-пребольшой стране артист. И были у него внешность, талант и харизма. Играл и пел красиво, и всем поэтому очень нравился. Возвращался народ уставший из полей и цехов к ночи домой, спать охота, а всё ждал, когда любимый артист появится на экране радиоприёмника. И радостно было от этого людям. И засыпали они с счастливой мыслью, что всё у них будет хорошо. Потому, что верили  артисту.
  А жизнь в той стране была нелёгкой. Трудиться всем приходилось много. Оттого государи в стране были суровые. Но справедливые. Артист своим талантом помогал людям чувствовать себя спокойнее и увереннее, а царские слуги его поддерживали, как могли. И не только по голове гладили, но и платили понемногу. Поселили в хорошем доме, и стали приглашать на творческие застолья и пиры.
  Долго ли, коротко, но всё же стал тот артист называться народным. И заслуженно, надо сказать, называться. Потому, что говорил и пел о народе, о его непростой трудовой жизни. Да и народ в той стране был не глуп. Он был сообразителен и стоек. Быстро распознавал искренность и поэтику, и был верен в своей любви к артисту.
  И вот однажды, в  благодарность за труд, со свойственной ему безоглядностью, он наделил артиста великим правом говорить и петь от его, народа, имени! Потому, как правом этим  награждал редко и немногих: самых любимых, а значит - самых, в его глазах, честных и отважных.
  Но артисту не хотелось больше быть трактористом и лётчиком, петь о берёзах и молоке. Он хотел быть королём лиром. Или, на худой конец - дамой с камелиями. Друзья артиста - коллеги и тоже артисты - давно уже всеми цезарями побывавшие, часто подшучивали над ним, и очень друг дружку за это уважали. Это вызывало у артиста зависть, бессонницу и привычку пить вино по утрам.
  И из-за всего этого величайшего из прав, данных народом человеку, он так и не осознал. Не заметил. 
  В тяжких, неодолимых противоречиях потекли годы артиста. Стал он нервным, серым и обрюзгшим. И как-то постепенно, незаметно глазу перестали получаться у него танкисты, плотники и учителя. И песни его уже не были, как раньше, громкими и заводными. Вялыми стали. И нудными. 
  Цари в стране были строги, но милосердны. Платить изредка продолжали, хоть и не гладили уже по голове. В душе артиста народилась и окрепла досада. Обида сначала на судьбу. Потом на государей. А потом и на народ.
  В конце концов артист состарился и умер. С картонной рапирой гамлета в руке. Так и не взяв стальной меч, протянутый ему когда-то.   
  Смышлёный и добрый народ той большой-пребольшой страны всё понял и простил. Понял всю тонкость душевную и ранимость. По достоинству оценил все уроки танцев, горечь всех убитых чаек и замученных детей арбата. И пришёл проститься с артистом на самом лучшем кладбище. С почестями. 
  А меч приберёг до лучших времён. Хранит его бережно и в чистоте. Чтобы дать его снова в сильные и мужественные руки.

                *  *  *