По воспоминаниям счастливого человека писано.
Грузная дождевая туча, протирая своим влажным брюхом небо, уползла наконец за горизонт и чистый свет синевы хлынул на умытый мир. Даль развернулась своей бездонностью и Прокл, придя с работы, быстро поужинал и уселся на террасе, чтобы надышаться озоном после дождя и напоить глаза небесным cветом. Так он просидел довольно долго, задумавшись и грустя о чём то неясном, и не заметил как опустились сумерки. С реки потянуло холодом и Прокл пошёл в дом, намереваясь ещё попить чаю перед сном, что было его давней привычкой.
Жил он один в деревенском доме, построенном дедом сразу после войны, на высоком обрывистом берегу маленькой речушки, впадающей в Обь, откуда открывался прекрасный вид на необъятные просторы заливных лугов и лесных массивов.
Полгода назад он демобилизовался из армии и приехал к деду в Сибирь, куда дед его давно звал, чтобы хоть «перед смертью», как он сам говорил, увидеться.
Дед был безмерно рад приезду внука, но прожили они вместе недолго, месяца через два дед неожиданно присел на пол, держась за сердце, и спасти его не удалось – он тихо ушёл в иной мир.
После похорон, Прокл остался жить в его доме, решив пробиваться по жизни самостоятельно. В институт он не прошёл по баллам, а сидеть на «шее» у матери, которая жила на Украине в маленьком саманном домике и перебивалась на зарплату кладовщицы, он не мог и поэтому устроился плотником на тарную базу, где стал сколачивать продуктовые ящики, чтобы хоть как-то зарабатывать на жизнь.
Был он совсем обычным человеком, правда по нынешним временам скорее необычным, так как верил в Бога, не курил и не употреблял алкогольных напитков. В свободное от работы время он много читал, ходил с удочкой на рыбалку и занимался основательно домашним хозяйством. Друзей у него не было, скорее всего в силу его трезвости и поэтому он проводил дни в одиночестве. Дядя Саша, живущий в соседнем доме, заходил к нему время от времени, оглядывал его хозяйство, хмыкал удивлённо, но видно было, что он оставался доволен результатами осмотра. Иногда дядя Саша садился на старую табуретку, на своей террасе, брал в руки баян и затягивал русские народные песни.
Вот и сегодня, когда Прокл заваривал чай, он услышал как дядя Саша вдруг затянул с хрипотцой про ямщика, замерзающего в степи, и песня грустно поплыла в ночную даль, над двумя домами, стоявшими на отшибе у деревни, изливая невыразимую и в то же время открытую русскую душу.
Прокл попил чаю с мёдом, благо дядя Саша подбрасывал такового, и лёг спать, под его, берущие за душу, песни.
На следующий день, сразу по приходу на работу, его пригласил к себе в конторку начальник цеха Брызгалов и сказал, что Прокл должен зайти к директору. Брызгалов ещё не успел опохмелиться и наверное поэтому был в плохом настроении. С красным шмыгающим носом он уставился подозрительно на Прокла и спросил:
„Ну что доволен, уходишь от меня?“
„Вы о чём?“,- удивился Прокл.
Брызгалов понял, что Прокл и в самом деле ничего не знает, и проворчал:
«Ладно иди, потом поговорим».
Секретарша Ксюша, сразу стрельнула глазами в маленькое зеркальце на столе, когда увидела Прокла, и автоматически поправила завлекушку у виска. Она встала из-за стола, демонстрируя Проклу новое платье и заодно свою складненькую фигурку, но Прокл равнодушно скользнул по платью глазами и сказал коротко Ксюше:
«Меня Брызгалов прислал, вроде как директор хочет меня видеть».
Ксюша, обидевшись на равнодушие Прокла, закричала в открытую дверь кабинета директора:
«Павел Григорьевич, к Вам Немцов, Вы хотели его видеть».
Директор тарной базы начал без предисловий с главного:
«Вот что Прокл, Егорыч мне недавно доложил, что ты к лошадям тянешься. Нам как раз нужен ещё один конюх. Работы по внутренним перевозкам прибавилось и мы хотим перевести тебя на конюшню. Зарабатывать ты будешь побольше, да и работа будет полегче и интересней, кроме того она подходит тебе, по характеру. Ну так как, согласен?»
Прокл согласился и стал работать на конюшне. На тарной базе содержались три лошади и к одной из них, к «Серухе» он очень привязался. Он подсовывал ей то пряник, то корочку хлеба, то принесённую из дома морковку. Она считалась очень злобной лошадью и норовила укусить всякого кто приближающихся к ней, но к Проклу она привязалась и тянулась к нему сама, тычась шершавыми тёплыми губами в его кулаки, пытаясь раскрыть их и добраться до лакомства...
Работать конюхом было действительно намного легче. Он отвозил готовые ящики от сборочного цеха и складировал их под навесом, для дальнейшей отправки на грузовиках в магазины, а на обратном пути привозил заготовочный материал для сборки новых ящиков. Таким образом он работал в одиночку, на свежем воздухе и практически ни с кем не общался, что в принципе, очень нравилось Проклу, и лишь благодаря совместной работе, сблизился со старшим конюхом Егорычем, который помогал ему познавать таинства ухода за лошадьми. Это был молчаливый, невысокий, но крепко сложенный человек с чуть раскошенными глазами и очень требовательный в работе. Третьим конюхом был долговязый украинец, его все называли «Хохлом». По вечерам Егорыч с Хохлом часто выпивали и обсуждали одни и те же жизненные проблемы. Причём говорил почти без умолку Хохол, а Егорыч только подкрякивал или внедрялся выразительным матом, в бесконечную тоску Хохла по Украине. Так они допивали свою бутылку водки и отправлялись на нетвёрдых ногах восвояси. Прокл подсыпал корм лошадям, прощался с Серухой, закрывал конюшню и уходил с работы.
Однажды, по дороге домой он нагнал стройную девушку и пошёл сзади не решаясь, или вернее сказать не желая её обогнать. Шла она не спеша, словно погрузившись в раздумья, ничего не замечая вокруг, однако через несколько минут девушка всё же почувствовала, что кто-то идёт сзади, остановилась и обернулась. Выглядела она по возрасту примерно его ровесницей, может чуть старше. Они заговорили и дальше пошли рядом. Оказывается им было по пути, так как девушка проживала в той же деревеньке, где и Прокл, в которой она снимала часть дома у одинокой старушке. Приехала она совсем недавно по распределению, к началу учебного года и работала учительницей в школе, находящейся неподалёку от тарной базы.
Их путь пролегал между обрывистым берегом оврага с одной стороны и полями, засеянными пшеницей, с другой. Лёгкий ветерок шелестел жёлтыми колосьями и приносил сухую пряность с полей. Пчёлы, усердно жужжа, тыкались носами в полевые цветы на обочине и спешили, пока не стемнело, нагрузиться мёдом, и бабочки, вспархивали при их приближение и мельтешили перед глазами. Солнце уже разожгло свой вечерний костёр, который расплывался прямо перед ними розовым заревом и высоко в небе на темнеющей голубизне, уже начинали проблёскивать голубые звёздочки. Шли они медленно, очарованные закатом и тишиной, по просёлочной дороге, которая местами переходила в тропинку. В одном из таких узких мест, она споткнулась и чуть не упала и Прокл предложил ей держаться за него. Она взяла его под руку и его локоть прижался к её груди. Неожиданное ощущение женского тела разбудило желание. Это может показаться странным, но до сих пор ещё Прокл не ощущал ничего подобного, если не считать одного странного случая в ранней юности.
Было ему тогда около 14 лет. Он дружил с одним соседским мальчиком, однокласником Костей, у которого была сестра Лиза на год старше их. Они часто проводили время втроём, собираясь после школы у них в доме, рисуя, занимаясь лепкой или устраивали свалку, бросаясь подушками. Однажды им в руки попался учебник гинекологии, в котором они впервые увидели рисунки с подробностями... и с интересом стали их рассматривать. Лиза присутствовала при изучении картинок и относилась к этому совершенно просто, ничуть не стесняясь. Трудно объяснить, что руководило ими в том возрасте, любопытство или первые росточки влечения, а может быть и то и другое, но когда, после просмотра книги, Костя странным образом убежал куда-то, не смотря на уговоры, и Лиза с Проклом остались одни, то между ними произошло нечто совершенно удивительно, которое осталось в памяти на всю жизнь.
После ухода Кости, Прокл уселся на стул, на кухне и уставился в окно, боясь поднять глаза на Лизу. Щёки у него пылали. По большому счёту ему надо было собраться и уйти, но одновременно ему очень хотелось остаться и чувствовал он себя, прямо скажем не в своей тарелке. Лиза же была удивительно спокойной. Она подошла к нему и прикоснулась кончиками пальцев к пылающей щеке и улыбнулась. Потом вдруг чмокнула его в горящую щеку и Прокл, уже не в силах сопротивляться влечению, неуклюже прильнул к Лизе. Она просто взяла Прокла за руку и повела в детскую. Там они легли на кровать и Лиза позволила Проклу снять трусики и перед ним открылась обнажённая прелесть девочки. Прокл попросил её закрыть глаза и Лиза покорно прищурилась. Он попытался сблизиться, но у него ничего не получалось, пока Лиза, руководствуясь неким сверхинстинктом, не легла более удобно. На этот раз экскурс в неизведанное удался и Лиза не отстранилась, а наоборот с любопытством смотрела на Прокла, погружаясь в свои ощущения. Всё закончилось совершенно неожиданно. Лиза вдруг вскрикнула и Прокл отпрянул в испуге. Увидев кровь, он совершенно растерялся и бросился к умывальнику, чтобы смыть водой случившиеся. В состоянии большой тревоги, он быстро собрался и ушёл домой, оставив задумчивую Лизу одну. Вечером прибежала мама Лизы, вроде как бы для простого соседского разговора, но при этом она очень внимательно поглядывала на Прокла. Прокл отводил глаза от Лизиной мамы, чувствуя неладное. По всей видимости она была в курсе того, что произошло, но по каким-то причинам не устроила скандала. К счастью или к несчастью они вскоре уехали, но с тех пор Прокл долго сторонился девушек, находясь под комплексом пережитого, пока не узнал, будучи много старше, о строении женского организма и о девственности.
Сегодняшнее прикосновение к женской груди вызвало неожиданно, как тогда в юности, необычайно сильное влечение к спутнице. Наверное девушка почувствовала его состояние и отстранилась. Через некоторое время они подошли к дому, в котором она проживала, и стали прощаться.
«А ведь мы с Вами даже не знакомы, - сказала она и протянула ему руку,-Людмила».
Прокл назвал своё имя и Людмила улыбнулась:
«Я так и знала, что у Вас необычное имя, да и сами Вы немного странный...».
Она повернулась и пошла к дому:
«Прокл, Проня, ПрОклушка!» - услышал Прокл весёлое бормотание Людмилы. Перед дверью она обернулась и крикнула:
«До завтра ПрОклушка», - и прощально махнув рукой, исчезла в доме.
Между ними завязалась дружба. Тянуло друг к другу схожесть характеров и интересов. Людмила также, как и Прокл не любила традиционные деревенские развлечения, с пьяными застольями. Её не привлекали, а даже наоборот отталкивали танцы в деревенском клубе, в котором парни, чаще всего, пытались «полапать» девушек или прижаться к ним как можно теснее в медленном танце. Всему этому она предпочитала прогулки на природе или чтение классической литературы. Кроме того у неё было много работы в школе и она частенько работала дома по выходным, чтобы успеть с проверкой тетрадей. Последнее время на неё стала наваливаться тоска по родным и близким, оставшимся в Новосибирске и она стала всё чаще проводить время у Прокла, в общении с которым тоска приглушалась. Он был как будто из другой эпохи, очень самобытным, естественным и одновременно мудрым. Иногда его высказывания о мире или о Боге приводили в изумление и заставляли задуматься, и посмотреть на окружающий мир совсем другими глазами. Иногда они засиживалась допоздна, не сказав ни слова, но согревая друг друга своим присутствием. Потом он провожал её домой, оставаться ночевать Людмила категорически отказывалась, хотя Прокл и не видел в этом ничего предосудительного. Отношения между ними складывались так, как будто они очень близкие и родные люди, но не более того. И хотя Прокл испытывал к Людмиле сильное влечение как к женщине, проявлять инициативу даже в поцелуях, боялся. Его останавливал почему-то страх, что это может оттолкнуть Людмилу. Откуда у него было такое ощущение он объяснить не мог. Людмила также не показывала интереса к Проклу, как к мужчине, и даже в разговорах тема эротики не затрагивалась. Самое большое, что случалось между ними, были безобидные поцелуи в щёку при прощании.
Несколько месяцев пролетели незаметно, приближались зимние каникулы и новогодний праздник. Дядя Саша засобирался к сыну в Павловск, намекая Проклу, что он остаётся на праздники не один, а Прокл с ужасом думал, что Людмила наверняка уедет на каникулы, к родным, и на него навалилась нестерпимая тоска. Он почему-то был почти уверен, что если она уедет, то больше не вернётся и что он её потеряет навсегда.
Он ходил хмурый и задумчивый и никакие мысли уж его не отвлекали. Всё витало вокруг Людмилы и он с ужасом ждал, когда же она ему скажет, что уезжает. Однако время шло, а Людмила говорила о чём угодно только не об отъезде.
В последний день работы, перед каникулами Людмила сказала, что немного задержится в школе, что намечается маленькая вечеринка с коллегами. Прокл простоял часа два возле ворот школы, поджидая её, и совершенно замёрз. Было уже довольно поздно, когда он увидел наконец Людмилу. Она вышла не одна, следом за ней из дверей выскочил мужчина, спортивного вида, накидывая на ходу пальто, и, по всей видимости, намереваясь её проводить. Людмила остановилась и, судя по жестам, начала отговаривать его от этого, но мужчина упорно шёл за нею. Тогда она опять остановилась и начала убеждать его ещё более настойчиво. Громко почти криком Людмила сказала:
«Нет, не надо. Я Вас очень прошу не провожайте меня»
Прокл стоял в тени и они его не видели, но когда Людмила закричала он вышел на свет и не спеша направился к ним. Увидев его Людмила сказала:
«Прокл познакомься пожалуйста, это Сергей Владимирович, наш физрук».
Физрук осклабился:
«А и конюх тоже тут. Наслышан... наслышан»
Прокл не успел отреагировать, как Людмила схватила его за локоть и потащила прочь.
Вдогонку понесся насмешливый и злой упрёк физрука:
«Что же ты конюх? Уходишь не познакомившись? Не дело это.. Эй конюх, поговорить бы. Ну? Мужчина ты или баба?»
Прокл сделал попытку остановиться и сказать физруку что-нибудь вежливое, про мужское достоинство, например, но Людмила упрямо тащила его прочь, умоляя:
«Прокл пожалуйста, ну пожалуйста пойдём, ну зачем тебе это? Ты же видишь он пьяный»
Прокл сдался и они медленно пошли прочь, не обращая уже никакого внимания на пьяные выкрики.
Мир вокруг, между тем, превращался в зимнюю сказку. Крупные звёзды сияли контрастно на тёмно-синем небе. Полная луна висела вдали, грустно взирая на белые просторы. Тявкающая где-то собака замолкла наконец и разлилась тишина, пропитанная морозом и крохотными кристаликами льда искрящимися в лунном свете. Столбы дыма, тянулись вверх, к небу прямо перпендикулярно и где-то там у звёзд, чуть-чуть пошевеливали свои кудлатые головы. Короче говоря, над бескрайней Матушкой Сибирью сияла прекрасная зимняя ночь, каковых не встретишь, вероятно, во всём мире.
«Слушай Прокл, а когда мы пойдём за ёлочкой? - спросила тихо Людмила, -Осталось ведь всего два дня, а у нас ещё ёлочки нет».
В сознание полилась радость.
«Так ты не уедешь. Ты остаёшься?»- Прокл обернулся к ней и взял её за плечи.
«Да как же я тебя одного оставлю? -улыбнулась Людмила, - нет. Мы будем вдвоём встречать Новый Год. Мне тётя Оля курицу даёт, я подкуплю ещё кое что по мелочам, а ты купишь конфеты и мандарины. Праздничный стол мы приготовим вместе»
Людмила вдруг схватила Прокла за руки и закружила вокруг себя. Потом отпустила и толкнула в сугроб. Прокл плюхнулся на спину, в мягкий снег и Людмила, усевшись на него сверху, закидала его лицо снегом, но тут же нежно, варежкой очистила. Прокл лежал обалденный, и счастливый и видел её раскрасневшееся радостное лицо и глаза льющие нежность. Людмила вдруг наклонилась и прижалась к нему губами. Потом вскочила и побежала в зимнюю сказку, а в тишину счастливых крыльях полетел на её крик:
«Глупый мой ПрОклушка..а..а..»
Прокл рванулся за ней.
Два предпраздничных дня пролетели в в типичных для Советского общества заботах. На городских предприятиях добивался план. Магазины выметались под чистую и всё съестное перекочёвывало в домашние холодильники. Люди преображались в лучшую сторону. В их глазах зажигалось предпраздничное настроение и появлялась немного наивная надежда, что в Новом Году, всё изменится к лучшему.
Перед отъездом зашёл дядя Саша и принёс трёхлитровую банку мочённых яблок, огурцов собственного засола, кусок сала и десяток яиц. С самого дна хозяйственной сумки он достал литровую банку своего царственного мёда и поставил её аккуратно на стол:
«Ну давай Проня, не подкачай тут без меня и отпразднуй как следует», - сказал он по отечески. Он обнял его, крепко прижал к себе и пожелал много счастья в новом году. Затем сразу поспешил на автобусную станцию, чтобы успеть на последний рейс в Павловск.
«Не забудь про баню, я её знатно натопил», - крикнул он на прощание.
Прокл договорился с Людмилой о встрече на шестнадцать часов, но не выдержал и прибежал раньше. Людмила, как будто чувствуя, уже ждала его. Она нагрузила его сумками с продуктами и взяла в руку маленький чемоданчик.
«А это что?» - спросил Прокл, кивнув глазами на чемоданчик.
«А это сюрприз» - сказала Людмила.
Приядя к Проклу, они начали оживлённо готовиться к праздничному ужину. Была растоплена печка, стол накрыт праздничной скатертью, расставлена лучшая посуда из имеющейся и Людмила занялась подготовкой праздничных блюд.
«Отправляйся в баню. С остальным я сама управлюсь», - вытолкала она Прокла и тот пошёл в пахнущее хвоей пекло. Крепко напарившись и повалявшись в снегу, он подбросил дров в печку и вернулся домой.
Горница преображалась. На столе горели три свечи, создавая уют. На печке жарилось и кипело. Рядом с печкой на кухонном столе лежала всевозможная снедь и Людмила колдовала над селёдкой под шубой и над винегретом. Прокл подключился к Людмиле и через два часа стол был накрыт. Выглядело всё как в сказке.
«Только жаренных лебедей не хватает»,- хмыкнул Прокл. Людмила оглядела стол и тоже нашла его хорошим. Затем побежала в баню, чтобы успеть помыться, пока совсем жар не выдуло, и строго настрого запретила Проклу прикасаться к блюдам.
Пришла она довольно быстро и спрятавшись под полотенцем, проскочила в спальню, чтобы переодеться. Минут через двадцать в горницу вошла преображённая Людмила и у Прокла сладко заныло под сердцем. Перед ним стояла стройная юная леди в серой шерстяной юбке, в облегающем джемпере, тонкой вязки, очерчивающем женственность. Её бледное одухотворённое лицо, русые волосы, тёмно-серые, почти синие глаза и нетронутые помадой губы представляли образ чистоты и юности.
«Сейчас мы поужинаем и пойдём гулять, провожать старый год», -заявила она.
Они присели к столу, но Проклу есть не хотелось. Он не мог оторвать своего взгляда от Людмилы. Попробовав все же, всего понемножку, они засобирались на улицу. Прокл достал дедовские старые, но мягкие и уютные валенки и заставил Людмилу их надеть. Они вышли на террасу и панорама зимней ночи открылась перед глазами.
Идти куда-то не захотелось. Они просто присели на террасную скамейку и Людмила прижалась к нему и затихла.
Прокл тоже затих, покорённый звёздным величием.
«А знаешь-, обратился он к Людмиле, - я недавно написал стихотворение и оно очень подходит к тому, что мы сейчас видим».
«Прочти»,- попросила она и Прокл, боясь вспугнуть тишину, прочитал:
Плыла луна в небесном храме.
Искрился снег голубизной.
И звёзды ясными глазами
Смотрели вниз на мир земной.
Внизу спала страна без края,
Укрывшись шубою зимы,
И кто-то звал её Святая,
А кто-то звал исчадьем тьмы.
Лежала Русь в ночном сиянье.
Простор бездонный вечность лил
И вдохновлённый созиданьем,
Бог бег светил остановил.
«Очень красиво!» - сказала Людмила и потянулась к нему. Губы их слились и волнующее чувство зажгло сознание, и весь мир улетел куда-то, далеко далеко и остались на всём белом свете только он и она, и ощущение друг-друга. Они вошли в дом. В спальне Людмила увлекла его в кровать и прильнула к нему, и не испытываемое так близко до селе, ощущение женского тела, отбросило стеснительность и увлекло в мир страсти.
...Когда Людмила вскрикнула, Прокл вспомнил на миг о Лизе, но природа, сметая всё на своём пути, стремилась к заветному... и вдруг не поддающаяся описанию приятная волна покатилась по телу ...
Людмила прижавшись к нему шептала:
«Любимый мой. ПрОклушка. Как долго я тебя ждала. Как я люблю тебя».
И слова эти, льющиеся прямо в душу, означали для Прокла, удивительным образом ничуть не меньшее наслаждение, чем только что испытанное.
«Я тоже тебя люблю. Милая! Родная моя!» - зашептал Прокл, целуя её глаза и губы. Неожиданно он почувствовал странный горьковатый привкус слёз.
«Но почему ты плачешь?» - вырвался вопрос
«Это от счастья родной, это от счастья...»
Так они и встретили Новый Год, прижавшись друг к другу и погрузившись в мир сладких разговоров и ощущений, пока не уснули.
Разбудил громкий настойчивый стук в дверь. За окном ещё стояла темень.
«Может это тётя Оля. Может что-то случилось!»- предположила Людмила, ещё не совсем проснувшись.
«Я пойду посмотрю»,- сказал Прокл и, натянув брюки, пошёл к двери.
Открыв дверь, Прокл увидел Физрука с бутылкой шампанского, покачивающегося в сенях перед дверью.
«Ну конюх. Выпьешь со мной?» - шагнул он внутрь, по-хозяйски отстраняя Прокла.
«Тащи сюда и Людмилу Владимировну. Она у тебя я знаю»,- и он направился в спальню.
Прокл схватил его за рукав, пытаясь задержать, но физрук, развернувшись, вписал ему сходу правой в челюсть и Прокл едва устоял на ногах.
Однако он успел схватить физрука сзади за плечи и швырнул его назад к выходу. Пьяный Физрук приземлился у двери, ударившись затылком о косяк. Наливаясь злостью он заскрежетал зубами. Бутылка с шампанским валялась рядом. Он схватил бутылку и трахнул ею о железный угол печи. На пол посыпались осколки и шампанское, растекаясь по полу, радостно заискрилось.
«А вот что ты на это скажешь, конюх?» - двинулся физрук на Прокла, держа в руке клыкастое горлышко. Прокл увернулся один раз от дугового удара, второй раз и перехватил его руку, пытаясь вырвать стеклянный кинжал. Физрук стал наносить удары другой рукой, намереваясь попасть в голову. Прокл, уворачиваясь, вынужден был перераспределиться и их руки скрестились. Однако Физрук находился более в выгодном положении. Он был тяжелее Прокла и сильнее. Чувствовались стальные мышцы. Физрук стал теснить Прокла к стене, наваливаясь на него всей массой. В этот момент выскочила Людмила. Она успела накинуть на комбинашку джемпер и короткая комбинашка, едва до колен прикрывала стройные голые ноги. Быстро поняв происходящее, она кинулась на физрука и повисла на его руке с осколком. Физрук яростно рванулся, пытаясь сбросить помеху, и это ему на момент удалось, Людмила отлетела к стене. Он тут же пошёл вперёд, пытаясь нанести удар в живот Проклу, но Людмила вновь кинулась на физрука и оказалась между ними. В этот момент стеклянный клык легко вошёл в комбинашку, на всю глубину. Людмила вскрикнула и отскочила в сторону, из раны по комбинации расплывалась кровь. Она прижала ладони к ране и прислонилась к стене. Физрук, с ещё большей яростью навалился на Прокла.
Увидев Людмилу с растекавшимся пятном крови на животе, Прокл закричал что-то, звериное, и развернувшись пружиной, сумел сбросить физрука с себя. Затем мгновенно кинул корпус вперёд и вмял правый кулак ему в переносицу, вложив в удар всю силу и ненависть. Закатив глаза, тот рухнул на пол и отключился.
Прокл рванулся к вешалке, сорвал старый дедовский тулуп и бросил его на пол рядом с Людмилой. В памяти всплыли рассказы политрука о ранениях в живот. Сознание заработало механически чётко. Прокл бережно уложив Людмилу на тулуп, принёс простынь и разорвал её вдоль на пять полос. Сложив одну полосу в несколько раз приложил к ране и другими полосами перевязал по талии, стараясь как можно меньше напрягать Людмилу.
Одновременно мозг лихорадочно искал выход и прорабатывал варианты решения, которые анализировались и отметались.
«Что делать?» - металось сознание
-Бежать к телефон-автомату, далеко, да и кто знает, может поломан.
-Допустим всё же работает и я дозвонюсь, но неизвестно, что там за ситуация, со скорой и когда они смогут приехать, новогодняя ночь, наверняка перегрузка.
-Да и не пройдёт скорая к дому, заметено, а дорогу неделю не чистили.
-Нести Людмилу на себе утопия, опасно... крови ещё больше потеряет, да и не дотащу.
-Кроме того оставлять Людмилу здесь, с пьяным «зверем» тоже опасно...
Обдумывая и ища решение Прокл продолжал делать необходимое.
Он принёс свои брюки и бережно натянул на Людмилу. Затем надел валенки и завернув её в тулуп, перевязав сверху двумя шарфами. На голову натянул ей свою шапку.
«Ты только не напрягайся, родная. Лежи спокойно. Всё будет хорошо»,- повторял он.
Физрук замычал и заворочался. Прокл бросился к нему, вытаскивая находу свой ремень из брюк. Перевернув его на живот, он скрутил ремнём локти физрука за спиной и для верности обмотал его толстой пеньковой верёвкой вокруг тела, затягивая верёвку что было силы и накладывая узлы на спине.
Бросив физрука, он накинул свитер, фуфайку, натянул старую кожаную шапку, сунул ноги в валенки и выскочил на улицу. Натянув лыжное резиновое крепление на валенки он быстро побежал по полю наперерез, к тарной базе.
Серуха узнав его, ткнулась ему в лицо, а затем в руки, и захрапела...
«Не сейчас Серая, нам спешить нужно...»
Прокл накинул уздечку и вывел её на улицу. Обычно он запрягал Серуху в телегу, но ехать сейчас на телеге на дальнее расстояние было бы безумием. Поэтому он выволок из под навеса сани, слава Богу, Егорыч подготовил их осенью. Серуха послушно встала между оглоблями и подставила голову под хомут. Дуга легла в кожаные запястья и Прокл затянул их. Вставив вожжи и бросив большую охапку сена в сани Прокл тронул Серуху и она побежала. Прокл направил её к старому выезду, откуда было ближе к дому и где висели старые деревянные, почти сгнившие ворота. Подьехав к ним, Прокл легко сорвал их и крикнул Серухе:
«Но –о –о ..»
Она ходко рванула по утоптанной тропинке, зачавкав подковами. Через несколько минут они подьехали к дому.
Физрук, очнувшись, катался по полу, кроя матом весь мир.
Прокл поднял Людмилу и понёс к саням. Она виновато и грустно смотрела на него.
«Ни о чём не думай родная моя, мы справимся»,- сказал Прокл.
Уложив бережно Людмилу на сено, он вскочил на сани и Серуха, рванула оглобли. Они быстро достигли Павловского тракта и покатили по нему. Однако тракт, покрытый грязным укатанным снегом, перемешанным с песком и камешками был плохой подмогой. Серуха стала резко сдавать в темпе. Ни одной машины на тракте не было видно. До города оставалось не менее десяти километров.
«Боже!- взмолился Прокл, - Помоги! За что ты наказываешь нас Господи!?»
Впереди, справа, на просёлочной дороге вдруг зажелтели фары. Грузовик на большой скорости шёл к тракту. Прокл крикнул Серухе что-то умоляюще и та рванулась изо всех сил и им удалось проскочить поворот перед машиной. Прокл поставил Серуху поперёк тракта и пошёл навстречу грузовику, показывая руками остановиться. ЗИЛ 130 вылетев на тракт, дал было газу, но вынужден был остановиться перед Проклом. Яркий свет фар высветил необычную картину. Из кабины вылез коренастый шофёр, прихватив монтировку.
«А ну мужик убирай свою кобылу и пошибче, а иначе», - и он поднял монтировку для удара.
«Несчастье у меня браток, помоги», -взмолился Прокл, показывая на сани. Коренастый подошел к саням. Людмила лежала под светом фар совсем бледная, с угасающими глазами.
«Да что за Новый год? ...твою мать!» - заворчал коренастый, - вот напасть! Да у меня жена на сносях в кабине, вот вот родит. Куда ж я вас».
Из машины донёсся крик женщины:
«Степан, да ты что ошалел, что ли. Давай её в кабину, как-нибудь поместимся. Не бросать же её здесь!»
«Ладно, ладно Матрёна не волнуйся. Мы сейчас. Давай парень, берём твою девоньку вместе. Что с нею то?»
«Да ранена она и серьёзно. Слабеет. Наверно от внутреннего кровотечения» - сказал Прокл.
Он взял Людмилу на руки сам и понёс к кабине. Степан открыл дверь и они усадили Людмилу на сиденье рядом с раздавшейся и стонущей Матрёной. Степан осторожно, но тщательно прикрыл дверь и бросился, к рулю, а Прокл свёл Серуху в сторону..
«Ищи нас во второй градской», - услышал Прокл голос Степана и ЗИЛ, набирая скорость, двинулся в сторону города.
После отъезда грузовика, напряжение немного спало и то что ранее не замечалось, дало ярко о себе знать. Саднила опухшая левая щека. Пальцы правой руки болели и не хотели сгибаться, видно знатно он припечатал физруку. Уши замерзли и почти не чувствовались, и плюс ко всему стал бить озноб. Прокл с трудом сел в сани и поехал назад, на тарную базу. Там он распряг Серуху, встал на лыжи и побежал домой.
Двери в сени и в дом были раскрыты на распашку. Холод гулял по дому. Физрук исчез. На полу валялась верёвка.
Прокл прикрыл дверь и стал собираться. Он упаковал в рюкзак Людмилины вещи и опять встал на лыжи.
Добрался он до больницы к полудню - слава Богу покатили попутки. Перед больницей стоял знакомый ЗИЛ. Степан сидел в коридоре, напротив дежурной медсестры и увидев Прокла заулыбался:
«Живы, живы, обе живы. Всё хорошо»,- закричал он издали
«А моя сына родила, вот. Второго значится. Можешь меня поздравить...»-
Прокл обмяк и опустился на стул. Из глаз потекла горечь.
«Эх паря!» - Степан обнял Прокла за плечи, - ты того не стесняйся поплач. Намыкался поди ж. Эх жизнь наша, мать твою...туды. Но ничего, мы ещё дадим земли вращенья. Как зовут то?»
«Прокл»
«Проня значит. А твоя спит ещё наверно, после наркоза то. Но всё хорошо, крови изрядно потеряла, но не опасно. Врач сказал, всё в порядке, органы были немного задеты, но не сильно. Через недельку увезёшь. А мне Проня ехать надо. Ты извини браток, что я с монтировкой-то. А сейчас я тебя ждал, чтобы сразу сказать-то. Дома то у меня, мать лежачая, да и сын маленький, четыре года. А я вот шоферю. Матрёнин Брат, председательствует у нас, он мне и дал нового ЗИЛА, машина класс, да и по хозяйству помощь...»
Степан рассказывал вперемешку всю свою жизнь, глядя на Прокла.
«Осилишь самостоятельно дальше-то?» - спросил он в заключении.
Прокл кивнул головой и Степан, хлопнув его по плечу ладонью, пошёл к выходу.
Медсестра проводила Прокла в палату. Людмила была ещё сонная. Медсестра подставила стул к кровати и Прокл, присев на стул, наклонился к Людмиле и прижался губами к её щеке. Людмила слабо нырнула рукой в волосы Прокла и стала тихо поглаживать его.
«Любимый мой приехал»,- услышал Прокл её шёпот и горло перехватило судорогой...
Через неделю Людмилу выписали. Боялись перитонита, но всё обошлось. Степан отвёз их домой. Дорогой он смотрел на них, прильнувших друг к другу, и тихо напевал что-то грустное.
«Ты Проня, того,- вдруг заявил он, - готовся значится. Крёстным будешь, а Люда крёстная значится. Судьба брат, свела нас. От неё не уйдёшь...»
Людмила быстро поправлялась. Прокл взял отпуск и не отходил от неё. Скоро она стала потихоньку включаться в домашнее хозяйство. Дядя Саша стал чаще чем обычно наведываться к молодым и по вечерам исполнял для Людмилы её любимую песню:
«Миленькай ты мой
Возьми меня с собой
Там в краю далёком
Буду тебе женой...»
Заявление в милицию, на физрука они не подали. Протрезвев, тот пришёл в больницу и стал умолять простить, и Людмила его простила. В объяснение она указала, что сама поскользнулась и упала на разбитую бутылку. Однако Физрука подкараулили и страшно избили местные мужики, в округе уже давно знали подробности о случившемся. Он собрал монатки и быстро исчез неизвестно куда. Прокл с Людмилой решили переехать на Украину, к маме.
Дядя Саша при прощании сказал Проклу горестно:
«Ты пиши Прокл. Если что, я приеду со своими сыновьями и подмогну. Мы там любого на место поставим». Он обнял Прокла, затем Людмилу и стал чертить рукой крест над ними.
Прокл забил окна и двери, глянул напоследок продолжительно на дом деда и они пошли к машине. Степан уже ждал их, чтобы отвезти на вокзал.
На Украине Прокл сдал экзамены в Харьковский институт радиоэлектроники, на заочное отделение и устроился на работу там же, лаборантом.
В начале октября, Прокл забирал своих из роддома.
Дочь Машенька смотрела из пелёнок на папу ясными как небушко глазами и чему-то улыбалась, зажав в кулачок его указательный палец.
Из глаз прижавшейся к Проклу Людмилы лилась бесконечная любовь к двум, самым близким на свете людям.
Пожилая медсестра, глядя на светлую троицу, стала искать носовой платок, в глазах у неё почему-то стояли слёзы...
01.12.2010 А. Клепфер