ЦУГЦВАНГ*
В просторном кабинете, из распахнутых высоких стеклянных дверей лился золотой свет вечернего солнца. Дубовые панели, старые переплеты и зеленое сукно стола благосклонно купались в его сиянии, подчеркивали богатство ковров и бронзовых бра.
Двое мужчин сидели в креслах перед дверным проемом, между ними на маленьком столе стояли шахматы, ликеры и сигары расположились на изящном передвижном баре.
Был первый теплый весенний день, слива и вишня уже отцвели, но взор мужчин радовали далекие пены акации на другом конце просторной лужайки и блеск заката в струях трех небольших фонтанов.
Шахматная партия неспешно тянулась уже месяц, позволяя противникам в перерывах пользоваться подсказками холодного рассудка. Период блиц-партий для соперников давно минул. Еще лет тридцать назад. Тогда же был построен этот дом и тогда же забили в голубое небо хрустальными струями фонтаны. Но не было ни единого сомнения в том, что и через тридцать лет лужайка будет также аккуратно пострижена, а садовник, по всем правилам ландшафтного дизайна, твердой рукой выкорчует старые вишни, освобождая место для новых деревьев, вошедших в возраст. И все, обновившись, останется прежним.
Мужчины были похожи. Оба разменяли шестой десяток. Оба были невысокими, поджарыми и седыми. Каждый из них был красив по-своему, и хоть они были разных национальностей: один, в большей степени - семит, другой – скорее татарин – годы сгладили отличия, оставив одинаковые черты высушенных степных волков. Волков, способных выслеживать и собирать мышей на территории несчитанных километров, или, объединившись в стаи, резать табуны.
Сходство дополняли шрамы. У одного – на левом виске, на линии волос, у другого – на переносице, между сросшихся бровей.
Так, как их имена нам не скажут ничего, мы воспользуемся кличками, которыми они пользовались в детстве, примерно в то же время, когда они оставили эти шрамы на лицах друг друга. Семита звали Тактик, а татарина – Стратег, но, нередко, шахматные партии утверждали обратное.
- Твои ребята увлеклись, Стратег, – пыхнув маленьким облачком ароматного дыма, мягко сказал Тактик, – на прошлой неделе они заблокировали танкеры на входе в систему и сорвали контракты не только мне, но и половине поставщиков Сола.
- Зато вторая половина не высказала и слова возражений, – в прищуре глаз мелькнула азиатская искра, и улыбка тронула уголок рта.
Тактик поднял рюмку с ликером. Легко отсалютовал и выпил ее, сладко затягиваясь сигарой.
- Да-да, понятно – демократия должна быть демократичной. Но главное: не увлекаться ею уж слишком сильно, - он со значением посмотрел на Стратега. - Я имею ввиду: поиграл в этот мяч сам – дай поиграть другому.
Стратег с удовольствием пригубил разлитый по рюмкам ликер, удовлетворенно кивнул этикетке и с еще большим удовольствием посмотрел на Тактика. На его лице, уже откровенно, заиграла улыбка.
- Хорош тот ход, который не только приносит тебе дивиденды в виде взятых фигур, но и наносит невосполнимый урон в рядах противника.
- Тавтология, - отмахнулся Тактик, – взятие фигуры – это уже невосполнимый урон.
- Не скажи, дорогой друг, не скажи! Пока на доске остаются пешки - ценность фигур всегда примерна!
- «Ценность фигур… пока на доске остались пешки..» - простой вопрос для начинающего…
Что-то в этой фразе заставило обоих мужчин выпрямиться в креслах. Секунда, и Тактик уже подался вперед, навстречу Стратегу. И вот: в хищных карих глазах двух мужчин заиграло багровое пламя заката.
* * *
Я стоял, прислонившись к расколотому стволу тополя. Осколок снаряда срезал дерево на высоте моих глаз, и я четко видел опалины на светлой мягкой древесине. Эти опалины застилали мне поле зрения, и я все не мог обойти этот внезапный пень-переросток, заглядывал за него и над ним. Понимал и не мог принять зрелища разрушенного дома и разоренного двора. Родительского дома. Моего двора.
Воронка от воздушной мины оказалась совсем рядом со ставком**, и вся вода из него – вытекла. Обнажился слой жирной глины под зеленым чубом травы. Все было вывернуто наизнанку: земля, деревья в саду, старый дом. Кирпичные стены обнажились, вылезли из-под штукатурки «под мазанку». Крыши не было. Сквозь выбитое стекло окон была видна ярко освещенная солнцем стена большой комнаты, на которой чудом уцелела большая фотография нашей семьи.
Вокруг ставка были разбросаны белые комья гусей и кур. Алели мертвые гребешки и чернели оторванные взрывом шеи птиц.
Я, наконец, отлип от останков тополя и, сжимая в руках ненужный чемодан и букет роз, пошел навстречу дому. Забирая в сторону поваленного плетеного забора. Ближе к саду.
В саду сквозь оставленные осколками прорехи зелени и побеленные стволы виднелся большой стол, покрытый скатертью. На столе стояли чудом уцелевшие кувшины и миски. Поблескивали, искря, рюмки и бутылки.
Рядом со столом, прислонив к вишне одетого в парадную офицерскую форму отца, сидела моя мать. Упираясь руками, прижимала к его груди накрахмаленные салфетки и безуспешно пыталась остановить бьющую кровь. Они молча смотрели друг другу в глаза. Не говоря ни слова.
Поставив чемодан, я аккуратно положил букет меж тарелок. Снял фуражку и, зажав ее в руке, опустился на колени.
Говорить отец не мог, он закрыл глаза и просто крепко сжал мою руку. Его била дрожь. Ноги его подогнулись, он упал и забился в конвульсиях на земле. Мама, нелепо разбросав ноги, обняла его, крепко прижимая к себе. Сразу стало заметно, что она крупнее его. Стало сразу заметно, как она его любит.
Через полчаса приехали солдаты из небольшой воинской части. Ракетчики. Они ходили по дворам, устанавливали палатки и разносили еду.
Рассказывали, что все наземные постройки части – уничтожены, но, ни шахты ракет, ни центры связи - не пострадали. Рассказывали, что совершенно не ясно, кто их бомбил.
Ночью горели костры во дворах. Жгли порубленные деревья и кусты. Плач, скорее женский вой, продолжался до самого утра. Молодой священник, совсем юноша, с редкой бородкой и порослью на верхней губе, обходил дворы, монотонно бормоча молитвы над простыми гробами, которые привезли на закате. Ночь все не хотела наступать и только, казалось, стемнело, как занялся серый туманный рассвет. Я так и не смог заснуть. Лежа рядом с обессилевшей матерью, слушал крики и разговоры соседей. Отец никогда не был верующим и четко, еще с моих детских лет, внушил, что жаркий огонь – лучший способ обращения с мертвым телом. А степь и ветер – лучшее пристанище для пепла. Поэтому его тело еще днем увезли в крематорий.
Я не мог понять, что произошло. Будущий офицер, я увидел смерть своего отца, офицера в прошлом. Не на войне, не на линии фронта, а в саду собственного дома. От снаряда, посланного неизвестно кем и неизвестно по какой причине.
Утренняя роса осела на стенах палатки, вошла внутрь сквозь не зашнурованный полог. Я вышел на улицу и пошел вдоль села. Дым от костров прижимался к влажной траве. Светало, и первые лучи солнца золотили крест на маленькой церквушке.
Внезапно, я понял, что чувствую едкий запах гари. Остановился и стал сдирать с себя одежду. Бросился к дому и в известковой, влажной от росы пыли, нашел жидкое мыло. Я добежал до колодца, что в центре села и ведро за ведром начал поднимать воду, расплескивая ее на мостки и на себя... Пока не понял, что стою голый и мокрый, замерзший в пене цветочного мыла. Но запах гари - не проходил.
* * *
Стратег стоял на обзорной палубе в позе строевого сержанта: скрестив руки за спиной и расставив ноги на ширину плеч. На нем была полевая форма без знаков различия, цвета выжженной степи – рыжая, выцветшая, высокие шнурованные ботинки были в цвет, как и берет, засунутый под пустой погон.
Планетолет беззвучно падал в чашу горизонта, вместе с десятком кораблей, которые были выстроены в круг диаметром три километра. Легкие перистые облака в панике расступались, убегали в стороны; те, что не успевали – таяли в вышине. Центром круга было небольшое селение, подходящее заборами к разрушенной воинской части. Стратег видел, как мелкие фигурки людей приобретали индивидуальные черты, у них проявлялся рост, становился различимым цвет волос. Видно было, как солдаты оставляли свою работу и прикрывали ладонями-козырьками глаза от прямых лучей солнца.
Спуск замедлился. Через внешние динамики донесся шум ревунов аварийного оповещения. Стратег поморщился. Внезапно поднявшийся ветер рванул листву деревьев, с десяток молний сорвались с кормы корабля и сухими белесыми бичами защелкали по земле. Спуск кораблей прекратился совсем и только флагманский корабль неторопливо поплыл вперед, к крайнему дому, который был стилизован под старую украинскую мазанку - белую, с садом и плетеным из жердей тыном***.
Вдруг раздался мелодичный перезвон видеовызова дальней связи.
Стратег знал, кто ему звонит:
– Соединяйте, - бросил он слова прямо перед собой.
По экрану справа от него пробежала рябь и, не загораживая вида приближающегося двора, возникло изображение сидящего перед шахматным столом Тактика. Тот с улыбкой смотрел на молчащего противника, демонстративно теребя стоящую на столе белую фигуру слона.
Одним из аспектов шахматной игры, доставлявших Тактику особое удовольствие, было наблюдение за поведением противника именно тогда, когда атака только-только начиналась. В те немногочисленные минуты, когда противник решал: пуста угроза или нет? Пойдет ли игрок на размен фигур, меняя пешку на пешку, или усилит фигуры, подвинув ферзя вплотную.
- Не слишком ли большой эскорт, дружище?
Стратег, не отрывая глаз от приближающейся женской фигуры, произнес:
- Я все еще слишком зол на тебя, Тактик. Ты ударил слишком больно.
- Но зато связал все твои легкие фигуры, – он широко улыбнулся. – Блокада торгового флота – прервана. Снабжение правительственных войск – восстановлено. Биржа ликует. Заработали и твои, и мои.
- Мои - больше, - проворчал Стратег. Корабль опустился перед домом. Завис в метре от земли. Раздалось шипение открывающегося люка.
Сквозняк рванул сарафан на женщине. Видно, что она знала расположение камер, и поэтому создавалось впечатление, что она смотрит Стратегу прямо в глаза.
– Я перезвоню тебе позже.
Тактик сузил глаза в хитром прищуре и, перестав, наконец, играть фигурой слона, поставил ее рядом с клетками поля.
Он нажал что-то на подлокотнике и исчез с экрана.
Стратег развернулся на носках, стремительно зашагал по палубе и скоро уже сходил по трапу. Он остановился перед женщиной в сарафане и наброшенном на плечи черным платком, посмотрел ей в глаза, затем взял ее за плечи и порывисто обнял. Руки женщины, безвольными плетьми висевшие вначале, ожили, она обняла его и, скомкав в кулаках ткань форменной рубашки на спине, горько разрыдалась.
* * *
Когда на Земле осталось всего сорок миллионов человек такие слова как «правительство», «парламент» и «закон» утратили смысл. Были небольшие города в Северном полушарии, если рядом с городом уцелела небольшая гидроэлектростанция и остались не зараженные земли. Из сорока миллионов, двадцать работали в полях, а пять – в науке, в разбросанных там и тут небольших лабораториях, научных центрах, на задних дворах которых паслись козы, заменяя газонокосилки, и росли цветы, обязательно с горькими стеблями.
Благодаря отцу и, во многом подражая ему, я выбрал специальность, учиться на которую можно было только будучи военным. Мы приносили присягу народу Земли, хотя все сетевые средства массовой информации с улыбкой обращали внимание на то, что зарплату и стипендию мы получали лично из рук директоров небольших предприятий, как верные вассалы из рук дворового ключника.
Для нас, конечно, не было секретом, кто владел домами и банками, субсидировал обучение, но так уж повелось, что, поначалу, земля не стоила ничего, а ее дезактивация – миллионы часов труда. Через пятьдесят лет на Земле остались только очень богатые старики и простые работяги. Все те, у кого были хоть какие-то амбиции. Те, что не хотели тратить время и деньги на то, чтобы опускаться на дно гравитационной ямы Земли, преодолевая ее же воздушный колодец. Тем более, что после заселения Марса, более близкого к центральному поясу Солнечной системы, Земля как бы оказалась на окраине.
Центральный пояс, ограниченный с одной стороны Землей, а с другой – Юпитером, стал местом жительства шести миллиардов людей. Были несколько миллионов, которые жили за пределами, отправляясь в длительные вахты по поиску и обработке металлов, но все они рано или поздно возвращались к орбитальным комплексам центрального пояса. Получалось, что орбитальные комплексы Марса были уже далеки от Солнца и его излучения, которое старило любую технику, но достаточно защищены системой Юпитера, этим «космическим пылесосом», который притягивал и удерживал расшалившиеся кометы и астероиды. Жизнь кипела у Марса, оставляя Землю, с ее гигантскими радиационными поясами и постыдной историей на краю жизни.
История моей профессии насчитывала, без малого, два с половиной столетия, когда Никола Тесла, работая над теорией генерации переменного тока, отдалился от чисто экспериментальных работ и погрузился в дебри магнитного резонанса и структуры материи. Его огромные трансформаторы насыщали окружающую среду деградирующей энергией, и он, иногда голыми руками, сливал ее в молнии, заставляя публику вздрагивать от ужаса.
Как и сейчас, так и в прошлом владельцы ресурсов определяли жизнь науки. Нефть более управляема, чем ветер или вода – поэтому нефть нужнее. И в самом деле: стоило ли Моргану так долго собирать под себя всю медь Земли, чтобы пришел Тесла и обесценил все медные провода передачей энергии на расстоянии без них? Только через сто пятьдесят лет после смерти Теслы, потомки Моргана перестали защищать купленные у него патенты и разрешили реализовывать их, и только после того, как человечество вышло в космос и отдалилось от Солнца, его патенты стали находить повсеместное применение.
Причиной этому была близость Земли к Солнцу. За миллиарды лет Земля сильно «разогрелась» во всех диапазонах излучения. Невозможно было выбрать свободную «несущую частоту» для энергии, чтобы в какой-то момент она не была подвержена «пробою» во время вспышки на Солнце, возмущавшей все пространство вокруг магнитного поля Земли и напитывающей эту защиту энергией. Если на орбите Марса можно было построить ядерный реактор мощностью в 1000 мегаватт в центре орбитального комплекса и менять несущую частоту раз в год, то на Земле мне приходилось обслуживать миниатюрные гидроэлектростанции мощностью в полмегаватта, с полосой отчуждения в километр. И все одно – локальные пробои случались даже при смене частоты один раз в сутки, заставляя автоматику отключать станцию.
Нас, техников по обслуживанию энергетических установок и элементов Тесла, заставляли носить погоны и по той простой причине, что преобразователь - источник Тесла мог быть установлен не только в стиральную машинку или коммуникатор, но и в плазменное оружие, в ионную камеру сгорания и в систему космического спуска беспилотных спутников большой космической группировки Земли. Мой отец командовал этой группировкой на протяжении 30 лет, знал ее в совершенстве, и даже после его в отставку все кадровые назначения происходили с его обязательным участием. Я же, в последнее время, осваивал гражданские аспекты этой профессии, уделяя время проблемам увеличения мощности установок, защиты от пробоев, восстановлению системы энергоснабжения после них. Гибель отца перечеркнула все мои научные планы.
На следующий день, после прилета Директора, вышел приказ о моём откомандировании на курсы Высшего Командного Состава БКГ Земли. Жить я должен был в поместье близкого друга отца - по совместительству Директора Центральной Европейской экономической зоны. После моего отлета мама первое время общалась со мной каждый день, потом переехала к сестре, в небольшой городок в Карпатских горах. Звонить стала реже, да и у меня было забот выше головы. Через год тетка позвонила мне и в слезах сказала о том, что мама умерла во сне. Остановилось сердце.
В небольшом гостевом домике, недалеко от центральных ворот поместья, мне суждено было прожить четыре года, наполненных зубрежкой, утренними пробежками по роскошному парку и редкими пьянками.
* * *
Стратег и Тактик засиделись глубоко за полночь. Вначале летняя жара не давала им сосредоточиться на шахматах, потом ужин отвлек от них. Сегодня вся молодежь большого поместья отмечала выпуск курсантов Высших Командных Курсов. Молодые люди, их матери, девушки, преподаватели ели, пили и танцевали. Затем разбрелись по интересам и комнатам, оставив их, наконец, в покое.
Сейчас интерес игроков был сосредоточен на половине доски Тактика. Вокруг проходной пешки собрались все тяжелые фигуры противников. Все поля вокруг нее были перегружены угрозами атак, все фигуры, вокруг нее, подпирали соседние и самих себя. Казалось, воздух над доской в этом месте переполнен энергией и дрожит, создавая миражи ума и азарта вокруг лакированных деревянных фигур. Последние месяцы каждый шаг, каждый ход грозил превратиться в шквальный размен фигурами. Совершенно не ясно было кто выиграет. Пешка, даже превратившись в ферзя, не сможет покрыть потерь Стратега, а преимущество в фигурах все равно не покроет серьезной бреши в обороне Тактика.
Двое любителей шахмат напрягали свои умы, раздраженные тем, что в игре низвели себя до уровня новичков, которые в попытке упростить ситуацию на доске, были готовы убрать половину фигур.
У края поля стояли пара пешек и слон, подчеркивая сложность и напряженность затянувшейся на годы партии. Как часто бывает в таких случаях, тот, кто должен делать следующий ход оказывался в более сложном положении, нежели тот, кто его только что сделал. Сделал, ничего существенно не изменив в позиции... Только лишь еще больше накалил обстановку и затянул и без того перетянутую пружину...
Раздался шум отъезжающего автомобиля, прощальные крики веселящихся людей донеслись из распахнутых наружу дверей, заставив на секунду отвести взгляды от доски в теплую черноту южной ночи, ослабив напряжение. Стратег легко встряхнул маленький колокольчик, и тот час в комнату беззвучно вошел слуга.
- Ты будешь что-нибудь, Тактик? – раздраженно спросил он, показывая слуге на пустую бутылку.
- Нет. И тебе не советую, – Тактик легко привстал и протянул слуге руку. Тот остановился у стола и пожал ее, бросив быстрый взгляд на доску. – Доброй ночи, Сергей. Видишь: твой хозяин уже месяц тянет с ходом. Может ты ему, что посоветуешь.
Ирония слов явно противоречила теплоте рукопожатия. И видно было, что Тактик направил свою стрелу в противника, подмигивая слуге и указывая на доску.
Слуга вопросительно посмотрел на хозяина, который лишь кивнул, разрешая слуге высказаться.
- Посиди с нами, Сережа. Выпей. Все равно ты там не нужен, – он махнул рукой в сторону окон, имея в виду доносящуюся из темноты музыку.
Слуга достал из кармана портсигар и присел на придвинутый к шахматному столику стул. Благодарно прикурил от протянутой Тактиком зажигалки и отпил от поставленной перед ним Стратегом рюмки. Прищурившись от дыма, он снова посмотрел на доску, на соперников, кивнул каким-то своим мыслям.
- Мы уже давно пришли к своим выводам по этой партии, – сказал он, имея в виду под словом «мы» других слуг и помощников игроков.
- И каковы ставки? – усмехнулся Стратег.
- Никаких ставок! Все ставки сняты еще два года назад.
Оба игрока изумленно посмотрели на него. Посмеиваясь, Сергей затянулся, выдерживая театральную паузу:
- Вы слишком долго играете эту партию, чтобы остаться в выигрыше. Вам только кажется, что две пешки, столкнувшиеся в центре доски, противостоят друг другу. С гордостью несут флаги своего цвета. А на самом деле, - тут он усмехнулся, – у них уже давно семья и сыну два года.
Стратег заострил свой взгляд на слуге. В татарских глазах промелькнуло бешенство, но через пару мгновений он задумчиво кивнул. Перевел взгляд на Тактика и печально улыбнулся:
- Вот оно как, друг Тактик.
Тактик обвел пальцами вокруг доски, в районе проходной пешки и спросил:
- Так ты считаешь, что здесь уже все давно женаты или дружат семьями. Что же, в случае атаки хозяина - приказы не будут выполнены?
Слуга выпрямился. Не поднимая глаз выше, остановился взглядом на уровне груди собеседника.
Стратег взял в руки пешку. Поднял ее над доской, увидел, как в ужасе расширились глаза слуги.
- Иди, Сережа. Спасибо тебе.
После того, как слуга, пятясь, удалился, он медленно поставил пешку на место, так и не сделав хода на предпоследнюю линию доски. Его рука взялась за стоящую на расстоянии двух клеток ладью и медленно вернула ее на первоначальное место в углу доски.
Оборона белых резко усилилась, под угрозой оказались две настойчивые черные пешки – не подкрепленный ничем, запасной прорыв Тактика. Черным немедленно нужно было что-то предпринимать.
* * *
Для того чтобы насытить пространство вокруг Земли энергией, достаточной для подъема и спуска космических кораблей, требовалась сетка ретрансляторов несущей частоты не только на поверхности, но и на орбите. Спутники требовали постоянного обслуживания, замены электроники и подпитки рабочего тела гироскопов и других ключевых устройств, которые могли сохранить их боеготовность и управляемость во время атаки противника. Всего на орбите крутились на быстрых орбитах и висели в точках Лагранжа, парили на геостационарных орбитах более семи тысяч спутников. Половина из них досталась нам еще с тех времен, когда ретрансляторы Тесла не были введены в строй. В основном это были мины, орбитальные крепости и спутники технической разведки.
Я висел рядом с одним из них в центре ажурной конструкции, диаметром около десяти метров, которую составляли два странно вписанных друг в друга трубчатых куба. В острых углах находились маленькие двигатели, с источником Тесла и маленьким черным цилиндром, из которого иногда вырывался синий огонек плазмы. На тот случай, если ретранслятор несущей частоты, находившийся уж очень далеко от других сдыхал, ближе к центру конструкции, прямо подо мной, располагались группа двигателей с небольшим баком на две тонны. Этот бак, да и еще пустотный шкаф-контейнер, составляли центр масс ремонтного скафа.
Из подающего надежды молодого офицера центрального европейского округа, я превратился в гарнизонного офицера, застрявшего между лунной и земной орбитами в точке Лагранжа. Двухмесячная пустотная практика молодого коммандера превратилась, вдруг, в двухгодичный контракт на службу в одной из самых неподвижных точек не только в гравитационной системе, но и в служебной карьере. С одной стороны – ответственное назначение, а с другой – полная остановка в карьере. Проходить практику на орбите, корабле или на лунной базе, в конце концов, не одно и тоже, что командовать ими же. А меня никогда не прельщала карьера командира корабля или лунной базы, или, хуже того, командира ремонтной базы в точке Лагранжа.
Главным моим отличием от других сорока офицеров базы был только оклад, да возможность первым пробовать поварскую стряпню. И ставить электронную подпись под автоматически сформированным отчетом. Иногда, один раз в два месяца, подчиняясь графику дежурств, я самостоятельно вылетал на профилактику, восстанавливая навыки управления скафом.
Я, не торопясь, отсоединил скафандр от питающего шлейфа, вытащил карабин из грудной лебедки, пристегнул его к одному из колец на трубчатой раме скафа. Отсоединив находящуюся там же, на груди, катапульту с магнитной присоской, я направил ее в центр бело-черной мишени на борту спутника. Маленький толчок - магнит быстро преодолел двадцать метров, отделявших меня от борта, блеснув траверсирующим блеском тонкого троса. Включив одну лебедку на отдачу, вторую - на прием, я начал медленно перемещаться к спутнику.
Это был старый аппарат, который имел стыковочный узел и грубо нарисованную мишень причаливания. Давным-давно уже не было челноков, которые могли обслужить его, но эта бочка, с термоядерным зарядом на борту и тремя противоспутниковыми торпедами "космос-космос" болталась на орбите, требуя замены деградирующих эмиссионных блоков и пополнения рабочего тела различных агрегатов.
Подо мной пронеслись светящиеся паутинки городов Северной Америки и начало разворачиваться действо под названием Рассвет. Позади осталась погруженная во тьму половина Земли.
Позади остались ненужные, как оказалось, напряженные годы учебы. Ненужные связи с другими такими же курсантами, ненужные связи с их семьями… которые, видя покровительство Директора, распахивали передо мной двери своих домов.
Ненужной оказалась и еще одна связь, та связь, из-за которой, как мне казалось, разрушилась моя карьера. И как я не был любим Директором, старавшимся заменить мне отца, он все же оставался отцом своей дочери.
Я быстро провел тестирование и отправился обратно на скаф, там я переместился к «шкафу», навешал на себя, как на новогоднюю елку, десяток емкостей и блоков, потом вернулся к спутнику. Я работал медленно, постоянно останавливаясь и задумываясь о своем. Мысли скользили по одному и тому же наезженному кругу. В который раз за последних два года. После того, как все плановые мероприятия были проведены, я присоединился к разъему бортового журнала спутника и быстро надиктовал перечень выявленных неисправностей и профилактических работ.
В этот момент что-то блеснуло надо мной - оранжевый цвет светофильтра в верхней части поля зрения. Развернув себя в сторону вспышки, я оказался лицом к лицу к Земле, к Солнцу, отразившемуся от поверхности Тихого океана. Эта вспышка, словно поставила точку в моем давнем споре с самим собой. Я снова вернулся на скаф, вытащил два блока и небольшой баллон. И направился к только что отремонтированному навигационному блоку. Мне предстояло произвести на спутнике кое-какие внеплановые изменения в управляющей схеме. После принятого решения моя медлительность растаяла. Прошла незаметно. Я даже начал торопиться.
Сегодня мне предстояло успеть еще на два таких же монстра столетней давности.
* * *
Стратег раздраженно отбросил от себя карандаш. На большом листе желтоватой бумаги в овалах теснились текущие проблемы, подчеркнутые имена и фамилии окружали их, объединялись в территории. Проблема в правом верхнем углу то никак не присоединялась ни к одной территории, то становилась принадлежностью всех ветвей негативных последствий.
Уже год, как кто-то щупал оборону Земли, заставляя проводить внеплановые учения и увеличивать затраты на содержание спутниковой группировки. Космические лифты тянули огромное количество энергии, поддерживая в парящем состоянии платформы с тесловыми элементами, необходимыми для насыщения пространства энергией для переоборудования боевых спутников.
Как это ни странно, такое напряжение привело к экономическому росту Стратега и Тактика, заставив принять давным-давно назревшие решения, увеличить количество ресурсов в обороте предприятий.
Стратег встал, подошел к стеклянной перегородке, отделявшей его от просыпающегося парка. Его невидящий взгляд отразился в стекле, заставил посмотреть на себя со стороны. Он сам себе иронически усмехнулся, немного искривив ровную линию губ. Потом развернулся и стремительным шагом пошел по дому. Распахивая все попадающиеся закрытые двери, по длинному коридору своего, левого, крыла дома, он шел на другую половину, громко крича и слыша, как за его спиной нарастает гул голосов прислуги.
- Где моя девочка, где мой любимый солнечный свет! – кричал он, подражая герою старой книги, которая в свое время изменила его мир, и привела к почти полному повторению описанной Моряком в седле истории****. Только его жена умерла не от пули, а от скоропостижного, молниеносного рака, который сжег ее за две недели, оставив осиротевших друзей вместе. На всю оставшуюся жизнь. Только у него, слава Богу – осталась дочь.
Слуги, уже привыкшие за долгие годы к таким вспышкам активности, просыпались и спешно прикидывали состояние запасов для большой прогулки и многодневного приема.
Стратег вышел в центральный холл, уже собираясь перейти на половину дочери, но увидел престарелую няню, что стояла перед входом в коридор правого крыла.
- В чем дело? - спросил он, все еще улыбаясь.
- Ее нет, простите. Она, со вчерашнего дня, в лунной резиденции.
Няня виновато развела руками.
- В который раз за последний месяц?..
Не получив ответа, он расстроено развернулся на девяносто градусов и стремительно вышел на крыльцо.
Утренняя прохлада коснулась кожи лица, сменив раздражение усталой задумчивостью.
* * *
Поначалу я бежал от этих встреч. Проклинал себя за ту ночь, после прощальной вечеринки. Первый месяц боялся того, что она позвонит и скажет о том, что беременна. Но никакого звонка не было, а разговоры с друзьями из обслуги огромного особняка успокаивали тем, что никаких изменений в ее обычной жизни не произошло. Это спокойствие продолжалось до тех пор, пока однажды, находясь в увольнении на Луне, я не обнаружил ее спящую в своем номере.
Потом я решил, что информация от нее может быть полезна моим планам. Но расспрашивать в лоб было неудобно и я подолгу вёл разговоры, выслушивая огромное количество ненужной мне информации. Потом – просто привык. Потом начал менять свои планы.
Мы сидим возле огромного панорамного окна. Так близко, что видны тончайшие нити в прозрачной глубине. У меня наступил странный период насыщения нашими отношениями, который так умиротворяюще действует на мужчин и заставляет насторожиться любящих женщин.
- Хочешь, я поговорю с отцом о твоем переводе, – она покрывает мою руку своей ладонью. В ее глазах - тревога и вопрос.
- Нет, - я усмехаюсь. Мои друзья делают сейчас карьеры, взбегая по командной лестнице быстрее, чем успевают менять таблички на дверях. А я торчу на старой обслуживающей станции, видя, как в ее окрестностях строятся новые орбитальные базы, размерами в средний наземный город. Да и наземные города быстро пустеют.
Я накрываю ее ладонь своей.
- Меня все устраивает, более того – разве тебе не нравится то, как мы сейчас живем?
Она тает в моих руках.
- Отец уже знает о нас?
Ее рука на миг напрягается, но потом снова расслабляется.
- Не знаю, – она пожимает плечами, - он меня любит. И желает, чтобы я была счастлива. Кроме того, он очень любил твоего отца и твою маму. К тебе он очень хорошо относится.
К нам подходит официант с пластиной коммуникатора в руке. В ответ на наш вопросительный взгляд, он отдает ее моей спутнице.
- Ваш отец, мисс, - говорит он по-английски.
- Мое солнышко, - слышится его голос, - я по тебе соскучился. Я соскучился по вас обоим. Спускайтесь. С командованием я договорился, челнок доставит вас к лифту.
Она вопросительно смотрит на меня, я пожимаю плечами и слегка киваю.
- Хорошо, папа. Мы только соберем вещи.
* * *
Стратег только успел встретить прилетевшую дочь, как его срочно позвали. Волею случая все заместители директора, Тактик и командующий большой космической группировкой оказались сегодня в его доме. Когда он утром приглашал их на большую вечеринку, он еще не предполагал того, что, по сути, созвал всю верхушку принимающих решения землян. Шторы были плотно сдвинуты, на тактических экранах мелькали цифры.
- Что, что происходит, Тактик?
Тактик оторвал свой взгляд от экрана и сказал:
- Без понятия, Стратег! Биржу лихорадит, стоимость заводов ВПК взлетела до небес, но никакого перевеса у марсианской корпорации нет. Никто ничего не выкупал вчера, кроме мелких инвесторов, но они и сейчас играют на рост.
Прозвучал сигнал вызова. Тактик кивнул головой в сторону экрана:
- Это тебя вызывает президент Сола. Сейчас будет клясться в вечной любви. Предупредил меня, что должен передать экстренное сообщение.
Офицер связи переключил изображение на метровый экран напротив Стратега. На экране возникло холеное лицо с бегающими глазками.
- Друзья, от лица совета корпораций Сола, мы хотим заверить вас в полной лояльности к существующей власти Земли. Любые конфликты между управляющими на Земле - это суверенное дело землян, а мы всегда будем готовы к диалогу. Мы обещаем вам оставаться нейтральными, не участвовать во внутренних спорах…
Стратег коротким жестом выключил звук, оставив изображение говорящей головы с крупными каплями пота на лбу. Гадливо кивнув в ее сторону, он сказал:
- Слышишь, Тактик, он думает, что мы с тобой поссорились. Но ведь мы с тобой не ссорились, Тактик?
Его взгляд буравил лицо Тактика, пытаясь отыскать следы семитской хитрости в глазах. Но в ответ видел только пожатие плеч:
- Не быкуй, Стратег. Лучше успокойся и думай.
В это время, лицо исчезло с экрана – сообщение подошло к концу. Стратег обратился к офицеру связи:
- Передайте подтверждение приема.
Офицер что-то набрал на клавиатуре. Вдруг, экраны замигали. Раздались многочисленные зуммеры со всех работающих аппаратов.
- Что происходит? – взгляды Тактика и Стратега заметались, пытаясь отследить множественные всполохи на экранах.
- Атака, господа. Тактический компьютер зарегистрировал многочисленную атаку на города.
- Что со спутниками?
- Пока не известно. Сигнал не проходит. Непонятная ситуация.
Тактик потянул за рукав Стратега:
- Послушай, Стратег. У тебя в гостях самый крупный специалист по спутникам. Спроси его.
Стратег кивнул и стремительно шагнул из комнаты, распахнув тяжелые шторы. Золотое заходящее солнце осветило горизонтальными лучами комнату, заставив зажмуриться операторов сидящих у пультов.
На лужайке, в нескольких метрах от зашторенных окон, группа молодых мужчин в форме и несколько нарядно одетых женщин в вечерних платьях смотрели в небо. Вся палитра, от золотого и красного, в стороне почти скрывшегося солнца, до иссиня черной глубины раскрылась над парком. Стратег пораженно замер, глядя на распустившийся над домом цветок – это там, наверху, вспыхнул взрыв термоядерного заряда. И сумасшедшей красоты звездный дождь пролился над ними, заперев дыхание. Дружный вздох вырвался из груди столпившихся людей. Роняя искры, над ними пронесся огненный шар болида. За ним остался гореть золотой след на фоне голубой дорожки.
- Это не опасно? Смотреть на взрывы? – Спросил кто-то.
– Нет, взрывы выше радиационного зонтика. Наслаждайтесь.
Его дочь тоже смотрела вверх, опираясь на руку молодого офицера. Сына его друга. Ревностная складка наползла на лоб Стратега, но он согнал ее прочь со своего лица.
- Сынок, ты нам нужен.
* * *
Он развернулся и быстро сделал несколько шагов к дому. Я обернулся и сказал ей:
- Чтобы ни случилось – я люблю тебя.
И оставил ее за спиной, недоумевающую и растерянную.
Мы заходим в большие стеклянные двери и оказываемся в полумраке кабинета. В нем только офицеры и два Директора. С лужайки снова раздается восторженный многоголосый хор, и я плотно закрываю двери.
- Тактик, я давно хотел представить тебе…
И вот он идет ко мне, легендарный Второй Директор. Радушно улыбаясь и протягивая руку для рукопожатия.
Правой рукой я жму протянутую руку, а левой бью коротким стилетом в шею. Вижу и слышу, как с хрустом и кусочками тканей, короткое острие выходит с другой стороны. Я вижу, как расширяются глаза Тактика. Он пытается отойти от меня, вырвать свою руку из моей, но я не даю ему. Смотрю и смотрю ему в глаза. В глаза убийцы моего отца.
У Директора слова застывают на губах.
- Боже мой, сынок! – он оглядывается по сторонам. Но все офицеры смотрят в экраны. В его глазах, наконец, возникает понимание. На всякий случай, офицер связи напряженно застыл за его спиной, но Директор садится на ближайший стул, рядом с шахматным столом и замирает.
Рука Тактика совершает последнее конвульсивное движение у меня в руке, и он мешком валится мне под ноги. Мешок дерьма, думаю я.
Я отхожу назад и прошу: - Уберите его куда-нибудь.
Стараясь не встречаться со мной глазами, два офицера хватают его за ноги и волокут к двери. В коридоре видны замершие фигуры в бронежилетах. Я смотрю на них и машу рукой: все в порядке.
Офицеры сворачивают экраны и собирают пульты, устраивая небольшой хоровод вокруг безучастно сидящего Директора.
Входит Сергей и под его уверенным руководством тактический зал снова превращается в кабинет. И вот: шторы снова спрятались в ниши, большие двери на лужайку - открыты.
Как только слуга включает свет в бронзовых бра, она сразу входит к нам с лужайки. Удивленно смотрит на меня и на отца и неуверенно спрашивает:
- У вас все в порядке?
Директор смотрит на меня, потом переводит взгляд на дочь:
- Все хорошо. Иди доченька, нам надо поговорить.
Она уходит, и он поднимает глаза и спрашивает:
- Как давно ты узнал?
Мы сидим за шахматным столом, и я рассматриваю фигуры на столе. Я указываю на стоящую на краю доски пешку:
- Это я?
Он кивает, и я быстрым движением сметаю фигуры со стола. Одна из них бьет его в лицо и скатывается на колени. Он щурится и вздрагивает.
-Я узнал об этом через год после окончания курсов. Вначале до меня доходили только слухи, но когда я прямо спросил одного из старых друзей отца – он просто рассказал мне обо всем. И о вас, и о вашей шахматной партии.
Передо мной проносятся все мои мысли последних двух лет, и я снова, в ярости, сжимаю кулаки. Слишком быстро я убил Тактика, но так было спланировано заранее - я до последнего мгновения боялся, что что-то пойдет не так. Боялся, что Тактик ускользнет от меня.
Я вскакиваю и начинаю ходить по кабинету.
- Вам придется передать свои полномочия, господин Директор. Завтра.
- Тебе?
- Да, вместе с акциями корпораций, как свадебный подарок дочери.
- Я останусь жить?
Я пристально смотрю на него.
- Конечно. Вам уже не на кого опереться. Но на всякий случай, вам придется удалиться в резиденцию, на Луну. Низкая гравитация, больное сердце… придумаете что-нибудь.
За окном лужайка озаряется разноцветными бликами, и снова раздаются восторженные выкрики. Директор морщится.
- Как тебе удалось организовать все это?
- О, поначалу никто не верил, что у меня получится. Даже те, кто очень хотел, чтобы получилось.
Самым сложным было начало. Необходимо было направить несколько астероидов в систему, вызвать панику, которая усилит наше влияние, но тут нам повезло. Два астероида и так должны были пролететь с разницей в три дня рядом с Землей, и нам нужно было направить всего один, маленький, но точно в цель, чтобы создать ощущения планового обстрела.
Кроме того, я обнаружил, что автоматика спутников воспринимает быстролетящие объекты по их размеру, скорости и блеску, автоматически считая их плотнее водяного льда… А потом я вспомнил, как срабатывает подушка безопасности автомобиля, и понял, что для имитации глобальной атаки на систему – мне никто не нужен.
Я снова улыбнулся, представив как там, наверху, спутники расстреливают серебристые шары, надутые взрывом обычных патронов автомобильных подушек безопасности, а тактический компьютер сходит с ума, делая безуспешные попытки подстроиться под внезапно возникающие огромные цели, которые не смогла засечь система раннего обнаружения. Как перестраиваются спутники, расходуя драгоценное горючее, как отключается система ретрансляторов энергии Тесла, обеспечивая техноблокаду по всей Земле.
Вскоре, впрочем – обстрел прекратится, но к тому времени боеспособными останутся только те подразделения, которые поддержали заговор.
Я смотрю на резвящихся на лужайке людей, точно представляя себе то, что они сейчас видят.
Вдруг, все вокруг засияло золотым светом, вызвав дружный вопль восторга - это в плотных слоях атмосферы начали гореть тефлоновые и металлические нити, которые должны были обеспечить многочисленные пробои в тесловых сетях мнимого противника.
В небе расцвело несколько огненных цветов – это взорвались реакторы тех спутников, на которые не прошла команда отключения.
Через все небо протянулся занавес полярного сияния. Через секунду, отвлекая внимание потрясенных землян, в вышине, облака маскирующих нитей, озарились светом Солнца, которое сейчас находится где-то за горизонтом. Эти облака будут висеть вверху несколько дней, постепенно сгорая и рассеиваясь, делая невозможными никакие военные действия несколько дней.
Зашел слуга, и начал подбирать разбросанные по полу шахматные фигуры, стараясь не приближаться к двум застывшим у доски мужчинам.
- Пойдемте, Директор. Вам необходимо сообщить всем важные новости...
После их ухода, Сергей аккуратно расставил шахматные фигуры на доске.
_________________________________
* Цугцванг (нем. Zugzwang, «принуждение к ходу») — положение в шашках и шахматах, в котором одна из сторон оказывается вынужденной сделать невыгодный очередной ход.
** Ставок (укр. Став, ставок) – небольшой искусственный или естественный водоем, используемый в хозяйственных целях.
*** Тын - (укр. Тын) – выстроенный из кольев, либо плетенный из тонких жердей, тростника или соломы забор.
**** - имеется в виду бессмертная история Джека Лондона «Маленькая хозяйка большого дома».