Документально-фантастическая повесть
1
Лестница вела на второй этаж. Но... я поднималась в небо! Почему-то мне именно так показалось. Не показалось - почувствовалось... Меня уже ничего не связывало с этой суетой, которая как вязкая масса заполняла всё вокруг, застывала и всех, кто ненароком попадал в неё, сковывала в самых неудобных, неуклюжих позах, заставляя жить в них. Ты обращал внимание на то, как много согбенных фигур на полотнах соцреализма? Представляешь, они родились такими по воле художника (таки не чувствовал!), всю жизнь будут стоять над кучей картофеля или металлорежущим станком (и ничего больше не увидят!) и умрут, сгнив вместе с картофельной ботвой, если за этим холстом не будет должного ухода несколько десятков лет, а, может быть, столетий... А я... Я была свободна!.. И даже не задумывалась, почему. И даже не собиралась задумываться.
Небом, к которому привела меня лестница, оказалась самая обыкновенная дверь. Но это было неважно. Я распахнула её и вкатила внутрь сначала улыбку, а потом свободу. Предложенный мне стул не смутил меня своей простотой, я устроилась на нём, как скворчиха на скворечнике, нет! как кошка на диване, или... Впрочем, это не суть, я была настолько свободна, что могла выбрать состояние любой дитяти природы.
Из-за стола на меня смотрели глаза. Нет. Не из-за стола. Изнутри. Из моего"нутри". Вот именно так. Ну, как, как... Вот так. Для этого ощущения человечество не придумало слов. Внутри у меня было светло, чисто и спокойно... Я пришла. Я здесь. Я всегда.
Я уже было собралась произносить свой выверенный до мелочей монолог, который должен был произвести на хозяина очередного кабинета достаточное впечатление, что позволило бы мне решить те земные проблемы, ради которых я и пришла сюда, но... вдруг почувствовала абсолютное нежелание этого делать...
- Можно, я не буду вас убедительно уговаривать помочь мне?.. - почти шёпотом я обратилась к человеку, сидящему за столом напротив, - я так устала от этого... А вы мне просто поможете и всё!
И как бы это не было удивительно, услышала в ответ:
- Можно.
Все мои проблемы были решены легко и просто.
- Да,да. Спасибо. И ещё. Мне необходимо сделать несколько междугородних звонков. А от вас, я поняла, так легко дозвониться!.. Если вы позволите, с этой заботой я зайду к вам попозже, ближе к вечеру. Буду вам признательна, если вы найдёте возможным дождаться меня. А, если нет, - не беда, воспользуюсь обыкновенной междугородкой. (У-у-у! Как я свободна и независима!)
Солнце пекло нещадно. Путь был долог. Машины - только встречные, но меня ничего не беспокоило. Я находилась посередине Вселенной! Такое ма-а-аленькое создание в таком бо-ольшо-о-ом мире, защищённое только молитвой. Лычка на сандалии этого маленького создания от длительной и активной хотьбы оторвалась, идти пришлось босиком, но ничто не могло омрачить моего невесть откуда свалившегося на меня счастливого состояния духа. Я хромала и думала, что это просто замечательно вдруг сорваться с насиженного места, оставить маленький мирок уютных вещичек, которые делают человека своим постоянным сторожем, обходиться только зубной щёткой и тем, что Господь пошлёт в дороге, зато теперь тебе принадлежит весь мир, главное не испугаться его бесконечности, и тогда ты в нём не затеряешься, потому что всегда будешь посередине! И что-то ещё хотело подуматься, но никак не могло облечься в необходимую форму. Ах, да! Я здесь. Я всегда. Дом - это не четыре стены... Это и не бесконечность пространства... Это ещё что-то. Но, что?.. Я ведь как будто уже знала...
Красный "Запорожец" зашуршал где-то сзади и сбоку.
- Подкинуть?
- Конечно, я так на вас надеялась!
Мой беспредельный мир в момент наполнился говорком словоохотливой казашки, постоянно улыбающейся лунообразным овалом лица. Казалось, ей не надо было делать никаких мышечных усилий для того, чтобы лицо её сияло. Как будто улыбка была её природной особенностью, ну, что-то вроде родимого пятна. Российская дорога и водительские обязанности нисколько не мешали её мужу принимать участие в беспредметном разговоре. Но мне и теперь не было тесно, так я была свободна!
Над кроватью на стене висела репродукция Рембрандта. Заточённая в замке свободная Даная нежилась в пуху своей постели. Я не стала ей долго завидовать. Зачем?. Дикая усталость мгновенно превратила жёсткий гостиничный матрац в лёгкий пух Данаевой перины...
2
Где это я? О, Господи! Лучше не просыпаться!.. Что-то такое сладкое, как слово "свобода", покоилось внутри, но вот и оно стало таять, таять... Последний раз пробежалось по кончикам пальцев, отчего всё тело потянулось и замерло. Не хочется открывать глаза. Где-то там было так хорошо! Что же мне всё-таки снилось? Какой-то скворечник, кошка... босые ноги... улыбка, которая катится по серому линолеуму как колесо... к чему это? Так, кошка, кошка... А, вот... "Кошка - коварство, измена, неверность". Плохо, в общем. Да, сонник, похоже, прав. Думала ли я, наивная деревенская девочка, что мир не так розов, как мне о нём рассказывали в школе. Ах, как я была рада городу, новым лицам, новым именам: Хаям, Цветаева, Куприн, Врубель, Модильяни, Вивальди..! Я заглядывала ему в рот, тому, кто мне их открыл. Мир без них был непомерно беден! Нет, я понимала, что мир - не от и до того, что я о нём знала, но я и не подозревала, что он настолько больше! Когда мне было лет пять, я впервые задумалась над тем, что в сознательном возрасте мы называем "смыслом жизни". Тогда я решила, что человек является на этот свет, чтобы узнавать. УЗНАВАТЬ! Каждый день что-нибудь новенькое. Ведь, в мире так много интересного! Не дождавшись школы, научилась читать, чтобы побыстрее начать "жить", то есть, для меня - узнавать мир, мир людей. Любила учиться, да и теперь это делаю не без удовольствия. Но у него, в этой маленькой мастерской, я не просто "узнавала" что-нибудь новенькое, я черпала его ложками, нет! - ковшами! Я захлёбывалась им! Несчастен тот, кто не имел возможности общаться с умными и интересными любьми. Он остался там, откуда пришёл. Может быть, ему лучше, чем мне. Но мне не жаль, что мне плохо. И даже не обидно. Мне всё равно. Отчего так? Да оттого, что платить надо не только за хлеб и молоко здесь, далеко не в розовой жизни, платить нужно за саму жизнь. То есть за то, за что я её принимала. Знаешь, ведь, как становятся наркоманами: чуть-чуть, потом - чуть больше, а потом - всё, что угодно за это "чуть-чуть" в квадрате. Так и я оказалась в плену у жизни: так хотелось "жить"! Общаться, общаться с ним во что бы то ни стало! Ведь, я так много при этом "узнаю"... Что от меня за это нужно? Позировать? Да сколько угодно! Выпить? Да Бог с ним, не отравлюсь. Покурить? Научусь. Позировать обнажённой?.. А-а-а! Где наша не пропадала! В конце концов, не уродина же... Да и разве это стоит общения с ним? Да и как я могу сказать ему, что это видите ли не в моих правилах. Это же ... чистой воды чистоплюйство - так смотреть на эти вещи... Ведь должен же быть кто-то и Викториной Миран... Что-то в этом есть, когда тебя, обнажённую, разглядывают как предмет. Не столько стыдно, сколько холодно, одиноко и беззащитно чувствуешь себя... Как будто совершается насилие. Над душой. Надо же! и она есть... А, может быть, мне всё это кажется?.. Да не гуттоперчивая я... Я живая... Живая?.. Пококетничать, что ли как девка, чтобы легче было? Пококетничала...
Помнится - не помнится
Не могу опомниться
Как рвала я волосы
И рыдала в голос ли...
Ну, что ты жалуешься? Что ты ищешь себе оправданья?! Сама! А то! Весь мир тебе виноват! Не розов, видите ли! "Свинья всегда грязь найдёт"! А почему грязь? Ты просто свободна от лавочных законов, где спикер - "адна бабка, которая сказала"... Как её, бишь, звали? Княгиня Марья Алексевна?
Да нет, нет! Он хороший человек. И чтобы он не думал обо мне плохо, я поддержу его желание думать, что я влюблена в него. В конце концов, влюблённый - это человек особый, для него и грех - не грех, а дар свободы.
Странно, что я так и не полюбила его. Ведь, если бы не он, я, наверное, так бы и осталась деревенской девочкой, для которой предел мечтаний - выйти замуж, нарожать детей и купить полированный шифоньер... Хотя, кто сказал, что это плохо?.. О, Боже! Что это я тут надумала? Этот опыт уже описан человечеством. Тургенев прав, единственное чувство, которое не может привести к любви - это благодарность. Даже в сравнении с ненавистью.
А у меня уже больше не осталось ничего из того, что ему может быть нужным. Долго ли продержусь на его благодарности мне за преданность?
Благодарность плюс благодарность... Да, это обречено.
...Спокойной ночи, Даная. Ты знаешь, он хочет, чтобы я СВОЮ ЖИЗНЬ посвятила ему, чтобы "любила" его на глазах у всей рисующей братии и втихаря от его жены. И чтобы я постоянно говорила ему: "Миленький... (фу, какое смешное слово!) Родненький... Я люблю тебя..." Я бы так и "любила" (что стоит притвориться!) его: на глазах у всей рисующей братии и втихаря от жены... Жалко, что ли? А последнего условия - говорить, что люблю - я выполнить не смогла. Сколько угодно могу написать ему это на столе, на стене: и курсивом, и печатными, - а произнести... не-е-ет! "Сначала было слово..." Сначало было слово? Вот только оно у меня и осталось... Если я продам, растрачу первое, у меня не останется последнего... И вот этого-то он мне и не простил, Даная! Он ОБМЕНЯЛ меня. Он договорился с другим художником обменяться "своими девочками"... И это - ОН? И это - Я? Господи. прости мою душу грешную! Всё. Гашу свет. Рембрандтовская Даная утонула во тьме.
3
О-о-о! Пора вставать. Опаздывать - быть в плену у времени. А я и здесь - свободна! И даже не от чего-то там свободна, а просто - свободна. Да, а что это такое мне снилось? Мастерская какая-то. Картины... Великолепные картины! Туманный такой ажур... И бородатый художник писал меня и любовался моей красотой. Ах, какие замечательные сны снятся свободному человеку!
Так. Что у нас на сегодня? Так, так, так.... Да, и не забыть позвонить. Вчера-то так и не сделала этого. Пожалуй, я воспользуюсь твоей любезностью, тот, у кого связь с областным центром возможна прямо из кабинета! Потому что ад междугородки даже я, несмотря на прекрасное моё настроение, вряд ли смогу выдержать.
Тебе когда-нибудь приходилось жить в гостиницах, где один умывальник на всех проживающих? Вот в такой гостинице я здесь и живу. И сейчас мне предстоит спуститься на первый этаж, чтобы лицом к лицу столкнуться с теми, кто в этот утренний час пожелал освежить своё лицо прохладной водой. Это я к тому, что в таких обстоятельствах очень трудно чувствовать себя представительницей прекрасной половины человечества. Может быть, сегодня обойтись лосьонами? Однако, зубы-то не мешало почистить... А-а, была-ни-была, пойду...
Ты подумай, оказывается, припухшие после сна женские личики имеют свою прелесть. До этого я думала, что мне уже не желательно просыпаться солнечным утром в одной постели с тем, кто целовал с вечера, учитывая на лице следы сна и отсутствие макияжа. Но сегодня утренний туалет убедил меня в том, что я очень даже ошибалась. Впрочем, меня сейчас очень трудно уличить в плохом настроении, и это, наверное, как-то сказывается даже на неумытом и этак слегка помятом подушкой лицом. Так держать!
А от завтрака таки придётся отказаться. Утром в этом посёлке еду можно купить только в буфете ресторана. И как правило - это беляши с несладким чаем, который подают в стеклянных поллитровых баночках за отсутствием чайной посуды. Боюсь, что в этом буфете я испорчу себе не только желудок, но и настроение. Ладно, наверстаю в обед. Хотя в обед чай снова нальют в баночки... Поэтому поднос с чаем будет очень сильно напоминать стол в лаборатории участковой поликлиники... Хотя! Разве это может испортить мне настроение? Ведь, это даже смешно! А, значит, весело!
И мне очень нравится заезжать в такие маленькие посёлки. За их неторопливым вялым ритмом приходит ощущение именно жизни. Это те, кто там живёт, думают, что они только существуют и ждут, когда же, наконец, до них дойдёт жизнь... А жизнь в их представлении идёт только в крупных городах, где так много магазинов, базаров,театров,учебных заведений и всего, всего, всего... Глупенькие! В больших городах бушует не жизнь, а суета. СУ-Е-ТА! А вот вы - живёте! Вы утром спокойно идёте на службу, а не догоняете битком набитый троллейбус. Вы спокойно читаете книги, наслаждаясь сюжетом, мастерством автора и... ну, чем там ещё можно наслаждаться, читая книги?.. Вот уже и забыла, потому что давно не читала книг, я их, как и многие жители города, не читаю, а глотаю, потому, что либо эту книгу завтра уже нужно передать другому, либо просто нет времени прочесть её в необходимом темпе. И главным в этом случае становится не "понаслаждаться", не вникнуть в глубину мыслей автора, не посопереживать героям, а - быть в курсе...
Вы имеете возможность даже чай пить с удовольствием, а не второпях и на бегу, как мы в этих всклокоченных городах. Вы думаете, мы часто ходим в театры? Ничего подобного. Основные посетители их - опять же вы, вырвавшиеся из своего захолустья на день-другой. А нам, нам всё некогда. А если и забежим, то только до второго акта, потому как торопимся ещё куда-нибудь (может быть, поэтому театры всё чаще предлагают нам спектакли без антрактов?... или тоже время экономят?). Это ещё ничего, если в театр идут просто время отвести, чаще всего здесь появляются не столько, так сказать, чтобы "приобщиться к культуре", сколько посмотреть на жену нового начальника. Или на новую жену старого начальника. А вот вы - живёте. Вы смакуете каждый новый день, каждую новую встречу, и жизнь попадает в вашу душу, как пережёванная пища, а мы ею давимся, давимся, получаем гастриты и инфаркты, а вкуса её так и не узнаём.
Я, ведь, права?
Интересно, с кем это я постоянно разговариваю внутри себя? Это, ведь, только с первого взгляда растекающаяся мысль похожа на монолог. А на самом деле я всегда как будто к кому-то обращаюсь, жду ответа, что-то рассказываю... но, ведь, не себе же... Зачем мне самой себе рассказывать то, что я вижу и чувствую? Для кого же я перевожу на язык слов и понятий свои ощущения и переживания? Стоп! Ну, зачем тебе об этом думать? Ну, зачем тебе забивать свою голову этой чепухой? Ну, вот, опять. Это же я не себе задала вопрос. Ведь, сначала я поняла это чем-то там, внутри, а потом оформила в слова... А, может быть, эти вопросы, наоборот мне были КЕМ-ТО заданы?.. Да хватит уж! Привяжется же, ей-Богу, глупость всякая, как навязчивая мелодия, а теперь вот ходи и думай её!
Ах, какой сговорчивый дядечка сидит в этом кабинете. Кажется, пора говорить вслух. Ну, что, начнём работать?
... Мне досталось место в автобусе у окна. И я радуюсь этому как ребёнок. Одно плохо: я сижу прямо за кабиной шофёра, и все идущие навстречу машины появляются как-то неожиданно, а большие, типа рефрижираторов, вызывают во мне некоторую оторопь и мешают подремать. Но однообразный степной пейзаж будто шепчет отцветшим ковылём: "Спать,.. Спать,,,"
4
Ах, Боже мой! Какой кошмар! Так и не поняла, увернулась я от этого грузовика, или он наехал на меня? И чего мне было сидеть посреди дороги? Приснится же, ей-Богу! "Отче наш... иже еси на небесех...".
В такие ночи, когда ты просыпаешься от кошмаров, и заснуть не помогает даже молитва, сначала ты испытываешь раздражение от бессонницы, а потом, когда и оно растаяло, тебя обычно посещают не знающие определений ощущения и мысли, которым днём просто невозможно всплыть сквозь бесконечный поток суетящихся и звенящих пустотой мыслишек, потому что живут где-то, если не на самой глубине, то достаточно глубоко внутри нас ( интересно, а что это такое - "достаточно глубоко внутри нас"?). И ты почему-то стесняешься обсуждать их с кем бы то ни было, а то и просто думать. Так они далеки от реальности! Или это только кажется? А вдруг они и есть фундамент того, что мы называем реальностью? Вдруг наша повседневная жизнь зависит именно оттого, как мы обдумываем эти мысли и как относимся к их предмету? Не, нет, не убедительно. Расскажи кому, ведь, лечиться посоветуют. И ни за что не признаются, что им знакомо это состояние... Спи, Даная...
5
- Ку-ку! Барышня! В стоимость нашего билета не входит оплата дополнительных услуг.
- А?.. Что? Каких услуг?
- Я говорю, что автобус у меня не спальный, в гараж мне пора.
- Что, уже приехали? - Я огляделась, автобус был уже пуст, а из кабины шофёра на меня смотрело добродушное лицо, - Бога ради, извините. И без особых условий было очень приятно покимарить в вашем автобусе. Убегаю, убегаю, убегаю.
А бежать-то как раз и не хочется. Была бы я кошкой, прыгнула бы на привокзальную скамейку, разогретую за день летним солнышком, потянулась бы сладко... и досмотрела бы сон... Что-то мне сейчас приснилось в этом автобусе? Что-то большое-большое, даже бесконечно большое, нет, не большое, а просто бесконечное. Ах, да! Это же Вселенная! А я всё летела, летела, хотела долететь до края, а его всё не было и не было... О, Господи! Даже спать расхотелось от того, что этого ни представить, ни вообразить, и даже во сне не увидать...
Ну, да ладно, пусть скамейка дожидается своей кошки, а мне не мешало бы зайти в книжный магазин, чтобы не остаться на вечер и выходные без чтива, а то с ума сойду в этой убогой гостинице.
И позвонить нужно сегодня. Ждут звонка-то, а я... Захожу в гостиницу, бросаю там сумки - и туда, где мне обещали возможность позвонить в областной центр, в тот самый кабинет, где мне предоставили помощь, которую и просить-то не пришлось... Как не воспользоваться таким расположением? Надо поспешить, а то вдруг не застану.
Я снова поднимаюсь по лестнице, которая вчера утром вела меня на небо. На небо - не на небо, но почему-то на этой лестнице мне так спокойно... И даже не хочу думать, почему. Я лучше буду идти по ней не торопясь, чтобы не расплескать этого покоя...
... А дверь-то, интересующая меня, заперта. Однако за ней слышатся возбуждённые мужские голоса. Надеюсь, не помешаю. Тук-тук-тук! Голоса смолкли. Кто-то хромой походкой подошёл к двери, та приоткрылась, и на пороге появился совершенно незнакомый, довольно молодой и красивый человек. А меня как будто по лбу стукнули. "Может, я ошиблась дверью?" - мелькнула незатейливая мысль.
- Что вам нужно? - обращённый ко мне вопрос окончательно выбил меня из колеи, я растерялась настолько, что никак не могла сообразить, что же нужно сказать в ответ. Но при этом чувствовала, что эта внешняя возня совсем не вытесняет того покоя, в котором пребывала моя душа. Он был превыше всего. Я неохотно открыла рот:
- Никак не ожидала увидеть то, что сейчас несомненно перед моими глазами. Я бы назвала имя того, кто мне нужен, но ей-Богу, не знаю его...
- Пропусти, это ко мне, прозвучал голос, родом из моего покоя. Но его почему-то услышал и этот молодой человек. Он распахнул дверь и отступил, пропуская меня вперёд.
Я зашла и... Производственное совещание под названием "мальчишник" предстало передо мной.
- Н-да. Чего-чего, но этого я никак не ожидала. Извините что помешала. Ведь, я-то, - оправдываясь нарочито, - пришла только позвонить. Может быть, это всё-таки можно будет сделать?... Я всё-таки помешала...
"Никто никому не помешал. Вы позвоните. Чуть позже.", - услышала я голос изнутри. Странное ощущение. Я стала искать глазами хозяина кабинета, но, увы, не узнала его... Но стоило мне присесть на предложенный стул, как я снова почувствовала себя хозяйкой положения. Я пришла.Я опять здесь. Опять всегда... Внутри у меня было светло и чисто. Конечно же не от по-мужски скупо накрытого стола и уж тем более не от десятка пар любопытных и испытывающих мужских глаз. Они меня даже не раздражали. Ничто не могло смутить моего покоя.
Мужчины любят говорить, что женщины болтушки. Ах, если бы они хоть раз трезво послушали себя. О! Бедные женщины! Когда мужчины наговорятся о втулках и всём том, что связано с машинами и спортом, они начинают говорить о вас. И, вы знаете, о самых замечательных, на наш взгляд женских чертах они говорят как о недостатках, и наоборот. Особенно они любят посмаковать то, сколько усердия, притворства и коварства применяют женщины, чтобы уложить мужчину в постель.
- Чтобы, тем не менее, оставить его там на всю жизнь. Тогда как мужчины тратят столько же сил на притворство, хитрость и коварство, чтобы провести с данной женщиной только одну ночь.
"А вам откуда это известно?" - Я обернулась на вопрос, обращённый ко мне и увидела небо. И мне стало понятно, почему мне так спокойно и хорошо. Я просто нахожусь в этом небею. И ничего не хочется больше чувствовать - ни видеть, ни слышать, ни осязать... И думать о чём бы то ни было тоже не хочется. Только бы быть в этом небе...
А в это время от моего имени кто-то продолжал сидеть за столом, потягивать коньячок, улыбаться на шутки и доказывать, что "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицина - это чистейшей воды экзистенциализм.
А я продолжала плавать в этом синем-синем небе. Какие-то лица мелькали передо мной, одни исчезали, другие появлялись, и только небо оставалось неизменным. Моё небо. Я пришла. Я здесь. Я всегда.
В этом небе было всё. Всё сразу. И прошедшее, и настоящее, и будущее... Здесь даже есть вишнёвый сад. Спелые вишни оттягивают ветки, вишнёвый сок течёт по рукам, по губам...
- А где мы теперь?
"Разве это имеет значение?"
- А всё-таки?
"В гостях."
На столе в миске горкой лежали вишни густого истомлённого цвета. Ветки яблонь низко наклонились над нами. В небе моём была тишина и терпкие запахи лета. Хозяин дома резал свежие помидоры.
"Так ты не знаком с нею?"
- Нет, не знаком.
"Моя последняя девушка..."
" Это они обо мне, что ли? - подумала я, услышав разговор, и почему "последняя"? И почему, с какой стати "его"?" Я взглянула на произнёсшего это и снова увидела небо. И забыла о том, что меня смутило. Внутри у меня было светло чисто и спокойно. Я протянула вишенку к губам этого неба, она исчезла за ними, и губы эти коснулись моих пальцев лёгким поцелуем. Что-то дрогнуло во мне и я совершенно отчётливо почувствовала, что у меня есть руки. Губы. Глаза. У меня есть тело. Которое плывёт вместе со мной в этом синем-синем небе... Я живая... Я пришла. Я здесь. Я всегда.
Солнце стало откровенно скатываться за горизонт, и сад, который нас приютил, начал погружаться в сумерки. Твоя рука обхватила меня за пояс, в небе моём стало ещё и тепло. Я поняла, что небо - это ты, вернее, синь твоих глаз. Кто ты? Что ты? Зачем ты? Почему? Откуда? Да разве это важно? Я пришла. Ты здесь. Мы всегда.
О как здорово, никогда не задумываться об этом и вдруг узнать о существовании своего тела и заново постепенно приобрести его. Сначала я почувствовала пальцы. Они трогали твоё лицо... шею... плечи... В самых их кончиках вспыхивали искорки, свет от которых волнами разбегался по всему телу и подталкивал, сбивал с будничного ритма сердце. Потом мои локти окунулись в тепло твоих ладоней и они, как два лёгких парусника понесли меня по бесконечным просторам нашего неба. Твои губы очерчивали в пространстве моё лицо, волосы, шею, и я начинала их физически ощущать. То, что я так не любила - моё тело - за то, что оно часто досаждало меня своими болячками, за то, что оно требовало, как мне казалось много времени на уход, за то, что оно в конце концов, требовало еды, попросту, мешало мне жить - теперь вдруг стало так необходимо: настал и его час! Мои физически ощутимые губы сомкнулись с твоими, и я начала стремительно растворяться в тебе. Грубые, как принято считать, физические ощущения не только не приземляли, а, напротив, дополняли и оттеняли тонкие переживания души от слияния с тобой. Мы пришли, Мы здесь. Мы всегда.
Лунный лучик проник в щель между шторами на окне и упал на большой иллюстрированный календарь, осветив простёртую в пространство руку Данаи. Спи, Даная...
6
- Вставай, пора, на экзамен опоздаешь. Мне уже уходить надо. А тебе - "ни пуха, ни пера".
- К чёрту, к чёрту...
Ах, мама, разве это экзамен? Его-то я сдам, куда он от меня денется? Сейчас у меня каждый день экзамен посложнее. А для предмета этих экзаменов, который называется "жизнь", учебников никто не написал. Есть, конечно, кое-какие пособия, к примеру, художественная литература, только, боюсь, она, скорее, вводит в заблуждение.
И, о, Бог мой! Сколько я их уже провалила! Вот и теперь... Теперь-то я могу себе признаться, что придумала всё: и единственного, и любимого, и любовь... Придумала, чтобы хоть как-то избавиться от всего того, чем жила в мастерской. Вернее, чтобы заполнить пустоту внутри, которая ныла и скребла душу после того, как я вынуждена была покинуть её. Ну, где мне было искать убежища, если не в обыденной жизни с её листопадами, свиданьями, театролизованными страстями и всякой там семейной и личной жизнью. Да, я не знала ей цену, и не хотела прицениваться. Может быть, поэтому сделала ставку на чужого. Чужого отца и мужа. Под рукой оказался. Для него эта жизнь была смыслом, а для меня просто прикрытием, щитом от той жизни, которой мне очень хотелось - свободной, счастливой, богатой, интересной, но... недосягаемой! Этот большой красивый мир, в котором звучала "Весна священная", который блистал красками Марке и Ренуара, в котором говорили на языке Чехова и Куприна, всё время был где-то рядом, но я никак не могла туда попасть! Все о нём говорили, рассказывали, как о рае поднебесном, вели себя так, будто они живут там и просто спустились сюда, ко мне, на часок, чтобы рассказать мне о нём. А от того, что мир, в котором мы живём, грязен и недостоин, они соответственно с ним и обращаются, а так же и со всем, что принадлежит этому миру, а значит, и со мной тоже...
Прости меня, заложник мой, я хотела нырнуть в твой мир и забыть об этом "поднебесном рае". Мне было всё равно, какой он, твой мир, лишь бы забыть тот. И чтобы ты меня не поймал на этом равнодушии, я старалась украсить твой мир романтической любовью, чтобы укрытие моё было хоть сколько-нибудь похожим на храм. Я просто не осознавала, что быть похожим и быть - это "две большие разницы". Да я и вообще ничего не хотела осознавать, хотела только сбежать, спрятаться... Ведь, там, в мастерской, даже если не храм, а карточный домик, то всё равно не мой. Не про меня. И я, сидя на его пороге, чувствовала себя нищенкой с протянутой рукой, в которую клали надкусанные куски торта, обсыпанные пеплом...
А твой мир, где я пыталась укрыться, тем более не храм. Сверху красиво, пышно, а в углы заглянешь - и жуть. Пыль, грязь, мусор... И я, я тоже там оставила мусор. Стыдно.
Всё, заканчиваю училище, уезжаю работать и... и... Может быть, я найду тот уголок земли, где не надо будет притворяться. Притворяться хорошей или беспутной... Просто быть.
Троллейбус, как обычно, переполнен. Все куда-то спешат. Я тоже. В новую жизнь. Сейчас сдам последний экзамен, и начнётся отсчёт нового времени.
...Спокойной ночи, Даная. Там, за глянцевой поверхностью твоего мира, мне уютней. Неужели то, что я хочу найти, существует только по ту сторону сна? Пусть мне сегодня опять приснится это инее небо, в котором мне так легко и спокойно, и где я не одна. Вокруг никого нет. Только я и синее небо. А я всё равно не одна. Я там. Я была. Пожелай мне этого сна, Даная...
7
М-м-м... Я как будто выплыла на поверхность. Глаза закрыты, но я чувствую, что впереди меня синее-синее, доброе-доброе, а позади - уже отдалённо, но ещё ощущается холод одиночества, горький привкус тоски... Господи! Хорошо, что я уже проснулась! Здесь каждая моя клеточка, каждый мой вдох и выдох, каждое ощущение наполнены покоем и счастьем. Сейчас я открою глаза... Ты даже представить не можешь, что я сейчас увижу! Я открываю глаза и... ! вижу синее-синее небо...
- И давно ты на меня смотришь?
- Давно.
- А что ты думал?
- Я думал, что ты очень маленькая, а, между тем, - всё.
- Почему?
- Потом расскажу. А сейчас решай: ты здесь меня подождёшь или пойдёшь...
- Я пойду с тобой...!
Мне вдруг на секунду представилось, что ты ушёл и унёс с собой то, что ты только что нашёл во мне - ВСЁ. Глупая! Ведь, ВСЁ - оно ВЕЗДЕ и ВСЕГДА. Ты нашла своё "всё", и оно теперь везде будет с тобой, и всегда.
"И во сне?"
"Настанет и этот день..."
Сад встретил нас обильной росой и щедрым соком спелой вишни. На востоке томилось солнце. Оно как будто дожидалось нашего пробуждения, чтобы начать новый день. Мы идём с тобой... вот только не знаю, куда...(но разве это важно? ведь, С ТОБОЙ!)... ах, да! вспомнила! На запад. Потому что солнце светило нам в спины. И пока мы шли, его свет становился всё теплее и теплей...
- А ты хоть знаешь, как меня зовут?
Я остановилась и с любопытством посмотрела на тебя: разве у неба может быть имя? Разве у того, кто всё, может быть имя? Миленький мой... Да. Родненький мой... Да. А имя...
- Нету такого слова, которым можно было бы тебя обозначить...
Ты вложил в мою руку визитную карточку: вдруг пригодится...
...Я сижу напротив тебя в другом углу кабинета. Вокруг много деловых людей, они что-то доказывают, чаще оправдываются, из репродуктора раздаются голоса со всей области, тоже возбуждённые, взбудораженные, и только ты всегда спокойно и твёрдо что-то говоришь тем, кто присутствует здесь, а иногда в микрофон, но при этом всё время пристально и ласково смотришь на меня. А я как будто приклеилась к твоим глазам, даже не мигаю, но это и понятно: на синее смотреть легко. Сознание подсказывало, что это не совсем красиво, ведь нас наблюдает столько людей! Поэтому я старалась отвернуться, опустить голову, но... отвести взгляд было не в моих силах. Я любовалась тобой! Это не было похоже на любование, например, совершенным созданием - цветком. Как бы он ни был хорош, он только взгляд ласкает, и он всегда что-то другое, отличное от тебя. А тобой любовалось всё моё существо, оно было настолько занято этим, что ему некогда было дышать... Каждое твоё движение вызывало во мне лёгкую и сладкую волну. Я была не напротив тебя, я была в тебе; я была не с тобой - я была тобой. И только так я есть. Я живу... Я пришла. Я здесь. Я всегда. Мне стало понятно: ты не такой, которого я хотела бы, ты просто - тот. Поэтому мне ничего не надо предпринимать, чтобы обольстить твоё сердце. Оно всегда было моим. Про меня. А теперь я его нашла и только. Мне с тобой не надо притворяться, бояться сделать ошибку, просчитывать ходы вперёд, что-то специально умалчивать или что-то специально говорить: какя ни есть - вся про тебя. И спокойна я, потому что больше ничего не боюсь. Самое страшное, что могло ожидать меня на этой земле - это не найти тебя. А теперь всегда и везде я как дома (ах! вот что такок "дом"!), потому что я встретила тебя, и это помогло понять мне, что я есть. И ты у меня - есть!
ЕСТЬ!
Земные условности всё время заставляли нас оправдывать своё время провождение. Мы то звонили куда-то, то ходили куда-то, и в конце концов попали в какую-то баню. Ни никак не могли расстаться даже по делам, даже не надолго. Заботы вчерашнего и завтрашнего дней исчезли. Или перестали быть важными. Как будто жизнь кончилась. Или началась...
А, может быть, нам не хватало воли разбежаться по своим делам? Нет! Нам просто хватало воли не разбегаться ни за что. Мало сказать, что в нашем состоянии была гармония. Здесь было само естество. И оно было главным условием и законом. То, что раньше меня умиляло или раздражало в других, в тебе было настолько естественным, что воспринималось мною, как прцесс дыхания. Ты был ни хороший, ни плохой, ни грешный, ни умный, ни пьяный - ты был МОЙ.
Это вовсе не означало, что между нами были мир и благодать... Хотя, нет, вот они-то были всегда... Но, если что-то не нравится, с тобой нет необходимости замыкаться и выжидать: можно всё выплёскивать тут же. И это ни у кого не вызывает обид и огорчений, а принимается как должное. Зато не нужно расставлять точки над i. Они всегда там, где должны быть, и даже заранее. Ой, а ты помнишь, как мы чуть было не подрались в этой бане? Или это уже называется "подрались"? Я тогда поймала себя на том, что мне не больно и не обидно... Вся эта возня и суета были как фон, главное, что уже ничем не могло быть перечёркнуто, в том, что мы есть и мы вместе.
Хозяйка бани угощала нас блинами с деревенской сметаной, а посередине стола в большой миске лежали всё те же вишни. Горсть вишен была рассыпана по белой скатерти... И было в них что-то чёрно-красное... Смутно-тревожное... Я взяла вишенку и поднесла её к твоим губам: она исчезла за ними и губы твои прикоснулись к моим пальцам лёгким поцелуем... Это произошло опять? Или это произошло снова? Или это было всегда?..
Я хочу быть с тобой....
Я хочу быть с тобой...
Я так хочу быть с тобой!
И я буду с тобой...
Простые до бессмысленности и глубокие до умопомрачения слова популярной композиции, доносившейся из магнитофона, пронизывали насквозь. Я прижалась к тебе так сильно, как только это было возможным: "Я хочу быть с тобой!" Как будто что-то уже было готово разлучить нас, разделить... И это "что-то" не было ни вчерашним, ни завтрашним днём. Но оно уже было! "Пьяный врач мне сказал, тебя уже нет..." Но это невозможно! Ты не можешь не быть! До сих пор это так легко принималось: ты есть, даже если не рядом. Ты - есть, и это главное! Но теперь, когда ты прижал меня к своей груди, когда я как великую благодать ощущаю твои руки на своей спине и губы на темени, мне стало страшно не испытывать твоего прикосновения даже мгновенье!
Музыка кончилась, а мы продолжали танцевать, не в силах оторваться друг от друга. Я чувствовала, что ты думаешь о том же. Ты снимал губами с моих глаз светлые слезинки, происхождение которых я не могу объяснить, во мне были и несказанная радость от общения с тобой, от твоего поцелуя и глухое тягостное предчувствие. Твои глаза были всё тем же прекрасным небом, всё больше и больше, и всё меньше и меньше - просто глазами...
...И циновка может быть постелью...
...Служащая гостиницы протянула мне ключ:
- Ваша комната № 8. Вас проводить?
Зачем? ты ведь знаешь, где эта комната. Гостиница твоя.
Провожающий нас взгляд служащей был удивлённый и растерянный.
А! Вот почему! Мои свежевымытые волосы не были причёсаны. Из большого зеркала в комнате № 8 на меня смотрела по меньшей мере ведьма. Это я?
- Боже мой! Какая лохматая и неприбранная!
- Ты - прелестный, малыш...
- А что это такое?
- Прелестный?
- Да.
- Иди ко мне...
Твоё лицо было уставшим и колючим. А руки ласковыми и требовательными. А губы... О, Боже! Какие у тебя были губы!
А одеяло было пуховым. Но Данаи нигде не было. Как же я засну без неё?
- Не плачь.
- Разве я плачу?
- Если женщина задумалась, она уже плачет...
Милый мой... Мой нос упёрся в седоватую поросль на твоей груди. Мне было надёжно и спокойно в колыбели твоих объятий. Огромная луна застыла в чёрном небе. Время остановилось...
8
Я что, уже проснулась? Или ещё нет? Нет! Нет! Я не хочу! Такой замечательный сон мне снился... Не хочу просыпаться. Сегодня воскресенье. Незачем так рано вставать. Лезу поглубже под одеяло и хоть чуть-чуть ещё посплю. Хорошо, что я не открывала глаз. Кажется, чудесный сон продолжается...
9
Ой! Что это? Как сильно бьётся сердце. Но не тревожно, не с болью, а сладко-взволнованно... И дыхание перехватило... И губы мои ловят... воздух? нет! твои губы! Ты просто снова меня целуешь. Ах, ты мой верный служака! (Это я своему телу.) Пока я спала, ты чутко отвечало на его желания. Хорошо, что вовремя разбудило, а то бы я пропустила самое интересное... Родной мой...
- Спать?
- Угу. Если получится.
- А кто тебе может помешать?
-Ты.
- Да?! Тогда я уйду на другую кровать.
- Да?! А кто тебя отпустит?
- Спи!
- Угу.
Ты заснул. А мне уже не хотелось спать. В комнате было светло от любопытного лунного света. Я отодвинулась и стала наблюдать твой сон. Он был тихий-тихий. Казалось, что ты заснул так крепко, что уже был далеко-далеко. Но вдруг твоя рука стала искать меня, притянула к себе и заботливо подоткнула одеяло. А ты продолжал тихо и спокойно спать. Только губы твои время от времени прикасались ко мне так, будто хотели отпить глоток-другой...
Пей, пей, родненький мой. Я - родничок, который долго пробивал себе русло, а теперь впадает в тебя. Пей, родненький... Я неиссякаема. Я пробилась однажды сквозь землю, чтобы когда-нибудь слиться с тобой. Мне замечательно жить на этом свете: мне есть куда течь. И хорошо, что я сохранилась: не засыпалась, не засорилась, не засохла... Я перебираю на дне своём камешки, солнце играет с моими струйками, я отражаю его лучи и сияю, как алмаз... Что это? Ах, да, это уже сон...
10
- Доброе утро, Даная. Последнее утро с тобой. А, впрочем, почему так? Я возьму тебя с собой. В качестве приданного. А что, и перины, и подушки, и одеяла, и покрывала... Да, я выхожу замуж.
Ну, что ты так укоризненно смотришь на меня? Я устала. Разочаровваться. Меня скорее удивит, чем обрадует, если что-нибудь в этой жизни совпадёт с моими желаниями и мечтами. И поэтому я не боюсь очередных огорчений и разочарований. Просто хочу бросить якорь. Сделать что-нибудь такое, что меня удержало бы в этом бесконечном и тупом потоке безликих, похожих один на другой дней. Всё в них было похоже: и печали, и развлечения, и расплаты. Моё счастье, что я родилась женщиной: я могу родить себе детей. Они отвлекут меня от собственной персоны. И я перестану замечать, что внутри у меня пустота, и вокруг меня - пустота. И существование моё бестолково, бессмысленно и безрадостно. Я везде чувствовала себя лишней. И ненужной. С боку припёкой. Временной, мещающей. Мне казалось, что все ждут, когда я уйду, чтобы начать бал. Я понимала, что это комплекс, и бала не будет. Просто все живут так, как будто готовятся к чему-то счастливому и радостному и ждут его. Время от времени они в этом ожидании устраивают себе маленькие праздники: то свидание, то новую покупку, то застолье. Но эти праздники как полустанки: мелькнут за окном и исчезают даже из памяти. А все всё едут и едут куду-то, но никак не могут приехать туда, куда рвутся; настаёт момент, когда их просто выносят из поезда, и они находят вечный покой на обочине дороги, так и не доехав до своего конечного пункта, где их непременно ожидало счастье, как они полагают...
Ну, что ты опять смотришь на меня с укоризной? Ну, да, теперь у меня будет попутчик в этой тоскливой и тягостной дороге. Я его даже не выбирала. Мы с ним оказались в одном купе. Да ты не думай, вряд ли я усложню ему жизнь, он вовсе не без ума от меня, он даже не готов быть моим защитником, он только делает мне одолжение, а, может быть, искупает вину. И он об этом знает. Так что, если ему захочется сменить попутчицу, я отпущу его в другое купе, или даже в другой вагон. Принято здесь так: выходить замуж или жениться. Мы с ним подписали это соглашение. Без обязательств. Каждый сам выбирает себе эти обязательства, их объём и меру ответственности.
Да нет, нет, мы, конечно, так конкретно не договаривались. Но и ничего особенного друг от друга не требовали. Однако он отличается от меня тем, что думает, будто в этой поездке можно быть счастливым (но не со мной, конечно!). Наивный. А, может быть, я перевернула всё с ног на голову? Господи, прости, что я вышла на этой станции опусташённой и безразличной...
Мы ехали на украшенной кольцами машине. На мне было белое длинное платье, а на улице шёл дождь. На перекрёстке машину остановил красный свет светофора. В этот момент за окном автомобиля появилось какое-то лицо и, зыркнув саракастической усмешкой, выкрикнуло: "Что вы делаете, дурни?" На какое-то время пелена с моего сознания упала, и я подумала с такой же безнадёжностью: "Что же я делаю?" И вдруг остро почувствовала, что я лишняя и на этом празднике. Что здесь меня тоже вынуждены только терпеть. И что если я не найду в себе силы на равных принимать участие в жизни, то есть играть в неё так же: и в "рай" в шалаше, и в счастье, и в благополучие, - то мне лучше выпрыгнуть из поезда, когда он наберёт хорошую скорость, чтоб уж наверняка... А дождь всё идёт и идёт... Мой почти уже муж неловко ведёт меня за руку по лестнице ЗАГСАа. Представление продолжается. Исполняющие главные роли откровенно бездарны. С головы моей слетает лёгкая фата и медленно опускается на мокрые и грязные ступеньки. Чья-то рука хватает её тогда, когда она уже готова была превратиться в нечто и стать самой любопытной иллюстрацией к сегодняшнему событию... Потом эта часть свадебного туалета снова попала туда, где должна быть, и все забыли об этом. Только я до конца дней своих буду хранить это в себе как самое острое воспоминание о моей супружеской жизни.
Наконец-то утих застольный шум,и можно позволить себе отдохнуть. Вдвоём. Надо привыкать.
Тёплая летняя ночь была самой обыкновенной. Пахнет пыльным асфальтом и цветочной пыльцой. Клумба с цветами прямо под окном моего нового дома. А рядом с ней на раскидистом кусту сверкали под луной, в её белесых туманных лучах, ночной росой спелые вишни...
Спи, Даная....
11
- Не-е-ет! Ну, уберите же эти вишни!
- Что с тобой? Тихо, тихо... Дались тебе эти вишни!?..
- Зачем они везде?
- Но они, ведь, такие красивые... И сладкие...
- Они страшные...
- Да почему же? Успокойся. Тебе приснилось что-то не то.
- Нет, они и днём, не во сне, тоже были такие же страшные... Они рассыпаны по белому снегу...
- Ну, подумай, разве они бывают зимой?
- Ты со мной как с ребёнком...
- Иди ко мне...
Такой жадной я ещё никогда не была...
... Одеяло валялось на полу. Утренний свет уже начал заглядывать даже в самые потаённые уголки. В открытое окно вливались настоенные запахи степи. Бесконечные волны холмов простирались так далеко, что в конце концов превращались в ультрамарин, сливающийся с небосводом. Солнце ещё не успело опалить небо, и оно было таким же синим, как твои глаза. Мне хорошо здесь. Здесь, на самом на краю земли". Нам? Ты прав. Нам хорошо здесь. Неважно, где? Ты прав. Нам хорошо.
На-а-а-ам хо-о-о-о-ро-о-о-ошо-о-о-о..!
В нашем небе штиль. И мы никуда не плывём. Мы повисли в нём и замерли.... Ничто в нас не шелохнётся:
На-а-а-ам хо-о-о-оро-о-о-о-шо-о-о-о...!
- Какой здесь ковёр интересный.... Надо же, семь цветов! И шпингалеты на окнах такие странные, я с трудом открыла их ночью. Ой, да что ж здесь колется постоянно?! Пёрышко какое-то. А волосы-то у меня как запутались! Нет, их нужно расчесать немедленно. Ещё одно "иди ко мне" и мне придётся стричься наголо...
Глаза твои были закрыты. Я подумала, что ты заснул, и замолкла, боясь потревожить тебя...
- Говори, говори...
- А что говорить-то?
- Что хочешь.
- Да ты ж меня не слушаешь...
- Я слушаю. Как ты журчишь.
- Я говорю всякие глупости...
- Вот и говори свои глупости.
- Тогда я лучше пойду телевизор включу.
- Включи.
Хорошенькая диктор засияла на экране.
- Звук убери и рассказывай, что ты там видишь, если собственные глупости не лезут в голову.
- Лезут. И притом только глупости, - я убавила звук. - Ну, так вот...
Обернулась к тебе и провалилась в синеву... Солнечный луч, отражённый в зеркале, разбился на радужный спектр и упал к моим ногам. Где-то по домашнему урчал мотоцикл, который добросовестно облаивался на очень высоких нотах какой-то собачонкой. За стеной звучала приглушённая музыка.Мир был прекрасен... Он сочетался со мной всем, что в нём было... А в нём было всё... Он никогда так не радовал меня, он - этот самый что ни на есть реальный мир - был призрачен, очень многое не замечалось в нём, точнее просто не ощущалось... И стоило было только появиться твоим глазам, как мир, увиденный через их синеву, как сквозь чудесные очки, стал цельным, подобно райскому саду.
Ты щедро смотрел на меня. Миленький мой! Какое глупое слово: "миленький"... Миленький! Жаркая волна пробежалась от кончиков пальцев до кончиков волос. Сердце в ней растворилось и поплыло к тебе: б-ту! б-ту! б-ту! ...
- Ну, что ты замолчала?
- Я хочу тебя целовать...
- Так иди ко мне..!
Время стало сладким. И как всякая сладость, оно поглащалось неудержимо стремительно. Мы отказались ото всего, что могло это время сделать обыкновенным, пресным: от обеда, от компаний, от каких бы то ни было развлечений. Ни на минуту не хотелось отрываться от того покоя и равновесия, которые воцарились в комнате №8. Мир как будто сопереживал нам: нас не беспокоил даже телефон.
Счастливый день завершался. Но зато наступала счастливая ночь, которая напрасно будет стараться утомить нас.
... Из самой глубины сознания преследующая меня Даная сердито погрозила мне вытянутой в безмолвие рукой. Хорошо, хорошо, я уже засыпаю. Прости, если снова не надолго...
12
Наконец-то утро. Какая тяжёлая ночь была. Тысячу раз просыпалась. Никакого отдыха, а, ведь, надо было отдохнуть. Во-первых: неплохо было бы сегодня хорошо выглядеть. Во-вторых: надо, чтобы хватило сил на весь день. Вечером у меня будут гости. "Дружащие семьями". Мой, так сказать, теперешний круг общения. Не ударить бы в грязь лицом. А то разговоров будет! И какая я невнимательная, и какая я серенькая, и какая я плохакя хозяйка. Пожалуй, придётся разбудить мужа, чтобы в магазин сходил кое-что подкупить. Сама уже не успею. Тем более, что больше ничем помочь не сможет. И потом, разве я для себя прошу? Ему, наверное, самому хочется, чтобы гостям его понравилось здесь.
... Ну, вот, всё готово. Осталось только привести себя вв порядок. И не переборщить. Чтобы у моего мужа не появились завистники. И чтобы все женщины чувствовали себя достаточно уютно.
Застолье было мирным с определённой долей степенности. Зачем такие встречи? Мужчины часто выходят на лестничную площадку покурить. Но остаются там куда дольше. Всё говорят о чём-то, совсем не заботясь об оставленных ими женщинах. А женщины, сидя за обкарнованным столом, жалуются на то, как много приходится есть в гостях: всё так вкусно и всего хочется попробовать.
Подобные праздники похожи друг на друга во всём: и поведением собравшихся, и ассортиментом закусок, и темами бесед:
- Вчера на рынке видела такие туфли!
- А что не купила?
- Они оказались маловаты...
"Денег у тебя оказалось маловато", - подумали все.
- Ну, что вы хотите, на ней ни разу не было приличного платья. Даже, если вещь дорогая, на ней - как на корове седло!
"Посмотри на себя", - подумали все.
- А я со своими соседками по лестничной площадке даже подружиться не могу: и у той, и у другой мужья - прапорщики.
"Ну и что?" - чуть было не вырвалось у меня, но я вовремя остановилась. Потому что все дружно поддержали говорившую - жену молоденького лейтенанта. Интересно, они искренне так думают или выпендриваются?
- Ни кожи, ни рожи, а всё туда же! Ну и что, что говорить умеет? А кто не умеет говорить-то? Это ж никому не нужно! А главное - с такой мордой на экран!
"А если кому-то нравится именно такая "морда"? Кто тебе сказал, что весь мир должен служить твоему вкусу и уровню интеллекта?" - ... но сдержалась, вслух не сказала... Испугалась, что тоже буду лишена права на существование. Малодушие?
- У кого американцы купили картину? У нашего местного художника? Ну, это для того, чтобы показать всему миру, как не надо рисовать.
Чужой успех - бельмом в глазу. Не охают, спать не смогут. И особенно разбираются в художественном творчестве. Заметь: ни один художник не учил продавца деньги считать, но учить художника писать картины, а писателя - романы, люди низкого порога чувствительности и особенно ограниченного интеллекта считают себя не только вправе, но и должно. Тоска!
- А этот-то! Джентельмен тоже! Предложил мне сегодня подвезти домой на своём задрипанном "Запоржоце"! Да я лучше свои австрийские сапоги сношу, чем так позориться буду. Я ему так в глаза и сказала.
Никто не видит вокруг себя людей. Их интересуют и ими уважаются только упаковки и этикетки. А что внутри - уже не важно. И встречают по одёжке и провожают по ней же. О! Слышу возражения. Мол, а как же твой любимый Чехов? Так должна или не должна быть прекрасной в человеке одежда? Но разве он имел ввиду эти банально-нахальные заграничные шмотки? В которых не столько ценности, сколько цены. Он имел ввиду только тонкий вкус, но никак не шмотьё, которое подменяет всё остальное. Платье - дополнение, нюанс, но не более. А здесь-то нормальным считается лишь тот, кто отличает импортную вещь от отечественной и предпочитает Багамские острава Санкт-Петербургу. Поэтому, если вы хотите быть принятым в то собрание, которое у меня сегодня, то вам необходимо иметь для себя красивую, точнее, броскую упаковку с наклейками на иностранном языке, а на этикетке должны стоять цифры с большим количеством нулей. Они так привыкли чувствовать себя вещами, в лучшем случае отождествлять себя с ними, что и в других видят только одно: либо имярек - вещь, либо - ничто. Им и невдомёк, что есть такое понятие, как человек, которому недостаточно отождествления не только с одеждой, но и с телом своим: всё что-то ещё хочет найти за обыкновенной плотью! И именно людей они отталкивают и презирают, они не могут простить им отсутствия этикетки, и никак не поймут, что - это признак свободы. В том числе и от их пошлых, мелких и мерзких оценок.
Тебе понравились мои гости, Даная? Что ты делаешь вид, будто не слышишь меня? Если я буду жить столько, сколько мои деды и бабушки, то нам с тобой долго придётся наблюдать это болото. ...?!... Давай отдохнём от него. Хоть на одну ночь... А, может быть, ... Ты поняла меня? Давай попробуем это сделать... А теперь - спать.
13
- Алло, это я. С первым автобусом. Нет, не устала... Да я в автобусе выспалась. Есть? Нет, не хочу. Я хочу к тебе. Буду когда? Минут через десять.
Пыльная зачуханная дорога была самой приятной из тех, по которой когда-либо мне приходилось ходить. Потому что по ней я иду к тебе. Я не видела тебя три дня. Но всё это время жила только тем, что знала: ТЫ ЕСТЬ. И всё, что мне попадало навстречу, напоминало о тебе. Потому что радовало. Успокаивало. Было неизменно приятным. Я не могла ни на кого сердиться, легко прощала обиды, была только внимательной и доброй. Мне не в чем было упрекнуть этот мир. Я бесконечно радовалась тому, что живу, и хотела, чтобы всё вокруг было таким же счастливым, как и я. И всё потому, что ты есть... !
Лестница! Опять эта лестница... Именно здесь я впервые почувствовала некую благодать внутри себя. Я пришла. Я здесь. Я всегда. Внутри у меня, как и теперь, было светло, чисто и спокойно. Как будто душа знала, что произойдёт через минуту, и опередило сознание. Я начала чувствовать раньше, чем осознавать. О! Представляю, как сдвинула брови сердитая классная дама. Ведь так могут вести себя только экзальтированные и напрочь лишённые здравого смысла семнадцатилетние девочки, но мне-то в два раза больше! Но зато я и чувствую совсем другое: внутри у меня не буря страстей, а светло, чисто и спокойно. Господи, спасибо!.. И потом, если ты что-либо осознал, уразумел, если хочешь, то почувствуешь ты после этого не то, что есть, а то, что осознал и уразумел! А это всегда меньше, если не подтверждено ощущением. Осознавая чувство, переживание, ты постигаешь этот мир гораздо шире и глубже, чем осознавая сам мир непосредственно. Хорошо, что я это хоть теперь поняла...
- Через полчаса жду у себя, - услышала я родной голос ещё в коридоре.
- Кого это ты ждёшь через полчаса?
Ты положил телефонную трубку на место:
- Через полчаса я тебе уже надоем. Часок ты от меня отдохнёшь. В машине. А потом мы с тобой на ней куда-нибудь удерём. Закрой дверь на ключ...
Ты встал, чтобы выйти мне навстречу, но я остановила тебя и села напротив. Мне хотелось наглядеться на тебя. Проверить, не ошибалась ли я, когда пыталась вспомнить твою внешность. Нет, не ошибалась. Синие-синие широко поставленные глаза; они не смотрят, они принимают меня. Большой, с плавной горбинкой нос на чьём-нибудь другом лице казался бы хищным, а на твоём - как заблудший пёс. Слабая улыбка едва касалась губ, которые мягкостью и податливостью своей были вопреки твоему мужскому началу. Небольшой острый подбородок отступал, это придавало твоему лицу наивность, но ой! как ошибётся тот, кто поддастся этому ощущению. Обрамлённая светлыми седеющими волосами голова твоя была тайной тайн. Но каждая грань этой тайны, которая ненароком открывалась мне, играла интеллектом.
Руки твои лежали поверх всяких там деловых бумаг, ровные красивые пальцы... нет!.. я больше не могу... Я хочу обнять тебя! Милый мой!
- Ты надолго?
- Я? А... сколько ты хочешь?
- Не скажу. Возьму ивсё.
- Как это?
- Украду я тебя сегодня.
- Я настолько твоя, что украсть ты можешь меня только у самого себя.
- Вот у себя и украду.
- Надолго?
- Ну, а тебе-то какая разница? Потом-то я опять верну тебя себе. Значит...
- ...
Я поудобней устроилась на заднем сидении автомобиля и открыла книгу. И что я там увидела? Ну, да, её самую. Я наслаждалась трепетом ожидания. И если я прочитала две-три строчки, то они были про тебя. Самое противное, что может переживать человек - ожидание - превратилось для меня в сладостное предчувствие: ведь в конце этого ожидания - ты. А его длительность - это неважно.
- О чём читаем?
- О тебе.
- Так уж!
- Как уж хочу. А куда мы поедем?
- После того, что ты там начиталась, ты должна была спросить меня, как мы поедем?
- Как мы поедем?
- Вместе.
- Но я это знала.
- А что тебе важней, женщина?
- Быть ею.
- Женщиной?
- Да?
- Тогда ты узнала всё. А куда мы едем, достаточно знать шофёру. Ты знаешь это? - обратился ты к шофёру. Тот довольно и уверенно ухмыльнулся в ответ. - Тогда трогай.
Степь грела свои бока под щедрым солнцем. Редкие деревни, встречающиеся нам по пути, млели в разогретом воздухе. Горизонт вздрагивал и парил в линзе испарений. Я чувствовала себя одним целым с этим небесно-зелёным простором. Вместе с ним меня окутывала полуденная дремота. Всё во мне просило покоя и стало погружаться в него...
14
... Ой, да это же ещё не утро. Странно. Мне казалось, что я проснулась от духоты, даже от жары, а тут довольно прохладно. Откровенно тянет холодком от окна, разуделанного морозным кружевом. Наволочка и пододеяльник пахнут прачечной и ещё чем-то. Так пахнет только больничное постельное бельё. Но у меня этот запах не вызывает тревоги, а, напротив, успокаивает. Как будто меня ожидает не лечение, а отдых. Ото всего. А от чего, собственно, мне бы хотелось отдохнуть?.. Какой любопытный узор на стекле: холмы, холмы, среди них извилистая дорога, которая ведёт в сказочный лес. Что это? Мне показалось, что-то движется по этой дороге... нет, ничего, конечно, не движется. А! Движется!.. Мистика какая-то! Но если это что-то будет так тихо двигаться, то к лесу оно подъедит только к утру.
Да, а о чём я думала раньше? Об отдыхе. Да, нет, пожалуй, не отдохнуть я хочу, а остановиться, оглядеться вокруг себя, обдумать всё, что было, подготовиться к тому, что будет. А будет!.. Мальчик. Я так хочу сына! О, я представляю, какой он будет! Нет. Неправильно. Только Господь знает это. Зато я знаю, какой буду я! Я буду счастливой! Я люблю тебя... Ой, кому это я? Неужели тому, кто сейчас одно целое со мной? Удивительно, я его не знаю, я только чувствую, что он есть, и мне больше ничего не надо, чтобы любить его. И от того, что он есть, мне спокойно и радостно на душе. Это единственное настоящее, что у меня есть. И не только в смысле "стоящее", а буквально настоящее, потому что всё остальное - условное. Оно, вроде бы, тоже ничего, но не настоящее. Например, как буквы и цифры. Ими можно много высказать, но они всё равно останутся условными знаками того мира, о котором рассказывают. Главное здесь - не потерять ориентир. Сначала надо увидеть и полюбить истинный мир, тогда в его условных знаках ты найдёшь прелесть и красоту. А я где-то потерялась. Я долго жила среди условных знаков этого мира, где не трава, а газон, не вода, а H 2 O, не дом, а место прописки, не любимый, а портнёр... И потому там, где надо было радоваться, я принимала участие во всеобщем веселье, а печалиться - скорбила со всеми... Когда же я потеряла его, этот мир? Наверное, давно. Мне тогда ещё тяжело было нести портфель. Я шла по просёлочной дороге и думала: "Хорошо, что у меня сегодня всё в порядке: я ничего в школе не "ляпнула" по неосторожности, не совершила глупых поступков, за которые взрослые сильно ругают, не получила плохой отметки, которая не понравилась бы маме, - и мне поэтому не предстоит ни перед кем оправдываться, ни в чём не признаваться и никому не доказывать, что я не такая уж плохая... Как замечательно... Как легко... А вдруг там всё равно что-нибудь такое найдётся? Я, ведь, ещё не всё ПРАВИЛЬНО понимаю... То есть не как взрослые..." Какой тяжкий груз! Не сравнимый с тяжестью портфеля! В конце концов он загнал меня в библиотеки и за письменный стол рядом с моей кроватью, потому что только здесь я имела право получать "опыт жизни". А наощупь её, родненькую, ни-ни! А то вдруг пойму и почувствую как оно есть на самом деле, а не так как взрослые считают нужным... Проще говоря - цыц! Не сметь! А то...
Нет, это случилось раньше. Солнечный луч падает на только что вымытый мамой пол, выкрашенный суриком, на нём тень от большого фикуса, который чувтвовал себя не менее уверенно, чем хозяин дома. В углу - иконы. Бабушка молится Боженьке. Я не знаю, кто он такой, но с неменьшим усердием отбиваю поклоны. Я не понимаю, что я делаю, но я делаю, что хочу... И внутри у меня чисто-чисто. И ещё никакого груза. Потому что всё было настоящим: и луч, и чистый пол, и простенькая дорожка через всю комнату, и фикус, и бабушка, и Боженька.... Но это было так давно! Потом всё настоящее стало исчезать и подмениваться. Первыми пропали иконы. И вместо них появился большой дяденька с галстуком в горошек и лысый. И как бы он ни улыбался, смотрел он из своей коричневой рамы совсем не так, как Боженька. Но директору школы, в которой работала моя мама, он нравился больше...
А вот теперь у меня есть то, что никак не подменишь. Оно сердито бьёт пяточкой изнутри, как будто хочет сделать чуть шире свой маленький космос. Подожди немножко, и этот мир весь станет твоим. А я постараюсь сделать всё, чтобы ты смог отличить его от его условных знаков, а самое главное - не омрачить души тяжестью условностей, чтобы внутри у тебя было чисто-чисто. Господи, помоги мне справиться с этим! Хоть сколько-нибудь... Я люблю его, того, кто пока одно целое со мной...
Да, Даная! Стены здесь пустые, как ленивые мозги. Но ты всё равно здесь есть. Женщины, которые живут сейчас вместе со мной в этой больничной палате, называют твоим именем меня. Потому что беременность сделала меня привлекательной. И даже красивой. Ещё не утро, давай поспим, Даная...
15
- Живой, малыш? Что опять случилось с тобой?
Отчаянный стон застрял в сердце. Я осмотрелась. Ничего не могу понять. Только что эта дорога была белая-белая. И холмы были седые. Толи от снега, толи от ковыля. А теперь мы ехали мимо весёленького луга, в конце которого нас ожидала тенистая лесная дорога.
- Опять что-то случилось?
- Да... Вишни...
- Послушай, это уж слишком. Расскажи, что тебе приснилось, я тебе объясню твой сон, и ты никогда больше не будешь страдать из-за этих вишен.
- Белое-белое небо. Белые холмы. И серебристо-белая дорога. По дороге катится красная вишня. А я внутри неё. Как косточка. Впереди раскинулся красивый сказочный лес. который можно увидеть только на заиндевелом окне. И вдруг у самого леса вишня накатывается на острый кусок льда, её тонкая шкурка лопается, и сок брызжет во все стороны, оставляя на снегу красные пятна. А я осталась незащищённая и никому не нужная... Там, в лесу, меня поджидало что-то очень значимое, что это - не знаю, только оно было в лесу, а мне уже туда не попасть... Небо стало чернеть, а я превратилась в капельку крови и маленькой красной звёздочкой упала на снег, чтобы остаться там навсегда...
- У тебя буйная фантазия, малыш. Тебе нужно давать ей выход. Ты не пробовала заниматься литературой?
- Я тебе - всё! А ты смеёшься...
- Я не смеюсь.
- Но, ведь, это не фантазия. Это мой сон... И только.
- Но даже сон нужно уметь рассказать. А теперь забудь об этом. То, куда мы едим, действительно, ждёт нас в лесу, и мы непременно туда попадём. Ты видела, где и как я работаю. А хочешь посмотреть, где я отдыхаю?
- Ещё бы!
- Мне хочется всё успеть рассказать тебе о себе. Но я не умею делать это так, как ты. Я лучше покажу.
- Я уже предчувствую красноречие этой экскурсии. ( А почему "успеть"? - кольнуло в сердце.)
- Но учти, нужно будет не только смотреть, но и пробовать.
- Я такая голодная до тебя, что не только попробую, но и съем...
- Но прежде нам придётся заехать к одному лесничему. Мне нужно будет обсудить с ним пару вопросов. Это полчаса, не больше...
- Я и это съем!
Дверцы машины были распахнуты. Потому что даже здесь, в лесу было жарко. Я "ела" тебя через затемнённое стекло автомобиля. Казалось, ты не должен был меня видеть, ты смотрел как будто вообще, но прямо мне в глаза.
Вы стояли с лесничим под высокой берёзой и ждали кого-то. Похоже, получасами мы не отделаемся. Но мне это всё равно. Я и здесь могу смотреть на тебя сколько угодно. И ни о чём не думать. Смотреть, смотреть бесконечно... И даже этой бесконечности не хватит мне, чтобы насмотреться на тебя...
- А... Что такое? - кто-то тронул меня за плечо.
- Водички хотите? - шофёр протянул мне крышку от термоса с колодезной водой, которую мы набрали по дороге.
- Да, пожалуй, спасибо... - Я пила прозрачный эликсир, с наслаждением думая о том, что именно твои руки налили его в этот термос. Я улыбнулась собственным переживаниям. Обернулась к тебе и встретилась с твоим взглядом. "Будешь пить?" - жестом спросила я тебя. "Угу", - ответили твои глаза.
- Налейте, пожалуйста, ещё, - попросила я шофёра.
- Мне и отнести, или вы сами?
- Сама! - радостно приняла я решение.
- Что, хороший мужик?
- Кто?
- Да шеф мой.
Я растерялась. О чём это меня спрашивают? Краска хлынула мне под кожу. Руки задрожали. Во рту пересохло в одно мгновение, будто я только что и не пила воды...
- Да... - шепотом ответила я. - Да,да, да, да! - желая тем самым ответить на все смыслы. которые могли заключаться в его вопросе.
- Язвительная улыбка сползла с губ шофёра:
- Простите, я что-то не то...
- Отчего же? И то тоже, - куда что девалось от моего стыда. Я почти торжественно встала и гордо направилась к тебе. В руках моих бился о пластмассовые стенки хрустальный напиток: я - люблю - тебя - я - люблю - тебя - я - люблю - тебя - плескалось внутри меня в такт с ним. Но суть этих слов не доходила до моего сознания. Пока ею упивалось только моё сердце.
Ты обхватил ладонями мои руки вместе с бокалом и пригубил... Голова закружилась, а грудь стала наполняться щемяще-сладким светом... Пей, пей, родненький мой...
... Вековые сосны расступились. Но дорогу нам преградил белолобый телёнок. Он сначала набычился, а потом задрал хвост и помчался куда-то, когда мы уже остановились.
- Ай, ты Господи! Гость-то какой у нас! - как из-под земли навстречу машине выбежала женщина в белом переднике.
Ты открыл дверцу машины:
- Да, вот, не нашёлся заранее предупредить. Не прогоните?
- Да что ж ты такое говоришь-то! Обидеть хочешь? Лучше скажи, что кушать-то будите? Проголодались, чать?
- Я тут тебе привёз распорядителя на этот счёт, - ты подал мне руку и помог выйти мне из машины. Правда, хорошенькая?
- Ай, мила! Ну, так приказывай, сударыня, коль твоему вкусу доверяются.
- Картошки бы жареной. Только не "фри", а на сковородке, как дома...
- Чёй-та не привиредлива гостья-то. Аль можа ещё что к картошке-то?
- Молока. Можно?
- Да чё ж нельзя-то. Вон она, рогатая, балует помаленьку. Для вас-то утршнёк достану. А и всё на том?
- Не всё, - вмешался ты, - - бутылёк запотевший не помешал бы...
- Ну, так часок вам окылямацца, и жду в своём хозяйствии.
Чтобы "окылямацца", я прежде всего огляделась. Похоже, что это база отдыха. Здания и старые и новые. И всё это на берегу среди высоких старых сосен. Двор зарос дикими растениями. По узкой тропинке ты привёл меня через первобытные заросли к кустам черёмухи, за которыми почти не было видно отдельных домиков.
- Выбирай любой.
- А чем они отличаются?
- Цветом обоев.
- Это так важно?
- Нет. А, может, да. Иди, посмотри.
- Одна?
- Я отстану на один шаг, чтобы не мешать тебе.
- А-а!
Я поднялась по ступенькам крайнего домика и обернулась.
- Я догоню тебя уже в коридоре.
- А я растворюсь за этой дверью. Но искать - даже не догонять... Справишься?
- Стой! Шутки у тебя... Как-то легко это представилось. Пожалуй, за дверь мы пойдём вместе.
После дневного света в тёмном коридоре ничего не было видно.
- Ты здесь, малыш?
- А это разве не меня ты держишь за руку?
- Тогда почему я держу только руку?
- А что же ты ещё хочешь?
- ...Всю.
- ...А как же цвет обоев?
- Потом..!
Неподдельно страстный и при этом бесконечно нежный. Прикосновение твоё не обжигает, а уносит, как лёгкий сильный поток. Ах, если бы можно было описать, куда он уносит!
- Да не уходили они никуда! Здесь где-то!
- Да где же здесь-то? Кричу, кричу...
- Это не нас ищут?
- Похоже, нас.
- Отклткнись. А то, вдруг, зайдут.
- Не зайдут. Но откликнуться надо: бутылёк запотел?...- крикнул ты.
- Да, где ж ты неладный? Стынет жо! Сказала ж: через час!
- Да неужто час прошёл?
- Глянь-кось! Аль на тебе часов нету?
Ты наклонился ко мнеи шёпотом ответил ей в моё ухо: " Нету. И не только часов..." А потом громко:
- Ну, прости, прости! Заснул слегка.
- Знамо, заснул! Пять минут даю. Кабы подогревать не пришлось, - буркнула она напоследок заботливо-сердито и зашуршала зарослями черёмухи.
- Окно нужно закрыть, - ты огляделся, - сетка здесь должна быть. Иначе комарам будет раздолье.
На столе, действительно, стояла запотевшая бутылочка. Но, кроме картошки, чего тут только не было!
- Что ж ты нам сразу-то не сказала, как кормить собралась? Может, мы б под порогом дожидались.
- Вона! Удивился! лучше расскажи, чем твоих амиряканцев подчивать? Я, чать, и не справлюсь...
- А ты что ж, лучше, чем сейчас накормить сможешь?
- Всё ба ржал. Я не шуткую.
- А я тоже не шуткую. Чем нас кормишь, тем и всяких "амиряканцев" кормить будешь. У них-то вся еда в коробочках, пакетиках и холодильниках, а у нас - в бочёнках и погребах. Они уж и забыли, как настоящая еда пахнет. Так что не стесняйся своей капусты квашеной. Поверь мне, именно её они и будут просить. Ну, и ещё чего-нибудь к ней, не мне тебя учить. Да, а что с баней?
- Да топят уж.
- Зачем?
- А у вас, мадам, желания непредсказуемы. Так что пусть топится на всякий случай...
- Моншер! Так уж и непредсказуемы!
- Не хочешь, не пойдём.
- Хочу, конечно.
- Правильный малыш. Слушается. А что ты ещё хочешь?
- И не спрашивай...
- И не говори...
- А на речку пойдём?
- Пока баня будет топиться, мы не только на речку успеем. Если будешь слушаться.
- А если не буду?
- А если не будешь, тогда сразу - спать!
- Да-а?! Послушай, дай мне побыстрее возможность тебя ослушаться...
- А ну-ка умываться и спать!
- Одна?
- Ишь, чего захотела! только со мной!
- Да разве я могу ослушаться?..
- Правильный малыш... Слушается. За что и получает возможность поплавать в реке. Какой купальник? Здесь же дикая природа!
И дальше, и потом, и после: ты, ты, ты! Такой бесшабашный, такой несерьёзный, как будто надоело быть умным. Но глаза тебя всё равно выдавали...
А я - безусловно послушная. Слушаться мне приходилось только в детстве, но там я "должна была". А потом мною никто не хотел командывать. Или не мог. Я всегда сама принимала решения и думала, как их выполнить. Толи никто не хотел ущемлять моей свободы, толи - брать на себя ответственность. Моё невостребованное послушание вырвалось из меня фонтаном. С тобой я не должна была, а хотела делать то, что ты говорил, и что бы ты ни говорил - хочу заранее. Каждой клеточкой своей. И не из преданности. И не из приданности. И не от безволия. И не от желания довериться тебе абсолютно. Я даже не успела пожелать этого. Просто доверилась. И принимала всё с радостью. Мне не важно было, что; важно - что от тебя. И поэтому не отвергала. Я уже не мыслила без тебя ни времени, ни пространства. Всё это есть, потому что есть ты. Счастье? Нет. Это просто бытиё. Условие бытия. И если я была до тебя, то только для тебя. И даже если это не так, спасибо, Господи, что я так думаю...
Вместе со свежим воздухом в окно врывались звуки и шорохи летней ночи. Я очень хотела спать. Но твои сладко-солёные губы постоянно убеждали меня в том, что это второстепенное желание... Даже не могу сказать, спала ли я. Может быть, да. а, может быть, твой поцелуй оказался столь продолжительным, что соединил свет прошедшего дня со светом наступающего.
Завтракать? Нет. У меня на это нет сил. Что? Да,да, я всё поняла. Этот шумный вертолёт прилетел за мной... Да, да, я слышу: ты будешь ждать моего звонка. И меня... И меня?! Я позвоню тебе с первого телефона, который попадётся мне на глаза! Как? Уже?... Ещё одну минуточку!.. Глаза у тебя синие-синие... Ах, какая ослепительная синь! "Мне синь небес и глаз любимых синь слепят глаза"... А это уже синь неба, которое я вижу в иллюминаторе... У меня есть час. Через час вертолёт прибудет на место. Я попробую не расставаться с тобой хотя бы во сне... А телефон в этом вертолёте есть? Нет... Но я всё равно терзаю какой-то диск с цифрами. И слышу твой голос. И вижу твои глаза. Здесь что, видиотелефон? Да. Разбитый мною экран брызнул в разные стороны кусочками бриллиантов, и я лечу прямо в твои руки...
16
Что-то тёплое и светлое касается моей щеки, века, закрытых глаз, лба... Да это же лучик раннего весеннего солнышка! В доме тихо-тихо, только на кухне за закрытой дверью сытно и довольно урчит холодильник. Но если очень-очень прислушаться. то можно услышать и твоё дыхание.
Ты родился четыре месяца назад. Так недавно и так давно. Первые твои дни в этом мире я никак не могла понять, или, скорее, поверить, что ты у меня есть. Принесли мне, как тебя назвала бабушка, "червячка", который всё спит и спит без конца, а я смотрю на этого "червячка" и думаю: "Это - мой сын! Это - мой сын!" И всё равно не могу поверить..!
Ах, как я тебя ждала! В том, что у меня будет сын, я почему-то была уверена. Однако, пока мы с тобой были в роддоме, и я не смела тебя развернуть (не разрешали!), я всё время боялась, что врачи не рассмотрели тебя толком и ошиблись, и ты вовсе не мальчик... Потому что у тебя такие большущие глаза! И такие длиннющие ресницы! (Стоит заметить, что, когда у меня родилась дочь, я была рада ей нисколько не меньше!) А уж дома я тебя рассмотрела. А рассматривать, собственно, и нечего было: один живот, а из него торчат голова и четыре крючка - ручки и ножки, которые постоянно дёргаются. Я тебя раздевала и клала на стол (воздушные ванны!), ты ещё ничего не видел, или не соображал? Только брыкался и размахивал ручёнками маленькими и хрупкими. И очень был похож на жучка, перевернувшегося на спинку. Я была рада тебе до слёз...
Два месяца ты ничего не понимал. (Или я не понимала тебя?) Ты был просто живым комочком, беспредельно любимым и дорогим. И совсем не плакал. Я уже было начала беспокоиться, потому как была наслышана, что маленькие дети не дают покоя. Но все, кому я на это жаловалась смотрели на меня с некоторой подозрительностью... Короче, я угомонилась и начала воспринимать твоё спокойствие как благодать. А ты продолжал делать своё дело без лишних комментариев: ел, спал, и пелёнки мочил. Но больше всего спал, конечно. Вот бы хоть раз посмотреть сон младенца!
А потом ты разглядел нас и начал нам улыбаться. А ещё - разговаривать. Первым это обнаружил отец. Прибегает ко мне на кухню и кричит:
- Ты знаешь, он сказал "ГЫ"!
Может быть, ты именно поэтому любил разговаривать с отцом. Это было так мило и так забавно, что я не могла спокойно слушать ваши "диалоги". Я хохотала до икоты. С точки зрения здравого человека я, наверное, выглядела в эти минуты глупо. Мол, было бы над чем смеяться! Но пусть кто-нибудь попробует доказать мне, что в этих сценах не было никакого смысла, тем более дающего повод для безудержного смеха. (Бог мой, опять я оправдываюсь, как будто бы не имела права на какую бы то ни было радость. Или на радость в моём понимании.) Мы привыкли смеяться над острой шуткой, над глупостью, над собственными неудачами, а вот радоваться мы позволяем себе только улыбкой... Увы! человечество (?) заблудилось и здесь. И только ребёнок не смеётся над глупой шуткой, над дураками и над своими несчастьями. В первом он не видят смысла. Второе - не осознаёт. Он и не подозревает, что есть умные и дураки, перед ним, как перед Богом (да простит меня Господь за сравнение!), все равны. А над третьим он может только искренне плакать, а смеётся он лишь в радости своей, и нет для него радости большой или маленькой, любую принимает от всей души. И до икоты, и до визга, и до слёз...
... "Господь сказал: "Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети не войдёте в царствие небесное" (Мф, 18, 3)
В три месяца ты уже стоял на ножках, только очень нетвёрдо, и улыбался всем подряд: в троллейбусе, в гостях, на улице. Как будто ты ещё помнил, зачем сюда пришёл, и радуешься этому изначальной радостью, торжествуя возданное бытиё. А твой врач называл тебя "пустосмешкою"...
Сегодня ты уже (правда, с моей помощью) сидел. И дополз до своей любимой игрушки, петушка-неваляшки.
А больше всего ты любишь бумагу. Ты уже научился мять, рвать и сосать её. Как все дети, ты всё тащищь в рот. Наверное, по-другому познать мир они не представляют как. Но пока ты ещё любишь этот мир и принимаешь его, даже когда он горький на вкус.
Пройдёт много лет, ты будешь учиться в первом классе. Здесь впервые ты перестанешь безоговорочно принимать мир. Таким, каким тебе его предлагали. Взрослые всё "перепутали", а на самом деле всё не так - казалось (или не казалось) тебе. Например, рыбки в воде вовсе не плавают; они там летают, как птицы в небе... И бабушка обманула, когда сказала, что мама нашлась в капусте, а он - в арбузе, потому что у арбуза только арбузкины дети, а у капусты - только капусткины, и, если мама - капуста, а он - арбуз, то, ведь, он ей не сын... И тётя Таня не знает, откуда дети берутся. Но тогда откуда она взяла свою Наташеньку? Так не бывает... И губы у мамы совсем не красные, а спелые, а красные у тех, куто их губнушкой раскрашивает... И мне пришлось объяснять тебе, что для того, чтобы жить здесь, нужно будет считаться с теми правилами игры, которые придумали эти самые ничего непонимающие взрослые, нужно будет... то, нужно будет... это... Даже если тебе этого не хочется. Это, видно, никак не сочеталось с твоей любовью, радостью и задачей. В ответ в твоих глазах замер вопрос: а почему нужно только то, что не хочется? "Зачем ты меня тогда родила?" - слёзы тихие, как нашкодившие котята, потекли по твоим щекам... А я до сих пор не знаю, что тебе ответить...
Прости меня за то, что я своим глупым воспитыванием заставила тебя испытать первое отчаяние.
А сейчас спи спокойно. Ведь это будет через много лет. Даная махнула рукой, давая мне знать, что тоже могу поспать. Может, это она приглядывает за тобой по ночам, и поэтому я могу спать спокойно..?
17
Ничего не понимаю... Я сплю, что ли? Кошмар? И всё-таки это не сон.
- Мне что, посыпать голову пеплом?
Твои глаза на мгновенье стали чёрными.
- И?
- Иди к себе и жди, пока не позеленеешь!
Да, лестница, действительно, настоящая, не из сна. Я её хорошо помню. Я пришла. Я здесь? Я всегда! А что случилось-то? Да ничего не случилось. Просто я сейчас не поднимаюсь по ней на небо, а спускаюсь вниз. На землю...
На столе лежал листок бумаги, исписанный моим почерком. Я благодарила тебя за то, что ты есть. И прощалась. Навсегда.
Прости меня. Я перестала отличать свет от тьмы. Мне благодаря тебе всё - свет! Но разве всё - свет? И всё-таки, всё - свет! " Это - безумие? Или - благоразумие?.. Нет! Нет! Только не думать ни о чём, а то опять начну казниться. Я не смогу без тебя. Даже если прикажу себе это. Даже если найду в себе силы исполнить этот приказ. Это всё равно не вернёт меня к здравомыслию. Я не смогу без тебя... А если всё равно - безумие?... Хорошо, что я не дала ходу этой бумаге. А она бы всё равно ничего не изменила... Нет, уж если выбирать из двух безумий: эту бумагу или "позеленение" от ожидания, - то уж лучше позеленеть. Да и не могу я тебя ослушаться... Но разве это оправдание? Мне впервые не стыдно быть счастливой. Не стыдно! Но...
Нет! Только ни о чём не думать! Ждать и зеленеть, зеленеть, зеленеть... Нет, этого мало... Ещё что-то надо придумать. Ложусь на диван и отгораживаюсь ото всяких там "дум" и размышлений... чем? Ага, "Труд". Газетой "Труд".
"это случилось в Индийском океане сорокалетнего работника рыбного предприятия из альбани (австрия) торрежа котса во время шторма смыла волна с палубы рыболовецкого судна..."
"на территории России в местах лишения свободы на сегодняшний день находится..."
"прогноз погоды..."
Всё. Читать больше нечего. Так, надо заглянуть в зеркало: позеленела или нет? Что это за шум? Кажется, ты... Точно, ты! Сейчас откроется дверь..!
- Живой?
- В зависимости от того, радуешься ты этому или удивляешься.
- Прежде всего я хочу в этом убедиться.
- Значит, ты признаёшь, что я могла умереть?
- Признаю. Потому что сделал оплошность. Мне надо было тебя отлупить, прежде чем отсылать сюда.
- Чего ты добиваешься?
- Чтобы ты побыстрее собирала сумки. Нам пора ехать.
- У меня уже всё готово. Отвернись, я переоденусь.
- Может, мне ещё и выйти?
- Если тебе это удобно.
- Мне удобнее смотреть на тебя, что бы ты не делала.
- Я что тебе, "королева стрептиза"?
- Если хочешь. И ещё - моя последняя девушка. И... как бы ни было это пресловуто... - малыш. И... всё, всё, всё!
Твои синие глаза невозмутимо и настойчиво смотрели на меня. Ах, так! Я решительно развязала пояс домашней юбки. Она упала к моим ногам. Кофточку пришлоси сниматть через голову. И когда она была уже над головой, руки перестали быть послушными, как будто запутались в одежде. Где-то я уже переживала это... И тогда мне было холодно, беззащитно и одиноко... Да не гуттаперчивая я... Я живая... Руки опустились. Тяжёлые и больные. Вот передо мной на спинке стула висит моя одежда. Её нужно одеть... Нет, газета так и не помогла мне отгородиться от моих тяжёлых мыслей. Видно, они всё равно текли, текли где-то там, внутри, вне сознания. О том, что по всем законам этого мира ты мне чужой. Ты? Чужой? О том, что по всем статьям я на тебя не имею права... Я просто стала ребёнком и потеряла контроль над собой. А ты - ты то, что нельзя, нельзя, нельзя... А мне сейчас под твоим взглядом вовсе не холодно... И не беззащитна я вовсе. И не одинока... Я ДОЛЖНА быть такой. Во всех ракурсах полученного воспитания я должна чувствовать именно это! Потому что ты - табу. У тебя семья, у меня - тоже. Я не должна... Я не имею права... И никому нет дела до того, что Я ПРИШЛА, Я ЗДЕСЬ, Я ВСЕГДА... По всем правилам я - грязь... Грязь?.. И мне сейчас должно быть стыдно. А мне (Господи, прости меня!) не стыдно! Я изо всех сил стараюсь сейчас почувствовать его, этот стыд, поэтому вытягиваю из своей глубины, своей памяти, из своего сознания холод, беззащитность, боль... А их нет..!
- Не плачь...
- Что? - тяжесть безысходности окончательно рухнула и освободила меня. Внутри у меня вновь стало светло, чисто и спокойно.
Волосы рассыпались, раскидались... И руки тоже... Брошенный небрежно мною "Труд" шуршал и рвался...
- Хороший способ для примирения. Сам придумал?
- А я и не собирался мириться.
- Как?!
- Я не ссорился.
- А я, значит, ссорилась?!
- Нисколько. Ты - была. И теперь есть. И разве важно, какая? Давай я тебе всё тут застегну побыстрее, а то машина ждёт.
- Ну, уж её ты не заставишь "позеленеть"!
- Конечно, нет. Она ж не ты, не поймёт...
- А я, значит, должна понять?
- Не должна, а - поймёшь. И простишь. Если понадобится.
- Ты не много на себя берёшь?
- Я ещё не всё перечислил.
- И что же ещё?
- Поцелуешь.
- А если...
- Хоть двадцать пять "если". Говорить тебе можно всё, что угодно, и сколько хочешь, а будет так, как я сказал.
- Я сейчас рассержусь.
- Сколько угодно. Тебе можно всё.
- Тогда будет так, как я скажу!
- Конечно. Только кто тебя послушается? И, пожалуйста, не трать силы на решения, которые я уже принял. Сбереги их для поцелуя. Это твоя расчёска у зеркала осталась?
- Моя.
- По твоим надутым губам я понял, что ты не знаешь самого главного.
- Что ещё?
- Что ты - прелестный, малыш, даже с надутыми губками. И я, кажется, снова тебя сейчас поцелую...
- Пошли, пошли отсюда. Нас, ведь, машина ждёт...
- Пошли...
Ты притянул меня к себе и наклонился к моим губам... И мы пошли. В синее пространство нашего неба...
Мы ехали вместе на заднем сидении машины. Моя голова лежала на твоём плече. Я безучастно смотрела на уже знакомую мне степь. А ты "заводил" шофёра "умными" разговорами.
Почему мне так легко с тобой? Без тебя плохо. А с тобой - несмотря ни на что... А! Я поняла! Ты разговариваешь со мной так же, как я сама с собой разговариваю: не чикаясь, но и не обижая. Поссориться с самой собой большого стоит. Ведь, как бы ни ссорился, придётся примириться и уживаться: от себя никуда не денешься. Как, впрочем, и от тебя... А, может, я с тобой всё время разговариваю там, внутри себя? Точно. С тобой. Даже раньше,до того, как мы встретились, я говорила именно с тобой. Потому что эти внутренние диалоги ничем не отличаются от наших. Как будто мы всегда были вместе! На каком-то другом, не физическом, уровне. А теперь я пришла, и здесь... А было это всегда. И будет.
Будет... Откуда-то из глубины к горлу подступил комок. Нет, это не от радости. Сердце защемило. Что это? Нет всё впорядке. Это твои руки поудобнее укладывают мою голову. Мои губы прикоснулись через распахнутый ворот твоей сорочки к тёплой и желанной груди. Но тревога не проходит... Может быть, я сейчас не здесь и не стобой? Я отпрянула... Ты! Слава Богу, ты!
- Что такое?
Я улыбнулась, но слёзы всё равно вырвались наружу.
- Я обидел тебя?
- Не-а!
- Мне можно знать причину твоих слёз?
- Я сама не знаю...
- А-а-а! Ну тогда плачь. Горе пройдёт со слезами, а ты даже не узнаешь, в чём оно было, не то, что само горе.
- А разве плачут, от того, что знают?
- Нет, конечно, от того, что чувствуют.
- Что же мне делать, если я ещё не знаю, но уже чувствую?
- Почувствуй что-нибудь другое, - ты с силой прижал мой нос к своей груди и поцеловал в темя, - прошло?
- Да ну тебя! Чуть шею не свернул!
- Зато ты больше не плачешь. А сердиться и орать на меня ты можешь сколько угодно. Слушай, может быть, ты меня побить хочешь, но стесняешься?
Я стукнула тебя ладонью по лбу. Ты притворно откинулся назад.
- Ой-ёй-ёй! Убивают!
- Ну, будет, будет!
- Будет. Всё будет! И в первую очередь - ужин. Ты есть хочешь?
Я прислушалась к своему телу:
- Кажется, да.
- А ты? - обратился ты к шофёру. Тот утвердительно махнул головой.
- Чему отдаём предпочтение: домашним пельменям или ресторанному цыплёнку?
- Ты хочешь опять отвезти меня к кому-нибудь в гости?
- Здесь я бы согласился с твоим желанием.
- Я хочу быть только с тобой...
- Тогда - в ресторан. Шеф, ты понял?
- Так кто же из вас шеф?
- А тот, кто правит. Когда я это делаю, то шеф - я, а когда правит шофёр, то - он.
Нам никто не мешал. Только комары. Приют наш был тихим-тихим. А время прозрачным. Я держалась за твою руку, как за точку отсчёта, и вдруг осознала, что время не течёт, не изменяется. Оно - константа. Это мы летим, крутимся, путаемся вокруг него, ищем, ищем, уже забыли, что, но всё равно ищем... Может быть, точку отсчёта?
- Ты знаешь...
- Да..!
- Разве..?
- Тогда откуда же мне знать?..
- Я хотела тебя спросить...
- Но, ведь, ты уже приняла решение.
- А когда я успела тебе трассказать?
- Не знаю. Я, наверное, и так знал...
- Ты...
- Угу...
- А-а-а!...
- Да!...
Хорошо, что не надо ничего объяснять и объясняться. Всё понятно и так. И при этом совершенно не скучно. Потому что начинаешь настолько понимать друг друга, что слышишь уже не слова, а мысли и чувства, а это куда интереснее.
"Ложись спать, тебе уже пора. Тут дел невпроворот, а - она! Хоть глаз ей выколи! Да, да, я тебе говорю, рассерженное лицо Данаи всплыло передо мной, - и ты думаешь, пока ты спишь, я так же возлежу на своих перинах? У меня тут будильник давно заливается, а я всё жду, когда ты свалишься. Ведь уже так много вспомнила: про себя, про него, про время! Дай и мне успеть кое в чём разобраться!"
- Прости, пожалуйста, я только поправлю под ним подушку.
- Спи, спи, малыш, мне удобно. Здесь душно, ты, наверное, поэтому заснуть не можешь. Я чуть-чуть приоткрою окно.
Ночная прохлада пробежала по моему телу. Твоя заботливая рука сняла с моего лица прядь волос. Родненький мой. Поцелуй меня...
18
Странно: вчера такая погода была замечательная, а сегодня дождь. И шум его какой-то заунывный. Как будто сейчас не лето, а осень. А я, что же, действительно никуда не тороплюсь? Ой, шея затекла... У него всегда была такая мягкая, нежная рука... А сегодня её как будто подменили. Спи, я только руку твою вытащу из под себя и положу поудобнее...
- Ну, что ещё не так?!
Кто это сказал? Голос какой-то неожиданный, но... знакомый... Боже, с кем это я?!
Напряжение внутри стремительно росло и как струна лопнуло, когда я открыла глаза. На соседней подушке покоилась голова мужа. Тёмная гардина, как чёрный парус, раздувалась и рвалась от ветра, врывавшегося в открытую форточку. Я дома. Но почему-то мне казалось, что я должна была проснуться в комнате, где на окнах висят зановески в крупную клетку. И в углу должен был стоять черно-белый телевизо,. который ты тщетно пытался отремонтировать вчера. А кто это "ТЫ"? А-а-а, это я там не торпилась... А здесь... Боже! Проспала! А мне, ведь, до работы нужно успеть в два садика! И ноги не слушаются, не попадают в тапочки. Бог с ними. Где колготки? Чёрный парус бьётся о мою спину... А за окном вовсе не лето. А самая настоящая осень. Как будто корабль мой под этим чёрным парусом ошибся гаванью...
Я, наверное, устала. Вот и лезет в голову ерунда всякая...
Опять опаздываю на работу. Хоть бы сегодня не было никаких проверяющих у входа из отдела кадров. А то за каждую минуту опаздания придётся писать объяснительную на полутора листах. Так что, мало - опоздала, нужно будет ещё тратить время на бесполезную писанину... Дождь противно-холодный. Скребётся и скребётся. Всю душу выскреб. Не поддамся. у меня всё в порядке! Дети в садах. И я, как самая нормальная, оттрублю положенное мне время, а вечером соберу детей и - домой: телевизор смотреть. Хорошо, когда никто не болеет, и на душе спокойно, и не надо таскаться по поликлиникам и процедурным. И до сессии мне далеко. Так что какое-то время можно будет позволить себе размеренную и спокойную житуху. Если никто не заболеет... Господи, да что ж я дёргаюсь? Квартира убрана. Ужин у меня уже есть. Только разогреть. задолжностей в институте - никаких. На работе всё замечательно. Дети не болеют. А-а-а, мне не даёт покоя это странное состояние утрешнее. Неужели это всё не про меня? Я как будто стараюсь побыстрее прожить назначенное мне время. И не хочу прислушиваться к нему... Как если бы музыка моей жизни, записанная на магнитофонную плёнку, была бы включена не на "плэй", а на перемотку вперёд... А то, что про меня - не здесь, не сейчас и не то. Но я не могу вспомнить, где и что. Ну и пусть. Ну, и ничего мне больше не надо. Я, ведь, даже дождь этот заунывный люблю. Люблю? Люблю! Ведь, под ним просыпается что-то затаённое. И это даёт почувствовать бесконечную глубину собственного микрокосмоса. Так что, всё прекрасно и замечательно...
Свет у лампы какой-то вязкий. Взгляд застревает на каждой строчке, с трудом вылезая из прочитанного слова. Все спят вокруг давным-давно. В воздухе стоит похрапывание, посапывание, причмокивание... А я никак не могу врасти в это умиротворение: я то на минном поле чеховской мысли, то в стерильной родниковости тургеневского слова. Но сейчас - никакого внутреннего блаженства. Я прилипла к очередной строчке. А, ведь, не так уж и скучно... Однако, мне всё время приходится бороться с чем-тот невидимым, неслышимым, неосязаемым... Оно вновь накатывается на меня, обнимает и приласкивается... Нет! Нет! Нельзя засыпать! Мне надо читать!.. В кончиках пальцев что-то дрогнуло. И вот я уже осязаю это невидимое. Оно такое тёплое, мягкое... Да ведь это же рука. Заботливая и нежная. Это, наверное, твоя рука, Даная?
19
Не-е-е-е-ет, это твоя рука... Миленький мой... м-м-м-м-! Заснула! Я, ведь, к тебе на несколько часов! И заснула!
- Устала?
- Я глупая, я противная, я проспала всё время, назначенное тебе...
- Теперь мне всё твоё время назначено. И неосознанное тоже.
- И прожитое без тебя?
- А оно было?!
- Кажется, было....
- Вот именно: кажется!
Было темно. Звёзды горели на... ярко-синем небе. Опять твои глаза..!
- А знаешь?...
- Знаю...
- Что ты знаешь?
- Что в душе твоей светло, чисто и спокойно.
- Откуда тебе стало известно то, что я только что тебе хотела сказать?
- Я это понял. И ещё: я хочу, чтобы было так.
- Но как? И почему именно этими словами?
- Иначе не скажешь.
- А ты знаешь, когда я впервые это почувствовала?
- Скажи.
- Минут за пять до нашей встречи. Но тогда я не связывала это с тобой.
- И теперь не связывай.
- Почему?
- Это не я.
- Это - ты.
- То есть.
- Это не я тебя успокоил. Разве я сделал что-нибудь для этого? Да и что тут можно сделать? И почувствовала ты это раньше. А рядом со мной - толькуо осознала. Сама. И тебе стало спокойно. А то, что произошло с нами, скорее, умножило знаки вопросов, а не расставило точки над i.
- Ты хочешь сказать, что я могла успокоиться рядом с другим?
- Хочу надеяться, что нет. Мне просто повезло с тобой, малыш...
- Нет! Только ты!
- Дай мне поцеловать твои пальчики... Ты настолько свободна, что к счастью моему можешь позволить себе думать именно так.
- Я не хочу этой свободы! Я твоя не потому, что я этого хочу, а потому что это так. именно поэтому я этого хочу!
- Да-а? Уж не хочешь ли ты сказать, что вынуждена этого хотеть...?
- ... ... ... Совсем ты меня запутал. Я хочу, чтобы внутри у меня всегда было светло, чисто и спокойно. Как сейчас. С тобой. Ну, что тебе ещё надо?
- Разве я вправе что-нибудь требовать от тебя? Ты есть. Тебе хорошо со мной. Разве может быть что-нибудь БОЛЬШЕ? И разве это можно ТРЕБОВАТЬ? Можно только надеяться, что это никогда не пройдёт... И не думай пока об этом...
Горячие губы нашли в темноте мой висок, я растворилась в твоём вдохе и утонула в синеве, стала её частью, а, может, и ей самой... Но среди этого покоя вдруг пошли круги, как от брошенного в воду камня, это в сознании промелькнуло: "А почему "пока"?" Но скоро и они стали исчезать за горизонтом, оставшись безответными. Счастье бытия, утоляемое прикосновением, созецанием и слышанием того, кто стал сутью бьющегося сердца, готово было литься через край вселенной... Да разве у неё есть край? Ах, вот почему этого счастья так бесконечно много, но всегда меньше, чем сполна. Миленький мой... Я... Что? Что это?... Как птица вылетела из груди какя-то лёгкая, но так и не произнесённая фраза... Вот она уже касается едва ощутимым крылом моих горящих губ.., они почти готовы произнести её, но твой упоительный поцелуй подчинил себе их, покорённых и покорных...
Не сердись, Даная, некогда, некогда мне отдыхать. У меня ещё будет время. В самолёте отосплюсь. А сейчас... Да, да, я уже знаю, этого никогда не будет довольно, и ночи не хватит. И жизни не хватит. Но пока у меня есть несколько часов, чтобы слышать его, чтобы видеть его, чтобы целовать его. А во сне? Даная, ну что ты мне опять предложишь во сне? Корабль с чёрными парусами? Свинцовое небо с низкими тучами вместо несказанной синевы? Какого-то невидимого монстра с жёсткими неласковыми руками? Преследующего меня в тесном пространстве, где от него некуда спрятаться... Нет! Не хочу спать! Что? Я сама в этом виновата? Как он мне сегодня сказал? Не он, а я. Я - свободна и выбираю сама, что чувствовать. Значит цвет паруса зависит от того, что я хочу? Я попробую. Что-нибудь сделать там, во сне, чтобы в душе у меня было и там светло, чисто и спокойно. Ты только посмотри, какие маленькие-маленькие домишки, игрушки и всё тут. И земля вся разрезана на куски дорогами, речками, лесопосадками, и поэтому похожа на лоскутное ное одеяло. Вот и жизнь наша такая же пёстрая, как лоскутное одеяло, а все дела наши как эти домишки: игрушки и только. Они могут как украсить этот уовёр, так и обезобразить. Но если над землёй достаточно подняться на самолёте, то увидеть так же жизнь свою можно, разве только умирая. А как же иначе вознестись над ней? Но пока я лечу только в самолёте. И теперь, наконец, можно и поспать. Ну, и что, что утро? Я сегодня буду спать до самого вечера. А, может быть, до следующего утра. Надо навести порядок в снах. Так, ведь? Ну, вот и давай займёмся этим делом, Даная.
20
Где это я? О-о-о, опять болит... Когда же это кончится? М-м-м-м... Стена какая-то белая. Может, я ещё не проснулась? Тогда почему так болит?. А-а-а-а, я ещё глаз не открыла! ... Нет, открыла... Это не стена, это подол платья. Кто это может быть? Суетится... Капельницу убирает... Понятно, это медсестра. Опять я в больнице. Как противно всё. И этот запах, и шушуканье сопалатниц, и руки медсестры. Холодные, жёсткие, юркие, как белки. И глаза у неё равнодушные. Даже не усталые. Никакие и всё.
- Голова болит...
- Пройдёт.
- А, может быть, можно что-нибудь сделать...?
- Уже всё сделали. И не двигайтесь, пожалуйста, вам нельзя.
- А снотворное?
- Прописано только на ночь, - она отвернулась, чтобы уйти.
- Не уходите...!
- Что ещё?
- Мне страшно...
- Сейчас к вам придут. С сегодняшнего дня около вас будут дежурить.
- Кто?
- Кто-то из ваших. Родственники или знакомые. - Цок, цок, цок, цок, цок, - стук каблучков затих.
Как хочется закрыть глаза! Чтобы ничего не видеть... Уже не могу смотреть на эту обшарпанную стену! Но здесь-то я вижу только её... А если закрою глаза? Там эти страшные старухи-половинки снова могут окружить меня. Их противные голоса... Они зовут, зовут меня к себе, протягивают ко мне свои сухие костлявые руки... Но пока боятся переступить какую-то невидимую черту, отделяющую меня от них. Или не могут. А я могу... И мне кажется, что если я это сделаю, то уже не вернусь назад. Не смогу. И поэтому с закрытыми глазами я всё время чувствую себя стоящей на краю крыши очень высокого дома, с которого так и тянет прыгнуть вниз... Но так хочется закрыть глаза! А если я договорюсь с собой? Значит так: я всегда здесь, на этой жёсткой больничной койке, а всё, что я вижу - это просто телепрограмма. И я не могу принять участие в том, что я вижу. Иначе останусь там, то есть просто сойду с ума. Тебе это надо? Ну, вот и договорились: лежи всё время здесь и всё. Готова? Ах, как сладко закрыть глаза... Жаль только, что боль от этого не утихает... Нет. ЭТО не старухи. Это я. Я? Я, ведь, здесь, на кровати... И всё-таки это я. Но Я - это, ведь, не страшно. Не буду открывать глаза. А что я там делаю? Надо подойти поближе...
Какие-то кисти в руках... Кажется, я пишу. Большой такой холст. Групповой портрет, что ли? Кого ж это я пишу? Маленький ребёнок на руках у женщины. Рядом девушки и девочки разных возрастов. И женщины постарше есть... Боже мой! Да, ведь, это всё я! И этот ребёнок, завёрнутый в пелёнки, и эта девчушка с мячиком в руках и в растерзанной обуви. А вот мне лет семнадцать. Удивлённая и растерявшаяся. А художники были правы: я вовсе не гадким утёнком была, как мне тогда казалось. А вот - я с глазами совсем как у сегодняшней медсестры... Нет! Я могу быть и другой! Улыбаюсь, сержусь... Устала. Так рано? А вот эта, самая старшая, в морщинках, - тоже я?!... А старше, что же, я не буду? Старше нет... Но кисть-то, создающая их, в моих руках...! А... счастливая среди них есть?... Вот она. Какое платье необыкновенное... Я и в молодости-то такого не осмелилась бы надеть!... Она мне что-то протягивает в руке. Раскрыла ладонь. Вишни. Обыкновенные вишни. Тёмные. Чёрно-крвсные. Зачем они мне? Что-то не по себе мне от них... Пока не стало страшно, открою глаза!
- Ты проснулась, наконец.
- Да... я как будто не спала...
- А я тебе вкусненькое принесла. Будешь?
Передо мной появилось блюдце, на котором горкой лежали спелые вишни. Солнечный свет отражался в каждой яркой точкой. Горка эта светилась и истекала чёрно-красным... Я протянула руку и взяла в горсть несколько штук. Этот жест отдался неожиданной резкой болью в позвоночнике и голове. Ладонь непроизвольно сжалась, и сквозь пальцы закапали на белую простынь красные капельки...
- Не двигайся, я сама тебе подам.
Где-то я видела уже это: красное на белом. Спелые вишни на белом снегу... Но это невозможно! Откуда зимой спелые вишни? Бред какой-то.
Я ела сочную красно-чёрную мякоть, а кости выплёвывала в ладонь подруги. Мне хотелось, чтобы эта тревожащая меня горка исчезла побыстрее. Я поймала себя на том, что не чувствую вкуса вишни. И вкуса солечного луча, который осторожно ласкался ко мне, как бездомный котёнок. И вкуса заботливой суеты подруги. И всего, что касается жизни. Ничего не хочу! Кроме детей. Мысль о них всколыхнула дыхание. Нет, я не оставлю их, я ещё буду жить, ведь, там, на картине, которую я сегодня видела, я была куда старше, чем теперь! И потом, насколько я поняла, всё в моих руках... Но почему? Почему мне не хочется ничего? "Не я, а ты. Ты сама." Откуда это? Кто мне это сказал?... Но, в этом, пожалуй, соль. Всё зависит от того, как я себя чувствую или хочу чувствовать. Я люблю детей, вот они и радуют меня. А всё остальное? Не люблю. К самой жизни я относилась как к черновику, в котором можно допустить и ошибки, и ничего не значащие записи, всякие рожицы и кляксы. Мол, потом, набело, всё сделаю, как надо... Боже мой, какое заблуждение! Репетировать жизнь! Репетировать любовь к ней! И удивляться, что меня ничего больше не радует. А почему оно должно меня радовать? Всё вокруг виновато передо мной только тем, что я не люблю его сама, что отношусь к нему, как к чему-то ненастоящему!
Я не любила тебя, бородатый художник, я даже не обременяла себя благодарностью к тебе за то, что ты открыл мне мир... Прости меня, я люблю тебя.
Я не любила и того, за чью спину спряталась от первых разочарований. Что я могла увидеть в нём, ослеплённая холодом сердца? Прости меня. Я люблю тебя.
Я ожидала от жизни лишь подвоха, предательства, грязи. Только не любви. Что же я могла получить в ответ? Разве не того, что ждала? Тут-то я и решила перехитрить жизнь и придумала её. Мол, посмотрю на тебя со стороны, какая ты теперь будешь. Вышла замуж, нарожала детей, и при этом не жила, а свысока наблюдала за жизнью, как будто она - что-то чужое, не моё, не любимое... И в ответ получила
то, что отдала. Разве я могла быть счастлива? Прости, меня, избранник мой. Спасибо тебе за то, что тебе ещё и при всём этом хорошо со мной. Я люблю тебя.
Люди. которые появлялись и исчезали в моей жизни, были для меня просто паяцами, и я наблюдала за ними, как в театре. И ловила на плохой игре. Разве я могла им радоваться? Нет. Я ведь не любила их. Простите меня. Я люблю вас всех.
Дети мои, вы не обижайтесь на меня за то, что я теперь всё буду любить так же, как и вас. Вы для меня останетесь всё такими же родненькими, миленькими, сладенькими... Господи! Я, ведь, ни разу никому не сказала: "Я люблю тебя!" Нет, ты был милостив ко мне. Мне было нескучно жить. Вокруг меня столько замечательных и умных людей! Это я, я не оправдала тебя, я никого и ничего не полюбила. Зато ото всего и всея требовала любви, причём, цинично была уверена, что никто на неё не способен... Прости меня, Господи! Я люблю тебя... Я люблю тебя. Я люблю тебя! Помоги мне открыть своё сердце для любви! Пусть несчастной, пусть безответной... Но пусть она, наконец, проснётся во мне...
... А боль как будто меньше стала. Но почему всё такое фиалетовое? Это у меня в глазах темно, или уже вечер?
- Который час?
- Одиннадцать.
- Вечера?
- Ну, что ты, утра... Тебе плохо?
- Нет, напротив, мне легче...
... Не пойму, что случилось? Где это я? Какие мягкие, какие светлые, какие ласковые волны! А я, что же, такая же волна? Кто я? Что со мной? Господи Исусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешную...
"Успокойся, всё впорядке, - кто-то ласковым прикосновением снял едва возникшую тревогу, - ты вернёшься... Тебе хорошо?" Да. "Тогда отдыхай пока. И не думай ни о чём..." Я что же, попала к вам? "Да. Ты с нами, дома. Но не волнуйся, ты вернёшься." Но тогда скажите мне скорее: у меня душа есть? Космический добродушный хохот послышался кругом... "Всё, что надо, у тебя есть" - услышала в ответ я сквозь хохот...
21
- Алло! Алло! (Милый, отзовись же!)
- Да, да!
- Я хочу к тебе!.. Мне тревожно... Мне плохо! Я боюсь...
- Что ты боишься?
- Не знаю. Боюсь и всё. Я хочу тебя видеть.
- Ну, сейчас-то ночь, а утром в аэропорту тебя будет ждать самолёт. В девять часов. Дождёшься?
- А как я его найду?
- Искать ничего не нужно. К тебе подойдёт лётчик. Жди у справочного бюро.
- А он меня узнает?
- Он узнает тебя по твоей причёске. Не укладывай в узлы свои прекрасные волосы.
- Хорошо. Значит, завтра в одиннадцать мы с тобой встречаемся.
- Даст Бог. Я тоже соскучился. Жду.
22
- Который час?
- Почему ты так беспокоишься о времени?. Ждёшь чего-нибудь?
- Да.
- Что?
- ... Не помню... А где Даная?
- Какая Даная? А-а-а, у тебя дома, над постелью. А здесь её нет, мы ж в больнице.
- Принеси в следующий раз какую-нибудь маленькую репродукцию. У меня там ещё открытка есть. В книжном шкафу. На нижней полке. Найдёшь?
- Хорошо. Но зачем она тебе?
- Я так привыкла её видеть. Пока вижу - я здесь...
- Где "здесь"?
- Зде-е-е-е...
Вдруг стало тихо-тихо. А в груди пусто. Сердце исчезло. Я перестала его слышать.
- Ты так побледнела... Тебе плохо?
Лицо, склонившееся надо мной стало колыхаться, как флаг на ветру, издавая скрежет. Его заслонило какое-то чёрное пятно, которое стало расти, расти, пока не закрыло перед глазами всё. Оно окутало меня своим тёплым ватным объятием...
"Да?"
Кто это сказал? ... Показалось...
"ДА?!" - повторилось настойчиво.
А если я скажу "да"?... Да.
Из темноты на меня полетели светящиеся фигуры: треугольник! квадрат! круг! Я легко и стремительно проскочила сквозь них. И тут сверху на меня упала изумрудная сетка, обжигающая холодом. Меня неудержимо потянуло куда-то в ней. Не-е-е-е-е!
- Не-е-е-ет!!! - Я открыла глаза и увидела всё ту же палату. Встревоженная подруга стояла у изголовья.
- Тебе плохо? Я позову врача.
- Не надо. Всё прошло... Говори что-нибудь. Пока я слышу знакомые голоса, я ещё здесь. По крайней мере, я осознаю себя здесь.
- А где ты ещё можешь быть?
- Не знаю. Не знаю!
- Ой, что это у тебя?
Она разглядывала мои обнажённые руки. На них появились какие-то красноватые полосы, беспокоившие лёгким жжением. Боже мой! Да, ведь, это же следы от изумрудной сетки! Неужели мне всё это не кажется? Неужели всё то, что я вижу в этом бесконечном бреду - есть? Пусть иначе, но существует на самом деле? Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную...
- Это нервы. Говори, говори что-нибудь, пожалуйста.
- А что говорить-то?
- Всё, что угодно, лишь бы голос твой звучал всё время. Он для меня как маяк. Мне самой говорить тяжело.
- А я вчера сахар купила. Целый мешок. Тебе надо? Я поделюсь. И сама его тащила аж на пятый этаж! Представляешь?
Да. Очень тяжело. Он давит на плечи. И как я смогла закинуть его так высоко? А дорога такая каменистая, и всё вверх, вверх... Камешек выскочил из-под ноги и гулко ухнул где-то далеко внизу. Неужели я над пропастью? Не буду смотреть вниз. А то испугаюсь и упаду. Надо идти вперёд. Тем более, мне как будто легче стало. Привыкла, наверное, к тяжести. Да нет, кто ж к тяжести привыкает? Ведь от неё только устать можно... Вот-те на! Мой мешок стал таким лёгким, что я могу нести его одной рукой! Не может быть, чтобы пшеница была такая лёгкая. Неужели там одна мякина? Что же я принесу?
- Уже принесла.
- Посмотри, это, наверное, не пшеница. Уж очень лёгкая! Неужели я всё время несла шелуху?
- Это хорошо, что она тебе показалась лёгкой, иначе ты не донесла бы её сюда. Ну, давай посмотрим, что там у тебя?... Прекрасное зерно, его уже можно сеять.
- Но шелуха всё-таки ещё есть!
- Если хочешь, просей. Вот так.
Он взял в одну руку горсть зерна и стал пересыпать его сверху в ладонь другой руки, продувая падающие зёрна. Я принялась за дело. Надо непременно просеять его всё!
Вот. Полмешка уже готово. Но что это со мной? Я стала лёгкая, как воздушный шар! Меня совсем не притягивает земля, будто отпустила..! Я поднимаюсь всё выше и выше... Нет! Подождите! Я ещё не всё зерно просеяла! Верните меня назад!
- Назад! - всё та же подруга. Голова уже почти не болит. Но зато её верхняя часть горит так, что волосы, кажется, начинают тлеть... Потом она резко остыла, как будто покрылась инеем... И прошло ещё какое-то время, прежде чем всё стало нормально. Подруга улыбнулась мне, встретившись со мной глазами.
- Хочешь чаю?
- Нет. Который час?
- Сдалось тебе это время. Два уже.
- Ночи?
- Зачем же? Дня. Что ты ждёшь-то?
- Не знаю. Ах, да! Самолёта.
- Какого самолёта?
- Не знаю...
- А... ты... знаешь, кто я?..
- Да не пугайся ты! Я не сошла с ума. И это не бред. Но я не могу понять, что. Эти головные боли довели меня до какого-то странного состояния. Такое ощущение, будто я сейчас не осознаю себя целиком. Я - это гораздо больше, чем я себе представляла. Как будто что-то не то забыла, не то ещё не узнала, но оно уже есть, и со мной. Нет, не могу объяснить... Понимаешь... Что-то ещё есть... Может быть, это псевдореальность какая-то. Но когда я ТАМ, псевдореальностью становится этот мир, эта койка и даже ты...
- Да ты что говоришь-то? Ты всё время здесь! Я же караулю тут тебя! Ты никуда не уходишь. Ты всё время здесь!
- Может быть, это только тутошнее тело здесь остаётся? Ведь там у меня тоже есть тело... И я его чувствую... Ему точно так же бывает больно и хорошо... Но, когда я здесь, я осознаю, что я не там. Не пугайся, Христа ради! Всё о кэй! Я всё равно разберусь во всём этом. А сейчас, кажется... всё, я пошла...
- Ты спать хочешь? Спи, спи...
23
Боже мой! Что с моими глазами? Режут, как будто в них песка насыпали... И будильник не услышала... Неужели уже утро? Который час-то Фу, ты! Ничего не вижу! Свет надо включить. Щёлк! Надо же, всё равно плохо вижу... Что-что? Три часа? Ночи?
Да что с глазами-то? Слёзы потоком. Совсем темно. Может, мне просто плохо? Выйду на балкон, подышу... Ничего не вижу. Придётся наощупь. Как же я полечу-то? Может, пройдёт к утру? Нет, воздух не помогает. Значит, это всё-таки глаза. Промыть их, что ли?... Не помогает... Не успею утром к врачу. Нет, не успею. Надо вызвать такси и съездить в "скорую".
- Вы на сварку вчера смотрели?
- Какую сварку?
- Электросварку.
- Да что вы! И близко нет!
- Однако, я могу поставить вам только один диагноз: ожёг сетчатки.
- Это невозможно!
- На первый взгляд глаза здоровы. Особых внешних проявлений нет. Но, судя по тому, как вы описываете своё состояние, это - ожёг.
- Что же делать?
- Будем лечить ожёг. Если не поможет - к окулисту.
В дежурной аптеке мне дали какие-то пузырёчки и пипетку. Видеть я стала лучше, но видок у меня после обильных слёз был таким, что лучше не описывать! Придётся надеть очки с тёмными стёклами.
Так, где тут справочная? Шпильки - в сумку. Вот, кажется тот, кого я жду.
- Наверное, я ищу вас.
- Вас прислал...
- Да. Пойдёмте со мной.
В салоне самолёта никого не было, кроме меня. Может, я хоть теперь смогу поспать? Ну, надо же! Именно теперь - бессонная ночь... Было б с чего!
24
- Может быть, что-нибудь поешь?
- Нет, не хочу. Мне и так хорошо. Я как будто там ещё. ... Во сне... А, может, это и не сон вовсе был?... Но это было что-то необыкновенное. Хочешь, расскажу?
- Расскажи.
- Еду я в поезде. В электричке? Не важно... Сижу у окна. За моей спиной сидит он.
- Кто он?
- Не знаю, кто, и даже не могу тебе его описать. Но там, во сне, я его давно знаю. Я ему пшеницу сдавала.
- Какую пшеницу?
- Обыкновенную. Это был другой сон. Ну, так вот. А в вагоне этом полно людей. И все одеты в простую белую одежду. Но я на них не смотрю. Я смотрю в окно. Пейзажи за окном были самые простые, земные. И мне очень спокойно. Я чувствую себя уверенно и надёжно, потому что он сидит рядом, за моей спиной.
- Да кто он-то?
- Да не знаю я. Он и всё! Слушай дальше... Вообще-то там, во сне, я знала, кто он, почему и была спокойна. А здесь - не знаю... На чём я остановилась? А, ну, да. Через какое-то время поезд остановился. Женский голос объявил пересадку. Все встали и вышли. И мы с ним тоже. Вдвоём мы перешли на какую-то площадку. А все пошли куда-то ещё. А с площадки этой вид великолепный! Находилась она на вершине горы. С одной стороны от неё - рельсы, а с другой - красивые перила, которые стоят на самом краю отвесной скалы. А там, внизу - море. Мы перешли с перрона на перрон без труда, по ровной и прямой дороге. Но на эту площадку снизу тянулись и другие дорожки. Их было очень много, они переплетались между собой, какие-то сливались вместе, какие-то обрывались, одни были узкие, другие - пошире, всякие , вобщем. И вот по этим дорожкам, как муравьи, ползли люди, с которыми мы ехали в поезде. А ползли они потому, что им было очень тяжело. Каждый из них нёс мешок пшеницы, точно такой же, как был у меня.
- А где он у тебя был? Ты про него ничего не говорила.
- В другом сне, который был раньше. Рассказывать долго, потом. Не перебивай, а то всё перепутаю и забуду. А шли по этим дорожкам люди разного возраста. Среди них были и старики, и дети. Им особенно было тяжело. И мне их было очень жаль. В другой раз я бы просто спустилась и помогла... Некоторые волоком тащили свои мешки. Иначе уже не могли. Другие - толкали их перед собой. А кто-то просто падал в изнеможении. Я понимала, что им надо бы помочь, но мне почему-то не хотелось этого делать! Я испытывала неловкость от того, что не бросаюсь им на помощь. Знаешь, ведь, как чувствуешь себя, сидя в автобусе, уставшая, с гудящими ногами, а тут как раз входит пожилая женщина и встаёт именно рядом с тобой...
А стыдно мне было не перед теми, кто тащил свои мешки, а перед ним. Я виновато взглянула на него, а он как будто понял , о чём я думаю и говорит мне:
- Это правильно, что ты не помогаешь им. Каждый должен донести свой мешок сам и по своей, им самим выбранной дороге. А если ты поможешь, то собьёшь с пути... И может статься, что из-за этого им будет куда сложнее дойти до конце, чем им предназначено было. Сюда можно дойти только по своей дорожке, и только испытав всю тяжесть своей ноши до конца.
- А куда они идут и несут свой груз?
- Как, куда? Сюда, на эту площадку. Разве ты не узнала её?
- Не-е-ет... Ах, да! Я, ведь, тоже принесла свою пшеницу сюда.
- Ну, да!
- Но зачем? Почему именно сюда?
- Разве ты ещё не поняла?
- Нет.
- Иди ко мне!
Я хотела сделать шаг, но вместо этого полетела! и упала прямо ему на грудь! И ещё обхватила его за шею, доверяясь, как самому любимому и любящему... О-о-о! Ты себе представить не можешь, что я почувствовала в этот момент!... Нет, словами это объяснить невозможно... Сказать, что это блажепнство - мало. Это было совершенно неземное состояние, буквально неземное, а не в смысле восторга. Я как будто бы слилась с ним. Но это было не физическое наслаждение. Оно возникло в душе где-то на уровне груди и изливалось тончайшей нематериальной сладостью. Блаженство сделало нас невесомыми, и мы понеслись в турбулентном потоке ввысь. И чем выше мы поднимались, тем сильнее и многограннее было ощущение этой неземной сладости и благодати... Оно захватывало меня всё больше и больше...
Но в какой-то момент я осознала, что там, куда я сейчас устремилась, так хорошо, что я могу потерять всякое желание возвратиться назад... Я с немыслимым усилием оторвала голову от его груди и закричала:
- Нет! Не надо! Я ещё не всё успела узнать!
- Хорошо, - спокойно ответил он, - у тебя ещё есть время. Возвращайся, если хочешь.
И в этот момент я сразу оказалась здесь. Но состояние блаженства ещё какое-то время не оставляло меня и здесь... Мне казалось, что я парю над кроватью, окутанная и поддерживаемая ощутимыми плотью любовью и добротой...
- Ну, и сны у тебя, голуба! Я не гадалка и не могу решать, радоваться таким снам твоим или нет. Одно поняла: сон тебя восстанавливает. Так что спи больше. Тем более, что делать тебе здесь всё равно больше нечего. Читать нельзя, писать нельзя. Двигаться тоже.
- Сколько ещё?
- Да уж недельку потерпи. Ночью с тобой будет мама твоя. Сейчас она придёт сменить меня.
- Ты присмотрись ко мне: ей меня можно сейчас показывать?
- Я уже думала об этом. Ты вполне ничего уже. Даже губы стали розовые. Говорю ж тебе: спи больше - помогает. Только не улетай далеко... Так что ей уже можно быть с тобой.
- А я что, пострашнела?
- Не тебя обманывать: кого болезнь украшает? Но ты не стала страшной. Ты стала другой. И это хороший признак, что ты стала думать об этом! Но о своих странных переживаниях с матерью не говори. Испугаешь. Для тебя, может быть, это стало обычным. А для нас - волосы дыбом! А теперь отдохни. Устала, наверное, и говорить и слушать.
- Данаю принеси, не забыла?
- Нет, принесу завтра. Правда. Не забуду... Спи.
25
Ой, как неудобно спать в кресле. Больно шевельнуться. Всё отлежала. И голова болит. Звенит, как пустой барабан. Как будто в позвоночнике сделали дырочку и через неё всё, что было в голове, куда-то вытекло. Нет, милочка, давай приходи в себя и приводи себя в порядок. Минут через пять-семь самолёт сядет.
Я лечу на запад. Ты всегда на западе от меня. И поэтому всякий раз, когда я смотрю на закат, сердце моё замирает. Я завидую солнцу, потому что оно вэтот момент ближе к тебе. Оно касается своим краем той земли, по которой ты ходишь. А, может быть, ты в этот момент не под крышей, и оно касается самого тебя. Но оно, ведь, касается и меня. Значит, если я подержу его лучик в своих руках, я через него прикоснусь к тебе...
Но так я себя ублажаю, когда просто смотрю на закат... А сейчас я, как этот самый лучик, сама смогу прикоснуться к той земле, по которой ты ходишь... и к тебе самому! Скорее! Скорее! От нетерпения перехватило дыхание. Как будто я даже дышать уже не могу без тебя, и берегу этот глоток воздуха, чтобы пережить его с тобой. Родненький мой, ещё чуть-чуть, чуть-чуть - и я увижу тебя...!
Пропеллер ещё разметает пыль и рычит, но я не в состоянии больше ждать. В иллюминаторе мелькнула твоя чёрная машина... откройте, откройте скорей! Пустите меня!
- Малыш... иди ко мне!
О! Какое блаженство: упасть тебе на грудь и обхватить руками шею! Слёзы бежали из моих глаз, и трудно было понять: от боли или от радости. Очки мне мешали, но я не решщалась их снять... Боялась отпугнуть тебя...
- Почему в очках? Из-за них я не вижу твоих глаз.
- Ты, ведь, тоже в очках. И я точно так же не вижу твоих синих-синих глаз... Но, вообще-то, у меня беда. Приедем на место, я тебе расскажу, ладно? А пока эти очки пусть останутся на своём месте.
На столе в твоём кабинете стояли точно такие же пузырёчки, какие лежали в моеё сумке...
- Ты насмотрелся на сварку?
- Как ты узнала?
Я достала своё лекарство и поставила рядом с тем, что стояло на столе.
- Что бы это значило?
- Я не смотрела на сварку, но глаза лечила именно от ожёга.
- Когда это у тебя началось?
- В два часа ночи.
- И у меня тоже... Но я-то, действительно, нахватался "зайчиков". Хотел лично убедиться, что импортный сварочный аппарат работает так, как его рекламировали. И домальчишествовался... Послушай, неужели у тебя из-за меня глаза болели?
- У меня другой причины нет...
- Мистика какая-то...
- Ерунда. Вместе мы это легче перенесём. Так что глаза у нас с тобой выглядят одинаково. Очки снимаем?
- Снимаем! Раз, два, три - оп!
Твои губы коснулись моих воспалённых глаз, и песок в них стал таять и проливаться глупыми и неуместными слезами.
Мы решили с тобой сбежать ото всех в лес. Бабье лето было в самом разгаре. Тишина стояла необыкновенная. И только мыперебивали её без конца. Всё торопились, торопились друг другу рассказать себя...
А ветер нежно трепал над нами кудели старых вётел. Отогревшееся сердце в груди моей прислушалось ко времени и пространству... Я это всё уже переживала?... Вот и засохшие головы чертополохов пошатываются, как бы подтверждая моё ощущение, мол, виделись мы уже, виделись... Молодой бычок идёт по берегу речки, недовольно оглядываясь на маленького мальчишку, который следовал сзади с хворостинкой в руке. Бычок остановился около меня, посмотрел в глаза, сердито поморщил нос: "Что, не узнаёшь?" Узнаю, узнаю! Ведь, я - такая же деревенская девочка, как твой погонщик. И вётлы, и чертополохи, и пыльная степная дорога, и лесные оазисы вдоль реки, и синее-синее небо - всё это мне знакомо, я росла среди них. И тогда мне было так же хорошо, так же светло, чисто и спокойно, как теперь. Синее-синее небо? Оно было уже тогда? И я это знала. Вернее, душа моя знала. А потом забыла... Или я её грехами своими заставила замолчать? И она во мне стала жить, как заточённая в подземелье. Ослепшая, оглохшая, голодная... Без любви-то... Миленький мой, родненький мой, я около тебя выздоровела!
- Что?
- Спасибо тебе. Я с тобой вспомнила, наконец, что я тоже "родом из детства". А вон тот мальчишка с хворостинкой, быть может, мой Маленький Принц.Ты вылечил меня от какого-то тупого, тяжёлого, бессмысленного сна.
- Нет, малыш, ты пришла ко мне здоровая. Проснувшаяся, если хочешь. Иначе бы ты не увидела и не услышала меня. Не я тебя разбудил, а ты сама проснулась. Ведь, я тебе это уже говорил...
- А я никак не могу принять этого. Для меня всё вокруг ожило только с тобой.
- Не обольщайся. Я, скорее всего, не так хорош, каким ты хочешь меня видеть...
- Для того, чтобы я была счастлива, тебе не нужно быть хорошим, достаточно просто быть.
- Чтобы жизнь воспринимать так, нужно прежде всего стать зрячим сердцем. Пойми, я - не причина, я - следствие... Помнишь, ты мне рассказывала про цыганку Марию, с которой ты познакомилась в больнице, поэтому у вас было время подружиться и обсудить ваши такие разные образы жизни? Самым ценным в вашей встрече, как мне кажется, был один состоявшийся между вами разговор. Ты её спросила, почему она теперь, когда уже имеет свой дом, то есть живёт осёдло, не отдаёт своих детей в школу...
- А она в ответ мне задала вопрос: "А вот ты хочешь жить так, как я живу?" На что я ей ответила "Господи, упаси!" А почему ты это вспомнил?
- Потому что потом она тебе сказала фразу, которая может послужить ответом на многие наши вопросы.
- А что она мне сказала?.. А, ну, да, она мне сказала: "Вот как ты не хочешь жить так, как я живу, так и я не хочу жить так, как ты живёшь."
- Разве ты желала ей плохого, посоветовав отдать детей в школу?
- Совсем нет! Скорее, наоборот!
- Понимаешь, человека нельзя осчастливить, пока он не захочет этого сам. Даже, если ты его сильно любишь и делаешь всё, что, как тебе кажется, приносит ему радость и счастье... Поэтому, чтобы я лично не делал для тебя, как бы ни старался, самое большое, на что я мог расчитывать, это благодарность. И, конечно, уж не за то, что я просто есть... Всё дело в тебе самой. Ты и твоё открытое для счастья сердце - вот причина твоего состояния духа. А я, повторяю, я - только следствие...
- А-а! Неважно! Главное, что ты теперь есть... Знаешь, а я в землянках ещё никогда не спала.
- Во-первых: это не совсем "землянка". А во-вторых: не произноси это слово громко. Хозяин так любит своё временное жильё, что вряд ли ему твоё определение понравится. Он даже переселяться отсюда в новый дом не хочет. Всё находит причину, чтобы отложить это мероприятие. Кстати, ты знаешь, почему мы приехали сюда?
- Ты привёз. А женщине, как ты утверждаешь, больше ничего знать не нужно.
- Это - нужно. У хозяина, который нас так любезно принял, сегодня день рождения. Я обещал его поздравить. Вот почему мясо, которое сейчас поджаривает себе бока над углями, было приготовлено заранее.
- Ты хочешь сказать, что сюда могут нагрянуть гости "шумною толпою"?
- Но мы спрячемся от них в новом доме. Пойдём, я его тебе покажу.
Здесь пахнет свежей некрашеной древесиной, Комнат было много. Дом в два этажа. Из окна было видно озеро. По его берегу рассыпались рыбаки. Всё было так мирно, тихо, безоблачно. Но где ты?... Пропал куда-то... Ты же только что был здесь! Рядом со мной!... Я бросилась вниз, на первый этаж. Нет, и здесь тебя нет. Но ты же не мог меня вот так вот бросить... Я, наверное, должна тебя подождать. Ну, конечно! Ты что-то говорил о том, что постараешься обернуться как можно раньше... И что твоя занятость - это оборотная сторона наших взаимоотношений, и что мне предстоит научиться её принимать... И понимать. А я и понимаю. Я сижу и спокойно (да!да! спокойно!) жду, когда ты освободишься. От своих неминуемых и очень! важных дел. О-о-о! Как медленно движутся стрелки! Я хожу вокруг стола по краю ковра, на котором он стоит: раз, два, три, четыре... Это я шаги считаю. Потому что больше ничего не могу делать. Всё во мне заполнено предощущением той минуты, когда ты постучишь в дверь. Двести тридцать восемь, двести тридцать девять, двести... Так. Двести сорок делим на шестьдесят. Всего четыре минуты?! Господи, когда же он придёт?... А откуда здесь ковёр? Здесь же ничего не было! И шёлковые занавески на окнах... Боже мой! А где озеро? За окном всё изменилось. Холмы, холмы,холмы, голые, как волны, и уходят далеко-далеко, растворяясь в ультрамарине горизонта...
Да ведь это комната № 8! А как я сюда попала? Впрочем, какая разница? Ведь ты должен прийти ко мне сюда... но когда же, наконец, это произойдёт? Ты, наверное, хочешь, чтобы я опять "позеленела"! Да я готова уже почернеть, только приходи скорее! Как долго я тебя жду. М-м-м... А! Стук в дверь! Ну, слава Богу! Дождалась! Замок противный, так тороплюсь, а он заклинил! Ну, вот, наконец-то!... Милый... Кто это? Боже мой, кто это?
- Извините , Бога ради... Такой поздний час. Нельзяли от вас позвонить? В "скорую". Жене плохо стало...
- Да, пожалуйста...
Но, кто это? И почему не ты?... Что-то в этом человеке невероятно знакомое... Эта борода пшеничная... А-а! Да, ведь, это ж мой сосед! С ума сойти! Я, ведь, чуть было на шею ему не бросилась... Представляю, что бы он подумал. Да, а как он сюда попал? Что ему тут, на этом краю земли, да ещё вместе сзаболевшей женой делать? И где она у него? В комнате № 9? Чёрный парус разрывался от ветра, врывавшегося в открытую форточку. Когда же я заменю гардины? Надоели, как горькая редька, своим траурным настроением. Хотя в лунные ночи их свет вполне оправдан. Может, не менять? Боже! Я - дома! И ты никак не можешь сюда прийти! Уже потому, что ты сейчас далеко. Ты в Англии. А почему ж тогда я жду тебя? Комната № 8? И близко нет! Сон. Это был сон. (?) Но такой яркий, что я никак не могу избавиться от ощущения, что ты вот-вот должен войти сюда... И я, действительно, тебя жду. И даже во сне. Я так давно не видела тебя из-за твоих командировок! Ну, надо же, какой сон был! Даже не могла понять, что я просто проснулась, когда увидела соседа...
Вот и "скорая" к моей соседке подъехала. Дай Бог, чтобы у неё всё нормально было... Который час? Ещё спать и спать! Спи, Даная!
26
- Сколько времени?
- Три часа дня.
- Я опять засыпала?
- Не надолго.
- А мне показалось, что там, во сне, много времени прошло.
- Опять сон какой-нибудь видела?
- Да. Какой-то... страшный, что ли...
Глаза подруги загорелись любопытством:
- А ты расскажи, и он пройдёт и забудется.
- Странная ты. Говорят, любая беседа становится скучной и невыносимой, когда кто-то начинает рассказывать свои сны...
- Но твои не похожи на обычные сны. Ты как будто живёшь там. И мне это интересно так же, как если бы это произошло с тобой на самом деле. Ну, давай, рассказывай скорее, а то забудешь.
- Такое - не забуду. Ну, так слушай: как будто я после больницы отправилась продолжить лечение в какой-то санаторий на берегу моря. На мне какой-то спортивный костюм. А! Даже это вспомнилось. Адидасовский. Искусственный. Терпеть их не могу. Как будто в чужой шкуре. В жизни бы, наверное, не надела... и почему я в такую жару была в нём? А не в каком-нибудь там купальнике, не могу понять. Подходит ко мне человек. Молодой. И вижу я его как будто не в первый раз. Может быть, поэтому как-то сразу доверилась и пошла за ним, когда он позвал. "Пойдём, - говорит, - он ждёт тебя." А кто такой "он", не сказал. Да и я не спросила. Идём мы с ним по улице города. Природа экзотическая... Такое чёткое воспоминание осталось, будто я там на самом деле побывала. Магнолии цветущие, туи высоченные. Не то, что у нас в парках. Платаны в три обхвата... И пришли мы в какой-то мраморный дворец. Стены светлые, голые, а пол тёмный. И мебель обтянута чёрной кожей. Высокие колонны поддерживают потолок тоже какого-то мрачного цвета. После жаркой улицы мне здесь показалось не просто прохладно, а прямо-таки холодно и неуютно. Хотя... красиво там было... А провожатый мой оставил меня на одном из тех диванов, что там стояли, а сам отошёл поговорить с каким-то своим знакомым в другой конец огромного зала. Сижу я на этом диване, и всё мне кажется, что я когда-то уже сидела на нём. А воспоминания об этом какие-то не очень приятные. Не то, что бы мне плохо тогда было, а как будто я принимала участие здесь в чём-то, может быть, интересном и приятном в определённом смысле, но греховном по сути своей... И сейчас я чувствую себя так, будто моя память и совесть уличили меня в этом. Вот, в чём - не помню... Нет, не уличили... А просто напомнили, и я это почувствовала... Я разглядывала рисунки на отшлифованном мраморе и терпеливо ждала. Вдруг мой знакомый резко вскочил и удалился прочь. Я кинулась было его догонять, мол, ты что, забыл про меня, а собеседник его встал у меня на пути и говорит: " Не надо его догонять. Он не нужен, он сделал своё дело. Он привёл тебя туда, куда должен был привести." "Так это вы хотели меня видеть?" "Да." И молчит. Странный, думаю, какой-то. И стала его разглядывать, ожидая, когда же он по делу говорить начнёт. Сам очень высокий. Не без солидности. Строгий фрак. Белоснежные манжеты с бриллиантовыми запонками...
- А как ты догадалась, что запонки бриллиантовые?
- Да... Наяву я, ведь, действительно, не смогу отличить блестяшку от бриллианта... Ты понимаешь, во дворце этом вещи - все - были настоящими, натуральными: мрамор, кожа, хрусталь...
Ну, да ладно. Бриллианты и всё. Ещё на нём был парик с голубоватым оттенком. Как будто он из восемнадцатого века. Или со съёмочной площадки сбежал. Нет, от артиста в нём было меньше всего. Больше от "господинства". И вдруг я поняла, что у него не лицо, а гуттаперчивая маска. "А, ведь, вы в маске. Это у вас не лицо, хоть и очень похоже... Это - маска." "Ты права." Он взял себя за нос двумя пальцами в кипельно белой перчатке и, сдёрнув маску, брезгливо отбросил её. Я внимательно вгляделась в него и сделала вывод: "А, ведь, это опять не лицо." Он сдёрнул и эту маску. Но под ней опять оказалась маска! И все они, кстати, были разные... "И это тоже маска!" - говорю я ему. "Ты права, - ответил он, и в голосе его не было никаких оттенков! - А сколько, продолжил он, - ты думаешь, у меня масок?" "Без числа... У вас только маски. Потому что у вас нет лица" . "Значит ты и это поняла... Это хорошо. Ну, что ж, проверим ещё вот что. Взгляни сюда!" - он показал вытянутой рукой на мраморную плитку колонны. Узоры на ней стали меняться и складываться в изображение Георгия Победоносца. Дракон у ног его зашевелился, взмахнул хвостом и выбил им из рук Победоносца копьё... "Нет. Не так это было", - возразила я. "Ясно, ты и это видишь. Это хорошо. Одно только мне не нравится, что не ты ко мне пришла, а я за тобой послал... Однако, приступим к очередному эксперименту." "Нет, не будем приступать. Я тоже могу сказать вам, что мне не нравится: мне У ВАС НЕ НРАВИТСЯ." И ушла. И попала прямо сюда..!
- Это хорошо, что ты ушла от него. Мне он тоже не понравился. Бриллианты настоящие, а сам... не настоящий. Хорошо, что он во сне остался.
- Ты чему радуешься? Надеешься, что таких в жизни нет? Увы, увы. Разве ты не замечала, как часто люди, не имеющие своего лица, пытаются восполнить этот "дефицит" тем, что окружают себя добротными натуральными вещами: шубами, хрусталём, кожаными пальто, золотыми побрякушками... Но у них есть возможност обрести своё лицо. Потому что они люди. Но я боюсь, что тот, о ком я тебе рассказывала, далеко не человек...
- А кто же?
- Не будем о нём говорить. Пусть он идёт... к самому себе. Это для него са-а-а-амая длинная дорога. Для человека, вобщем-то, это тоже очень длинная дорога. Но, если человек пойдёт по ней, то рано или поздно, но он дойдёт до конца. На то он и человек... Да, ты знаешь, хотя в этом городе природа была красива и замечательна, она не была родной. Экзотика - она и есть экзотика, как приторная конфетка в яркой упаковке. Попробовал и довольно. Выпишут из больницы, уеду на всё лето в деревню. Так хочется посидеть у ручья... Помнишь, как там хорошо? Птицы щебечут, ольха, вцепившаяся в край берега омытыми корнями, голыши разноцветные, гладкие, чистенькие... Солнечные зайчики пробиваются сквозь листву и давай играть с потоками ручья...
- А трава! Какая там густая и чистая зелень! И цветы, цветы кругом... Я рада, что у тебя такое настроение. Заберём детей и поедем вместе. Там земляника скоро созреет. А грибы-то, пожалуй, уж пошли.
- Размечтались мы с тобой...
- Да что ж мы, о чём-то несбыточном мечтаем, что ли?
- Не в этом дело. Разбередили себе душу. Теперь выписки придётся ждать с большим нетерпением.
- Ничего. Скоро уж. Давай я тебе почитаю пока.
- А что у тебя есть?
- Да вот, у дочери забрала. Говорит, интересно. Джек Лондон.
- Лондон....? - что-то дрогнуло во мне. - Лондон... Лондон... Никак не вспомню! Что же меня связывает с Лондоном? И в то же время - быть этого не может! - нет, не надо. У меня в тумбочке - Цветаева. Давай лучше её.
- Давай.
... Мне синь небес и глаз любимых синь слепят глаза...
- Стой!
- Что случилось?
- Такое ощущение, что я забыла то, что ещё не знаю... Или... вспомнила то, чего ещё не было... Или уже было?
- Тебя понять - мозги сломаешь. Как будто всё, что на этом свете существует, для тебя ещё где-то есть, только иначе. Ужас какой-то...
- А мне не страшно от моих переживаний. Теперь. А раньше меня всё это тоже пугало... Мне казалось, что я схожу с ума, и страшно этого боялась. А теперь, наоборот, я начинаю понимать, что жизнь прекрасна и удивительна, и что мы её, хоть и боимся потерять, не ценим в должной мере, не умеем пользоваться, что ли, и вообще, ничего о ней не знаем. А самое страшное - не хотим знать. В большинстве своём. Живём удобно в привычном,давно сработанном режиме. И всё. Нас это вполне устраивает. И всего боимся, и не столько всего, сколько утраты того, что имеем, к чему привыкли. Но, ведь, это как раз неудобно! И неинтересно. Это как в клетке, в плену у стереотипов. Мы все похожи на мою кошку. Она настолько привыкла к дому, что за дверь выйти не хочет ни за что! Улица у неё вызывает дикий страх. Сколько раз пробовала вытащить её во двор!
Только поставлю на землю - она шумаром на пятый этаж и трясётся, как осиновый лист. Гон начинается, она мучается, орёт, крутится под ногами, но на улицу, где коты её ждут! - упаси, Господи! И довольствуется она, несмотря на то, что рождена быть свободной, тремя комнатами моей квартиры. Ну, а что: спать - есть где, притом тепло и мягко. Накормить, всегда покормят, беспокоиться ей об этом не нужно. Разве только хвостом повилять. Правда, иногда в ней просыпантся природа, и она не будучи голодной, стащит со стола кусок и спрячет его под диван: про запас. Поскребёт линолеум, как будто закапывает, и успокоится. А то, чем я особенно гордилась, теперь мне кажется просто надругательством. Понимаешь, она ходит на унитаз... Только вот за верёвочку не дёргает... Она живёт чужой, какой-то искусственной жизнью, а не своей. Даже не куцой кошачьей жизнью, а вообще не кошачьей. Жизнью домашней игрушки. Так и мы. Понимаешь? И мы так живём. Человек рождён жить иначе... Просто мы боимся выйти на улицу. И за самое большое благо принимаем возможность пользоваться тёплым туалетом. Отчего жизнь наша бесплодна. Нет, у моей кошки бывают котята. Когда я ей кота на случку принесу. А о любви она всё равно понятия не имеет. Потому что любовь там, где свобода. И мы, ведь, так же. И даже на природу - "выезжа-а-а-ем", как на случку...
- Ну, а куда по-твоему, человек должен выйти, если кошке достаточно выйти на улицу?
- Как ты думаешь, моя кошка знает, что ей нужно выйти на улицу? Или хотя бы понимает, что ей нужно именно это?
- Откуда же?
- Так и мы. И я тоже не знаю. Предполагаю, конечно, что начать надо с "не убий, не укради...". Но это ещё не всё!... Я чувствую, что что-то ещё есть... но... Может, моей кошке тоже кто-то нашёптывает: "Да выдь ты, глупая, на улицу...", но она вере на слово предпочла кусок колбасы, лежащий у неё на тарелке...
- Ой, ну тебя! Как-то нехорошо мне стало от твоих заморочек. Не очень-то приятно чувствовать себя чем-то вроде кошки...
- Да? А мне, наоборот, легче... Я не столько поняла что-то, сколько почувствовала, пока болела. Я как будто вспомнила, что я не кошка. А человек. И мне от этого стало светлее, потому что появилась надежда и желание пожить человеком...
- Ну, вот и хорошо. А тебе капельницу несут. Давай, дружочек, отдохни...
- Что делать? Придётся "отдыхать".
- Не надоело тебе? Вся, ведь, исколота.
- Да? А я и не чувствую уже.
Привет, Даная...
27
- Да!
- Малыш... ты живой...
- Приехал... Ты когда приехал?
- Только что. Я тебя увижу?
- Я бегу уже!
Ты приехал, приехал! И я иду к тебе. Вот по этой очень знакомой улице я иду к тебе! Но сегодня эту улицу не узнать. И не только потому, что именно по ней я иду к тебе впервые. Выпал первый в этом году снег. Огромные лохматые хлопья засыпают всё. И мой путь тоже. И тот, который я прошла, и тот, который мне предстоит пройти... Нет дороги впереди и нет следов сзади. Есть только что-то пушистое, белое и пустое... Как будто ничего не было и не будет, и я никуда не шла и не иду. Никуда, никогда, никак... Или просто я... Фу! Откуда такое гадкое настроение? Я иду к тебе!
Дверь была открыта нвстежь, ты стоял у самого порога и устало улыбался. Случилось что-нибудь? Да. Я слишком долго тебя не видел. Нет, что-то ещё появилось в твоих глазах... Ты надел мою шляпу и удобно расположился в кресле. Саид, ты зачем надел мою шляпу? Я сегодня в ней спать буду... Вот! Я поняла! В твоих глазах (раньше этого не было!) появилось мальчишество! Готовность пошалить... Не могу оторвать от тебя глаз. Голова кружится! Ни о чём не хочу говорить. Хочется держать тебя за руку и смотреть, смотреть, смотреть! в эту первозданную синь, источаемую твоими глазами... Их сегодня как будто прорвало. От обычной сдержанности не осталось и следа, но и раздражающей пристальности в них небыло. хотя они всё время смотрели на меня. Они просто смотрели! Не щадя нежности и сини...
На столе лежал открытый русско-английский разговорник.
- Изучаешь?
- Повторяю. Если всё будет хорошо, то через месяц я отбуду в Америку.
- Опять надолго?!...
- Малыш, я тебе надоел?
- ...
- Тогда не сердись. Это ж моя работа... Иди ко мне!...
... Свет включённого таршера падал на твоё лицо. Глаза были закрыты. Грудь едва заметным движением выдавала лёгкое дыхание. Нет, что-то необычное всё-таки появилось в твоём лице... И это что-то казалось мне далеко не весёлым... И таким большим, что закрывало всё твоё лицо. Усталость. Вот что это. Ты заснул и откровенно спрятался за ней, как за большой чёрной бабочкой. И это не та усталость, что приносит напряжённый день, а которая появляется после целой жизни. Целой? Значит - полной... всклень... Я взяла твои руки и вгляделась в ладони. Вот она, эта линия... Нет! Я ничего не увидела и ничего не подумала...! Миленький, родненький мой...!
- А знаешь, мне опять хочется говорить тебе всякие глупости.
- Я слушаю, тебя, малыш... И слышу.
- Миленький мой, родненький мой! - внутренний речитатив вырвался свободным звучанием. И шёпотом: "Я люблю тебя!,,," Что? Что это я произнесла? Ресницы твои взметнулись вверх, и смысл этих слов растворился в синеве. И всё же, что это я произнесла? Я вырвала себя из сини любимых глаз: назад! в сознание! Сердце прыгало как обрадованный ребёнок... Я хочу произнести это ещё раз...
- Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
Ой, как легко стало! Как будто я сказала главное... Я СКАЗАЛА ВСЁ!
А потом до самого утра мои глаза, руки, губы, всё тело говорило тебе: я люблю тебя. Я люблю тебя - вот так называется то, отчего внутри у меня светло, чисто и спокойно.
Я люблю тебя...я люблю тебя...я люблю тебя... - звучало во мне как Исусова молитва.
И не было ночи, какой бы безумной и красивой она не старалась быть... И не было рассвета, чего бы он не обещал... Был только ты. Есть только ты. Будешь только ты. Я помню только тебя. Я люблю тебя.
- Как? Уже первый этаж? Но, ведь, твой поцелуй ещё не кончился... Я нажму на какую-нибудь кнопку, пока двери лифта не откоылись, ладно?... И ещё раз!...
Позвонить? Ну, если мне захочется услышать уникальный тембр вашего голоса, мон шер... Да, позвоню, конечно.Что уж мне и повыпендриваться нельзя? Всё можно? Ах, да! Мне с тобой всё можно. Я люблю тебя.
Твоя рука отпустила мои пальцы, но я ещё плыла, плыла в бесконечно-синем... Я люблю тебя... Хм, мне уже нужно заворачивать за угол, а я ещё в небе. Странно. Я обернулась: ты стоишь у открытой дверцы машины и смотришь мне вслед... Что?... Я люблю тебя...
Ой, что это? Улица какая-то, машины..., прохожие... А-а-а! Я же за угол завернула... И всё равно не то. Ведь это - та улица, по которой я вчера шла к тебе. Но она какая-то чужая, как будто я никогда по ней не ходила. И она совсем не похожа на ТУ. Может быть, от того, что снег растаял? Совсем. А был ли снег-то? Как пусто и обыкновенно на этой улице. Как не хочется идти по ней. Нет. Просто не хочется идти. Ничего не хочется... Господи, что это со мной?.. О чём я думаю?! Пусть тебя нет здесь и сейчас со мной. Но ты, ведь, всё равно где-то есть. Я даже вижу, как ты сидишь в мягком кресле и сосредоточенно смотришь вперёд перед собой. А твоя машина в этот момент чёрной птицей летит мимо Зелёного рынка. Ты есть. Есть. И внутри у меня светло, чисто и спокойно. Я люблю тебя.
28
Катись со-о-олнышко
О-ой-да-а куда ка
Куда ка-а-а-атишься
Отдай ма-а-а-аменька
Куда хо-о-о-о-о-о-очется
"...о...о...очется" - отозвались верхушки деревьев, тронутые лёгким ветерком. "Аккомпанируют, что ли? А если проверить?
Со вью-уном я хожу...
"...жу-у-у...!"
Хм... Вот здорово! Сам лес подпевает мне. А, может, он живой? И всё понимает?... Вот было б здорово, если б он подсказал мне, где у него тут грибы растут..! А если он давно подсказывает, а я просто слушать его не умею? Прислушаться разве? Надо остановиться на минутку и отпустить себя внутри... Ой! Кажется, меня сильно тянет вон к той группке берёз. Пойду, посмотрю... Ба! Целое семейство моховиков! Вот спасибо! А куда теперь идти? Угу, поняла. А-а! Что такое? Как на стенку наткнулась... - Впереди зашуршала трава. - Боже мой! Гадюка! Если б не эта "стенка"...!
Наполненная корзинка оттягивала руку. Щедрости леса не было конца. Но зачем мне больше, чем смогу унести? А что, не отпраздновать ли мне вместе с лесом удачную тихую охоту? Присяду в тенёчке, отдохну, попою, понаслаждаюсь.
Хорошо-то как! Маленький, куда же ты заполз-то? - крошечный муравей шустро перебирал ножками по гладкой коже колена. - Ещё и кусается! Я тебе , что, чужая? - Иная... иная...иная... - эхом отозвалось внутри и вокруг. Ну и что же, что иная? Мне здесь так хорошо, как и этому муравью , и этому цветочку, который наивным синим глазом созерцает вместе со мной божественную красоту своего дома.
Я закопалась спиной в прохладу травы и закрыла глаза. Земля мерно в такт дышала вместе со мной.
Как будто я с ней одно целое... Конопатый мальчик в бескозырке сидел на руках, наверное, отца и смотрел на меня из-за плеча этого мужчины. Ты что-то хочешь сказать? Вместо ответа он хитро улыбнулся... Ах, ты , Господи, и что же я с ним разговариваю? Ведь, его нет! Просто я опять "вижу"... Не хочу открывать глаза. Ну, что плохого он мне сделает, этот мальчишка? Он совсем не страшный, даже хорошенький... И вдруг этот сорванец начинает строить мне рожицы. Ах, ты, негодник! Если хочешь меня напугать, то это тебе не удастся! Рожицы у тебя получаются совсем не страшные, а смешные. - Тут он как-то подозрительно сморщил нос и громко чихнул, пальнув брызгами прямо мне в лицо! - Фу, ты! - Я от неожиданности и испуга открыла глаза и провела рукой по лицу, желая стереть эти брызги. Ну, вот! Совсем с ума сошла! Мне же это привидилось!... Тогда... что же я размазала по своим щекам?... Ну, хватит! Я лучше посмотрю в это синее-синее небо, которое так высоко и так недосягаемо... Ах, если б можно было подняться туда и... нет, нет, не полететь! Этого мало - остаться там... Как там должно быть замечательно! Светло, чисто, спокойно. Господи, как мне туда хочется! Я отпустила себя внутри... и вдруг почувствовала себя в небе. И в душе моей сталот светло, чисто и спокойно. Всегда бы так.
А завтра у меня начинается новая жизнь. Я должна буду уехать отсюда далеко-далеко и за короткое время объехать почти всю нашу область с помощью "автостопа". Иначе просто не получится. И это я, привыкшая к дому, привязанная его заботами к семейному мирку, должна буду отправиться завтра Бог весть куда! Ну, что ж, надо, значит, надо. Хотя, что же я кривлю душой? Надо? Или я сама этого хочу? Да! Я сама этого хочу! попробуем пожить иначе. Вот только это небесное состояние надо умудриться забрать с собой. А как я его вызываю? А! Нужно остановиться, расслабиться, отпустить себя внутри и прислушаться...
29
248-2-24-41-41-37-14
Ту-у-у-у-у...ту-у-у-у-у...ту-у-у-у-у....
49-95-22-05
Ту-у-у-у-у...ту-у-у-у-у...ту-у-у-у-у...
Ничего не понимаю! Куда же ты пропал? Может быть, пришлось срочно уехать? Но в любом случае ты должен был предупредить меня!
49-95-22-05
Ту-у-у-у-у...ту-у-у-у-у...ту-у-у-у-у...
Ну, отзовись же! Ничего не могу делать, ни очём не могу думать! Потому что я не знаю, где ты. Нет, я понимаю, где-то ты сейчас,безусловно, есть. Может быть, пьёшь чай, может быть, читаешь газету, может быть... Да всё, что угодно! Я бы смогла, наверное, увидеть тебя по-своему, иным зрением, как это у меня получалось раньше. Но для этого необходим покой внутри. А у меня сейчас...
О! Как много снега! Ни домов, ни дорог - ничего, один снег. Мне его нужно пройти. Там должен быть ты. Ноги вязнут в глубоких сугробах, снег забивается в сапоги, царапается и тает, но мне некогда его вытряхивать, мне нужно быстрее попасть туда, где ты. Вон уже что-то темнеет впереди. Быстрее! Быстрее! ... Нет, это вишни. Кто-то рассыпал их здесь неосторожно. А мне нужно идти дальше. Как холодно! Уже ни руки, ни ноги не слушаются... Кажется, во-о-он там! Да что ты будешь делать! Опять вишни. Может быть, я плутаю, и это те же самые вишни, что я уже находила? А вдруг это я свои рассыпала? Надо проверить. Я засунула застывшую руку запазуху, нащупала тёплую влажную горсть и вытащила её на свет. Нет, мои здесь. Но непослушные от холода пальцы неловко дёрнулись и вишни красной струйкой стекли в сугроб. Надо их все найти и собрать! Я стала капать снег руками, а вишни давились, давились, смешивались с теми, которые здесь уже лежали, и белое становилось тёмно-красным...
Продрогшая, усталая и опустошённая я вернулась домой, сняла шубу, шапку, повесила их на вешалку. Потом подумала и сняла свои тяжёлые волосы. И повесила их на гвоздик. А сама прилегла на диван...
Боже мой! Я такое сотворила! Волосы сняла! И при этом спокойненько лежу на диване! На что же я теперь похожа?!
Я кинулась к зеркалу и... как ни странно, волосы оказались на месте... Но , ведь, я их сняла... Сон. Это был сон. Это был сон?
Нет, я непременно должна тебя найти, наконец. Так дальше не может продолжаться. Потому что всё НЕ ТАК. И вокруг меня, и внутри меня. И даже не то, чтобы не так, а хуже - никак... Попробую спросить у секретарши.
- Алло, вы не можете мне помочь?..
- Вы что, ничего не знаете?!
- А что я должна знать?
- ...Он... погиб...
- Как...
- Машина их на скорости врезалась в КАМАЗ. Шофёру сразу голову оторвало, а ...
- А-а-а-а-а-а-а-а-а-а...!....
30
- Девушка! Девушка... Вставайте! Ваша станция через десять минут.
Прозрачный взгляд какой-то незнакомой пожилой женщины упирался в мои глаза. Снится, что ли? Ну, конечно, снится, а на самом деле я свою собеседницу не вижу, а говорю с ней по телефону. Вот её голос раздаётся в трубке:
- Машина их на скорости врезалась в КАМАЗ. Шофёру сразу голову оторвало, а...
- А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-... !...
- Девушка! Ну, вы что, ей-Богу! Просыпайтесь же! И постель не забудьте сдать. Сходить вам пора. Понимаете вы это?
Сходить? С ума, что ли? Опять этот прозрачный взгляд. Где я его уже видела? Ах, да! Это же проводница.
- Спасибо большое... Вы извините меня. Так устала! Целую неделю на колёсах: то на поезде, то в автобусе, то в машине... А то и на помеле! Нет сил проснуться. И сон какой-то тяжёлый был... Вишни... КАМАЗ...
Я вскочила...
А, впрочем, что я суечусь? У меня с собой только небольшая сумка с зубной щёткой и бельишком на смену. Хорошо, вовремя поняла, что у меня не хватает сил таскать за собой весь гардероб. Так что я вот уже неделю целую обхожусь самым необходимым. Очень удобно.
Есть какая-то магия в ночных незнакомых городишках. Как будто ты попала не просто в незнакомый город, а вообще в другой мир, в какое-то иное пространство. Здесь всегда очень резкие запахи, тревожно-таинственные тени, необыкновенно высокие деревья и яркие краски всего того, что попадает в освещённые круги электрических фонарей. Как в детстве. Конечно, впечатления детства можно объяснить маленьким ростом ребёнка. Мол, большими дома, деревья и машины в детстве кажутся потому, что сам маленький. А вырастаешь, и всё становится на свои места. Нет, всё-таки наш мир воспринимается маленькими детьми как незнакомый транзитный городок. И тот, кто, вырастая, помнит, что он на этом большом вокзале под названием Земля просто ждёт своего поезда, тот сохраняет в себе надежду и свежесть взгляда, отчего пребывание его на этом вокзале не превращается в сплошной ад. А кто имеет воображение побогаче, тот умудряется превратить не самое приятное времяпровождение в сплошное приключение. А кто-то это время использует для дела: читает, например, или пишет, или вяжет... А третьи смиренно принимают муки ожидания. А четвёртые всю жизнь клянут на чём свет стоит и министра путей сообщения, и машиниста, и привокзальную уборщицу. А особенно соседа по скамейке, потому что ближе. А со временем в своём бесконечном ворчанье, а иногда и крике, утопая в злобе и ненависти, они окончательно забывают о том, что мир, в котором они сейчас живут, явление временное, и потому часто пропускают свой поезд...
Грустно. Но я-то сейчас помню, слава Богу, где нахожусь. И пусть всё вокруг незнакомо, и пусть - ночь. Мне, скорее, всё интересно, чем страшно. Хоть я, действительно, не знаю, что меня ждёт в следующую минуту. Может быть, опасность. А, может быть, радость какая-нибудь. Вон там, за поворотом.
Верно. За этим поворотом то, что мне во! как нужно. Гостиница. В таких городках ночью дежурные в гостиницах обычно спят. Неужели, не откроют?
Тук-тук-тук-тук... Бум-бум-бум-бум! О! Проснулся кто-то!
Да, на койке, это вам не на полке. Успеть бы выспаться за остаток ночи. А то в поезде не столько спала, сколько мучилась. И жёстко, и с полки боялась скатиться. И сон какой-то ужасный был... После него не отдохнувшей, а выпотрашённой чувствовала себя. Тени верхушек деревьев прямо передо мной, на стене, едва перебирают своими листочками, шушукаясь с ночным ветерком. Вот они уже становятся частью моего сна...
31
Нет... Это не тени листьев играют на стене, это едва заметный свет, движущийся вместе со мной, отражается на неровной поверхности тёмного подземного тоннеля, по которому я лечу, превозмогая страх... Я знаю, мне нельзя туда! Мне никто этого не позволял... Чем глубже, тем труднее мой полёт. Воздух... Или это не воздух?... упругий, он сопротивляется моему полёту, как сильный встречный поток воды. Но я всё равно должна найти тебя! Где же ты? Вот он, очередной подземный?... зал. Боже мой! Как трудно справиться с сопротивлением тяжёлого пространства, но нужно, нужно с ним справиться, спуститься вниз и посмотреть, нет ли тебя здесь... Плотные упругие потоки отбрасывают меня вверх... Ну, ну же ещё чуть-чуть! Ты! Это ты! Ты лежишь на трёх больших плоских камнях. Глаза закрыты... Я обняла тебя за шею и мне стало легче удерживать себя на этом дне. Миленький мой! Взахлёб торопясь, я пробежала губами по твоему лицу, желая разбудить тебя... Родненький мой!... Я люблю тебя... Ты открыл глаза. Свет мой едва отразился в тёмно-синем омуте... "Прости меня, я хотел отпить тебя немного, а получилось допьяна..." Миленький, родненький, да как же это случилось? Почему? Почему ты ушёл один? Я люблю тебя! Ты слышишь меня? Я люблю тебя!
Тёмные тени мелькнули где-то сбоку. Всё! Меня обнаружили... Я нарушила закон... Мне больше нельзя здесь оставаться... Мне нужно бежать! От тебя?.. Бежать?... Навсегда..? А-а-а! Какая-то сила разомкнула мои пальцы и вытолкнула меня наверх.
Господи! Прости меня! Прости меня! Я люблю его! Ты слышишь меня!? Я только в этом виновата. Разве не ты раздаёшь нам, смертным, по любви? И разве можно её не по назначению употребить?! Господи, прости меня! Не знаю, что говорю... Я... люблю... его... Господи... Не оставь его, грешного.... Прости его... Прости...
М-м-м-м... Чёрный парус портьеры бьётся в открытой форточке, снежные хлопья залетают в комнату и медленно, тая в полёте, опускаются на моё лицо.
Твоё имя давно уже стало другим
Глаза навсегнда потеряли свой цвет
Пьяный врач мне сказал тебя больше нет
Пожарный выдал мне справку что дом твой сгорел
Но я хочу быть с тобой! Я так хочу быть с тобой! Я так хочу быть с тобой... Господи, прости меня! Господи, ну, пожалуйста, ну хоть чуть-чуть позволь узнать, как там... Там, где он теперь... А-а-а-а-а! Да как же это? Неужели его нет больше?... Просто нет и всё? Господи, пожалей меня!
Вот он, этот дом, дом с библиотекой, где есть книги обо всём. И об этом тоже. А как же мне здесь разобраться, какая из них мне нужна? Может быть, эта? "Новейшая история", Нет, это не то. Это в другой раз. А это что? "Новейшая история". Опять? Другая какая-то. Может быть, она может быть разной? Но, нет, нет, не до этого... И это не то. А это? Не то, не то. Не то...
Может, я ошиблась и вошла не в тот дом? Надо выйти и посмотреть ещё раз, что это за здание. Вечерняя прохлада освежила моё разгорячённое лицо. Ты всегда был от меня на западе. А где же тут запад? Я стала вглядываться в небосвод. Вдруг небо загорелось божественным светом, и прямо в центре его появилась... Богородица... Матушка, родная, помоги мне! "Сегодня ты узнаешь немного из того, о чём хочешь узнать, - сказали её глаза, - но не готовься к этому специально. Это будет тогда, когда настанет. А пришла я к тебе сама, чтобы ты не испугалась и приняло то, что тебе дано будет." Свет стал таять, а вместе с ним и образ Пресвятой... Я огляделась. Дом стоит посреди широкой поляны. Здесь же дружно гуляют дети. Тут они засобирались в лес, который был неподалёку. Да как же они одни пойдут? А заблудятся? И мне нельзя никуда идти. Вдруг это начнётся, а меня здесь не будет? Но, ведь, она сказала, чтобы я не готовилась к этому специально. Чтобы жила обыкновенно. Настанет и будет. Пойду с ними в лес, раз уж они разохотились.
Вы чувствуете запах? Так пахнет осень. Вам все будут говорить, что это запах прелого листа и только. Не верьте. Это ещё и запах тайны. Так пахнет то, что уже кончилось, но ещё есть, и то, что ещё не началось, но уже есть... И эти листья, засыпавшие весь лес, не исчезнут вовсе, они вернутся к нам весной другими...
Ну, что, нагулялись? А теперь домой. Солнце осенью садится быстро, оглянуться не успеешь, как уже темно станет...
Тропинка вывела на померкшую в сумерках поляну. Вдруг впереди у самого её края, возник столб света, а в нём стала прорисовываться золотистыми очертаниями фигура... ангела? Наверное, это так называется. Он подал мне знак, чтобы я подошла к нему. Никто, кроме меня, не обращал на него внимания. Не видят?... Я приблизилась к нему и почувствовала, как свет этого столба пронизал меня насквозь волной совершенно неописуемого тепла и добра, он как магнит потянул меня к себе, и я только успела подумать, что те, кто побывал в клинической смерти, рассказывают, похоже, именно об этом состоянии... Ангел стал жестом показывать мне, чтобы я прошла прямо сквозь него... У-у-у-ух! Я как будто потяжелела и опустилась куда-то вниз, на дно; пространство, как громадные океанские волны захлопнулось надо мной. Столб света исчез. А я оказалась на той же поляне. И дом тот же. Что же случилось-то? Может, теперь я найду нужную мне книгу? Пойду опять в эту библиотеку...
Но, что это? Здесь совсем другой интерьер. И книг вовсе нет. А какая мебель! И простые деревянные комоды со слониками, и полированные шкафы, набитые хрустальной посудой, и даже изысканная современная стенка, созданная не без хлопот дизайнера... И всё это многообразие венчалось громадным фикусом в бочке. Как будто в этом доме живут достаточно богатые люди, которые не умеют со вкусом тратить деньги.
- Ты что здесь делаешь?
- Ты как сюда попала?
- Тебе же сюда нельзя!
Они сидели за обыкновенным деревянным столом, сбитым из струганных досок. На белой скатерти стояло множество чашек и простеньких тарелок с едой. Отваренный картофель, жареная целиком рыба, огурцы, помидоры, хлеб - всё просто, без фантазий и украшательств. А вместо стульев вокруг стола стояли скамейки, которые обычно ставят для гостей на деревенских свадьбах. Вот на них-то и сидели они и с удивлением и любопытством смотрели на меня...
- А! Я понял. Видите, всё спокойно. Она, наверное, здесь не просто так, а с разрешенья. Ну, проходи, раз пришла, садись с нами.
Женщина в белом платке, укрывавшем на голове корзину из кос, укоризненно посмотрела на меня:
- Ты что же, не узнаёшь нас?
- ...Я... не знаю вас! Я впервые вас вижу!
- Ей-йех! Впервые! Знаешь ты нас всех, а то мы б тебя откуда знали?
- Но я, действительно, не знаю вас... Забыла, может быть?..
- Я поняла, почему ты нас не узнаёшь, - ко мне обратилась другая женщина, сидящая рядом и отличающаяся некоторой цивильностью. - Мы тут почти все одного возраста, а ты-то нас знала другими. Вот их ты должна помнить стариками. А вот этот, например, мальчиком был, когда ты его в последний раз видела. Только меня ты сможешь узнать сразу. Я такой вот, как есть сейчас, и ушла...
- Галя! Ты?! - Я обомлела. Мы с ней выросли по соседству. Она умерла лет десять тому назад, оставив двоих совсем маленьких детей. - Я, что же, к вам... попала?
- Ну, да!
- Тогда рассказывай мне всё поскорее! Как тебе здесь? Лучше, чем там?
- Да как тебе сказать?.. Там мне было проще. Я знала, что мне надо. А здесь я никак не могу понять толком ничего. Но... здесь всё равно лучше...
- Не поняла, что значит "лучше"? И что понять-то ты не можешь?
- Ты понимаешь, здесь очень легко получить то, что так хочется иметь там! Никаких усилий! Только подумай об этом, и всё уже есть! Но здесь это совсем не нужно... А вот что именно нужно, чтобы быть здесь счастливым по-настоящему, я никак не пойму. Я даже не знаю, как тебе об этом говорить...
- Ну... любой пример!
- Вот сейчас я работаю в таком месте, что в жизни сделало бы счастливым любого человека, я так думаю.
- А где ты работаешь?
- Ну, как бы тебе это объяснить? Типа Голливуда. Но мне это здесь ничего не даёт из того, что я получила бы на Земле. Престиж, к примеру. Здесь он в чём-то другом... Здесь вообще какие-то другие ценности, но я их не могу определить, я не знаю, в чём они...
- А что нужно, чтобы узнать их?
- Не знаю... Говорят, это на Земле понять надо. И только там.
- А тебе не хочется на Землю?
- Нет, нет! Сейчас - нет! Мне ещё отдохнуть нужно. Потом когда-нибудь...
- А о детях ты думаешь здесь? Они там одни, без тебя...
- Если так случилось, значит это для них лучше. Или так нужно. Это не моего ума дела.
Я оглядела присутствующих и поняла, что здесь собрались подобные друг другу. Они пытаются быть счастливыми тем, чем были счастливы при жизни. Поэтому здесь такая разнопёрая мебель. И одеты они каждый со своими представлениями о достатке. Достатке в земном, материальном смысле. И все одинаково неудовлетворены. Кстати:
- А во что вы здесь одеты? В то, в чём вас похоронили?
- Совсем необязательно. Я же тебе говорю: здесь каждый может иметь всего столько, сколько захочет. И одежды тоже. Только ты представляешь! - это здесь ничего не значит! Это не радует. Этого так мало... А что надо, я так и не знаю...
- Может быть, захотеть чего-то другого? И тоже достаточно будет только захотеть?
- А что ещё можно захотеть-то? Я не знаю...
- А ты уже сажала здесь спаржу? - ко мне обратилась женщина в чёрном. И так, как будто бы давно уже знает меня. Но как я ни старалась вглядеться в её лицо, так и не вспомнила её...
- Нет, не сажала.
- Тогда, пойдём.
Я успела заметить лёгкую усмешку в её глазах. Но обдумывать это было некогда. Она вела меня по коридору, по которому я уже ходела! Это впечатление так взволновало меня, что я уже ни о чём не могла думать! И этот скупой свет под высоким потолком, и узкие обшарпанные стены, и неровный вытоптанный пол я уже видела! Я уже ходила здесь!
Мы вышли из дома и попали на какой-то огород. Хоть убейте меня, но я уже сажала здесь эту пресловутую спаржу! Но не помню, как она выглядит...
- Вот! - Чёрная женщина показала мне рассаду, ровной стопкой лежащую на земле... Это спаржа?... Я протянула руку... и в этот момент прямо передо мной появился столб света. Уже знакомый ангел сделал тревожный предупреждающий жест.
Я посмотрела на чёрную женщину и поняла: она не видит ангела.
- Что-нибудь случилось?
- Тебе ничего нельзя оставлять здесь. Тем более сажать.
- Тогда я возвращаюсь. Я, ведь, узнала кое-что. Мне этого надолго для обдумывания хватит. Жаль только, не успела о нём спросить.
Я двинулась к нему навстречу и опять ощутила неземное чувство от пронзивших меня лучей добра и света. Что-то вытолкнуло меня вверх, как из под водяной толщи. Я хлебнула воздуха и поняла, что всё это время не дышала... Тут же вспомнилось, как в отдалённом детстве мне не очень нравилось дышать. Я ещё не знала, как называется этот процесс и думала: "И зачем я так делаю? Это так неудобно... Ведь, было бы гораздо лучше, если бы не надо было этого делать..." Пробовала "это" не делать, задыхалась, и, наконец, смирилась с этим, как с вынужденной необходимостью, и перестала об этом думать. Только откуда у меня было представление о том, что "это" можно и не делать?..
Ну, ладно. Главное, что я вернулась и дышу, как и положено здесь. А вот и дети, с которыми я ходила в лес. Мы с ними как раз выходим из леса. Как? Разве я никуда не отлучалась?
Похоже, для этого мира - нет. Или для того мира просто не существует времени? Как хорошо, что я не испугалась и досмотрела этот сон до конца. Мне теперь есть о чём подумать... Что? К телефону? Меня? Иду. Иду. А куда я иду? Здесь телефона нет. Только книги. Но, ведь, звонит же... Это, наверное, там. А! Вот он. У самой постели.
-Алло!
-Я тебя разбудила?
-Да как будто нет. Но хорошо, что ты сделала это только теперь. А я, действительно, ещё в постели...
-Я хотела зайти к тебе. Ты будешь дома через час?
-Да мне и идти-то некуда... Буду, конечно.
- Только не надевай наушники и не улетай далеко! А то, ведь, опять не услышишь звонка, как в прошлый раз.
- Хорошо. Я подожду тебя.
-Тебе принести чего-нибудь?
-Нет, ничего не хочу.
-Может быть...
-Мне ничего на земле не нужно!
-Прости. До встречи.
-Жду. - Я положила трубку.
В открытой форточке чёрным парусом бьётся портьера... Снежные хлопья влетают в комнату и медленно опускаются вниз... Милый мой, родной мой! Тебя, ведь, больше нет! Нет! Нет! Не-е-ет! Но это только здесь тебя нет... Только ЗДЕСЬ! Но ты, ведь, ЕСТЬ ГДЕ-ТО? О-о-о-о! Господи! Что же мне делать? Это немыслимо. Немыслимо! Куда мне деться отсюда? Отсюда, где его больше нет? Где мне его искать? А если это теперь невозможно - найти его? Нет, нет, нет! Если я его не найду, то мне больше незачем будет быть... Не жить, а быть. Ты понимаешь меня?
"Возьми себя в руки"
Не хочу! Не хочу! Зачем?... Я не могу... без него...
"Он в твоём сердце"
Но раньше он был везде...
"Освободи своё сердце от оков отчаяния, и тогда он снова будет всюду".
И во сне?
"Он там был всегда".
А почему я не помню? Надо заснуть и посмотреть повнимательней. Может, я там мечусь в поисках и поэтому не замечаю его? Но сейчас мне засыпать нельзя. Скоро уж подруга должна подойти. И зачем я её обидела? она заботится обо мне, а я!.. Пойду кофе поставлю к её приходу.
Газ загорелся синем пламенем. Твои глаза тоже были такими же синими... Я люблю тебя... Даже отчаяние не может помешать мне любить тебя... Скорей бы она пришла, хоть отвлечёт разговорами... Слава Богу! Звонок!
32
Что это? Что за звонок? Опять кажется что-то... Да, болезнь, пожалуй, серьёзно меня "подпортила". Когда же, наконец, у меня прекратятся все эти "видится", "слышится", "чудится"? Впрочем, мне, действительно пора вставать... Опять звонок. Откуда это? Как будто хочет разбудить... Устала, наверное, сколько не бегать! А ещё больше сил надо, чтобы уговорить очередного начальника быть благосклонным. Попробуйте убедить какой-нибудь портфель, чтобы он сделал то, чего не должен, но может. И при этом просто так, "за здорово живёшь"? Правда, пока у меня не было осечек. Везёт, наверное, на людей.
А, вот, похоже, то здание, которое я ищу. Ну, что ж, если нужный мне человек на месте, то опять предстоит проявить усердие, чтобы понравиться и убедить.
Лестница вела на второй этаж. Дз-з-з-з-з... Что это? Опять звонок! Надо остановиться, успокоиться, отпустить себя внутри и... вот! внутри у меня светло чисто и спокойно... Сейчас я поднимусь на второй этаж, сверну налево и открою первую дверь справа. Стоп! Откуда я это знаю?... Такое ощущение, что я здесь уже была... Я точно знаю, что этого никогда не было. Я первый раз попала на этот край земли. Но я была здесь... Во сне, что ли? Однако, это не вызывает у меня тревоги, а, напротив, внутри меня... Я пришла. Я здесь. Я всегда. Н-да. Хватит этих потусторонних отступлений, пора работать.
- Здравствуйте!
Я села на краешек предложенного мне стула и приготовилась к гипнотизирующему монологу. Но почему-то вопреки правилам хорошего тона мне захотелось расслабиться и коротко, прямым текстом, сказать, что мне нужно. Я даже успела обе руки положить на стол и вольяжно упереться на спинку стула... Мне было так стыдно от настигшего меня настроения, что я не посмела откровенно взглянуть на того, кто сидел напротив меня в своём удобном кресле, окружённый бумагами, телефонами и всякими ему одному необходимыми предметами.
- Можно, я не буду уговаривать вас помочь мне, убеждать, что мне просто грех отказывать?... Я так устала от этого. Сделайте, пожалуйста, просто так... Мне всего-то ничего надо: транспорт, гостиницу и... Кстати, я, ведь, к вам не просто так, а по рекомендации. Может, она вас убедит больше, чем моё красноречие? Вот, посмотрите, - я достала из кармана уже изрядно помятый листок бумаги, - узнаёте руку вашего шефа? Он рекомендовал мне обращаться за помощью к тем, чьи фамилии написал на этом листочке.. Среди них должна быть и ваша. Я, ведь, не ошиблась?
- Да, есть тут и моя фамилия.
- А, может, он позвонил, предваряя моё появление?...
- Увы.
- Жаль. Может, не успел. А, может, забыл... Птичка-то я, как вы, наверное, успели заметить, невеликая... Ой, ваш компьютер говорит мужским голосом "Я готова, мой повелитель." Да?
- Вам приходилось работать с таким же?
- Нет... Я его вообще первый раз вижу... Но я помню, что он говорит именно так. Я ещё сетовала, что голос не женский... А вот из того окна можно увидеть ворота зелёного цвета, а за ними во дворе растёт плакучая ива, и ветки её свисают через забор чуть ли не до самой земли. Да?
- Да.
- Можно, я посмотрю?
- Пожалуйста.
- Боже мой! Это, действительно, так..! А вы не знаете, там во дворе есть деревковые вишни?
- Есть. Вы, наверное, знакомы с хозяином? Он, кстати, мой приятель...
- Не-е-ет! Я его не знаю... Ой, извините, пожалуйста, это к делу не относится...
- Ничего,ничего. Вы, ведь, как я понял, устали очень, так отдыхайте. Значит, говорите, транспорт, гостиницу, столовую... На сколько человек? Так и запишем. Когда нужно? Через неделю?
- Да-да.
- Сейчас я приглашу человека, он всё для вас сделает.
- Мне здесь его подождать?
- Да... конечно. И, извините меня, мне нужно сделать несколько звонков. Алё! Алё!...
- От вас так легко набрать центр?
- Да, а что, вам нужно позвонить?
- Да, но это нужно будет только вечером. Сейчас моего звонка никто не ждёт...
- Приходите, когда вам будет нужно. Я подожду вас. А если что, положим, проблемы какие-нибудь возникнут, найти меня будет нетрудно. Вот мои телефоны.
Он протянул мне листок.
- Это - рабочий, это - домашний. Так нужно звонить из посёлка, Так - из ближайшего населённого пунктв, А так - из центра.
"Ему осталось только сказать мне свой размер обуви и любимый цвет нижнего белья..." - с улыбкой подумала я, но отреагировала поскромнее:
- Здесь кажется ещё одного номера не хватает...
- Я сообщу его вам тут же, как только он появится, - странно, но он ответил совершенно серьёзно...
- Вы думаете...
_ Думаю. Понадобятся. Все. Вы, ведь, об этом хотели спросить?
- Да... - Я совсем растерялась. - Ну, что ж, спасибо за участие. Надеюсь застать вас вечером.
- И не напрасно.
Я вышла в коридор и сделала выдох. Так легко я ещё никогда не отделывалась. Если ещё и с попуткой повезёт... Я проскочила мимо секретарши и почувствовала, что что-то смутило меня. Девушка как девушка. Печатная машинка. На столе "Собеседник"... Шторы! Капроновые шторы с бахромой! Правильно! Я тогда ещё подумала, что они слишком домашние... Когда "тогда"? Да что это со мной? Нет, мне нужно или вспомнить, или забыть совсем. Так, а внутри у меня светло, чисто и спокойно...
... Какой удачный день 13 июля. 1991 года. Я умудрилась сделать работу, которую обычно успевала за два-три дня. И вот один просчёт может испортить всё. Если сегодня, то есть в пятницу...о! в пятницу тринадцатого! ... никто из ближайших деревень не захочет на ночь глядя съездить в районный центр, то мне обеспечены этак километров двадцать пешком под палящим солнцем. Семь часов вечера для лета - "ещё не вечер". Ну, и ничего страшного. Жаль только, что я приду слишком поздно, чтобы успеть позвонить. Но сдаётся мне, что я напрасно беспокоюсь, кажется, и здесь повезло... Да. Красный "Запорожец". Он подвезёт меня к местному сапожнику. Седому арменину. Потому что у меня развалилась босоножка. Он мне ещё откажет в этот раз... А потом... Скорее, скорее!... Я что-то почувствовала. Или вспомнила. Там должно случиться... Нет! Не помню!
Вот он, этот старик. Я протянула ему босоножку с оторванной лычкой. Он отрицательно поакачал головой, не глядя в мою сторону. "В понедельник". Всё правильно. Но починит он мою обувь - завтра... И... что же, это всё? Это всё, что я вспомнила? Я обманулась в своих ожиданиях? И ничего не происходит. И ничего не вспоминается. Значит, не надо.
Усталая и разочарованная я упала на гостиничную кровать. Впереди суббота и воскресенье. А мне даже и почитать нечего. Но завтра, наверное, будет работать книжный магазин. Так что не пропаду. А, вообще-то, кто его знает, как они тут, в провинции, работают по субботам. Ну, а сегодня я просто отдохну. Высплюсь, по крайней мере... А-а! Я же позвонить хотела! Не пойду, вымоталась. А другой такой возможности не будет. Таки придётся пойти. Да и там звонка ждут, волнуются. Надо предупредить, что всё в порядке.
Хорошо, если босоножка моя не развалится совсем, пока я буду делать эту прогулку.
Опять эта лестница. Какая-то приятная лестница. Как это у меня получалось утром? Расслабиться, отпустить себя внутри... Ну, не полетела, не полетела, конечно. Я просто поднимаюсь по лестнице, но зато в небо! Вот там и отдохну.
Секретарши уже нет. Шторы висят. Дверь... вот те на!... заперта. Может быть, позвонить с вахты домой ему? Зря, что ли он мне свои телефоны дал? Тем более, что домашний там тоже есть... Значит, он мне дал право беспокоить его и дома... Договорюсь с ним о другом времени и только... А где этот листочек-то с телефонами? Пока я копалась, кто-то изнутри подошёл к двери и отпер её.
- Вам кого?
Я растерянно смотрела на незнакомого молодого человека, который открыл мне дверь: я не знаю имени того, кто мне нужен. Ах, да! У меня же есть... Я протянула ему листочек с телефонами.
- Вам эти цифры о чём-нибудь говорят? Я хотела бы увидеть того, кого могла бы услышать, если бы позволила себе набрать эти цифры на телефонном диске.
"Пропусти, это ко мне", - из-за двери кабинета прозвучал уже знакомый мне голос.
Я прошла в кабинет. О, Боже! Сколько людей! И все - мужчины. И одни! Производственное совещание? Да какое производственное совещание в пятницу вечером да ещё за запертой дверью? А где же хозяин кабинета? Я совсем забыла, как он выглядит и не могу узнать его... Может быть, этот?
- Я хотела позвонить...
- Да, да. Я помню. Чуть позже вас устроит?
Не успела заметить, кто из присутсвующих ответил мне на моё жалкое оправдание за навязчивость... Но внутри у меня прозвучал ответ: "Да." Говорить вслух не хотелось. Я вдруг почувствовала, что, действительно, устала. Очень... Вообще устала. И не от нескольких километров, пройденых под палящим солнцем, а от всех прожитых лет. Как будто мне сейчас предстоит умереть...
Я присела к столу и стала созерцать. Жизнь, которая происходила вокруг меня. Не имея никакого желания принимать в ней конкретного участия. С меня было довольно того, что я есть. Всё вокруг меня было приятно и понятно. Потому что оно, это "всё", хоть и незнакомо мне, но есть, живёт, так же, как и я... На равных... Внутри у меня светло, чисто и спокойно. Я утонула в этом покое, я растворилась в нём. Я стала с ним одного цвета. У меня не было никаких желаний, как, наверное, нет никаких желаний у того, кто проделал долгий и мучительный путь через пустыню, погибая от жажды, подстерегаемый ядовитыми змеями, песчаными бурями и смертью, наконец, добрался до источника, хлебнул спасительной влаги и откинулся на горячий песок...
А разговор здесь шёл ни о чём, просто так. Вокруг меня сидели незнакомые люди и переливали из пустого в порожнее, время от времени вынуждая и меня вклиниваться в это праздное пустословие. Но это не раздражало. Здесь, похоже, можно было говорить всё, без умствования и без насилия над сознанием. И даже без заботы об оставленном впечатлении. Здесь можно было быть самой собой...
"А вам откуда это известно?" - услышала я откуда-то сзади и сбоку в ответ на моё очередное высказывание. Я обернулась, готовая и здесь отшутиться и ... поняла, какого цвета мой покой. Синего. Как небо. Небо? Да, это как будто про меня... Я так боюсь высоты...
Неправильно я поняла. Там - я боюсь. Здесь - спокойна. Не обнадёженная, не уверенная, не убеждённая, не невозмутимая, а - спокойная. Наверное, так мы себя чувствуем во чреве матери. Ну, я и хватила! Однако, очень похоже. Вряд ли эмбрион чувствует себя счастливым или несчастным. Чувства его ещё не потревожены земными страстями, он защищён от них, как стеной, материнской любовью. Но, ведь, что-то он чувствует! Да, это, безусловно, зависимость от матери, даже пленение в каком-то смысле, которое обеспечивает безопасность и покой, пока любовь одухотворяет их сосуществование. Но, если даже его не любят, у эмбриона всё равно уже выбора нет... но у меня-то! ... Тоже нет... Может, и есть что-то ещё... но не хочу! Хочу этого покоя... Этого синего-синего покоя.
- А мы с вами пойдём в гости...
Хоть куда. У меня нет выбора... Как хорошо, когда нет выбора... Моя душа покоится на синих волнах неба, с которого я не просто не хочу, а не могу... не могу... не могу... спуститься...
Я раздвинула ветки плакучей ивы, чтобы пройти в открытую для меня калитку... Летний сад, щедрый, как рай, поглотил нас, и мы узкой тропинкой прошли вглубь. Хозяин резал помидоры - последний штрих к накрытому столу.
- А, что, ты, действительно, не знаком с нею?
- Нет.
- Тогда знакомься: моя последняя девушка...
Лёгкий неясный всплеск внутри меня заставил меня вздрогнуть: я это уже слышала! А о ком это они? Обо мне, что ли? Я с любопытством взглянула на того, кто это произнёс, и сильная синяя волна вновь увлекла меня в небо. Почему "его"? И почему "последняя"?" - тяжело и лениво просквозило в моём сознании и осталось безответным где-то там, внизу...
А здесь, в этом синем-синем небе всё, как в самом замечательном сне, когда не хочешь просыпаться. А, может, это и есть сон? Но вишни самые настоящие... Спелые, сочные, тяжёлые, они так и просятся в ладонь...
- Вкусно?
- Хочешь? - Я вложила вишенку в приоткрытые губы. Они прикаснулись к кончикам моих пальцев лёгким поцелуем... Что-то дрогнуло во мне, и я совершенно отчётливо почувствовала, что у меня есть руки. Губы. Глаза. У меня есть тело. Физическое тело. Которым я плыву в своём синем небе. Я живая. Я пришла. Я здесь. Я всегда...
И всё-таки мне это снится. И я уже видела этот сон... И я его помню... Я знаю, что произойдёт дальше! Сейчас я положу голову на твоё плечо и увижу огненный краешек уходящего солнца. Он скроется у меня на глазах... А потом я всю жизнь каждый день буду ловить этот момент, чтобы ощутить твоё присутствие. Даже без тебя... Ощутить его каждой своей клеточкой, каждым своим чувством, каждой своей мыслью, всем тем, что Я ЕСТЬ... Потому что как только последняя капля солнца растворится за горизонтом, я это почувствую и останусь с этим навсегда. Вот и всё. Ярко-красные облака, отражающие свет солнца, уже скрывшегося за горизонтом, теперь только напоминают о том, что этот день был...
Минул день
Утонул во времени
Канул в вечность
Так уходит всё
Зачем я его постоянно ищу в бездне вечности? Да за тем, чтобы ещё и ещё раз почувствовать и понять: МЫ ЕСТЬ... Твои губы очерчивают в пространстве моё лицо, волосы, плечи, руки... Это я, Господи! Защищённая своей беззащитностью, которую всегда боялась, избегала, предупреждала. А теперь - она - единственная гарантия, единственное оправдание, единственное условие... как перед тобой...
Лунный лучик проник сквозь щель неплотно задвинутых штор и упал на большой иллюстрированный журнал, осветив простёртую в никуда руку Данаи. Спи, Даная...
33
- Спишь, что ли, Даная?
- Да нет, как будто. А ты что, долго ждала, когда открою глаза?
- Ждала. Но решила разбудить тебя, наконец.
- А почему "Даная"?
- Потому что заточила ты себя в своём "курятнике". Разве можно так? Никаким золотым дождём к тебе не прольёшься.
- Не надо, не надо ни о чём говорить! Прошёл мой золотой дождь... Прошёл... - Душа забилась, заметалась в груди и стала рваться сквозь сдавленное горло.
- Ну, ну! Сколько можно! Если в человеческом организме 90 % воды, как утверждает Вознесенский, то у тебя она солёная.
- Да я и не хочу этого. Но не могу сдержаться. Уже давала себе и выплакаться, и выораться, и отвыться... а всё мало! Я не должна была остаться! Я не знаю, почему я ещё живу... Если бы я его не встретила, я бы, конечно, чувствовала, что мне чего-то не хватает, но у меня бы ещё остаавлась необходимость ожидать это "что-то", надеяться... А теперь всё теряет смысл...
- Так уж и всё? А дети, в конце концов?
- Это совсем другое дело. У них этот смысл будет своим. Я тут не при чём. Мне бы им не помешать... А для меня даже воздух, которым я дышу, не имеет смысла. Мне не хочется просыпаться, понимаешь? Там, во сне, я хоть ищу его. Этот поиск там - оправдан, а здесь - всё! Больше нигде и никогда!
- Ты слышала, что клин клином вышибают?
- Нет, нет! Чтобы заполнить эту пустоту, эти 90 % меня, нужно быть только им. Я понимаю твою усмешку, в это можно поверить, только однажды пережив. Как - в НЛО. Полгода назад я бы тоже так усмехалась. Ты, понимаешь, мне безумно повезло, я - самый счастливый человек...
- Вот в этом и ищи истину. Ты успокойся, не рви себя, прислушайся к своей душе, может, там и не пусто у тебя? Ты же находишь в ваших отношениях что-то необыновенное. Ведь, сейчас ты ведёшь себя - обыкновенно, обычно, твоя реакция - нормальная в теперешней ситуации. Вот так вот воют все, если из их жизни исчезает тот, кто им дорог. Даже несчастливые. Но, если всё, что с ним было - из ряда вон выходящее, то, может, оно и теперь "из ряда вон"?... Ты об этом подумай. Только сначала...
- Знаю, знаю!.. Внутри мне надо снова восстановить свет, чистоту и покой. Я всё поняла. Спасибо тебе. Я сделаю это. Я люблю его и теперь тоже. Ведь, это от любви у меня в душе светло, чисто и спокойно... И это должно было остаться со мной... И поэтому не могло всё потерять смысла, а, наоборот, приобрело его.
- Вот и ладненько. Да, ты знаешь, мне сегодня один клиент такую историю любопытную рассказал. Как будто прочёл где-то. Только, я думаю, вряд ли такое кто-нибудь напечатает. Коктейль из мистики и фантастики! Или просто бред! Но любопытно. Вот послушай.
Один молодой человек, будучи в командировке в чужом городе, решил завернуть в местный ресторанчик, поужинать. А в этом возрасте, знаешь, ведь, ещё терять нечего, приключений хочется. Вот и его потянуло. Увидел он там одинокую девушку, грустную и красивую, как водится. Он и подошёл к ней. Ну, что бы не воспользоваться тем, что плохо лежит? Уж очень она была похожа на беспощадно брошенную. А таких, ведь, легче подобрать на одну ночь.
Заговорить с ней ему не стоило труда. Она, как ему показалось, даже обрадовалась тому, что он нарушил её одиночество.
Ну, а дальше всё по давно разработанному сценарию: плитка шоколада, бутылочка вина, килограмм яблок и приглушённый свет в гостиничном номере. И хотя чувствовались в ней некоторое напряжение и тревога, его это не беспокоило и не смущало. Её проблемы ему, как говорится, были "до фени". Главное, ему представился случай для упражнения в красноречии и для совершенствования в искусстве развешивания лапши на уши. Но, в конце концов, он понял, что для достижения цели ему совсем нет необходимости щедро рассыпаться, она, похоже, сама с нетерпением ждала кульминационного момента, но стеснялась в этом признаться. Толи романтической молодости в ней было слишком, толи ещё не опытна была в подобном времяпровождении.
Но то, что его ожидало, он даже предположить не мог, потому что была она всё-таки довольно сговорчива... А неожиданностью для него стала её девственность. И неподдельная доверчивость. Вобщем, сердце его дрогнуло. Кончилось тем, что под утро он сам отвёз её на такси домой. Жила она в частном доме с палисадником. Вот у калитки этого палисадника он и простоял до утра, уговаривая встретиться ещё раз. А она отказывалась. Однако в глазах её была такая тоска и боль, что он так и не смог понять: действительно ли она не хочет его видеть, или, напротив, надеется, что он найдёт её...
Поэтому на следующий день он решил прийти к ней днём и твёрдо заявить, что он берёт на себя ответственность за неё и постараться добиться её благосклонности, даже если она будет ему отказывать.
А у дома её почему-то толпилось много людей. Причём, заметно в трауре. В толпе-то на него как-то особенно и не обратили внимания, как будто ничего необычного в его появлении нет: пришёл и пришёл. Он прошёл в дом и увидел в большой комнате длинный стол, накрытый как на поминки. Присутствовавшие тихо беседовали, даже скорее перешёптывались. В углу комнаты сидела пожилая женщина в чёрном, глаза её смотрели и не видели. Редкое горе оставляет такую печать, которой было отмечено лицо этой женщины. Он было хотел спросить у кого-нибудь о своей новой знакомой, но тут увидел её портрет на стене и оторопел: он был заключён в чёрную рамку.
- Когда это случилось? - спросил он рядом сидящего старика. Тот удивлённо посмотрел на него:
- Да уж девятый день отмечаем...
- Не может быть!
- Что делать! Бог дал, Бог взял. Мать жалко. Одна растила. До семнадцати годков! А теперь вот нате вам: у пустого корыта. И дочка-то была - всем бы таких! И почему Господь таких забирает рано?
- А что случилось-то с ней?
- Да не проснулась и всё. Врачи говорят, что тпромб какой-то оторвался. Она спортом много занималась. А в тот день пришла с тренировки, говорит, перестаралась, перегрузку допустила, неважно себя чувствует. Легла отдохнуть и - всё! Как гром среди ясного неба!
- А у неё сестры нет? Двойняшки?
- Да ну, какая сестра-то ещё? А ты сам-то чей будешь?
- Да я с ней только вчера познакомился...
- Свят, свят, свят! Ты думай, что говоришь-то!
- Да я в том смысле, что не так давно... И видел-то её только один раз. Выходит, незадолго до смерти... Потом, вот, искал... И нашёл...
- А-а-а-а! Вот оно как бывает-то...
Но на этом дело не кончилось. Он, вконец заинтересованный и встревоженный: ведь не с трупом же он спал! - стал искать концы. Подал заявление в местную прокуратуру, подвязал свидетелей, которые подтвердили, что видели его в этот вечер с ней. Заинтригованное начальство разрешило эксгумацию.
Первое, что он увидел, когда открыли крышку гроба, - пятно на знакомом платье от вина, которое она неловко, в волнении, опрокинула себе на колени в небезызвестный вечер, проведённый им с нею в гостиничном номере...
- И всё?
- А тебе что, мало?
- Да, вовремя ты мне это рассказала...
- Так интересно же... И страшно...
- Страшно? Мне так не кажется.
- Да ну тебя! Ты не поняла, что ли, ничего?
- Отчего же, может быть даже больше, чем поняла.
- Да, ведь, это же всё невозможно! Ужастик и только! Чья-то любопытная придумка! А ты прямо всерьёз приняла.
- Ты угадала. Уж не знаю, насколько оттуда - сюда, а - туда... Нужно только вспомнить, как.
- Знаешь что, брось!
- Да я и не намерена ничего делать, просто размышляю. Философствую! И всё!
- Пусть мёртвыми занимаются мёртвые. Забыла?
- А что это такое - мёртвый? Нет ли их уже среди тех, кто ещё дышит? И насколько не живы те, кого мы похоронили, но любим и теперь? Может быть, даже острее осознавая и чувуствуя эту любовь, утратившую конкретный адресат, и поэтому продолжающую существовать в своём чистом виде? А такая любовь распространяется на всё, чем живёт тот, кто несёт в себе это божественное состояние. И тогда любая мелочь отражает того, кто вызвал к жизни эту любовь. И не поставил ли он тем самым смерть на колени? Об этом можно говорить бесконечно. Смерть - любимая тема для живых, самый распространённый сюжет. Мне кажется, на земле не было ни одного философа, ни одного художника, ни одного мыслителя, который не уделил бы ей внимания при жизни. Да вспомни Тютчева:
Есть близнецы для земнородных,
Два божества: то смерть и сон.
Как брат с сестрою дивно сходных, она - угрюмей, кротче - он...
- Помню, помню! Больше не надо. Больше не надо! Если ему и дальше верить, то самоубийство и любовь тоже близнецы...
- И это тоже правда. У любви бывает два лица. О них я впервые, кажется, у Пушкина прочитала: один любит страстно, безумно, ревниво, но для себя, а другой просто любит и беспокоится не о том, чтобы ему в этой любви удобно было, а чтобы любимому было хорошо. А такая любовь, действительно, сродни самоубийству. Потому что в душе своей ты уступаешь место тому, кого любишь. Поэтому без него ты - ничто. Тело. Труп.
- Всё, хватит! Опять сейчас всё на себя примерять будешь.
- Да это я уже давно примерила. А теперь, вот, пытаюсь рассказать, насколько подошло.
- Ну, ладно, случилось. Плохо тебе. А нас-то: друзей, детей - ты, что же, совсем не любишь? И для нас в тебе уже и места нет? А ты хоть осознаёшь, что мы в тебе эту самость твою, которую ты так легко подвинула, прежде всего и любим. И не его в тебе, его-то мы и не знаем вовсе. А тебя. Те-бя! За что ты нас-то, в конце концов?...
- Поэтому и живу. Видно у любви есть ещё одно лицо... Я не буду больше плакать. Постараюсь, по крайней мере. Обещаю...
- Знаешь, иди отдохни. А то что-то ты побледнела, устала, наверное. А я тебе помогу обед приготовить, набегут, ведь, сейчас "страждущие". Иди, иди, приляг.
Да иду, иду уже. Как будто ещё рано было, а уже смеркается. ледок на дороге какой-то хрупкий, неужели уже весна? Даже и не заметила, как наступила...
Успеть бы до темна. Да тут уж совсем недалеко осталось. Вон уже и крышу свою вижу из-за деревьев. Давно я здесь не была! А дом наш совсем не изменился. Всё такой же теремок. Как я его люблю! Особенно балкончик на втором этаже. Лучше всего быть там вечером, на закате. На равнине горизонт всегда кажется дальше. Да не кажется, а так оно и есть. Поэтому солнце садится долго. Только на таких горизонтах да ещё над морем оно начинает казаться, действительно, утомлённым. Но сегодня, пожалуй, не успею понаслаждаться закатом, у меня всего полчаса, не больше. Я только проведать его успею и всё. Пока.
Ну, вот, уже и пришла. Я ключ-то не забыла взять с собой? Ой, господи! Совсем запамятовала, где я. Никакого здесь ключа не надо. Лишь бы дома его застать...
Бог ты мой! Что он затеял? Ремонт капитальный, что ли? А зачем он полы поднял? Они-то не требовали никакого ремонта. А обои... хоть и новые, а почти все отмокли и отошли от стен... Что у него случилось-то?
- Отчего же ты не предупредила меня, малыш? Если б я знал, что ты появишься сегодня, я бы встретил иначе...
- Ты...! Я так соскучилась! Я ненадолго... Только чтобы увидеть тебя...
Поток холодного воздуха ворвался в открытую форточку. Я хотела её закрыть, но новые порывы ветра не давали этого сделать, в результате шпингалет оторвался и упал на пол. Я подняла его и стала искать шуруп.
- Оставь это. Неужели здесь некому будет это сделать? - ты подошёл к окну, присел на подоконник, взял у меня из рук железяки и положил их на листок бумаги, который валялся тут же. А что это на нём написано? Цифры какие-то... 618, 632, 22441, 31632... Это же твои телефоны! Ты этот список сам мне давал там...
- Узнаёшь? Это ведь ты написал для меня там, когда был жив...
Был жив... Был жив...! Сердце сжалось в комок, по щекам поползли горячие капли, Боже мой! Как больно! Как будто они не из солёной воды, а из наждачной бумаги.
- Не плачь, малыш, пожалуйста! Посмотри, слёзы тебе всю кожу на лице разъели... Да и я устал от ремонтов, видишь, даже дуб на полу гниёт от влаги...
- Неужели...?
Ты сокрушённо покачал головой в подтверждение:
- В этот раз ты как никогда...
Я уткнулась лицом в твои колени, пытаясь остановить очередной приступ рыдания:
- Я больше не буду... Теперь я знаю, что ты хоть и умер, а всё равно есть... Кстати, а как этот листок с телефонами к тебе попал? Он, ведь, оттуда!
- И ты пока оттуда. Сама и оставила за ненадобностью, когда последний раз приходила.
- Разве я бываю здесь? Я... не помню этого.
- А зачем тебе эта память там? Это помешает тебе жить земным. Так что тебе и не надо пока этого памнить... Посмотри скорее в окно! Самый закат!
В морозном воздухе над серой полоской отдалённого леса повис малиновый диск солнца. Мне пора. Я ещё вернусь... А теперь мне пора... Я люблю тебя... Твоя рука стала таять в моей. Вот и всё. Я её уже не чувствую... Я знаю. что ещё держу тебя за руку и ещё смотрю в твои синие-синие глаза... Просто уже не вижу... но ещё слышу, как твои губы шепчут: "Пора... Пора... Пора..."
34
- Ты что-то сказал? - боюсь открыть глаза. Где я теперь? Впрочем, это не имеет значения, потому что я чувствую, что ты рядом, и мне больше ничего не надо. Сейчас я открою глаза и увижу... да! синее-синее небо. Итак...
- И давно ты на меня смотришь?
- Давно.
- А что ты думал?
- Что ты - очень маленькая, а, между тем...
- ...всё? - я перебила тебя... Ты улыбнулся в ответ, как будто тебя не удивило то, что я беру на себя такую смелость... или я просто откуда-то это знала. И это удивило меня. Какие-то смутные воспоминания всколыхнули сознание... - А ты ничего не произносил, чтобы разбудить меня?
- А что ты услышала?
- "Пора..."
- Значит, произносил.
- Что значит "значит произносил"?
- Последние часы ты только со мной. Здесь никого больше нет. И, если ты услышала, как кто-то произнёс "пора", значит, это был я. Может быть, и произнёс, потому что думал о том, что нам, действительно, пора.
- В такой ранний час? Куда?
- Мне жаль было тебя будить, но у меня сегодня селекторное совещание. Мне нужно идти...
- Ты берёшь меня с собой?
- Если хочешь.
Утреннее солнце ещё не пекло, но уже приятно грело. Спины. Значит, мы идём на запад. По улице провинциального городка. Дома были незнакомы. Да и откуда? Я впервые в этом захолустье. Зато по этой красной пыли на дороге я уже ходила... И ты уже держал меня за руку вот так же. Или я тебя держала за руку... А она таяла, таяла... Я сжала твои пальцы. Нет! Не тают! Да что же это со мной? Я остановилась.
- Что-нибудь случилось?
- ...М-м-м... у меня... сандаль развалился...
- Есть тут у нас экзотическая личность, которая умеет чинить обувь. Сейчас я попрошу кого-нибудь отнести ему твой драный сандаль.
- Ты говоришь о седом армянине?
- Да. А ты его откуда знаешь?
- Он мне вчера отказал. Сказал, чтоб в понедельник приходила.
- Пустяки. Он, наверное, не успел разглядеть, какая ты прелесть.
- И больше ничего?
- Что "ничего"?
- "Прелесть" и всё?
- Мне сейчас некогда подберать слова. Если хочешь, займись этим сама.
- Это нужно как-нибудь понимать?
- Ну, а что бы ты сказала обо мне? Кстати, ты хоть знаешь, как меня зовут?
Боже! Я даже не задумывалась об этом! Я вообще не задумывалась над тем, кто ты. Я... не помню... Почему "не помню"? Я должна была подумать "не знаю". Но я знаю! Только... не помню... Милый мой... Родной мой... А имя? Да разве теперь это имеет значение?
Ты вложил в мою руку визитную карточку: вдруг пригодится?
Ой, какие они шумные, эти мужчины! Притом, шумят они не только в этом большом кабинете, но и с помощью радиостанции - на всю область. Только ты один сохраняешь хладнокровие, время от времени спокойно и твёрдо сообщаешь микрофону что-то такое, что совершенно не поддаётся моему осознанию. И при этом всё время смотришь на меня. Не разглядываешь, а именно смотришь, не стесняясь присутствующих. Зато мне становится не по себе... От смущения. Вот журнал лежит на столе, может, мне прикрыться им? Нет, не могу! Под твоим синим взглядом я чувствую себя так высоко над землёй! Представляю, в какие дребезги я разобьюсь, если вдруг резко лишусь высоты. Дребезги? Нет. Это вишни. Вишни, рассыпанные по снегу... Ты жестом просишь подойти к тебе и сесть на стул рядом с тобой. Но я не в силах подняться с места... Я окаменела. Потому что я всё вспомнила. Всё вспомнила.
Нет, нет, всё нормально... Я же спокойна. Я иду к тебе. Ты понял, что я вспомнила. Рука твоя опустилась на моё колено, а ко взгляду добавилось пол-улыбки... Так улыбаются только уставшие люди. Ты, наверное, устал ждать, когда я вспомню, наконец. И ждал ты не 24 часа, а все 24 века... Больше? Может быть, и больше. Я люблю тебя. Что же они все так шумят? Пойдём отсюда. Куда? Разве теперь это важно? Я очень соскучилась. Я так давно тебя не видела! И сейчас могу дотронуться до тебя. И даже прижаться к тебе. О! Эти земные прелести! Их так много, что даже не знаю, что захотеть вперёд! Хочу баню. И вина. Хочу с тобой поскандалить. И помириться. Хочу с тобой танцевать. Хочу быть с тобой. Я хочу быть с тобой. И я буду с тобой. Сейчас. Здесь. На земле. И не надо рваться в небо. Придёт время, будем и там. А пока "мне синь небес и глаз любимых синь слепят глаза"... И я уже отличаю одно от другого. И хочу лишь синь твоих глаз. Объятие твоих рук. Прикосновения твоих губ. Звучание твоего голоса. Запах твоих волос. Я хочу тебя земного. Поцелуй меня. Уже пора...
35
"Пора". Он придёт и скажет тебе "пора"... Так что же он не идёт? Значит, не пора... А почему "пора". Ведь, я уже слышала это "пора". Может быть, я достаточно успокоилась, чтобы...
"Да-а-а..."
Милый мой! Это ты?...
"Тот, о котором ты думаешь, умер. Я его дух. А это не совсем одно и то же. Но я люблю тебя. Духом мы вместе."
Но мне всё равно здесь плохо без тебя...
"Не плачь. Тебе вообще плохо на земле. Но это был твой выбор. Теперь ты стала спокойна. Сохрани этот покой. От твоих страданий мне было больно."
Почему?
"Тот мир, в котором ты сейчас, связан с духами, живущими в тонком слое, и наоборот. Тонкий слой и люди - одно и то же. Тонкий слой и люди - это духовный мир. Здесь всё думает и чувствует. Только мы знаем и помним, а вы знаете, но не помните... Мне трудно объяснить это на пальцах..."
То есть, как "на пальцах"?
"Земным языком. Земными понятиями. То, о чём я говорю, трудно отождествлять с земными условными знаками."
Почему ты так долго заставил меня ждать тебя?
"Узнаю женщину. Я не мог прийти раньше. Теперь я имею право и возможность. Теперь ты спокойна, и я могу помочь тебе. Ты страдала. Тебе трудно. Ты узнала мир людей, но не можешь понять его, вернее - принять..."
Тогда зачем она вообще мне нужна, эта жизнь на земле?!
"Не юродствуй, когда думаешь о жизни. Разве она не дала тебе повод любить её? Будь честна перед собой..."
А почему ты теперь "имеешь право"? Это от кого-то зависело?
"От тебя. И от тех, кто ушёл вперёд в развитии духа".
А почему они это позволили?
"Ты этого хотела. Разве ты уже хочешь, чтобы я ушёл?"
Нет! Я поняла. Я больше так не буду... Но почему я в жизни так поздно встретила тебя? И почему ты так быстро ушёл?
"Важны не сроки и обстоятельства, суть всего - любовь. Любовь была с тобой всегда. Осталась и теперь. Ты явилась во спасение моё."
А чем я тебе могу помочь?
"Любовью и молитвой. Думай обо мне и молись."
Господи! Как же мне это делать?
"Любить. Любовь - сама молитва. И делать любовью счастливым своё окружение."
Как?
"Дать им возможность идти к истине добровольно и своим путём. Не надо навязывать им своей точки зрения. И судить."
Тогда что же действенная любовь?
"Это опасное чувство. Помочь поверить в себя сочувствием и пониманием - это любовь к самому человеку, а не к его социальному двойнику, которого создаёт "действенная" любовь - вот суть сутей..."
А что ты ещё мне посоветуешь?
" Я не должен. Но только потому, что ты просишь. Твоя мудрость в том, что ты почувствовала, а не узнала. Не торопи событий. Всё будет. Закрытые двери не нужно пытаться открыть. Не ищи там, где нет. И не отвечай на молчание. Не жди понимания там, где его требуют. Просто живи. Что бы ни случилось - радуйся жизни. И делай то, что ты хочешь, что тебе по душе. Это будет, если не покривишь душой. Не теряй того, что имеешь."
Но...
"Ты не захочешь плохого. Когда желания чисты, небо помогает. Люди не те, кто делает, а те, кто принимает решения."
Ты сказал: "Делай, что хочешь." А что ты под этим имел ввиду?
"Труд. Труд в удовольствие. В радость."
Тебе оттуда видней. А я ещё и в себя-то не пришла толком, чтобы это почувствовать. Скажи, а скаким трудом, на твой взгляд, я бы справилась?
"Это не мой взгляд, это то, что есть: не бойся ничего, ты можешь все. Только следи за тем, чтобы желания твои были чисты и светлы."
Спасибо тебе. Я устала. Мне нужно отдохнуть. Только скажи мне еще одно: как там тебе?
"Не думай об этом. Думай о земных делах. А я с тобой. Я люблю тебя."
О земных делах? А что ты скажешь по поводу того, что сейчас происходит с нашей страной? Что нужно делать нам, смертным, чтобы...
"Родина у всех одна - Господь, После него - только дом. Жизнь твоих детей важнее, чем политика."
А ты можешь мне сказать что-нибудь такое, чтобы я поняла, что это, действительно, ты?...
"Малыш, ты - живой. Ты - живой, малыш."
36
По снежной дороге к сказочному лесу на раскрашенном морозом стекле катится большая спелая вишня. А я в ней вместо косточки. Если я сейчас без приключений докачусь до кромки леса, за которой меня ждет наш домик, с балкончиком на втором этаже, значит мукам моим придет конец. Ну, катись, катись же дальше! От меня уже ничего не зависит. Наступил час судьбы. Да это, в конце концов, можно пережить. И беспомощность, и бесполезность действия, только бы добраться до леса...
Пырск!... Все... Вишенка лопнула. Я осталась одна на ледяном осколке, а вокруг все усыпано черно-красными вишнями. Значит, опять. Значит, снова.
Да пропади они пропадом, эти вишни!
- Что с тобой, малыш?
Значит, опять. Значит, снова.
Внутри у меня что-то задрожало, застучало... Ах, да! У меня же сейчас есть тело. Это оно так отзывается на мое настроение. А вот еще одна "земная прелесть" поднялась до самых глаз, заслонила их так, что я стала плохо тебя видеть, и выползла на щеки.
- Ну, что с тобой, малыш? - нежные и заботливые губы промокнули выступившую влагу на глазах, - что-нибудь случилось?
Я уткнулась мокрым носом в твою теплую шею. Ты еще здесь. Со мной. Сколько же у меня времени? Дай мне руку, я поцелую твою ладонь. Вот она, эта линия... Совсем мало... Может быть, год, А, может, день... Полгода?! Милый мой!
- И что ты там увидела?
- У нас с тобой одинаковые линии жизни, но разные линии судеб...
- Но это же только знаки тела.
- О теле и думаю.
- А что тебе ближе: думать или чувствовать?
- Пожалуй, думать...
- Тогда давай подумаем телом..ю
- ?
- Иди ко мне...
Милый мой...
... За стеной зазвучала музыка. Бриллиантовое время суток? Нет, мои любимые мальчики "Нау", у меня наступило бриллиантовое время жизни. И как всякий бриллиант, мой непостижимым образом поглощает и таит в себе свет, но не тьму. И теперь я не ошибусь... Света мне! Больше света!
- Ты куда?
- Открыть окно.
Смотри и запоминай. Ведь это все о нем. И запутавшаяся в убегающих вдаль холмах линия горизонта. И это синее-синее, как его глаза, небо, в котором недвижно покоятся высокие облака, и этот шпингалет на оконной раме, и этот лохматый дворняга с визгом разгоняющий голубей на проселочной дороге... А они лениво взлетают слегка, чтобы не дать псу наступить на себя, и тут же возвращаются назад. И это зеркало на стене, в котором отражается его локоть. И телефонный аппарат бордового цвета... Такого же, как эти вишни в простой пластмассовой миске... А откуда они взялись?
- Принесла хозяйка бани, у которой мы вчера были.
... Я же не успела произнести вопрос вслух. А! Ты проследил мой взгляд...
- Она пришла к нам в гости. Беспокоится, что мы второй день без еды, без вина...
- Ты хочешь есть?
- Не!
- И я не хочу. Я хочу быть только с тобой. Ведь завтра утром...
- Да... Но не говори об этом сейчас. Это будет аж! завтра утром! А сейчас - я соскучился. Страшно. По твоим пухлым губкам. По твоим роскошным дремучим волосам, в которые так и хочется запустить нос... Ну, иди же ко мне!
Сердце мое застучало в поисках ритма твоего магического взгляда и поплыло к тебе. Гладко причесанная дикторша стертым голосом читала телевизионную программу и с тоской смотрела мне вслед... Наша программа не совпадала с ее и была куда более обширна, хотя означалась лишь одним пунктом: мы вместе - нам хорошо здесь. Даже короче: мы вместе - нам хорошо...
...Девять, ноль, ноль. Следующего утра. В нашей программе произошли изменения. Какое-то время мы будем смотреть разные передачи. А сейчас я сижу у иллюминатора небольшого самолета и смотрю видеофильм, который называется "Я ехала домой..." А ты... Впрочем, то, что сейчас перед моими глазами, тоже про тебя. Ты, а это уж без сомненья, не однажды наблюдал эти лоскутки, на которые разрезали землю дороги, лесные полосы и темно-синие ленточки речек. Как прекрасна земля! И на ней Человек? Интересно, смог бы поэт повторить это, если бы увидел с высоты язвы открытых карьеров и раковые опухоли газ-заводов?... Как-то неубедительно я уговариваю себя отвлечься. Все равно все мысли с тобой, там, "на самом на краю земли, в небывалой голубой дали", где хорошо. Ну, и что, что этот самолет уносит меня от тебя все дальше и дальше. Я, ведь, всегда могу возвратиться. Я счастливый человек. Мне есть куда возвращаться. К тебе. О! Как это замечательно! Вот тебе и еще одна земная прелесть!
Ты приподнял край теплого лоскутного одеяла Земли и укрыл меня: "Спи, малыш... Спи, Даная..."
- Я люблю тебя... - родилось в моем сердце в ответ и сладкой теплой волной, как спасательный круг, вырвалось из груди и растеклось так далеко, что на одном краю его горизонта стояло восходящее солнце, а на другом оно уже опускалось и тонуло в нем...
37
Все белым-бело. Это же снег. Ничего нет, кроме снега. Он и сверху и снизу, и со всех сторон. Но мне совсем не холодно... Во сне, наверное, он у меня. Да, нет. Я, кажется, не сплю. А снег, идет. За окном. Да такой, что кроме него на улице и вправду ничего не видно. Вот такой же он был и в тот наш последний день. Таким же белым ты в последний раз видел этот свет... "Да...Да..."
Ты здесь?
"Я иду к тебе".
Ты хочешь что-то сказать мне?
"Это ты хочешь."
Да. Я хочу, чтобы ты все время был со мной... Я тебе этим мешаю?
"Не думай об этом"
Послушай, а как это получается?... Я имею ввиду наш диалог.
"Ты меня думаешь".
Что же получается, значит, ты - вовсе не ты, а то, что я думаю?
"Я - это я. Ты меня не придумываешь. Ты меня думаешь."
Как же это?... И что же, так может получиться у всех?
"Ты думаешь так, как думаешь только ты."
Что ты этим хочешь сказать?
"Ты ... иная... иная..."
Это понятно, ведь, я еще живу.
"Не только в этом дело"
Тогда все равно не понимаю. Иная... Что же тогда "человек"?
"Человек - это материал. Земля растит души, как камни или янтари. Сравни графит и бриллиант".
Но разве от материала зависит, кем или чем стать: графитом или бриллиантом?
"И от него тоже. От души его. От полевых условий, которые организуются его душой."
Но как же человеку увидеть, графит он или алмаз?
"Камни тоже не видят себя. Их отличают люди, и предпочитают алмаз. Души видит Господь, но предпочтение, право выбора, кем быть - у человека."
Но если душа, положим, тождественна гальке, может ли она стать рубином?
"Дух может быть только собой, человек может стать равным ему. Создай условия, и ты станешь тем, кем создан быть."
Но если создатель предпочитает "алмазные " души, отчего же такой материал, как человек, в неблагоприятных для него условиях, и как будто брошен на произвол судьбы?
"Не вини невиновного. Это воля человека. Он выбрал путь Маугли. И душа его мучается от животных законов существования, которые сам человек и придумал."
Но почему бы ей не помочь?
"На земле помочь своей душе может только человек. Он вправе принять решение. Он вправе выбрать между компромиссом в обмен на телесные удовольствия и удобства и тем, что он есть. Чистая душа - сильная душа, ее сила и чистота создают поле, в котором растут новые кристаллы."
А что же такое судьба? И вольна ли она распоряжаться жизнью человека?
"Судьба дается для того, чтобы не потерять себя. Она соединяет начало и конец. Но тот, кто готов найти Абсолют, идет своей дорогой."
А это не опасно для души?
"Опасно только тогда, когда человек не хочет знать, что он есть такое, и в чем высшее назначение жизни. Идти наперекор судьбе ради земного благополучия - тратит себя. Благополучие - не цель, а средство. Надо всегда себя спрашивать, зачем мне нужен очередной кусок хлеба, которого я хочу добиться? Насытить жажду тела ради его удовольствия? Или избавить себя от суетных забот ради одной цели: жить?"
Тогда что значит "жить"?
"Искать истину. Искать Бога в себе и других."
Что значит "искать Бога"?
"Переживать божественные состояния любви, дружбы, самоотдачи, соучастия, чистоты восприятия, сострадания."
А как можно сострадать вору, грабителю, убийце, себялюбцу?
"Не искать с ними общих дел. Сочувствовать не значит соучаствовать. Достаточно не обманывать их и честно говорить о своем отношении к их образу жизни."
А если обманулся сам?
"Не делать из этого трагедии. Это позволит острее почувствовать в себе божественное."
Послушай... А ты бы хотел сейчас, в том же теле, попасть снова сюда?
"Да."
А зачем?
"Отдать долги"
Какие теперь у тебя могут быть долги?
"Духовные долги"
А что ты так называешь?
"Единственное, что дается человеку, когда он голым приходит в мир, - любовь. Но человек меньше всего платит ею за существование. А душу свою он делает лишь тем, за что платит любовью. Торговаться здесь - в ущерб себе. Получишь ровно столько, сколько заплатишь."
Разве ты мало платил?
"Я принимал любовь как материальность. Мы приходим на землю делать душу, а любовь нам порукой. Без нее не услышать души."
Чьей?
"Своей, прежде всего. Человек и его душа не совсем одно и тоже. Тело - это инструмент, который может помочь человеку и его душе справиться с ее задачей, а может стать ее тюрьмой. Вырваться из этого заточения может помочь только любовь. Она - освещение на дороге жизни."
Значит, заботясь только о теле, о своем физическом состоянии и материальном благополучии...
"...мы губим свою душу, заставляя ее страдать, болеть. Страдает только душа. Тело просто портится. Часто болезнь - это сигнал: загляни в свою душу, прислушайся к ней - не она ли это страдает? Нет ничего сложнее, но и нет ничего проще. Поэтому лечить нужно не заболевший орган, а душу. Так делал Христос."
Экстрасенсы делают так же?
"Спроси у них."
Я уже спрашивала. Никто из них не может объяснить толком, что они делают. Как будто сами понять не могут, как это у них получается, то есть, сами себя понять не могут.
"Понять можно только то, что есть. Или ровно столько, сколько может позволить тебе твое сознание, то есть, то, что ты Есть. А если не можешь понять, но уже делаешь, а делая, так и не понимаешь, то "Я" - это другой."
Это обязательно? Это обязательно плохо?
"Думай сама."
Кстати, я всегда сама думаю? Или мне кто-то подсказывает?
"Ты спрашиваешь, значит, уже знаешь."
Как это...?
"Если ты задумалась и хочешь понять, то рано или поздно, но ответ к тебе придет. Когда есть вопрос, есть и ответ. Проси, и тебе дано будет."
Но у меня есть вопросы, которые стоят передо мной всю жизнь. И я мучаюсь. не в силах найти ответ...
"Например?"
Например, бесконечность космоса. Я не могу себе этого вообразить... Как это может быть? Мысль об этом вызывает у меня ужас!
"Люди делают, не делая. Проси! И тебе дано будет."
Можно прямо сейчас?
"Да."
Господи! Подскажи мне ! Я устала от этого вопроса... Я на грани отчаяния... Помоги мне!
"Разве тебе было бы лучше, если бы космос был замкнутым пространством?"
Нет! Только не это! Как хорошо, что он бесконечен! Но... кто мне задал это вопрос-ответ?
"Это был не я. Ты думала сама. И Бог тебе помог."
И что же? Это так просто?
"И да, и нет. Для тех, кто уже думает, кто хочет думать, кто делает душу - да. Проси, проси!"
А если я попрошу денег?
"Все материальное - средство для духовного. Иметь можно, любить - не стоит, любовь к средству, а не к цели, расточает душу, делает тщетным ее пребывание на земле. Я хочу предупредить тебя: общаясь со мной сейчас, ты открываешь себя... А точнее: вскрываешь. И остаёшься беззащитна на определённых уровнях... Почувствуешь опасность, наложи на себя спасительный крест... Я люблю тебя."
Как быстро темнеет в зимние вечера. Не успел оглянуться, а твой такой огромный белый свет сжался для тебя до размеров твоей маленькой квартирки, которая вследствие того, что находится на самом верхнем этаже современного курятника, нет-нет да и покажется маленьким Ноевым ковчегом среди кромешной мглы, которая бывает только в зимние безлунные ночи, а если в придачу к этой мгле еще и пурга, когда стаи снежной крупы бешено рвут стекла окон, это ощущение настолько усиливается, что становится трудно уговорить себя верить в то, что таких "ковчежиков" вокруг тебя - уйма. Эти вечера хороши только тем, что располагают к сентиментальным воспоминаниям. А дети особенно любят рассказы о том, что происходило с их взрослыми родственниками, когда они были маленькими детьми. И если нам кажется, что мы были обделены всякими там сникерсами, компьютерными играми и плачущими куклами, то мои дети убеждены, что они лишены живого огня в печке, тихих вечеров, проведенных с книжкой или с самим собой, а не с шумным и навязчивым телевизором (даже если не включен дома, его все равно слышно через стенку из соседней квартиры), петушиного крика на рассвете, новорожденных ягнят и телят прямо в избе на куче соломы за перегородкой у печки и мирного потрескивания деревянной прялки, которую бабушка вспоминала каждую свободную минутку. А сегодня, сегодня я им расскажу... Впрочем, слушайте вместе с нами.
В задней избе дома моего деда стояла громадная русская печь. Да, хлеб бабушка пекла именно в ней. А, когда он остывал, укладывала в закрома с пшеницей, там он хорошо сохранялся целую неделю. Вот чего вы еще не знаете! То, как в доме пахнет свежевыпеченным хлебом. От этого запаха во всем доме становится чисто, светло и спокойно... И если кто-то сердитый заходил в дом, то уже не мог удержать на сердце зла, потому что запах хлеба убеждал его гораздо больше, чем то, что его рассердило.
Ну, так вот. Печка эта была замечательна еще и тем, что служила ... баней. Я всю свою сознательную жизнь не пропускала ни одной возможности помыться в бане (вот, страсть-то еще!), несмотря на то, что у нас есть ванная, но такого духа, который был в этой печке, не встречала нигде. А купались там так. Когда печь прогорит, золу тщательно выгребали, расстилали по дну янтарного цвета солому, ставили на нее тазы с водой, а потом раздевались и лезли внутрь, прихватив с собой веничек березовый. Закрывались изнутри железной заслонкой, чтоб пар быстро не выходил, а света, кстати, внутри - никакого!, потом ложились на соломку поудобнее и веничком, венечком! - по спинке, по ножкам, животику, плечикам! Себе или тому, кто вместе с тобой парится. В нашей печке двое могли поместиться. Правда, некоторую осторожность соблюдать надо было: не упираться в стенки - горячи и в саже, хоть и обметали их гусиным крылышком.
Что глаза-то открыли шире обычного? Не верите, что ваша вполне цивильная мама когда-то в печке по-первобытному парилась? Да еще с удовольствием это делала?... Да я и сама уже не верю... Может, это было в предыдущей жизни? Но нет, это со мной точно было теперь..
Ну, все, а теперь - спать, спать, спать... И я пойду, поговорю на ночь со своей Данаей...
Ах, как душно! Я, кажется , в печке... Но угли-то должны быть выметены. Отчего же тогда я задыхаюсь? И... Да! Я не могу пошевелиться! Это уж совсем не похоже на баню. Даже в печке. И темно-то как!... А-а-а-ах! Хлебнула свежего воздуха... Вот те на! Ни в какой я не печке. Я ж в своей родной постели. Только, действительно, пошевелиться не могу. Как будто кто-то зажал меня со всей силой... Да, ведь, это на самом деле так! Только я совсем не вижу того, кто это сделал. Как будто он прозрачный. Да, ведь, это ж какое-то сильное мужское тело! Что ему надо от меня?! По лицу скользнули невидимые губы... Да, ведь, он целует меня! Пусти! Оставь меня! Я попыталась вырваться, но мощное и тяжелое тело стало сильнее сковывать меня, время от времени давая некоторую волю. Это было похоже на сексуальную игру. И на изнасилование. Кошки-мышки какие-то... Но при всем ужасе обстоятельств в нижней части живота моего вдруг стало предательски стремительно темнеть... Животная похоть легко справилась с сопротивлением сознания и заставила содрогнуться от парализующего желания... Надломленная плоть уже готова была взорваться сладкой истомой и замерла, ожидая неотвратимого проникновения в жаждущее горнило насколько невидимого, настолько ощутимого тела...
Не-е-е-ет! Нечеловеческим усилием я вырвалась из подавляющих меня объятий и обессиленная свалилась в проем между стеной и кроватью. Подо мной хрустко зашуршала какая-то бумага... Чьи-то руки легко подняли меня и положили на постель... Не об этом ли он меня предупреждал? Крест! Скорее крест! "Господи Исусе Христе, Сыне Божий! Помилуй мя, грешную!..."
Я открыла глаза, было уже светло. Голова горит. А сама, как мышь... Словно два часа назад аспирин проглотила. Приснится же такое! Устала дико! Как будто и не спала вовсе. Пожалуй, не помешает все-таки спокойно отдохнуть. Надеюсь, сон не повторится. "Отче наш..."
Я легла поудобнее на живот, с ужасом и стыдом вспоминая только что пережитое во сне. взгляд мой упал на пол между стеной и кроватью... Небрежно брошенные с вечера прочитанные газеты горкой валялись тут же. Я опустила на них руку и услышала знакомый хруст...
38
- Доброе утро!
- Доброе, доброе! Как сандаль?
- Спасибо. Жаловаться не на что.
- А второй?
- Пока цел.
- Ну, если что, знаете, ведь, как меня найти, - седой армянин-сапожник улыбнулся мне вслед, явно сожалея о том, что сандалии мои еще не рассыпались совсем.
Да знаю, знаю я, где и как вас найти, теперь я все знаю. Еще я знаю, что это не последняя встреча с ним. Он, как и многое другое, что мне сейчас встретится на пути, будет иллюстрацией в моей памяти о тебе. И ты уже ждешь меня там, в конце этой пыльной дороги. Я вернулась. Только чтобы увидеть тебя. То, что я вспомнила, не мешает мне быть счастливой по-земному, а, скорее, наоборот, подчеркнуло эту возможность и желание. Мир этот стал куда объемнее и дороже, теперь каждая пылинка на этой дороге приобрела смысл. А вот и машина, на которой мы сейчас уедем. С шофером мне еще предстоит познакомиться. Имя у него какое-то редкое, восточное... Больше ничего не помню. Да и что вспоминать? Сейчас все равно узнаю.
Все та же лестница. Все та же секретарша. Здравствуйте. Все та же дверь...
Ты встал мне навстречу. Нет, не надо. Посиди там, по ту сторону стола, а я посмотрю на тебя повнимательней, какой ты теперь. Синие-синие широко-поставленные глаза... Нос с горбинкой... Губы... Да! Я тебя помню таким. Никого больше не смогу восстановить в памяти с такой точностью... Мне тебя так не хватало! Мне тебя так не будет хватать! Чем же мы так прогневали Бога...? (Господи! Прости за ропот... Не ведаю, что говорю! И спасибо тебе. Потому что...) Но зато сейчас...!
- Ты надолго?
- Сколько можно будет
- А...
- Я приехала только к тебе...
- Спрячемся?
- Что хочешь.
- Ты знаешь...
- Знаю. Я подожду тебя в машине.
- Я не долго.
- Разве я упрекаю?
- Подожди, не уходи сразу.
Ты сейчас закроешь дверь на ключ и... О! Сколько раз я просыпалась от этого поцелуя! А теперь, Господи! Дай же мне забыться в нем! Ведь сейчас я просто человек... А! Сердце екнуло, как будто готово было остановиться, чтобы навсегда остаться во мгновении твоего поцелуя... Миленький мой! Родненький мой! Я так соскучилась! Я не видела тебя целых три дня! Я больше ни о чем не могу думать! Я просто обезумела! Это совсем на меня не похоже... Или наоборот? ... Я как во сне... Только не знаю, когда сон: когда я с тобой, или когда я без тебя... И когда я есть: там - без тебя, или здесь - с тобой? Или меня вообще нет? Я не помню ничего, что было без тебя, а здесь - я растворяюсь в тебе...
- Ты устал, малыш.
- Что? Да... Да нет... Какая, ты говоришь, машина? Черная?
- Самая красивая!
- Ах, как мы себя любим!
- Молчи, женщина. На, вот, почитай, чтобы не заскучать. Да, да! Входите! ... Извини...
Шофер с любопытством оглядел меня с ног до головы.
- А вы кто?
- ...Я... не знаю... как объяснить вам... но мне велено в салоне дожидаться.
- Садитесь, тогда... А долго дожидаться-то придется?
- Не более получаса.
Я раскрыла книгу, что ты дал мне. "Сонет серебряного века". Сейчас я вот что сделаю: погадаю. Вопрос будет таким: "Что значит в моей жизни встреча с тобой?" А теперь нужно положить руку на книжку, сосредоточиться и назвать два числа, скажем, 322 и 8 снизу. Так, что у нас получилось? Триста двадцать вторая страница. Восьмая строчка снизу:
Никто не умирал. Никто не кончил жить.
Ой, как интересно! Что бы это значило? Это, ведь, кажется, Блок... Может быть, дальше что-нибудь подскажет?
Никто не умирал. Никто не кончил жить.
Но в звонкой тишине блуждали и сходились.
Вот близятся, плывут - черты определились...
Внезапно отошли - и их не различить.
Они - невдалеке. Одна и та же нить
Связует ЗДЕСЬ и ТАМ. Лишь два пути открылись:
Один - безбурно ждать и юность отравить
Другой - скорбеть о том, что пламенно молились...
Внимательно следи. Разбей души тайник:
Быть может, там мелькнет твое же повторенье...
Признаешь ли его, скептический двойник?...
...
Что-то качнулось в самой моей глубине... Я как будто опять все забыла... И не могу понять, хочу я это вспомнить или нет... Ну, забыла и забыла...
- Про что читаем?
Ты появился так неожиданно и так вовремя!
- Про тебя.
- Так уж.
- Как уж хочу. А куда мы поедем?
- Тю! Какой неинтересный вопрос!
- А о чем, по-твоему, я должна была спросить?
- Ты должна была меня спросить: как мы поедем?
- Почему?
- Потому что ответ на этот вопрос мне нравится больше.
- Хорошо. Как мы поедем?
- Вместе.
- Об этом-то я догадывалась.
- А вот теперь - знаешь.
Ты сел рядом со мной на заднее сидение.
- Трогай, шеф.
Осторожно обхватив мою шею, ты прижался губами к виску. Горячий шепот хлынул ознобом по спине: "Соскучился страшно, малыш!" " Когда успел-то?" "А разве я тебя мало ждал?" "А разве долго?" ... После некоторого молчания: "Долго... А ты знаешь, кто ты есть?" "Твоя последняя девушка?..." Ты повернул мою голову лицом к себе. Синие-синие глаза предстали передо мной. Но они не были похожи на небо... Это была высокая крутая волна, готовая погребить меня под собой... "Я тебя обидела чем-нибудь?" "Нет. Ты просто напомнила мне о том, что вывернуло меня наизнанку." " А тебе это не нравится?" "Меня это застало врасплох. Я чувствую себя костлявым кроликом, который безропотно идет в пасть к удаву, но жалеет только о том, что не успел набрать вес..." "Ты меня что, за удава принимаешь?..." "Нет. Удав - это судьба. Ты ускорила процесс..." "Значит, я пришла не вовремя?..." "Скорее, я опоздал." Ничего не понимаю... Тревога холодком дохнула в сердце...
- Ты о чем говоришь-то?
- Не знаю... Анекдот хочешь?
- Давай.
- Встречаются двое. Один говорит:"Наша почта работает безобразно!" "Почему?" "Я написал письмо десять лет тому назад, а сегодня нашел его в кармане". Почему не смеешься?
- Должно быть, это смешно. Было бы. В другой раз.
- Да. Я свое письмо написал сорок лет назад... А нашел только теперь.
- Ты думаешь, сам его писал?... И "заклеил в белый конверт"... Ну, ну!... Нет, мы куда и зачем едем?
- Отдыхать! Хочешь посмотреть, где я обычно отдыхаю?
_ Хочу. Я все хочу, что про тебя.
О, Боже! Как я хочу жить! Потому что жизнь - это про тебя. Про тебя - и эта изъезженная дорога, и бескрайняя одуревшая от зноя степь, и редкие деревни, попадающиеся навстречу, и блаженство, окутавшее меня в твоем объятии... Я откинула голову на твое плечо, закрыла глаза и прислонилась лбом к твоей слегка колючей щеке... Внутри у меня было светло, чисто и спокойно... Мы въехали в провинциальный городок. В окне машины мелькали старинные уютные кирпичные зданьица. Впереди открылась площадь, небольшая часть которой была занята базарчиком. Местные старушки торговали здесь овощами, фруктами и ягодами. Больше других прилавки занимали корзины с вишней. Сезон.
- Остановись на минуту: я куплю стаканчик вишен.
- Ты любишь вишню?
- Да я бы не сказала. Просто в первую нашу встречу мы с тобой все время ели вишню, и она у меня ассоциируется с тобой. Поэтому с тех пор я не упускаю случая купить стаканчик вишни, чтобы полакомиться и вишней и воспоминаниями...
- Ох, уж эти невинные женские капризы! Мало ей самого меня! Сиди. Я сам тебе их принесу.
Бабушка в цветастом платочке высыпала темно-красные ягоды в кулечек из газеты (сервис!) и подала тебе. Ты еще перебросился с ней парой фраз (со всеми находишь общий язык!) и направился к машине. Если бы ты знал, какое это удовольствие: откровенно наблюдать тебя!
- Теперь умудриться бы помыть ее... - ты огляделся, нет ли поблизости колонки.
- Да дождик ее помыл!...
Я протянула руку, чтобы взять у тебя кулечек, но в этот момент он разошелся и вишни упали на снег и раскатились. Я растерянно взглянула на тебя, но тебя не стало...
Темень зимней ночи обступила меня со всех сторон, а под ногами на кипельно-белом безнадежно-ядовито краснели вишни. Нет! Я упала на снег на колени перед тлеющими на нем вишнями и в отчаянии стала бить по ним сжатыми в кулаки руками. Нет!
- Нет!
- Что с тобой, малыш?
- А где ты был?...
- Здесь.
- Все время?
- Ну, а куда бы я отсюда делся? Что случилось?
- А куда ты дел вишни?
- Какие вишни?
- Которые купил для меня...
- Я покупал вишни для тебя?
- А разве нет?
- У старушки? В цветастом платочке? Она мне еще сказала, мол, не скупись, бери больше, дешево отдаю... А я ей ответил, что они мне нужны не для варенья...
- Так ты купил мне сейчас вишни?
- Да. Только один раз. И только для тебя... Но это было не сейчас...
- А когда? Ведь раньше этого не могло быть!
- И все-таки это было. Или будет. Шеф, давай сделаем крюк, заедем в городок, найдем старушку в цветастом платочке и купим у нее вишни.
... Вишни в бумажном кулечке, наконец, у меня в руках... И почему они в моей памяти ( или во внепамяти?) всегда на снегу?... Все! Забыть, забыть, забыть! И, вообще, - забыться! Я поднесла вишенку к твоим губам, она исчезла за ними, и кончики моих пальцев почувствовали твой легкий и бесконечно желанный поцелуй... Интересно, а эта игра может надоесть? Я взяла еще одну вишенку и нова поднесла к твоим губам... А-а-а...
- Мы скоро будем на месте?
- Ты устала?
- Не в этом дело...
- Нам осталось только на несколько минут заехать к одному леснику. Но там уже лес, и поэтому не так душно. Да и занят буду недолго...
- Мне все равно, сколько и где. Только б с тобой. Я просто так спросила... Чтобы сдержать свое желание провалиться в твой поцелуй.
- Сдержала?
- Угу...
- Накажу в следующий раз за это!
Сосновый бор проглотил наш маленький черный кораблик. Нас обступила первозданная таинственность вековых сосен. Степь уходит вширь, а лес уводит в глубь. А мне, действительно, все равно, куда. Пространство и время слилось а одно целое - в тебя. Как часто, проведя где-то время, мы не можем толком вспомнить, а чем то место, где мы были, примечательно, но зато мы легко вспоминаем, о чем думали. Значит, в этот момент мы были в другом месте, там, где были наши мысли. Но здесь, с тобой, мои мысли подтверждаются чувствами, и в памяти остается все до мельчайших подробностей: и придорожный куст, который угодил в ветровое стекло откинувшейся веткой, и вездесущая сорока, которая выскочила из-под самых колес и какое-то время летела наравне с машиной. Никак не могу отказаться от ощущения, что она делала это с целью заглянуть в окно автомобиля и увидеть лица тех, кто посмел вторгнуться в ее пространство. И курчавые блондинистые макушки цветов на высоких стеблях, наверное, это их называют "кашкой", уж очень они похожи на кучечки разваристой пшенной каши,и запах от них съедобный - медовый! И все это отчетливо и подробно закрепилось в моей памяти, потому что здесь, с тобой, я была и телом, и мыслями, и чувствами...
Вы стояли с лесником под высоким раскидистым деревом. Похоже, визит наш продлится чуть дольше, чем ты думал. Я с наслаждением наблюдала за тобой через затемненное стекло, впитывая в память сердца каждое твое движение, каждый твой жест - не могла насытиться, как будто для тебя я была бездонной... Кто-то тронул меня за плечо:
- Попить хотите?
- Что?... А! Воды? С удовольствием!
По дороге сюда мы набрали в термос колодезной воды. и шофер был так любезен... Я встретилась с твоими глазами и спросила жестом: "Будешь?" Ты кивнул в ответ.
- Налейте, пожалуйста, еще, - попросила я шофера.
Он плеснул в крышку термоса прохладной водицы и посмотрел на меня:
- Мне и отнести, или вы сами?
- Сама!
- Что, хороший мужик?
- Кто?
- Да шеф мой?
Кровь хлынула мне в лицо: о чем это меня спрашивают?
- Да! Да, да, да, да, да! - вырвалось у меня и с гневом и с гордостью...
- Простите... - голос шофера прозвучал растерянно и погасше, - я не хотел...
- Ну, что вы, все в порядке! - Я взяла в руки крышку с водой и направилась к тебе, мой "хороший мужик", милый мой, родной мой! Хрустальный напиток бился о пластмассовые стенки в такт моим шагам: я - люблю - тебя - я - люблю - тебя - я - люблю - тебя - ...! Боже мой! Я, кажется, шла к тебе так целую вечность... Или готова так идти к тебе целую вечность... И я знаю, что произойдет дальше. Ты обхватишь мои руки своими ладонями и прямо так, из моих рук, будешь пить... И смотреть, смотреть прямо мне в глаза...
... Пей, пей, родненький мой. Я - родничок, который долго пробивал себе русло, а теперь впадает в тебя. Пей, родненький. Я неиссякаема. Я... опять... пробилась сквозь землю, чтобы снова слиться с тобой...
Что это? ... Ведь, это уже было. Да! Я видела это во сне! Или... это было на самом деле?... Не хочу! Ничего не хочу: ни вспоминать, ни думать! Хочу только быть рядом с тобой! Я счастлива сейчас, здесь! Оттого, что могу взглянуть в твои синие-синие глаза. Могу прикоснуться к тебе своими взволнованными пальцами. Могу уткнуться лицом в твое плечо. Могу вдыхать запах твоих волос и таять от нежности к тебе. Могу наслаждаться рядом с тобой светом, чистотой и покоем в своей душе. Оттого что не столько ты взял мои руки в свои, а сам Господь окружил нас своим добром и любовью...
Ты помнишь красную черемуху? Домик на вашей базе отдыха, предоставленный в наше распоряжение, находился в самом центре черемуховой рощицы. Ты наклонял ко мне ветки, чтобы я смогла срывать ягодки. Говорят, что она красная оттого, что скрещена с вишней... Вот и получилось: вместо черного - красное. Но разве это не одно и то же? А ты помнишь цвет обоев в том домике? Я тоже нет. Мы так много о нем говорили, а в памяти эти обои совсем... Нет, остались. они очень похожи на те, которыми обклеены стены в нашем любимом домике с балконом на запад... О чем это я?... Нет, нет, нет, нет! Пойдем лучше в сауну. Помнишь, ты обещал меня поджарить, помыть и напоить квасом? В прошлый раз я так долго купалась в реке, что на баню уже не хватило сил... Когда это "в прошлый раз"? ... Нет, нет, нет! Зато сейчас я, несмотря ни на что чувствую себя прекрасно! Никакой усталости! Пойдем?
Эта милая разговорчивая тетенька так заботлива! Она приготовила нам самовар. Послушай, ты что, "шишка" что ли какая-то? Что они все вокруг тебя так суетятся?
- Они просто хорошие люди.
- Прости. Хорошие люди, действительно, в любом случае хорошие. И тебя они несомненно любят.
- Дай Бог. Пойдем к себе. Пора бы и отдохнуть.
- А как ты это понимаешь - "отдохнуть"?
- А как получится... Я хочу быть с тобой.
Серебряный фонарь луны ярко освещал ровно протоптанную дорожку к домику, который терпеливо ожидал нас. Казалось, что если мы обернемся, то увидим, что идем по тому серебряному лучу, спускающемуся с самого неба, по которому ушли в свой вечный покой Мастер и Маргарита. А мы идем в обратную сторону...
Было тихо и так необычно в этом лунном свете, будто мы находились не на Земле, а на какой-то особой планете, созданной только для нас. Ты сжал мою ладонь в своей руке, я обернулась в готовности: "А?"
- Малыш...
- А почему ты называешь меня только так? Может, ты не помнишь, моего имени?
- Отчего же? помню. Но оно мне не кажется твоим. Оно для меня как знак при определенных обстоятельствах. Как пароль. Ну, зачем нам сейчас пароль?
- А мне твое имя тоже не нравится. Я даже для себя, внутри, не произношу его, когда думаю о тебе. Оно мне кажется горьким...
- А как же ты меня называешь там?
- ...Он...Ты...Миленький мой...Родненький мой...
- Малыш! - ты поцеловал меня в лоб...
- У-у! Как покойника...
- Ты живой, малыш. Ты - живой...!
- Ой! Что это? - в кустах за твоей спиной появился прозрачный купол чуть выше ближайших деревьев.
- Где?
- Обернись, - почти шепотом сказала я. Трудно было понять состояние, в котором я находилась. Толи страх, смешанный с любопытством, толи боязно спугнуть это непонятно-неожиданное явление.
Ты безразлично оглядел лес сзади, улыбнулся и и наиграно строго сказал:
- Шутить изволите?!
- Да нет же! - перебила я, - посмотри повнимательней.
- Ты мне скажи, это видно и слышно?
- Не слышно. Но видно.
- А как оно выглядит?
- Если я тебе скажу, то ты, может быть, и увидишь, но именно то, что я тебе опишу. И я уже ни за что не пойму: было это или же только казалось мне...
Ты пожал плечами и вздохнул...
- Твой сокрушительный вздох почти разочаровал меня. Наверное, все-таки, кажется... А так было интересно...
- Слушай! Прозрачная полусфера?!
- А размеры ее?
- Ну... слегка выше деревьев.
- Значит, мне не кажется!... Или ты мысли мои поймал и принял... Как ты думаешь, может быть такое?...
- Посмотри, а что это появилось над пузырем? Вот, вот! Вправо поскользило!
- И вертится как волчок... Да?
- Да... Тебе не кажется, что это пресловутая летающая тарелка?
Между тем этот волчок скользил по поверхности сферы , как по ледяному полю...
- Пожалуй, эта вертящаяся штучка - очень похожа. Только прозрачная. А не плотная. И никаких светящихся иллюминаторов... Но, все равно, очень похоже! Но купол-то этот чем может быть?
- А, может, здесь какая-нибудь аномальная зона образовалась?
- Угу. Специально для нас! - издевнулась я. - Коридор в вечность! Или покой. Ну, в общем туда, куда уходят вдвоем...
- Ну что ты смеешься? Я только в мальчишеский азарт вошел, а ты - бац! на землю меня!
- Ах, ну, если ты в мальчишеский азарт вошел...! то, уж давай до конца! Говорят, что в зонах этих (если это вообще может быть!) люди чувствуют себя как-то необычно. Или чудеса там с ними всякие происходят... Одна бы ни в жизнь не решилась, а с тобой - хоть куда!...
- Тогда пойдем.
Мы с некоторой осторожностью подошли к куполу... Вроде бы пока ничего этакого и ничего страшного не произошло. А мне и не страшно вовсе, потому что я держусь за твою руку... И, вообще, почему мы должны бояться здесь, на своей земле, дома, так сказать? О! Я, кажется, что-то слышу... В-в-в-в-в-в-в-в...
- Здесь где-нибудь есть трансформатор или высоковольтная линия поблизости?
- Н-н-н-ет! А, может быть, это звук летающей штучки?
- Ты его тоже услышал?
- Да.
- А я думала, что мне это показалось... А вдруг и вправду все это есть?... И купол... и летающая штучка... и звук этот? Тебе не страшно?
- Если ты испугалась, мы можем вернуться...
- Нет, что ты! Так интересно! ... И, ведь, мы не сходим с ума, правда?... Ты чувствуешь какую-нибудь опасность?
- Нет.
- И я тоже нет. А я доверяю своей интуиции.
Стенка купола едва улавливалась зрением. Но проходить сквозь нее не было желания. Я потрогала ее рукой. Едва заметное воздушное уплотнение, как будто легкий ветер изнутри. Нажала ладонью посильнее, и рука провалилась. Как будто дырку сделала в чем-то...
- Может быть, здесь вход есть какой-нибудь? Пойдем вокруг. Не в дырку же лезть!
Мы пошли вокруг. Высокая трава и кусты мешали двигаться близко к куполу. Но я все равно все время старалась осторожно касаться его поверхности. И вдруг!
- Посмотри! Рука ничего не чувствует здесь. Как будто здесь, действительно, вход. Идем!
Мы зашли внутрь, под купол. Появилось желание лечь на траву. Изнутри было особенно хорошо видно, как летающий диск постоянно курсировал по поверхности купола: вправо, влево, вверх, вниз... "Господи Исусе Христе, Сыне Божий, сохрани и помилуй нас, грешных..."
Я наблюдала какое-то время за эти диском, потом он встал прямо в центре, на самой вершине купола и завис надо мной...
Громадные, совершенно фантастические, летающие объекты появились сразу в одном месте и стали вращаться в закручивающейся спирали все с большей и с большей скоростью. И, наконец, образовали шарообразную структуру. Мне захотелось рассмотреть ее поближе. Да, ведь, это же планета какая-то. Или звезда. По крайней мере, очень похоже. Я иду по улице города на этой звезде. Такое ощущение, что все здания здешние не строились в нашем понимании, они как будто выросли прямо из под земли (земли?), как грибы. И на дома, как мы их представляем, они вовсе не похожи, но для условий этой планеты (звезды?), надо полагать, это, все-таки, дома... или обиталища. Дверей и окон нет. Местные жители входят в эти здания сквозь стены. И выходят точно так же. Совсем не вижу здесь лиц, так сказать, мужского пола. Может быть, не в самый удачный в этом смысле район попала? Или это все какая-то лаборатория под открытым небом, где нет необходимости в труде и наличии мужских особей? А женщины... Ну, конечно, это женщины! Во-первых: очень красивы. Все. Все одинаково стройны и изящны. Как будто бы их по одной колодке делали! Платья у них, если не совсем одинаковы, то заметно похожи. И красивы опять-таки. На Земле что-то в этом роде можно только на представлениях "высокой моды " увидеть. Честно говоря, всех, кто встречал меня на этой улице, можно было принять за экстравагантно одетых роботов, если б не их глаза... Огромные, красоты необыкновенной. Время от времени они как будто слетали с лица, как птицы, но при этом всегда оставались на месте, это было очень похоже на буквальное "взгляд бросить"... Или это мысли слетали? А, может быть, они так моргают?... Меня они видели, но не обращали внимания, как будто их не удивляло мое присутствие, как это бывало со мной в других местах, и мне даже показалось, что они относятся ко мне так, как если бы я была тем же самым, что и они. А что, не изменилась ли моя физическая структура в условиях этой звезды? Я опустила взгляд, чтобы посмотреть на себя хотя бы сверху вниз: зеркала-то нет перед собой, и...
...оказалась за городом. На высоком бугре, проросшим такой махонькой ровненькой зеленой травкой. она казалась мне тепленькой. Искусственная. что ли? Впереди, за такими же буграми, как мой, блестели на солнце крыши домов, они отражали солнечный (солнечный?) свет всем его спектром, и поэтому над городом стояло много маленьких радужек. Зрелище необыкновенное! И все так чисто, светло и спокойно... А слева от меня один из бугров зиял темной дырой, похожей на вход в пещеру. Время от времени из этой пещеры выходили люди в длинных белых одеждах. Они слегка отталкивались от поверхности, неспешно взлетали ввысь, обрастая прямо в полете крыльями, и улетали куда-то, все больше и больше становясь похожими на белых голубей... И никто в эту пещеру назад не возвращался...
Что это, в конце концов? куда я попала? Что со мной будет? И что значит это место, которое мы с тобой приняли за аномальную зону?
Яркая вспышка в глазах заставила меня вздрогнуть... Я вспомнила... Я опять все вспомнила!... Хотела забыться, забыла... и все испортила! Ты слегка сжал мою руку. Вот что мне заменит ласковые воды Леты! Твое прикосновение... Да,да, я здесь. Пойдем?
- Слышишь шорох? Как будто дождь пошел.
- Наверное... В зоне мы все равно дождя не почувствуем. Да и погода изменилась скорее всего из-за этой зоны... Благо, не надолго...
- Почему ты так думаешь?
- Я это знаю.
- Откуда? Ты что, именно сейчас, здесь, что-нибудь про это поняла?
- И про это, и про то, что и не надо было... Но пока я про "это" не буду думать, Я про "это" не буду знать!
- Про что "про это"? И почему "не надо было"?
- Здесь это не нужно, не нужно и мешает...
- Ну, что ты замолчала?
- Я расскажу, расскажу... А тебе-то как тут было?
- Как будто сон какой видел. Но так ярко, словно это было на самом деле. Мы с тобой стоим на балкончике и наблюдаем закат... И мне все было знакомо: и пейзаж, и красивая шторка, прикрывающая вход на балкон, и сам этот домик двухэтажный... Знакомое и родное. И я был там спокоен и счастлив, потому что в следующее мгновенье мы должны были войти в комнату, и я уже сгорал от желания поцеловать тебя... Но в какой-то момент захотелось убедиться, что все это мне не кажется, я сжал твою руку и оказался здесь!
Мы вышли из "зоны". Легкий дождичек, действительно, покрапывал. И туч-то особых не было, так что было не особенно понятно, откуда водица сыплется... Мы еще постояли здесь немного понаблюдали, как "тарелочка" сворачивала зону. Она прижала купол сверху к самой земле, начала стремительно вращаться и втягивать в себя это прозрачное энергетическое покрывало, а когда все было закончено круто поднялась вверх и исчезла в темноте.
- А ты что же, расстроился , что снова оказался здесь?? Пусть у нас нет пока того домика, того балкончика и того заката, но разве нам именно это нужно, чтобы исполнить твое желание?. А такое желание - только здесь... И домик у нас есть, хоть и не тот, но зато на двоих...
- Но ты мне обещала рассказать о своих впечатлениях.
- Непременно расскажу. Но разве они важнее твоего желания поцеловать меня? Или ты уже не хочешь этого?
- Хочу, но боюсь, что ты забудешь многое...
- А я боюсь, что теперь и при великом желании ничего не смогу забыть. Да и память тут не при чем. Как мне кажется...
- Что значит "не при чем"?
- Потом, потом... Мне здесь, именно здесь хочется убедиться, что я не сплю, что ты есть... Поцелуй меня...
Сердце засветилось, затрепетало от радости бытия, поцелуем этим оправдывая свое существование не менее, чем другим своим предназначением. Полоска лунного света, проникающая сквозь щель между шторами падала одним краем своим прямо тебе на грудь, казалось, что твое сердце тоже истекает светом. Я подставила под этот поток сложенные чашей ладони...
- Ты что там собираешь?
- Пищу Богов. Нектар Любви.
- Можно отпить? - ты опустил свое лицо в мои ладони и стал целовать кончики пальцев... Милый мой... Я люблю,, люблю, люблю тебя... Я вся - от кончиков пальцев до мозга костей - эта любовь... Мои "я" и "Я"
- тоже эта Любовь... Остановись, мгновенье...
Не остановилось. Вот уже забрезжил утренний свет.
- Вот именно! А ты мне так ничего и не рассказала о том, что с тобой происходило в этой зоне, куда мы попали вчера с тобой. Ты, хоть, помнишь, что за чудо с нами произошло?
- Конечно, помню. Ведь, чудо происходило с нами здесь, в этом домике, когда ты меня целовал... Такого чуда больше нигде не может произойти, кроме как на Земле... А там, в зоне, все было так просто, так обыкновенно... Ну, разве только любопытно. И все. Вот скажи, если бы у тебя была возможность пережить еще раз полчаса, любые полчаса, из сегодняшней ночи, разве ты выбрал бы зону?
- Ты права. Я бы выбрал другие полчаса... Мне кажется, что ты не хочешь мне ничего рассказывать. Это было что-нибудь неприятное?
- Нет. Совсем нет. Даже не знаю, с чего начать... И как. Одно дело - картинки пересказывать, другое - понятия. Но то, что я поняла, я приняла, потому что вспомнила. Вспомнила? Не знаю, как это называется. Я не вспомнила. Знаю. И все. А тебе все это может показаться бредом сивой кобылы. Потому что, как давно всем известно, "результат зависит от точки зрения"...
- Ну, что уж ты так обо мне, как о человеке с рассудком среднего пошиба или закостенелом прагматике? И еще я знаю, что тебе незачем меня обманывать...
- Что ты! Мне это самой в какой- то степени кажется бредом. Вернее, я хочу, чтобы это был бред. Хотя бы, пока живу...
- Знаешь что, хватит темнить! Бред так бред. Давай его сюда. И учти: я слишком тебя знаю, чтобы считать сумасшедшей.
- Ну да! Знаешь?
- Так, еще одно слово не по делу...!
- Хорошо!... Начну с вопроса. Ты когда-нибудь задумывался над тем, как в твоей голове рождаются мысли? И что это такое - мысль? Что это за субстанция такая?
- Малыш, не досаждай, мне было не досуг об этом думать...
- В мозг человека, как бы это правильно сказать? - пусть это будет не "правильно", а "образно" - вмонтирована, что ли, этакая "матрица", которая как радио- или телеприемник принимает сигналы, перерабатывает и посылает свои. Слышал, ведь, что "идеи витают в воздухе". Ну, хоть, это - не мой бред. Учти, что моя словесная мишура очень приблизительна к тому, что есть на самом деле. Границы языка гораздо уже границ понятий, а границы понятий несравнимо меньше сути вещей... Ну, так вот, благодаря этой матрице мы можем принимать любую нужную нам информацию. Как, впрочем, и ненужную ( хотя, не знаю, может быть таковая, просто мы иногда не бываем готовы ее принять, не понять, а принять - и опять это очень приблизительно). Но, если научимся пользоваться этой матрицей!... Как компьютерами. Конечно, можно тыкать пальцами первые попавшиеся кнопки. Представляешь, что в этом случае будет твориться на экране монитора? Разве не покажется эта игрушка - компьютер - никчемной, бредовой тому, кто в ней не сведущ? Почему мы имеем матрицу, но не умеем ею пользоваться? Ответ на этот вопрос, пожалуй, можно найти в Библии. Некоторые даже не осознают, чем они обладают, но на кнопочки нажимать пытаются. Поэтому одни - просто сходят с ума, другие перестают пользоваться этой игрушкой вообще, а третьи, обнаружив один или два кода, активно эксплуатирую только их - ученые, например, - но это не позволяет им понимать мир в целом...
- А что нужно, чтобы научиться нажимать на кнопочки?
- То, что человечество называет Духом. Не количеством знаний, которые нанизаны на память, как чеки на иглу в продуктовом магазине, а качество духовного восприятия, от которого зависит широта твоего мироощущения, а, значит, и возможность пользоваться этими кнопочками. Дух должен быть равноценен этой матрице. Вот почему попытки магов научиться пользоваться этими кнопками не дают истинных плодов. Их потуги - это, как правило, проникновение во дворец через дымоход. А что можно увидеть через решетку камина? Фраза, вырванная из контекста, не дает полного представления о написанном. А иногда даже - приблизительного.
- А ты тогда почему знаешь?
- Человек страдает прежде всего тем, что называется "малодушием". В буквальном смысле. А со мной - ... Сейчас я тебе скажу особенный бред. Хотя к этому можно относиться, как к недостаточно точному переводу. Мне самой с этим не просто согласиться. Я, понимаешь...У меня нет души в земном понимании... Только мозг. Мое появление на Земле в какое-то мере искусственного порядка. Как будто я - произведение не в оригинале, а в переводе. В переводе на земной язык. Но ты не пугайся! Я появилась на свет как все люди. И такого, как я, на Земле сейчас много.
- Но кто же ты тогда?
- Киминг. Это и моя вселенская национальность, и звезда, под которой я родилась на Земле. Эта звезда - астральная копия Земли, моя прародина. Там, в зоне, я была именно на ней. Она своего рода матричная лаборатория. И таких, как я, повторяю, много. Но мы - в помощь.
- Кому?
- Своему окружению. Однако, не всем это нравится. Совсем недавно я чуть была не стерта. С лица Земли. Внешне это было похоже на тяжелую болезнь. Я выдержала это, причем, по-человечьи, но зато чуть-чуть перестала быть человеком. Нащупала несколько кнопочек... Ты можешь себе представить это как необычный вещий сон, где правда и иллюзия представлены в земных образах...
- Фантастика! Твои сны нарочно не придумаешь! Любопытно, что в них есть какая-то вполне здоровая логика. Вопреки обычному сну. Но как же отличить правду от иллюзии7
- А как ты их отличаешь в быту?
- ...?
- Всегда ли ты уверен в том, что принимаешь за правду?
- ...Я уверен только в том, что люблю тебя...
- И я уверена только в этом... Правда только то, что любовь. Иногда к ней относятся как к ирреальности, но только она делает реальным все сущее. Ты и я есть, потому что мы любим друг друга...
- И это, ведь, не сон? То есть - не иллюзия!
- А что ты знаешь о снах?! Ты что, серьезно веришь тому, что это просто необычные комбинации обычных ситуаций? Сон - это ближайший родственник смерти. А смерть - существование в другой горизонтали. Там физика другая. И это тело там не нужно. Кто души не слышит, тот не может оторваться от тела, и даже снов не помнит. Но вряд ли он этим выигрывает. Сон - это жизнь души вне тела с правом возврата. Это как отдых от мелочной суеты, от того болота, в которое мы ввергаем себя и своих детей, представляя его как жизнь... А отдыхать можно по-разному. Ответ в устремлениях человека. Удел одних - дать отдых телу, других - душе от тела, как от тесной обуви. Вернее, не удел, а - выбор. И сон будет столько же приятен и информативен, сколько и необходим, если душу чувствуешь так же конкретно, как тело. Расставание с телом, как расставание с предметом туалета. А он может быть истрепан и изношен на твою потребу, а может быть еще крепким, но враз испорченным до негодности. Или даже украден... Ты можешь себе представить, что ты все время в зимнем пальто? И в ванной, и в постели, везде и всегда? Если ко сну относиться так же, как ты, это значит не представлять себя без пальто даже в сауне... Вообще-то то, что я видела в зоне, именно видела, смотрела, действительно, зрелище было удивительным, таким, каким человек его может увидеть только во сне... Но тебе я рассказала то, что я поняла, а не увидела... И лучше б я не засыпала, если это был только сон...
- Почему? У тебя все это так интересно получается...
- Мне так хотелось просто, что называется, побалдеть... Отключиться. И не во сне, а в радости бытия. А тут впору опять заснуть, забыться... и от этой фантастики тоже... А больше всего мне хочется забыть про то, что совсем скоро настанет рассвет, и про вертолет, который прилетит за мной через пару часов...
- Ну, так у нас еще есть пара часов...
- Чтобы поспать?
- Нет, спать ты будешь в вертолете. И даже шум его тебе не помешает. А два часа ты меня еще потерпишь...
- Как тебе не стыдно!
- Заставлять тебя терпеть меня? Не стыдно. И вправду, никак не стыдно... Мне даже не стыдно, что мне не стыдно...
- Нет... говорить так...
- Мне и говорить тебе ничего не стыдно...
- Тогда говори, говори...
- Малыш... некогда говорить... видишь... губы все время... заняты... Вот и теперь... и теперь...
39
Какая красивая мелодия меня разбудила.... Ты слышишь ее? Наверное, этажом ниже включили магнитофон. Сейчас закрою глаза и увижу... да, да! твой синий-синий взгляд! Ты знаешь, мне сейчас любая музыка напоминает о тебе. Я бы еще поняла, если бы эти воспоминания вызывали мелодии случайно или неслучайно сопровождавшие наши встречи. Но нет. Любая, легшая на сердце музыка - про тебя... И не только музыка. Все, что меня окружает. Все, что встречается на пути, попадается на глаза, греет или ублажает прохладой - все про тебя, о тебе, с тобой. Может, потому что все это на радость создано Богом. С Любовью. И во всем, в чем есть Любовь, я чувствую Тебя. Ты слышишь меня? Потому что я люблю тебя. И теперь люблю... И живу этой любовью. Когда ты еще был здесь, я думала, что любовь обязательно направлена, обязательно имеет конкретный адресат... И когда тебя не стало ( не стало ЗДЕСЬ), я боялась, что и она уйдет от меня, и все опять станет пустым и серым... А теперь я знаю, что любовь не уходит. Она остается в сердце и, как камертон, помогает удерживать тональность самоощущения и мировосприятия... Господи, ты, ведь, простишь нам грехи наши! Ты не оставишь нас! Признайся, ведь эта Любовь - ты и есть?... Разве ты можешь быть грехом? Мне как будто и живого-то его нельзя (нельзя?) было любить. Я не хочу его не любить. Господи!... Прости меня... Я люблю его как тебя...
Опять. Опять смятение какое-то внутри. Тихо. Тихо... Закрой глаза, расслабься и отпусти себя внутри... Сейчас я взмахну руками и полечу... А воздух, действительно, как будто стал плотнее, вот уже можно оттолкнуться от него, чтобы двигаться вверх, совсем как в воде... Какая-то непонятная сила поддерживает меня в моем синем-синем небе, и я плыву, плыву в нем... К тебе?... Вот я уже кого-то чувствую впереди. Я протягиваю к тебе руки, открываю глаза... Но никого нет... Но, ведь кто-то держит меня за руки! Я пытаюсь освободить свои пальцы из невидимого крепкого пожатия, но, увы! тот, кто их держит, дернул меня на себя, и я в одно мгновение оказалась в тисках уже знакомых мощных рук... Крест?
Крест надо наложить! Но я не в силах даже пальчиком шевельнуть... Что ЭТО? Я не пониманию... Я боюсь... Исусова молитва! Господи Исусе Христе! Сыне Божий!... Объятия невидимого стали слабеть, нас обступили иконы, много-много икон... Я обнаружила себя в длинном коридоре из икон. Иконы были нарядны как в праздник. В конце этого коридора я увидела открытую в светлую горницу дверь и пошла туда. И чем ближе я подходила, тем более ощущала в сердце своем несказанную радость... Из горницы веяло чистотой, светом и покоем... И тут я увидела ее: она сидела на невысоком стульчике, на коленях ее стояла корзина, она что-то заботливо перебирала в ней, а рядом стоял и помогал ей маленький ангел. Не узнать ее было невозможно: это была Богородица. Душа моя засветилась от любви к ней, как будто это была моя мать. Мама. Она взглянула на меня и приветлитво улыбнулась. Я бросилась к ней, окрыленная тем, что мне здесь рады, упала на колени и поцеловала пальцы ее босых ног:
"Матушка, родная! Спасибо! Опять ты мне помогла..." "Да будет тебе, будет! Ты не мучь себя... Все у тебя ладно." "Как у вас тут хорошо-то! Сколько любви... добра..." "Да что ты, милая! Я, ведь, такая же как вы - земная. А вот когда я тебя к отцу нашему отведу, то тогда только ты и узнаешь, что есть любовь и добро!" Я вскочила в готовности идти немедленно... "Нет, нет, милая! Не время тебе еще. Иди теперь к себе и живи как живешь. Все хорошо у тебя." Она перекрестила меня и я оказалась в своей постели. Музыка звучала все так же тихо и ненавязчиво. А в душе моей было светло чисто и спокойно...
40
- Алло! Ты меня слышишь? Алло!
- Да! Да, малыш...
- Пришли самолёт за мной... Я хочу к тебе...
- Я сегодня буду сам. Жди звонка.
- Сколько ждать?
- Часа три.
- А! Ну, это я перетерплю...
- Что-нибудь случилось? Ты почему так взволнована?
- Мне приснилось, что я сняла волосы как шапку и повесила их на гвоздик...
- Ну, и что же? Ну, что ты, ей-Богу, придаешь значение таким... несерьезным ... вещам? Твои сны - это просто интересное, красивое и фантастическое приложение к твоей не менее интересной жизни.
- Нет, это не приложение... Это тоже жизнь. Потому что я и там получаю свой эмоциональный опыт. И разве у тебя не бывают сны, которые трудно отличить от реальности? Иногда они кажутся более правдоподобными, чем жизнь наяву... Не случайно Джуан Цзы, когда ему приснилось, что он красивой бабочкой порхал над цветами, проснувшись стал размышлять, кто он теперь: Джуан Цзы, которому снилось, что он - красивая бабочка, или он - бабочка, которой снится, что она - Джуан Цзы? А этот сон про снятые волосы у меня уже был когда-то... И я знаю, что он про тебя...
- Малыш, миленький мой, успокойся. В конце концов, вспомни, как советует относиться к снам Православная церковь. Что отец Серафим говорил тебе по этому поводу? " Если сон от Бога, и ты поверишь ему, то тебе воздастся в двадцать раз, а если не поверишь - в сорок."
- Хорошо. Я не поверю... Только ты приезжай скорей... Мне нужно тебя увидеть. И много-много сказать...
- Только помни, малыш: я хочу увидеть твои глаза счастливыми и веселыми...
- Ты думаешь, мне ПРИДЕТСЯ ПРИТВОРЯТЬСЯ счастливой, если ты собственной персоной предстанешь передо мной?
- О! Услышал милые моему сердцу юродствующие нотки в вашем голосе, мадам! Я бы тоже хотел немного подшутить над вами. Но, надеюсь, моя шутка не будет вам неприятна, а заодно весьма и весьма подготовит к предстоящей встрече. У тебя, ведь, есть "Сонет серебряного века"? Когда положишь трубку, открой страницу 624 и прочти сонет четвертый...
- Хорошо. И помни: со следующей минуты я уже жду твоего звонка.
Так. Где у меня эта книга7 Как пить дать - схулиганил. Хотя, как можно схулиганить сонетом серебряного века? Итак, что здесь такое? Абрам Эфрос?
Не вол, влекущий плуг на целине,
Не лань, летящая нагорным склоном,
Но ты, скользящая легчайшим лоном
По темному и огненному мне...
У-у-у-у! Поросенок! нашел-таки, как выбить из меня тревогу. Но ты прав, мне это вовсе не неприятно. Мне это даже очень приятно... А что дальше?
Скользи, скользи! В летейской стороне
Под вечным миртом, нежным и зеленым,
Не так ли духи телом воскрыленным
В прозрачном сопрягаются огне?
В "летейской стороне"? Наверное, именно так называется сторона, где находится наш домик с балкончиком на запад... Ой, не надо. Это, ведь, тоже из снов. Из снов?... А ты сейчас будешь наяву!
Глухой прибой медлительных касаний
Не разведет сплетенных этих дланей
Пока в огне не загорится день.
Интересно, у скольких эти строчки вызывают счастливые воспоминания? Боже мой! Уже все давно пережито, давно описано... А я все никак не поверю...
И мне в глаза взглянув, как в мир зеркальный,
Очнешься ты, и задрожишь, и в тень
Укроешь лик поблекший и печальный.
Нет. Не все еще пережито. И не все описано. "Лик поблекший и печальный"... Почему? И почему "в тень укроешь"? Стыдясь? Кого? Что? Нет, не все еще пережито! И не все описано!
Даже грустно стало от этого "поблекшего и печального лика"... "Нет в жизни счастья! А что это такое? Счастье? ... Наверное, здесь никакое определение не будет верным, потому что к каждому сердцу не подберешь формулы. И счастливы все, слава Богу, по-разному. А что я, собственно, испугалась поблекшего и печального лика? Если бы я каждое утро просыпалась с таким "ликом", но рядом с ним, то и пусть его, этот печальный лик! Ай-яй-яй! Стыдно, голубушка. Какая тебе разница, где ты просыпаешься и с каким ликом? В душе твоей светло, чисто и спокойно уже потому, что он, где бы там ни было, в этот момент просыпается тоже... Ты счастлива уже потому, что знаешь, что это такое, когда в душе светло, чисто и спокойно... О! А это что еще за настроение? Как будто бы итоги подвожу. Не хочу. Не хочу!
Как приятно звонит телефон. А я этого никогда не замечала.
- Да не потеряюсь я, найду сама. Ну и что, что длинный коридор, что я, считать не умею, что ли? Или я не смогу отличить цифру три от пятерки? Не надо, не встречай. Я знаю дорогу к тебе. Это совсем рядом. Я буду через пятнадцать минут. Можешь засечь время. Я уже иду...
Да, я уже иду. Я уже бегу. Но не вижу, куда. Идет такой снег, что вокруг ничего, кроме этого снега, не видно. И откуда он такой взялся? Еще полчаса назад была просто поздняя осень! Ой, как он резко прекратился... Обиделся на меня, что ли? Да и какое мне до него дело? Я иду к тебе.
А дверь, нужная мне, открыта настежь.
- Малыш! - ты вышел мне навстречу, - иди скорей сюда. Посмотри в окно.
Я подошла к окну и замерла. Тяжелое багровое солнце готово было исчезнуть за горизонтом, но еще теплилось и вздрагивало у самого края, как будто хотело дождаться точного времени. Ты обнял меня сзади и уткнулся в ухо:
- Я его попросил, чтобы оно тебя подождало... Я так люблю обнять тебя в этот момент! Представляешь, все проходит, даже солнце, видишь, уходит, а ты остаешься со мной. А мне больше ничего не надо.
- Твои переживания стали походить на сантименты...
- Ну и пусть! А что там у тебя было сказать-то мне?... Много-много-много, насколько я понял.
Я согласно кивнула головой, но никак не могла оторваться от завершающего закат солнца. Как будто с ним уходило что-то еще, а я никак не могла или не хотела понять, что...
Ну, что ты молчишь?
- Я люблю тебя.
Солнце исчезло. И я сказала все. Все? Я сказала все?...
Миленький мой, родненький мой! Я останусь с тобой. Навсегда. А я и была с тобой. Всегда. ... Я и в следующий раз найду тебя... А сейчас, пока ты здесь, со мной, пусть нам никто не помешает... Всем - до встречи!
41
О! Какое замечательное солнце! День обещает быть хорошим. И мое сердце где-то там, внутри, взошло, как солнце, в предчувствии хорошего. Нет! Не в предчувствии! А в прошествии... Я виделась сегодня с тобой. Во сне. Я была на твоих поминках. Все такие грустные и печальные сидели за столом, и никто не видел тебя. А я видела. Ты стоял у окна и улыбался своей таинственной улыбкой. И хотя я не могла подойти к тебе, чтобы не вызвать никчемной суматохи присутствующих, я все равно была счастлива оттого, что увидела тебя. Сегодня уже год, как тебя нет. Сейчас я пойду в церковь, поставлю для тебя свечку и постою там вместе с тобой. Хорошо? А потом пойду делать сои дела. У меня их так много. Да, ты, наверное, и сам это видишь. Я очень люблю жить. И мне безумно интересно жить. Потому что все, что сейчас происходит со мной, освещено тем светом, который ты оставил в моем сердце. Я не знаю, почему так получилось. И почему Ты - именно ты. Ты отличаешься только тем, что я тебя люблю. Спасибо тебе за то, что теперь в моей душе светло, чисто и спокойно... Господи! Прости всех любимых и любящих! Тот, кто открыл свое сердце для любви, кто не испугался узнать ее на вкус, тот уже никогда не предаст тебя. Прости их и помилуй...
- Алло! А где ты была с утра? Я зашла, а мне никто не открыл.
- Я сегодня в церковь ходила.
- Ну, а сейчас-то ты будешь дома? Я так замерзла! Кофейку бы хлебнуть. Да и рассказать мне есть что тебе. Так интересно!
- Ты там еще не примерзла к телефонной будке?
- Нет. А что?
- Ты когда начнешь шутки понимать7 Беги скорей! Я уже чайник ставлю.
- Все, все! Бегу!
Тебе нравятся мои друзья? Ты видишь, как их у меня много? И я их всех очень люблю. Они все такие разные, но просто замечательные люди. Ты заметил это? Одни хотят до всего докопаться, другие - на все машут рукой, третьи добросовестно делают свое дело; у каждого свои причуды, но им всем интересно жить, и на каждого из них я могу положиться. Правда, мой дом с некоторых пор стал напоминать Смольный в 17-ом году. Я бы, наверное, очень уставала, если бы у меня было время на это. А вот сейчас ко мне придет подруга, которая всегда мне рассказывает о чем-нибудь невероятном. Давай ее послушаем.
- Ну, в общем, совершенно невероятная история. Правда, насколько это правда, не знаю. В парикмахерской одна женщина рассказывала. Собралась компания: четыре женщины и двое мужчин - на день рождения чей-то. Все у них идет как надо, но как только им стало веселей, одна женщина предложила вызвать духа. Мол, так интересно, ее знакомые занимаются и ее научили.
- Ну, что ж, обычное дело для смутного времени и конца века. Но это не важно. Рассказывай дальше.
- Ну, в общем, начертили они круг, написали буковки - весь алфавит, нарисовали крестик на блюдечке, зажгли свечку - все чин чинарем! И начали. Вызвали они дух какого-то писателя. Ну, что он им там рассказывал, я не знаю, что-то там о России, о ее будущем, говорят, что все исполняется, было время проверить: они с ним лет пять назад разговаривали. Но тогда они сами ко всему этому серьезно не относились. Ну, что возьмешь с пьяненьких? Стали они с этим духом прощаться, а он не уходит. Спросили его, может, он с ними выпить хочет? Он сказал "Да". Короче, налили они ему водки и поставили на этот круг с буковками. А сами отошли к другому столу, чтобы продолжить веселье. Через полчаса вернулись, чтобы проститься с духом, отпустить его. Каково же было их удивление, когда они обнаружили, что рюмка на столе со свечкой - пуста... Женщины, конечно, во весь голос заявили, что ни за что бы не стали пить водку, предназначенную духу. Хотя бы из страха. А мужчины просто не выходили из-за стола. И тоже привели убедительный аргумент: зачем им пить тайком, когда все есть на столе, и в холодильнике еще стоит. Да и они б тоже подумали, прежде чем пить то, что для духа налито. Вот так. Как ты думаешь, это правда?
- Правда. Можешь не сомневаться.
- А почему ты так думаешь?
- Потому что это был дух Алексея Толстого, а тот, насколько мне известно, совсем не дурак был выпить.
- А ты откуда знаешь, чей это был дух?
- Одной из четырех женщин была я.
- А что, блюдечко, действительно, крутилось?
- Представь себе.
- И ты что, веришь во все это?
- Но ты же сама сказала, что все, что говорил дух, исполняется. Никто из тех, кто сидел за столом и мог бы сфальсифицировать ответы, не смог бы дать такой точный прогноз. И потом, у меня нет оснований сомневаться, что мир духов есть.
_ Послушай, а давай попробуем вызвать кого-нибудь с тобой. Мне так интересно...
- Нет, мы не будем этого делать.
- Почему?
- Нет нужды в этом.
- А если у меня есть нужда?
- И у тебя нет. А если тебе что-то любопытно, спроси у меня...
- И ты ответишь?
- Мы вместе поищем ответ.
- А ты что сегодня собираешься делать?
- Ну, если у тебя уже нет вопросов, то буду рисовать...
- Тогда садись и работай, а я по своим делам побегу. А с вопросами приду в следующий раз...
Я сегодня нарисую тот домик наш с балкончиком на запад. А ты мне подсказывай, если я что не так буду делать...
42
Здравствуйте все. сегодня мне сказали, что он погиб. И вишни, черно-красные вишни, рассыпались по снегу... Я не буду плакать, чтобы там, где он сейчас, не отсырели обои... Чтобы он не тратил времени и сил на ремонты, а сидел на балкончике, смотрел на закат и ждал, когда я его опять найду... Как много у меня прошлого! Как много у меня будущего! Постараюсь обрести настоящее... Спи, Даная...
43
Неужели я добралась до постели? Такой сумасшедший день был. Ну, а теперь - спать!...
Что-то не спится. Набралась впечатлений и как ребенок не могу успокоиться. Придется воспользоваться какой-нибудь медитативной музыкой. Так, где наушники?
А что бы это значило? Я искоса посмотрела на репродукцию "Данаи". Точно, она потихоньку вытаскивает из-под подушки журнал. Посмотрела на меня, успокоилась (ее даже не смутило то, что я смотрю на нее!) и начала читать.
- Даная! Что все это значит?
Она обернулась ко мне и махнула на меня рукой:
- Да не шуми ты! А то и другие заметят... Ну, сколько я могу ждать здесь тебя в замершем состоянии? Попробовала бы сама! А мне другую нужно разбудить, когда ты заснешь.
- А ей что, пора вставать?
- Да пора-то пора. Но пусть поспит еще. Там, где она сейчас, больно просыпаться.
- А где она сейчас?
- В горе.
- Тогда я, может, пока почитаю вместе с тобой?
- Почитай, если не так сильно устала...
-- Ну, ради такого дела-то потерплю... А кто она?
- Ты.
1992 год г. Оренбург