В 1970-80-е годы была в моде шефская помощь колхозам от городских предприятий. В каждой деревне жили целые бригады помощников. К нам в Горку направляли в основном доярок. Не знаю, сколько пользы от них было на ферме, но нам, дачникам, эти молодые девчонки доставляли массу удовольствий. Размещали их по несколько человек в пустующих домах, где хозяева умерли или уехали. И эти избы сразу же становились местными очагами разврата в деревне. По вечерам туда на огонёк шли и приезжие, и местные ребята. Там всегда было интересно и весело. А главное – рядом, не надо было идти (особенно в дождь) три километра до клуба и столько же обратно.
Каждый год приезжали новые девчата, а иногда и несколько раз за лето менялись. Местным ребятам было очень удобно - не надо самим искать невест: привозят прямо в деревню, только не зевай, выбирай, какая понравится. На одной такой калининской ткачихе даже женился парень из соседней деревни и сейчас они живут в Дубне. Другую, жившую почему-то больше года недалеко от нас, подкармливал сладостями мой брат, навещая её каждый праздник, когда мы приезжали к бабушке. Особых отношений завести не успевали из-за нехватки времени на ухаживания, но и эти короткие посиделки запоминались надолго.
Однажды я приехал на целую неделю - походить за малиной. В первый же вечер деревенский дружок повёл меня к калининским девчонкам, показать свою новую зазнобу. Он был лет на восемь моложе, ещё не служил в армии, но строил из себя матёрого бабника. С его слов, дружок не пропускал ни одну из калининских, а нынешнюю уже имел чуть ли не во всех стогах вокруг деревни. На деле же оказалось, что он ни поцеловать, ни обнять девушку толком не может. Поэтому между мной и его избранницей тут же завязались интересные отношения: мы всеми способами пытались наставить рога этому дутому Дон Жуану. Сначала ради смеха, но потом нам это так понравилось, что уже не могли остановиться и оторваться друг от друга. Совесть меня ничуть не мучила, потому что красотка сразу призналась – этот парень тут случайно, он мне совсем не нравится и не подходит, как потенциальный жених – его осенью забирают в армию. В первый вечер я лишь украдкой гладил и прижимал к себе аппетитную ткачиху, а когда дружок выходил из дома за водой на колодец или покурить, то мы тут же начинали страстно обниматься и целоваться в тёмных углах.
Она была самой весёлой, самой заводной, самой глазастой и самой фигуристой. На фоне остальных подруг - худых, бледных и чем-то сильно напуганных, она казалась настоящей женщиной, умудрённой жизненным опытом и, к тому же, прошедшей огонь и воду. Её многозначительные взгляды, хитрые улыбки, недомолвки и разные намёки, только подливали масла в огонь. Меня всё больше и больше тянуло к ней. Даже имя у неё было необычное и редкое для наших мест – Зинка. Так запросто звали её все подруги. Но главная её изюминка была в том, что у неё не было двух верхних передних зубов. Сама она только улыбалась в ответ на мои расспросы, а одна из подруг шепнула, что это ревнивый жених застукал её со своим другом. При свете смешливая Зинка или прикрывала рот ладошкой, или отворачивалась, когда хохотала в голос над моими шутками. Зато в темноте она не стеснялась, жадно открывала рот и страстно целовала меня своими пухлыми упругими губами.
Во второй вечер я пришёл первым, мы закрылись, выключили свет и сидели, хихикали, слушая, как молодой соперник свистит под окном. Несколько девчонок ушли в клуб, одна лежала на печи со своим женихом, а мы целовались без остановки. Дружок уходил на время, потом опять появлялся, свистел, стучал в окно, пока мой сосед с печки не крикнул ему, что мы тоже ушли в клуб. А в это время, его бывшая зазноба сидела по пояс голая у меня на коленях и страстно ко мне прижималась. О любви мы не говорили, понимая, что через несколько дней расстанемся навсегда, но нас так почему-то тянуло друг к другу, что слова были не нужны. Мы могли просто сидеть молча рядом и нам уже было хорошо. Но мне всё же хотелось чего-то большего, поэтому под утро, когда все остальные засыпали, я всегда шёл в последнюю атаку. Мы обычно лежали или на русской печке или на широкой лавке в углу на шубах и пальто. Разомлевшую в тепле и от любовных ласк Зинку, засыпавшую на моём плече каждые десять минут, от вечного недосыпания, удавалось раздеть без особого труда. Но только до последней преграды. Пока я не пытался стянуть с неё узкие трусишки, она разрешала мне всё. Как только я брался за них, она моментально просыпалась, натягивала их обратно обеими руками и испуганно замирала в такой позе, до очередной моей клятвы, что больше не буду, мне и так с ней хорошо. Наверно, это у неё был или какой-нибудь комплекс, или просто память о женихе, который застал её один раз без трусов. В трусах ей ничего не грозило, а без трусов она могла лишиться ещё нескольких зубов. Я понимал её причуды, сильно не настаивал, тем более, что мы тут же нашли другой способ, как безопасно согрешить и доставить друг другу массу удовольствия. Зинка оказалась такой заводной и страстной, что мне приходилось или прерывать на время наши ласки, или закрывать ей рот ладонью, чтобы она своими стонами и криками не разбудила всех подруг.
После этого мы тихо лежали, тесно прижавшись друг к другу и, если оставались силы, то я гладил её упругие прелести, пытаясь запомнить их на будущее. В половине пятого утра приходилось идти домой, так как в пять соседка-доярка уже стучала в окно и будила девчат. Зинка, сонная и растрёпанная, выходила проводить меня на крыльцо, зевала, сладко потягивалась, показывая мне то голую грудь, то туго обтянутый юбкой зад. Здесь я в последний раз прикладывался к её опухшим, нацелованным за ночь губам, шаловливо мял крепкое тугое тело и, получив дружеский пинок под зад, счастливый сбегал с крыльца. Шёл по росистой траве к дому, видел, что из многих труб уже вьётся дымок, и от избытка переполнявших меня чувств по-доброму жалел бедных колхозников, за то, что у них не было такой бурной ночи, как у меня.
Весь следующий день Зинка неизменно стояла у меня перед глазами, мешая мне работать и думать о чём-нибудь другом. Хотя правильнее сказать - лежала, раскинув руки и ноги, выставив напоказ голую грудь и белый живот. При этом призывно улыбалась, подмигивала и шевелила пухлыми ненасытными губами, как бы приглашая скорее в гости. Но днём застать её дома было трудно, да и лишние сплетни не нужны были ни ей, ни мне. Дед добродушно посмеивался за столом, видя, как у меня всё валится из рук, а голова мотается из стороны в сторону. Однако, гульба гульбой, а приехал-то я за малиной и помочь старикам по хозяйству. Поэтому, если удавалось на два-три часа прилечь где-нибудь, то это было большим счастьем.
А чуть только начинало темнеть за окном, как я тут же брился, одеколонился и убегал. Деревенский дружок на третью ночь понял, что у нас большое, светлое чувство и мешать нам не надо. Он стал ходить в клуб, а мне заявил, что после моего отъезда, эта хитрая Зинка никуда от него не денется. Я порадовался его уверенности в своих силах и пожелал успехов. На его вопросы, какая она в кровати и чем хороша, я только закатывал под лоб глаза и смачно чмокал губами, чем ещё больше его раззадорил.
Последняя наша ночь была самой грустной и нежной. Было не до шуток. Догадливые подруги, видя такое дело, ушли ночевать в соседнюю деревню, оставив нас одних. Всю ночь мы лежали в одних трусах на кровати и нежно гладили друг друга. Жизнь казалась нам жестокой и несправедливой. Мы не могли понять, почему, если нам так хорошо вдвоём, обязательно надо расставаться. За неделю я привык к её причудам, к её гладкому, тёплому телу, от которого так тяжело оторвать руки по утрам. А так как лица я её почти не видел в темноте, да и сам целовался всегда с закрытыми глазами, то представлял себе мою Зинку зеленоглазой красавицей со смешными веснушками на носу. Такой она потом мне и вспоминалась несколько лет, пока её образ не затмили более молодые, красивые и безотказные.
История, как известно, развивается по спирали. Даже на протяжении одной человеческой жизни подобные случаи повторяются по несколько раз. Так было и у меня с беззубыми невестами. Похожая история произошла и с моим дружком, которого я познакомил с подругой жены и он с ней крутил любовь несколько лет. Изюминка их отношений была в том, что через год, сильно выпив и разругавшись, дружок в воспитательных целях выбил подруге два верхних передних зуба. Милые потом помирились, нежно ворковали, слегка шепелявя, а меня, при виде её голливудской улыбки, всегда бросало в жар. Я тут же вспоминал молодость, деревенское, пропахшее сеном лето и беззубую Зинку, бесстыдно прижимавшуюся ко мне таким сладким и желанным телом. Почему-то с годами все прошедшие события кажутся нам особенно чистыми и светлыми. Всё плохое память сама отбрасывает, оставляя только то, что нас радует и греет душу. Вот так и беззубая Зинка, простая калининская ткачиха и доярка, вспоминается мне сейчас, чуть ли не как сказочная принцесса, случайно заблудившаяся в наших краях в поисках своего принца. А злая колдунья по имени Жизнь, разлучила нас навсегда после нескольких коротких встреч. И вместо доброй сказки со счастливым концом, получилось что-то тоскливое и беспросветное, как ненастный осенний день. Но и в нём всё-таки был пробившийся сквозь облака рыжий веснушчатый лучик солнца по имени Зинка.