Мы были знакомы давно… так давно, что время уже не имело значения, превратясь в немую бессмысленность описывать первое мгновение, когда Лес позвал меня. Сначала шелест листьев вдруг приобрел некую живую дрожащую трепетность, ощутимую почти физически, звуки и запахи ринулись и захлестнули меня, оглушая и наполняя душу долгожданно радостным ожиданием грядущего. Лес был другим.
Теперь и всегда. Теперь всегда, когда бы я ни окуналась в его влажное бархатное величие, он принимал меня в себя, поглощая всю без остатка, прорываясь насквозь тугими острыми побегами, разворачиваясь шелковыми блестящими лепестками, оседая переливчатыми звездами росы и толстыми пушистыми шмелями, давая и давая жизненную силу, рождая и обновляя заново… Кажется, кожа моя все более и более приобретала неуловимо нежный оттенок, сливаясь с осенней листвой вечереющего лесного безмолвия и глаза начинали переливаться в темноте, включаясь в сияющий хоровод лиц танцующих дриад и сильсов. Хлопающими крыльями гоня перед собой теплый ночной воздух, тяжело и немного неповоротливо старая Фрийс’ха опускалась ко мне на колени, осторожно переступая короткими когтистыми лапами, устраиваясь поудобнее и, наконец-то, глядя круглыми золотистыми глазами, начинала говорить. О том, что я, рожденная когда-то дриадой, была утеряна и все забыла, о том, что потеряться и забыть все нельзя, а голос души заглушить невозможно, что суть неизменна и рано или поздно мы все слышим ее Зов. Ведь каждый, так или иначе, ищет свое единственное зернышко истины, прорастающее, и раскрывающее ответ на главный вопрос, который задает Жизнь.