Часть1 прод. Неисповедимы пути Господни. Мама

 
    Бабушкина племянница Елизавета Владимировна Белан (Туцевич) в довоенные годы работала и училась в аспирантуре в Одесском институте судебной экспертизы. Там же среди других аспирантов была моя мама Елена Осиповна Кнауп со своей ближайшей и любимейшей подругой Татьяной Николаевной Загоровской. Все они были молоды, дружны и часто бывали друг у друга. Аспиранты были знакомы с бабушкой и любили её. Моя мама называла её «валерьянкой» за исходящее от неё спокойствие.

    Мама с четырёх лет была сирота, воспитывалась в семьях дяди и тёти. Время было тяжёлое (родилась она в 1909 году). В семьях, где она жила, занимались ремеслом. Работали все, чтобы свести концы с концами. Её воспитатели, хорошие люди, хотели научить её тоже ремеслу, а она мечтала учиться. Видя это, они смирились, и она исключительно своим трудом получила образование. Потом мама совершила героический подвиг – окончила институт. Личная жизнь у неё сложилась неудачно, первый брак распался. Безумно любя мужа, она даже пыталась покончить жизнь самоубийством, но, к счастью, её спасли.
Мама была непримиримо честной и добросовестной.

Матушка, родная и любимая,
Искренняя, честная всегда,
Строгая и непоколебимая,
Совестью была ты для меня.

    Читая уже взрослой «Историю моего современника» В.Г.Короленко, я с удивлением обнаружила большое сходство у его отца, неподкупного судьи, с моей мамой. Когда после счастливого завершения судебного процесса, на котором судьёй был отец В.Г.Короленко, женщина, вернувшая несправедливо отнятое большое состояние, приехала поблагодарить его, то из всех многочисленных подарков был оставлен один. Это была кукла для дочери, да и то потому, что она её не отдавала. А мама как-то выполнила досрочно экспертизу, и благодарный следователь привёз ей из района маленькую продуктовую посылочку. Мама отказалась её взять, и это тогда, когда в доме не было ни крошки!
   
    Мама была очень добрым человеком, всегда готова отдать даже последнее, за что и называли её «раздай-беда». Людей она любила и чувствовала, как она говорила, солнечным сплетением. Бывали у неё прозрения, но при всём том она оставалась атеисткой.

    Мама была очень тонким ребенком, в детстве у неё бывало ясновидение, она видела умерших. Тётя окрестила её в костёле, и учила, что Бог милосердный и любящий. Но невероятно тяжёлая жизнь привела маму к выводу, что если бы Бог был, то Он не допустил бы такие страдания, какие выпали на её долю. Поэтому она стала атеисткой, чему, конечно, способствовали взгляды того времени.

    Задушевная мамина подруга Танечка была из профессорской семьи. Культурная и образованная, она интересовалась духовными вопросами, читала соответствующую литературу, у неё временами проявлялось ясновидение и яснослышание. Так, заночевав у подруги после вечеринки, она проснулась от стонов. Это подруга металась во сне и стонала. Просыпаясь, Таня увидела на её груди какое-то тёмное ужасное существо. Таня стала читать «Богородицу», и от лампады возле образов в углу упал голубоватый луч на это существо. Оно сжалось и исчезло, а подруга перестала метаться. Таня не раз хотела поговорить с моей мамой на тему о Боге, но каждый раз получала от неё отпор.

    Однажды, в момент яснослышания Тане сказали:

    -Поговори с Леной о Боге!

    Она очень удивилась, но знала, что, сказанное необходимо выполнять. Придя к маме в очередной раз, она завела разговор о загадочных явлениях. Мама тут же ответила:

    - Оставь, это всё ерунда!

    И вдруг Таня услышала:

    - Возьми блюдце!

    В то время этим, как и гаданием, занимались все. Таня предложила попробовать и маме, она согласилась. Начертили они крест, сделали, что полагается, и блюдце завертелось.

    - Кто пришёл? – задали вопрос.

    - Арраим, царь и отец чёрных, – был ответ.

    - Зачем ты пришёл?

    - Чтоб сказать Лене, что Бог есть!

    И тут мама перечислила все свои доводы, а в заключение заплакала.

    - Ты была непочтительна в прошлой жизни к родителям. Поэтому тебя их лишили.
И далее ясно и чётко были даны ответы на все мамины доводы. Таня сидела потрясённая, едва дыша. В заключение маме было сказано, что она в тяжёлые минуты может обращаться за помощью.

    - Для этого подними руки и три раза позови: «Арраим!»

    Когда Таня после окончания хотела что-то сказать, мама её остановила:

    - Ничего не говори! Я сама, только сама!

    Прошло несколько дней, и мама стала верующим человеком. Она начала читать литературу, иногда ходила в церковь. Близость подруг ещё возросла и стала такой, что им достаточно было одного взгляда, чтобы понять друг друга.

    Вскоре мама и Таня вышли замуж, а через год родилась я.

    Мне было девять месяцев, когда отец окончил Одесский водный институт и получил назначение на Дальний Восток. Он уехал и должен был прислать нам вызов, в своём письме он подсчитал, сколько минут осталось до встречи.

    Но тут грянула война, навсегда разбив нашу семью.

    Мама и Таня с ужасом следили за быстрым продвижением немцев. Во время молитвы Таня обратилась в Высший мир с вопросом:

    - Что же это такое, чем окончится?

    И получила ответ:

    - Немцы – меч Божий, и, как каждый меч, он будет вложен в ножны.

    Немцы приближались к Одессе, началась эвакуация. Но институт судебной экспертизы не эвакуировали. Оставаться в оккупации сотрудникам института было вдвойне опасно, так как иногда у них бывали политические дела. Но «Бог не без милости, казак не без доли»: одна из первых бомб, упавших на Одессу, сожгла здание института с архивом и музеем. Музей, один из лучших в СССР, созданный коллективом института, был делом жизни его старейшего очень знающего сотрудника Андрея Константиновича Папаспираки. И хотя все очень жалели, что музей погиб, но это было общим спасением.

    Рассказывая о начале оккупации, мама вспоминала два наиболее тяжёлых для неё эпизода. Первый – вступление немцев в Одессу. Шли они сытые, прекрасно одетые, полные уверенности, как армия победителей, не знающая преград. Контраст с нашими солдатами, только, только оставившими город, был такой, что становилось страшно. И тут мама поймала себя на том, что она проклинает немцев. Она ужаснулась и подумала, что ведь они тоже чьи-то дети, что их тоже ждут матери! От всей души она стала просить у Бога прощения. И здесь мне хочется рассказать мамин сон в конце войны. Стоит она перед маленькой деревенской церковью и никак не может переступить порог, чтоб войти в неё. Вдруг появляются два брата немца в германской форме, берут её под руки и вместе с ней входят в церковь.

    Второй эпизод – шествие евреев в гетто. Была снежная зима, сугробы на обочинах Дерибасовской улицы – в рост человека. А по мостовой шла колонна, состоящая в основном из немощных стариков, поддерживаемых детьми, и ребятишек. Некоторые были без шапок, у других развязались шнурки, спустились чулочки.… Ни помочь, ни даже заплакать нельзя было – охрана вталкивала сочувствующих в колонну евреев. И так маме захотелось спасти, защитить несчастных, что она вдруг реально почувствовала огромные крылья, которыми накрыла колонну.

    Оккупация для нас была ужасна. Началось с того, что я заболела сразу скарлатиной и воспалением лёгких и мама со мной попала в инфекционную больницу. Состояние было настолько опасное, что светило одесских инфекционистов профессор В.К.Стефанский на обходе обратился к палатному врачу:

    - Что, доктор, ребёнок тяжёлый?

    Врач, видевшая, как мама ухаживает за мной, ответила:

    - Нет, не думаю.

    Ухаживала мама за мной необычайно самоотверженно, чем снискала уважение и хорошее отношение всех окружающих.

    Опишу только один случай. Во время кризиса, когда у меня была температура под 40С, началось носовое кровотечение. Я испугалась и заплакала, кровотечение усилилось, тампоны выплывали с потоком крови. Врач приказала, сейчас же меня успокоить. Но как? И тут мама вспомнила, что больше всего на свете я люблю сказки.

    - Милонька, я тебе сказку расскажу!

    Я тут же затихла, а она начала сказку, сочиняя её на ходу. Я задремала, кровотечение остановилось, и мама решила отдохнуть. Но стоило ей умолкнуть, как я захныкала. Пришлось маме продолжать сказку. Так длилось всю ночь. Утром кризис миновал.

    Заведовал инфекционной больницей в оккупацию Вячеслав Карлович Стефанский. Порядок в больнице был образцовый, персонал боялся его как огня. Сам он очень опасался инфекции, поэтому двери открывал ногой, или, протерев ручку спиртом, который всегда носил в кармане.

    В больнице были несколько боксов с прокажёнными, так как лепрозорий разбомбили. Один из боксов был соседним с нашим. Однажды прокажённый простудился, поднялась температура, нужно было его выслушать. И сделал это никто другой, как Вячеслав Карлович! Он вошёл в бокс, внимательно осмотрел и выслушал больного.

    Мама очень жалела прокажённых, и они хорошо относились к ней. Глядя на обезображенное лицо соседа, мама думала:

    - Что нужно было сделать в прошлой жизни, чтоб получить такое ужасное настоящее?
И ей приснился сон, будто идёт она в длинном белом платье с венком душистых цветов на голове по тропинке к реке. Тёмная южная ночь, яркие звезды, и вдруг из-за кустов выскакивает человек и вонзает ей в спину нож. Она знает, что это наёмный убийца, оборачиваясь, узнаёт прокажённого соседа.

    Нас собрались выписывать из больницы, и мама, проходя по коридору, впервые заглянула в зеркало. На неё смотрела худая, бледная до синевы женщина с чёрными кругами вокруг глаз.

    - Сестрица, как я выгляжу! – Обратилась мама к проходящей медсестре.

    - О, милая, Вы уже сейчас красавица! - ответила та.

    На моё выздоровление все смотрели как на чудо.

    Когда мы вышли из больницы, мама меня окрестила. Румыны открыли церкви, многие обратились к Богу, крестились. Таня, ближайшая подруга мамы, стала моей крёстной. Я называла её мамой Таней.

    Чтоб выжить в оккупацию, мама хваталась за всё, но мы не раз голодными ложились спать в нетопленой комнате. Однажды мама решила, по примеру многих, поехать спекулировать в деревню. Это была страшная поездка, во время которой её чуть не изнасиловали румыны, ехавшие на фронт, и чуть не убили бандиты. В конце её обворовали хозяева, у которых она остановилась. Все её попытки заработать оканчивались неудачами, она прогорала.

    Наконец, мама научилась шить детские сандалики. Пригодилось то, что главой одной из семей, где воспитывалась мама, был шорник, там она научилась обрабатывать кожу. Мама покупала на базаре старые кожаные сумочки, обрабатывала кожу и из неё делала сандалики. Этим мы как-то жили.

    И тут повестка на трудповинность. Это означало, что маму отправят на работу, а меня могут вывезти в Германию. Мама была в отчаянии. Идя по улице, она встретила своего бывшего директора, профессора Николая Прокопьевича Макаренко, очень хорошего человека, который обещал помочь. Действительно, он устроил её на работу в морг фотографировать неопознанные трупы. Мама очень боялась мёртвых, но выхода не было. Уходя утром на работу, она оставляла мне жалкую еду и запирала в мансарде, куда нас выселили румыны. Вечером она шила сандалики, их она продавала в воскресенье на базаре.

    Часто к нам приходила мама Таня, они укладывали меня спать, а сами разговаривали. Мама Таня рассказывала свои замечательные сны, которые я слушала, как сказки, притворяясь спящей. Однажды она рассказала, как избегла ограбления в магазине, где работала. В конце дня, когда уже покупателей не было, вошли двое рослых мужчин. Один, поигрывая дубинкой, направился к ней, а другой остался у двери. Мама Таня взмолилась к Богу о помощи, и вдруг в магазин впорхнул молоденький румынский офицер с растерянным лицом. Прекрасно зная французский язык, мама Таня заговорила с ним, а грабители ушли.
Но больше всего с мамой Таней и соседями, часто собиравшимися в нашей маленькой комнатушке, было разговоров о вестях с фронта, о приходе наших. Вместе с другими женщинами мама тайком ездила за город к баракам, где держали военнопленных, пытаясь что-нибудь им передать. Ничего не зная об отце, мама страшно переживала. Меня она воспитывала в любви к нему. Самая хорошая сказка для меня была о папе, как он приедет, как счастливо мы будем жить. А первая мечта – натянуть резинку и убить Гитлера, который разлучил нас с папой.

    Однажды на крышу соседнего дома упала бомба, мог загореться и наш дом. Было темно, выйти на улицу нельзя. Единственное спасение – уходить по крышам. Так и решили все соседи и пришли за нами. Мама, худенькая маленького роста, завернула меня в байковое одеяльце и, став посередине комнаты, решала, что же взять с собой. Конечно, документы, а больше - ничего. И тут она подумала:

    - Вот люди всю жизнь стремятся приобрести мебель, вещи, обижают часто и даже убивают друг друга. Но приходит момент, когда всё это оказывается ненужным. Господи, не дай мне никогда в жизни забыть это!

    В конце оккупации румыны передавали Одессу немцам. Всюду висели громадные плакаты, приглашающие всех с любым количеством членов семьи и вещей выехать в Румынию. Одесситы со страхом думали о немецкой оккупации, но очень мало кто уехал. Ждали наших, жили этим. Немцы, к счастью, скоро покинули город. Однако перед уходом они во многих местах уничтожали жителей. Все знали, что под Одессой приготовлено минное поле, куда собирались выгнать жителей. В это время маме рассказали сон священника. Будто стоит он в алтаре перед столом, на котором находятся чаши с названием городов. Он стал искать чашу Одессы, и вдруг видит перед собой старца в белой одежде.

    - Ты ищешь чашу Одессы? – спросил он. – Одессу эта чаша минует.

    Вскоре мама встретила сотрудника института, который удивился её спокойствию. Она ему, убеждённому атеисту, рассказала сон священника. Он ей ничего не ответил, и они расстались. Следующая их встреча была уже после освобождения Одессы.

    - А знаете, Вы меня поколебали, – сказал он. - Если б Вы рассказали мне сон сейчас, это одно, но Вы ведь раньше рассказали!

    Перед уходом немцы в одном из сёл устроили расправу. Они переоделись в советскую форму и, когда жители бросились им навстречу, всех расстреляли. Поэтому, когда на нашей Коблевской улице показались со стороны Соборной площади советские солдаты, жители стояли за портьерами и ставнями, не решаясь их встретить. Слыша разговор взрослых, я выскочила на балкон и крикнула своим тоненьким голосом:

    - Вы наши или не наши?

    Ответом был хохот со всех сторон. Люди бросились к солдатам, вынося, что у кого было.
Когда стало известно, что у отца новая семья и он к нам не вернётся, мы очень горевали. Мама ещё переживала, как она одна меня воспитает. Она стала ходить в Успенский собор к чудотворной иконе Касперовской Божьей Матери и просить о помощи. Ходила она год.

Спасибо, милая моя,
За то, что родила меня,
И что молитвами, любя,
Ты от болезней злых спасла

За то, что целый год со мной
Ходила к Касперовской ты
И там молила всей душой,
Чтоб в воспитаньи помогли.

    В конце этого года мама попала к Анастасии Васильевне Теодориди. Привела её туда Нина Дмитриевна Еленева, которая работала в институте судебной экспертизы, вновь открытом после войны, и дружила с моими обеими мамами. У Анастасии Васильевны она брала уроки пения. Там мама с удивлением увидела Ксению Владимировну и маму Таню. Они все приходили регулярно раз в неделю к Анастасии Васильевне и очень сблизились друг с другом. Иногда там бывала ещё и Елизавета Владимировна Белан-Туцевич. Приходили вечером, возвращались ночью. Как-то мама Таня, идя одна домой, услышала:

    - Иди другой дорогой!

    Она послушалась, а утром узнала, что на одном из углов, где она обычно шла, раздели в тот вечер женщину.

    После освобождения Одессы нашлись люди, которые хотели обманом выселить Ксению Владимировну, жившую со своей старенькой матерью. Ордеры на комнаты управдомы продавали за большие деньги, которых, конечно, у Ксении Владимировны не было. Вот тогда и решили объединиться осколки двух семей: мама со мной и Ксения Владимировна со своей матерью Елизаветой Ильиничной. Мама продала нашу комнатушку и на эти деньги купила ордер. Так я была спасена, ибо в лице Ксении Владимировны обрела вторую мать, любимую родную душу. Я называла её бабушкой Ксенией, а потом просто бабушкой или буничкой и очень обижалась, если кто-нибудь говорил, что она мне неродная.

Милая, любимая, родная,
Дорогая бабушка моя,
Светлая, высокая такая,
Перед памятью Твоей склоняюсь я.

Воспитав дитя совсем чужое,
Что имела, всё ему дала,
И любовь, и знание большое,
Чашу, полную добра.

    Мама и бабушка были очень дружны и преданны друг другу. Основой этого была их духовная общность: обе они были глубоко верующими, ходили к Анастасии Васильевне, очень любили и почитали её. Мама говорила мне, что это был единственный человек, о ком она не только не сказала, но даже не подумала ни разу в жизни ничего недостойного. Часто мама с бабушкой вместе читали Евангелие, апокрифические записи, переданные через Анастасию Васильевну, и те немногие книги Р. Штейнера, которые были у бабушки. Однажды во время тяжёлой маминой болезни ей приснилось, что входит Р.Штейнер, садится на стул перед ней колени к коленям и берёт её за руки. Она чувствует, что в неё вливаются жизненные силы. Проснулась она окрепшая и скоро поправилась. Вспоминаю ещё один удивительный мамин сон. Будто приходит мужчина, посол от Р. Штейнера, ему нужен огонь. Но спичек нет, и тогда мама делает жест, как бы чиркая спичкой. Появляется огонь.

    - Ну, конечно, у него иначе и быть не могло, - думает мама.

    - Нет, это твой, - говорит он и уходит, унося огонь.

    По мере его удаления огонь разгорается и в конце превращается в огромный сияющий алмаз. Мама понимает, что ей показали её духовную задачу.

    Мама очень любила Р. Штейнера, которого в семье называла «Папа Штейнер», восторгалась его книгами. В возрасте более 80 лет, почти ослепшая от катаракты на обоих глазах, она умудрялась к удивлению врачей читать с лупой по ночам Евангелие и книги Р.Штейнера.

    Квартира, где мы стали жить, была «коммуной» на пять семей. Четыре из них были семьями сотрудников института судебной экспертизы. Рядом с нами жила тётя Ниночка, как называла я Нину Дмитриевну Еленеву. Она первая поздравила маму с моим рождением, потом привела её к Анастасии Васильевне. Любовь и дружба у нас с тётей Ниночкой были до самой её смерти. Судьба у неё была необычная. Младшая и любимая дочь священника, она была совсем молодой девушкой, когда арестовали и приговорили к высылке отца. У всех остальных детей уже к тому времени были семьи и свои дети, поэтому сопровождать больного и пожилого отца мать послала тётю Ниночку. Партия ссыльных, в которой был отец, останавливалась на ночлег в деревнях, где ссыльные спали у крестьян. Церкви в то время уже закрыли и, когда узнавали, что в партии есть священник, крестьяне сбегались со всей округи, чтоб окрестить детей и выполнить другие обряды. Всю ночь, не смыкая глаз, служил отец, а за занавеской спала тётя Ниночка. Изредка просыпаясь, она слышала вдохновенную молитву священника. Совсем иным увидела она своего любимого отца и прониклась к нему глубоким уважением.

    Сослали отца в деревню под Архангельском. Там тётя Ниночка устроилась на работу и сняла угол. Когда отца неожиданно перевели в другое место, она, бросив всё, последовала за ним. Перед войной 1941 – 45 годов отца освободили, и они возвратились домой. Отец служил в церкви, а тётя Ниночка устроилась в институт судебной экспертизы, где и проработала всю жизнь, заслужив всеобщее уважение своей честностью, трудолюбием и добросовестностью. У неё был хороший сильный голос, она брала уроки у Анастасии Васильевны и пела в хоре.

    Однажды Анастасия Васильевна посмотрела на тётю Ниночку и сказала:

    - А ведь ты была игуменьей в монастыре, вон какой у тебя головной убор. А сейчас ты, пожалуй, будешь монахиней в миру.

    Так оно и случилось.

    После возвращения с севера тётя Ниночка оставалась под наблюдением соответствующих органов, и однажды ей по всем признакам грозил арест. Все очень переживали, а бабушке приснился сон. Входят, будто, в нашу квартиру два одинаковых юноши в костюмах типа лыжных, садятся у дверей комнаты, где живёт тётя Ниночка, и, несмотря на суету вокруг, засыпают. Но вот входит тётя Ниночка, они вскакивают, становятся рядом с ней по обе стороны, и тут их опоясывает цепь. Узнав про этот сон, Анастасия Васильевна сказала:

    - Всё будет хорошо!

    Действительно, беда миновала, ареста не было. Спустя некоторое время тётя Ниночка, читая жития святых, узнала, что одному из них приснились двое юношей, по описанию тех, кого видела во сне бабушка. Это были Зосима и Савватий, основатели Соловецкого монастыря.
Тетя Ниночка была необычайно отзывчивым человеком и преданным другом. Когда умерла Анастасия Васильевна, она самоотверженно помогала Ольге Петровне, делясь с ней своими скудными материальными средствами.

    Все ученики старались помочь, чем могли, Ольге Петровне, но их материальные возможности были ограничены. В трудное время Анастасии Васильевне, а потом Ольге Петровне очень помогла ученица пения Таисия Ивановна Мартыненко.

    Помимо нас и тёти Ниночки в квартире жила племянница бабушки Елизавета Владимировна Туцевич-Белан со своей дочкой Олечкой и мачехой Ядвигой Александровной Туцевич. В самое трудное время наши три семьи организовали «колхоз», то есть вели совместное хозяйство. Это помогло всем выжить. Конечно, бывали в квартире и трения, но Анастасия Васильевна, если узнавала о них, всегда говорила:

    - Сейчас же помиритесь! Вас собрали вместе не для этого!

    У моей мамы была подруга в Киеве, Екатерина Алексеевна Данкевич, которая каждый год в отпуск приезжала к нам. Она была дочерью священника, интересовалась вопросами духовной жизни. Екатерина Алексеевна очень любила мою бабушку и посвятила ей стихотворение.

Наставница, вторая мать моя,
Пусть сохранит тебя Господь подоле!
На добрый Путь из тесного житья
Позвал твой голос по Его же воле.

Серебряных седин и мудрых глаз
И голос твой мне не забыть, родная,
Пусть сил дадут тебе на каждый час
Те, кто ведут тебя и близко знают!

    Во время своих приездов Е. А. Данкевич обязательно ходила к Анастасии Васильевне и была одной из её духовных учениц (см. «О заурядной русской бабе»).

    Ещё одной известной мне духовной ученицей Анастасии Васильевны была Людмила Дмитриевна Долинина, работавшая в научной библиотеке Одесского госуниверситета.

    Мне выпало великое счастье видеть А.В.Теодориди, получить её помощь и благословение. Всё, что я знаю об Анастасии Васильевне и окружающих её людях я постараюсь описать далее.