Безрогие
Острые шуршащие цепи осеннего дождя развозили по трассе терпкие обрывки лета. Но разноцветные листья, не желая сдаваться, всё бились и бились в стёкла перекрёстным огнём.
Машину впереди, смущённо мигающую аварийкой, из стороны в сторону мотало на буксировочном тросе. За рулём маячила девушка с косой, обвитой вокруг головы, её затылок в нимбе роскошной кички рыжел сквозь заднее стекло. "Красавица в короне висит на лонжероне", - механически подумала Полина Гамлетовна и длинно нажала на сигнал. Она догадывалась, что путает понятия. Лонжерон в автомобиле - это совершенно другое. Что-то более солидное. Кронштейн, крепёж, корсет, кринолин. Всё-таки лонжерон. Красивое и вроде бы французское слово. Полине Гамлетовне нравилось все французское: духи, песни, машины, туфли. Ее ярко-синяя красавица "Лагуна" тоже была стопроцентной француженкой. Булонь-Бийанкур - это вам не турецкий Мармар, извините. Соте. Клише. Курвуазье. "Надо бы отдать машину в сервис. Помыть, покрыть воском, сделать химчистку салона. Маникюр, лак для волос... У нее нет волос, есть только багажные дуги, - клюнуло в висок. - Две длинные-предлинные волосины. Стосильные, как дрезина. Какая ерунда, господи... " Думать о чем угодно, только не о том, что въедливой липкой лентой вопреки желанию мучительно вползает в мозг.
«За что?»
"Et si tu n'existais pa-а-а-s,
Dis-moi pourquoi j'existerais".
Если б не было тебя...
- Ты приняла таблетку, Сашенька?
Миниатюрная Полина Гамлетовна на миг бросила газ и повернула голову направо. В спину немедленно загудел чёрный джип.
- Только одну, ма.
- Прими ещё одну. Как обычно. Для профилактики. Я тебя люблю.
- Угу. Ам! Следи за дорогой, мам, пожалуйста.
Саша с готовностью полезла в карман куртки, нащупала белый пластмассовый пузырек. Прозрачная розовая капсула стремительно растаяла под языком.
Саша бесцельно шлёпала пальцем по кнопке магнитолы.
«Это знала Ева, это знал Адам.
Колёса любви едут прямо по нам».
Полина Гамлетовна искоса бросила взгляд на дочь.
- Дождь. Дорога такая тяжелая, - с прерывистым вздохом произнесла она, снимая, наконец, на светофоре тонкую ступню с педали сцепления. - Посмотри, как там Илющка.
Саша обернулась к брату.
Et si tu n'existais pa-а-а-s?
Тот полулежал в автокресле, сладко причмокивая губами. Детский беззаботный сон. В левой руке брат крепко сжимал вафельный стаканчик. Вытекшее из днища мороженое образовало лужу на его тёмно-синих джинсах, и Сашу передёрнуло от отвращения. Она возмущённо повернулась к матери:
- Мама, он весь измазался, с головы до ног! Зачем ты его балуешь? Покупаешь всё и сразу, стоит ему только пискнуть. Ну что с ним может случится от крика, скажи? Поорёт и перестанет!
- Это правда, он капризный мальчик, - тихо проговорила Полина Гамлетовна. - Но, между прочим, ты в его годы была абсолютно такой же. Я хотела, чтобы он успокоился и не мешал мне вести машину. Понимаешь?
- Нет.
Полина Гамлетовна закусила губу. Перо на крошечной нэпмановской шапочке вздрогнула раза два.
- Мам, я понимаю, что дождь и всё такое, но давай побыстрее, пожалуйста. Полдня потом обратно возвращаться. Сама же говоришь, что плохо видишь в сумерках. Нам с тобой только аварии не хватало.
"Нам с тобой"... Плечи матери напряглись. На шее слева запульсировала синяя жилка. «Нас тут трое, дорогая. Есть и послабее тебя, между прочим». Полина Гамлетовна догадывалась, что Саша ревновала родителей к брату с первого дня его появления. Будто он некая мешающая вещь, предмет мебели, который случайно оказался в их доме, был куплен на распродаже или подарен дальними родственниками, и теперь нужно как-то очень легко и просто от него избавиться, чтобы всё встало обратно на свои места. Будто это он во всём виноват...
- Мы почти приехали.
Полина Гамлетовна близоруко щурилась, пытаясь разглядеть номера домов, унылым пятиэтажным рядом протянувшихся вдоль узкой улочки.
- Где же это... Семь... Тринадцать... Саша, нам нужен двадцать первый!
Дождь закончился, лишь отдельные капли падали откуда-то сверху на лобовое стекло, спеша заявить о себе, будто в другой раз они не успеют упасть, им не дадут уже такого шанса. В Сашиной голове они звучали громким, сыгранным оркестром. «Трам-там-та-да-да-дам». Разбиться вхлам и скатиться вниз. Позволить себе быть уничтоженным, чтобы после испариться и начать новую жизнь в облаках. В лучах света, где ничто серое не омрачает взгляд, и даже чёрная, жирная земля, раскинувшаяся внизу полосками распаханных полей, кажется вечно молодой, красивой и начисто лишённой всякой скверны.
- Ты должна помнить, ты же здесь жила когда-то! - в голосе Саши звучало возмущение.
- Что ты, ну когда это... Мне тогда было лет пять или шесть, - на гладком лбу Полины обозначилась вертикальная складка. - Давай припаркуемся здесь, а дальше пройдём пешком, я уже устала по улочкам кружить. Здесь, должно быть, совсем рядом.
- Потом... Ты ее раньше никогда не навещала? И квартирой не интересовалась? Сама же как-то рассказывала, что она досталась ей от троюродной сестры вашей двоюродной бабушки. И ты имеешь на неё абсолютно такое же право, как и тётя Вера.
- А зачем? - Полина искренне удивилась вопросу дочери и тому, какие эмоции он вызвал сейчас внутри неё самой. Обычно она говорила четко и плавно, в ее профессии заикание было неприемлемо, но сейчас буквы и фразы вдруг стали наплывать друг на друга, как льдины рано вскрывшейся реки. - Тётя Вера с дядей Юрой пару раз к нам домой приезжали. А квартира эта... Зачем она мне, Сашенька? Ну, сестра, ну, родная. Квартира-то мне - зачем? У нас дом трёхэтажный с видом на реку, участок двадцать соток, сад, гостевой домик. Ну какая квартира в хрущобе, ну что ты? Что ты?
Мама неестественно засмеялась.
"Тир-дом-бом, тир-бом-дом", - в голове Сашеньки стал знакомо раскачиваться большой чугунный шар, от виска к виску, и с каждым ударом становилось всё больнее. Саша вновь заскребла ногтями заветный пузырёк.
Мама вышла, захлопнула водительскую дверцу, поспешила открыть заднюю, отстегнула Илюшкин ремень.
- Саша, выходи! - поторопила она дочку. - Илюшенька!
Трёхлетний Илюшка нехотя открыл глаза.
- Приехали, сынок!
- Куда приехали? - пробормотал спросонья Илюшка.
- К тёте Вере приехали, в гости. Выходи, выходи!
Саша огляделась. Пятиэтажные дома. Груды мусора у подъезда. В нос ударил коктейль «ароматов»: запах помойки, кошек и крыс.
Каблучки мамы, тянущей за руку хнычущего брата, уже стучали впереди.
Идя вслед, Саша беззвучно пошевелила губами.
«И я люблю тебя, мамочка». Это было правдой, хотя иногда и казалось, что нет.
Саша многое знала и понимала о ней. У её эффектной мамы не было особенных секретов. Несмотря на сегодняшние шапочку от Анны Сюи и ботики от Гуччи, прошлая жизнь её была бесхитростно проста.
Мама и сейчас была такой же изящной, как и двенадцать лет назад, когда она была просто Полей, дочерью провинциального актера, который в возрасте "слегка за тридцать" вдруг сменил понятное имя Григорий на иностранное Гамлет. Через несколько лет скитаний на поприще малозначимых ролей он осознал, наконец, что ему так и не удастся выйти из череды неудач. Периоды творческих озарений наедине с бутылкой «Аиста», во время которых он называл младшую дочь французским именем Польди и пафосно призывал её день и ночь грызть гранит науки, становились всё чаще, и в одном из них он так и остался навсегда.
Мама тоже закончила театральный, и ей удалось остаться в столице. На второй же сезон её заметил будущий Сашин отец - широкоплечий парнишка, забредший в театр вместе со знакомой семейной парой, и предложил ей руку, сердце и комнату в маленькой родительской двушке. Больше мама на сцену не выходила, посвятив себя будничным заботам.
Со временем отец отстроил большой красивый дом. Несколько раз в месяц по утрам он надевал белую рубашку и дорогой чёрный костюм и куда-то уезжал. А вечером следующего возвращался к семье, и всегда приносил подарки.
Но однажды за ним приехали совсем не те люди, которые приезжали обычно. И машина была другой. Не BMW, похожая на большого аллигатора, а квадратный чёрный фургончик. Отец, как обычно, улыбнулся, сказал, что вернётся к завтрашнему ужину, и больше его дети не видели.
С тех пор они жили только с мамой.
Нет, Саша ни в чём не нуждалось, вот только она тоскливо, до сердечных перебоев ждала отца. Если чудо случилось один раз, значит, может случиться ещё. На первую беду ведь нашлась управа. Найдётся и на вторую.
И на третью.
А тут ещё эта мамина сестра, непутёвая Верка...
Хотела ли мама на самом деле её увидеть, это ещё вопрос.
Неделю назад мама забрала с ресепшена письмо от «Инвестбанка», вскрыла конверт, закусила нижнюю губу, а вечером села за телефон.
В течение нескольких дней мама безостановочно нажимала кнопки, однако, как только слышала хриплое пьяное «Алё!», сразу же бросала трубку. И лишь когда вежливый голос стал отвечать на русском и английском, что абонент находится вне зоны доступа, только тогда мама стала суетливо собираться в дорогу.
Код подъезда они не знали, и поэтому пришлось ждать. Первым жильцом оказался возвращающийся после ночной смены сосед.
Он машинально открыл дверь, даже не окинув взглядом маленькую группку.
Противно заскрипел старый доводчик, и Саша поморщилась. Этот звук окончательно разрушил гармонию, которую она всю поездку с трудом поддерживала в себе. В подъезде пахло ещё духмянее – человеческой мочой, мокрой собачьей шерстью и вчерашними щами. Все стены на лестнице были деятельно разрисованы чёрным углём - или чем там ещё могли разрисовать подростки. Господи, ну не своими же не экскрементами!.
"Fack them all!". Полина крепко сжала ручонку сына, оглянулась на дочь и нажала на звонок. Потом ещё и ещё раз. И ещё.
Никто им не открывал. И тогда с колотящимся сердцем ("Сим-сим, откройся, ну пожалуйста!») Полина поднесла к замочной скважине ключ, который сжимала в холодной вспотевшей ладони. Но не успела она его повернуть, как подранная кошачьими когтями дермантиновая дверь открылась. Из неё смачно пахнуло запахом махорки.
На пороге стоял Юрий, Верин муж.
Обычно он был в рейсах. Обычно, и всегда, и сейчас должен был быть, но он стоял в дверном проёме и не знал, куда девать большие рабочие руки. Клетчатая рубашка, давно не стриженые лохматые волосы, светлые прокуренные усы, добродушное рябое лицо.
- Так... Полина Гри... Гамлетовна. А Вера...Верка в деревню уехала, к матери моей, - проговорил Юрий, теребя огромные руки. - Малой у нас там.
- Ах, какая жалость! Какая жалость! Уехала! А я так хотела её навестить.
Полина нахмурилась. - Я, между прочим, не просто так. Я... с проверкой.
Полина окинула взором маленький коридор.
- А! Вот, - и ткнула пальцем в батарею из пустых бутылок.
- Да нет, - твёрдо сказал Юрий, поднимая глаза. -Это я. Я же дома три недели был.
Полина посмотрела ему прямо в лицо.
- Ну... Было чуть-чуть. Ведь тоскливо ей одной без меня. А сейчас всё. Завязала. К малому уехала, говорю, в деревню.
- Ну, хорошо. А мы вот в гостинице временно разместились…
Юрий вспыхнул маком, оглядел маленькую фигурку, с каблучка на каблучок переступавшую в прихожей, и вдруг, будто что распознав, решился:
- Да вы... ты... Полина, сестрёнка... Может, поживёте здесь? Мне завтра в рейс. Я надолго ухожу. Вот и ключи, - Юрий полез в карман. - Живи сколько тебе нужно, пожалуйста. Всё тут есть, холодильник, провизия, консервы там, дошираки разные.
- А Кирюшка ваш где? - вдруг проговорила Саша.
- Какой Кирюшка? - поднял брови Юрий.
- Ну Кирюшка у вас здесь живет. Или жил. А теперь его нету. Куда ушел?
Юрий вопросительно посмотрел на Полину.
- Да это она сказок начиталась, не обращайте внимания. Мы бы, и правда, остались. Мы, понимаете, в коттедже ремонт капитальный затеяли. Всё полностью меняем: трубы, проводку. Весь участок рабочие перекопали, представляете? Ступить негде. А в гостинице жить сейчас накладно, - мама выговорила всё это разом, как выдохнула, и с облегчением бросилась на кухню.
- Да что же вы, Юрий, в прихожей стоите как не у себя дома? Садитесь, я вам сейчас обед соображу. Чай заварю, - Полина бросилась к холодильнику. – Мы тут у вас порядок наведём, по хозяйству похлопочем, да, Саша?
- В этот раз надолго я ухожу. Контракт на полгода, а, может, и на целый выйдет. А потом в деревню поеду. Верка, она, да... За ней глаз да глаз нужен. Зарплатную карточку ей отдал, деньги на сына снимать. Может, зря? Там ведь подруги у неё разбитные. Тут ещё проблема - собачка Веркина. Маленькая, зараза, а внимания требует. Покормить там, погулять. Забыла она про неё, когда уезжала, - Юрий вздохнул, - не до неё было, а теперь что? Выбросить на улицу рука не подымается, как? любит её Надька. Только за что любить-то? Вчера вот уезжал на целый день, она нагадила в прихожей, я её шлёпнул, она меня - цап зубами... Мелкая, а больно всё же.
- Присмотрим, присмотрим за твоей собачкой, - Полина резала колбасу.
- Только мы, дядя, никакой собачки у тебя не видали. Прячется, наверное. Нас испугалась, - у давно не мытого окна Илюшка сосредоточенно дёргал за сухой листок старую монстеру.
Саша хмыкнула, вскочила с табуретки и прошла в гостиную.
Дверь в маленькую комнату была приоткрыта.
- Собачка, выходи! - Саша шмыгнула за порог.
Там лежал толстый, толстый слой пыли. Очень странно, что собачка не оставляла на ней следов. Если она была, конечно.
Ктомка всегда оставлял следы сапожек с подковками в гостевых комнатах их дома, они ясно отпечатывались на полу.
А здесь... Было такое впечатление, что пыль поднимается до щиколоток, до колен, и медленно затягивает в мягкое, невозмутимое болото.
Она была везде. Она лежала на книжных полках, на старом проигрывателе, на подоконнике. Её было так много, или её не было вовсе? Саша сделала шаг, и ей на миг показалось, что она утонула в этой пыли, что эта пыль входит в её лёгкие и мешает ей дышать. Она оглянулась. В пыли остались глубокие следы её ботиночек: ёлочка-полосочка, ёлочка-полосочка...
Саша встала на корточки, изогнулась кошкой и засунула голову под книжный шкаф.
Шесть назад это было просто невозможно себе представить.
Потому что шесть лет назад у Саши вдруг стали ужасно болеть ноги.
Так сильно, что ночами она просыпалась и кричала. Мама садилась с ней рядом, гладила её ступни и голени, рассказывала сказки, целовала тоненькие пальчики.
Потом Саша начала терять сознание.
Саша помнила снимки: тёмные пятна безнадёжной боли, скрюченное зло, поселившиеся в чьём-то черепе с огромными глазницами.
Врач, этнический немец Вирбель был невозмутим.
«Стремительное развитие, просто ураганное. Так бывает у детей. Но здесь просто - скорость света».
«Сколько осталось?» - так же спокойно спросила мама. Лицо её будто покрылось густым слоем грима. Папа стал единым целым с дверным косяком.
«От месяца до года»,- врач устало зевнул, потёр широкий подбородок.
«Что Вы можете сделать?» - закричала вдруг мама пронзительным голосом. Это не была истерика, поняла Саша. Это был голос самого обыденного человеческого горя.
Квадратноголовый врач не испугался маминых криков.
Он пристально посмотрел в её глаза.
«Мы можем попытаться. Вопрос - что можете сделать Вы?»
Врач достал из стола коробку.
«Это экспериментальный препарат. Но, в любом случае, науку необходимо поддерживать, вы понимаете?»
Мама закивала головой, как китайский истуканчик.
«Сколько детей вы спасли?»
«Я же сказал Вам, это эксперимент. Вам решать, воспользуетесь вы шансом или нет».
«То есть, - мама перевела дыхание, - в какой-то степени она будет подопытной мышью?»
Вирбель заложил руки в карманы, подошёл вплотную к маме.
«Я дам вам чёткие рекомендации. Если лечение пойдёт успешно, вы её не потеряете. У девочки, правда, могут проявиться побочные эффекты, связанные со спецификой… мм… Впрочем, вам подробности ни к чему. При их слабой выраженности она станет первой ученицей в классе. В самом худшем случае может возникнуть излишняя чувствительность. Плаксивость, приступы тоски. Но всё это поддаётся психологической коррекции. К тому же наша с вами задача настолько масштабна, что подобные проявления вообще не должны нас волновать, не правда ли?»
«Мне всё равно, - еле слышно проговорила мама, трясясь, как осиновый лист. – Пусть будет хоть буйно помешанной. Лишь бы она жила. Только скажите, доктор, - мама сжимала в руках бумажку, - а если сразу начать с больших доз? Чтобы как можно быстрее поставить её на ноги!»
Последнее предложение развеселило врача.
Он хохотнул и пожал плечами.
«По передозировке данных нет. К тому же это вряд ли будет возможно, при наших с вами договорённостях», - он подошёл вплотную к маме и протянул коробочку.
Мама бросилась на неё, как коршун на добычу.
Врач отдёрнул руку.
Он написал что-то на обратной стороне рецепта и протянул маме.
По непослушной тёмной пряди на маминой голове будто внезапно провели белой краской.
«Я бы могла заработать эти деньги», - монотонно, как робот, произнесла мама.
Отец словно окаменел. Он долго смотрел на маму, будто решаясь на что-то, а потом лицо его просветлело. Он принял решение.
Назавтра отец оделся и ушёл с двумя людьми в кожаных куртках.
А через месяц принёс домой коробку с розовыми таблетками.
Мама вскочила, высыпала их в горсть и молча стала запихивать все их в рот уже не встающей с постели Саше.
Мама молчала, и такой она показалась Саше во много раз страшнее самой её болезни и того самого страшного, что вот-вот с ней произойдёт.
Но всё стало налаживаться.
Только место обычной сверлящей боли в Сашиной голове заняли странные, путаные сны. Тонким камертоном в них врывался звук цепи из собачьей будки, которую лабрадор Грей слегка задевал лапами, устраиваясь поудобнее на ночь. Цоканье капель воды, каждый час падающих на бетонный пол в подвале бойлерной. Удары тонких крыльев мухи, случайно залетевшей под абажур ночника в летней спальне родителей.
А ещё через несколько ночей Саша услышала у своей двери лёгкие шаги.
Спустя полгода Саша уже вставала с постели, и на снимках от её болезни не осталось и следа.
У папы дела пошли в гору, и из скромной двушки родители вскоре переехали в просторную трёхкомнатную квартиру, сделали там евроремонт, потом построили большой коттедж с видом на излучину реки и зажили спокойно и счастливо.
Но потом папа исчез.
А потом пришли Рогатые.
Они были одеты одинаково, в спортивные куртки и треники с пузырями на коленях, и на головах у всех были одинаковые чёрные шапочки, сквозь которые торчали острые рога.
Мама не стала им открывать, тогда они взломали дверь и вытащили маму на улицу. А потом они вытащили Илюшку вместе с кроваткой.
Саша вышла сама.
"Вы не смеете!- кричала её маленькая мама, размахивая сжатым кулачком. - Вот вернётся Игорь Александрович!"
"Незаконная застройка", - бубнил самый старший рогоносец. Саша увидела, что вместо пары рогов на голове у него был отвратительный трезубец: каждый рог у основания спиралевидный, а вверху ветвистый, как у лося.
"Я всё Игорю скажу! Вы за всё заплатите!", - рыдала мама, пока чугунный молот крошил стены их аккуратного дома.
"Тир-дом-бом! Тир-бом-дом! Вылезай, проклятый гном!"
"Ктомка!- вдруг крикнула Саша, кидаясь по направлению к дому. " Там Ктомка мой, вы его убьёте!"
"Кто?" - заржали Рогатые. "Кукла, что ли? "
"Пустите, пустите меня!" - Саша вырывалась из грязных рук.
Ктомка учил её добру. Он учил её отделять хороших от плохих, но всегда говорил, что с сильным злом она не справится в одиночку, не стоит даже и пытаться. И на всякий случай оставил ей подарок.
"Это не для битвы, - пояснил Ктомка, снимая со своей головы красный колпачок и вытирая им пот с лица , - очень уж трудно было разъяснять вещи, не до конца понятные ему самому, совсем ещё маленькой девочке, - Это для защиты. Если уже никто, никто не может помочь". И протянул свёрток.
"А ещё, - говорил ей Ктомка, - бывает врЕменное зло. Ну, то есть, обидели человек или животинка кого, глядь, у них некоторые признаки появляются. А назавтра, смотришь, и нету. И на послезавтра нету. И на послепослезавтра нету. Тут, понимаешь, внимательным надо быть и осторожным. Чтобы, значит, самому в это Зло не превратиться".
Вот так говорил Ктомка, а теперь он, наверное, умирал где-то внутри дома под ударами чугунной чушки.
"О! Глядите, Полькин дом сносят! - с радостью закричала соседка, Наталия Серегеевна. "Так тебе и надо, сука ты гламурная. А то - фу-ты, ну-ты, ножки гнуты! Игорь твой – бандит был, и смерть у него бандитская. Гниёт себе где-нибудь в овражке. Собаке - собачья смерть, вот она и справедливость!"
Хибарку Наталии Сергеевны снесли первой, а теперь она гордо стояла на своих руинах, прижимая к груди, как щит, алюминиевый дуршлаг.
"Игорь - оперативник, он на спецзадании!" - навзрыд кричала мама, и Саше было за неё нечеловечески стыдно.
"Ага, киллер на спецзадании! И жена у него - киллерша! И дети!, - заводила сама себя соседка. - А Сашка - вообще малохольная, она с нечистой силой знается! Таких раньше на костёр отправляли! И сейчас надо бы! Валяй, кроши бандитское гнездо!"
Наталия Сергеевна подскакивала на месте, над коротко стриженой головой то проявлялись, то пропадали, две круглые серые нашлёпки, разлетались полы халата, обнажая безнадёжно испорченные целлюлитом ноги, а дуршлаг смачно хлюпал о груди шестого размера.
Тим-бом! Саша поморщилась, потёрла висок и проглотила ещё одну таблетку.
- Кирюшка, Кирюшка!- негромко позвала Саша, заглядывая за продавленное кресло.
- Выходи, ну где же ты?
Цокая остренькими коготками, из-под дивана вылезла крошечная собачка.
Вначале Саше показалось, что это миниатюрный оленёнок.
Собачка была очень маленькой, и одновременно занимала очень много места в этой комнате.
Очень много места.
Саша невольно попятилась.
Сощурилась, присмотрелась.
Да нет, ошибки быть не может.
Так вот почему пьёт тётя Вера.
Собачка мигнула и тявкнула, обнажая нежно-розовое нёбо:
- Привет!
- Привет, - ответила без удивления Саша. - А ты что здесь делаешь?
- Я здесь теперь живу. Вместо Кирюшки.
- Нет, это я теперь здесь живу. Иди ко мне, - позвала Саша.
Собачка растерялась и сделала шажок в её сторону.
- Иди ко мне, хорошая, иди, иди!
Собачка заскулила и попятилась. Левой рукой Саша схватила её за загривок, а правой достала из кармана джинсов отливающий серебром прощальный подарок Ктомки.
Крепко прижала к горлу собачки и надавила со всей силы.
- Что, Рогатая, допрыгалась? - Саша закрыла глаза и полоснула острым лезвием.
В дверь застучали. Это в комнату рвался брат.
- Мне скучно! Я к тебе хочу! Пусти! С тобой играть хочу!
Саша спрятала за спину липкие руки и ногой придержала дверь.
- Иди отсюда! Иди к маме, она тебе "Киндер" купила !
Илюшка с радостью развернулся и побежал .через проходную комнату.
- Мне много надо! - закричал он. - Целую коробку хочу!
Саша внимательно смотрела ему вслед в щель между дверью и косяком.
Над головой Илюшки не было рогов, только клубилась едва различимая серая дымка.
"Нет, нету ничего", - с облегчением подумала Саша. - Пока безрогий. Пока все они безрогие. Ну ничего, я теперь буду следить за всеми вами. Я теперь буду очень внимательно следить"