Круиз, еще круиз. Гл. 2. Окончание

Леонид Блох
***

В каюте Мазиных три недели спустя, не дай бог, если кто-нибудь увидел бы это зрелище, на полу уютно расположилась практически шведская семейка.

Сначала начал приходить в себя Олег. Первые ощущения его медленно возвращающегося сознания были таковы – то, что голова болит, понятно, но почему так холодно и мокро?

Он сел и осмотрелся. Тоня в шортах и майке спала на полу. Рядом с ней лежал насквозь мокрый мешок. Странно, но жена показалась ему в этот момент очень сексапильной. Но откуда она приволокла эту рухлядь? И зачем?

Мазин перенес супругу на диван. Она от перемещения очнулась, испуганно оглядываясь. Увидев мешок, Тоня открыла рот. Для чего она это сделала, Олег не узнал, потому что прежде, чем издать какой-либо звук, девушка опять погрузилась в обморочное состояние.

И тут Мазин все вспомнил. Как он вчера напился, как потом притащил из каюты баул с барахлом. Как продал немного часов и браслетов, а затем какой-то матросик предложил ему купить говяжью тушу, якобы украденную им из продуктовых запасов. Он еще утверждал, что цена на мясо в Турции очень высокая, и Олег сможет хорошо на нем заработать, продав в какой-нибудь ресторан.

А потом они совершили обмен: против говядины Мазин выставил сотню презервативов с ароматом лесных ягод и десяток мельхиоровых браслетов. Стороны разошлись, довольные друг другом. Эх, только об одном он не подумал – до Турции плыть еще четыре дня, мясо может растаять. Что, собственно, и происходило сейчас. Надо пойти, найти того матросика. Попросить, чтобы подержал эту лабуду в холодильнике.

А чего это мешок развязан? И копыто из него торчит? Или что это!? Попал ты, Мазин. Крепко попал.

Он, стараясь не смотреть и пересиливая страх, запихнул скрюченную, очевидно, в последней просьбе руку в мешок, завязал его попавшейся под руку косынкой жены и оттащил в душевую. Там были кафельный пол и сток для воды. Коврик из спальни он бросил туда же. Потом схватил белоснежное покрывало и вытер лужу. Эта уже практически половая тряпка полетела вслед за мешком. И очень вовремя.

В дверь постучали.

Олег притих.

Постучали опять.

– Кто там? – изобразил он полусонный голос.

– Простите за беспокойство. Это Ганеев, помощник капитана. Проверка сантехники.

– Мы с супругой отдыхаем, – зевнул Мазин.

– Извините, мы тогда попозже зайдем.

ЗА ТРИ НЕДЕЛИ ДО ЭТИХ СОБЫТИЙ

Игнатий с любопытством смотрел на малоодетую девицу, прыгающую на сцене в такт его зубам, пережевывающим свиную отбивную. Вернее, его зубы усердно работали над мясом в такт фанерной мелодии. На его вкус, ритм мог быть и помедленнее. Все-таки не овсяная каша была сегодня на ужин.

– Простите, а где господин Семенов? – спросил сосед по столику.

– Александр Викторович отдыхает. Переутомился сегодня в баре слегка.

– Понимаю, – кивнул столичный гастрономист. – Переживает человек. Да и подружки его что-то не видно, и сынка наследного.

– Тоже переутомились, – ответил Щекин. – Такие страсти вокруг, куда уж там. Да и мне достается, два ужина осилить придется сегодня.

После концерта Игнатий решительно направился в каюту к Семенову. Тот встретил милиционера с улыбкой.

– А что, Щекин, может, оно и к лучшему?

– Не знаю, о чем вы.

– Так о том. О бабах. Змея, как говорится, познается в лесу. Если укусит, значит, ядовитая. Ксюха дикой оказалась, а Люська всю жизнь домашней была. Это, понимаешь, меня раздражать и стало в последнее время. Детей у нас нет, погрязла она в домашнем хозяйстве. Вечно в ватнике и сапогах, ненакрашенная, ненаряженная. Вот у меня в голове понятия и сместились.

Слушай, Игнатий, а ты не знаешь, как из детского дома ребеночка взять?

– Для вас это не вопрос, Александр Викторович. Вы – человек обеспеченный. Проблем не будет.

– Вот из круиза приеду, сразу за Люськой. Извинюсь, конечно. Может, простит, как думаешь?

– Не знаю. Впрочем, что ж ей, у Борьки-киллера до конца дней своих жить? Простит, я уверен.

– Ну, давай, иди, Игнатий. Мне отдохнуть надо. А ты чего приходил?

– Неудобно говорить, но делать нечего. Аванс хочу получить.

– Деньги нужны? Да ради бога. Сколько? Вот, бери, тысяча рублей. Этого хватит?

– А еще есть?

– Ну, ты даешь, Игнатий. С этой суммой в Малых Косяках месяц можно автономно жить.

– Так то ж в деревне. А здесь, на теплоходе, бутылку водки не купишь.

– Что-то ты темнишь, Щекин. Никогда не поверю, чтоб ты добровольно тысячу за бутылку отдал.

– Долг чести, товарищ Семенов. Меня вчера женщина угостила, а сегодня я хочу ее отблагодарить.

– Вот это номер. Наш участковый втюрился. И чем она тебя обольщала?

– Значит, так. Графинчик водки. Нет, два. Закусывали чем-то мягким и горячим, потом селедкой, огурцами и черной икрой.

– Так, икру не заказывай. Мягкое и горячее тоже. Там все, что угодно, оказаться может, даже какие-нибудь устрицы. Разоришься. Ладно, держи пять тысяч. Этого хватит еще и на цыганский ансамбль. Если в меню смотреть будешь. Кто она, не спрашиваю.

– Так никакой тайны нет, Александр Викторович. Марианна Сергеевна Степанян.

– Кто? Мать этого, который с Ксюхой? Ну, ты даешь, Щекин. Я тобой горжусь. Как тебя подпустили к ней? Там же толпа охранников вечно крутится.

– Не знаю, – скромно потупился Игнатий, – сама за свой столик пригласила.

– Лови момент удачи, участковый. Так, глядишь, и министром внутренних дел станешь. С ее-то бабками.

– Скажете тоже. Я просто хочу угостить женщину. Без всяких из этого выводов.

– Конечно, я так и понял. Успехов тебе и крепости духа в борьбе. Ну, сам понимаешь, не маленький. Когда министром станешь, не забудь, кто тебя из грязи деревенской в круиз вытащил.

– Очень странно мне ваши слова слушать, товарищ Семенов. Пойду я.

***

Вдова Степанян, слегка оглохшая от криков Сусанны и громкой музыки, пошла в каюту прилечь и не заметила, как уснула.

Привыкла дама, знаете ли, к свободному распорядку суток. Давно уже никто не назначал ей свиданий.

Открыла глаза она в кромешной темноте. Включила свет. Часы на мобильном телефоне показывали двадцать два тридцать. Ну что ж. В пределах вполне допустимого опоздания. Макияж на месте, косметика стоимостью с новую легковушку отечественного автопрома снова не подвела. А этот Игнатий чем-то взволновал ее. Неотесанностью, что ли?

Ладно, разберемся на месте.

Щекин без двадцати десять вечера занял самый лучший столик. Подальше от колонок, тумкающих модный мотив, подальше от прогуливающейся толпы. Со злорадством он подумал, что все столики рядом уже заняты, и охранникам придется топтаться на ногах.

Наученный Семеновым, Игнатий внимательно изучил меню. Цены, на удивление, оказались вполне приемлемыми. И даже напоминали расценки в буфете автовокзала их райцентра. Но названия блюд ему ни о чем не говорили, поэтому Щекин попросил официанта, вручив ему для взаимной симпатии стольник, присесть рядом с ним и подробно разъяснить содержание ассортимента.

Участковый честно показал парню всю имеющуюся у него наличность, утаив всего триста рублей, и сказал:

– Слушай сюда. Что бы я ни заказывал, имей в виду, больше у меня нет. Поэтому давай договоримся, если я выйду из бюджета, сделай мне какой-нибудь знак. Ну, чтобы я понял, что мне больше нечего делать на этом празднике жизни. По рукам? Давай, не подведи. А то опозорюсь перед женщиной.

Обсудив начальный заказ и уместив стоимость его в две тысячи, стороны разошлись, довольные друг другом. В смысле, одна сторона побежала обслуживать других клиентов, а другая – осталась дожидаться мадам Степанян.

Когда Щекин уже отчаялся ждать и даже почему-то вспомнил, как они с лейтенантом Бобриком лежали в засаде у воровской малины, появилась она.

Игнатий от волнения вскочил, уронив стул и соседа, сидящего к нему спиной.

– Извините, – сказал он стулу.

– Присаживайтесь, – сказал он Марианне Сергеевне.

Вдова махнула рукой охранникам, чтобы держали дистанцию, и оба мальчика расположились на противоположных концах площадки.

– Вы сегодня очень импозантно выглядите, Игнат Абрамович, – мило улыбнулась Степанян.

Щекин даже не стал реагировать на еврейское отчество. Да пусть говорит, что хочет. Пришла же!

Как и договаривались, подошел официант и протянул даме меню.

– Я целиком доверяюсь кавалеру, – сказала Марианна Сергеевна.

– Тогда нам это, это и вот это, – ткнул пальцем в прейскурант Игнатий.

Через минуту заказ, уже полтора часа томившийся на кухне, был доставлен.

– Да вы – гурман, Игнатий Петрович, – оценила набор закусок Степанян. – Не ожидала от вас.

– Что это я уже Петровичем стал? – насторожился Щекин.

– Так вы все-таки Абрамович!

– Да нет же. Просто как-то неожиданно.

– Надоело, знаете ли, над вами подтрунивать. Я ж баба добрая, только одинокая. А мужики не на меня смотрят, а на мои деньги. Только вам, похоже, до денег дела никакого нет. Или я ошибаюсь?

– До ваших так точно нет, Марьяна. По крайней мере, на сегодняшний вечер забудьте, что вы – миллионерша. Я угощаю.

– Черт возьми, какое-то давно забытое ощущение. Поухаживайте за мной.

Через полчаса непринужденной беседы и двух графинчиков водки вдова начала называть Щекина на «ты».

– Игнатий, – сказала она, – а пригласи меня танцевать. Я уже забыла, как это делается.

– А я и не знал никогда, – ответил Щекин. – Нас этому в школе милиции не обучали.

– Пойдем, я тебе покажу. Официант, попроси поставить танго.

«Утомленное солнце…» – разнеслось над морем. Машка Филатова, а это сейчас была она, а не Марианна Степанян, уверенно вела своего неуклюжего партнера. Все разговоры за столиками затихли, внимание на танцующую пару. Когда музыка смолкла, одинокие поначалу хлопки переросли в овацию. Даже охранники аплодировали хозяйке, удивленно покачивая бронежилетами.

У Игнатия от напряжения тряслись поджилки. Он ощущал себя солдатом-первогодком, пробежавшим десятикилометровый кросс с полной выкладкой.

– Пива! – крикнул он официанту.

– Простите, но пиво кончилось, – заговорщицки подмигнул ему парень.

Степанян удивленно посмотрела на соседние столы, уставленные кружками с пенным напитком.

– Вы шутите, молодой человек! – воскликнула она.

– Правда, только что разлили последнее.

В это время другой официант притащил несколько кружек и поставил на рядом стоящий столик.

– Эй, мальчик, – крикнула ему Марианна, – подойди к нам.

– Не надо, – смутился Игнатий, – это я его попросил, когда у меня деньги кончатся, так отвечать. Так что кавалер у вас, Марьяна, никудышный. Извините.

– Игнатий, ты плохо обо мне думаешь. Неси пиво, мальчик. Запиши на мой счет.

– Нет! – взбунтовался Щекин. – Все, мадам, лимит исчерпан. Проводить вас есть кому. Так что я пошел.

– Мент – он и в круизе мент, – вздохнула Марианна, – не может по-человечески.

***

Три недели спустя. Супруги Мазины вроде бы вполне мирно рядышком возлежали на кровати в своей каюте. Оба не спали. Но никто не хотел первым начинать разговор. Думали параллельно про мешок, оттаивающий в санузле.

Олег вздохнул и посмотрел на жену.

– Где ты это взял? – с каменным лицом спросила Антонина.

– Я плохо помню. Был пьян. Купил, то есть обменял на безделушки.

– Удачно.

– Ну да, – оживился Мазин, вспомнив про турецкий ресторан. Но тут же сник, вспомнив, что за говядина у него в каюте.

– Надо идти к капитану и все ему рассказать.

– Правильно, – одобрил Олег. – Иди, а я покараулю.

– Я не пойду никуда. Сам принес, сам и отвечай.

– Я не могу, Тонечка. Видишь ли, совсем не помню того матроса, который мне его подсунул. А меня ведь первым делом спросят об этом.

– Тебя арестуют, так как ты будешь главным подозреваемым. И правильно сделают.

– Нет, милая. Сидеть вместе будем. Я скажу, что мы с тобой его замочили. Из корыстных побуждений. Ради денег и часов.

– Тебе никто не поверит.

– Кто его знает. Может, вообще ты паровозом по делу пойдешь. А я – свидетелем. Перочинный ножик, которым веревка разрезана, твой, на мешке завязана твоя же косынка. Так даже лучше будет. А я передачки начну носить, адвоката найму самого лучшего. Лет через семь-восемь выйдешь.

– Я всегда знала, что ты – мерзавец, Мазин. Ладно, об этом потом. Надо от него избавляться. Попробуй открыть иллюминатор. Только косынку мою с мешка сними, гад.

– Да кто там знает, что она твоя. Их же в киоске теплоходном продают. А окошко наглухо заделано, это не вариант.

– Делай, что хочешь, но чтобы сегодня же здесь ничего не было.

– Подождем, пока стемнеет, и выбросим его за борт. Пошли ужинать. Я еще сегодня не ел ничего.

– Я есть не хочу, но одна здесь не останусь. Олег, я подожду тебя на верхней палубе.

***

В это же время помощник капитана Ганеев и каптер Пекарь, спрятавшись в радиорубке, терпеливо ждали, когда эта подозрительная парочка покинет каюту. И, наконец, дождались.

Мазины вышли. Олег пошел в сторону ресторана, а Тоня – в противоположную. Как только они исчезли из пределов видимости, Пекарь рванул к их каюте, быстро открыл дверь и исчез внутри. Ганеев следил за тем, чтобы пассажиры не вернулись.

Через минуту бледный Алик выскочил и сверху вниз задергал головой, подавая сигналы помощнику капитана.

Руслан побежал к нему. Они вошли в каюту. Пекарь показал офицеру, где лежит искомый мешок.

– Что делать будем? – спросили они одновременно друг у друга.

– Товарищ командир, – неожиданно предложил каптер. – Так, может, нам теперь ничего делать и не надо? Пусть эта парочка и думает, что им предпринимать. А мы последим.

– Молодец, Пекарь. Пошли отсюда, я доложу Григорию Степановичу. А ты заступай на пост в радиорубке. Сам знаешь, что оттуда дверь в эту каюту очень хорошо просматривается. Через пару часов тебя Уточкин сменит. Я думаю, они сегодня ночью действовать начнут. Тело совсем растаяло.

***

На ужине друзья и подруги встретили Мазина радостными возгласами, но, увидев его кислую физиономию, поубавили пыл.

– Что с тобой? – спросила крепенькая сибирячка. – Опять со своей поругался?

Олег неопределенно кивнул и начал вяло ковыряться в принесенной ему еде.

– Может, для аппетита?

Мазин сначала отрицательно покачал головой, а потом махнул рукой. Типа, где наша не пропадала. Через полчаса он уже гораздо легче воспринимал действительность. Мешок в каюте даже стал близким и родным.

«Эх, – думал он, – может, какой-нибудь хороший человек там лежит. А мы с ним так обращаемся. Наверное, у него детки есть, маленькие такие. Плачут где-нибудь. Папка, кричат, папка, где ты? Да, а он в мешке мокрый весь и холодный».

Мазин решительно встал и, ничего не говоря, направился к выходу из ресторана. Он нашел на палубе Тоню и сказал ей, слегка покачиваясь:

– Наш долг – найти его родственников. Чтобы могли похоронить по-человечески. И пусть меня посадят, но совесть моя будет чиста.

– Дурак ты, Мазин, – ответила Антонина. – Зачем из-за этого садиться? Как все спать улягутся, вынеси его куда-нибудь подальше. А утром во время приборки матросики мешок обнаружат, и кому надо сообщат, и похоронят, и посадят, кого следует. Я в каюту не вернусь, пока он там. Пойдем в бар, выпьем чего-нибудь для тонуса.

***

Когда последние посетители разошлись, и Ашот давно дремал за стойкой, потому что на двери бара висела вывеска «Мы работаем до последнего посетителя», Мазины поднялись и направились к своей каюте.

– Подожди меня здесь, – сказал Олег у радиорубки и дальше пошел один. Тоня со страхом глядела ему вслед. Она видела, как дверь открылась, потом закрылась, затем показалась спина Мазина, волочащего мешок. Спустя несколько минут он скрылся за поворотом.

– Разрешите пройти? – услышала она голос за спиной и резко повернулась. Из радиорубки вышли трое моряков, в одном из которых Антонина с ужасом узнала капитана корабля.

– Пожалуйста, – с трудом выдавила она.

– Пройдемте с нами, – предложил ей Приходько.

– Куда? – перепугалась Мазина.

– А посмотрим, что там ваш муж делает.

– Да мне неинтересно.

Но Ганеев и Пекарь подхватили Тоню под руки и быстрым шагом пошли за капитаном.

На верхней палубе они застали такую картину. Мазин вытащил тело из мешка и пытался усадить за столик. Оно не слушалось, постоянно сваливаясь. Тогда он, не замечая, что за ним наблюдают четыре пары глаз, зафиксировал стул с мужчиной в углу, подперев каким-то здоровым растением в горшке.

– Добрый вечер, – тихо сказал Ганеев.

Олег обреченно обернулся.

– Вот, человеку плохо стало, – после паузы сказал он. – Не дышит… почти.