Эта сказка - плод совместного творчества с моей дочерью Олей, которой задали сочинить сказку в качестве домашнего задания. Сказку мы сочинили, и теперь представляем её на суд читателей.Очень надеемся, что сказка эта вам понравится.
Жила-была глупая собака. И все ей было не так. Всем она была недовольна. И косточки у неё невкусные, а у соседских собак – вкуснее. И конура у неё жесткая, и маленькая, и неказистая. И зимой в ней холодно, а летом – жарко. И блохи её кусают,да больней чем всю живность вокруг. И хозяин у неё не такой, как у других собак. То ходит на охоту, то не ходит, то берет её с собой, то не берет. То кормит её человеческой едой, то собачьей – никак не приспособишься.
И вот пошел её хозяин в очередной раз на охоту. И её взял собой.
Бежит собака по лесу. День солнечный, ясный. Птички поют. Сквозь кроны деревьев солнце просвечивает. Хорошо.
Смотрит собака по сторонам, конуру свою вспоминает, да вздыхает.
- Вот если бы здесь, в лесу, поселиться. Тут, поди, лучше будет, чем в моей тесной конуре. Эк, сколько простору-то.
Повздыхала собака, повздыхала, да и давай бежать от хозяина вглубь леса. Хозяин кричит ей:
- Стой! Куда побежала! – но та и не слышит будто.
Через некоторое время голос хозяина уже стал еле слышен. Тогда собака стала идти по лесу неспешно. Кругом оглядывается, место для жилья присматривает. Вдруг видит, белка на дереве сидит возле дупла. Дупло большое. Собака сразу поняла, что уютное. В нем - порядок. Вокруг на ветвях белкины припасы сушатся – грибы на веревках нанизаны, словно бусы какие-то чудаковатые. А сама белка, нарядная такая, сидит себе, развлекается, чай попивает, да пряничком закусывает. Не то, что она, собака, - работает в поте лица, по лесу бегает и дичь ищет. И вот думает собака: «Вот бы мне в этом дупле поселиться. А белка-бездельница мне бы прислуживать стала. Припасы бы готовила, да чай подавала.
Попробовала собака на дерево вскарабкаться – не получается. Не привыкла собака по деревьям лазить. А дупло так и манит своим уютом.
Стала собака план придумывать, как бы белку себе в прислуги заполучить, да чтоб та ей в дупло подняться сама помогла. Села она под деревом, да давай причитать. Да так жалостливо!
- Эх, бедная я, несчастная. И жизнь-то у меня горемычная. Живу не в тепле да уюте, а в конуре неприглядной, кормлюсь чем попало. И никому-то меня не жалко.
Услышала белка эти причитания. Пожалела собаку. Спустлась к ней и спршивает:
- Что случилось у тебя, бедняжечка? Могу ли я твоему горю помочь?
Собака на белку глазом коситься, а сама еще больше причитает:
- Ох, живу сиротинушкой, кто бы меня пригрел, да приласкал.
Белка и говорит:
- Не плач, горюшко. Жалко мне тебя. Хочешь, оставайся со мной жить.
Собака хвостом вильнула, зубы оскалила в собачьей своей улыбке. Отвечает белке:
- Конечно, хочу. У тебя дупло теплое, уютное. И припасов много.
Белка немного удивилась такому ответу, но виду не подала. Только сказала:
- Ну что ж, залезай на дерево. Гостем будешь.
Собака сникла.
- Только гостем? А говорила – оставайся жить. Если жить – так это уже не гость.
И давай снова рыдать, слезами обливаться.
Белка оторопела. Уже и не рада, что так собаке горемычной ответила.
- Ладно-ладно. Не плачь. Влезай быстрее. Будешь жить со мною.
- А ты будешь мне помогать? Кушать готовить, да сытно меня кормить? – чуть поуспокоившись спросила собака.
- Буду-буду, - поспешила согласиться белка, опасаясь новых слез и причитаний.
- И теплым своим хвостиком в стужу меня укрывать?
- Тоже буду, - соглашается белка.
- А на дерево меня, в дупло в свое, поднимешь?
Белка оглядела собаку. Большая та, не по силам ей такую громадину на дерево втащить.
- Уж я и не знаю, - засомневалась белка. – А сама ты не влезешь?
- Как же я влезу, - говорит собака. У меня и лапы по-другому устроены, и когтей таких, как у тебя нет. Так что придется тебе, белка, самой меня в дупло затащить.
- Я попробую тебе помочь, - отвечает белка, а сама и не знает, чем же она пособить собаке-то сумеет. – Ты давай прыгай повыше, а я тебе лапку подавать буду. Глядишь,так и взберешься на мой сук.
Стала собака вокруг дерева скакать. И так, и сяк. По всячески прыгает, за лапку белку ухватить пытается. Зубами щелкает.
Боязно белке стало. Вдруг собака по запальчивости лапку-то ей и откусит. Но глаза жмурит, а лапку все равно собаке протягивает. Только не помогло это. Собака хозяйку дупла за лапку схватила, да и стянула на землю, вместо того чтоб самой на дерево попасть.
- Нет, так не пойдет, - замотала головой собака. – Надо новый план придумать. Давай-ка ты, белка, свои припасы грибные с веток отвяжешь, да мне веревку спустишь. Я по грибочкам, как по ступенькам, и поднимусь.
Белка быстро закивала, уже на всякий план согласная. Лишь бы собаку быстрее на дерево затащить. Хоть и собирала она грибы все лето, да долго и аккуратно их на веревочку нанизывала, но ради доброго дела припасов не пожалела. Отвязала она грибные бусы с веток. Веревку собаке спустила. Та за неё стала хвататься. Да вот незадача - грибы по веревке скользят, и на землю падают. Никак собаке они не помогают. Чуть лапы об веревку не поранились.
Умаялась собака прыгать. Села под деревом, язык высунула. Жажда её морит. Говорит она белке:
- Эх, нехорошая ты. Только о себе и подумала, когда дом свой устраивала. А о гостях, которые к тебе прийти захотят, не позаботилась.
Стыдно стало белке. Не знает она, как вину свою загладить. Говорит собаке:
- Хочешь, я тебе чаю сделаю. Спущу его с дерева, да пряничков к чаю дам. Ты поешь, силы свои восстановишь. Может, тогда ты повыше подпрыгнуть сможешь, да за сук зацепиться.
Собака вздохнула, посмотрела обиженно и чаю все-таки соизволила.
- Давай, - говорит, - неси свой чай. Только чтоб пах всякими травами. Да погорячей. Я остывший не люблю.
Обрадовалась белка. Засуетилась. Самовар раскочегарила. Чай свежий заварила. Пряники на блюдо положила. И чашку на него же поставила. Стала по дереву спускаться. А собака лежит, поторапливает. Белка от волнения взяла, да оступилась. Поднос накренился. Горячий чай собаке спину ошпарил, а бублики весело по голове защелкали: «тук-ток-тук».
Собака от неожиданности и боли так подпрыгнула! И на суку оказалась. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
Только собака и теперь ничему не обрадовалась. Рычит недовольно да поскуливает, шерсть на ошпаренной спине дыбом топорщит.
Совсем белке не по себе стало. Приглашает она беднягу в свой дом. А та не благодарит, в дупло молча лезет. Но и там ей пришлось не по нраву. Потолочек в дупле низенький, места мало. Ни развернуться тебе, ни разлечься.
- И как мне эта хибарка приглянуться могла? – не стесняясь ворчит собака.
Повернулась она в одну сторону – кресло белкино зацепила, сломала. В другую – стол ненароком под себя подмяла. Тут бы и вся мебель Белкина пострадал, только рыжая хозяюшка уже о собаке снова хлопочет, новый чай ей предлагает.
- Вот, собачка, чаёчек. Горячий, душистый, как ты любишь. Пей, отдыхай. Теперь твои треволнения закончились, - говорит она и чашку собаке подает.
Та горячего напитка как хватила! То у неё спина ошпарена была, а теперь и язык от горячего чая облез. Взвизгнула собака, пробкой выскочила из тесного дупла. Еле сидит на суку да белку все ругает. Сук высоко, дупло тесное, мебель хлипкая, чай горячий, белка неразумная.
Тут вдруг ветер подул. Дерево закачалось. Собака стала за сук лапами цепляться. Да куда там. Не удержаться ей на суку без помощи. Хотела она, было, белку о ней попросить, да все же, наконец, ей стыдно стало. Прежде помощи надо было о прощении просить. Только собака решила, что лучше уж упасть, чем признать себя неправой. И упала. Брякнулась на землю, да со всего маху-то огромную шишку себе на лбу набила.
Сидит она под деревом. Шкура ошпарена, язык – обварен, шишка на лбу. Да еще и лапы и хвост поушибла. Больно. Тут уж она так запричитала, как никогда прежде у неё не получалась. На весь лес её слышно было. Услышал её и хозяин. Пришел на собачий лай. Головой покачал.
- Ах, ты! Незадачливая! Иди ко мне. Я тебя домой отведу.
Прицепил он её на поводок. Еле до дома довел. Стал лечить. А чтобы собака в неприятности больше не попадала, он её на цепь посадил. И больше никуда не отпускал. Ни на охоту она не ходила, ни в лесу не гуляла. По ночам недовольно своей миской гремела, да вольным зверюшкам завидовала.