Иришка была необыкновенным ребенком. Столько у неё всегда было затей, столько фантазий! После переезда на Колыму из теплых краев она расцвела. Да и не удивительно. Ведь здесь её все любили. Сельчане смотрели на приехавшую докторшу с почтением, которое распространялось и на её детей. Совсем не то, что дома, где мама была одна из множества фельдшеров.
А еще Иришка начала учиться музицировать. Старая Алевтина Кондратьевна, еще из ссыльных политических, с удовольствием учила её играть на фортепиано.
В доме у Алевтинушки было интересно. Старинные вещи наполняли его таинственностью. А самыми интересными были, конечно, маленькие золотые часики. Уже само то, что это были часики, было совершенно необычным. Но они к тому же были очень тонкой работы. Красивые.
- Полчаса будешь играть гаммы, - голос у Алевтины Кондратьевны был низкий, грудной, но очень приятный. – Потом позовешь меня, будем разучивать этюд.
Алевтина Кондратьевна вышла из просторной комнаты, большую часть которой занимал огромный инструмент.
Иришка добросовестно играла гаммы и поглядывала на большие ходики на стене. Но покоя ей не давали не они, а маленькие часики, забытые учительницей на резном дубовом комоде.
Ах, как снедало ученицу любопытство. Настоящие золотые часики лежат без присмотра и можно взять их в руки, потрогать тонкий, витиевато украшенный корпус. И никто не поругает, не цыкнет. Мол, куда лезешь! Неприлично! Сколько раз рассматривала Иришка чудесную вещицу, когда та была в руках у хозяйки дома. Но заходилась от стеснения при одной только мысли о том, чтобы попросить подержать часики самой.
Иришка еще раз сыграла гамму и не выдержала. Драгоценная безделушка непреодолимо манила к себе.
Она встала, на цыпочках подошла к комоду и взяла в руки заветную вещь. Часики были очаровательными. И тихонько тикали. Иришка приложила их к уху и наслаждалась этим тихим ритмичным поцокиванием внутри. Осталось только примерить их на руку и все, мечта осуществится полностью. Иришка застегнула великоватый браслет и в этот момент открылась дверь.
- Я смотрю, время истекло, - Алевтинушка посмотрела на циферблат ходиков, а Иришка покрылась краской. Она спрятала руку в кармашек, и часики легко соскользнули в него. Что же делать? Как положить часики на место? – Теперь открывай ноты на странице 15, - продолжила учительница. - Там очень хороший этюд. Не слишком сложный и звучит красиво. Тебе понравится.
Они сели за рояль. Алевтина Кондратьевна наиграла Иришке этюд, но та ничего не слышала и не понимала. Все мысли были только о часиках в кармашке её скромного платья. Их надо было незаметно положить на место, но как? Иришка мечтала только о том, чтобы Алевтинушка вышла.
- О чем ты думаешь? - Алевтина Кондратьевна с удивлением посмотрела на Иришку. – Ты не заболела? У меня складывается впечатление, что ты меня совершенно не слушаешь. – Она пощупала влажный от волнения лоб Иришки. Покачала головой. – Наверное, в школе перенапряглась. Ладно, встретимся завтра, а сейчас иди домой, отдыхай.
Учительница встала. Высокая, стройная несмотря на свои годы, всегда аккуратно и строго одетая, она никак не располагала к простецкому отношению, как другие жители села. Иришка взглянула на неё, еще надеясь на какое-то чудо, а потом понуро побрела за ней к входной двери. В голове скакали лихорадочные мысли: «Может сейчас? Може, на пол бросить? А если заметит? Может, на тумбочке в прихожей?» Нет, ничего не получалось.
Иришка, как обреченная, побрела домой, безнадежно надеясь, что до завтра Алевтинушка пропажи не обнаружит.
Дома Иришка надежно спрятала дорогую игрушку. Засунула её в щель у порога. Там был её небольшой тайник, и часики должны были там без проблем долежать до завтра. Потом заглянула в буфет, нашла там хлеб и без аппетита пожевала краюху. Почему-то её клонило в сон. Уставшая от переживаний, она уснула на диване, как была в пальто и ботинках.
Разбудил Иришку непонятный шум. Она открыла глаза и с ужасом поняла, что слышит голос Алевтины Кондратьевны.
- Это возмутительно! Разве я сделала что-то для вашей семьи плохое, что вы так обходитесь со мной.
Мать жалобно оправдывалась, что-то говорила учительнице, что должно было успокоить её, но видно, толку от этого было мало.
- Подождите, Алевтина Кондратьевна, сейчас все выясним. Вы не переживайте. Ваши часики непременно найдутся. Ирина! - дверь в неосвещенную комнату распахнулась и Иришка захлопнула глаза, надеясь, что беда как-нибудь минует её. Но надеялась она зря. – Ирина! Просыпайся немедленно! – мама зажгла лампу, подошла к ней, требовательно тряхнула за плечо. – Где часы Алевтины Кондратьевны?!
Иришка нехотя села на стареньком диване, подслеповато захлопала глазами.
- Не знаю, - испуганно посмотрела она на взрослых. – Какие часы?
Все. Теперь уже отступать было некуда. Ей бы сказать, что примерить взяла, рассказать, как все было. Но она не могла. На воре и шапка горит, говорят. Вот она и горела на Иришке. Кто ж ей поверит, если сюда они с матерью уехали от дурной славы воровки, которую Иришка успела заработать дома. Там, где они жили прежде.
- Давай часы! – требовательно заявила мать. Она нисколько не сомневалась, в том что это Иришкиных рук дело.
Но ведь Иришка не хотела! Она совсем не собиралась начинать все сначала. Если бы не зашла Алевтинушка тогда в комнату, она б поиграла немного, налюбовалась чудесной вещицей и положила бы её на место.
Мать принялась обшаривать Иришкины карманы.
- Мама, я не брала, - захныкала дочка вполне натурально. Но на мать это не действовало. В доверии Иришке дома давно уже было отказано.
- Сейчас же верни человеку её вещь! – мать срывалась на крик. На её лице были видны и страх, и отчаяние, и близкие слезы. Мама была так расстроена! Даже больше, чем прежде, когда Иришку ловили с поличным.
Иришка стоически отнекивалась и отпиралась. Теперь назад уже не попрешь. И возмущалась она вполне натурально. Ведь часики она и впрямь не воровала.
Алевтина Кондратьевна вытянутой струной возвышалась над ругающимися родственниками, иногда вставляла реплики, но в конце концов устала от этого потока слов, слез, клятв и упреков.
- Хорошо, если часики завтра не найдутся, я напишу заявление в милицию, - спокойно сказала она напоследок Иришке. – Ты меня очень сильно разочаровала.
Она развернулась как-то сразу всем корпусом, сухо попрощалась с мамой Иришкой и вышла в холодную ночь.
Утро не принесло облегчения. Мама с утра ходила с опухшим от слез лицом, сестра зло зыркала в её сторону.
- Воровка! – она толкнула её возле рукомойника, когда та пошла умываться. Но Иришка, верная своему амплуа, обиженно закричала в ответ:
- Сама воровка. Не брала я ваши часы.
Потом была школа. Разговор с директрисой, у которой уже успела побывать Алевтинушка.
Директриса располагала к себе, она не набросилась на Иришку. В школе девочка до сих пор была на хорошем счету.
- Послушай, Ира. Все мы знаем, что часы взяла ты. Больше некому, - Нина Григорьевна наклонилась к ней, понуро смотрящей в крышку стола. – НО если ты сейчас сама принесешь часы в школу, то я обещаю тебе, что дело останется между нами. Алевтина Кондратьевна не станет писать заявления в милицию. Понимаешь, это твое спасение.
Иришка кивнула. Нине Кондратьевне она доверяла. Девочка сумбурно поведала женщине историю с часами. Та покивала и посоветовала быстрее их принести.
Иришка пулей вылетела из кабинета директора. До её села пешим ходом было часа два. Но если поторопиться – за полтора можно было управиться.
К концу уроков запыхавшаяся Иришка стояла в кабинете директора и сжимала в руке злополучные часы.
- Вот и хорошо, Ира. Я передам их Алевтине Кондратьевне. А ты, пожалуйста, не делай больше глупостей.
Иришка согласно кивнула. На душе сразу стало легче, стоило лишь избавиться от проклятой безделушки. Успокоенная, она вышла из кабинета. Её одноклассники носились по коридору неподалеку, не слишком заботясь о тишине и спокойствии. Перемена все-таки. И вдруг все остановились и замолчали.
Иришка поняла: все про неё всё знают…
Они смогли прожить в этом селе 2 года. А потом не выдержали и уехали, сполна хлебнув общественного презрения. Иришку преследовали нещадно. Пнуть её физически или словесно каждый считал чуть ли не своим долгом. И куда подевалась прежняя к ней любовь. Но и маме, и сестре воровки приходилось не слаще.
А Иришка назло всем с упоением воровала все, что плохо лежало.
Под перестук колес поезда, уносившего их обратно в теплые края, Иришка вспоминала свою жизнь на Колыме. Она отмотала свой «срок» по полной программе. Как все хорошо начиналось, и как плохо закончилось!
Она смотрела в потолок вагона и с каждым перестуком твердила в себе:
- Не хо-чу! Не хо-чу! Господи! Если Ты есть! Не хочу!
Повзрослевшая Иришка впервые молилась.
Никогда в жизни она больше не брала чужого.