Беллы Ахмадулиной больше нет с нами

      
Несколько часов назад, двадцать девятого ноября, в десять минут седьмого часа, вечером, в Переделкине, ушла из жизни Белла Ахмадулина. Остановилось сердце, на пятый день после выписки из больницы. Я прочла эти факты, разгребая буквально голыми руками слепящую рекламу какого-то интернет-новостника, выглядывая часы, и дату, и причину из-под аляповатых анимаций и лощеных портретов красоток.

         Ушел огромный поэт – может быть самое яркое явление в поэзии второй половины двадцатого века. Другой такой не родится. Единственная, никому и ничему не кланявшаяся, верная себе и своим учителям Б е л л а.
         В надежде заглушить боль от этого известия и чтобы воскресить на минуты чтения облик моего любимейшего современника-поэта, я разыскала в своем дневнике запись о ее юбилейном вечере в Петербурге, проходившем в апреле 2007 года в Александринском театре. Это был последний раз, что я видела ее, и довольно близко, из восьмого ряда. Такой, того вечера героиней, она и останется в моей памяти: истаявшей, слабой женщиной с чистым и сильным голосом раненой птицы, поющей все-таки и всегда о любви, но не той, что нужна житейству нашему, а той, что завещана нам Богом.
         
         
Отрывок этот привожу с купюрами.

         «…Я купила билет за 800 рублей, из дешевых (были билеты и за 2000), и была уверена, что огромный зал Александринки будет полупустым. В этом были также уверены "почти все", по словам Алексея Германа, выступавшего в короткой, завершающей вечер официальной части. В этом были также уверены и члены Союза писателей, все полтора часа простоявшие у стен, потому что они не купили билета, рассчитывая на ползала пустых мест. А "лишний билетик" на вечер спрашивали аж от метро. А зал был набит битком – все пять или шесть ярусов были полны слушателями! И не только нами, сорока- и пятидесятилетними, и ими,семидесятилетними, а много было и молодежи, почти подростков. И как слушали! И как интеллигентно и страстно, коротко и четко кричали «Браво!» после некоторых, особенно прекрасных стихотворений! И кто-то юношеским баском подсказал Белле строку из пушкинского «Цветка» (она всегда читает эти свои коротенькие стихи, они – ее талисман), когда она запнулась. Прямо с галерки подсказал! И получил в свои затменные высоты тихое «спасибо», кивок - черного цветка…
         Это было настоящее и  н е ч а я н н о е  в своей полноте торжество поэзии.
         Ахмадулина больна, плохо говорит, но читает, как прежде, – замечательно, вкусно, отчетливо, выпевая каждое слово и сохраняя вместе с тем смысловую интонацию, помогая ею понимать свои сложные стихи. Все – наизусть. Длиннейшие тексты, почти поэмы – наизусть. Все я знаю, все люблю. И хоть комментарии мне формально не нужны, но я слушала их с сердечной внимательностью…
         Полтора часа она стояла и читала на ногах и только под самый конец взялась рукой за спинку кресла, к которому, открывая вечер, подвел ее Борис Мессерер. Руки при чтении она сводила в локтях за спиной, как будто они связаны, и тем помогала себе держаться ровно. Голова вскинута, шея натянута струной. Черное кружево блузки, сквозь которое просвечивает не имеющая возраста кожа. Все та же челка. Все та же линия губ – перевернутый полумесяц с остриями у края лица. Татарские ноздри стали очень заметны.
         Б.А. не читала ничего позднего. Всё семидесятые–восьмидесятые годы, ее расцвет и тихий триумф.
         Ушла я, частичка зала, как во сне, не веря, что, оказывается, умею чувствовать, плакать, понимать и восхищаться…»
         
Три года прошло.
Б.А. ушла. Совсем.

         P.S. Я напишу о ней больше. Все, что смогу. От юности до зрелости она была моим проводником по зачарованному страшному лесу русской словесности. Бесстрашным и ласковым.
         +
         Вечная память +
         +
               
         Когда влюбленный ум был мартом очарован,
         сказала : досижу, чтоб ночи отслужить,
         до утренней зари и дольше - до черемух,
         подумав : досижу, коль Бог пошлет дожить.

                Б. А. (1981)