Ф.И.О. автора: Белый Дмитрий Сергеевич.
Название произведения: «Счастье неговорливо».
Жанр: любовный роман/современная проза.
Объем: 8-мь авторских листов.
Посвящается K.S.
Аннотация:
Главному герою книги через полтора года исполнится тридцать лет. Он живет в Москве. Его работа скучна и однообразна. Жизнь вяло, в полудреме проходит мимо. Внутри него - пустота. Он мечтает написать роман, но все попытки оказываются бесплодными. До того дня, когда он посмотрит тот самый фильм…
Представленная вниманию читателя книга пропитана юмором, красивыми образами и самыми настоящими, неигрушечными чувствами. Прочитав роман до конца, вы узнаете, как важно порой сделать правильный выбор. Тем более, когда вариантов всего лишь два: найти или потерять.
Глава 8
На следующее утро я проснулся с безапелляционной мыслью в голове: «Произошло нечто необратимое». Я выбрался из объятий сна другим человеком: подозрительно выспавшимся и в то же время как будто осиротевшим. Ощущение было похожим на то, как если бы собаке отрубили хвост, и она на следующее утро проснулась бы с тяжкой мыслью: всё, теперь придется жить без него. Я не понимал, что собственно произошло. Как обычно, я встал, оделся и пошел завтракать, но это новое ощущение как будто растворилось в чае вместе с сахаром, и теперь я проглатывал его равными, небольшими порциями, механическими, робкими глотками.
Я попытался вспомнить события прошедшего дня. Может быть, вчера произошло что-то важное, непредвиденное или даже судьбоносное (и я так мило об этом забыл)? Но ничего существенного я вспомнить не мог. Был яркий день, мы с друзьями праздновали, катались на этих чертовых американских горках, потом, правда, я пытался писать, но из этого вновь ничего путного не вышло. Может быть, именно поэтому во мне появилось это новое ощущение? Я, наверное, наконец-то осознал, что писатель из меня никудышный, и теперь эта мысль творила внутри меня революцию: палила из пушек Авроры, кричала: «Долой буржуазию!», носилась сломя голову из одной извилины в другую и тыкала во всё подозрительное ружьем, так некстати вспомнив про столь звучные «Хенде Хох!». Нет, я не спорю: подобная мысль давно маячила в каком-то одном из острых углов моего подсознания, - но всё же это было слабое объяснение природе моих нынешних ощущений. Так какова была истинная причина охватившего меня беспокойства? Может быть, этой ночью было полнолуние, или какой-нибудь метеорит упал неподалеку? Новое чувство (да, я подумал и решил, что это новое ощущение было больше похоже на чувство) не покидало меня. Оно скреблось внутри, но было... кхм... очень даже приятным. Оно неожиданно перестало приносить мне какой-либо дискомфорт. Тягучее, сладкое, вываленное в легкой грусти, а не в муке.
По дороге на работу я, не переставая, думал о возможных причинах его появления. Я отмел уже, наверно, десяток безумных причин, но по-прежнему пребывал в недоумении. Вчерашний день был всему виной. Что-то важное произошло и мне необходимо было понять что именно.
Фильм. Это слово, сложенное из timesnewromanoвских букв, повисло у меня перед глазами, в районе солнцезащитного козырька машины. Я почувствовал, как в груди разлилось тепло, и с каждой секундой становилось только жарче. Появление этого чувства, судя по всему, было как-то связано со вчерашним фильмом. Это осознание парализовало движение любых иных версий произошедшего. Так что же все-таки произошло? Да, фильм мне понравился: не шедевр, но я определенно не сожалею о времени, потраченном на просмотр. Интересный сюжет, мысли или музыка? Что конкретно послужило причиной этой опухоли эмоций у меня внутри? Что? А может быть кто? Хороший актер, симпатичный, играл с азартом. Но при чем тут он?.. Она? И тут у меня внутри как будто оборвалась струна, как будто рухнула платина, и сознание залило ослепительным светом озарения - всё дело было в ней. Ее лицо сразу же всплыло перед моими глазами, взамен растворившегося слова «фильм». Оно было прекрасным. Я понимал, что многие бы со мной не согласились: она не была одной из тех, чьи физиономии регулярно красуются на обложках глянцевых журналов, но ее лицо было лицом загадки. Черные длинные волосы, спускающиеся ниже плеч; локоны, образующие чувственные круги; вскрывающие грудную клетку и впивающиеся прямо в сердце глубокие, немного грустные глаза; белая, я готов был поклясться, пахнущая малиной кожа; тонкие, алые губы. Только при одном воспоминании об этом лице новое чувство во мне дернуло ножкой, как младенец в утробе матери. «Ну и что? Неужели вокруг мало симпатичных девушек? Что с того, что я увидел еще одну?»
Я по-прежнему, не задумываясь, нажимал на педаль газа, не забывал в случае надобности и про тормоз. Тем не менее, машина ехала сама по себе - водителя у нее не было. Его тело все еще располагалось на переднем сидении, взгляд переступал через стекло, убегал вдаль, - но водителя не было. Я без остановки прокручивал в голове эпизоды из вчерашнего фильма, те, что удавалось вспомнить. И каждый из них - с её участием. По-прежнему пребывая в растерянности, я пытался переключить мысли, словно трамвайные пути с одного маршрута на другой, но безрезультатно. При каждой попытке в моё сердце как будто втыкалась иголка, мысли, какие бы они не были, лопались, словно раздутый бабблгамовый пузырь, и передо мной вновь всплывало ее лицо. Меньше всего мне хотелось сейчас ехать на работу: я думал лишь о том, как скоро вновь смогу посмотреть тот самый фильм. Быть может, именно новый просмотр дал бы мне столь нужные ответы. До конца рабочего дня оставалось 7 часов, 20 минут и 15 секунд.
На работе удалось немного отвлечься (естественно, ведь надо было разобраться с еще десятком проблем-полудурков), но ненадолго. В моих разговорах с другими людьми в этот день превалировали паузы. Я стремительно начинал свою речь, но затем неожиданно умолкал на полуслове. Собеседники либо ждали, когда я закончу, либо оканчивали за меня уже начатое предложение, не всегда правильно, кстати говоря, не так, как я того хотел, но найти желания поправить их я не мог. Ко мне в кабинет заходил Петя, пытался что-то рассказать: «Ты знаешь, что сегодня… и я помчался, как угорелый… ничего. Представляешь? Совсем ничего… я так…» Заходили другие люди, мой рот открывался сам по себе, произносил слова. Один мой коллега поинтересовался: а не заболел ли я? Хотелось ответить положительно, но ответил: «Нет».
Я представлял себе, как внутрь моего тела проник новый вирус. Он заглядывал, чуть приоткрывая дверь, в каждую клетку, осведомлялся о настроении и знакомился: «Здравствуйте! Я тут новенький». Мой организм пребывал в полной прострации, арестовывать нарушителя границы не хотел или, скорее всего, не мог. В обеденный перерыв я с радостью помчался в один из ближайших ресторанов, надеялся, что уж заесть это чувство я смогу, хотя бы на некоторое время, - удалось на минут пятнадцать. До конца рабочего дня оставалось 4 часа 18 минут и 13 секунд.
Новое всегда пугает. Мы любим старое - старое означает проверенное. Но новое, оно просто стремится стать старым, оно тоже хочет быть принятым, хочет быть понятым. И хотя, как я уже говорил, я не пугался этого нового чувства, оно, тем не менее, уж точно не было знакомым. Утюги, скрепки, обручи, мячи, наковальни, бетонные стены, стада, упряжки, луковицы – это да, знакомое и старое. Новое оно безымянно до тех пор, пока не станет старым.
Я ходил по кабинету кругами, рукой то придвигал кресло к себе, то отталкивал обратно, и оно ударялось о стол.
В нашей жизни может многое поменяться абсолютно неожиданным образом: перемены могут произойти сегодня, завтра или через десять лет, но они атакуют без предупреждения и без лишних слов. Это вам не вестерн. Сегодня вы уверены в себе, думаете, что знаете, что ждет вас завтра, но только завтра действительно что-то знает. Мы же можем только предполагать, а располагать удается не всегда. Прелесть жизни заключается в ее спонтанности, в ее влюбленности во все новое.
«Низкие облака сегодня, - подумал я, посмотрев в окно. - И чего они такие низкие? Зачем их спустили этажом ниже? Все равно ведь до них не дотянуться, не допрыгнуть». Я посмотрел вниз на широкие полоски улиц. Кто-нибудь из шагавших там внизу, интересно, чувствовал сейчас то же, что и я? Главное, чтобы чувствовали хоть что-нибудь, а то иногда умудряются жить без этого. Без зубной щетки или бутерброда на ночь обойтись не могут, а чувства закрыты на замок, взаперти. Я взял фломастер и написал прямо на окне:
«Я, кажется, заболел…»
……………………………………………………
«Наверное, мои часы сломались, ей богу. Пять часов дня было уже давным-давно. Может я их сильно намочил, и механизм перестал работать точно? Кто-то наверняка придерживает эту минутную стрелку, не дает ей разогнаться до нужной скорости. А какая скорость нужна была сейчас? Бо`льшая, чем обычно».
- Привет, босс! – ко мне в кабинет вновь заглянула Маша.
- Угу, - промычал я в ответ.
- Не отвлекаю? А то я смотрю - ты заработался сегодня?
- О да, очень много работы.
- Слушай, а я вчера ходила в кино. Такой хороший фильм посмотрела.
Её слова проехались по моей коже напильником.
- Куда ты ходила?
- Ээээ… в кино. Смотрела фильм. Очень красивая история о любви. Советую тебе посмотреть. Фильм называется «С.». Я чуть не разрыдалась в конце.
- Молодец. Это здорово… Рад за тебя.
- Ты какой-то странный сегодня.
- А вот ты что-то слишком обыкновенная: смотрела фильм вчера, а сегодня такая спокойная.
- Я сказала, что он мне понравился, но не настолько, чтобы ежесекундно теперь сходить по нему с ума, - с сомнением в голосе проговорила Маша.
- Да? И что это за фильм такой? Черти что, а не фильм. А главный герой красивый был?
- Да, очень симпатичный.
- Насколько симпатичный?
- Ну…. такой… такой красивый, но не совсем в моем вкусе, - Машу, такое впечатление, мои вопросы окончательно запутали.
- Не совсем в твоем вкусе? – теперь я смотрел куда-то вдаль, сквозь нее. - Наверно, это чувство скоро пройдет, - сказал я уже про себя, а последнее слово шепотом.
- Эээ… ну ладно, я, пожалуй, пойду. Займусь…
Формального разрешения я так и не дождался: сбежал с работы раньше обычного, до того, как прозвучал гудок, возвещающий о конце рабочей смены (это я образно выразился).
Запихнув в себя холодный ужин, я устроился перед телевизором и наж-наж-нажал на пульте кнопку «play» (какая она право прыгучая, или это мои нервничающие пальцы?!). Я старался ни о чем не думать, как будто с самого утра меня ничего не преследовало, как будто не испытывал я никаких новых ощущений, и чувствовал сейчас только то, что и должен был чувствовать, то есть абсолютно ничего. Я решил смотреть этот фильм так, как будто делал это впервые. На экране появилась заставка, поплыли друг за другом титры и предательски, откуда-то из-за спины зазвучала музыка – фильм начался.
Сначала все шло по плану, и я уже начал было думать, что все, приключившееся со мной в этот день, мне приснилось, но вскоре ситуация неожиданным образом поменялась. Я поймал себя на мысли, что после каждой новой, оброненной ею фразы, после каждого ее появления на телеэкране, ее микроскопического движения губами, пальцами или глазами, я как будто делал очередной шаг вглубь воображаемого озера (и дальше от берега). Сначала в воде исчезли мои ступни, затем колени, бёдра, живот. Затем под водою скрылись: руки, шея, и дошла очередь до головы. Еще один шаг и я перестал дышать. Теперь я полностью оказался под водою и, взглянув вверх, можно было увидеть лишь испорченную версию неба, словно сквозь заляпанные, в мутных разводах линзы.
Я полностью окунулся в омут вновь появившегося и уже знакомого чувства. Я продолжал смотреть фильм, но мой взгляд как будто приклеился к ней, и его невозможно было оторвать ни щипцами, ни уж тем более так некстати раздавшимся телефонным звонком. Она играла превосходно: так прекрасно играют только наделенные особым даром актрисы. Больше всего меня восхищало ее лицо: казалось, такое неподвижное и серьезное, оно, тем не менее, было удивительно живым и разным. Наблюдая за ее мимикой, я испытывал непередаваемое наслаждение, как гениальный шеф-повар, пробовавший свое новое, недавно придуманное и получившееся таким вкусным блюдо. Здесь она прикусила нижнюю губу, и по моей коже побежали мурашки. Выражение лица игривое, но в то же время серьезное. А здесь она за несколько секунд n-ое количество раз закрыла и открыла глаза - поморгала. И проделала это с такой скоростью, что можно было увидеть, как ее густые черные ресницы трепыхались, словно крылья бабочек в полете. А здесь она чуть-чуть приоткрыла рот, и губы застыли эскизом небрежного поцелуя. А здесь, сопровождая очередную свою шутку, она вновь усмехнулась правым уголком рта и через несколько секунд уже в ответ на реплику другого героя фильма выдохнула своим фирменным, коротким «Ха».
Я был одурманен ею, вдыхал в себя каждое ее слово, каждое движение. У нее был уверенный, чуть низковатый голос, который так не соответствовал ее возрасту. Возрасту? Ей же, наверно, лет двадцать, а вела она себя так, что ей нельзя было дать меньше двадцати пяти. Двадцать пять – это минимум, минимальный минимум из самого максимального количества минимумов. И я не могу не упомянуть ее глаза, которыми она играла столь же пронзительно и искренне. Надо же, такое и правда бывает: в них хотелось утонуть, утонуть и сдохнуть.
На экране появились титры – фильм подошел к концу, а я по-прежнему сидел в кресле, не шевелясь, и пытался вдохнуть в себя ее запах, абсолютно не понимая того, что сделать это было невозможно. Теперь у меня не оставалось никаких сомнений: она была истинной причиной пробудившегося во мне чувства. Фильм только что закончился, а я уже так сильно тосковал по ней.
Но что я чувствовал? Конечно, я мог бы озвучить целый список с именами тех актрис и актеров, что очень нравились мне. Я всегда с удовольствием смотрел фильмы с их участием, но это чувство было совсем иным: вкусным и рассыпчатым. Она определенно нравилась мне не только как актриса, она к тому же была, как там Маша сказала, «в моем вкусе». Мне нравилось ее серьезное, но столь живое лицо, небанальный тембр её голоса, ее волшебные волосы и искренний, блестящий, как капли воды на солнце, взгляд. И ее характер мне почему-то показался похожим на характер героини этого фильма (а он мне очень приглянулся).
В одной и той же позе я просидел в кресле еще пару часов. В нем я и уснул.