Подарили мне игрушечное ружье. Оно было как настоящее: с деревянным прикладом и металлическим стволом. Стою у крыльца и внимательно рассматриваю игрушку. Идет мимо бабушка и шутя говорит:
-Положишь туда порох, спустишь курок, и как бабахнет, задымит...
Слова, конечно, были высказаны на татарском, на котором понятие “порох” передается словом “дар'ы”. О нем я не имел ни малейшего представления и услышал это слово впервые. Не ведая о “дар'ы”, прекрасно знал что такое “тар'ы”, то есть зерна проса - пшено. Я его видел много раз. Из этой крупы варили вкусную золотистую кашу. Ею начиняли лепешку и получался душистый мягкий пирог - кыстыб'ый. Обильно смазанные сливочным маслом, они лежали на столе горкой. Пшенкой еще кормили цыплят, иногда и кур.
Услышав бабушкины слова и приняв дар'ы за тар'ы, я тут же направился в чулан. Долго не пришлось рыться, я знал, где лежит крупа. Из дальнего угла быстро достал горсть пшена, вынес и показал бабушке.
- Картый, вот тар'ы. Картый, значит бабушка.
Она уже успела забыть про порох, ее интересовало другое.
- Откуда взял? – последовал вопрос. – Вроде бы кончилось.
- В углу из ящика за мешками.
- Оттуда? Значит, там осталось старое зерно с позапрошлого года.
У меня тут же упало настроение. Раз старое, то стрелять не будет. Это уж точно. Я знал, что старые вещи не очень пригодны для того или иного дела. И решил проверить. Положил под курок несколько желтых крупинок пшена, спустил курок – нет ни звука, ни дыма.
“Ну, конечно, я так и знал”.
И решил сходить на дальнее поле - Верхний стан, где колыхались на ветру колосья проса. Их недавно мне показал отец, когда мы ездили в бабушкину деревню. О правильном названии этого поля я узнал не очень давно, в начале лета. Дело было так. Папа с мамой, собираясь куда-то, мне сказали: “Сынок, из дома далеко не уходи, мы съездим в Верхний Стан, часа через три вернемся”. Бабушка гостила у родственников, сестры разошлись кто куда, дома я был один.
Вскоре у калитки появился дяденька из соседней деревни. Спросил, дома ли родители? Я ему ответил, что они уехали в Казахстан. Он был сильно удивлен:
- Вроде бы в такую даль не собирались...
Сказав эти слова, он ушел.
Через несколько дней он пришел к нам еще раз. Поговорили, посмеялись, и мне объяснили, где находится Казахстан, и где расположен Верхний Стан.
Я вышел на улицу. Было сухо и тепло. Со стороны полей дул легкий ветерок и нес запах поспевших хлебов. В переулке у ворот соседского дома встретил девочку Унзилю. Из своих маленьких ручонок она кормила хлебом пса Марик. Большой был он у них. Уши стояли торчком, как у овчарки. Унзиля увязалась было за мной, но остановилась - Марик, услышав, как скрипнула в доме дверь, исчез в подворотне.
- Без собаки не пойду, - сказала мне подружка.
Ладно, могу и один, теперь я уже большой, следующей весной исполнится четыре года, и дорогу знаю прекрасно. Это тогда, когда мы были маленькими, когда мне не было и трех лет, мы с ней направились “в деревни” своих мам - я в Сюльтино, а она в Дюмеево, - и пришли не туда. Дошли до верхней улицы своего же села, она зашла в один двор, я - в другой. Ворота, наверное, были похожи на бабушкины. Не встретив там родных душ, очень удивились. Узнав, чьи мы дети, хозяйки этих дворов привели нас обратно домой.
За переулком другая улица. У дома Тимерсалиха агая два мальчика - Эльбрус и Ринат - строят из песка дорогу. Прохожу мимо. Они так заняты своим делом, что не замечают меня.
Осталась позади и третья улица. Прошел через верхний луг, ржанище с торчащей стерней и оказался в болотистом урочище, проросшим ивняком. Его у нас называют Мостом Закия. Здесь когда-то у мостика через речушку женщина родила ребенка, кого потом нарекли Закием.
У тальников подмигивали мне красивые цветы. Увлекшись ими, я потерял дорогу и не на шутку испугался. Вокруг лишь одни зеленые кусты да кочки, с которых свисали длинные травинки. И звенящая тишина. Дело, кажется, до паники не дошло. Я вспомнил про пса Унзили. Где бы мы ни находились, он всегда прибегал на крик “Марик!”. Я встал на высокую кочку и стал сильно кричать:
- Марик! Марик!...
Вскоре я устал и мне сильно захотелось пить. Чтобы утолить жажду, стал жевать сочные травки. Сколько прошло времени, не помню. Вдруг сзади послышалось чье-то частое дыхание. Я вздрогнул, повернулся и увидел Марика. Не обращая на меня внимания, пес обнюхивал кочку. Не знаю, услышал ли он мой голос, или пришел по следу? Но наш четвероногий друг рядом и мне стало хорошо.
Взглянув на меня, Марик помахал хвостом, и куда-то направился. Я последовал за ним. Дошли до болота, на котором играли мириады солнечных зайчиков. Пес стал лакать воду. Я присел на корточки, но увидев, как в лужице плавают жуки, а по поверхности бегают водомерки, не отважился глотнуть водицы.
Марик, напившись, повел меня дальше.
У меня “своего Марика” не было, хотя мне и очень хотелось этого. Когда-то отец имел пса по кличке Серый, с которым ходили на зайцев. Почему потом он не завел собаку, не знаю. Марик, хотя и соседский пес, поскольку я дружил с ее маленькой хозяйкой, принимал меня за своего. И вот теперь он меня куда-то вел, оказалось к холодному роднику, журчащему среди мелких камушек. Сел Марик на траву и терпеливо ждал, пока я напьюсь.
Пошли дальше и вскоре он меня вывел на дорогу. Идти стало веселее. Спустя несколько минут, узнав знакомое мне поле ржи, я остановился. Марик спокойно вел меня домой в село. Нет, я же шел за свежим просом! Я должен принести его и показать Унзиле, как хорошо стреляет мое ружье. Повернулся и пошел обратно. И Марик за мной - какой он все-таки молодец! Теперь я не отвлекался ни на что. Мысли были сосредоточены на одном: собрать зерна проса. А вот, наконец, и просяное поле. Вокруг пахло немного кашей и нашим двором, где гуляют цыплята. Сорвав несколько колосьев, сел на краю поля, начал растирать их. Добытые таким образом зернышки отправил в карман брюк. Они были еще мягкие и легко ломались. Влажная вещь не горит, значит, стрелять не будет. Ничего, приду и просушу, мама перед моим уходом как раз затопила печь, сказала, что сегодня на ужин будет свежий душистый каравай.
Марик сидел рядом и, широко открывая и закрывая пасть, ловил назойливых мух.
Довольный своим трудом, наконец, я встал с места.
- Айда, - сказал собаке, - пошли домой.
Уже вечерело.
Хотя изрядно проголодался, обратный путь не казался мне таким долгим. Увидев Унзилю на улице, я ей обещал показать, как стреляет мое ружье. Марик остался с ней. А я потопал дальше.
Открыв калитку, захожу во двор, а мои домочадцы в тревоге. Собрались меня искать. Есть у нас и гость: дядя Гилемдар - охотник из соседнего села.
- Вот, бабушка, - говорю, - принес свежее просо - тар'ы. Теперь ружье точно выстрелит.
Взрослые вроде бы успокоились. Я зашел в дом. В маленькой печке, где до появления электричества и газовых плит готовили еду, еще тлели угли. Достал совок, выложил в него из кармана все свое богатство, собранное на поле, и засунул туда.
Выхожу во двор, а там бабушка, вспомнив про порох, то есть дар'ы, который я должен положить в ружье, что-то рассказывает. Догадавшись, чем я озабочен, взрослые громко засмеялись.
Дядя Гилемдар вытащил из сумки коробку: она была полна каким-то темным порошком.
- Вот, сынок, смотри, это и есть настоящий порох.
Взглянул на это вещество и побежал в дом. Вытаскиваю совок, а крупа, находящаяся там, вся почернела. Радости моей не было предела: мое просо стало настоящим порохом, значит, я на правильном пути!
Вынес совок, поднес к взрослым. Они тут же смекнули: в совке лежат обугленные крупинки проса. И сразу же мне стали объяснять, что такое дар'ы, то есть порох. Что такое тар'ы, то есть просо, как известно, я уже знал.
Положив в совок щепотку настоящего пороха, дядя охотник зажег спичку. Порох, можно сказать, взорвался. Вокруг распространился небольшой синеватый дым и горький запах.
- Вот, сынок, ты впервые понюхал порох, когда тебе нет еще и четырех лет, а я - только в восемнадцатилетнем возрасте, в аду Сталинградского фронта, - сказал папа.
Я обращаюсь к охотнику.
- Дядя Гилемдар, дай мне немного пороха.
- Для чего?
- Для моего ружья.
- Оно все-равно стрелять не будет. Это игрушечное ружье. Его смастерили для того, чтобы пугать пистоном воробьев.
- Зачем их пугать? Пусть сидят.
- Ну, для того, чтобы кошка их не съела. Увидев, как она подкрадывается к ним, напугаешь их выстрелом – они улетят. А кошка останется несолоно хлебавши.
Не помню, как ушел папа и принес из сельмага пистоны. Научил меня, как их ставить. Я нажал на курок. Неплохо получается. Есть и хлопок, есть и дым.
Смотрю, наша кошка сидит на скамейке, а рядом на заборе чирикают воробьи. Они нисколько ее не боятся, потому что она сыта - только что вылакала целое блюдце молока. Подошел поближе, вставил в ружье пистон и выстрелил. Воробьи шумно улетели. Но я стрельнул лишь для того, чтобы проверить, будут ли воробьи бояться моего игрушечного ружья, если придется мне спасать их от кошки.
Затем пошел к Унзиле показать ей свою превосходную игрушку.