Восток дело тонкое

   
   
       Прокуратура Союза СССР бурлила.
       Старое здание на Пушкинской 15а, где в кабине на 4 этаже в свое время поочередно сидели Иосиф Виссарионович Сталин и Роман Андреевич Руденко, не видело такого, наверное, со времен Октябрьской революции.
       А причина была из рук вон выходящая.
       Заканчивался  век двадцатый и Союз трещал под напором горбачесвской «перестройки». В гордом Тбилиси, по заявлениям   прикормленных Западом  правозащитников, советские десантники рубили саперными лопатками  мирных манифестантов, Молдавия беременела революционной ситуацией, а в Прибалтике гремели автоматные очереди  и  танковые части  приводились в боевую готовность.
       Накануне, сутки назад, мой сосед по кабинету, ярый сторонник  нарождавшейся демократии и весьма решительный   прокурор, по фамилии Барков, вывесил во всех людных местах громадного здания  десяток исполненных им на своей «оптиме»  обличительного содержания воззваний,  призывающих к отставке Генерального прокурора   Сухарева  и отдании под суд действующего Генсека Горбачева, вместе с секретарем ЦК  КПСС Алиевым.
       Оно произвело эффект взорвавшейся бомбы,  и вся прокурорская элита изрядно переполошилась.
       Меня, как «сокамерника» Алексея Порфирьевича тут же вызвал к себе непосредственный начальник - старший помощник Генерального по рангу и поставил «во фрунт».
       - Почему не доложили? - просипел убеленный сединами двухметровый гигант,  пуча прозрачные глаза из своего начальственного кресла. - Это же черт знает что!
       -  Извините, Юрий Антонович, не успел, -  изобразил я скорбное лицо и  тяжело вздохнул.
       После этого начальник трясущейся рукой  набулькал себе в стакан боржома,    жадно его выхлебал, и вяло махнул   рукой - идите.
       Когда  в предчувствии скорого наказания я вернулся в наш заваленный делами тесный кабинет, Порфирьевич, что-то фальшиво напевая, долбил на машинке очередное заключение.
       - Чего такой хмурый? -  ухмыльнулся он в мою сторону. - Отимели?
       -  Вроде того, - пробурчал я, извлек из коробки  с «Казбеком» очередную папиросу и вышел в холл, успокоиться.
       Там, у курительного столика,  в высоких, бериевских времен, кожаных креслах, с сигаретами в зубах, уже восседали два моих близких приятеля, весьма колоритных и опытных прокурора.
       Оба по виду напоминали  несгораемые шкафы, отличались невозмутимостью характера и изрядной долей юмора.
       -  Ну, как, уепстествили? - прокаркал один из них, русоголовый крепыш по фамилии Буев и пустил в потолок тонкую струйку дыма.
      -  Немного, Георгич, -  глубоко затянулся  я папиросой. - Наверное турнут.
      -  Это вряд ли, - глубокомысленно заявил второй, по фамилии Карпешин, в темных хмурых очках, стряхивая пепел в урну.   - А вот Юрия Антоновича, того, оттянут.
      - Вашими бы словами  да мед пить, Владислав Павлович, - вякнул я, и, затушив в плевательнице бычок, поплелся в свой кабинет, дальше защищать Закон.
      Через минут пять на столе Баркова мелодично зазвонил внутренний телефон, и он снял трубку.
      - Да, да, именно я, - закивал гривастой головой. - Идти к нему  не считаю нужным, так и передайте.
      - К самому? - ткнул я пальцем в лепной потолок, когда он положил трубку.
      - Да, - радостно осклабился «сокамерник». - Звонили из   приемной.
      - Заварил кашу, гребаный  демократ, - подумал я и снова зацокал клавишами.
      Дело в том, что   несколько месяцев назад, на какой-то демократической тусовке,   Порфирьич плотно сошелся с  Гдляном, попал в избирательный комитет Ельцина и весь отдался политике.
 
      На следующий день колейдоскоп событий, завертелся еще быстрее.
      Упреждая Баркова  «со товарищи»,  Генеральный прокурор нанес ответный удар, и  вскоре всех  аппаратчиков собрали   в Мраморном зале   на внеочередное партсобрание.
       Вопрос на повестке дня стоял один: исключение "перерожденца" Гдляна из Партии и изгнание его из прокуратуры.
       Назначенные выступающими сотрудники аппарата, поочередно вставали со своих мест,  гневно клеймили позором ставшего неуправляемым «важняка»,   и требовали очистить наши славные ряды от этого отщепенца.
       А я смотрел на все действо и вспоминал свое.
       Если кто не знает, кто такой Гдлян, советую заглянуть в «википедию».
       Там написано, что это следователь по особо важным делам при Генеральном Прокуроре СССР, раскрывший со своей бригадой целую серию хлопковых коррупционных дел в Узбекистане.
       Сие неправда, ибо первые и наиболее крупные  такие преступления, были выявлены и расследованы задолго до этого  местными оперативно-следственными группами, возглавлявшимися заместителем прокурора Узбекистана О.И. Гайдановым и заместителем министра Внутренних дел этой республики, генерал-лейтенантом Э.А. Дидоренко.
       Когда же, осознав масшабы коррупции в своем регионе, они вышли с соответствующими докладными записками в Прокуратуру СССР и ЦК Партии, запросив поддержку Центра,  сработал принцип бумеранга и обоих отрешили от дел.
       Гайданова перевели на работу в центральный аппарат прокуратуры СССР, а Дидоренко просто «смайнали» с должности  и отправили от греха подальше начальником УВД Ворошиловградской области, где, кстати, мы с ним и познакомились.
       В Узбекистан же вылетела обличенная специальными полномочиями,  союзная бригада  следователя по особо важным делам при прокуроре СССР, Тельмана Хареновича  Гдляна.
       Пишущий эти строки, в то время служил  на Ворошиловградщине прокурором  города Первомайска, активно читал центральную прессу и, как многие другие, был горд    победами Закона над среднеазиатскими коррупционерами.  Тем более, что в составе гдляновской бригады имелись и наши   работники - мой  старший следователь Лариса    Варчук,  областной «важняк»  Саша Ревеко, а также еще два сотрудника следственной  части прокуратуры  области. (Правда одного из последних, через пару месяцев работы, доставили из Ташкента на родину в цинковом гробу, а Сашу после возвращения, застрелил наемный киллер).
      Ваш покорный слуга, у себя в городе, в состав которого входили еще два - районного подчинения,    по мере сил тоже боролся с зарождающейся коррупцией, в результате чего отправил  на пять лет в места не столь отдаленные местного начальника ОБХСС,  и теперь активно  дожимал  вместе с  «важняком» из Киева, возбужденное год назад уголовное дело в отношении уличенного во взятках бывшего первого  секретаря горкома Мозолева, проверяя одновременно материалы на вновь назначенного, с характерной фамилией Плахотченко, пошедшего по стезе своего предшественника.
       Об этом   писали «Правда» и «Известия»    сравнивая первомайские события с приснопамятным делом Медунова, ЦК Компартии Украины яростно защищало своих ставленников, и каким-то чудом, я  пока сидел на месте.
       Потом вверху сработала какая-то пружина, Плахотченко, как говорят, тоже «загремел под фанфары», опыт Первомайской прокуратуры распространили по республике, а меня, сменив малые звезды на большую, отправили в первопрестольную, делиться опытом   на курсах повышения квалификации руководящих кадров.
       Рад  я был несказанно, поскольку в свое время   учился там в одной хитрой школе, надеялся ее навестить и розыскать своих однокашников, ряд из которых считали меня давно усопшим.
       Многие знают, что такое  полоса удач  или, как говорят на флоте, «тпруха».
       Тут, как говорят, она пошла.
       Нашел и однокашников, один из которых уже работал в центральном аппарате  на Лубянке и, более того, познакомился с великим «важняком» Тельманом Хареновичем Гдляном, который купался в зените славы.
       Часть его бригады, вместе со спецназовцами,    как раз прилетела из Средней Азии в Москву, доставив с собой несколько центнеров золота, Тельман Хренович (так заглазно звали начальника подчиненные)  устраивал   для журналистов   брифинги и показы всех этих сокровищ "Али-Бабы",  а ребята отрывались по полной в люксовых номерах  «Минска».
       В числе прочих оказались  и наши Варчук с Ревеко.
       Встреча была бурной, с моей «Древнекиевской» и  бухарскими дынями,  мало пили и много говорили.
       А потом, как водится в таких случаях, Саша стал  приглашать меня в бригаду.
       Мол,  дела ты прогнал подходящие, специалистов в бригаде не хватает, Тельман будет «за» двумя руками.
       Я было раскатал губы, а почему бы не поехать? И изъявил желание.
       Для непосвященных скажу, что  работа   в «золотой» бригаде  гарантировала небывалый карьерный рост и все с этим связанное. Потом, спустя непродолжительное время, я неоднократно встречал в командировках   многих их этих выдвиженцев, все они были глубоко несчастные люди, с подорванным здоровьем, психикой и верой в справедливость.
       Так и загремел бы я в Узбекистан, тем более, что в ближайшие дни меня представили   в следственной части пышущему самодовольством  Гдляну, мы   распили  на троих бутылку армянского коньяка и  ударили по рукам, но меня образумила Варчук.
      Одна из немногочисленных женщин, бессменно «оттрубившая» в бригаде почти два года, Лариса специально встретилась со мной в городе и предупредила - не вздумай давать согласия, все это плохо кончится.
       - Для меня? - понитересовался я. - Для всех нас, - был лаконичный ответ. -То что пишут в прессе и показывают по телевизор - сплошная авантюра. Тельман плюет на Закон,  гробит людей и рвется к власти.
      По прежней службе в контрразведке, мне не раз приходилось сталкиваться с евреями. Очень умные и прозорливые люди.  Лариса  была из них, обладала весьма тонким чутьем, и я послушался. Тем более что за свои  неполные 33   не раз был изрядно бит, после аварии в Атлантике   едва оправился от лучевой болезни и все больше привыкал к  берегу.
      Короче, не поехал.
      А спустя непродолжительное время, теперь уже советник юстиции (подполковник), Лариса вернулась в родную прокуратуру, была повышена в должности и практически ослепла. Не помогла даже операция  в Москве,  у академика  Федорова.
      Я тогда уже был переведен в центральный аппарат прокуратуры СССР, и одной из первых моих   командировок, был вояж в Узбекистан.
      Нашей бригадой руководил помощник Генерального прокурора Е.Л. Широков и ей, в числе прочего, предписывалось  проверить  состояние следствия  по последним, возбужденным Гдляном, уголовным делам.    Одни из нас отправились в Бухару, а я вылетел в долину Заравшана,  Самарканд.
       Прокурором области там сидел один из бывших членов  «золотой бригады» - Василий  Сухонос, которого я знал еще по службе на Украине, и наша встреча была теплой.
       Однако  уголовных дел, от теперь уже узбекских следователей, для проверки я так и не получил. Вася  рвал и метал, его зам по следствию, этнический узбек,   низко кланялся и прикладывая  руки к груди -     бормотал «хоп мали», но дела куда-то исчезли.
       - Саботирую суки, -  отправив того за делами в очередной раз, - скрипя зубами, выматерился Василий.  - Недавно поменял переводчика, камлал совсем не то.Саботировал. В  выделенный мне обкомом особняк не переезжаю,  и семью сюда не перевожу, боюсь, отравят. Сплю в  служебной гостинице   с «макаровым» под подушкой. Такая вот, брат, история.
       Я доложил о ситуации в Ташкент Широкову, тот тоже матюгнулся  и приказал лететь в Фергану,  проверить такие же дела у еще одного выдвиженца -первого  заместителя прокурора области Николая  Сабардина. Его я тоже хорошо знал по бывшей  совместной работе.
       Но вылететь в Ферганскую долину не удалось, там начали резать русских, и всю бригаду срочно отозвали в Москву. Вот так закончилась «хлопковая эпопея».
       Михаил Сергеевич потерял Союз и теперь рекламирует импортные прокладки.
       Гейдар Алиевич стал первым президентом и самым богатым человеком Азербайджана.
       Тельман Харенович ударился в политику, а потом сошел на "нет".
       Кости многих  его следователей  догнивают в могилах, а я пишу вот эти строки в очередной командировке  на Кавказе.
       Восток, как говорят, дело тонкое.

13 апреля  2000 года.  Дербент.