ТРИ НЕДЕЛИ СПУСТЯ
Обед еще был в самом разгаре, как Антонина Мазина вдруг резко вскочила, прижала руки ко рту и побежала к выходу из ресторана. Олег с сожалением взглянул на недоеденную отбивную и, посмотрев на соседей по столику, типа, пойду, гляну, что там с моей, а вы присмотрите, пожалуйста, за едой, пошел следом. Тоня успела добежать до каюты, и шум воды в туалете подтвердил опасения Олега – морская болезнь. Да, отдых обещал быть веселым.
Бледная и дрожащая жена выползла из-за двери и рухнула на кровать.
– Стон этот песней зовется, – пробурчал Мазин. – Ночь любви, похоже, под угрозой.
У него не было ни капли жалости к несчастной супруге. Все раздражение, накопившееся за два года и вроде бы растаявшее сегодня, вдруг, как в ртутном термометре, подскочило до верхней отметки. Глядя на беспомощную Тоню, похожую на его тещу в тот момент, когда он в первый раз пришел к ней в дом и сказал, что хочет жениться на ее дочери, Олегу неожиданно показалось, что у него две тещи и ни одной жены. Он перепугался, вышел из каюты и захлопнул дверь. И чуть не сбил стюарда, скромно стоящего с подносом, накрытым белоснежной салфеткой.
– Это ваш обед, – с улыбкой сказал матрос.
Мазин удивленно посмотрел на это чудо сервиса и открыл перед ним дверь в каюту. Стюард внес еду, поставил на столик и, пожелав приятного аппетита, бесшумно ретировался.
Тоня, услышав слова, связанные с пищей, резко застонала и опять с ревом бросилась к унитазу. Олег пожал плечами и присел к столу. Из-под салфетки очень аппетитно пахло.
***
Тело, лежащее в мешке (пришлось переложить, так как пластиковый футляр не помещался в резервном холодильнике), не давало покоя Руслану Ганееву. Он зашел в бар и присел за стойку, не зная, как начать разговор с барменом Ашотом.
– Налей, пожалуйста, мне яблочного соку, – приступил помощник капитана издалека. – Что-то у тебя нет никого?
– Сам волнуюсь. Ничего, первый день. Еще люди не освоились. Пей, дорогой.
– А в прошлом круизе, вроде бы, у тебя никогда не пустовало?
– О чем ты говоришь, Руслан. Все запасы виски и коньяка выпили, дай бог им здоровья.
«Не всем на пользу пошла выпивка», – подумал Ганеев, а вслух сказал:
– Слушай, Ашот, а у тебя тут вроде пара человек постоянно зависали. Не помнишь, как их звали?
– А тебе зачем? – армянин подозрительно уставился на Руслана.
– Ты понимаешь, кто-то часы золотые потерял. Капитан приказал мне найти, чьи они.
– А, другое дело. Был один такой, с часами. Александр звали. Виски пил, как воду. Расстроенный очень был. Эх, люблю я расстроенных. Они деньги не считают.
– А почему он такой был, не знаешь?
– Дурак потому что. Он отдыхать с молодой девушкой приехал. Не знаю, с женой или с любовницей. Совсем глупая. На мой ассортимент смотрела и говорила: «Шурик, хочу это попробовать, потом другое, потом бренди, потом текилу». А он все, что она просила, заказывал, пока эта ненормальная не уснула за столом. И они с каким-то мужиком унесли ее в каюту. Да, это, наверно, охранник его был. Он часто, пока этот Александр тут в одиночку напивался, в углу сидел, пил только минеральную воду и немного водки.
– А девица что же, больше не появлялась?
– Как не появлялась! Ты что, дорогой. Все пути на нашем теплоходе ведут ко мне. Только она потом с другим кавалером приходила. С наследником нефтяного богатства Артуром Степаняном. В круизах, сам знаешь, разные чудеса случаются. Я слышал даже, что она вообще к нему в номер переехала. Слушай, Руслан. Мамой клянусь, я бы и сам переехал, если бы молодой сиськастой девочкой был.
– Да, да, теперь я понял, о ком ты говоришь. Спасибо, Ашот. Ты очень помог.
– Не за что, дорогой. Заходи, всегда рад.
ТРИ НЕДЕЛИ ТОМУ НАЗАД
– Вот сука! А, Щекин? Ну, ты видел когда-нибудь таких сук? И чего ей не хватает? Любые шмотки, жратва, питье. Все, что не попросит.
– Молодая она еще, Александр Викторович, что с нее возьмешь. Одумается, прибежит.
– Выгоню на хрен, Щекин. На коленях по битому стеклу будет ползать, не прощу.
Игнатий, наконец, снял последнюю деталь одежды с вдрызг пьяного сельского олигарха.
– Все, спите. И я пойду.
– Встретишь Ксюху, не убивай, она моя, – пробурчал уже сквозь сон Семенов.
Участковый выключил свет в каюте и вышел, с облегчением вздохнув. Рабочий день завершен. Можно просто погулять, подышать морским воздухом. Билет ему олигарх купил, а на расходы денег не дал ни копейки, сволочь экономная. А на зарплату милиционера особо не пошикуешь. Правда, воздух входит в бесплатный ассортимент, прилагаемый к путевке. Так что, дыши, Игнатий, сколько в легкие влезает.
На теплоходе играла тихая музыка, солнце уже зашло, но приглушенный свет позволял хорошо ориентироваться на верхней палубе. Щекин хотел присесть, но все столики были заняты. Стюарды носили желающим из бара прохладительные и горячительные напитки.
Участковый заметил свободное место рядом с хорошо одетой дамой, которая сидела одна. На ее столике стоял бокал с коктейлем. Он нерешительно подошел.
– Присаживайтесь, молодой человек, – пригласила женщина. Двое мужчин в строгих костюмах по соседству приподнялись.
– Спокойно, мальчики. Все нормально.
Мальчики, напоминающие деревянных солдат Урфина Джюса, сложились обратно. Тут же подскочил официант, изобразив вопросительный знак. Щекин отрицательно покачал головой:
– Я просто подышать вышел.
Халдей так же быстро растворился в полумраке.
Дама внимательно посмотрела на соседа, который походную майку гомельской трикотажной фабрики сменил на парадную водолазку урюпинского комбината мужской одежды. Игнатий не знал, куда девать глаза, руки и особенно ноги в форменных ботинках, постоянно, куда бы он их не протягивал, натыкающиеся на туфельки женщины.
– Разрешите представиться, – сказала она, – Марианна Степанян.
– Приятно, – неразборчиво пробурчал милиционер, зачем-то пододвинув бокал соседки поближе к ней.
– Спасибо, – улыбнулась вдова. – Простите, а как вас величать?
– Игнатий Щекин.
– Какое красивое старинное имя. Вы не еврей?
– Нет, – испугался участковый, – русский.
– У меня был друг в детстве – Абрам Щекин. Не слышали про такого? А еще музыкант известный в Ленинграде есть – Давид Голощекин.
– Эти товарищи мне не знакомы.
– Не расстраивайтесь вы так. Быть евреем сейчас модно. Вот мой покойный муж был наполовину армянин, а на другую половину, по маме, тот самый. И ничего. А я вот – русская. Так что можете мне смело признаться.
– Да нет, никакой я не еврей, клянусь вам. Хотите, паспорт покажу?
– Ну, что вы так разволновались, Игнат Абрамович. Мне абсолютно все равно.
– Я – Петрович, – чуть не взвыл Щекин.
– Горячность выдает в вас семитскую кровь, голубчик. А впрочем, какая разница. Мальчики, позовите официанта. Молодой человек, принесите-ка нам водки.
– Закусывать чем будете, Марианна Сергеевна?
– А мы с Игнашей, как Киса Воробьянинов, солеными огурцами. Да?
– Я деньги забыл, – мрачно ответил участковый, только не успел добавить, что забыл, как выглядят те самые деньги.
– Это ничего. Потом вернете, при случае. Не омрачать же из-за такой ерунды наше приятное знакомство.
Буквально через минуту один официант нес графинчик холодной водки и стопки, другой – поднос с грибными жульенами, тарталетками с черной икрой и селедкой по-русски, а третий – пресловутые соленые огурцы с укропчиком.
После того, как водка была услужливо налита, безутешная вдова сказала:
– Давай, Игнаша, за меня. Чего уж тут скромничать. Я того стою.
ТРИ НЕДЕЛИ СПУСТЯ
В этот вечер скрюченная морской болезнью Антонина из каюты больше не выходила, отказываясь от всего, что человек обычно отправляет в организм через ротовую полость. Олег по этому поводу не унывал. Заглянул разок в дверь. Спросил, мол, ну как ты. Но не успела Тоня открыть рот даже наполовину, как Мазин исчез, крича на ходу, типа, лежи, лежи, дорогая.
Давно у него не было такого ощущения свободы. Олег и так-то не был обременен понятиями: производственная дисциплина, ранний подъем по будильнику, норма выработки и другими родными до боли любому советскому человеку. Он, если точно выразить его соучастие в товарно-денежном обмене, был «промежуточным звеном между продавцом и покупателем».
Что Мазин продавал и покупал, спросите вы. А все. Все, что кто-либо хотел продать или купить. У него уже выработался нюх на то, что плохо лежит или пусть даже хорошо лежит, но не может найти своего владельца. Это Олег воспринимал как личное оскорбление и не успокаивался до тех пор, пока, к примеру, груда металлолома, ангар картошки, партия корейских компьютеров или колумбийских сардин не находили своего счастливого обладателя.
Собираясь в круиз, Мазин, по совету друзей, взял с собой немного ходового товару. А почему бы не совместить приятное с полезным? В бауле, хранящемся под койкой, на которой лежала стонущая Антонина, покоилась до поры до времени масса полезных и не очень вещей. Там было несколько браслетов и цепочек, наручные часы, компасы, презервативы с запахом лесных ягод и прочая ходовая лабуда.
Нужно было только разведать обстановку. Для этого Олег и пошел туда, где в вечернее время развлекалась основная масса отдыхающих. В ресторане играл оркестр. Кто помоложе, танцевали, кто постарше, пили коктейли и слушали живую музыку. Соотношение представительниц женского пола к носителям мужского можно было оценить примерно, как два к одному.
Поэтому появление молодого, одинокого, высокого, симпатичного парня не осталось незамеченным. На него сразу сделали стойку несколько дамочек разного возраста, но одинаковой озабоченности.
В результате употребления примерно трех литров пива в компании двух подружек из восточной Сибири и танцев до упаду с ними же Мазин вернулся в каюту только под утро.
На вопрос Антонины, где ты был, он разумно ответил, что всегда работает, как проклятый, и сегодня – не исключение. А завтра он в подготовленную почву уже начнет вносить семена, то есть продавать свой товар. И к концу круиза, мол, планирует отбить все бабки, на него же и потраченные. А теперь давай, спи, милая, спокойной ночи. А то на завтрак не проснемся. В ответ Олег услышал лишь легкий стон, потому что на большее супруга уже была не способна.
***
Капитан Приходько и его верный помощник Ганеев наутро после начала августовского круиза совершали обход корабля. Делалось это с единственной целью – незаметно дойти до резервного холодильника и посмотреть на оставшегося с прошлого похода безбилетного пассажира.
Конечный пункт их неспешного променада находился на корме, рядом с камбузом, где священнодействовали кок и его поварята.
Офицеры подошли к двухметровому белому монстру и посмотрели на него, как будто сквозь стенку можно было разглядеть его содержимое.
– Открывай, Руслан, – вздохнул командир. – Чему быть, того не избежать. А я посмотрю, чтобы никто мимо не проходил.
Только Ганеев повернул ключом в двери, как послышался топот ног. Дежурные по кухне шли чистить картошку. Он тут же захлопнул холодильник обратно.
– Хрен с ним, попозже придем, – решил Приходько. – Продолжаем, не спеша, осмотр корабля.
– Ну, узнаем мы, кто этот потерпевший, – на ходу спросил помощник капитана, – а дальше что?
– Послушай, что я думаю. Если бы его искали, нам бы давно телефонограмма пришла. Так? И еще. Ты сказал, что он не один вроде был. Если это, конечно, тот, о ком мы думаем. Почему тогда при сходе с теплохода никто не прибежал к нам, не сообщил, что, братцы, человечка одного нигде нет. Странно. Что из этого следует?
– Не знаю, товарищ капитан.
– Правильно мыслишь. И я не знаю.
ТРИ НЕДЕЛИ ТОМУ НАЗАД
Фермер Семенов проснулся в мрачном настроении. Сначала он, с трудом открыв глаза, просто ощутил признаки похмелья, а уж потом, сообразив, где находится и не нащупав рядом горячего Ксюхиного тела, тут же стал мрачным. Он прекрасно понимал, что этому юному магнату нечего предъявлять. Его неискушенная подружка сама полезла к наследнику в штаны. А чего отказываться от симпатичной халявы?
Александр Викторович вдруг ясно вспомнил, как Ксюха охомутала его самого. Он еще по привычке кричал «Люська», а отзывалась с готовностью уже молодая дублерша, причем делала это без всяких комплексов. Типа, хочешь Люськой звать, зови на здоровье, я подожду, пока привыкнешь. И он привык, и так быстро, как будто никакой жены с двадцатилетним стажем не существовало.
А теперь с ним обошлись так же, как и он всего пару месяцев назад. Использовала молодая поросль мужика в качестве трамплина в счастливое будущее. Только не понимает Ксюха, что у этого Артура Степаняна таких, как она, четыре колонны в два ряда. И только звонка ждут, чтобы все бросить и тут же лететь к нему, выполнять любую прихоть.
Приползет обратно еще до конца круиза, как только надоест нефтяному наследнику.
«Не пущу, – резко подумал Семенов, – пусть на ковровой дорожке под дверью ночует». Довольный своей принципиальностью и гордый сам собою, как будто Ксюха и вправду уже скулила с обратной стороны двери, а он не обращал на нее внимания, Александр Викторович начал собираться на завтрак. Он настолько вошел в роль деспота, что очень удивился, когда, выйдя в коридор, обнаружил там только проходящую мимо старушку из соседней каюты, напевающую что-то бодренькое для аппетита.
***
Ксюха в это же самое время еще крепко спала рядом с Артуром. У двери был выставлен круглосуточный пост. Охранник оберегал одновременно покой и сына, и спящей в каюте напротив матери. В отличие от отпрыска, вдова Степанян скромно почивала одна.
Терпения Марианне Сергеевне было не занимать. Своего Степаняна ей когда-то пришлось обхаживать полгода. Он на женщин внимания вообще не обращал после развода с первой женой. Поэтому ей пришлось зачать ребенка, пользуя будущего счастливого отца практически в бессознательном состоянии.
Она полетела тогда за ним в какой-то сибирский город, где отмечался юбилей по поводу открытия сотой скважины. Еще днем она исхитрилась узнать в единственной гостинице, где будет ночевать Степанян, и спряталась у него в номере.
Ее будущий муж сильно подвыпил, чем часто стал грешить, когда остался один. А Марианна, которая тогда была просто Машкой Филатовой, как говорится, воспользовалась благоприятным моментом по полной программе со всем умением.
Ее сынок, плод усилий той сибирской ночи, был более щепетильным. Когда Артур проснулся и увидел по-хозяйски раскинувшееся и сопящее рядом с ним Ксюхино тело, то начал тормошить девицу, призывая срочно встать, одеться и валить отсюда, пока мама не вошла.
Но Ксюха, не открывая глаз, показала парню фигу и пробурчала, что теперь, как честный человек, он должен хотя бы накормить даму завтраком. И вообще, идти ей некуда. Ее разъяренный свинопас убьет бедную девушку, не задумываясь.
Бедному нефтяному магнату (хороший каламбурчик, а?) не оставалось делать ничего другого, как пойти в душ. Что ж, для таких случаев есть мать и начальник службы безопасности. Разберутся, оградят мальчика от назойливой дамочки.
***
Участковый Щекин же в эту ночь почти не спал. Он вспоминал слова начальника школы милиции товарища Стеценко. «Ребята, говорил он, наступит в вашей жизни момент, когда вы поймете, что такое честь офицера. Подлая вражина может принимать любой облик. Она будет искушать вас, сулить богатства и сало в шоколаде. Вот тогда, выдержав это испытание и не поддавшись, а раздавив эту гадину, вы сможете сказать, ребята, что стали настоящими советскими милиционерами. И вы придете ко мне, старику, и скажете «спасибо».
Игнатий лежал со слезами в честных глазах и думал:
«Ну и мудак же ты, товарищ Стеценко. Какому дерьму ты нас обучал. Мой однокашник Колька Спиридонов давно ездит на иномарке. Раз в год отдыхает на море. Ходит в магазин. А чего смешного? Я-то не хожу. Если только за хлебом и макаронами. И сижу я рядом с этой наследницей армянского капитала, как на горячей сковородке. И даже за свою стопку водки заплатить не могу. И на хрена мне такая честь офицера? Сандалий даже нет».
– Все, решено, – сказал сам себе Щекин. А что решено, он не сказал, но это и так было видно по его суровому виду.