Пицца

Олег Макоша
             1
             Грибную не люблю, то есть люблю конечно, но лучше Пепперони или Маргариту.
             С черным чаем.
             И не в этом идиотском наперстке, а в нормальной чашке.
             Вот есть кунг – кузов универсальный нормальных габаритов. И должна быть такая же чайная чашка. По аналогии.
             Чайная чашка нормального объема.
             Ччно.
             В маленькой пиццерии. Не в ресторане похожем на промышленную выставку, а в забегаловке напоминающей сарай с верандой. Стол деревянный потяжелее, стулья с прочными спинками, полотенца. 

             В меню классические итальянские пиццы.
             Пепперони:
             Салями Сальсичча, сыр «Моццарелла», свежие помидоры, сыр «Гауда», оливковое масло Экстра Вирджин, соль, сахар, специи. Ну и, понятно, мука с дрожжами.
             Маргарита (в честь жены Умберто 1 Маргариты Савойской, большой любительницы):
             Все то же самое, только без салями. Полегче, короче.
             Ну и еще парочку можно: Четыре сыра и Венецианскую.

             Пластмассовые ножи и вилки не одобряю. Режешь – гнутся. В одной пиццерии попались металлические, сначала обрадовался, а потом – не то. Не знаю как, руками их рвать, что ли. Как дичь.
             Есть нужно, держа руками. Это – точно.
             Не вилкой.
             Пусть падает салями на брюки, а соус капает на свитер. Пофиг. Так вкуснее.

             А недавно взял попробовать лазанью. Сначала подумал, что хрень прокисла, потом объяснили – соус бешамель. Все равно не понял, бешамель, он же из молока в основном. А тут такая кислятина. Молоко что ли гикнулось? Но девочка с мальчиком объяснили:
-- Все нормально.
-- Да?
-- Да.
-- Точно?
-- Бешамель!
-- Чего?
-- Да падла буду – пацан рванул на груди фирменную майку.
             Я доел, но впредь решил воздерживаться.

             Толи дело, братцы, пицца. Ее еще римляне придумали. Типа древние греки. Готовили в Помпейской печи. На дровах. За пару минут. Лепешка же по сути. Печка была хитро устроена, там как-то жар отражался от стенок и весь попадал куда надо. Не суть.
             Чую, появляется в моем голосе лирические ноты.
             Очень много приятных рифм к этому слову. Птица, напиться, влюбиться и т.д.
             Хорошо ведь.
             Зайдешь с мороза, закажешь Пепперони, хлебнешь чайку и размечтаешься поневоле. Кругом Апеннинский полуостров и итальянки. Правда, в шубах. Через полгода лето. Но короткое. На работе через пару дней аванс. Но маленький. Квартплату опять подняли. Но идут они на ***. В окно видно как буксует автомобиль. Но итальянский. Напротив…
             И т.д.
             А может дело не в этом.
             Просто вкусно и все.

             2
             Пиццу надо есть непременно остывшую. Остывшую, но не холодную. Она так гораздо вкуснее, да и расплавленный сыр не тянется липкими нитями. Отпыхнувшее тесто отдает вкус, колбаса придает мягкой остроты, соленые огурцы осаживают помидоры. Вообще, это задача, проследить связь между итальянским блюдом и русскими пристрастиями.
             Сидя в своей любимой пиццерии, я размышляю именно об этом. О связи пирога и пиццы, снега за окном и фонтана в центре ухоженной площади небольшого итальянского городка. Связь напрашивалась самая простая – тоска.
             Ее в пору разделить на два вида.
             Тоску по.
             И тоску без.
             Недаром существует дивный буквальный омоним тоска-тОска. Где смещение ударения превращает нашу невыносимую печаль в оперу Пуччини. В пучину Пуччини.
             Тоска по искушению средиземноморской негой, и тоска без возможности ее осуществить. Потому что, окажись мы в Вероне, успокоения не будет. Есть люди, не умеющие удовлетворятся насущным.
             Сидя в январе месяце в теплой пиццерии, жуя пепперонни и прихлебывая чай, я думаю о том, что все останется как есть. А все приключения Одиссея и метаморфозы скороспелых богачей, пребывают за пределами моей жизни. И не по причине инертности или боязни перемен, а по причине вкусной пиццы, уверен – более вкусной здесь и сейчас, чем там и когда-нибудь.
             Но всегда можно задуматься.
             О красоте жизни.
             О женщине, среди зимы, сжимающей в руке мандарин, о ребенке, маленькой точкой, выбирающем будущих родителей, о деревянной дверце резного шкафа, внезапно открывшейся и ловящей солнечные лучи на плоскость старого лака. О том, что открыло эту дверцу. О скрипе половиц и муке, рассыпанной по всему столу, о пицце, придуманной скорее крестьянином, чем солдатом. То есть, еще раз о жизни.
             О красоте итальянок.
             Любого возраста, потому что, это опять красота жизни. И она бесконечна. Толстая матрона, в черном платье, готовит пасту на потемневшем от времени столе, молодая красавица, поправляет прядь красных волос. Все от того же фонтана летят брызги, превращаясь по дороге в мелкие бриллианты. И, падая на камень площади, звенят и подскакивают.
             Тут хорошая пиццерия: чистая, просторная, и можно смотреть вниз (третий этаж). Много молодежи, студентов, они сидят, сняв шапки и куртки, трут за свои неинтересные мне дела, я равнодушно выхватываю долетающие фразы.
-- Взяли, короче, пива…
-- А она че...
-- Мне пепси…
-- Не, я не говорил…
             Больше всего красоты не в трагичном или возвышенном, а в обыденном. В разноцветных куртках, брошенных на стулья. В детях, размахивающих рекламными флажками заведения. В молодой мамаше, осознающей свою привлекательность и немного нарочито поворачивающей голову в выгодном ракурсе.
             Это было лучше всего.
             Ее улыбка, обращенная к ребенку и ко всем окружающим.
             Даже ко мне.
             Чуть не забыл.
             Получив чек, я посмотрел на пицценты и увидел ноль. Это было интересно, учитывая, что карточка у меня почти год, а в пиццерию я хожу, чуть ли не через день.
             Я помахал чеком перед барышней за прилавком, а потом успокоился. 
             Накопительная система меня презирает, а банки (к примеру) ненавидят, девочка улыбнулась и сказала:
-- Я не знаю, позвоните им.