4.Битва колдуний
Вот и Фекла была што-то уж больно взором водяниста. Да и козел ейный чёрный во двору был какой-то не такой. Рога –коряги, копыта –каменюками, глаза –щучьи.
И все ж -таки скипятила я взвар на трех каплях годючьего яда, на трех ложках лягушачьей слизи, на сушеном порошке из крыл летучей мыши, оставила чугунок с ним в печи остывать –и легла спать. А взвар-то этот я по каракулям в бабкиной тетрадке первый раз сготовила—грех вить! – и знать не знала, как с ним дале быть и чем дело обернется. Только коснулась головой подушки—и как в омут ухнула. И вроде –не сплю, а чудно да блазно все стало. Смотрю –из чугунка пар—не пар, а змеи к загнетке лезут, за вьюшку цепляются. Следом лягухи на пол—шлеп, шлеп. А тут крышка бряк от половицы—и оттуда мыши летучие. И свивается всея эта нечисть в один шевелящийся клубок навроде змея.
- Садись, не боись! – раздался голос.
И вскакиваю я на гадину—и, втянувшись в печь, через трубу, выносит она меня на себе.
Вылетаю – в одной руке заслонка , в другой кочерга. Деревня наша –што твои угольки костровища в ночи. Месяц, што косы лезвиё—зеркальцем. Глядь в него—а на мне кольчуга змеиной чешуей, в одной руке - щит кованый, в другой - меч лучезарный. И волос струится по ветру крылами. Пришпорила я свово змея, лечу -дух захватыват. Смотрю—внизу озеро Круглое, в котором сказывали, шаман утоп, а за ним – средокрестье дорог за краем поля. И светится в ём сквозь землю лягушачья косточка. Уже в большую рогатину выросла. Я туда. А навстречь –Фекла на своем черном козле.
- Стой!—кричит.—Не трожь мою любовь! Вон кака она больша вымахала!
А на самой шаманский балахон, обвешанный железками—висюльками. Власы по сторонам сияющего лица с огненными очами - двумя вороновыми крылами. А в руке меч кривой.
Не спужалась я ведьмачки –и сшиблись мы с ней на том перекрестке. И токо сыпанулись голубы искры с лезвий мечей, как, вижу, - летят, струясь в свете месяца, колдун-волос колтун да отец Макарий, чья могилка давно заросла—заколодела на краю кладбища за церквой. У одного бубен в когтистой лапе, у другого Псалтирь в руце. И ну они вокруг нас кружить, один, камлая, другой, распевая псалмы. Вихрь поднялся, воронка образовалась, закружило нас с Феклой. Вырвало смерчом виловатую кость из земли. Ухватились мы за нее по двум сторонам - и разломили пополам. Молния ударила. Гром прогремел. Две лягухи-попрыгухи прыснули в разные стороны. Рассыпался змей, обратясь –в мох и тину. Но не превратились ни Фекла, ни её козел в лужу. Да и я, разе ж я могла сказать Одарке, што ту косточку для себя отрыть хотела. Потому как больно уж мне звонарь Васятка глянулся. Ладный парнишонка, набожный, не охальник, ласковой, не то што заезжие гусары да урядники, по которым точила я горючи слезоньки после жарких объятий по скирдам. Да и хто же из девок в деревне Васятку не любил. Уж больно приметен был златоволосый звонарь на своей колоколенке.
Поделили мы с разлучницей-Феклой жабью косточку-рогульку. Досталось нам по половинке любви. А цельная—Одарке.
И стояли мы на венчании за спинами у жениха и невесты. И блазнилось мне в мерцании свечных огоньков – то не поп венчат Одарку с Васяткой, а кодун озерной-глаз озорной. На Купалу –то мы так озоровали, што на Круглом –и чертям тошно бывало. Парни бород из тины понаделают. Змея из травы, моха, камыша смастерят и таскают на палках. Девки - в венках из кувшинок в одних сорочках. Визг. Хохот. Кто кого настигнет—тот того и жених с невестой. А Васятка отойдет на опушку, сядет на лужок, достанет рожок пастуший –и так заиграт на нем, што сердце заходитца. Вот тогда-то и приколдовал меня зеленовласый шаман со дна озерного.
© Copyright: Юрий Горбачев 2, 2010