… Часы тикали.
Я сидела на полу и, прижав ладони к теплому дереву, вслушивалась в знакомые звуки. Там, под коричневыми крашеными досками, отсчитывали минуты легкие стрелки и отчетливо тикали, тикали невидимые часы.
Дом был старым. Построенный дедом после войны, он помнил темное заросшее поле вместо улицы, первую неустроенность быта, работу на износ и надежду на то, что все когда-нибудь образуется. А еще помнил мою маму маленькой, с клетчато-синим бантом, тяжело сползавшим с тонких светлых волос, бабушкины теплые руки, веселые голоса гостей, приходивших вечерами играть в старое, доставшееся от прадеда лото.
Шло время. Вокруг дома выросли яблони, обосновались подвалы и сарайчики, появились качели, неувядаемо улыбались цветы и фотографии в ажурных рамках, в коробках из-под конфет бережно хранились старые письма и открытки. Было тепло и уютно.
Почему-то дом всегда красили зеленой краской. Высокий, с яркими бело-голубыми наличниками, он очень защищено чувствовал себя за старым парком, начинавшимся сразу у калитки. Дом был просторный, с окнами, через которые весь день стекали золотистые солнечные блики.
– Мы, что ли, бедно живем? – каждый вечер риторически вопрошал дедуля, зажигая во всех комнатах свет. Тогда с улицы дом напоминал волшебный зеленый фонарик, наполненный сказкой.
Сказки было много. На чердаке, где по осени в пахучем колком сене хранили красные яблоки, а потом прятали старые игрушки и потертый патефон с тяжелыми пластинками в коричневых бумажных конвертах. В бабушкиных деревянных шкатулках с разноцветными пуговицами. В зимних, причудливо замороженных окнах, тихих потрескиваниях раскаленной печки и … Да мало ли чудес было вокруг маленькой девочки! Дом жил во мне, тихо разговаривал, дарил красивые сны.
Я верила, что у дома был свой Домовой, который отсиживался под полом, любил теплое молоко с медом и иногда ворчал на ленивого кота, развалившегося под ногами. Домового я, по мере сил, подкармливала и старалась задобрить – раскладывала за шкафами овсяные печенья. Мама, когда находила мои запасы, не ругалась, однако верить в сказочное соседство отказывалась.
Первый раз я услышала тикающие под полом часы после смерти дедушки. За окном незапятнанно-бело лежал снег – первый после слякотной осени. Дома было тихо, родители спали, а я сидела на полу и, прижав ладони к теплому дереву, вслушивалась в новые звуки. Там, под коричневыми крашеными досками, отсчитывали минуты легкие стрелки и отчетливо тикали, тикали невидимые часы. Наверное, Домовому тоже было грустно, и его ходики спешили, спешили завершить невыносимо-долгий день. Тогда, боясь поверить в чудо, я остановила в доме все часы, но тиканье – спокойное и ровное – не пропало. Замерло одно сердце, а другое – когда-то им сотворенное сердце дома – продолжало биться, отсчитывая часы и годы уже для оставшихся детей и внуков…
Я выросла. Надолго покидала дом, уезжая сначала учиться, потом работать. Возвращаясь, между шумными разговорами старательно прислушивалась. Дом молчал. Мы все чаще задумывались о его продаже…
Опять часы под полом я услышала недавно. Нет, не в том, родном старом доме, который, к счастью, остался с нами и теперь по-отечески всматривается в наши мысли и наши дела, а уже в моем доме, тоже ставшем родным.
Мой дом другой. Я его не построила, как мой дед. Просто, день за днем живу, создавая мой мир, бережно храня то, что называю «моим счастьем». С фотографий в ажурных рамках глядят дорогие мне люди, в коробках из-под конфет бережно хранятся старые письма и открытки, а за шкафами я по-прежнему припрятываю для Домового овсяные печенья. И за всем этим слышу иногда тиканье – спокойное и ровное – словно сердце, соглашаясь и доверяя, продолжает идти в предназначенные для меня новые дни.
…У каждого из нас свой мир и свой дом, который мы ищем или создаем, меняем или оберегаем. Но если однажды вы увидите своего ребенка, сидящим на полу и прижимающим к нему теплые ладошки, не мешайте ему! Просто там, под полом, отсчитывают минуты легкие стрелки и тикают, тикают невидимые часы, отмеряя бесконечное, счастливое время вашим детям и внукам.
Просто прислушайтесь…