Долгое ожидание чего-либо, чего душа желает слишком страстно, может иногда сыграть дурную шутку: и тогда человек, наконец получив желаемое, испытывает разочарование, понимает вдруг, что само ожидание было для него гораздо важнее, чем результат.
Эдвард до последней минуты не признавался самому себе, что он безумно боится подобного разочарования. Для него не было внове после проведенной с кем-то ночи холодным тоном попросить забыть их маленькую шалость и больше никогда не напоминать о ней ни единым взглядом. Но с Уиллом так не должно было произойти. Эд прекрасно осознавал, что заигравшись со своим благородством, влюбил в себя несчастного мальчика, и теперь, несмотря на исход этой ночи, Уильям будет ждать продолжения, каких-то проявлений привязанности со стороны своего господина.
«Я так долго ждал тебя, так страстно желал… Даже если сегодняшняя ночь не принесет мне достаточной компенсации за мои страдания, я обещаю, что буду терпелив. Я научу тебя получать удовольствие, мой птенчик, и доставлять наслаждение мне. Я сам ограню тебя – для себя – как дикий алмаз, еще не знавший оправы! Клянусь, ты не пожалеешь о том, что окажешься сегодня в моих объятьях!»
Столь возвышенные мысли, достойные пера лондонских графоманов, заполняли голову графа, пока они с Уиллом подъезжали к замку. После того обещающего поцелуя юноша присмирел, и, как казалось Эду, больше не противился мысли о неизбежном. Во всяком случае, с лица Уильяма не сходил румянец, его глаза лихорадочно блестели, а губы он облизывал так часто, что графу пришлось призвать на помощь все свое самообладание, в противном случае до спальни они могли и не дойти.
Теперь, когда до исполнения заветной мечты оставались считанные минуты, Эдвард вдруг почувствовал острое желание не торопиться. Дело было не столько в волнении и неуверенности в особых талантах Уилла – которых у него и не должно было оказаться – сколько в эгоистичном намерении довести мальчика до той точки нетерпения, после которой юный слуга окажется более чем готов принять ласки своего господина. Поэтому, въехав во двор замка, граф не отказал себе в удовольствии дать обстоятельные указания зевающему Джону относительно лошадей, потом потребовал, чтобы Уилл нашел двоих-троих работников и передал им приказ господина приготовить ванну в его покоях. Когда немного запыхавшийся и очень мило растерянный юноша вернулся во двор и доложил об исполнении поручения, Эд одобрительно похлопал его по плечу, незаметно переведя руку на его шею и задержавшись там чуть дольше, чем следовало, и вкрадчивым голосом приказал следовать за собой… на кухню.
– На кухню? – переспросил Уилл слегка изменившимся от волнения голосом.
– У тебя что-то случилось со слухом? Уши продуло? Да, на кухню, нам кое-что там понадобится… – усмехнувшись, граф подтолкнул вконец запутавшегося слугу в спину, искренне наслаждаясь происходящим.
В Эдварде боролись азарт охотника и нарастающее нетерпение. Изгибы спины и ягодиц идущего впереди Уилла волновали графа неимоверно, и в то же время он придумывал все новые причины оттянуть тот момент, когда наконец сможет сжать своего желанного мальчика в объятьях.
– Так-так… Отыщи-ка бутылочку моего любимого вина… должно быть где-то в кладовой, да, вот оно… И прихвати вон ту головку сыра. И еще… нам понадобится масло.
– Масло?! – Уилл все больше нервничал, это делало его неуклюжим, заставляло ронять лежащие на его пути предметы, чертыхаться, злиться на себя. Последнее приказание господина юноша счел уже просто издевательством. Он встал перед графом, уперев кулаки себе в бедра, и уже открыл рот, чтобы высказаться о странных пристрастиях своего милорда к еде на ночь глядя, но тут же оказался притиснут к вышеупомянутому лорду с запрокинутой головой и запечатанными поцелуем устами. Эд словно решил отпустить свое нетерпение хоть на несколько мгновений – он целовал своего слугу так страстно, что у того подгибались колени и спину пробирало волнующей дрожью. Совсем немного времени понадобилось, чтобы Уилл тихо и жалобно застонал, прижимаясь к своему милорду всем телом, но в тот же момент Эдвард отпустил его, вспомнив о том, где они находятся.
– Масло, Уильям… – промурлыкал граф в приоткрытые сладкие губы, дождавшись, когда взгляд карих глаз снова станет осмысленным. – Уверяю тебя, оно нам сегодня понадобится…
Секундное замешательство – глаза Уилла расширились, юноша вспыхнул, его щеки стали красными, как спелые томаты, и он выскользнул из объятий лорда. Больше не смея поднять на господина взгляд, Уильям положил в плетеную корзину внушительный кусок сливочного масла, то бледнея, то снова краснея от ужасных догадок о его предназначении, и неловко поклонился, показывая, что выполнил все указания.
– Ну что же… идем в спальню, – тихо проговорил Эдвард обычным спокойным тоном, стараясь больше не пугать своего «птенчика».
Уильям все же вздрогнул, быстро метнул на господина испуганный взгляд и сжался в комок, словно хотел уменьшиться в размерах, а еще лучше просочиться сквозь камни в полу.
Эд нахмурился. В его планы совершенно не входило снова бороться со страхами не в меру целомудренного паренька. «Пора завязывать с прелюдиями… Сегодня Уилл должен стать моим, стать по собственному желанию, а не по принуждению!»
Приняв решение не дать Уиллу испугаться еще больше, граф приступил к выполнению своих планов, как только за ними закрылась дверь в спальню.
– Ваше сиятельство жела… – начал Уильям, поставив корзину с едой на пол, чтобы зажечь больше свечей, но не успел закончить фразу: сильные руки в очередной раз за сегодняшний вечер прижали юношу к стене возле двери, а его чуть дрожащими от волнения губами завладели уверенные губы и язык милорда.
О, да, поцелуи нравились Уиллу невероятно! Он сразу обмякал в руках своего господина, послушно приоткрывая рот и позволяя выгибать себя навстречу, оттягивать назад голову, слегка царапать ногтями затылок. Правда, в этот раз граф уж слишком сильно прижался к своему слуге всем телом, так что Уильяму стало тесно, жарко, как-то вдруг резко невыносимо, он задрожал, попытался выскользнуть из дурманящих объятий, отчего еще сильнее почувствовал близость милорда… Чувственный, продолжительный, молящий стон сорвался с губ юноши совершенно непроизвольно. Эдвард улыбнулся, не прерывая поцелуй, и потерся о живот Уилла своим изнывающим от желания членом. Пора было расставить все точки над «и».
Отстранившись от совсем захмелевшего паренька, граф потянул его за собой и подвел к своей широкой кровати. Не отпуская руки юноши, Эд развернул его к себе и ласково приподнял лицо Уилла за подбородок, чтобы заглянуть в затуманенные удовольствием карие глаза.
– Мальчик мой… – начал граф осторожно, поразившись, как желание и волнение изменили его голос. – Я хочу, чтобы между нами не осталось больше никаких недомолвок и скрытых желаний. Ты знаешь, чего я хочу сейчас больше всего на свете – как и те последние нескончаемые дни и ночи, что ты находишься возле меня. С тех самых пор… когда увидел тебя впервые… я мечтал прикоснуться к тебе не как господин к своему слуге, а как… любовник к своему возлюбленному… Я хочу ласкать тебя, Уилл, хочу целовать тебя, мечтаю доставить тебе такое удовольствие, о котором ты вряд ли имеешь представление. Но я поклялся тебе не делать ничего против твоего желания, ни к чему тебя не принуждать.
Эд почувствовал, как у него от все возрастающего волнения пересыхает в горле. Сердце стучало о ребра, вызывая болезненную ноющую боль в груди, лорд вдруг подумал, что если сейчас Уилл ему откажет, разочарование убьет его.
Уильям стоял ни жив ни мертв. Все его тело дрожало, как натянутая струна, ему было жарко и казалось, что он захворал, где-то подцепив лихорадку. Но юноша уже понимал, чем вызвано такое странное состояние. Поцелуи, прикосновения и даже волнующие слова графа удивительным образом заставляли живо реагировать не только сердце паренька, пуская его вскачь бешеным галопом, но и его тело – обдавая жаром, принуждая отвечать на ласки, тянуться за ними. О, да, Уилл прекрасно понимал, чем должны закончиться все эти разговоры. В конце концов, он не был девственником и не думал, что близость двоих мужчин должна так уж сильно отличаться от того, что происходит между мужчиной и женщиной. Хотя некоторые моменты пугали… например, чутье подсказывало Уильяму, что ему придется потерпеть немного боли…
Но гораздо больше Уилла нервировала сама ситуация – неужели он и правда готов лечь в постель со своим господином?! И мало того – он этого хочет?! Но что же будет дальше? Каким будет их утро? Останется ли милорд граф таким же терпеливым и ласковым, или, получив желаемое, начнет вести себя холодно и отчужденно?
Мысли путались в голове Уильяма, перескакивали с одной на другую, мешая в один клубок страх, любопытство, сомнения и желание. Близость графа, его нежные пальцы, неосознанно поглаживающие ладонь слуги, обещающие взгляды и взволнованный голос, то и дело опускающийся почти до шепота, манящая постель, издающая тонкий аромат ландышей – все это влекло юношу, кружило голову, подталкивало к согласию…
– Скажи мне, Уилл, хочешь ли ты разделить со мной постель? Позволишь ли ласкать тебя, доверишь ли мне свое удовольствие? Только одно слово, Уильям… скажи мне… ты… хочешь этого?
Эд не сдержался и задал последний вопрос, почти касаясь губ паренька своими. Уилл манил его, стоять так близко и не целовать эти вишневые губы, было для милорда невыносимо. И еле слышное: «Да», больше похожее на судорожный выдох, утонуло в очередном неспешном сладком поцелуе, в который Эдвард постарался вложить всю свою радость и благодарность за доверие.
Самое страшное для графа осталось позади. Но для Уильяма все еще только начиналось – неизведанное, а значит пугающее. Эд был искусен в ласках, никто из его немногочисленных партнеров не жаловался на грубость и эгоизм графа в постели, но сейчас был особый случай, и Эдвард почувствовал, что нервничает.
Граф осторожно опустился на кровать, не разрывая поцелуй и усаживая Уилла к себе на колени. Спина слуги мгновенно напряглась, но Эд провел по ней ладонью от плеч к пояснице, и юноша снова расслабился. Эдвард ласково поглаживал Уильяма, стараясь пока не трогать те участки тела, прикосновение к которым могло бы слишком сильно смутить паренька. Тем временем собственное возбуждение графа становилось все сильнее, Эду приходилось сдерживать себя, чтобы не превратить поцелуй из нежного в страстный, не сжимать слишком сильно соблазнительное бедро своего слуги, не скользить ладонью выше к его паху.
– Ах, го…сподин граф… – выдохнул Уилл пораженно, очаровательно краснея, когда Эдвард отпустил его губы, давая им обоим возможность перевести дух после долгого поцелуя.
Юноша выглядел взволнованным, растрепанным, но вполне довольным. Эд погладил его по волосам и улыбнулся.
– Тебе нравится? – спросил он ласково; получив в ответ несмелый кивок, Эдвард решил, что пора переходить к следующему этапу. – Позволь мне поухаживать за тобой. Сегодня я помогу тебе раздеться, а не наоборот.
Не обращая внимания на снова ставший испуганным взгляд Уилла, граф осторожно уложил его спиной на постель и принялся неторопливо раздевать. Возможно, было бы лучше избавить своего целомудренного слугу от одежды во время поцелуев и ласк, чтобы не вызывать лишний раз его смущения, но Эд решил дать Уильяму возможность привыкнуть к мысли о том, что произойдет в дальнейшем, перестать бояться этого.
– Ты прекрасен, малыш, – не сдержался граф, промурлыкав изысканный комплимент в порозовевшее от смущения ушко Уилла.
Юноша тихо ойкнул и попытался прикрыть свою наготу, но Эд перехватил его руки, прижимая к подушке.
– Ох, милорд… зачем Вы говорите такое? Это… это девушкам нужно говорить, а не мне, простому деревенщине… – пробурчал парень, уворачиваясь от губ господина.
Эдвард рассмеялся с облегчением. Раз Уильям находит в себе силы спорить, значит, он достаточно совладал со своими страхами.
– Позволь мне самому судить, кому что говорить, – усмехнулся граф. – Ты прекрасен – для меня. Мне нравится твое тело… твоя нежная кожа, совсем не такая, как у простого деревенщины, смею заметить. Ты стал неженкой, прислуживая в моих покоях, мм?
– Пф! Это была Ваша идея, милорд, чтобы я спал в господской постели… и принимал с вами ванну… – Уилл снова покраснел, но больше не отводил взгляда, с интересом наблюдая, как руки господина исследуют его тело.
– Ммм… дааа, и я не жалею об этом! У тебя такие стройные ноги, Уильям… и такой очаровательный…
Уилл протестующе вскрикнул и выгнулся, пытаясь скинуть руку графа со своего паха, но уже через пару мгновений беспомощно застонал и запрокинул голову, раздвигая ноги, отдаваясь ласке.
– Тшш… вот так, мой хороший. Дай мне приласкать тебя, я покажу, как приятны могут быть ласки мужчины, если этот мужчина желает доставить тебе удовольствие…
Член Уильяма быстро твердел, дыхание юноши участилось, приоткрытые губы словно молили о поцелуе, но милорд только лизнул каждую из них, увлажняя и дразня, а затем накрыл своим ртом встопорщившийся темный сосок слуги, с удовольствием обводя его языком и вслушиваясь в тихие жалобные стоны.
Уильям задыхался от жара, который накатывал на него волнами, заставляя выгибаться и совершать непристойные движения. Юноша понимал, как, должно быть, неприлично выглядит со стороны, но ничего не мог с собой поделать: его тело, казалось, жило собственной жизнью, и Уилл терся о ладонь графа, приподнимал бедра, подставлял влажным дразнящим поцелуям грудь и ребра. Никогда еще Уильям не испытывал столь острого удовольствия и желания, его небогатый сексуальный опыт был далеко не таким ярким. Страх и сомнения совершенно исчезли из мыслей юноши, оставив там только страстные мольбы о том, чтобы это наслаждение не заканчивалось как можно дольше.
Эдвард целовал своего желанного мальчика везде, не оставляя на его коже ни одного не обласканного местечка. Искреннее удовольствие, которое испытывал Уилл, приводило графа в восторг, и он желал доставить своему слуге еще больше наслаждения, заставить его потерять голову. Переместившись поцелуями от одного соска Уильяма к другому, Эд спустился к вздрагивающему животу юноши, обвел языком его пупок, зарылся лицом в мягкие темные волосы на лобке и, наконец, обхватил губами блестящую от смазки твердую головку, погружая крепкий член в свой рот почти до самого основания, хмелея от его вкуса и аромата.
Уилл пронзительно вскрикнул и заметался, сбивая простынь, пытаясь не то вырваться из сладкого плена удерживающих его рук, не то погрузиться еще глубже в рот своего господина, чтобы получить болезненно необходимую разрядку. Если бы граф не придерживал юношу за бедра, поглаживая их с внутренней стороны и не давая подниматься над постелью, милорду пришлось бы туго. Эдвард старался расслабить горло впустить Уилла так глубоко, как только возможно, он массировал основание члена и мошонку слуги, чувствуя, что до оргазма тому остались считанные мгновенья.
Уильям извивался на постели, совершенно потерявшись в ощущениях. Ему казалось, что он умирает, теряет сознание, даже стоны и вскрики, которыми щедро наполнилась спальня графа, Уилл воспринимал словно со стороны, не понимая, что их издает он сам. Юноша не разрешал себе задумываться о том, как именно милорд доставляет ему это неземное удовольствие. Наслаждение заполняло все тело Уилла, распирая его, разрывая на части, грозя вырваться наружу невиданным доселе фейерверком. И когда юноша излился в рот своего господина, на несколько мгновений оглохнув от шума собственной крови, на него навалилась такая слабость, что он не смог даже самостоятельно сдвинуть ноги, чтобы улечься поудобнее.
Медленно приходя в себя, Уилл обнаружил, что лежит на боку, крепко прижатый спиной к обнаженному телу графа, и последний нежно целует и покусывает его шею и плечи. У юноши не было сил не только отодвинуться, чего ему, по правде говоря, и не хотелось делать, но даже просто покраснеть. Его тело все еще подрагивало в отголосках недавнего испытанного удовольствия, и каждое новое прикосновение милорда словно продляло его, напоминая о наслаждении, которое могут дарить эти губы… и руки…
– Ваше… сиятельство… – прошептал Уильям, поразившись, как по-новому волнующе прозвучали для него эти привычные слова.
В ответ юноша почувствовал тягуче медленный поцелуй где-то между лопатками и горячие ладони графа, обхватившие его ягодицы. Тело Уилла отреагировало мгновенно – словно и не было только что опустошающего оргазма и слабости: поясница и низ живота отозвались приятной тянущей болью, член дернулся и начал твердеть, а сердце забилось в тревожно-сладком предвкушении. Уильям понимал, что теперь милорд возьмет свое, позаботившись, наконец, и о собственном удовольствии, и ему – Уиллу – следует позволить своему господину все, что тот захочет, хотя бы из чувства благодарности за то, как он был нежен со своим глупым слугой. Юноша старался расслабиться и подстроиться под ласки милорда, которые становились все более откровенными. Щеки Уильяма снова пылали, он закрыл глаза, думая, что так будет легче справиться со смущением, но тут же всхлипнул, почувствовав, как обострились и без того слишком сильные ощущения.
Эдвард был на вершине блаженства, и даже не получившее выхода желание, распирающее его собственный член, не мешало ему уже чувствовать себя вполне удовлетворенным. Видеть, как кончает его мальчик, мечется под его руками и губами, шепчет его имя, даже не осознавая этого… Стоило терпеть столько недель, чтобы испытать подобное наслаждение. Но теперь тело милорда недвусмысленно напоминало о том, что пора подумать и о себе.
Прижимая к себе Уильяма, еще дрожащего от недавнего наслаждения, Эдвард неосознанно притирался своим ноющим от возбуждения членом к упругим ягодицам юноши, было невероятно трудно сдержаться и не скользнуть внутрь этого расслабленного тела, пользуясь тем, что Уилл еще не до конца пришел в себя. Вместо этого Эд принялся поглаживать и массировать соблазнительные округлости, то и дело разводя их в стороны, обнажая тщательно спрятанную желанную дырочку, испуганно сжимающуюся всякий раз, как палец графа невзначай касался ее. Дыхание Уильяма потяжелело, грудная клетка стала подниматься чаще, щеки снова окрасились в розовый цвет – но юноша не отстранялся, не пытался закрыться или препятствовать ласкам господина, из чего Эд сделал вывод, что его действия нравятся скромному мальчику. Облизав два пальца, милорд пробрался ими к заветному местечку, увлажняя его, массируя, расслабляя – добиваясь, чтобы мышцы Уилла перестали сжиматься и впустили его. Уильям издал тихий сдавленный стон и закусил губу: граф действовал очень медленно и осторожно, но растягивал юношу сразу двумя пальцами, введя их на всю длину, так как понимал, что на более тщательную подготовку у него терпения не хватит. Он не прекратил двигаться, когда Уилл осторожно попытался отползти от своего господина, когда почувствовал, насколько туго мышцы юноши обхватывают его пальцы.
– Потерпи, мой хороший… Потом будет легче, обещаю… Но сегодня… придется потерпеть… – шептал Эдвард, целуя своего слугу в шею, вылизывая чувствительное место за ухом, покусывая в основание плеча, чтобы отвлечь от неприятных ощущений.
Пальцы двигались внутри тела Уильяма, все легче преодолевая сопротивление, граф поворачивал их, разводил, старался протолкнуть как можно глубже.
– Ааах… не…надо, больно… – простонал Уилл, наморщив лоб, когда к двум безжалостным пальцам в его заднем проходе прибавился третий, и их движения стали более широкими и настойчивыми.
– Потерпи… прошу, расслабься, не сопротивляйся мне… – Эд шептал эти слова, уже почти не вдумываясь в их смысл, желание настолько сильно овладело им, что он все больше терял голову, с трудом осознавая, каким осторожным ему следует быть.
Уилл жалобно постанывал и старался расслабиться, как и говорил его господин, но движения внутри его задницы доставляли юноше слишком много неприятных, даже болезненных ощущений. Хотя… это было непостижимо, не подвластно никаким объяснениям – но какое-то неуловимое тягучее удовольствие во всем происходящем тоже было. И все же, Уиллу хотелось бы, чтобы все закончилось поскорее, и когда мучившие его пальцы наконец покинули тело юноши, он вздохнул с облегчением. Правда, оказалось, что на этом все не закончилось.
Граф лихорадочно собирал рассыпавшиеся по всей кровати подушки, выстроив из них некое подобие бастиона, на который и был уложен животом совсем уже разогретый, по мнению милорда, Уильям. Поза была очень привлекательной, во всяком случае, для Эда, он с трудом удержался, чтобы не начать целовать трогательно порозовевшие ягодицы, ограничившись лишь нежным поглаживанием. Быстро соскочив с кровати, Эдвард подхватил с пола корзинку с едой, выхватив из нее сверток с основательно подтаявшим маслом. Поймав настороженный взгляд Уильяма, лорд лукаво улыбнулся и принялся обильно смазывать свой устрашающе торчащий член, действуя неторопливо и нарочито увлеченно. Глаза Уилла чуть не вылезли из орбит, юноша покраснел до цвета спелого помидора и со стоном отчаяния зарылся лицом в скомканную простынь.
Тихо посмеиваясь над такой реакцией слуги, Эд вернулся в постель, развел бедра Уилла как можно шире и зачерпнул из промокшего свертка внушительный масляный сгусток. Пока пальцы милорда обильно смазывали Уильяма между ягодиц, то и дело проскальзывая внутрь – что получалось у них уже довольно легко, слуга тщетно пытался перестать бояться. Зрелище огромного – как показалось Уиллу от страха – члена господина в полной готовности к активным действиям напугало юношу чуть не до икоты. Как ни странно, масло оказало поистине волшебное действие: легко и быстро двигающиеся внутри пальцы графа теперь совсем не доставляли боли. И вместо неприятных ощущений Уильям чувствовал… как в нем все больше нарастает какое-то напряжение… томление и желание двигаться, раскрываться, прогибаться, повинуясь рукам своего господина.
Все, что произошло потом, Уилл воспринимал как в тумане. Тягучая медленная боль, ощущение заполненности и желание вытолкнуть из себя инородный предмет, слишком большой, слишком твердый, горячий… Жаркие толчки крови во всем теле, яркие всполохи в глазах, пересохший рот и хриплые вскрики в такт беспрерывным настойчивым толчкам внутри. Уильям не мог даже представить, чтобы то огромное, что он видел, помещалось сейчас в его теле, да еще и двигалось там, довольно плавно и без особого труда, то выскальзывая почти полностью – отчего внутри юноши рождался крик и непонятный ему протест – то неумолимо вталкиваясь обратно, заполняя Уилла до конца, заставляя задыхаться от слишком острых ощущений во всем теле. Руки милорда стискивали бедра юноши, не давая ему отодвинуться, сильнее вжаться в подушки: та поза, в которой Уильяму пришлось находиться, была кроме того что совершенно непристойна и открыта, так еще и беспомощна и уязвима. Граф мог делать со своим слугой все, что хотел, а Уиллу неудобно было даже поменять положение рук – оставалось терпеть и лежать так, как угодно его сиятельству. Но обо всех этих мелких неприятностях Уильяму думать было некогда. А когда милорд вдруг значительно ускорил свои движения, сделав их короткими и резкими, каждый раз чуть не разрывая Уилла пополам, юноша был даже благодарен, что судорожно сжатые на его бедрах пальцы удерживали его в одном положении, потому как саднящая боль вдруг переродилась в наслаждение такой силы, что Уильям забился, раскидывая под собой подушки и выгибаясь вверх, рискуя сломать себе спину – пока не упал обратно на влажную простынь, не помня себя.
…В комнате было душно, аромат прогоревших почти дотла свечей мешался с острым пряным запахом недавней страсти. Два блестящих от пота тела лежали на разворошенной постели, не стесняясь своей наготы и близости. Эдвард обвивал судорожно вздрагивающее тело Уилла руками и ногами, целовал мокрые плечи и затылок своего мальчика – теперь, действительно, СВОЕГО – от этой мысли сердце графа сладко пело, а на лице расцветала улыбка.
Уильям все еще вжимался спиной и ягодицами в своего господина, юноша до сих пор ощущал его внутри себя, и, несмотря на жжение и тянущую боль в мышцах, ему бы не хотелось расставаться с этой ставшей привычной заполненностью. Уилл не сразу понял, что вцепился мертвой хваткой в обнимающие поперек груди руки графа, но ему было столь уютно в этих сильных руках, умеющих дарить настолько восхитительные ощущения, что юноша не спешил выпутаться из нежных объятий. Поцелуи и ровное дыхание милорда постепенно расслабляли слугу, усыпляя его. Где-то на краю сознания Уилл поймал мысль, что он должен встать, открыть окно, перестелить постель и подобрать раскиданные по всей комнате вещи… и вода в ванной наверняка остыла… и свечи почти догорели, не случиться бы пожару…
Уилл задремал, все еще доверчиво прижимаясь к своему господину. Эд, уже не скрывая широкой счастливой улыбки, приподнялся на локте и рассматривал своего мальчика – раскрасневшегося, растрепанного, зацелованного и заласканного до такой степени… что хотелось немедленно повторить все снова, разбудить, перевернуть на спину, показать, что хорошо может быть еще и в такой позе… Эдвард усмехнулся своим мыслям и осторожно двинул бедрами. Член, который все еще находился внутри юноши, снова начал наливаться кровью. Спящий Уилл был сейчас настолько расслаблен, что движениям внутри него ничто не препятствовало. Стараясь не разбудить сладко постанывающего во сне слугу, Эд двигался плавными короткими толчками, откинув назад голову и закрыв глаза от наслаждения. С ним такое было впервые: обычно после одного продолжительного «сеанса любви» граф Шеффилдский немедленно отправлялся в ванну и давал понять своему партнеру, что привык спать один в чистой постели. Но оторваться от Уилла не представлялось никакой возможности, а о том, чтобы спать порознь – ТЕПЕРЬ! – не могло быть и речи.
Дыхание участилось, перед глазами поплыли разноцветные круги, Эд до крови закусил губу, чтобы не закричать, и кончил – во второй раз за ночь и снова в своего сладкого мальчика. Уилл так и не проснулся, только страдальчески наморщил лоб и прогнулся, облегчая милорду последние толчки.
«Умница! Какой прилежный ученик, поди ж ты! Завтра ты, конечно, вдоволь поворчишь на своего господина, но у меня теперь есть отличное средство, как наказывать своего нерадивого слугу за непочтение и отсутствие прилежания! И я почему-то уверен, что ты полюбишь эти наказания не меньше, чем я…»