2
Оставив Галину в объятиях такой мягкой и такой, в сущности, нескульптурной тети, в сообществе желтеньких цыплят, бросив нашу попутчицу в веселенькой компании черного козла и белой, проводившей нас грустным взглядом Шахразады пуховой козы, мы направились в другой конец деревни, к двоюродному брату Валентины Зайцевой. К тому самому фермеру, что предоставил грабителям собственный грузовик и ацетиленовый резак, которым был вскрыт сейф.
Фермер был занят разбортовкой колеса. Лишенный на время одного ската «Беларусь» отдыхал от сенокосных дел возле забора цвета хаки, крашенного, как видно, из той же бездонной колхозной бочки, что и купол церкви в районном центре, и наличники на окнах тетиного пятистенничка, и сортир в милицейском дворе.
Штакетина к штакетине — забор, как и все, что перло из огорода с палисадничком, квохтало, блеяло и хрюкало за пограничными столбиками частного владения, демонстрировал преимущества ранчерского способа хозяйствования.
Особенно ярко это рекламировали стоящие чуть поодаль на приколе новенький «джип» марки «УАЗ» и слегка побитый «Ниссан-Леопард» темно-фиолетового цвета, возле поднятого капота которого возился подросткового вида паренек. Машины выглядели как два костюма в шифоньере: один повседневный, другой — на выход. Впрочем, выходной автокостюм, как видно, предназначался для паренька, встретившего нас недоверчиво-отчужденным взглядом папиных глаз.
Ни на согбенном над прохудившимся тракторным колесом ранчере, ни на его сыне не было широкополых шляп, кольтов в кобурах на бедрах и прочей техасской бутафории. Да и у забора вместо кактусов буйно зеленели лопухи, из которых на нас выставилась круторогая баранья башка: баран недовольно тряхнул головой и, дав нам отсрочку от нанесения таранных ударов, зашуршал по лопухам в сторону агрессивно наклонившего комолую голову тогушонка. Впрочем, и это домашнее животное пока не склонно было устраивать кровавой корриды. Зато в руках у папочки, разогнувшегося нам навстречу и смерившего нас зелеными прищуренными глазами битого жизнью пройдохи, в этих кулачищах, напомнивших о кувалдах в кузне, где на наковаленку кидают раскаленный, малиновый шмат железа и колошматят его почем зря, были зажаты циклопических размеров фомка и гаечный ключ. Эти два предмета не оставляли сомнений на тот счет, что они вполне могли быть применены для взламывания дверей приисковой бухгалтерии и проламывания темечка сторожа.
Я как-то очень живо представил подростка-сына и папу подруливающими к приисковой бухгалтерии на «джипе» в одной банде со Славой и Колей — на грузовике. Но и у сына, и у отца, конечно же, железные алиби. Ту роковую ночь сын провел за чтением «Эммануэли». А папочка — в постели с любимой женой, обноском синенького платья которой, в память о временах, когда они ходили за околицу в омет, наш клиент вытирал теперь ладони от мазута.
— Подвели они меня под монастырь, — сказал Федор Степанович Гнедых, ответив на первые наводящие вопросы. — Теперь вот мой «газон» вещдоком в милиции торчит. Меня на допросы затаскали. А тут сенокос. Травы нонче уродились, да и зеленку скоту надо возить. Нонче овес посеял...
— Как давно Слава и Коля завели разговоры о грузовике? — прервал Лобов сельскохозяйственные медитации ранчера.
— Так вот аккурат перед той ночью, седьмого июля вечером и примчались на мотоцикле. Дай, мол, дядь Федь, грузовик и сварные прилады, нам металлический гараж поставить надо. Купили, мол... Ну у них, и правда, мотоцикл то во дворе, то в сарае ночевал. А вещь не дешевая...
— Значит, тогда же, седьмого, они от вас и уехали? И в ту же ночь, то есть — восьмого... А до этого — никаких таких разговоров?
— Выходит, так.
— Во сколько вы приехали с покоса?
— Часов в семь. Маша только-только корову подоила.
Фермерская жена Маша, очень неплохо оборудованная всеми женскими атрибутами, стояла рядом с мужем, и по решимости во взгляде этой красавицы с толстой русой косой через плечо можно было догадаться, что в случае чего она даст нам столь же достойный отпор, как в свое время ушедшая в партизаны батрацкая дочь — кулацким отродьям. К тому же в руках у фермерши были вилы, с буроватым, как мне показалось, налетом чего-то запекшегося на остриях.
— Ну а уехали они во сколько? — продолжал Лобов.
— Ну и уехали где-то через час, — вздохнул фермер. — Пока то да се. Надо было баллоны погрузить, ну и вообще...
— Кто сел за руль машины, а кто ехал на мотоцикле?
—Славка за руль сел. Хотя они оба машину водят. А Коля, тот следом, на мотоцикле рассекал.
— Говорила я тебе: не давай! Теперь греха не оберешься, — прервала партизанское молчание Мария. — Вот шустряки! Это чё же теперь с нашей машиной-то будет! Хорошо, што хоть бычка успели прирезать и на базар свезти. Упал сердешный в овраг, сломал ногу. А в сенокос-то без грузовика как?
— Ничево, Машенька, в стожки смечем, — сказал задумчиво фермер-отец.
—Последний вопрос, — особенно доброжелательно произнес Лобов, многозначительно глядя на монтировку.
— Да. Конечно, — вертел фермер в руках предмет, вполне претендующий на роль, если не вещдока, то весьма щекотливой улики.
— Где вы были и чем занимались в ночь с седьмого на восьмое? А точнее — между двенадцатью и двумя часами ночи? После того, как уехали парни.
— Да дома он был, дома. И отстаньте от него, — выпалила в сердцах Мария, сжимая крепенькой ручонкой передовой доярки черенок вил.
— А в показаниях, данных вами Говоркову... — вклинился Лобов.
— Маша! Ну зачем... Не было меня дома. На дальнем покосе ночевал. За прииском. Там нонче травы уродились. Так вот после того, как парни уехали, поужинал и отправился на покос. Чтобы утречком пораньше, по холодку...
— И кто-то вас там видел?
— Да кто мог видеть? Маша дома с детьми была...
— Ну, спасибо за информацию, — завершил разговор Лобов и добавил: — У вас, Федор Степанович, если не ошибаюсь подписка о невыезде?
— Да...
— Ну, всего доброго.
И то уж: продолжать дальнейшие переговоры с супружеской парой, вооруженной вилами, фомкой, гаечным ключом, и надеяться на то, что не придется в случае обострения дискуссии отбиваться, было тактически вряд ли оправдано.
Мы возвращались к машине. При таком серьезном арсенале оппонента лучше уж его не напрягать. К тому же вот в таких вот фермерских домах-крепостях из добротного кирпича теперь, как правило, на стене, над кроватью, висит, посвечивая воронеными стволами, доброе ружьишко, из которого на охоте не одного-таки зайчишку порешили, несмотря на его прыгучесть.
Садясь в машину под перекрестными взглядами Марии, Федора и их большенького сына, я крепко призадумался над тем, что сенокосное алиби фермера Гнедых очень и очень шатко. Разве учесть, что до этого самого сенокоса он провисел полжизни на колхозной доске почета? Но ведь это же не алиби...
Мои прозорливые размышления оборвала ударившая мне в лицо напористая струйка воды, словно на меня мочился Купидон.
-- Иван Купала! Обливай кого попало! — раздался ликующий детский крик, и из-за маминой спины с замысловатым, скопированным с американских мультиков про войны с инопланетянами, пластмассовым оружием в руках выскочил конопатый вождь краснокожих, продолжая поливать нас с Лобовым сквозь открытые окна «Жигуля» прицельными струями. Чертыхнувшись, Лобов завел мотор. Мне же это нападение, напомнившее о том, что в разгаре лето и как раз та его пора, когда следует ожидать чудес купальской мистерии, только прибавило настроения. Малышня, нарушая все календарные сроки, готова была хоть неделю свершать древний языческий обряд, не ведая о его мистической силе. Окна продолжали атаковать водяные струи, казалось, что мальчонки поливают нас из своих шкодливых брандспойтиков, предназначенных для делания «пи-пи». Подбежала мосластая девчонка с ведром и, скалясь в хохоте, окатила машину из ведра. Распугивая гусей, Лобов рванул по деревне так, что «Жигуль» заскакал по ухабам, как бес на шабаше в купальскую ночку.