Глава третья
1
Негодуя по поводу бесчинств кино, наводняющего экран тлетворно влияющим на молодежь насилием, Рашид все же любезно предложил подбросить меня до гостиницы, продолжая всю дорогу внушать мне, что Слава и Коля пошли на дело под влиянием кино и книжек. «Тойота», сидя в которой я почувствовал себя почти что японским императором, подкралась к районной гостинице под мягкий блюз радиоприемника. На сем мы и распрощались.
Заполнив бланк под изучающим взглядом строгой женщины, взойдя походкой полного сил и энергии мэна по деревянной лестнице с чисто вымытыми ступенями, продефилировав сквозь строй дверей, напоминающих об эпохе бараков, я вертанул ключом в дверях гостиничного номера. В этом угловом люксе на две койки, помнящем буйные ночи, проведенные командированными из обкома партийными бонзами, было, в сущности, не так уж и уныло. Телевизор работал. Холодильник тарахтел. Вода из краника капала в тронутую кариесом раковину. Правда, вот с сантехническими удобствами обнаружилась некоторая напряжонка. Прибывавшим сюда некогда с проверками партайгеноссе приходилось по утрам медитировать в дощатом сортире во дворе. С тех пор ничего не изменилось. Но зато имелись в наличии утюг, чайник, стаканы и настольная лампа на тумбочке. Бросив в шкаф походную суму, не забыв предварительно вынуть из нее и сунуть в карман джинсовой куртки газовый револьвер, я решил, что до тех пор, как за темно-зеленую, поросшую напоминающими о лагерных лесоповалах хвойными великанами гору в окне закатится рдяное светило, мне стоило бы подкрепиться.
— Ресторан в соседнем здании, а магазин за церковью, — буркнула недовольная тетка, выдавшая мне перед этим ключи от номера с таким видом, словно это были ключи от сундука, где она хранила свои девичьи воспоминания.
За вывеской «СКАЛА» и тяжелыми дверьми с резным орнаментом в русском стиле я обнаружил твердый, как камень, хлеб на тарелке, бифштекс, с которым нужно было бороться с помощью геологического молотка и еще кое-что из неразборчивого меню, за что я оставил половину командировочных денег и остался голодным. На оставшиеся я прихватил в буфете пачку чаю и кулек печенья, чтобы не погибнуть до утра. Наведавшись в магазин, я прикупил десяток яиц (их я затем намеревался сварить в чайнике) и трехлитровую банку томатного сока. В итоге у меня едва ли осталось на обратную дорогу.
Вернувшись в гостиницу с отдутыми карманами, банкой под мышкой и яйцами в целлофановом пакете, я никак не мог приноровиться, чтобы, держа все это навесу, еще и открыть двери.
— Вам помочь? — раздался за спиною знакомый ехидный голосок.
Это была моя курящая, богомольная попутчица. Я протянул ей ключи, видимо, совершая нечто, что не предусмотрено правилами этого, демонстрирующего районный сервис, заведения. Ловкие пальчики сделали оборот ключа в скважине. Я толкнул двери и, войдя в комнату, водрузил покупки на стол.
— А вы хозяйственный! — обвела она насмешливым взглядом банку с томатным соком, яйца в пакете, печенье.
Джон Молчаливый Язык предпочел пока не разрушать мужского обаяния никчемными словесными перепалками и для того, чтобы хоть что-нибудь сделать, щелкнул переключателем на телевизоре.
На экране возник вечно околосорокалетний Ален Делон. Он целился в язвительную девицу из револьвера довольно приличного калибра, но почему-то передумал стрелять и сделал шаг навстречу. Я сделал то же самое, чувствуя тяжесть на сердце, словно, как в кобуру, в него, а не во внутренний карман моей ранчерской куртки был всунут газовый револьвер.
— Может быть... Э-э…Томатного сока?
На экране изящная, с кольцом-печаткой рука разливала вино из бутылки с готической надписью на этикетке в два тонконогих фужера. Я, кое-как отковыряв походным складешком крышку с банки, разлил бурый сок в граненые стаканы. На экране, пригубляя тонкое стекло, пили прозрачную пузырчатую жидкость. Здесь — непрозрачный экстракт из овощной культуры. Там уже, все опорожнив, жадные губы изучали изгибы шеи и выпуклости грудей, а здесь мы стояли между двумя заправленными той самой сердитой блюстительницей гостиничного целомудрия кроватями, не посягая на их непорочность.
— Вы геолог? — поставила девица стакан рядом с яйцами, которые я пока не собирался кипятить в чайнике; это было бы уже слишком.
— Нет. Я криминальный репортер. Расследую...
— Уй ты! — не дослушав, выпучила она глаза. — Так значит, вы детектив?
— Не совсем. Но что-то вроде этого. Меня звать Сергеем Юрьевичем, — протянул Джон
Коварный Соблазнитель визитку с хорошо оттиснутыми золотистыми буковками на английском с одной стороны и на великом и могучем — с другой.
—Класс! Корреспондент специаль! Это круто. Значит, вы, Сергей Юрьевич Коломейцев, расследуете?
— Угу! — давился я между тем печеньем.
— И случайно не то ли ограбление и не то ли убийство, о которых моя соседка по автобусу, а теперь соседка по номеру, читала в газете, в криминальной хронике, пока мы ехали сюда? — уничтожала она печенюшку за печенюшкой остренькими зубенками.
— Другого ограбления и убийства здесь в последние три дня пока не было.
—Но вполне возможно, что... Не так ли, мистер Флетч? И тогда — сенсация! Сенсация! Аршинные буквы на первой полосе!
Она буквально обвалилась на непорочно-несмятую постель и счастливо захохотала, откинувшись головою на подушку, то ли в восторге от того, что увидела во мне сомнительную пародию на репортера-сыщика Флетча, то ли просто из придури.
В телевизоре уже закончили. Обворожительно-скучающий Ален Делон накинул пиджак поверх белой рубашки, сунул револьвер во внутренний карман и отсутствующе чмокнул Катрин Денев в щечку.
— Чего тут смешного? C прииска похищены деньги. Парни крепко влипли. Убит человек, — уже злился я на девицу и ее не имеющее пределов ехидство.
— Ладно! Считайте, что вы меня трахнули! — вскочила она с постели, вытянувшись передо мной оловянным солдатиком.— За стакан томатного сока!
И зажмурившись, она так же отсутствующе, как герой Алена Делона свою жену-красавицу в телевизоре, чмокнула Джона Меткого Глаза в щетинистую щеку.
Это был удар ниже пояса. И Джон Коварный Обольститель побурел, как недопитый сок в беременной трехлитровой. К счастью, эти краски вряд ли выбивались из черно-белого спектра гостиничного телевизора, так как солнышко уже закатывалось за горку, и комнату освещал лишь голубовато мерцающий экран, на котором творились форменные безобразия.
— Спокойной ночи, Сергей Юрьевич Коломейцев, специальный корреспондент, — пробовал в интимном полумраке все новые и новые регистры ехидноватых ноток ее голосок.
И девица выскользнула в коридор.
Злясь на себя, яйца в полиэтилене и невылупившихся из них цыплят, я даванул на кнопку стоявшей на тумбочке лампы, достал из сумки книгу и, не выключая телевизора, завалился, не раздеваясь, поверх одеяла, чтобы поблуждать глазами по страницам.
Дело происходило в Западной Юте. Группа авантюристов наткнулась на золотоносную жилу. Они решили построить город в глуши, где лишь рыскали среди скал голодные койоты, ходили на водопой буйволы и шарашились в горных дебрях гризли.
На том самом месте, где работавший по контракту в Голливуде и участвовавший в восстановлении ковбойского городка Шалахо автор принялся в деталях описывать нависание поднятой из берлоги, разъяренной медведицы над утратившим бдительность старателем, скрипнула, как оказалось не запертая мною дверь, и в комнату опять вскользнула унырнувшая было рыбка.
— Ничего, если я у вас покурю? Там к соседке приперся какой-то...
Джон Услужливый Кавалер тут же соорудил из крышечки от томатной банки пепельницу, распахнув окно, впустил вечернюю свежесть и вообще. Она, отнюдь не скромничая, бухнулась на примятую уже койку, взобравшись на нее с ногами и, прислонившись спиной к стене, блаженно затянулась сигаретой, дав криминальному репортеру Коломейцеву, то бишь мне, повыдвигать версии насчет того, были ли в ее сумочке эти самые, с фильтром, тогда, когда она подрулила ко мне на остановке, или же их не было? Если были, то это в корне меняло дело. Потому как просить закурить в то время, когда есть своя табачная отрава, значит, искать банального повода для знакомства.
— Закрой, пожалуйста, двери, а то еще запрется кто-нибудь с паспортной проверкой, а мы пока все же не муж и жена...
Джон Услужливый, помогая Джону Галантному, тут же вертанул ключом с этой стороны, предусмотрительно оставив его в скважине, чтобы чей-нибудь похотливый глаз чего доброго ненароком не припал к этой щели в желании понаблюдать как красиво двигаются в гостиничном полумраке подсвеченные телеэкраном змеистые, зеленовато-синие, серебристо-ртутные голые тела.
— Ты мне понравился, спецкор Коломейцев, у тебя лицо хорошее.Только ты не приставай. Давай просто так посидим, поболтаем...
Дальше произошел провал в экран. В телевизор. Ален Делон делал привычные дела с Катрин Денев. Это был какой-то неприличиствующий настоящему ковбою телесон. Полуфильм-полуявь. А у настоящего ковбоя ничего не бывает «полу». У него ничего не случается во сне. С ним все бывает только наяву. Он вообще не видит снов. А здесь — бесстыдно нагое, даже уже не прикрытое майчонкой с надписью — терлось и жалось, и губы из ехидных и язвительных превратились в беспомощно-покорные. И не было уверенности, что все-таки это не сон и не кино, и было стыдно за ковбойскую честь, потому что вдруг все это не наяву, а лишь галлюцинации, поллюции, болезненные фантазии?