2
Одна из дверей шпального домика на два хозяина оказалась незапертой, и я, невольно надавив на нее, тут же отворил это столь же некапитальное, как и двери злополучной приисковой бухгалтерии, произведение столярного гения, при взгляде на которое невольно вспомнился анекдот про фанеру, ероплан и дальние страны, куда бы неплохо смайнать даже на бабушкиной этажерке...
— Вы Валентина?
— Да, я Валентина...
— Я из газеты «Происшествия недели», — подал я удостоверение, вынув его из кармана на том самом месте, где у настоящего ковбоя на обалденном ремне, выделанном из шкуры трехгодовалого быка, обязан болтаться револьвер в кобуре.
Взяв в руки удостоверение, будто это был тот самый зловещий шестизарядный с замысловатой ручкой, которым она не умеет пользоваться, и глядя на мою фотокарточку в этой потершейся от постоянных тусований по карманам книжечке, она вдруг очнулась, округлив красивые карие глаза со слегка припухшими веками.
— Вы что? Будете писать про Славу и Колю?
— Ну, скажем, не называя фамилий...
— Все равно. И без того им достанется. А тут еще и в газете пропечатаете...
— Но ведь есть и смягчающие обстоятельства. Адвокатская версия.
Нет, это вам не цивилизованное общество, где любой самый захудалый гангстер мечтает о славе и рекламе своего злодейского имиджа в средствах массовой информации! Здесь при слове «журналист» человек немеет, а при слове «адвокат» холодеет и начинает сверять дебет с кредитом.
— Адвокат запросил такую сумму! — вздохнула Валя обречённо.— А вам... Зачем вам писать? И без того тошно.
— Я просто хочу понять, почему они это сделали? Ведь о них отзываются положительно. Несудимые. И вдруг — ограбление, убийство. Ну а писать –это моя работа, -- выложил я весьма слабые аргументы, хоть как-то оправдывающие сомнительное право нашего брата – представителя «второй древнейшей» совать свой нос во все дырки.
Она наконец оставила хлопоты с эмалированной, украшенной хохломскими цветочками кастрюлей у газовой плиты. В этих идиллических кухонных заботах я и застал ее, ввалившись. Я сразу оценил ее броскую внешность. Эта классическая брюнетка лет девятнадцати-двадцати вполне годилась на роль красавицы в крутом сюжете об освоении Дикого Запада, где вместо вот этого домика из шпал — кочевая кибитка, а вместо рябины за окном -- ощетинившиеся иглами опунции, чью мякоть, как и у всех кактусов, можно высасывать, если умираешь от жажды.
Окинув пытливым взглядом прожженного криминального писаки аккуратненькую, идеально прибранную кухоньку, куда я попал, пройдя через чисто вымытую веранду, стрельнув всевидящим, все подмечающим глазом в пространство смежной с кухней комнатки, я тут же поймал себя на мысли, что ради этой креолки...
Красотка все же не каждый день общалась с журналистами и, тут же ухватившись за помаду, нарисовала поверх детски-обиженных губенок нечто вызывающе-презрительное; она провела расческой по густым, как грива мустанга, черным волосам и, как и положено женщинам в разрабатываемом мною жанре, покачивая упругими бедрами, пошла в комнату, приглашая следом и меня.
Из подпухшей от слез беспрерывно допрашиваемой местными садистами от правопорядка свидетельницы она вмиг превратилась в самоуверенно-независимую девицу. Миленький цветастенький фартучек она повесила двумя пальчиками на крючочек возле газовой плиты и теперь была в обтягивающем стройную пружинистую фигуру моднячем платье с глубоченным вырезом на спине.
— Присаживайтесь. Я расскажу вам о Славе и Коле. Следователь меня уже достал. Он ничего не понимает. Слава -- он такой ...
— Какой?
— Он романтик и очень увлекающаяся натура.
Она сидела закинув ногу на ногу и совсем не походила на убитую горем.
В глубине соседней комнаты, как видно представляющей из себя обитель Валиных сновидений, рядом с аккуратно заправленной ярким покрывалом обширной кроватью отражал нас с Валей в уменьшенном перспективой виде внушительных размеров трельяж. На нем я увидел нахлобученный поверх обычного школьного глобуса шелковисто отливающий седой парик, свидетельствующий о том, что юная брюнетка порою перевоплощается в блондинку бальзаковского возраста. Рядом с глобусом лежали пижонские темные очки.
Она достала сигарету и, придвинув двоящуюся в полированной поверхности журнального столика пепельницу из недефицитного нынче хрусталя, прикурила. Джон Проницательный Разум, не спеша усаживаться рядом, стоял посреди комнаты и изучал все ее наполнявшие вещи. Японский телевизор с видеомагнитофоном. Стенка, наполовину заставленная книгами, наполовину все тем же хрусталем, еще недавно символизировавшим крепкий достаток. Календарь с Ван Даммом на стене. Вырезанная из спортивной газеты фотография улыбающегося Михаэля Шумахера, приветствующего восторженную публику: одна рука машет фанатам, в другой -- перчатки и шлем гладиатора автомобильных гонок. На соседней стене — ковер с азиатским узором. В общем -- скромно. Почти полностью копирующие шумахеровский — два глянцевито-черных шлема лежали в углу возле дивана. Я нагнулся, поднял один из них, разглядывая тщательно нарисованный масляной краской силуэт распластавшей крыла летучей мыши с клычками вампира. С клыков капала кровь. Такого вампира я уже видел на топливном баке реквизированного в качестве вещдока мотоцикла во дворе райотдела.
— Следователь говорит, что Слава много читал, — вернул я шлем на место, поместив его рядом со вторым таким же.
— Да, он очень любит детективы и романы ужасов. Фантастику... Но он не убивал. И Коля не мог.
Я подошел к стенке и сквозь стекло увидел разноцветные корешки: Чейз, Кинг, Флеминг...
— Он их из города сумками привозил, — комментировала, покачивая длинной ногой, маленькая хозяйка этого небольшого дома, где поселились ужасы.
Одна из книжек в шкафу была вынута из общего ряда аляповатых корешков и демонстрировала яркую обложку. Как видно, для украшения интерьера. На ней был изображен красивый мужчина с револьвером в руке. К нему сексуально прижималась фотомодель, одетая лишь в черные чулки на замысловатом поясе, к которому была прилажена миниатюрная кобура с кокетливо-махоньким кольтом. В угол дверцы, за стеклом одной из секций стенки была вставлена фотография, сделанная "Полароидом". Счастливая, во весь белозубый рот улыбающаяся Валя и два парня, обнимающие ее с двух сторон. Один — высокий и стройный, другой — коренастый, плечистый. И если настоящего ковбоя любят обязательно две женщины сразу, то почему та же комбинация наоборот невозможна применительно к настоящей женщине?
— Они?
— Да. Это мы сфотографировались три месяца назад в Новосибирске, возле «Центрального». Отмечали мой день рождения...
— Который из них Слава?
— А вон тот, длинный, красивый.
— Понятно. А это что? Вы со Славой в парашютной секции?
— Угадали. Мы со Славой как раз в секции и познакомились. Он учился в тэфэка, а я в техникуме общественного питания. Сначала мы на парашютах с самолета прыгали, а потом парапланеризмом увлеклись. Вон фотка – Слава и Коля парят…
Я задержал взгляд на черно-белой фотографии в глубине шкафа, за стеклом. На этом снимке совсем по-девчоночьи юная Валя была обряжена в парашютные лямки и сумки. Она как бы пыталась выполнить команду «смирно», но у нее не получалось — парашютные вьюки тянули вниз. Рядом более уверенно в этом десантном облачении выглядел натворивший таких «делов» ее дружок. Он, как и Валя, был в «летчицком» шлеме и с запасным парашютом на животе, делавшим его долговязую фигуру «беременной». Еще на одном снимке в этом иконостасе фотографий две бэтманистые фигуры в касках парили в небесах на продолговатых парашютах-парапланах.