Ой, как ноженька моя болит. Ой как болит. Моченьки моей нету. И за что я провинилась так на старости лет, чтобы выдерживать эти муки адские? Вы там, в журнале, не знаете, что переживает человек с этим диабетом. Врач была у меня, осмотрела ногу и говорит: "А дальше будет еще хуже. Медицина бессильна. Ничем мы вам помочь не можем, женщина". Чему же вас тогда учили? Вот так оставлять на произвол судьбы человека?
Ой, как болит. Доченька, дай мне, пожалуйста, пенталгина, одну таблеточку дай, хоть на время не так болеть будет.
Вот и хорошо... водичка тепленькая... хорошо... Часто не можешь давать? Через три часа? Буду терпеть... Хорошо...
А когда была молодой, обую туфли с высокими каблуками и иду по улице, а каблуки скрипят подо мной, все оглядываются... боже... как это было давно... и где это все делось... улица наша сельская... здоровые ноги мои... и этот скрип, я его почему-то запомнила на всю жизнь... Может потому, что это была моя первая обувь в жизни? Тот каблучок назывался венским... а туфли - на "рыпах", это был особый шик, идешь по церкви, а они скрипят и все оглядываются. Так приятно... Мне их дядько Тарас купил на свадьбу, специально ездил в Каховку за ними. Там был магазин, на весь базар длинный, чего только в нем не было!
Приказчик подал в коробках две пары за девять с полтиной и за двенадцать с полтиной, а дядько Тарас купил за девять с полтиной, подешевле, но и эти мне очень понравились... Не было у меня никаких раньше...
Нас бабушка жалела, а купить нам ничего не могла... деньги были у деда, он только возле своих лошадей так и вился, да не доглядел, покрали их у него цыгане... Было это в двадцать третьем году... А на другой день после кражи... приехало с города гэпэу и нас всех поставили у хаты к стенке и во всем доме и подворье учинили трус... Спрашивали, где дед прячет оружие... а он клялся и божился, что никакого оружия у него нет... А командир их, в фуражке с желтым околышем и с таким противным голосом, все допытывался: "А если найдем?" На что дед отвешивал ему поклоны и говорил: "За хату ручаюсь, а за двор нет. За двор я не ответчик!"
Правда, так ничего и не нашли ни во дворе, ни в хате. Бабушка тогда потеряла сознание. Мы все к ней. Военный, тот что нас охранял, засвистел в свисток, подъехал старший и разрешил бабушку посадить. А потом все уехали со двора. Дед долго все гадал, кто это на него так подло наклепал.
Ой, опять начало болеть... М-м-м...
Дядько Тарас был среди нас самым грамотным. Знаю, что учился в Мелитополе, умел читать и писать, а в империалистическую, в плену, научился еще и немецкому языку.
В тридцатом году, в раскулачку, помню, все носили ему из сельсовета какие-то бумаги, чтобы он подписал, да он всех выгонял с хаты. Надоело власти с ним возиться и они его взяли и отправили на Соловки. Отбыл там три года и назад по дистанции у Крым. Женился там на немке, тете Кате, и взял ее фамилию Помню, приехал и каже своим сестрам: "Теперь, сестры, я вам не украинец, а нимец. Ось так!" Правда , в тридцать седьмом году это его не спасло, взяли. Трымалы у Запорожье з мисяц, а то й бильше. Все допытывались с кем он готовил покушение на Сталина. И когда уже следователь отступился от него, дядько Тарас признался, что покушение на Сталина готовил сам. "Да ну?" - удивился следователь. "Да, сам", - дядьке Тарасу было уже все равно. "А как ты собирался на него покушаться?" - не поверил следователь. "А у меня было ружье, вот я с ним и ходил по базару на шестом поселке, думал, Сталин появится, а я его здесь и хлопну!" Следователь только посмотрел на него и ничего не сказал. Допросы прекратились, а дня через два дядьку Тараса освободили. Все тогда удивлялись, что ему так повезло.
И после войны его достали. Всех немцев высылали из Крыма и его вместе с ними выслали в Казахстан, вернулся уже после 56-го года назад домой, под Джанкой. Говорил мне: "Я, племянница, хоть и носило меня по белу свету, а таки пожил!" Что да, то да, девяносто три было ему, когда умер. Ни за кого не был, ни за тех, ни за этих, хотел трудиться на своей земле...
В тридцатом году и нас раскулачили, из-за деда, из-за его коней, он не хотел идти в колхоз. "Что, отдавать им таких лошадей? Ни за что!" Ну вот, нас всех и раскулачили. Пришли в хату отбирать все, а я как раз Жору сповыла, было ему уже полгода, положила им на лавку и говорю: "Забирайте и его, раз вы все отбираете". Были у нас две телычки, так они и их зарезали, где-то достали водки или самогона, кто-то им принес и все это съели и выпили. Вот так они над нами расправились, а в тридцать третьем году все они сдохли от голода, все, кто нас раскулачивал, туда им и дорога, собакам.
Ой, набедовались мы тогда, никто не работу не берет без справки про соцстан. Мы переехали в Каховку, деда с сыновьями выслали, а я считалась сиротой, а Сергей раньше в город подался, потому нас и не тронули. Здесь нам подсказали, что мол, поезжайте в Запорожье, там сейчас большое строительство, рабочие руки нужны, всех берут, ну мы с Сергеем и приехали, действительно, руки рабочие нужны были и на справки никто не смотрел. Стала я до работы. Жили в какой-то халупе на первомайском поселке.
Ты хочешь перевязать, доченька?... Давай... Хорошо... Ой, как нога почернела... Смотри... как... высоко... уже поднялось... Ой... доченька... осторожно... болит... Ты знаешь, где похоронена тетя Ксеня? Да? В хорошем месте она лежит. Прошу вас, дети, похоронить и меня рядом с ней. Ну, почему не говорить? Как раз и говорю, пока не забыла. 43-й квартал, второй ряд, третье место... Будут вместе две Болгарки. Мужья по всему свету лежат, так хоть жены их будут рядом...
Когда я познакомилась с твоим отцом? Перед самой финской. Я тогда осталась одна с Жорой на руках. Сергей не захотел жить в городе, вернулся в село. Звал меня с собой. Но я побоялась, здесь работа, угол свой, а там что? Одна неизвестность. И осталась. А он вскорости после возвращения женился на Лукерье. Но я ничего против не имела. Знала, что не вернусь, а ему сюда дороги нет. Вот так и разошлись. Тогда я работала на ферросплавном, в складе. Однажды напротив моего стола поставили новый стол и приняли на работу еще одного кладовщика, Болгарина Константина. Потом его перевели на угольный склад. Развозил людям уголь. Но вначале мы работали вместе. Тогда и познакомились. А вскорости и поженились. Так до самой войны и жили на Первомайском. Лучшие годы моей жизни... М-м-м... В 43-м его забрали на войну, а в 44-м, в самом начале, убили.
После войны хлебнула горя, тяжело было одной, с маленьким ребенком, с тобой, доченька, на руках, без мужа. А тогда, когда Костя был жив, как было хорошо! Даже болезни легко переносились. Помню, простудилась, не могла идти на работу. Лежу в холодной хате, плачу. А Костя пришел, растопил печь, приготовил ужин, накормил меня, лег возле, обгорнул всю, прижал к себе и так легко и тепло мне стало, где та болезнь и делась.
Хорошие вы у меня дети... Ох... болит... не думала, что так быстро все закончится... М-м-м...
Доченька, как умру, обязательно дай в газету... траурное объявление... меня многие люди... знали...
Что? Не плачь, ... доченька... Ой, как болит нога... дочень...ка...