Подарок

      
        Входная дверь распахнулась, и первым в облаке пара, пятясь, вошёл младший, Сергей – комель был его. Затем, заполняя собою весь проём, появилась огромная ель; её ветви, мешая друг другу и оступаясь, тащили двое остальных. В доме сразу запахло весёлой хвоей. Из кухни-столовой, выскочила Ленка, жена старшего:
        - Двери! Да двери же! Напустили холода, неудобники… 
        Зуев обогнул отряхивающихся от снега сыновей и поправил ёлочный «крест» в углу возле окна; до Нового Года оставалось четыре часа. Конечно, лучше бы ёлку установить заранее, но не мог же старший, Алексей один тащить её из леса! Других двое подъехали недавно - пока собрались они сами, пока дамы их нарядились, пока Наташка, жена Сергея, вытерла детям носы, пока то, пока сё…         
        Большой семьёй собирались вместе нечасто, в основном на Новый Год. На этот раз были все: оба сына с жёнами, племянник Андрей, который всегда был для него, как сын, со своей Галкой, Галиной (интересно, она у него на время, как и прошлые, или станет невестой, женой? молчит ведь пока, архаровец!). Ещё трое внуков, сами они с Женой Ёлкой, сегодня прибыли ещё и оба свата со сватьями. Итого за столом в этой просторной комнате – зале! - будет их пятнадцать человек! Такое в первый раз, но поместятся все: Алексей дачу отгрохал большую - да у него всегда понты! Единственно, что несколько удручало Зуева, так это упорное нежелание сына отметить заодно с Новым Годом своё сорокалетие: смешное поветрие среди сегодняшней молодёжи - не отмечают, мол, такую дату. От кого скрываться! Ведь всё равно известно всем, что он появился на свет сорок лет тому в ноль часов ноль-ноль минут!
        Трудно тогда далась ему, Альберту Зуеву та ночь под Новый Год…

        День перед той ночью был хотя и последним в году, но с работы ушли они уже в третьем часу. Или – не «уже» ушли, а «только»? Сначала ждали Елтаренко, побежавшего за инструментом, затем долго топтались в ожидании трамвая - светлое время ушло. С наступлением темноты становилось всё холоднее, мороз заворачивал, пожалуй, такой же, как и тот… Даже закалённый Колька Шахнов давно завязал ушаночьи уши. Впереди чернел еловый лес, едва отличающийся по цвету от небес (помнится, мелькнуло: лес-небес - неплохая рифма!)…
        Прошло уже минут десять, как миновали они здание полигонского Штаба, после него ещё с километр прошли уж точно! Не по ориентирам шли – он знал, куда ведёт. Как-никак на этом Ржевском полигоне за последние два года Зуев испытал не одну свою разработку. Вскоре миновали мостик через речку Луппу (хороши в ней раки, ох, хороши!); потом Цветок Жизни нарисовался. По этой ведь, по этой Дороге Жизни его вывезли в том январе…
        Беспокоило одно - как там дома Жена Ёлка, Елена. Все расчёты говорили, что уже недели две тому она должна была разродиться, да вот… Дома его до вечера точно не будет, а вдруг… Как не хотелось ему ехать за ёлкой этой! Но его Ёлка во что бы то ни стало желала, чтобы на Новый Год в доме весело пахло елью. А с ёлками было ещё хуже, чем в прошлом году: ему были известны всего-то три-четыре ёлочных базара в городе – за Казанским, на Сенной и ещё на Сытном и Мальцевском рынках. Да и, что там были за ёлки: их и палками-то назвать язык не поворачивался! А очереди! Затемно в них вставать надо было, часа в четыре-пять. Потому-то и договорились они с коллегами вчетвером рвануть после работы на полигон…
        - Ну-ка, тихо! – валенки Лукина перестали скрипеть.
        Все остановились. Слева на опушке леса мелькнул жёлтый свет фонарика, послышались негромкие голоса, затем удары топора. Не одни они были такие ушлые!
        - Елдарь, ножовка где у тебя? Точно острая? – негромко спросил Зуев.
        - Не боись, нормальная, – хриплый ответ донёсся почему-то спереди, - далеко ещё?
        - Мы уже за Луппой. Почти пришли. Эй, ржать только шёпотом, – зашипел он на команду, - я ничего не сказал! Река так называется. Давайте, сюда, за мной!
        Пройдя ещё немного, все вчетвером свернули и, утопая в снегу, доплыли до опушки леса. Похоже, качественными ёлками были только пожилые; молодые же на ощупь нисколько не лучше тех, что на ёлочных базарах.
        - Твою маман! – выругался Шахнов, дуя на руки - за каким же зуем потащил ты нас сюда! Руки-то совсем закоченели… Я тут из дому немного прихватил. Отогреваться бум прямо щас, али как? Закуси вот только у меня нету – только продукт!...
        Было слышно, как в темноте он сделал глоток; после ещё двух послышалось:
        - Ты-то будешь?
        Стоявший рядом с ним Лукин не пил вообще, ответ его никого не удивил:
        - Отстань!… А вообще-то рупь с тебя! Договорились же за каждое матерное… – слышно было, как он тужится, приматывая ветви к стволу, -  да помоги же ты… всё, хватит!... Так сейчас заплатишь? Ну, а в трамвае, учти - вдвое!
        - Э-э, не-ет! Не выдумывай. Я Зуевым не выругался, - послышался смешок, - только ассоциировал его, это почти не ругательство! Да и сам он Елдарём обматерился, слышал? Человечка обидел… Так за каким хреном ты тащил нас сюда? А, сусанин?
        Зуев, не отвечая, допиливал ствол, пила тихо вжикала. Когда дерево с тихим треском отломилось от пенька, передал ножовку топтавшемуся рядом Елтаренко и повернулся к Шахнову:
        - Вот зачем наговаривать на человека, обижать? Ничего матерного мною произнесено и не было! Ты, что – Антон Палыча не читал? Ай, стыдно-то как! Помнишь фамилию городового  в «Хамелеоне»? А полицейского надзирателя? Село! И чему тебя в школе учили! Давай-ка, лучше подкинь мне повыше… Ещё выше!... Теперь пошли!
        По-прежнему по пояс в снегу и уже протоптанному следу, увязая под неудобными ношами, четверо выбрались на дорогу. Стоя на тверди и помогая друг другу, перевязывали поклажу; липкие варежки, руки пахли свежей смолой.
        Зуев продолжил:
        - Так вот, значит, слушай ушами, неграмотный! Фамилие городового было Елдырин! Тоже кое-что напоминает, но ни издатель, ни борзые цензоры не усмотрели в нём ничего такого-этакого, а бдительный Шахнов не преминул прицепиться к Елдарю! А ты знаешь, что такое «шахна», какой орган? Поинтересовался бы хотя, с каким фамилием ходишь…
        Заржали смело, уже не стесняясь. Мимо прошли двое с ёлками; затем ещё трое, прервав громкий разговор, спросили прикурить и двинулись дальше.
        Мороз хозяйничал под куртками, замёрзшие руки-ноги гнали вперёд; но магазин возле переезда, увы, был закрыт. А то можно бы и в трамвае… Со скрежетом развернувшись на кольце, подошёл «двенадцатый»: слава Богу, хоть ждать его не пришлось!
        - Греться-то где будем? – Шахнов, хотя и взявший уже толику, мелко дрожал, - эдак и заболеть недолго!
        У Зуева тоже не попадал зуб на зуб:
        - Как ппереедем Охтинский, ссразу же - сраз-зуу! – в лабаз на углу Суворовского и Тульской! Он работает до двенадццати, там и отоваримся… Там же рядом Дыков Юрка живёт – да вы же все его ззнаете! – у них лестница тёплая, подоконник в метр шириной и батарея под ним. Уддоббно и погреться можно.
        - Без меня, - мотнул головой Лукин, - я через две остановки дома.
        - А ты, Елдарь?
        - Так мы же жж с тобой рядом живвём, - его тоже трясло, - ты на Кирочной на углу Чернышовского, я в "Доме челюскинцев" на Восстания… Естессственно - за!
        Входная дверь Юркиной парадной со стуком захлопнулась за ними; хорошая пружина, однако. На лестнице, действительно, было тепло и подоконник широкий. Хотя закусь в лабазе была взята и немудрёная, зато три «малыша», стоящие рядком на подоконнике, одним видом своим согревали сердце. Пошло на редкость хорошо. Как в песок! И с холоду, с устатку – сразу же, сразу захорошело! Однако и четвёртый, почему-то стоявший несколько сбоку, тоже оказался к месту. Зуев с Елтаренко зацепились – естественно! - за работу. Шахнов молчал: граммы, принятые в лесу, соединившись с новой дозой, дали о себе знать. Не прошло и пяти минут, как фигура его стала молча и медленно оседать. Еле успели подхватить коллегу.
        - Коля, эк тебя! Уже хорош, тащить придётся. Вот зараза! - Елтаренко поднял с полу шапку товарища, - Не придётся тебе, Колюня, встретить Новый Год дома.
        Он обернулся к Зуеву:
        - Что, Альберт, ко мне потащим? Не бросишь же его! К тебе же, знаю, никак… А на дворе морозец-то, однако, не слаб. Ой, не слаб!
        Он потёр Шахнову уши:
        - Коля, ау!
        Было заметно, как Шахнов усилием воли пытается вырваться из тисков напирающего Морфея. Пару раз качнувшись, он, наконец, взглянул на них прямым почти осмысленным взглядом и кивнул головой, губы не слушались. В следующий момент колени его, как будто, подрубились, и им вдвоём с трудом удалось удержать в почти вертикальном положении обмякшее тело. Стало быть, на двоих теперь приходилось три ёлки и одно тулово. Как делить будем?...
        С трудом обхватив три дерева и из-за веток почти ничего не видя, Зуев пошёл впереди; отстающий Елдарь тащил, стараясь не кантовать, еле переставляющий ноги груз. Скоро под курткой потеплело, но тащить сразу три дерева оказалось не с руки; пришлось перейти на возвратно-поступательные рейсы, перенося деревья метров на тридцать по-одному. Музей Суворова остался позади. Слева тянулся ГИДУВ, справа – Таврический сад. Напротив уходящей вправо Потёмкинской поменялись поклажей. Изредка попадались прохожие, дважды спрашивали, почём ёлки. Часы на руке показывали половину девятого, за морозным маревом, подсвеченным фонарями, угадывался желанный дом. Как там Ёлка?! Зуев посмотрел налево – вон он, "Дом челюскинцев", на Восстания второй от угла! Слава Богу добрались… Прислонив ноши к стене, оба тяжело дышали.
        - Какой этаж у тебя?
        - Первый, - от Елтаренко шёл пар, - давай только помоги дотащить до парадной и – чеши, чеши! Да-а, чуть не забыл: с Новым Годом тебя! С наступающим!
        - И тебя, - Зуев посмотрел на Шахнова, - с новым счастьем!
        Ёлки дома не было, дверь была на замке! Соседка Ольга Иванна сказала, что скорая увезла её два часа назад. Куда?!… А чёрт её!... После получаса звонков и справок стал известен адрес: роддом, клиника имени Отта. Голос на том конце провода был скрипуч и неприятен: «нет, не родила, идут схватки»… «других сведений нет, новые будут через час»… «сейчас девять с лишним, вот после десяти и звоните»… «нет, специально узнавать не буду»… «да, что вы всё названиваете! Звонят и звонят, круглые сутки покоя нет!»…
        Он положил трубку на рычаг. В комнате пахло хвоей; ёлка стояла в углу, вся запотевшая, местами на ветках ещё не растаял снег. Да-а, не самую лучшую из красавиц он выбрал! Знать бы, что жену увезут в его отсутствие… Видать, здорово и сразу на неё навалилось, когда готовилась к Новому Году.
        Как это она сумела снять сверху этот старый ящик с ёлочными игрушками! Зуев знал, где именно среди них лежат ещё Бабушкины дореволюционные стеклянные шары и звезда, довоенные самодельные «боярин», «японка» и «украинка», сделанные тёткой Олёной из высосанных куриных яиц. Раньше был ещё и «негр», но разбился… Бусы, бенгальские свечи…
И как это они выжили в наш тихий двадацатый век! Достать, повесить, что ли? «Украинка» - ленты, ленточки; волосы его, Альки Зуева, натуральные, светлые… Тогда, в тридцать девятом, его наголо остригли перед летом, а мама сохранила и отдала сестре Олёне… Вот она, ёлка! Стоит, ждёт, когда украсят… Ёлка… Сегодня тридцать первое семидесятого, а тогда - двадцать девять лет тому – было двадцать седьмое… И всегда оно с тобой, то двадцать седьмое, не тает, не уходит все двадцать девять лет… Не тает…
        Удивительно, как они запомнились, эти два дня, следовавшие один за другим…

        Утром вы с ребятами  вышли во двор. Оранжевые бурки, купленные весной, чуть тесноватые, плотно охватывали ноги, тебе это нравилось. С непривычно пустынного двора - все сараи ещё к ноябрю были разломаны и сожжены хозяевами - вы пошли к Введенскому каналу. Прямо напротив Лазаретного, снеся ограждение и пробивши лёд, кабиной под водой вертикально стояла полуторка; видны были только кузов и задние колёса. Делать было нечего, повернули обратно; кто-то из мальчишек зачем-то полез на каменный забор, ограждающий двор Военно-медицинского музея, и позвал всех за собой. По ту сторону забора в углу музейского двора был залит настоящий каток площадью метров десять на десять, на льду валялось несколько пар коньков! Ты слышал названия: «снегурки», «полуснегурки»,  «дутики»  (хоккейки),  «нурмис», даже одни  «бегаши»… Появилось несколько верёвок и палочек, один из старших ребят показал, как надо прикреплять коньки к буркам. Ноги подгибались, разъезжались, но ты всё же сделал первые неуклюжие шаги. Интересно было бы сегодня увидеть того, кто в те дни позаботился о голодных мальчишках…
        Да, каток был двадцать шестого, и ты, Алька, Альберт Зуев, не запомнил бы эту дату точно, если б на следующий день, двадцать седьмого не прибежала девчонка…

        Зуев встал, потянулся и, прихватив чайник, прошёл на кухню; газ горел нормально, скоро у него будет чай. На обратном пути потрогал ближнюю ветку; весь снег и лёд уже растаяли…

        Дрова кончались. Днём, чтобы хоть немного сделать в комнате теплее, Бабушка, наконец, разрешила жечь мебель. Она тяжело расставалась с ней, говорила, что и до войны добыть мебель людям было непросто, а та, что  в доме была уникальная, «фамильная»: старинный стол, дубовые кресла из витой древесины…. Они принадлежали ещё её маме (то есть твоей, Алька, прабабушке!)… Пока горели бамбуковые жардиньерки - жару от них было немного – вы с мамой стали пилить кресла. Бабушка сначала смотрела, потом отвернулась и ушла в другую комнату. Переплетённые свилеватые слои шли наискось, и как быстро ты выдохся! Правая рука устала. Перехватив рукоятку в левую, ты потянул пилу к себе не плавно, не как учили, а - дёрнул! Застрявшая пила выскочила из прореза и зубом разрезала наискось до кости указательный палец на правой руке. Как вскрикнула мама: это могло плохо кончиться! Однако, йод, бинт были, крови вышло много и палец потом заживал довольно быстро…

       Зуев посмотрел на руку; белеющая наискосок чёрточка была еле видна. Странно… Неужели, она шла через весь палец? Он снова встал, подошёл к ящику с игрушками. «Украинка» с «японкой» лежали на самом верху; светлые волосы слегка перепутались с чёрными. У той украинки, которая плясала гопак, волосы тоже были чёрными…

       Утром двадцать седьмого мама сказала, что дядя Андрюша вчера снова пообещал, что  скоро вывезет их из города. Хоть он был начальником штаба МПВО и наверняка знал положение в городе лучше других, мама ему не поверила. И ты не поверил тоже: как, каким образом вывезут вас - на самолёте, что ли?... А потом прибежала та девчонка с новостью: тебе, Альке Зуеву, вместе с учениками школы, находящейся рядом (хотя ты и не учился в ней), можно пойти на праздник ёлки! Какая ещё ёлка? Тебе не хотелось идти. Но девочка сказала, что там будут раздавать подарки. Подарки?! Это было странно, но заманчиво, да и мама, услышав о ёлке, решила тебя отпустить. Все дети выстроились в пары, и их, будто на прогулке в очаге, повели по Загородному, по Звенигородской и дальше по улице Правды  в Дом культуры пищевиков. Как медленно и нестройно вы шли…
        В небольшой комнате под богато разукрашенной ёлкой играл слепой гармонист; молодая женщина в шубе и с тёмным лицом пыталась организовать хоровод. Но кому хотелось водить тот хоровод или петь?! Все вы, голодные и слабые, и сюда-то еле-еле дошли, доползли!
        А затем открылась боковая дверь, все прошли в большой зал и расселись по рядам.
        Было холодно, морозно, как на улице. Молодой мужчина в коричневом костюме и синем галстуке вышел на сцену и спел песню «Как у дуба старого». Потом под музыку того же гармониста вдруг выскочили черноволосая девушка-украинка в вышитой кофточке, с голыми руками и коленками, украинском венке с лентами и парень в широких синих шароварах. Они сплясали гопак…

        Зуев осторожно взял «украинку» в руки… Помнишь, как им, украинке и тому парню было холодно? И вам, закутанным и голодным, тоже было очень холодно и странно смотреть на них. А потом открылась ещё одна боковая дверь и руки оттуда стали раздавать подарки. И в каждом подарке было яблоко и пять печенин «петибер»!…
        После войны Зуев никогда ни в одном источнике не читал о том, что во время Блокады были устроены ёлки и детям раздавались подарки. Но это же – факт! Можно сколько угодно (и справедливо!) говорить о бесчеловечности коммунистической идеологии, о безнравственности советской власти и подлости её служителей, но ты сам был на той ёлке и получил тот подарок!
        Яблоко съел сразу. А все печенья засунул в нагрудный карман рубашки. Вокруг все жадно сжёвывали подаренное и, чуть не давясь, проглатывали. На выходе из Дома культуры те, кто постарше и посильнее, отнимали несъеденное у более слабых, маленьких. Тебе, Альке Зуеву, только чудом удалось пройти через эту свалку. Может быть, потому что был своим среди мальчишек из дома на Лазаретном? Тогда, с ёлки вы пошли не домой, а в кинотеатр «Правда» - в тот день вдруг не надолго дали электричество! - и посмотрели хронику «Парад на Красной площади 7 ноября 1941 года». Сталин говорил речь, и ты немного удивился, когда услышал, что немцы "думали получить пироги и пышки, а получили синяки и шишки"…

         Есть тебе хотелось, как никогда, а Сталин всё говорил, говорил…

        Зуев осторожно повесил «украинку» на ёлку, принёс из кухни закипевший чайник. Номер клиники Отта он запомнил наизусть, а час уже прошёл. Тот же неприятный голос проскрипел, что нет ничего нового. Есть не хотелось, но, слава Богу, дома были шампанское и коньяк КВ. Действительно, неплохой коньяк. До Нового года оставалось больше часа…

        Он никогда не держал тот свой поступок за героический. Ему и тогда было непонятно, да и сейчас… Что им руководило? Какое-то странное чувство… Отдавать печенье было мучительно жалко, и себя ему тоже было очень жаль. Но какая-то сила, гордость не позволили ни там, на ёлке, ни позже поступить так, как требовала звериная жадность внутри него, невыносимое желание вцепиться, не жуя проглотить этот подарок! Когда пришёл домой, сестрёнка, грудная, даже не кричала - голодный крик только угадывался в её тихом дыхании. Увидев пять протянутых «петиберин», мама только расплакалась, но даже не приласкала его…
        Не помогли они, однако, эти печенины: жить сестре оставалось всего шесть дней…

        «Украинка» тихонько поворачивалась, покачивалась на ветке: видать, откуда-то потягивал сквознячок. До Нового Года оставалось полчаса. Телефон снова упорно молчал – не иначе, скрипучий голос готовит салатик… А может быть, с напарницей из соседнего отделения или напарником уже успели открыть шампанское?
        Включил телевизор… Он не находил себе места, не хотелось ничего!. Неоткрытая бутылка КВ стояла напротив; в холодильнике обнаружил салат, холодный язык, на кровати – накрытую подушкой чуть тёплую кастрюлю - в ней всегда варили только суп… Подох телефон этот, что ли!... Без мыслей тупо сидел, пока не услышал бой кремлёвских часов…
        С Новым Годом, Альберт Зуев! Ты шампанское открыл? Не хочешь? Вон коньяк! Открой, стань под ёлкой, чокнись с «украинкой»: ты давно знаком с нею…
        Ещё несколько раз (хотя было понятно, что всё бесполезно!) пытался он  ночью дозвониться до скрипучего голоса. С утра, не зная, когда откроют, топтался возле закрытого окошка справочной... Наконец, в десятом часу получил информативный ответ «рожает». После вечерней "трапезы" есть на подоконнике этой справочной ему так и не захотелось. Пойти где-нибудь перекусить? Но, только двинулся к выходу, услышал:
        - Кто спрашивал про Зуеву? Родила. Мальчик. Живой, здоровый…
        Никак не мог он ожидать, что в ответ на эти слова громко - как мальчишка громко! - всхлипнет!...
        Через день удалось добиться двухминутного разговора с женой, он узнал день и время рождения сына: не до, не после, а ровно-ровно в момент прихода Нового Года! Значит, то голос просто время тянул, а сам праздновал Новый Год, салатиком закусывал...

        И сейчас он терпеливо ждал момента, когда вспотевшую в тепле ёлку сыновья закрепят на основании, и можно будет подойти, повесить подарок. Без лишних слов: они в курсе, что он так и не избавился от пристрастия к игрушкам. Детским, ёлочным…
        Не у каждого, Альберт Зуев, есть трое сыновей, через пару часов старшему исполнится сорок… Да, есть такое поветрие в последнее время - не отмечать сорокалетие, мол, возраст "критический". И не будет никаких поздравлений: не хочет сын – и не надо! Но сделать подарок в эту ночь он имеет право, и теперь в этом доме «украинка» будет украшать ёлку каждый Новый Год!
        А «боярин» с «японкой» пока подождут - придёт и их черёд!