События, произошедшие вечером того же дня, не могли оставить Людмилу равнодушной. После ужина Николай Петрович сделал ей официальное предложение. Это было настолько неожиданно, что первое мгновение Людмила смотрела на него, позабыв закрыть рот.
- Ну, что же ты смотришь на меня Люся, или не поняла, что я сказал?
В ответ Людмила, отрицательно покачала головой.
- Я предлагаю тебе выйти за меня замуж. Мне, так или иначе, необходимо будет к врачу. – он при этом выразительно похлопал себя по бедру сломанной ноги.
- Борт в любом случае рано или поздно прилетит. – продолжил он, внимательно следя за выражением лица Людмилы.
- Оставим на станции Соню и Таню, а сами улетим в Чумикан. Там в райисполкоме и распишемся.
Все еще не понимая происходящего, Людмила смотрела на серьезное лицо Николая Петровича. Лишь спустя несколько минут до нее дошел смысл слов сказанных Шевелевым. Она медленно – медленно опустилась на стоящий рядом с ней стул.
- Дайте подумать, Николай Петрович, – медленно произнесла она. Прижав ладони к покрасневшим щекам, он повторила: - дайте подумать.
- А, что тут думать Люся. Что думать? У нас с тобой все сложится. Ты мне по нраву. Я, как понимаю, тебе тоже не безразличен. Поэтому давай сразу оформим, как положено наше совместное проживание.
- Ой, Николай Петрович!
- Ну, что ты Люся заладила Николай Петрович, да Николай Петрович! После того, что меж нами стало - я для тебя Коля. Коля и все!
- Я понимаю, только не привычно как-то. Да и перед девчонками не удобно. Потом разница в годах у нас…
Людмила замолчала, почувствовав, что допустила оплошность, напоминая Шевелеву про его возраст.
Но, тот ничуть не смущаясь, сказал: - А, сколько мне? Как ты думаешь?
Людмила пожала плечами.
- Мне сорок четыре. Это для мужика Люсенька не возраст.
- Я думала больше. – смущаясь, сказала Людмила: - Это - наверное, борода вас так старит.
- Бороду мы сегодня же долой. – смеясь, ответил Шевелев и, поманив ее рукой, сказал: - Ну ко милая помоги мне встать. Людмила подошла к кровати, на которой спустя вниз ноги сидел Николай Петрович. Подавая ему стоящие рядом костыли, она тихо сказала: - А жить, то мы где будем Коля? Неужели все время здесь в тайге.
- Нет, Люся. Здесь мы жить не будем. Годик еще поработаем здесь, а потом купим домик, нет, не домик, а большой просторный дом на берегу теплого моря. И будем жить в нем. Будешь каждое утро выходить в шелковом халате на веранду, пить молодое виноградное вино, слушать пенье дивных южных птиц, - он помолчал и, улыбаясь, продолжил: - И утирать сопливые носы ребятишкам.
Придерживаясь за ее плечо, Николай Петрович встал с кровати и оперся на костыли. Ласково погладив Людмилу по белокурым волосам, произнес: - Ты глаза закрой и не открывай, пока я не скажу. Людмила покорно крепко зажмурила глаза. Прислушиваясь к перестуку костылей, Людмила подумала об отце и матери, о том, как воспримут они известие о ее замужестве.
«Мама ладно. Она поймет, а вот отец! Он может такой скандал устроить, что жизнь не мила станет, а то и вовсе на порог не пустит». Стук костылей об пол затих, затем возобновился вновь.
- Протяни руку.
Людмила послушно протянула руку Шевелеву. Она почувствовала, как тот положил, что-то небольшое, но ощутимо весомое ей на ладонь. Рука девушки при этом самопроизвольно сжалась в кулак.
- А, теперь смотри. – разрешил Шевелев. Людмила разжала ладонь и увидела небольшой, с пятикопеечную монету, желтого цвета камешек, формой напоминающий сердечко.
- Что это? Камешек? - поинтересовалась девушка, внимательно разглядывая лежащий на ладони предмет.
- Это мой тебе свадебный подарок. – ответил Николай Петрович, и, поглаживая ладонь девушки, продолжил: - Видишь ли, у нас здесь на Джане магазинов ювелирторга пока нет. Поэтому положенного тебе, как невесте обручального кольца, я преподнести не могу. Но этот, как ты сказала камешек, сотни обручальных колец стоит. Это Люся самородок. Самый настоящий золотой самородок.
И без того большие голубые глаза Людмилы стали огромными. Восхищенно глядя на самородок, что лежал у нее на ладони, она, все еще не веря услышанным словам, тихо прошептала: - Неужели золото?
- Золото, самое настоящее золото! – взволнованно и гордо произнес Шевелев.
- Откуда?
- Нашел Люся! Я нашел! Пять последних лет искал. Тонны породы перемыл, и нашел. Теперь мне… - он поправился: - нам ничего не страшно. Годик постараюсь, и будет все! Все что пожелаешь!
Людмила, как зачарованная переводила свой взгляд то на самородок, то на восторженное лицо Шевелева. Захваченная радостным чувством она так же, как Шевелев начинала чувствовать силу этого небольшого кусочка металла.
- Плохо то, что я так некстати, сломал ногу, можно бы было этих две недели еще постараться, помыть золотишко то на Киранкане, там лед еще, наверное не стал.
- А, где это? – заинтересованно спросила Людмила.
- Да, вообщем то недалеко. Здесь за перевалом. – и, он махнул рукой в сторону верховьев Джаны.
- Ты представляешь Люсь, они - эти умники ищут золото на Киране. Собираются даже артель старательскую там ставить. Уже и в устье реки базу для себя наладили, а основное «рыжье» то не там, а на притоке Кирана – Киранкане. Этот самородок я там в тот день нашел, когда вы прилетели. А, вообще там даже не рассыпуха, а выход жилы. Ежели б мы с тобой не здесь жили, а в Америке, да не в этом, а в прошлом веке, то участочек я бы застолбил и был бы миллионером. А так …, - он сокрушенно махнул рукой, затем, помолчав немного, добавил: - Впрочем, Люсьен того, что у меня уже есть, да еще будет, нам до конца наших дней хватит, и еще детям нашим останется.
Людмила внимательно слушала и не отводила глаз от лица Шевелева. Говоря о золоте, и о том близком будущем, что ожидает их обоих, он возбудился. Лицо и шея Николая Петровича покраснели, на лбу мелкими бисеринками выступил пот. Ноздри носа приподнялись и трепетали, будто крылья бабочки на ветру. Серые, стального цвета глаза, которые до этого казались невыразительными – искрились. И мало того, Людмиле казалось, что от них волнами исходит какой-то особенный непонятный, но властно манящий к себе свет. Повинуясь этому свету она, качнувшись, сделала шаг вперед и крепко прижалась к широкой груди Шевелева. Обнимая Николая Петровича за плечи, Людмила молчала, чувствуя, какими мощными упрямыми толчками бьется сердце в его груди. И от этого ей стало спокойно и хорошо. Она откинула назад голову и, посмотрев в глаза Шевелева, тихо спросила: - А, дом будет большой?
- Большой Люся! Большой!
Только в двадцатых числах декабря в низкой десятибалльной слоисто-кучевой облачности, что сорок дней продержалась над метеостанцией Джана, начали появляться просветы. Двухметровым слоем снега, под самые крыши, занесло дома, посадочную и метеорологическую площадку. Две едва заметные с воздуха тропинки соединяли два отдельно стоящих друг от друга здания и сарай, служащий складом продуктов.
Долгая непогодь в сочетании с коротким световым днем тяжелым грузом залегла на сердце Софьи. Ей нездоровилось. Исчезла былая уверенность в себе, в своих силах. Те тяжкие чувства; тот страх, отвращение, ненависть - которые, как ей казалось она изжила из себя, вернулись вновь. Ко всему прочему появилось чувство растерянности, вызванное нарушением менструального цикла. Прошел уже второй месяц, а случайный сбой, на который так надеялась Соня, не проходил. Кроме того, как бы в подтверждение ее мрачных предположений появились пока нечастые головокружения и тошнота. В один из таких внезапных приступов Татьяна не выдержала и спросила у Сони: - Что с тобой?
В ответ Соня, подавив подступившую к горлу тошноту, покачав головой, сказала: - Сама не знаю.
И вдруг разрыдавшись, добавила: - Похоже, что я беременна.
Таня внимательно посмотрела на подругу долгим изучающим взглядом.
- С чего ты решила?
- А тут и решать нечего! Уже два месяца, как нет месячных. К тому же токсикоз. – со слезами на глазах ответила Софья.
- Ну, знаешь, - попыталась возразить ей Татьяна: - задержки у всякой могут быть. Да и с одного то раза практически забеременеть невозможно.
- Практически. Теоретически. – передразнила подругу Софья: - Хорошо рассуждать об этом, когда это происходит не с тобой. Чего тут рассуждать, когда на лицо все признаки первичной беременности.
- Ты то откуда знаешь?
- Знаю, читала, да и мама говорила.
После этого в комнате стало тихо, настолько тихо, что был слышно, как потрескивают от мороза деревья за стенами дома.
- Ну и что ты думаешь делать? – спросила Татьяна у Сони.
- Что делать! Аборт нужно делать! Да где ж его сделать! – зло и отрывисто ответила Соня на вопрос Татьяны.
Весь долгий вечер девушки просидели в обнимку на кровати, припоминая все известные народные способы по прерыванию беременности. И лишь глубоко за полночь уснули, тесно прижавшись друг к другу, позабыв закрыть юшку вытопленной печи. А, утром …
Утром следующего дня поздно проснувшиеся девчата были разбужены низким рокотом авиационного мотора. Не одеваясь, они выскочили на улицу. Прямо над их головами, плавно снижаясь по спирали, кружил маленький двукрылый биплан Ан-2. Достигнув высоты сотни метров, он прошел с севера на юг над всей площадкой. Затем, круто взмыв вверх, развернулся, и, снизившись к самым верхушкам деревьев, начал стремительно приближаться к станции. Соня отчетливо видела, как открылась небольшая дверца по левому борту самолета, и человек, стоящий в обрезе двери, что-то сбросил вниз. Падающий предмет был небольшим, с прикрепленной к нему красной ленточкой. Описав короткую дугу, предмет упал в двадцати шагах от здания метеостанции. Позабыв о холоде, девчата бросились к упавшему предмету, утопая по пояс в глубоком и рыхлом снегу. Подняв сброшенный с самолета вымпел и открутив крышку футляра, Татьяна прочитала вложенную туда записку.
«1 - Если нужна медицинская помощь - лягте на снег и разведите руки в стороны. Если нет – не предпринимайте никаких действий.
2 – Подготовьте посадочную площадку к приему вертолета. Обозначьте флажками красного цвета границы площадки. Утрамбуйте снег и обозначьте черным цветом место приземления».
Татьяна, хотевшая было просто помахать рукой летчикам, была остановлена Софьей.
- А, Шевелев? Ты, что забыла? Ложись на снег, как велено.
Татьяна, опрокинувшись на спину в пушистый снег, легла, широко раскинув руки. Круживший над станцией самолет, покачав крыльями, резко перешел в набор высоты и вскоре скрылся из виду за недалекими склонами Джугджурского хребта.
Проводив его взглядом, Татьяна мечтательно смотрела в ярко-голубой лоскут чистого неба, думая о том, что завтра прилетит вертолет и с его прилетом закончатся ее мытарства.
- Вставай, простудишься! – голос Софьи вернул ее к действительности. Татьяна одним рывком поднялась с удобного снежного ложа, и только теперь почувствовав холод, весело прокричала Софье: - Бежим в дом!
Ввалившись в дом, раскрасневшиеся от мороза девушки, весело засмеялись.
- Вот здорово Танька! Вот здорово! – радостным голосом вскрикивала Соня, отряхивая со спины Татьяны снег: - Конец! Конец нашим горестям! Через пару дней нас здесь не будет.
И она, обхватив Татьяну за плечи, закружилась на месте. Сбиваясь с ритма, нестройно подпевая, они кружились по комнате до тех пор, пока в проеме широко распахнувшийся двери не увидели Людмилу.
- Девочки чего самолет прилетал? Мы видели, как он что-то на землю сбросил.
- Видели – не видели. Видели – не видели. – передразнивая Людмилу, пропела Татьяна, а затем уже серьезно сказала: - На днях вертолет прилетит, нужно готовить площадку. И с этими словами она протянула Людмиле записку из сброшенного вымпела: - Вот возьми, отнеси своему.
Людмила, зардевшись, взяла в руки бумажку, быстро прочитала текст и неожиданно для себя, похвасталась:
- А мне Николай Петрович предложение сделал. Потом, помолчав, поглядывая на девчат счастливыми глазами, добавила: - Мы с ним этим бортом в Чумикан полетим, там и распишемся.
- Как это полетите! А, здесь кто останется? – возмущенно вскричала Татьяна, и уже хотела, было добавить о том, что и они с Соней тоже полетят с этим бортом, как толкнувшая ее Софья, приложив к губам палец, приказала ей замолчать. Людмила не обратив внимания на Сонин жест, простодушно ответила Татьяне: - Ты с Соней. Но, заметив перемену настроения в девушках, поспешила назад.
Едва дверь за нею затворилась, Соня, понизив голос, зашептала Татьяне: - Не надо, не надо ничего говорить. Кто знает, что он еще может придумать. В последний момент запрыгнем в вертолет и все.
- А, вещи?
- Вещи Танюша заранее приготовим и спрячем в снегу на площадке.
Весь остаток дня девчата подготавливали посадочную площадку для вертолета. Взяв из кладовки охотничьи лыжи Шевелева, они по очереди ходили кругами, утрамбовывая снег на посадочной площадке. Центр площадки густо засыпали печной золой. По краям укрепили колышки с привязанными к ним лоскутами красной материи.
И лишь с наступлением темноты, усталые и замерзшие, они вернулись домой. Глубоко за полночь, девчата, тайком упаковав чемоданы, не зажигая фонарей, пробрались на подготовленную к приему борта вертолетную площадку. Раскидав рыхлый снег, и спрятав в нем чемоданы, они спокойно вернулись назад. Ночь и легкий поземок начисто скрыли их следы.
К полудню оранжевая «восьмерка», растревожив таежную тишину вековечной тайги, сделала несколько кругов над метеостанцией. После чего, уйдя далеко на юг, вернулась, и высоко зависнув над посадочной площадкой, замерла. Разметая возникший снежный вихрь, она долгих пять минут висела над местом приземления. Затем, словно нехотя, начала снижаться. Достигнув колесами поверхности снежного наста, она словно человек, боящийся вступить глубокое место реки, осторожно приземлилась. Выпрыгнувший из вертолета бортмеханик, обойдя несколько раз место приземления, жестом показал командиру экипажа, что выключаться нельзя. Тяжелая, но послушная воле пилота машина, бешено вращая лопастями, зависла, слегка приминая колесами глубокий снег.
Усадив на сани, и взявшись за длинную веревку, девчата потащили Шевелева к вертолету. Помогая тому взобраться на борт машины, Софья, кивнув Татьяне, негромко сказала: - Пора.
Усевшись, с помощью бортмеханика, на ближайшее к выходу сиденье, Шевелев облегченно вздохнул.
Выглянув за обрез двери, он увидел стоящую поодаль Людмилу, и Татьяну, бегущую с чемоданами к вертолету.
- Куда! – закричал он, перекрикивая шум двигателей и винтов.
- На аборт. – последовал короткий ответ Софьи, которая к тому времени уже принимала от Татьяны чемоданы.
- Я запрещаю! – пытаясь встать со своего места, кричал Шевелев. Однако Татьяна, совсем не обращая внимания на крики начальника, проникла в кабину вертолета. Сторонясь от рассвирепевшего начальника, она проскользнула и, спряталась за большим дополнительным баком. И оттуда, уже совсем по- ребячьи, показала ему фигу.
- Назад Первоянварская! Назад! Уволю по статье! – багровея от натуги, безуспешно кричал Шевелев.
Раздраженный затянувшейся погрузкой вертолета бортмеханик, посмотрев на часы, зло прокричал Николаю Петровичу: - Пора!
Затем, не обращая на крики Шевелева внимания, втянул во внутрь кабины входную лестницу и закрыл сдвижную дверь. Движки, набрав полные обороты, одним махом взметнули двеннадцатитонную машину вверх. В последний раз Шевелев взглянув вниз, увидел в удаляющемся снежном вихре растерянную фигурку Людмилы. Почти без разгона, вертолет, заложив крутой вираж, скрыл из поля зрения своих пассажиров: и плотно занесенные снегом здания, и посадочную площадку, и застывшую в одиночестве хрупкую фигурку девушки, что осталась одна, в этом бесконечном белом пространстве.
Глядя в иллюминатор на проплывающие внизу заснеженные горные отроги, Софья думала о том: что скоро, совсем скоро появится на горизонте плавно изгибающаяся береговая линия мелководной Удской губы, и Чумикан – поселок, где она навсегда расстанется со своими страхами.