Рэм

Рэм был настоящей сибирской лайкой: сильным, выносливым, неприхотливым. К тому же он был преданным, верным, знающим свои обязанности псом. А обязанности у него были серьёзные, под стать его солидному виду. Хотя суров Рэм бывал только во время несения службы, которая заключалась в охране Жигулёнка. Хозяин никогда не отводил машину в гараж, полностью полагаясь на свою собаку, который летом находился около машины, в непогоду под машиной, а в стужу внутри легковушки, на заднем сиденье, куда стелился брезент. Рэм обязанности стража выполнял преданно, потому что был верен хозяину беззаветно, хотя у нас этот грузный мужчина с массивным животом, выпиравшим из под ремня и уходящим к самому желудку не вызывал особых симпатий. Я даже на его круглый живот смотрел с затаённым чувством хмурой антипатии. Когда этот грузный мужик шёл с застёгнутоё курткой, то казалось, что под ней он прячет футбольный мяч. Глядя на него, я всегда думал, что вот он сейчас расстегнет молнию, достанет свой мяч для всеобщего обозрения и, вытащив вдобавок цилиндрик Рондо, радостно сообщит: «Свежее решение!». Но он этого никогда не делал и вообще никогда не улыбался, наверное от того, что никогда не сосал мятных конфеток. Впрочем, об этом человеке мы старались не думать плохого. Ведь у этого дядьки был такой замечательный пёс, которого мы все любили. А про дядьку, кроме того, что он пузатый и ставит свою машину возле самого подъезда, мы ничего и не знали, хотя и обижались на него за Рэма, видя, как собака днём бегает без всякого надзора, не брезгуя заглядывать в помойные бачки. К тому же Рэм был другом моей Римки. По утрам, когда папа выводил Римку на прогулку, Рэм покидал свой пост, если не был заперт в салоне и шёл рядом. Он вышагивал подобно рыцарю, сопровождающему даму. Он не участвовал в её пробежках, не играл в догонялки, считая, по всей видимости, такие игры для себя не солидными. Рэм просто шёл рядом, молчаливый и суровый, как и подобает настоящей сторожевой собаке. Наверное, из-за этой привязанности к нашей собаке, Римку и невзлюбила Лайма, тоже, как и Рэм, лайка, но не из нашего, а из соседнего дома. Была Лайма, в отличие от Рэма, большая скандалистка и пёс никогда не общался с ней, даже близко не подходил.
С Рэмом гулять было очень спокойно, ибо он отгонял от Римки всех посторонних псов. От назойливых Римкиных ухажёров Рэм приходил в ярость и из корректного джентльмена превращался в настоящего тигра. Ведь это был очень сильный пёс и лапы у него были мощные, настоящие мужские, не то, что у Римки, которая ходила в белых носках, поверх кремовых чулок. Такая вот у неё была раскраска.
То, что с Рэмом случилась беда, я узнал от папы. Он как раз вернулся с Римкой с прогулки, а я, совсем сонный, только ещё выходил из туалета.
- У Рэма лапа передняя опухла, - раздеваясь, сообщил папа.
Сон сразу слетел с меня. Ведь я любил Рэма, а когда кого-то любишь, то не бываешь равнодушным. И я тут же принялся расспрашивать у папы все подробности.
- Да откуда я знаю, что с его лапой. Толи заноза, толи порез. Но болит она у него сильно. Чуть дотронешься, сразу отдёргивает.
После этого сообщения папа подхватил Римку на руки и понёс её к умывальнику, отмывать после улицы.
- Иди спать, - сказал папа хмуро, - не надо было тебе сейчас вообще говорить об этом.
- Ну как ты можешь, папа, - обиделся я, - ведь Рэм мне друг.
При этом я внимательно рассматривал Римкины лапы, омываемые струёй воды.
- А помнишь, Римка порезалась о стекло и как кровь у неё текла? – Спросил я папу. При этом я ободряюще потрепал Римку за хвост, но та была занята туалетом и совсем не обратила внимания на мои ухаживания.
- Хозяин, наверное, ещё не видел Рэма, - предположил я.
- Наверное, нет, - пожав плечами, ответил папа, - если бы видел, то пёс сейчас, думаю, не болтался бы на улице, прыгая на трёх лапах.
Я задумался. Мне очень хотелось спуститься вниз, но я понимал, что ничем не смогу помочь сейчас Рэму, поэтому скрепя сердце пошёл обратно в кровать. Но заснуть после такой печальной вести о Рэме я никак уже не мог и долго лежал с открытыми глазами, думая о несчастье собаки. Я успокаивал себя тем, что он всё-таки не бродячая собака, что у него есть хозяин. Так в размышлении о собачьей жизни Рэма я постепенно заснул. К своему стыду проснулся я позже обычного. Из кухни раздавалось шипение и вкусно пахло блинчиками. Не умываясь, я побежал на кухню.
- Мама, мама, сделай побольше блинчиков, - требовательно попросил я.
- Проголодался?
Мама довольно улыбалась. Мои родители всегда радуются, когда я ем с аппетитом. Но сейчас я совершенно даже не вспомнил об этом пунктике моей мамы и скороговоркой выпалил правду:
- Нет. То есть, конечно, да.
Услышав столь неопределённый ответ, мама очень удивилась и недоумённо спросила:
- Как это и да и нет?
Но размышляла она над этой загадкой всего какую-то секунду.
- Значит всё-таки да, - подытожила она радостно.
А я, посмотрев на горку из блинов, возвышающуюся на неглубокой тарелке, решительно заявил:
- Мама, надо сделать ещё блинов.
Услышав столь решительное заявление, мама в этот раз не столько обрадовалась, сколько безмерно удивилась.
- Не жадничай, не жадничай, - улыбнулась она, - не съешь ведь. Вон их сколько.
- Я не себе, - насупившись, отвечал я.
- Как это не себе? - Растерялась мама.
- Это Рэму, - объявил я решительно.
- Рэму? Что ещё за Рэм?
Мама даже обиделась, не понимая, почему это её блины должен есть какой-то ей неизвестный Рэм. Потом она видимо вспомнила, мои рассказы об этом чудесном псе. Но эти воспоминания ничуть не помогли. Мама просто воспротивилась.
- Выдумал тоже, чтобы я для бродячих собак блины пекла, - пробурчала она осуждающе, - лучше Римке с Муркой отдадим, - добавила мама.
Про Пушка мама не упомянула, потому что тот не ел мучного, вероятно заботясь о своей фигуре, хотя рыбу он мог жрать сколь угодно много. Хотя для меня всё же было странно, как это можно не есть блинов моей мамы. Но я не стал размышлять, почему мой кот выбрал себе такую диету. Я стал горячо объяснять маме, почему необходимо отнести часть блинов Рэму. Но мама к моим доводам осталась совершенно равнодушна и посоветовала мне идти скорее умываться, пока всё горячее. Я же очень обиделся на такое бесчувствие мамы и решил, что нарочно не буду есть блины мамы, пусть знает, как это плохо, не болеть душой за хороших собак. И я пошёл умываться. А после умывания решил, что один блин всё же съесть можно. Но когда сел за стол и съел один из положенных на тарелку блинов, то как-то вдруг забыл про свой запланированный бойкот и, увлёкшись, умял всё, что положила мама, а потом ещё столько же, и ещё полстолько. В общем как в известной арифметической задаче. А больше я просто не осилил. Да и Римка с Муркой глядели на меня с молчаливой укоризной, поэтому оставшиеся полстолько я отдал им. Потом я сказал, что пойду на улицу и попросил маму дать мне ещё блинов. Но мама ничего мне больше не дала и на улицу не пустила, сказав, что уроки ещё не сделаны. И вообще, раз у собаки есть хозяин, то он о ней и позаботится.
Никогда ещё я так усердно не делал уроки. А всё потому, что хотелось побыстрее на улицу, хотя я и пытался убедить себя, что спешить нечего. Рэм наверняка либо находиться у себя дома, либо на приёме у врача вместе со своим пузатым хозяином.
Быстро покончив с уроками, я тут же помчался к Катьке, потому что она моя соседка по площадке. Я думал, что она тоже уже сделала уроки, но Катька всё ещё копошилась с задачей. Она никак не могла сообразить, за какое время наполниться бассейн, если будут открыты обе трубы одновременно.
- Ну, я могу тебя проконсультировать, - снисходительно обронил я.
- Ой, Славик, сделай, пожалуйста, такое доброе дело, - радостно заверещала Катька.
От самодовольства я заулыбался, но, тут же насупился, скорчил самую серьёзную физиономию и строго спросил, так же, как это делает мой папа:
- Нусс, и в чём же у тебя проблемы?
- А как же я узнаю, за сколько наполнится бассейн, если понятия не имею, большой он или маленький.
- Ха! – Гордо выдавил я снисходительный смешок, а потому принялся старательно втолковывать Катьке суть задачи.
Когда же я закончил консультацию, то рассказал Катьке про беду Римкиного друга. Но Катька не могла идти со мной на улицу, потому что у неё не был сделан русский. Охая, ахая, сокрушаясь, Катька осталась дома, а я пошёл к Дреньке и Коляну.
Когда я вышел из подъезда, то тут же увидел Рэма, который, поджав переднюю лапу, стоял возле газона. Лапа у него опухла так сильно, что это было заметно даже издали. Вид у пса сейчас был не суровый, а просто угрюмый, но духом он видимо не пал, потому что пытался занять себя, что-то обнюхивая.
Я срочно побежал к Коляну, понимая, что у нашего любителя пожевать наверняка найдётся что-нибудь вкусненькое для несчастной собаки. И точно, Колян, когда я пришёл к нему, как раз ел огромный бутерброд с маслом, поверх которого была положена полукопчёная колбаса. Моему появления мой друг не очень обрадовался, вернее будет сказать, совсем не обрадовался, хотя и не пытался показать это. Но я то знал, что Колян очень не любит, когда его отрывают от приёма пищи. Да, именно так он выражался. Колян вообще про любую еду высказывался очень выспренно и очень почтительно. От Коляна, не смотря на его бесцеремонно-грубоватую манеру поведения, никогда нельзя было услышать таких вульгаризмов как пошамать, пожрать, полопать. Нет, Колян всегда про еду говорил почтительно-корректно: позавтракать, пообедать, поужинать. Если Колян ел в другое время, что было довольно часто, то слова подбирались соответственно к ситуации, но обязательно уважительно к процессу: покушать, перекусить и даже посвятить время ленчу. Всё это у него обобщалось в возвышенное «приём пищи». Теперь же, услышав от меня про беду с Рэмом, Колян не стал жмотничать. Колян сунул мне в руку один из бутербродов, а два других соединил в один толстенный сэндвич. Бабушке он сказал, что ему теперь после своего лёгкого завтрака необходимо подышать свежим воздухом для улучшения пищеварения. Бабушка не спорила. Наоборот, она приветствовала такое мудрое решение внука. В этой семье всё, что касалось обеда и прогулок диктовалось исключительно Коляном. Его родители считали, что ребёнок растёт и противиться потребности растущего организма не следует. У родителей Коляна не было других детей, он был единственный и любимый. Тем не менее, я считаю, что эксперимент родителей Коляна по выращиванию крупных экземпляров рода человеческого им вполне удался.
- Надо к Дрени зайти, - напомнил я Коляну, когда мы вышли из квартиры.
В ответ Колян состроил недовольную гримасу и пробурчал:
- Ты думаешь это легко, нести такой аппетитный, такой мощный бутерброд?
Я прекрасно понимал, что Колян испытывает большой соблазн сожрать сэндвич, но я знал и то, что мой большой друг этого не сделает, потому что очень уважает нашего любимца Рэма и тоже, как и я, сильно переживает за собаку. Но не зайти к Дреньке было тоже не хорошо и поэтому я, подражая своему обжористому другу, брюзгливо заметил:
- Думаю, не успеешь слюной захлебнуться.
Колян хмуро буркнул что-то себе под нос, но возражать не стал.
- Да, ладно, наш очкарик наверняка уже успел сделать уроки, - успокоил я разворчавшегося друга.
Так оно и оказалось. Дреня, когда мы пришли, чинно читал «Историю мировых религий» - детскую энциклопедию.
- Ты что, шаманом что ли собираешься быть? – взглянув на заглавие статьи, с недоумением спросил Колян.
Дреня недовольно оторвался от книги и укоризненно посмотрел сначала на нас, а потом осуждающе на наши бутерброды.
- Вы всё жуёте? – С упрёком и безысходной безнадёжностью промолвил Дреня, не столько вопросительно, сколько попросту констатируя печальное явление чревоугодия.
- Тут люди голодными, с завязанными глазами по тундре замерзающих ищут, а вы…
Не закончив фразы, Дреня тяжко вздохнул, как бы сожалея о наших пропащих душах. Но так как мы совершенно не поняли Дреньку, то лишь растерянно спросили дружным дуэтом:
- Чего?
- Кто?
Ошарашенно мы смотрели на нашего суперграмотного друга. А тот коротко пояснил:
- Шаманы.
Толи его краткость ответа, толи незаслуженное осуждение, очень не понравились Коляну. Он угрожающе засопел, приблизился вплотную к нашему очкарику и, на всякий случай оглянувшись на дверь, чтобы убедиться что бабушка нашего книгочея не слышит, очень отчётливо прошептал:
- Ты кончай дуриком прикидываться.
- Рэм в беду попал, - пояснил я Дреньке более конкретно.
- В беду, - отрешённо, словно не расслышав обращённых к нему слов, повторил тихим эхом Дренька.
- Неужели машиной задавило? – уже более осмысленно задал он нам следующий вопрос.
- Почему машиной? – удивились мы.
- Потому что пёс всегда спит под Жигулёнком, - слегка пожимая плечами, отвечал Дренька.
- Нет, у него лапа сильно опухла, - пояснил я.
- Может, подшиб кто? – нахмурив свой сократовский лоб, сделал предположение Дренька.
- Не такой Рэм пёс, чтобы дать себя зашибить, - возразил Колян. И тут же высказал свою версию, - Наверное, накололся на что-то.
Мы секунду другую помолчали. Потом Дренька озабоченно спросил:
- А он позволит нам лечить его? Не покусает?
- Не знаем, - хором ответили мы с Коляном.
А потом Колян резонно сказал:
- Я думаю, его сначала покормить надо.
Узнав, что бутерброды предназначаются для Рэма, Дреня с удивлённым уважением посмотрел на Коляна. Такое, когда Колян отдаёт другому свои бутерброды, Дренька наблюдал впервые. Положив книгу на полку Дренька не мешкая пошёл одеваться. Для нас видеть, как Дренька без всякого сожаления отставляет книгу, было тоже видеть впервые.
Выйдя на улицу мы увидели там Катьку. В тот день она поставила рекорд скорости написания домашней работы. Правда Наталья Юрьевна не оценила на следующий день её шустрости и поставила её безжалостно тройку. А мой папа говорит, что по значимости тройка та же двойка. Думаю, что мой папа прав, хотя многие и утверждают, что тройка международная отметка. Но в те дни нам было не до успеваемости. Ведь Рэм был нашим другом, хотя и не подпускал к машине хозяина во время своих дежурств.
Катька сидела на корточках перед Рэмом и разговаривала с ним. Что нас больше всего поразило, так это то, что Катька держала большую лапу Рэма в своей малюсенькой ладошке. А ведь мы знали, что Катька, хотя и восхищается псом, но всё же сильно его побаивается. Теперь же Катька ласково успокаивала Рэма:
- Не бойся дурашка, покажи лапку.
Но лишь только Катька делала попытку посмотреть, что у пса между подушечками, как Рэм с лёгким визгом отдёргивал лапу. Наверное, ему было очень больно.
- Он боится, - тоном сестры милосердия проговорила Катька.
А мы с изумлённым уважением посмотрели на свою подругу.
- Давай его сначала покормим, - предложил Колян.
А Дреня к этому разумному предложению сразу же подвёл научную базу:
- Чтобы организм собаки мог успешно сопротивляться болезни, она должно хорошенько поесть.
- Покушать, - одобрительно поправил Дреньку Колян.
Я же сказал:
- Давайте я его покормлю. Ведь я хозяин Римки, а он её друг, поэтому у него ко мне доверия больше.
Катька иронически хмыкнула, но возражать не стала и, тут же отошла в сторону.
- Рэмик, тебе надо поесть, - сказал я и поднёс бутерброд к самому носу собаки, хотя запах колбасы можно было учуять, наверное, даже от соседнего дома, настолько он был силён.
Но Рэм есть не стал. Он лишь печально на меня посмотрел и протяжно вздохнул. А я забеспокоился и принялся суетливо уговаривать пса. Ко мне присоединился сначала Колян, а потом и Дреня.
- Рэм, это моя любимая колбаса. У нас в семье все её любят, - убеждал пса Колян.
Дреня налегал больше на логику.
- Рэм, - говорил Дреня, - ты затянешь процесс выздоровления, если не будешь хорошо и полноценно питаться.
Рэм с угрюмым видом слушал, но к бутерброду не притрагивался.
- Ну, ты же мужик, Рэм. Какой же мужчина не любит мяса, - гудел Колян.
- Не разумно, не разумно Рэмик, - суматошно бормотал Дреня.
- Я же тебе друг, Рэм. Ведь ты же меня уважаешь, я же хозяин твоей лучшей подруги, я же хозяин Римки, - с обидой в голосе твердил я.
Катька смотрела на нас, корчив гримасы. Наконец она отобрала у меня бутерброд и, присев перед собакой, нежно погладила Рэма, а потом протянула еду. Рэм ещё раз вздохнул и медленно, словно оказывая Катьке услугу, принялся медленно жевать угощение. Он съел весь бутерброд, а потом благодарно лизнул Катькину руку. Потом подумал и лизнул ещё раз.
- Ишь ты, за хозяйку признал, - удивился Колян.
- Ты прямо сестра милосердия, - подытожил Дреня.
А я обиженно спросил Рэма:
- Я что же, хуже Катьки что ли?
Катька при этом состроила гримасу, а Рэм протяжно вздохнул. Как на него после этого сердиться. И поэтому я лишь сказал:
- Нехорошо Рэмик предавать мужскую дружбу.
Рэму, наверное, от моих слов стало неловко, потому что остальные бутерброды он есть не стал и от Катьки. Но Колян на него за это был не в обиде и, разведя свои челюсти так, как и змея, наверное, не сумеет, откусил от своего суперсэндвича огромный кусок.
Покормив Рэма, мы не знали, что же нам делать дальше, мы просто находились около пса до того часа, когда нам пора было уходить в школу.
Рэм остался на улице. И как нам это было ни тяжело, мы оставили его там, где он был. В конце концов мы ведь знали, что Рэм привык к улице, ведь он зачастую ночевал возле машины.
После уроков, мы, не заходя домой, сразу же подошли к больной собаке. Рэм хотя и обрадовался, но не вскочил на ноги, а лишь благодарно посмотрел на нас. Колян сразу же сбегал домой и принёс Рэму кусок колбасы. Но Рэм даже от такого аппетитного угощения отказался. А мы принялись убеждать его, что поесть просто необходимо.
Рэм, внимательно слушал, что мы ему говорили. При этом он часто протяжно и печально вздыхал. Мы заволновались.
- Надо найти его хозяина. - Сказал я. - Никто не знает, из какой он квартиры?
Нет, никто этого не знал. Этаж знали и то не наверное. Но искать, где живёт Рэм мы не стали, потому что Дреня саркастически спросил:
- Ты думаешь, этот пузатый не видел свою собаку?
Отвечать на этот вопрос не было никакой нужды. Лишь Колян мрачно заметил:
- А его машина сегодня стоит на стоянке под нашими окнами. Я когда за колбасой бегал, случайно её увидел.
Насупившись, мы молча переглянулись.
- Вот гад, - процедил Дреня.
С этим мы были согласны и даже не удивились, что наш интеллигентный друг ругается, хотя слышали такое впервые. Но в данный момент это никого не удивило. А Колян молча обнял Дреню за плечи. Рэм же лежал возле нас, а мы продолжали стоять возле него и не знали, что предпринять. Но зато мы знали, что хозяин не позовёт своего больного пса и тому эту ночь предстоит провести на улице, словно бесхозной дворняжке. Такого мы допустить не могли. И никто не удивился, когда мы одновременно произнесли одно и то же:
- Я его к себе домой возьму.
Потом мы начали спорить, кому может принадлежать такая честь. В это время к подъезду подъехала милицейская машина и, из неё вышел отец Коляна дядя Витя. Он сразу понял, о чём мы спорим. Недаром же он по званию выше Коломбо. А ведь лучше Коломбо, хотя он и кажется простачком, мало сыщиков найдётся. Я не думаю, что и дядя Витя лучше, но дядя Витя всё же сразу нас раскусил. И мне это не очень понравилось. А кому понравится, когда тебя насквозь видят? Даже если это папа с мамой или даже сам знаменитый Коломбо. Мне бы это всё равно не понравилось. А уж то, что нас с лёгкостью раскусил дядя Витя, мне и тем более не понравилось, хотя я и уважаю папу Коляна. И уважаю я дядю Витю не только за форму, хотя и за неё тоже, но всё же я уважаю папу Коляна просто так, потому что он хороший дядька. А в тот раз я его ещё больше зауважал, потому что он мигом разрешил все наши споры, забрав Рэма с собой. Сначала он сел перед псом на корточки и начал гладить того. И Рэм отнёсся к дяде Вите с полным доверием. Да это и не мудрено, если подумать хорошенько. Ведь у Рэма такая же служба, а, стало быть они с дядей Витей в некотором роде коллеги. И вот дядя Витя гладил Рэма, гладил, а потому вдруг взял его в охапку и понёс к подъезду. Довольный Колян сразу же побежал открывать дверь, а мы всей гурьбой засеменили за дядей Витей.
В квартире Рэма положили на коврик и дали поесть и попить. От еды Рэм снова отказался, а воду попил. А нам очень не хотелось расходиться по домам и мы все очень завидовали Коляну. А дядя Витя и мама Коляна тётя Галя и бабушка Коляна были очень обеспокоенны насчёт того, что надо будет делать, если с собакой ночью будет хуже. Но мы, вся наша компания, были уверенны, что в тепле Рэм быстро поправиться. Нам этого очень хотелось, и думать по-другому мы не могли и не хотели. Но как оказалось зря, потому что на другое утро Рэму стало хуже. И Колян утром разбудил нас всех и мы сразу же собрались у него на квартире, хотя и не знали, как помочь Рэму. Тому действительно было очень плохо. Пёс лежал на подстилке ни на что не обращая внимания. Хотя глаза его были открыты, но казалось, что он нас не видит. Дядя Витя был уже одетый. Сейчас должна была приехать машина. Мама Коляна предложила нам чаю с бутербродами, но мы дружно отказались от угощения. Нам просто было не до еды. Даже Колян в то утро не позавтракал впервые в жизни. Мы все были очень напуганы и разговаривали очень тихо. Даже взрослые и те говорили тихо. Даже дядя Витя, хотя голос у него был густой, как из бочки, старался говорить шёпотом.
Когда приехала милицейская машина, дядя Витя положил Рэма на одеяло и понёс к лифту. Мы тихонько пошли следом.
Мы расселись в машине так, чтобы не задевать Рэма. А когда приехали в лечебницу, то там ещё никого не было, не только врачей, но и посетителей. Хотя в ветеринарной лечебнице всегда есть небольшая очередь из животных и их хозяев. Но было ещё слишком рано. Лишь спустя некоторое время стали прибывать пациенты, кто с собаками, кто с кошками. А один дядька пришёл даже с поросёнком. Но мы ни на кого не обращали внимания, так как были сильно обеспокоенны за Рэма, которого мы положили на скамейку, где он лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал.
Едва лишь начался приём, как мы всей толпой повалили в кабинет. Однако дядя Витя велел всем оставаться в коридоре и, подхватив пса, зашёл без нас. Мы же старательно прислушивались, стараясь понять, что происходит в кабинете. Но ничего не было слышно. И было непонятно, как доктор осматривает Рэма, что тот не скулит. Лапа к этому времени была у пса совсем толстой.
То, что мы не слышали повизгивания Рэма, нас совсем не радовало, а наоборот пугало. Мы молчали прижимались друг к другу.
И хотя дядя Витя пробыл в кабинете совсем недолго, нам показалось, что он пробыл там целую вечность. Из кабинета дядя Витя вышел один, держа сложенное в несколько раз одеяло.
- Что? – тихо, хором произнесли мы лишь одно слово.
- Пойдёмте, на улице всё объясню, - хмурясь и ни на кого по-прежнему не глядя, произнёс дядя Витя.
Мы испуганно пошли следом за ним. Ноги у меня были как ватные, подошвами я шаркал по белому кафельному полу. У всех у нас стояли на глазах слёзы.
Когда мы очутились на улице, Колян спросил:
- А ты почему Рэма оставил, папа?
Дядя Витя взглянул на сына и тут же отвёл глаза. Руки его нещадно мяли одеяло.
- Его будут лечить? – дрожащим и вмиг осипшим голосом спросил Колян.
- Вот что ребятки… - дядя Витя сжал одеяло двумя руками и крутанул, словно выжимая.
- Что? – уже понимая ответ, испуганно выдохнули мы, боясь сказать то, что каждый уже понял.
Перестав терзать одеяло, дядя Витя с трудом, словно у него болело горло, произнёс:
- Поздно его уже было лечить. Гангрена у него.
Оглядев наши вытянувшиеся от ужаса физиономии, пояснил:
- Заражение крови.
- И что? – выдохнули мы как один.
Мы по-прежнему не хотели верить в происшедшее и потому так безжалостно терзали дядю Витю.
- Нельзя его было спасти, нельзя. Усыпили его.
Катька судорожно втянула в себя воздух, из глаз её обильно потекли слёзы. Мы тоже захлюпали, не пытаясь скрыть того, что плачем.
- Вот гад пузатый! Ну, я его! – Колян зло сжал кулаки.
- Ну, будет, будет, - дядя Витя прижал нас всех, успокаивая, - он не мучился, не почувствовал боли.
Произнеся всё это, дядя Витя виновато вздохнул. Мы понимали, что его вины тут нет. А если мы и злились на кого, то только на хозяина Рэма, который оказался не просто ужасающе чёрствым до жестокости, но и ужасно не благодарным. Ведь пёс так преданно охранял его машину. Мы отстранились от куртки дяди Вити.
- Конечно, это хорошо, что Рэмик не мучился, - насупившись согласился Дреня, - но главное, что его нет, что он умер из-за этого скотины.
- Я его убью гада, - сжав кулаки, пообещал Колян.
И мы, не смотря на то, что Колян говорил ужасные вещи, с одобрением посмотрели на нашего товарища. Нам тоже хотелось сделать что-нибудь плохое для этого пузана.
- Ну, ну, ну, ну, - видя наши скорбно-воинственные лица, полные мстительной решимости, принялся успокаивать нас дядя Витя. Но он не знал, какими словами можно оправдать предательство преданного тебе друга. Да и разве есть такие слова? Поэтому дядя Витя и повторял своё коротенькое «ну».
- Надо ему покрышки порезать, - сурово предложил я.
- Стёкла повыбивать, - мстительно промолвил Дреня, снимая очки и аккуратно протирая их платочком.
- Облить бензином и сжечь его тачку, - злобно пропищала Катька.
Дядя Витя присел на корточки и, посмотрев каждому из нас в глаза, строго приказал:
- Ну, вот что, мстители, никакой вендетты. – А потом вздохнул и доверительно произнёс. – Мне самому хочется этому мерзавцу башку открутить. Но всё-таки, - он сурово и серьёзно посмотрел каждому в глаза, - никакой уголовщины. Понятно?
Он поочерёдно каждому лично задал этот вопрос и каждый в ответ нехотя произносил, что понятно. После этого дядя Витя сгрёб нас всех своими ручищами в охапку и, немного помолчав, подвёл итог:
- Говно, ребятки, оно и есть говно. Не переделаешь уже его. Так что давайте я отвезу вас домой и, займитесь уроками.
- Не по-людски всё это как то, - вдруг сказала Катька.
Дядя Витя вопросительно взглянул на нашу подругу.
- Похоронить бы его надо, - каким-то осипшим, словно простуженным голосом произнесла Катька.
- Да, конечно, папа, - поддержал Катерину Колян.
Мы с Дреней только молча смотрели на дядю Витю.
Оглядев наши серьёзные физиономии, дядя Витя пошёл обратно. Вышел он уже с Рэмом, пышный хвост которого только и виднелся из-под одеяла.
В то же утро мы и похоронили Рэма на ипподроме. Моя Римка тоже присутствовала. Я никогда ещё не слышал, чтобы она так выла.