В Исповеди Августина есть рассказ о том, как однажды в детстве он таскал яблоки из чужого сада. Тысячу лет спустя, были тоже чужие сады, вырастали яблоки и были дети. Родившись через тысячу лет, я тоже мог бы рассказать историю о том, как однажды в детстве вместе с двумя другими сорванцами воровал яблоки в школьном саду. Память не сохранила подробности этого эпизода. Помню только - Сланцы, вечер, яблоня у забора, злая собака за ним и яблоки с неприятным привкусом адреналина и чего-то еще другого, нехорошего.
Октябрь 1979 года. Крым, Солнечная долина, командировка. Гостиница, где я расположился, стояла на берегу моря. Номер трехместный. Мои соседи, специалисты из Рязани, каждый день приносили огромные сумки винограда и высыпали его на стол. Рядом были виноградные совхозные поля, куда они заглядывали после работы. Вечера проходили в разговорах «под виноград». Через несколько дней мне стало неудобно быть пассивным потребителем, и я сам отправился на сборы. Проскользнув через символическое проволочное ограждение, я оказался в винограднике. Бесконечные ряды кустов с гроздьями спелого винограда, знакомые названия - "Изабелла", "Черный доктор" и таблички - предупреждения о санкциях для непрошенных гостей... Странно, но я пришел в чужой сад по мотивам с моральным оттенком. И почему-то не было самобичевания, каковым изобилует Исповедь святого Августина.
* * *
" Все вокруг колхозное, все вокруг мое". "Тащи с работы каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость". Таковы были советские принципы, как их воспринимали простые советские граждане. Социализм упразднил частную собственность и неустанно повторял, что все богатства страны принадлежат народу. И потому, когда работник выносил с работы что-то ему нужное, то можно было считать, что он просто возвращает себе частицу своего добра. Моральные нормы сместились - брать у конкретного лица плохо, но взять у не персонифицированного государства, чуждого населению, незазорно. Такие принципы сформировались, однако, уже ближе к концу советского периода, в безыдейно-лицемерные брежневские времена. При Сталине было не так.
Рассказ Афанасьевой Пелагеи Афанасьевны.
В конце 30-ых годов она работала в швейной мастерской Кировского театра*, жила у сестры Степаниды, семья которой занимала половину деревянного дома на территории завода «Красный треугольник». Однажды вечером Пелагея возвращается домой, садится в трамвай, достает мелочь, чтобы расплатиться и вмесе с монетами вынимает из кармана катушку ниток. Она не знает, что с этим делать – вернуться, или добраться до дома, посоветоваться с родственниками. Она не может вспомнить, как катушка попала в карман. Ехать недалеко, поехала домой.
Ночь прошла в тревожном ожидании, никто не спал, обсуждали ситуацию. По формальным признакам, это кража. Одно из предположений – ее проверяют или желают беды, катушку «подбросили». А это значит - арест, всеобщее порицание, изломанная жизнь.
Наконец, настало утро. Пелагея принесла катушку на работу, вернула на место. Никто ничего не заметил. Была простая оплошность, катушку положила в карман машинально.
Такую историю рассказала баба Поля через 33 года после того, как она произошла. Говорила эмоционально, как-то снова переживая ужас этого далекого мимолетного события. Записывая эту историю через 37 лет после того, как ее услышал, я усомнился в том, что память правильно сохранила детали – слишком малым кажется предмет для больших последствий. Ира подтвердила – была названа именно катушка ниток. Может быть, особенных, для работы, но ниток…
* * *
По многим признакам, собственность - сущность психологическая, которая не обязательно должна и не всегда может материализоваться. Скупец, приумножающий счет в банке посредством жесткой экономии, едва ли когда-нибудь обратит свои деньги в нечто осязаемое. Он ощущает себя богатым, ведя нищенский образ жизни. Изъятие собственности наносит прежде всего психологический урон человеку, материальная сторона имеет второстепенное значение. Поэтому общественная собственность принципиально отличается от частной. Здесь субъект размыт и не определен, здесь должна быть другая психология. Но и другая кара при покушении на собственность, поскольку урон наносится сразу большому коллективу.
Коммунизм, провозглашающий в части потребления принцип «каждому – по потребностям» мог бы исключить воровство как понятие, «как класс». Каждый гражданин этого общества не имеет ничего личного, но имеет доступ ко всем ресурсам. При некотором психологическом усилии, если граждане будут это ощущать или в это верить, коммунизм предлагает каждому члену общества неслыханное богатство, недостижимое в иных системах. Однако ресурсы (или «психологическое усилие») должны быть достаточно велики, чтобы управление доступом к ним не стало большой проблемой.
* * *
1969 год. Венгрия, город Сольнок. Здесь я проходил военную службу. Через дорогу, напротив нашей части располагалась воинская часть Венгерской народной армии. Воины-мадьяры иногда приходили к нам в гости. Однажды один из посетителей попросил у меня какой-то прибор. Я дал, но в ближайшее время попросил вернуть, так как мне он был нужен. "Конечно верну, в конце недели", - сказал он. Прошла неделя, две, три... Старшина Шавшин, который "был в курсе" удивлялся - "Венгры - народ честный, но вот, научились обманывать – от нас, от русских!".
22.06.09