(по новелле Стефаника)
Если бы голубь над его головой белые крылья распростер, если бы из-под белых крыльев синее небо смотрело... Огромный фотель удерживал в себе дряхлого старика. Голова его непрерывно качалась, как сухая ветка на ветру. Губы все время что-то жевали. Руки дрожали - не могли за что-нибудь зацепиться.
- Силы нет ни капельки... согреться нельзя, холод в костях. Время уже, ой вре-е-емя! Тело землей пахнет, к земле клонит. Погасла трубка. Все силы собрал вместе, чтобы заново зажечь. Отклонялась, как живая, изгибала пальцы, вибрировала, как бы дразнясь. И чубук разыгрался - все норовил выпасть из губ. Как осенний листок на быстрой воде. Один фотель стоял твердо, как молодая сильная птица, что держала старика на крыльях.
Красные лучи солнца вбежали через окно, спеша ему на помощь. Портрет и фортепиано заалели. Посмотрел на них и забормотал, как в лихорадке. А фотель скрипел, еле выдерживая.
- Ох, далеко, далеко... Одна-одинешенька... Уже не увижу, ой, нет. Еще бы хоть на минутку... Увидеть...
Старческое бессилие трусило его, пытаясь выкинуть из фотеля, чтобы царствовать бесконечно. Но он хватался за подлокотники и не давался, как тот, что тонет, борясь с волнами. Смотрел на черное, длинное фортепиано.
- Ей купил, чтобы училась играть... чтобы вышла в люди... А теперь один...
Продолжал возиться с трубкой.