Глава 7. Все по плану. Человек без детства. Потасовка в сквере
Вдев свою обворожительную ручку в подставленную «фертом» руку Савченко, Алёна устремляется с кавалером на выход. Следом — два нукера-охранника, как две ленивых барракуды. На столе с несъеденным, невыпитым — тугая пачечка с купюрами — это оплата по номиналу и чаевые сверху. Всем хватит. Проходя мимо Машеньки, один из телохранителей делает жест, словно желая поймать танцовщицу за ногу, шлепнуть по попке.
— Эх, жаль, что ты не успела раздеться! Уходим...
Этот дуролом громадного роста с античным профилем так и просится на пьедестал в парк культуры ностальгического детства. Копьё бы ему в руки! Или диск. То ли Геркулес, то ли Самсон, только что порвавший пасть льву, то ли куль с бычьим мясом. Кошмарный сон стриптизёрки, да и только! Над ухмыльчивой верхней губою тоненькие чёрненькие усики классического негодяя из фильма про упёртого ковбоя и непрошибаемого самурая. На воловьей шее — золотая цепь «верёвкой». Просматривая при подготовке к этому заданию его досье, я обнаружил - он служил в Афгане, в десанте, и имеет кличку с восточным колоритом - Аятолла. В самом деле, если бы на эту голову тюрбан или феску, было бы похоже. Хотя такая похожесть, все равно, что — приделай любому лысину и бородку клинышком, — и выйдет Ильич. Второй «теляк» делает девочкам из варьете ручкой, не допуская столь развязных жестов. Он ростом помельче. Жилистый. Кореец он. В его досье говорится — приехал в Новосибирск из Владивостока открывать корейскую кухню, но потом почему-то бросил шинковать морковь и квасить папоротник, переключившись на сбор дани с тех же самых кухонь и кафе. Кличка — Конфуций. Вроде бы он и в самом деле читал древнекитайского философа, пытался разобраться в иньском-янском началах, всерьёз занимался своим дао. А где Конфуций, там и кунг-фу. На этой почве, конечно же, увлёкся восточными единоборствами. Не поленился я заглянуть и в досье Петра Степановича Савченко. И обнаружил любопытную вещь: компьютер ничего не поведал мне о детских и юношеских годах Савченко. Там было только о том, что в 1985 году он был переведён из промышленного отдела Якутского обкома КПСС в промышленный отдел Новосибирского обкома. И всё. Получалось, что Савченко как бы человек без детства. Откуда родом? Кто его родители и родственники? Непонятно.
Алёна, Савченко, Аятолла, Конфуций, или сокращённо — Кон, спускаются по лестнице — вниз, вниз — мимо зеркала, мимо подкарауливающих их в вестибюле Лысого, Кеши и Баскетболиста. Все идёт по плану. Я немного выжидаю, рассчитываюсь с барменшей Наташей и направляюсь следом. Сейчас уже Алёна где-то у входа в «Центральный» кутается в зябкое пальтецо, предлагая Савченко прогуляться по скверу. Тот, конечно, отказывается, так как «Ниссан» уже на мази. Кучер ждёт. Карета подана. И чего там прогуливаться среди лип, елей и опадающих клёнов, ровесников героических событий борьбы с колчаковщиной? Но пока я спускаюсь по ступеням, а следом за мной — Сашок, Алёна всё же уговаривает Савченко побродить, шурша кленовыми листами, подышать. Так по плану задумано. «На ковре из жёлтых листьев…» «Октябрь уж наступил, уж рощи отряхают…» Тем временем Лысый, Кеша и Баскетболист выруливают из «Центрального».
— Ну, погулять, так погулять, — соглашается Савченко. — Раз ты так хочешь, моя волшебница...
Я, конечно, этого не слышу. Но, судя по тому, что кукольная фигурка Алёны в сообществе слегка грузноватого Савченко и преследующих их качков-телохранителей направляется в сумрачные глубины ещё не вырубленного Первомайского сквера, разговор такой вполне мог иметь место.
Первомайский сквер! Глядящий в твои чащи монументальный Глинка! Консерваторские щебетуньи на лавочках. Парочка седых пенсионеров — завсегдатаев органных концертов, прогуливающихся, как ни в чём не бывало!
Выскочив из-за клёнов, Лысый и Баскетболист двумя тяжёлыми ударами вывели Кона и Аятоллу из созерцательной задумчивости, погрузив их тут же во мрак абсолютно бессознательного. Было только слышно, как что-то хрустнуло дважды. Что там бейсбольные биты! Ребята носят с собою резиновые кияночки со свинцовыми набалдашниками — «дубинал» с привкусом цветного металла. У трупа Ширяева на голове недаром дырка была. Но кияночкой такого не пронять. И потому ещё и машиной проутюжили...
Вырубленные охранники корчатся в глубоком нокдауне на газончике. А ковбой Кеша уже приставил к спине Савченко обрез, с какими бородатое мужичье когда –то пыталось разбираться с комиссарами .
— Выкладывай, где сейф с алмазами?! Ну!
— Какой сейф? Вы что?! Хулиганьё!
Алёна изображает вполне естественный женский испуг. Всё-таки слабый пол. Вот как раз в этот самый момент, пока Савченко выворачивает карманы, тащит с пальца золотую печатку, крутя и вертя её так и сяк на пухлом безымянном — лишь бы отвязаться, пока не очухались друзья-нукеры, и нужно действовать. Я нарисовываюсь в бледном неоновом свете, исходящем от рекламной надписи над входом в кафе «Эврика»; — трогательном рудименте времён, когда в ресторанах сиживали физики-ядерщики и обсуждали поведение мю-мезонов в ускорителе, в то время как диссидентура выпаривала на зоне мечты о том, каким образом поскорее разделаться с ненавистным режимом.
Оружия при мне никакого, даже нет майорских погон, из которых можно, если что, выдернуть звёздочку и полоснуть ею по морде: это и есть русский стиль! С голыми руками против двух «таблеток дубинала» и одного дробовика — и всё нужно сделать как можно эффектнее, чтобы впечатление произвести. Ведь я мечу в телохранители! Дело происходит у фонтана. Но ситуёвина, в общем, не фонтан. Вот эти самые скамеечки полукругом, с которых влюблённых уже как ветром сдуло. Эта площадка округленькая, заасфальтированная, будто осколок древней арены для гладиаторских боев. Ну их — эти кувырки с подскоками и ударами джеймсбондовским каблуком по челюстям! Изображаю пьяного. Это, правда, не русский, а японский стиль, но совсем неплохая прелюдия для импровизации, когда в спину смотрит хмурый консерваторский Глинка. Ну, пьяный и пьяный! Откуда мне знать, что у них тут серьёзная разборка.
— Р-ребята! Огоньку не найдется? — протягиваю я для прикурки гнутую сигаретку.
— Ты вали отсюда, мужик, — советует Лысый.
— Да мне закурить, закурить, — не внимаю я совету, покачиваясь. (Сашок из РУОПа находится в этот момент за киоском, где днём продают манты и квасят переодетые менты. Если что — прикроет отход.) Саша хорошо отработал вариант с внезапно утратившей бдительность милицией.
Пока мы тут возимся — нам ни к чему мигалки ПМГ и милицейские свистки. Но почему Лысый-то с командой так смело лезут на рожон? Неужто и у них есть свои среди патрульных? Странно, но Лысый, перед этим отоваривший киянкой «теляка», вместо свинцового молотка на резиновой дубине вынимает из-за пазухи зажигалку. Не ждёт он от меня такой подляны, чтобы, значит, я оказался бойцом, прошедшим муштру в спецподразделении. Ну, вот от этой зажигалки, как от печки, и будем плясать. Руку Лысого — хрясь на излом. Баскетболиста, замахнувшегося на меня кулачищем, чтобы прихлопнуть этакую шмакодявку, по ходу его же замаха сдёргиваю на асфальт. Кеша с обрезняком выпеживается, а под солнышко ему хорошего пинкаря — одной, а другой — по кулаку, в котором незадачливый «дробовик». Партизанское оружие Кеши, кувыркаясь, летит и плюхается в бассейн фонтанный. Нет, сразу их всех вырубать не нужно. Шеф так не инструктировал, а то и правда загремишь копать картошку в совхоз. Он хотел, чтобы я их этак картинно разложил на глазах у златошеломного витязя Мирликийского, как картофель фри на краешке тарелочки рядом с уже готовыми отбивными. И чтобы веточка пастернака сверху! Ну, помогай, Никола Чудотворец! У Лысого, кажется, всё же не открытый, а закрытый перелом. И он летит на меня на всех парах со своим томагавком. Ну, я его и встречаю: по инерции, с моею помощью и с помощью подсечки — плюхается Лысый в бассейн. Пусть немного остудится, обрез свой, какими, утоляя классовую ненависть, лихие людишки купчишек пугали на кандальных трактах, поищет на дне. Впрочем, какая там вода и какие брызги — опять ты фантазируешь, майор Корнеев! Когда в этот бассейн мэр воду наливал! Ну, если и есть пара сантиметров заросшей тиной зеленоватой жижи, как на ферме аллигаторов, куда Джеймс Бонд попал по долгу службы секретного агента, — и то ладушки. Удар! Ещё удар! И антагонисты летят в розовые пасти, чтобы похрустеть костями на зубах рептилий. Стою, полуобернувшись к фонтану, на дне которого — ни капли. Ну, сущий Джеймс Бонд! Аллигаторы затаились на дне, клацая голодными челюстями.
Вот Сашок щас за своим ларьком и при двух «Макаровых» (второй для меня, если что) живот надрывает! Может быть, и милицейский наряд за памятником Глинке, пригасив огни ПМГ, покатывается со смеху... Да и у самого Глинки ментовский кепон с кокардой нахлобучен на музыкальную голову по самые гениальные уши. Всё же центр города! Первомайский сквер просто кишит постовыми. Что ни пенек — то милиционер. Как там у ни за что ни про что репрессированного поэта: «И в каждом дереве сидит могучий Бах!» И чуть что — начинает бабахать из своей пистолетины. Ага! Вот и Баскетболист вымеряет ходулями асфальтовую арену. Будто и делов-то — что мячик забросить в колечко с сеточкой-авоськой. Тут надо сработать по-восточному. Точно. Уверенно. Хладнокровно... Прыжок. Зависаю в воздухе. Нога распрямляется хорошо натренированной ударами по груше пружиной. Баскетболист летит в тусклый, как очи утопленницы, омут — туда ему и дорога. Холодная она, осенняя вода! Да ещё и челюсти аллигаторов...
*Теперь и в бывшем помещении «Эврики», и в чертогах «Центрального» — супермаркеты.