Литературно - музыкальная композиция в одном действии по мотивам книги В.Н.Орлова «Гамаюн: жизнь Александра Блока»; записных книжек и дневника поэта.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Автор;
А.Блок, поэт, 33года;
Л.А.Андреева – Дельмас, оперная певица, 29 лет;
Актёр и актриса, читающие стихи Александра Блока
По ходу действия звучит музыка из оперы Бизе «Кармен»; танцы, песни из репертуара Л.А.Андреевой – Дельмас.
НАЧАЛО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
Занавес открыт. На сцене стол, накрытый белой скатертью. На столе – фотография А.Блока и томик его стихов. Тихие аккорды гитары. На сцену выходит Автор, открывает томик стихов.
Автор: «Натянулись гитарные струны,
Сердце ждёт.
Только тронь его голосом юным
Запоёт!»
Он сердцем предвидел эту волнительную встречу. И сердце его не обмануло, как сухой порох вспыхивает неукротимым пожаром от нечаянной искры, так сердце знаменитого поэта России занялось любовным жаром от негаданной встречи с актрисой Любовью Александровной Андреевой – Дельмас.
Прожектор высвечивает на сцене фигуру Л.А.Дельмас.
Л.Дельмас: Я родилась и выросла в старинном украинском городе Чернигове на тихой улице Сиверянской в семье известного черниговского общественного деятеля Александра Амфиановича Тищинского.
Автор: Могила почётного гражданина города Чернигова Александра Амфиановича Тищинского сохранилась, и сегодня её можно увидеть в ограде Воскресенской церкви, расположенной рядом с центральным рынком.
Л.Дельмас: С детства я любила петь. Мне нравились украинские песни, задушевные и очень грустные. Близкие хвалили мой голос, и когда я подросла, стала мечтать о лаврах оперной певицы. Мечту свою осуществила в Петербургской консерватории, где училась по классу рояля. Из консерватории выпустилась в 1905 году и получила приглашение в «Новую оперу» Церетели. Замуж вышла за оперного певца Павла Захаровича Андреева, но на сцене выступала как Любовь Дельмас, взяв девичью фамилию своей матери. Так началась моя бурная артистическая жизнь с постоянными гастролями и неустроенным гостиничным бытом. С гастролями объездила все крупные сцены России, вместе с Фёдором Шаляпиным выступала в знаменитых «Русских сезонах» Сергея Дягилева в Париже и Монте-Карло. В семью пришёл достаток, и жизнь моя, заполненная уютом семейного очага и любимой работой, казалось мне незыблемой и ясной, как безоблачный летний день.
Автор: Но судьбе суждено было распорядиться иначе. Простуженный холодными осенними ветрами Петербург в октябре 1913 года. На сцене театра Музыкальной драмы идёт опера Бизе «Кармен». И вот в вихре музыки и света появляется Она – червонное золото кудрей, гордая поступь и вызов, в змеином кружеве разлетаются юбки. Гордая и вольнолюбивая цыганка, выше всего ценившая в жизни и любви личную свободу и ради неё презирающая законы и нормы морали общества; обуреваемая роковыми страстями женщина, сыгравшая трагическую роль в судьбе безумно влюблённых в неё мужчин, - такой предстала перед зрителями Кармен. Такой её увидел А.Блок. Игра Любови Дельмас потрясла его.
А.Блок: Сначала буря музыки и влекущая колдунья, - и одинокое прислушивание к этой буре, какое-то медленное помоложение души.
Автор: Так состоялась первая встреча огненнокудрой Кармен и Поэта. Вряд ли плотную рыжеволосую женщину, о цвете её волос говорят нам стихи поэта, в пёстром цыганском наряде, с веером в руке и характерным поворотом головы (такой она выглядит на сохранившейся чёрно-белой фотографии) можно назвать писаной красавицей. А.Блок влюбился в таинственный образ Прекрасной Дамы, созданной его поэтическим гением. И любовь возвышенная, небесная, снизошла в его душу. Ещё древние греки говорили о двух ликах богини любви Афродиты. Любовь чистая и бескорыстная, «не от мира сего», как бы сказали сегодня, представала в лице Афродиты Небесной – Урании, и являлась воплощением духовного начала в человеке. Любовь же похотливую, грубую, заземлённую только на физическом влечении к женщине, олицетворяла Афродита Площадная – Пандемос. Половодье бурных чувств наполнило душу поэта, они лишили его сна и покоя. Он покупает её фотографии, следует за ней тенью до её дома, оказывается, жили рядом, но боится подойти и заговорить с ней. Вспыхнувшее чувство заставляет написать Л. Дельмас письмо, но оставляет его без подписи.
А.Блок: Я смотрю на Вас в «Кармен» третий раз, и волнение моё растёт с каждым разом. Прекрасно знаю, что неизбежно влюбляюсь в Вас, едва Вы появитесь на сцене. Не влюбиться в Вас, смотря на Вашу голову, на Ваше лицо, на Ваш стан, - невозможно. Я думаю, что мог бы с Вами познакомиться, думаю, что Вы позволили бы мне смотреть на Вас, что Вы знаете, быть может, моё имя. Но… моя проклятая влюблённость, от которой ноет сердце, мешает, прощайте.
Л.Дельмас: Я неоднократно получала письма от своих поклонников. Такие письма – немаловажный эпизод в творческой жизни любой актрисы, они льстят самолюбию и позволяют утвердиться в мысли, что тебя знают и ценят любители сцены. Радостно осознавать, что твоё творчество находит отклик в сердцах людей. Поклонники пишут и признаются в любви, и стоит принимать их признания как должное, и просто невозможно относиться к ним серьёзно. Однако так, мне никто ещё не писал. Проникновенные строки заронили в моё сердце семена ещё неясного и волнительного чувства, в котором я боялась признаться самой себе. Я заметила человека, провожавшего меня на почтительном расстоянии от театра до самого дома, и видела, как он стоит у подъезда, запрокинув голову, и пристально всматривается в наступившей темноте в моё освещённое окно.
Автор: А.Блок идёт на «Кармен» четвёртый раз, но Л.Дельмас на сцене нет. Поэт разочарованно смотрит в зал. И вдруг замечает её. Она сидит в партере, ей нездоровится, постоянно чихает и подносит к губам платок.
А.Блок: Как это было прекрасно, даже это. С первой минуты не было ничего общего ни с одной из моих встреч.
Л.Дельмас: Я почувствовала его пристальный взгляд и обернулась. Я уже знала, что этот высокий кудрявый блондин с горячим блеском в глазах, - первый поэт России.
Автор: Он всецело поглощён своими чувствами и не обращает никакого внимания на сцену. Только она, его Кармен, притягивает все его мысли и чувства. В антракте он направляется к ней. Она лукаво улыбается, бросает на него вопросительный взгляд, с нетерпением ждёт от него слова, и… быстро отворачивается, когда поэт, оробев, молча проходит мимо. Разочарованный взгляд в спину. Но искорка любовного жара, полыхавшего в груди А.Блока, непостижимым образом опаляет сердце Любови Александровны.
Л.Дельмас: Сопротивлялась ли я, замужняя женщина, внезапно вспыхнувшему чувству? Здравый смысл мне подсказывал, что эта любовь безумна и недолговечна. Она увлечёт в бездонный омут страстных переживаний, но стремительно схлынет, оставив в разбитом сердце горечь разочарования и едкую соль обиды.
Автор: Она пытается бороться с внезапно нахлынувшим чувством и после третьего антракта уходит. А.Блок неловко подхватывается с места и под змеиный шепоток почтенной публики следует за ней к выходу. Мартовская метель кружит, мокрый снег хлещет лицо, забивается под воротник пальто, мешает идти. Он теряет её из виду и возвращается домой. В голове полный сумбур.
А.Блок: О как блаженно и глупо – давно не было ничего подобного. Ничего не понимаю. Будет ещё что-то, так не кончится.
Автор: Он тут же пишет Л.Дельмас второе страстное письмо. Без оглядки на её и свою семейную жизнь требовательно молит о встрече. И опять вне всякой логики оставляет письмо без подписи.
А.Блок: Я много любил и влюблялся. Не знаю, какой заколдованный цветок Вы бросили мне, не Вы бросили, но я поймал. Когда я увидел Вас без грима и совершенно не похожей на ту, на Вашу Кармен, я потерял голову больше, чем когда я видел Вас на сцене… Я совершенно не знаю, что мне делать, так же, как не знаю, что делать с тем, что во мне, помимо моей воли, растут давно забытые мной чувства.
Автор: н стесняется своих чувств, и когда решается позвонить ночью, в ответ на тихое усталое «Алло» кладёт трубку. А 11 марта шлёт ей очередное, третье по счёту письмо и скромно подписывается «Ваш поклонник».
Звучит сегидилья из 2 - го акта оперы Бизе «Кармен»
А.Блок: Прошу Вас, снимитесь, наконец, в роли Кармен и без грима. Все Ваши карточки, во-первых, не похожи, во-вторых – распроданы: их нет не только в больших магазинах, но и в маленьких, где обыкновенно остаются случайные…
Прожектор высвечивает на сцене артистов, читающих поочерёдно стихотворения из цикла «Кармен».
Чит-ся: «Бушует снежная весна…»
Автор: 24 марта он шлёт ей розы. Мокрый, озябший март и алые томные розы. Страстное чувство расцветает холодной петербургской весной и заполняет все мысли и душу поэта. Его рука непроизвольно «тянется к перу, перо – к бумаге» и рождаются светлые, как перламутр со всеми оттенками, стихи, посвящённые золотокудрому Демону – Кармен.
Чит-ся: «На небе – празелень, и месяца осколок…»;
«Есть демон утра. Дымно-светел он…»
Автор: Любовь побуждает к активным действиям. Долой застенчивость и робость! Поэт посылает Л.Дельмас три тома собрания стихотворений и письмо.
А.Блок: Простите мне мою дерзость и навязчивость. В этих книгах собраны мои старые стихи, позвольте мне преподнести их Вам. Если Вы позволите посвятить Вам эти новые стихи, Вы доставите мне величайшую честь. Мне жаль, что я должен просить Вас принять моё бедное посвящение, но я решаюсь просить Вас об этом только потому, что, как ни бедны мои стихи, я выражаю в них лучшее, что могу выразить… Вот стихи.
Чит-ся: «Как океан меняет цвет…»;
«Сердитый взор бесцветных глаз…»;
«Среди поклонников Кармен…»
Автор: 27 марта в театре Музыкальной драмы дают последнее представление «Кармен». И после спектакля А.Блок с отчаянной решимостью звонит Любови Александровне, но её дома нет. А в два часа ночи раздаётся такой желанный звонок, и взволнованный женский голос называет его имя. Милый, бестолковый, несвязный разговор. Сквозь длительные, словно вечность паузы, договариваются о встрече. Встречаются днём. Её бледное лицо с белоснежной улыбкой, чуткие нежные плечи, локон червонных волос, грудные звуки голоса и звонкий смех – всё очаровывает поэта.
А.Блок: Она вся благоухает. Она нежна, страстна, чиста. Её плечи бессмертны…
Чит-ся: «Ты – как отзвук забытого гимна…»;
«О, да, любовь вольна как птица…»
Автор: В этот день божественное чувство к Прекрасной Даме обрело вполне реальные земные черты. Чистая, целомудренная любовь из небесных чертог опустилась на грешную землю, и Афродита Пандемос заняла своё законное место рядом с Афродитой Уранией.
Л.Дельмас: Я поверила ему сразу. Сердцем почувствовала, что он мой, хотя где-то в глубине души тлела искорка сомнения, насколько прочны будут наши отношения. Всё, что сталось между нами было похоже на какое-то нереальное сказочное действие, а вокруг бурлила совсем не сказочная жизнь со своими заботами и тревогами. И с этим нужно было считаться. А сейчас… Хмельное чувство бурным потоком унесло меня в омут любовных переживаний. Всё во мне пело и радовалось. Во влюблённой душе торжественно звучали фуги Баха и стихи любимого человека, посвящённые мне.
Чит-ся: «Вербы – то весенняя таль…»
Автор: «Корень творчества лежит в той, которая вдохновляет», - вот кредо поэта. На одном дыхании, в течение марта, он пишет цикл стихов, десять стихотворений, и посвящает их Л.А.Дельмас. Стихи печатает в журнальчике Всеволода Меерхольда «Любовь к трём апельсинам».
А.Блок: Я хочу печатать так: «Посвящается Любови Александровне Дельмас» и больше ничего, без «певице» или «артистке», потому что стихи посвящаются не только певице или артистке.
Автор: Но даже в чистой, безгрешной любви поэт ощущает трагически звучащую ноту. Подспудно уже родилась и тревожит душу ужасная мысль о невозможности счастья для поэта. Он никак не может примирить пламенную страсть к Прекрасной Даме с серым покрывалом обыденной жизни. Грешная, земная любовь лишена ореола романтичности и претит душевному строю. Она оскорбляет возвышенные чувства и усыпляет музу творчества. И чтобы вновь разбудить «творческие сны», необходимо отстраниться от предмета своего поклонения, столь страстно вожделенного ещё совсем недавно… И уже 31 марта в последнем, десятом стихотворении цикла проскользнёт грустная, пессимистическая нотка.
Чит-ся: «Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь…»
Автор: Первые, ещё совсем невнятные признаки скорого разрыва. А пока…
А.Блок: Бесконечная нежность, тревога и надежды… Золотой червонный волос… из миллионов единственный… Я ничего не чувствую кроме её губ и колен, она наполняет меня страстным дыханием, я оживаю к ночи.
Л.Дельмас: Я потеряла голову от любви к нему. Отношения с мужем испортились, а мне было всё равно. Глубокая страсть сжигала мою душу и тело. При встрече я дарила ему розы и посылала корзины цветов домой. Записывала его слова. Это были дни моей радостной надежды. Как-то он спросил: «Почему Вы так нежны сегодня?» «Потому, что я Вас полюбила», - был мой ответ.
А.Блок: Вечер у меня. Сказано многое. Мы с ней идём на первое представление «Балаганчика» и «Незнакомки». Ночь проводим на Стрелке – День в Летнем саду. Смотрим «Кармен» в Купеческом клубе. Играет совсем другая актриса. Как не похоже на неё. Ужин. Оба мы к ночи под холодным и беспощадным ветром. Вернулись на рассвете… Как мы измучены… Всё? Отдохните, спите, красавица.
Л.Дельмас: Я стала бояться нашей любви. И когда призналась ему в этом, он перекрестил меня, третий раз за время наших встреч.
А.Блок: В ней сегодня – красота, задор, дикость, тревога, страх и нежность. Купили баранок, она мне положила в карман хлеб. Всё так печально и сложно. Я боюсь, что, как вечно, не сумею сохранить и эту жемчужину.
Автор: В мае он пишет ей письмо, в котором пытается объяснить невозможность счастья для себя, их счастья.
А.Блок: Вы – та жемчужная раковина, полная жемчугов, которая находится в бездне моря… как награда, или как упрёк, или как предостережение, или как весть о гибели, может быть. Не знаю, знаю только, что – недаром… Я, как рыбак, не умею ничего сделать с тем, что нашёл, и могу потерять в том самом море, где она мне засияла… Главное, что в этом (чего я боюсь всегда) есть доля призвания, - доля правды. Значит, доля моего назначения, потому что искусство там, - где ущерб, потеря, страдание, холод. Эта мысль стережёт всегда и мучает всегда, кроме коротких минут, когда я умею в Вас погрузиться и забыть всё – до последней мысли. Таков седой опыт художников всех времён, я – ничтожное звено длинной цепи этих отверженных, и то, что я мало одарён, не мешает мне мучиться тем же и так же не находить исхода, как не находили его многие, - великие тоже.
Л.Дельмас: Он говорил мне, что художник не может быть счастлив. Я с этим никак не соглашалась, я любила всё солнечное, светлое. В мае Александр подарил мне стихотворение, написанное как бы от моего имени. Он верно в нём уловил мою пробуждающуюся ревность. Женская интуиция не обманывала меня, я чувствовала, что он начинает тяготиться нашими встречами. Как-то я сказала, что никогда его не забуду, встреча с ним – переворот в моей жизни, и будет ужасно, если он уйдёт. Мне казалось, что я знаю, как закончу жизнь, потому что он оказался Тот.
Чит-ся: «Петербургские сумерки снежные,
Взгляд на улице, розы в дому…»
Автор: Чувства поэта в смятении. Ему становится холодно и неуютно от встреч с ней, но резко порвать отношения он не в силах. И опять бесконечные прогулки под луной, посещение театра и кинематографа, катание на горках в луна-парке.
А.Блок: Мы с Любовью Александровной у неё… Она поёт. «Меня усыпили восторги любви», «И жди и знай». И ещё. Я измучен… Мне душно и без памяти.
Л.Дельмас: В начале июня Александр подарил мне свой портрет с автографом: «Если Вы сохраните этот портрет, когда-нибудь он покажется Вам более похожем на меня, чем теперь». Потом мы дважды и долго прощались с ним по телефону, а когда он уезжал в своё подмосковное имение Шахматово, я долго смотрела ему вслед из окна. Петербург для меня опустел, и я собралась к себе на родину в Чернигов.
А.Блок: Ночью приснился сон – страшный и пленительный. Огромный город, скорее всего Париж… Она сидит тихая, напустила свои рыжие волосы на лоб. В тёмном. По обеим сторонам два господина в изящных фраках. Один делает движение, будто хочет обнять её за шею. Она виновато и лениво отстраняется. Всё, что я вижу. Надо уходить. Я испытываю особое чувство – громадности города, нашей разделённости и одиночества. Но это уже – то главное сна, чего нельзя рассказать.
Л.Дельмас: Родной город встретил меня приветливо. Я любила вечерние прогулки по тенистым улицам, и часами простаивала на Болдиной горе, радостно всматриваясь в зелёное раздолье пойменных лугов за Десной. Под Болдиной горой утопала в садах Лесковица. В буйных зарослях бузины томную песнь вели соловьи. Тёплый ветерок приносил с лугов душистый запах разнотравья. В одну из прогулок я навестила могилу отца и зашла в Воскресенскую церковь. Служили литургию. Хор тихими и проникновенными голосами пел: «Иже херувимы…». Полумрак, строгие лики икон, просветлённые лица прихожан, и тихое пение – всё вокруг настраивало на высокий торжественный лад. Когда хор проникновенно пропел «всякое ныне земное отложим попечение», слёзы умиления тихо скатились по моим щекам. Божья благодать покрыла мою исстрадавшую душу, и я пронзительно, до боли в сердце, осознала свою сопричастность к Вечности. Бог – это бесконечная животворящая любовь. Но любовь земная преходяща, и не стоит в порыве чувств роптать на судьбу. И нужно славить Всевышнего за удивительную встречу с необыкновенным человеком, сумевшем разбудить во мне глубокое чувство. А первого июля от Александра пришло трогательное письмо со стихами.
Чит-ся: «Я помню нежность ваших плеч…»
Автор: Встреча после летней разлуки не оказалась для А.Блока желанной. Холодок отчуждения всё больше леденил его душу и всё дальше уводил от неё. Он пытается разорвать отношения и в час страшной тоски пишет прощальное письмо.
А.Блок: Я не знаю, как это случилось, что я нашёл Вас, не знаю и того, за что теряю Вас, но так надо. Надо, чтобы месяцы растянулись в годы, надо, чтобы сердце моё сейчас обливалось кровью, надо, чтобы я сейчас испытывал то, что не испытывал никогда, - точно с Вами я теряю последнее земное. Только бог и я знаем, как я Вас люблю. Позвольте мне прибавить ещё то, что Вы сами знаете: Ваша победа надо мной решительна, и я сознаюсь в своём поражении, потому что Вы перевернули всю мою жизнь и долго держали меня в плену у счастья, которое мне недоступно. Я почти не нахожу в себе сил для мучений разлуки и потому прошу Вас не отвечать мне ничего, мне трудно владеть собой. Господь с Вами.
Л.Дельмас: Письмо это означало разрыв. В слезах и воспоминаниях о наших свиданиях прошёл день. Вечером, чтобы полностью не потерять самообладание, я подошла к раскрытому окну и громко запела. Слышал ли он моё пение? Не знаю. Но утром Александр прислал мне букет красных роз.
А.Блок: Господи, помоги мне в час этой страшной тоски! Мне часто снятся сны. Снился сон о том, как она умерла. И вот опять сон – о том, что я женился на ней. Когда же, наконец, я буду свободен? Возвращаюсь ночью из Сосновки – её цветы, её письмо, её слёзы, и жизнь опять цветуще запутана моя, и я не знаю, как мне быть.
Автор: В последний день августа А.Блок посылает Любови Александровне два прощальных стихотворения. Жизнь, сотканная из безумных минут счастья, ушла безвозвратно. Чувственная любовь не смогла одолеть возвышенное начало в романтической душе Александра Блока. Бурный роман Поэта и Прекрасной Дамы получил логическое завершение. И, хотя любовь ещё тлела в сердце поэта, были это лишь только «искры в пепле»
Чит-ся: «Была ты всех ярчей, верней и прелестней…»;
«Та жизнь прошла,
И сердце спит,
Утомлено…»
Л.Дельмас: Я не могла смириться с утраченным счастьем. Много переживала, долго болела. Постоянно искала повод для встречи. Звонила, просила книги, посылала цветы. Я не хотела понимать его надорванную душу.
А.Блок: Вечером мы с мамой идём в «Снегурочку». Л.А.Дельмас поёт Леля, дала нам билеты. К ночи – тревога, пустая. Из-за театра, красоты Дельмас, закулисной жизни… Л.А.Дельмас звонила, а мне уже было «не до чего». Потом я позвонил – развеселить этого ребёнка.
Звучит ария Леля из оперы «Снегурочка»
Автор: Она нашла в себе силы унять гордость и остудить чувства. Старалась держаться с ним свободно и независимо, но такие отношения давались нелегко. Она не стала в позу оскорблённой и униженной. У неё хватило такта и здравого смысла не превратить любовь, как это часто бывает в жизни, в грязную склоку, разборку отношений «кто прав, а кто виноват». Любовь остыла не по её вине, но тепло дружеского взаимопонимания осталось на долгие годы, тянулось до самой смерти поэта.
Л.Дельмас: Новый, 1915 год мы встретили у его матери. Шла война. Любови Дмитриевны, его жены, с нами не было. В эту новогоднюю ночь она осталась на курсах медсестёр. Я пела романсы Даргомыжского «Я здесь, Инезилья…», «Оделась туманом Гренада…». Но праздничное настроение отсутствовало, за столом царила непонятная напряжённость и тревога. Будущее представлялось нам совсем неясным.
Звучат романсы Даргомыжского: «Я здесь, Инезилья…»;
«Оделась туманом Гренада…»
Автор: Весной и летом 1915 года встречи продолжаются, однако неровное настроение А.Блока всё чаще даёт знать о себе усталостью, вспышками беспричинной злобы. Сказывалась болезнь, исподволь разъедавшая его душу и подтачивающая физические силы.
А.Блок: Утром она поёт в «Садко». К ночи – телефон, и я опять готов влюбиться, и она завтра опять поёт Кармен… Вечером мы на поэзоконцерте Игоря Северянина. Розы, письмо и «не забудь меня». А меня опять снедает тоска – полуденный бес.
Л.Дельмас: В июле он пригласил меня погостить неделю в Шахматово. Приглашение я приняла с благодарностью, хотя сердцем понимала, что возврата в прошлое нет. Отношения наши были ровными и спокойными, но спокойствие давалось нам очень тяжело.
Автор: В августе он опять пишет её письмо, и опять его надорванная душа слёзно молит о расставании.
А.Блок: Ни Вы – не поймёте меня, ни я Вас – по-прежнему. А во мне происходит то, что требует понимания, но никогда, никогда не поймём друг друга мы, влюблённые друг в друга. Вы с этим будете спорить, но меня не переспорите. В Вашем письме есть отчаянная фраза (о том, что нам придётся расстаться), - но в ней, может быть, и есть вся правда: я действительно «не дам Вам того, что нужно». Той недели, которую Вы провели в деревне, я никогда не забуду. Что-то особенное было в этом и для меня. И это ещё резче подчеркнуло для меня весь ужас положения. Разойтись всё труднее, а разойтись надо… Моя жизнь и моя душа надорваны. Меня настоящего, во весь рост, Вы никогда не видели. Поздно.
Чит-ся: «Пусть я и жил не любя.
Пусть я и клятвы нарушу…»
Л.Дельмас: Как-то он прислал мне свою поэму «Соловьиный сад» с автографом: «Той, которая поёт в соловьином саду». Я ему позвонила, а он наговорил мне неприятностей.
Чит-ся: «Смычок запел. И облак душный
Над нами встал. И соловьи…»
А.Блок: Днём встретил Любовь Александровну. Она красива, как всегда, вообще – неизменна, несмотря на всё, что я эти дни чувствовал и думал. Хмурит брови, но улыбнуться может легко. Я думаю, между прочим, что ни одно из её писем за два года не подписано полным именем. Правда, это искупается многим другим – а, однако.
Чит-ся: «Превратила всё в шутку сначала,
Поняла – принялась укорять…»
Автор: В войну А.блок служил табельщиком в 13-й инженерно-строительной дружине. Поэт был далёк от политики, но как художник понимал всю значимость происходящих в России перемен. После февральской революции он – Главный редактор стенографического отчёта Чрезвычайной следственной комиссии, созданной Временным правительством для расследования деятельности бывших царских министров.
А.Блок: Я не имею ясного взгляда на происходящее, тогда как волею судьбы я поставлен свидетелем великой эпохи. Нужен ли художник демократии? Каждый лишний день войны уносит культуру. Когда эти тупицы очнутся, тогда они, всегда ненавидящие культуру, заметят, что чего-то не хватает. Будут жалеть, что закончилась война (этим всё объясняя). На самом деле им просто не будет оттенения, потому что и мы станем, как они: пошляками. Россия будет великой, но как долго ждать и как трудно дождаться.
Автор: Работа в Чрезвычайной следственной комиссии и холодный, полуголодный быт отнимали много времени. Встречи с Л.Дельмас отошли куда-то на второй план. Она всё меньше занимает его мысли. В записных книжках и дневнике он упоминает её просто Дельмас, без инициалов… Как-то он стал разбирать ящик с письмами Любови Александровны…
А.Блок: Я стал разбирать ящик, где похоронена Дельмас. Боже, мой, какое безумие, что всё проходит, ничто не вечно. Сколько у меня было счастья с этой женщиной. Слов от неё почти не останется… Как она плакала на днях ночью, и как на одну минуту я опять потянулся к ней, потянулся жестоко, увидев искру прежней юности на лице, молодеющим от белой ночи и страсти. И это моё жестокое (потому что минутное) старое волнение вызвало только её слёзы. Бедная, она была со мной счастлива. Разноцветные ленты, красные, розовые, голубые, жёлтые, розы, колосья ячменя, медные, режущие, чуткие волосы, ленты, колосья, шпильки, вербы, розы.
А.Дельмас: Когда Саша оставил работу в Чрезвычайной следственной комиссии, жить его семье стало весьма голодно, в доме отсутствовали даже предметы первой необходимости. Я поддерживала, как могла, и не упускала случай поделиться продуктами.
А.Блок: Небывалое отсутствие еды и небывалые цены… Скоро 15 лет нашей с Любовью Дмитриевной свадьбы. Встреча (по этому поводу) с Л.А.Дельмас. От неё розы, шоколад и лепёшки… Дельмас закармливает гусями.
Автор: Тяжёлая болезнь и голод окончательно подорвали здоровье А.Блока. Мрачное настроение постоянно сопутствует ему.
А.Блок: Какая-то болезнь снедает. Если бы только простуда. Опять вялость, озлобленность, молчание. Как безысходно всё. Бросить бы всё, продать, уехать далеко – на солнце, и жить совершенно иначе. Язычники матершат и палят, а христиане уныло голодными голосами поют в Благовещенской церкви: «живот даровав!»
Автор: В октябре 1920 года поэт послал Любови Александровне сборник стихотворений «Седое утро» с посвящением, двумя стихотворениями на титульном листе. Он чувствовал, что жить ему осталось недолго, и в преддверии скорой смерти прощался со своей Кармен…
Чит-ся: «Вы предназначены не мне.
зачем я видел Вас во сне?»;
«Едва в глубоких снах мне снова
Начнёт былое воскресать…»
Автор: А через десять месяцев поэта не стало. Александр Блок ушёл из жизни на 41 году.
Л.Дельмас: Я глубоко переживала его кончину. Много плакала и долго болела. А потом жизнь понемногу вошла в своё привычное русло. Но необыкновенная встреча с необыкновенным человеком ярким воспоминанием осталась во мне на всю жизнь. Встреча эта подарила мне счастье быть сопричастной к прекрасному и печальному миру высокой души лучшего поэта России.
Автор: Прошли годы. Вряд ли кто в седой женщине, доживающей свой век в старой ленинградской квартире «под самой крышей», узнал бы некогда блиставшую на петербургской сцене артистку Любовь Александровну Дельмас. Жизнь, полная «музыки и света», - отшумела, отшумела, как яркое платье её героини Кармен. Только фотография Александра Блока с дарственной надписью напоминала старой женщине про романтическую молодость, бурный роман с первым поэтом России, посвятившем её лирический цикл стихов «Кармен».
Она надолго пережила Александра Блока. Ушла из жизни почти 85 – летнею, 30 апреля 1965 года.
Образ Кармен, созданный воображением поэта, и сценический образ, воплощённый на сцене артисткой Любовью Александровной Дельмас, слились в мечтах поэта в единый небесный лик Прекрасной Дамы. И Прекрасная Дама – Кармен, встала «бурною волною в реке стихов» Александра Блока. И буйная река весенним половодьем унесла имя Любови Александровны Дельмас в Вечность и подарила ей Бессмертие.
Чит-ся: ПЕРЕД СУДОМ
Что же ты потупилась в смущеньи?
Погляди, как прежде на меня.
Вот какой ты стала – в униженьи,
Резком, неподкупном свете дня!
Я и сам ведь не такой – не прежний,
Недоступный, гордый, чистый, злой,
Я смотрю добрей и безнадежней,
На простой и скучный путь земной.
Я не только не имею права
Я тебя не в силах упрекнуть,
За мучительный твой, за лукавый,
Многим женщинам суждённый путь.
Но ведь я немного по-другому,
Чем иные, знаю жизнь твою,
Более, чем судьям, мне знакомо,
Как ты очутилась на краю.
Вместе ведь по краю, было время,
Нас водила пагубная страсть,
Мы хотели вместе сбросить бремя,
И лететь, чтобы потом упасть.
Ты всегда мечтала, что сгорая,
Догорим мы вместе – ты и я,
Что дано, в объятьях умирая,
Увидать блаженные края…
Что же делать, если обманула
Та мечта, как всякая мечта,
И что жизнь безжалостно стегнула,
Грубою верёвкою кнута?
Не до нас ей, жизни торопливой,
И мечта права, что нам лгала.-
Всё-таки, когда-нибудь счастливой
Разве ты со мною не была?
Эта прядь – такая золотая
Разве не от старого огня? –
Страстная, безбожная, пустая,
Незабвенная, прости меня.
11 октября 1915.
Финал: Звучит хабанера («У любви, как у пташки крылья…»); Танец Кармен: в конце танца застывает в характерной позе (как на фотографии), боком полуразвёрнута к зрительному залу, раскрытый веер прикрывает лицо. Свет только на её фигуру. Музыка продолжает звучать. Занавес закрывается.
ЦИКЛ СТИХОТВОРЕНИЙ «КАРМЕН»
Бушует снежная весна,
Я отвожу глаза от книги…
О, страшный час, когда она,
Читая по руке Цуниги,
В глаза Хозе метнула взгляд!
Насмешкой засветились очи,
Блеснул зубов жемчужный ряд,
И я забыл все дни, все ночи,
И сердце захлестнула кровь,
Смывая память об отчизне…
А голос пел: Ценою жизни
Ты мне заплатишь за любовь.
18 марта 1914.
На небе - празелень, и месяца осколок
Омыт, в лазури спит, и ветер, чуть дыша,
Проходит, и весна, и лёд последний колок,
И в сонный входит вихрь смятённая душа…
Что месяца нежней, что зорь закатных выше?
Знай про себя молчи, друзьям не говори.
В последнем этаже, там, под высокой крышей,
Окно, горящее не от одной зари…
24 марта 1914.
Есть демон утра. Дымно-светел он,
Золотокудрый и счастливый.
Как небо, синь струящийся хитон,
Весь – перламутра переливы.
Но как ночною тьмой сквозит лазурь,
Так этот лик сквозит порой ужасным,
И золото кудрей – червонно-красным,
И голос – рокотом забытых бурь.
24 марта 1914.
Как океан меняет цвет,
Когда в нагромождённой туче
Вдруг полыхнёт мигнувший свет,
Так сердце под грозой певучей
Меняет строй, боясь вздохнуть
И кровь бросается в ланиты,
И слёзы счастья душат грудь
Перед явленьем Карменситы.
4 марта 1914.
Сердитый взор бесцветных глаз.
Их гордый вызов, их презренье.
Всех линий – таянье и пенье.
Так я Вас встретил в первый раз.
В партере – ночь. Нельзя дышать.
Нагрудник чёрный близко, близко…
И бледное лицо и прядь
Волос, спадающая низко…
О, не впервые странных встреч
Я испытал немую жуткость:
Но этих нервных рук и плеч
Почти пугающая чуткость…
В движеньях гордой головы
Прямые признаки досады…
(Так на людей из-за ограды
Угрюмо взглядывают львы).
А там, под круглой лампой, там
Уже замолкла сегидилья,
И злость, и ревность, что не к Вам
Идёт влюблённый Эскамильо,
Не Вы возьмётесь за тесьму,
Чтобы убавить свет ненужный,
И не блеснёт уж ряд жемчужный
Зубов – несчастному тому.
О не глядеть, молчать – нет мочи,
Сказать не надо и нельзя…
И Вы уже (звездой средь ночи),
Скользящей поступью скользя,
Идёте – в поступе истома,
И песня Ваших нежных плеч
Уже до ужаса знакома,
И сердцу суждено сберечь,
Как память об иной отчизне, -
Ваш образ, дорогой навек…
А там: Уйдём, уйдём от жизни!
Уйдём от этой грустной жизни!
Кричит погибший человек…
И март наносит мокрый снег.
25 марта 1914.
Среди поклонников Кармен,
Спешащих пёстрою толпою,
Её зовущих за собою,
Один, как тень у старых стен
Ночной таверны Лиллас – Пастья,
Молчит и сумрачно глядит,
Не ждёт, не требует участья,
Когда же бубен зазвучит
И глухо зазвенят запястья, -
Он вспомнит дни весны,
Он средь бушующих созвучий
Глядит на стан её певучий
И видит творческие сны.
26 марта 1914.
Ты – как отзвук забытого гимна
В моей чёрной и дикой судьбе.
О, Кармен, мне печально и дивно,
Что приснился мне сон о тебе.
Вешний трепет, и лепет, и шелест,
Непробудные, дикие сны,
И твоя одичалая прелесть
Как гитара, как бубен весны!
И проходишь ты в думах и грёзах,
Как царица блаженных времён,
С головой, утопающей в розах,
Погружённая в сказочный сон.
Спишь, змеёю склубясь прихотливой,
Спишь в дурмане и видишь во сне
Даль морскую, и берег счастливый,
И мечту, недоступную мне.
Видишь день беззакатный и жгучий
И любимый, родимый свой край,
Синий, синий, певучий, певучий,
Неподвижно-блаженный, как рай.
В том раю тишина бездыханна,
Только в куще сплетённых ветвей
Дивный голос твой низкий и странный,
Славит бурю цыганских страстей.
28 марта 1914.
О, да, любовь вольна как птица,
Да, всё равно – я твой!
Да, всё равно мне будет сниться
Твой стан, твой огневой!
Да, в хищной силе рук прекрасных,
В очах, где грусть измен,
Весь бред моих страстей напрасных,
Моих ночей, Кармен!
Я буду петь тебя, я небу
Твой голос передам!
Как иерей свершу я требу
За твой огонь – звездам!
Ты встанешь бурною волною
В реке моих стихов,
И я с руки твоей не смою,
Кармен, твоих духов…
И в тихий час ночной, как пламя,
Сверкнувшее на миг,
Блеснёт мне белыми зубами
Твой неотступный лик.
Да, я томлюсь надеждой сладкой,
Что ты, в чужой стране,
Что ты, когда-нибудь украдкой
Помыслишь обо мне…
За бурей жизни, за тревогой,
За грустью всех измен, -
Пусть эта мысль предстанет строгой
Простой и белой, как дорога,
Как дальний путь, Кармен!
28 марта 1914.
Вербы – то весенняя таль,
И чего-то нам светлого жаль,
Значит, - теплится где-то свеча,
И молитва моя горяча,
И целую тебя я в плеча.
Этот колос ячменный – поля,
И заливистый крик журавля,
Это значит – мне ждать у плетня
До заката горячего дня.
Значит – ты вспоминаешь меня.
Розы – страшен мне цвет этих роз,
Это – рыжая ночь твоих кос?
Это – музыка тайных измен?
Это – сердце в плену у Кармен?
30 марта 1914.
Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь.
Так вот что так влекло сквозь бездну грустных лет,
Сквозь бездну дней пустых, чьё бремя не избудешь.
Вот почему – я твой поклонник и поэт!
Здесь – страшная печать отверженности женской
За прелесть дивную – постичь её нет сил.
Там – дикий сплав миров, где часть души вселенской
Рыдает, исходя гармонией светил.
Вот – мой восторг, мой страх в тот вечер в тёмном зале!
Вот, бедная, зачем тревожусь за тебя!
Вот чьи глаза меня так странно провожали,
Ещё не угадав, не зная… не любя!
Сама себе закон – летишь, летишь ты мимо,
К созвездиям иным, не ведая орбит,
И этот мир тебе – лишь красный облак дыма,
Где что-то жжёт, поёт, тревожит и горит!
И в зареве его – твоя безумна младость…
Всё – музыка и свет: нет счастья, нет измен…
Мелодией одной звучит печаль и радость…
Но я люблю тебя, я сам такой, Кармен.
31 марта 1914.
ДРУГИЕ СТИХИ, ПОСВЯЩЁННЫЕ Л.А.ДЕЛЬМАС
Петербургские сумерки снежные
Взгляд на улице, розы в дому…
Мысли – точно у девушки, нежные,
А о чём – и сама не пойму.
Всё гляжусь в моё зеркало сонное…
(Он, должно быть, глядится в окно…),
Вон лицо моё – злое, влюблённое.
Ах, как мне надоело оно!
Запевания низкого голоса,
Снежно-белые руки мои,
Мои тонкие рыжие волосы, -
Как давно они стали ничьи!
Муж ушёл. Свет такой безобразный…
Всё же кровь розовеет… на свет…
Посмотрю-ка, он там или нет?
Так и есть… ах, какой неотвязный!
14 мая 1914.
Смычок запел. И облак душный
Над нами встал. И соловьи
Приснились нам. И стан послушный
Скользнул в обьятия мои…
Не соловей - то скрипка пела,
Когда ж оборвалась струна,
Кругом рыдала и звенела,
Как в вешней роще тишина…
Как, там, в рыдающие звуки
Вступила майская гроза…
Пугливые сближались руки,
И жгли смеженные глаза…
14 мая 1914.
Я помню нежность ваших плеч –
Они застенчивы и чутки.
И лаской прерванную речь,
Вдруг после болтовни и шутки.
Волос червонную руду
И голоса грудные звуки.
Сирени тёмной в час разлуки
Пятиконечную звезду.
И то, что больше и странней:
Из вихря музыки и света –
Взор, полный долгого привета,
И тайна верности… твоей.
Июнь 1914.
Была ты всех ярчей, верней и прелестней,
Не кляни же меня, не кляни!
Мой поезд летит, как цыганская песня,
Как те невозвратные дни…
Что было любимо – всё мимо, мимо,
Впереди – неизвестность пути…
Благословенно, неизгладимо… прости!
31 августа 1914.
Та жизнь прошла,
И сердце спит,
Утомлено.
И ночь опять пришла,
Бесстрашная – глядит
В моё окно
И выпал снег,
И не прогнать
Мне зимних чар…
И не вернуть тех нег,
И странно вспоминать,
Что был пожар.
31 августа 1914.
Пусть я и жил не любя,
Пусть я и клятвы нарушу, -
Всё ты волнуешь мне душу,
Где бы не встретил тебя!
И в одиноком моём
Доме, пустом и холодном,
Сне, никогда не свободном,
Снится мне брошенный дом.
Кто бы ни звал – не хочу
На суетливую нежность
Я променять безнадежность –
И, замыкаясь, молчу.
О, эти дальние руки!
В тусклое это житьё
Очарованье своё
Вносишь ты, даже в разлуке!
Старые снятся минуты,
Старые снятся года…
Видно, уж так навсегда
Думы тобою замкнуты!
8 октября 1914.
Превратила всё в шутку сначала
Поняла – принялась укорять,
Головою красивой качала,
Стала слёзы платком утирать.
Подурнела, пошла, обернулась,
Воротилась, чего-то ждала,
Проклинала, спиной повернулась
И, должно быть, навеки ушла…
И, зубами дразня, хохотала,
Неожиданно всё позабыв,
Вдруг припомнила всё – зарыдала,
Десять шпилек на стол уронив.
Что ж, пора приниматься за дело,
За старинное дело своё, -
Неужели и жизнь отшумела,
Отшумела, как платье твоё?
29 февраля 1916.
Вы предназначены не мне.
Зачем я видел вас во сне?
Бывет сон - всю ночь один:
Так видит Даму паладин,
Так раненому снится враг,
Изгнаннику – родной очаг,
И капитану – океан,
И деве – розовый туман…
Но сон мой был иным, иным,
Неизъясним, неповторим,
И если он приснится вновь,
Не возвратится к сердцу кровь,
И сам не знаю, для чего
Сна не скрываю моего,
И слов, и строк, ненужных Вам,
Как мне, - забвенью не предам.
23 октября 1920.