В комнате выключен свет, постель расстелена, я лежу на спине под одеялом с открытыми глазами, в голове – дум, в колонках – эмбиент. Я чувствую отчуждение, слышу стук дождя, понимаю попсовость картинки, не моргаю, всматриваюсь в блестящие стаканы и фужеры, старательно расставленные на стеклянных полках серванта, слушаю тебя, представляю твои рассказы. Я поднимаюсь над бушующим морем, я опускаюсь на дно его, там схожу сума, потому что море заполнено шумом кораблей. Я - касатка, большая, упругая, гладкая, умная-глупая. Я выбрасываюсь на песочное побережье в сумасшедших воплях от этого аларма в моем воздухе-воде, а потом задыхаюсь, хрипло и глубоко. Внезапно понимаю, что я – балерина в музыкальной шкатулке, я – фарфоровая игрушка, хрупкая, изящная, белоснежная или цвета слоновой кости. Я чувствую нежность простыни, прикосновение твоей руки, слышу твой голос, что ты рассказываешь? Говоришь, мы – похожи, говоришь, хорошо страдать вместе. Почему в минуты истинного счастья хочется умереть как никогда сильно? Ничего не жаль, ничего не держит; только твоя ладонь сжимает мою. Ты лежишь на животе, а я на твоей спине, прикасаюсь лицом к твоей горячей коже, начинаю плакать.
Почему ты плачешь? - Не знаю.
А завтра скажешь почему? – Не знаю.
Поговори со мной? – Я хочу послушать тебя, я не хочу говорить.
Небо плачет тоже, оно плакало всю ночь, а я уснула, мне снились собаки и тигры в доме моей бабушки. Будильник пытался разбудить нас около пяти раз. Сырой и серый день, осень.