Ф.И.О. автора: Белый Дмитрий Сергеевич.
Название произведения: «Счастье неговорливо».
Жанр: любовный роман/современная проза.
Объем: 8-мь авторских листов.
Посвящается K.S.
Аннотация:
Главному герою книги через полтора года исполнится тридцать лет. Он живет в Москве. Его работа скучна и однообразна. Жизнь вяло, в полудреме проходит мимо. Внутри него - пустота. Он мечтает написать роман, но все попытки оказываются бесплодными. До того дня, когда он посмотрит тот самый фильм…
Представленная вниманию читателя книга пропитана юмором, красивыми образами и самыми настоящими, неигрушечными чувствами. Прочитав роман до конца, вы узнаете, как важно порой сделать правильный выбор. Тем более, когда вариантов всего лишь два: найти или потерять.
Глава 2
Зазвонил будильник. Хотя зазвонил - это, наверно, не совсем правильное слово, если мы говорим о будильниках. Они не имеют такой привычки просто звонить. Они кричат, вопят и беззастенчиво матерятся. Они исчадия ада, а все музыкальное сопровождение в этом самом
жарком месте создается именно ими. Это абсолютно точно. Звонок будильника – это музыка ада.
Пора вставать. Пятница – самый рабочий день недели, а задачу быть одним из винтиков огромного механизма никто не отменял. По дороге в ванную я вспомнил воспаленную от укусов мыслей ночь. Во рту пересохло, как в пустыне. Как будто вчера я много пил спиртного, а пил я лишь себя. Сегодня я ехал все в том же, до мельчайших деталей изученном поезде по маршруту, правильность которого вызывала сомнения, смачно бьющие себя в грудь на подобии Кинг-Конга.
Плотный завтрак не поднял моего настроения. Я выпил чаю и заел его многоэтажным бутербродом (именно в такой последовательности). Так я делал каждый день. У бутерброда менялась только колбаса, ее сорт, а с ним и вкус, но это была все та же, по миллиону раз в течение жизни прожевываемая, осточертевшая колбаса.
Через час с небольшим я появился на работе. Пробки, как и упомянутый выше общественный механизм, тоже никто не отменял. На все брошенные в мою сторону «Привет!» я любезно отвечал кивком головы. Терпеть не могу слов «привет», «пока»… Какой смысл произносить их каждый день уже знакомым тебе людям? Мы не должны прощаться и нет нужды в приветствии, ведь мы просто временно теряем друг друга из виду (всего-то на несколько часов). Подлинного расставания зачастую так никогда и не происходит. С таким же успехом можно сказать «Привет!», например, своему соседу за школьной партой, на которого вы не взглянули ни разу в течение получаса, а теперь вновь посмотрели. Другое дело, если вы не виделись со знакомым вам человеком уже неделю или месяц, вот тогда эти «хелло» и «ну, здравствуй» станут определенно не лишними, так как «потерять друг друга из виду» на столь продолжительное время крайне затруднительно.
Я зашел в свой кабинет, каюсь, немного захламленный. По шкале бардачности, если такая существует, я оценил бы его в шесть баллов из десяти (где десяти балов заслуживает беспорядок вселенских масштабов). Я не последний человек в этой фирме, занимающейся тем же, чем и тысячи подобных компаний по всей планете, - торговлей товарами народного потребления, а попросту говоря одеждой: европейского содержания – китайского происхождения (да, звучит достаточно банально).
Я ждал, когда окончательно загрузится мой сверх меры философствующий компьютер, как вдруг, словно из-за порыва ветра, открылась настежь дверь кабинета, и я увидел в проеме Петра. Петр мой давний друг, вместе мы учились в университете, вместе работаем и теперь. На его лице, как и всегда, блестела особая улыбка, как будто кричащая: «Сопротивление бесполезно. Я тебя съем!» Читателю не стоит принимать его за каннибала или еще кого-то в этом роде, просто Петр, сколько я его знаю, всегда отличался баснословным аппетитом. Аппетит его простирался на совершенно разные вещи: от коктейля «Черный русский» до навьюченных снегом высоченных гор, на которые он так любил взбираться. Мы с ним не то чтобы похожи, скорее нас можно было охарактеризовать как две поверхности одной и той же ладони, но мы были друзьями, а иначе никак. Уже.
- Привет! Как настрой? – поинтересовался он.
- Боевой. А как же иначе?
- Иначе бывает по-разному. У кого боевой, а у кого написавший в штаны, - расплылся он вновь в улыбке каннибала.
Мы заговорили о работе, о десяти, нет, двенадцати проблемах, которые надо было срочно решить. Все одно и то же - ничего нового я и в этот раз от него не услышал: кражи, разваливающаяся торговая мебель, сбежавшие продавцы, просроченные оплаты, не подписанные до сих пор очень важные бумажки. С каждой новой, озвученной им проблемой я все сильнее закипал изнутри, давился немыми приступами кашля и боролся с абсолютно безграничным желанием плюнуть хоть куда-нибудь, даже себе на стол.
Я думал: «Какой же бред! На что я трачу жизнь?! На решение множества занозных, утомительных проблем. Это же глупость какая-то. Человек – венец творения природы, особь с бездонным разумом и бесконечной душой, а распыляет свое время на решение ерундовых проблем, порой давно слетевших с гарантии. Сегодня в интересах бюрократии лишаем бумагу девственности, а завтра вырезаем из документов самолетики всевозможной величины и корявого дизайна. Человек похож на дерево, по листьям которого бродит стадо гусениц. Они работают челюстями непрерывно, без перерыва на обед или ужин. Отгрызают от жизни пару часов здесь, переползают в другое место и отгрызают пару часов там. Наша общественная, взаимосвязанная в рамках цивилизации жизнь лишь рассадник для садовых вредителей».
- Напоминаю тебе, что послезавтра мы идем на концерт, - бросил напоследок Петя.
- Да-да, помню, - я действительно помнил.
Он ушел, а я остался наедине с по-прежнему философствующим компьютером (купить что ли новый, пошустрее?), наедине с постоянно отстающими, черными в белую крапинку часами на стене. Я посмотрел в окно, выходящее на Мытную улицу. Лето вело себя неподобающим образом: день был пасмурным и серым. Очертания облаков напоминали прическу взъерошенного кучерявого младенца. С этих завившихся локон капала вода. Дождь в который раз совершал омовение, в n-раз пытался очистить этот город, смыть грязь и копоть с текущего дня, чтобы завтрашний день родился чистым. И где найти того, кто смог бы его, наконец, образумить? Объяснить на пальцах, что то, что он принимал за грязь, на самом деле грязью не являлось, а представляло собой кожную болезнь на измученном теле города, которую уже невозможно было вылечить и тем более вычистить?
Скомандовав блуждавшим в моей голове мыслям: «На место!», словно хозяин своей собаке, я углубился в работу: совершал необходимые звонки, разбирал тонны бумаг, подсчитывал на калькуляторе не шибко радужные экономические показатели, черкал в голове и вновь считал. Встречался с разными людьми: приятными, но не деловыми или наоборот деловыми, но при этом жутко неприятными.
На работе моя жизнь всегда приобретала привычные и понятные очертания, время казалось незаметным и эластичным. Мы все, за исключением отъявленных лентяев, носились каждый день из кабинета в кабинет, словно муравьи по муравейнику, составляли отчеты, отправляли сотни электронных писем. Если быть предельно точным, то еще больше мы напоминали лошадей, скачущих галопом, - вот-вот и изо рта у нас брызнет пена.
-Эй! О чем думает босс? - кинув взгляд в сторону двери, я увидел сотрудницу нашей фирмы Машу. - Дверь была открыта, поэтому я решила заглянуть. Как дела? Как тебе моя новая прическа?
- Хуже, чем старая, - разыгрывая на лице нешуточную серьезность, ответил я.
- Что?! Ну, спасибо! От тебя всегда можно услышать только самое приятное!
- Что? Прическа?! Аааа… прическа просто замечательная, - на сей раз я был полон энтузиазма.
Она засмеялась, и её смех зазвучал диссонансом вместе с настойчивыми звуками дождя.
- Слушай, а когда мне повысят зарплату?
- Ну, это зависит от прически.
Она вновь не стала сдерживать себя и смехом надула щеки.
- Да? И что мне теперь надо перекрашиваться в блондинку?
- Нет! Наоборот. Блондинкам я заношу два балла в актив, брюнеткам – три.
- Это еще что за дискриминация?!
- Нет, это не дискриминация. Просто всем блондинкам я уже зарплату поднял.
Теперь мы уже смеялись оба.
- Ну и шуточки у тебя!
- Ну, как можем, так и шутим. Так часто, как ты меняешь прически, я шутки менять не в состоянии.
Продолжая улыбаться, она ушла. В комнате на несколько секунд застыл аромат ее духов, от которого я готов был повысить ей зарплату немедленно. Меня окружали милые люди, хотя временами и попадались люди-гробы, люди-животные, я повсеместно подмечал проблески красоты: и в людоедской улыбке моего друга, и в нежной простодушности Маши.
Первые страждущие уже бежали домой, будучи не в состоянии дотерпеть до того, когда наконец наступят заветные 18:00. Остальные продолжали работать: их дома ждала сердитая жена или заунывный муж, а может они планировали закончить часть своих дел именно сегодня, или, что встречалось реже, они просто любили свою работу. В какую группу можно было отнести меня? Боюсь, что в четвертую – людей, которые терпеть не могут то, чем занимаются, и которых не ждет дома ни сердитая жена, ни, уж тем более, муж-само-уныние.
Я же, к вашему сведению, засобирался уходить через час с небольшим. К этому времени дождь уже закончился. Но смог ли он очистить улицы? Вот главный вопрос. Кто-нибудь в это верит?
В небе уже погасили свет. Там, вверху, тоже суровая экономия, поэтому тучи вновь на время были вынуждены притвориться невидимками. Небо словно залили черным горьким шоколадом, а звезды казались крошками потертых орехов. Под звуки нового альбома группы «The Other» я направился домой. Вращая руль, я думал о том, что на самом деле наш город – это огромный осьминог, который распластал щупальца во всех возможных направлениях (просто представьте визуально схему московского метрополитена - ничего не напоминает?). Одно его щупальце образовывало Ленинградский проспект, другой – Ленинский и так далее, а его голова – это садовое кольцо, внутренняя часть дорожной окружности.
Еще я думал о том, что этот город слишком большой, в нем так легко затеряться, и если это произошло, то себя можно было уже и не найти. Длинные, широкие улицы, бесконечные транспортные развязки, надвигающиеся по всей ширине фронта дома - это все затягивало вас в водоворот индустриальной жизни с головой. Даже ночью залитые светом проспекты и переулки, женщины в коротких юбках, мужчины, бросающие взгляд на их нарочито или невинно оголенные ножки. Этот город под завязку забит злобой, жутко брутален, а для кого-то он мягок и пушист. Но я всегда знал одно: он готов был вот-вот улыбнуться, но ждал, когда мы, москвичи, для начала улыбнемся друг другу.
По пути я решил заглянуть в одно знакомое кафе. Я часто наведывался туда, так как там готовили лучший в Москве чиз-кейк. Вкусно поесть любят многие, и у каждого есть любимое меню. У меня оно начиналось с салата «Цезарь» и заканчивалось настоящим чиз-кейком.
Приняв от меня небольшой заказ, заспанный официант скрылся на кухне. Вокруг, за крохотными столиками переговаривались люди, мило болтали, обсуждая новости текущего дня, девочки говорили о мальчиках, мальчики говорили о девочках. А всегда голодный пес за окном думал, как мне кажется, не о мальчиках и не о девочках, а о чем-то своем - съедобном. Я ему со своей стороны ничем помочь не мог, так как не думаю, что чиз-кейки входят в любимое меню собак.
Голоса десятков людей слагались в одну симфонию. В ней, если громкость позволяла, можно было расслышать боль, радость, ревность или страх (обожаю подобные заведения: и в каком другом месте удастся услышать такое многоголосие?). В моем любимом кафе люди знакомились или расставались, ругались или мерились. При этом, быть может, выплескивали содержимое своего бокала обидчику прямо в лицо или наоборот пили на первом же свидании на брудершафт. А, может быть, они бесконечно целовались или праздновали свой день рождения, решали судьбу десятка миллионов долларов или "всего лишь" рублей. Вероятно, они обсуждали возможность грабежа моего ненаглядного, разнузданного кафе или McDonalds, расположенного неподалеку. Но все это они делали под аккомпанемент бесподобных ощущений, смакуя уморительно-сочный, настоящий сырный чиз-кейк (простите за вынужденную тавтологию). Я в этом абсолютно уверен.
Жадно проглотив не успевавший таять на языке торт, и старательно облизав ложку, я решил попросить счет. Выйдя на улицу, я бросил псу кусочек специально припасенного хлеба. Он моментально втянул его в себя, словно пылесос, и вопросительно-выжидательно посмотрел на меня. В ответ мне осталось лишь развести руками.
Позже, удобно развалившись на мягком, волосатом ковре посередине гостиной, я наблюдал за окнами в доме напротив. Проходило несколько минут, и в одном из окон гас свет, словно тушилась очередная докуренная сигарета. В это же время я пытался мысленно пробежаться по событиям подходящего к завершению дня. Это был десять тысяч четыреста двадцать второй день моей жизни. Он не был лучшим и не был худшим. Обычный день… Какое нехорошее слово - «обычный». В этом сочетании букв не чувствуется души, от этого слова не жарко и не холодно, его не хочется повторять, но произносится оно слишком часто. Слово «обычный» - синоним слова «пустой». Пустой день, то есть обычный. Осадок подобного дня можно уместить в виртуальной спичечной коробке. А сколько таких обычных суток уже отмаршировало?
Мне вновь, как и утром, захотелось пить, и я решил налить сока (хотя вы, быть может, предпочли бы чего-нибудь градусного). Вишневого или яблочного, а лучше грейпфрутового. Я задумал искупать этот обычный день в горьковатом грейпфрутовом соке, и пусть эти сутки в нем утонут или почти утонут. А вдруг выкарабкаются, переродятся, и все последующие станут иными, необычными? За это стоило выпить. Я чокнулся с воображаемым бокалом, парящим где-то в воздухе. Язык первым почувствовал горечь, а сколько такой горечи надо было выпить, чтобы утопить очередной пустой, простите, обыкновенный день?