Каждому пустыннику приходится пережить зеркальный кошмар.
Однажды утром пустынник подходит к зеркалу и видит свою смерть. У смерти морщинистое лицо, всклокоченные седые волосы и в глазах ужас!
Смерть смотрит на неубранную кровать, на сигаретные окурки, на деревянный шкаф и начинает тихонечко выть. Ей страшно. Она понимает, что у нее ничего нет. Ее обокрали, опили и всё, что ей осталось — это смотреть на стол, кровать, шкаф. Она понимает, что никому не нужна и плачет.
Пустынник смотрит на смерть и ему становится не по себе. Он хочет как-нибудь утешить ее, но не знает как.
Разве можно утешить смерть?
Он бы и рад, только какими словами? И тогда смерть опускается на колени и протягивает к нему руки. Он — это все что осталось у нее.
Она хочет, чтобы он тоже протянул к ней руки, и тогда не будет так страшно и одиноко.
Но пустынник молчит и рук ей не протягивает.
Он прощается с ней. Он прощается с зеркальным кошмаром.
А потом на его лице появляется улыбка. Тихая и счастливая.
Только теперь пустынник может сказать: «Пустыня, моя жизнь!»
…Но прежде чем стать пустынником, прежде чем им стать надо…
Надо полюбить море.
Надо полюбить горы.
Надо полюбить небо.
Надо полюбить людей и весь, весь мир!
А потом остается только понять, что ты никогда не любил ни моря, ни гор, ни неба, ни людей, ни весь мир.
Пустыня начинается там, где заканчиваются миражи.
Никогда не оглядывайся, но если оглянулся смотри!
Я оглянулся, по дурости конечно, а может и не по дурости. Надоело все, подумал: а что возьму и оглянусь.
Придурошным везет. Сколько умников хотело вот так раз — и оглянуться. Шеи только изломали. А мне пожалуйста! Хочешь — получай!
Я потом спрашивал у «белого», почему так получилось…
А он плечиками пожал и говорит:
— Умники головой думают.
— А я чем думаю?
— А ты не думаешь, — ответил он и заулыбался. «Белый», он как сахар весь белый, а внутри потемки.
А по-моему умники и не оглядываются вовсе. Вертятся на одном месте и говорят, говорят. А я не говорил. Захотелось посмотреть что позади — и посмотрел… Вдруг, думаю, хорошо там. Нет, не хорошо. Там один песок. Везде песок.
— Это что? — спросил я.
— Пустыня, — ответил белый.
— Я назад оглянулся, и там пустыня.
— Теперь это твой дом, — сказал белый.
— И что теперь делать? — говорю.
— Ничего не делать, иди как все идут.
— Куда идти?
— Куда хочешь.
И я пошел. Потихоньку сначала, а потом ничего — привык. По пустыне идти трудно, но что делать?
А «белого» я больше не встречал. Да и зачем? Пустыня делает всех пустынников «белыми». И у всех пустынников потемки внутри.
Но если быстро оглянуться, можно увидеть, что и потемки тоже пустыня.
Пустынники шутят по-разному. Кто как соскучился.
Я шучу по-своему, но всегда весело.
Молчу, молчу, а потом говорю роковым голосом:
— Жизнь это…— и наступает пауза. Длинная, длинная. Долгая, долгая. Собеседник не выдерживает и уважительно спрашивает:
— Что это?..
И тут я падаю в обморок и умираю. Не совсем умираю, но со стороны выглядит достаточно правдоподобно.
— Ах, истина была так близка! — восклицает собеседник и смотрит на мир тоскливыми глазами.
Иногда шутка изменяется. Тут все зависит от того, кто какую истину хочет объять. Истина разнообразна.
Любовь — это… и я как бы умираю. Счастье — это… и я как бы умираю. Женщина — это… и опять смерть.
Не сосчитаешь сколько раз мне приходилось уходить.
До сих пор не пойму, что меня привлекает в этой шутке. Ничего ведь особенного в ней нет, но что интересно: чем больше я шучу — тем больше не понимаю.
Шутки шутками, а что если это…
Враги — они повсюду. Кому-кому, а пустыннику это известно.
Враг — он как микроб. В каждом человеке есть враг. Каждый человек — враг.
Жестокая истина, а что делать. Сильные говорят себе: «Я знаю, что главный мой враг — я сам». Слабые ищут врага на стороне.
Слабые всегда представляют опасность. Ими руководит враг. Значит, они тоже враги. Чтобы понять, что враг живет в тебе самом, нужна смелость и гибкий ум.
Только пустынникам от такой философии ни холодно, ни жарко. В пустыннике врага нет! Нечего ему в пустыннике делать, совсем нечего. И посидеть-то по-вражьи и то не посидишь. Негде!
Пустынник на жизнь смотрит безбоязненно. А чего ему бояться? Впереди пустыня, позади пустыня и внутри она…
Однажды иду я по ней и вижу мужик сидит какой-то. Подхожу и сразу узнал. Он и есть — главная вражина.
Так, неприметный с виду вроде… Лицо и глаза как бы усталые. На трудолюбивого дворника похож.
— Привет! — говорит.
— Привет, — отвечаю и жду чего еще скажет.
А он молчит — и вправду, чего говорить?
Денег мне предлагать — смысла нет. Мне-то что, я и от десятки не откажусь. Ему не этого надо. Ему надо, чтобы я себе деньги взял, а мне деньги ни к чему. Я их все равно кому-нибудь отдам. Желающих достаточно.
Помолчали, а потом он и говорит:
— Знаешь, я ведь тоже пустынником был.
— Был да сплыл, — отвечаю.
— Ты не хами, послушай лучше, что мудрый скажет.
— Чего не послушать, послушаю, — говорю.
— Ну вот, шел я по пустыне, шел, и не десять лет шел, не сто, а много тысяч лет шел и пришел. Кончилась пустыня. Это для вас она не кончается. Тридцать лет пройдете и на боковую. А раз конец у пустыни есть, бессмысленной ваша жизнь получается. Теперь понял?
Пустынники насквозь врага видят.
— Иди-ка ты, знаешь куда? — говорю.
Враг он тоже не дурак. Глупые вопросы не задает.
— Идиоты вы все, — говорит.
— Сам ты недоделанный, — отвечаю.
Поговорили еще о том, о сем, и на том расстались.
Нет у врага силы над пустынником. И потому нет, что пока идем мы по ней, родимой, нет у неё конца.
Пустыннику время по фигу, а врагу — не по фигу. Боится он времени, а пустынник ничего не боится.
Время — это песок в ладони пустынника. Что десять лет, что тысяча, что десять тысяч — все равно песок в ладони.
Идешь по пустыне, идешь, идешь и думаешь: «А на хрена мне все это надо?» И чем дальше идешь, тем эта мысль становится все глубже и философичнее.
Лет через десять философская мысль начинает принимать смутные формы и размеры. Вначале, конечно, формы расплывчатые, неясные, но постепенно очертания начинают проясняться.
Лет через двадцать расплывчатые формы заполняются живой плотью и мысль становится похожа на маленький-маленький хвостик.
С каждым годом хвостик становится все длинней и длинней. Пустынники внимательно наблюдают за его ростом и, стараясь скрыть удовольствие, иронично пошучивают:
— Пустынники, они произошли от человека!
Особенно ценится размер хвоста. Чем хвост больше, тем он заслуживает большего уважения.
По ночам, когда пустынникам не спится, им нравится гладить, расчесывать и почесывать свое сокровище.
Ходят слухи, что некоторые пустынники для повышения искристости, пушистости и эластичности хвоста применяют дорогостоящие парфюмерные изделия. У тех, кто сочиняет подобные выдумки, большие проблемы с пищеварением и личной жизнью.
Хвост пустынника не только телесное украшение. Со временем его можно использовать и как орудие труда, и в роли верного и надежного помощника в трудной и нелегкой жизни пустынника.
С хвостом можно поделиться и радостями, и печалями. С ним можно пофилософствовать, погрустить, но наиболее ценное его качество — удобство!
В пустыне хвост незаменим. Он заменяет пустыннику и подушку, и одеяло и матрас. Завернется пустынник в такой хвост и спит, посапывает до утренней зорьки…
В конце жизни пустынник понимает — из любой мысли, какой бы она поначалу не казалась бесполезной и глупой, со временем может получиться что-нибудь дельное и полезное.
Впрочем, есть ли хвост у пустынника или нет хвоста у пустынника — никто точно не знает. Лично у меня хвоста нет, но иногда кажется, что все-таки что-то и есть…
Иногда пустынникам все надоедает. Даже мне надоедает.
Тогда я начинаю где-нибудь летать. Неважно где. В замкнутом пространстве или незамкнутом.
Летаешь до тех пор, пока не начинаешь понимать, что чего-то не понимаешь. Примитивно, но действует.
Спрашиваешь себя: «Чего же это ты не понимаешь?»
И отвечаешь себе: «Да ничего ты не понимаешь, совсем ничего». Это помогает. Перестаешь летать, и жизнь становится интересной. Начинаешь думать о будущем. О будущей пище, будущих сновидениях.
Однажды я спросил себя: «А что значит понимать?»
Никто и никогда не смог ответить на этот вопрос, а я ответил. Взлетел высоко-высоко и стал падать. Понимание пришло за миг до падения, за сантиметр до лепешки.
Я не умею летать — понял я и — полетел!
Когда у пустынника кончаются силы, он ложится на песок, закрывает глаза и становится пустыней.
Он слышит как идут по нему пустынники, он видит как звезды становятся песчинками, а песчинки — звездами.
Пустынники никогда не задумываются о жизни. Зачем?