Первый класс!
Первый звонок!
Парень десятиклассник, ведущий меня за руку в класс – я помнил его лицо всё своё школьное детство. Меня посадили почему-то на последнюю парту. Но, поскольку, посадили вместе с долговязой – и по моим тогдашним ощущениям – некрасивой девочкой, то надо полагать, что дело было в росте. Поскольку рядов двухместных парт было три, а сидели попарно с девочками, то можно предполагать, что я входил в число трёх самых высоких мальчиков в классе. Пытаюсь вспомнить: я, Слава Вовк и Толик Шпилевой. Да, расклад был именно такой. Олег Ломакин – он моего роста – появился лишь к третьему классу. Но проблемы не возникло: самый высокий парень класса к тому времени уже врос до окончания школы в место на первой парте. Его способность к схватыванию материала не работала на большом расстоянии. И хотя оказалось, что и на первой парте эта способность практически не работала, но здесь Саша Шпилевой находился в непосредственной близости к учительнице. И она могла вдалбливать ему знания непосредственно в голову. Стуча ею о парту!
Я сразу же хочу попросить извинения у тех, кому память о моей первой учительнице дорога так же, как и мне. Поскольку тогда – в первом классе – её поведение казалось мне вполне оправданным, а сегодня ничего кроме смеха не вызывает, то дело, скорее всего, в моей детской впечатлительности неадекватной данной ситуации.
Помнится – действительно помнится, хотя тогда мне года четыре было – я с соседским мальчиком обсуждал результаты нашего визита в приезжавшую к дому машину скорой помощи. Обсуждали мы то, как выглядит длинное сидение вдоль стенки салона автомобиля. Я рисовал вытянутый эллипс, который в разных местах пересекали две линии (ремни?), а мальчик упорно рисовал такой же эллипс, но с одной линией посредине. Я понимаю, что звучит всё это довольно монотонно, но это лишь следствие того, что само обсуждение именно таким и было – предельно монотонным. Я перелистывал лист книги и рисовал свой рисунок, мальчик перелистывал лист книги – рисовал свой. Поскольку «Война и мир» довольно толстая книга, то к концу вечера мы и сами от этой монотонности оба уснули прямо у книги. Но проспать до утра нам не удалось. А окончание вечера выдалось ярким! Хотя надо именно здесь подчеркнуть, что именно таким оно запомнилось именно мне.
Когда моя мама увидела, во что мы превратили, взятую ею у соседки книгу! Она, нависнув надо мной разъяренным лицом, страшно кричала:
– Ну, что мне тебе за это сделать. Покусать тебя?!
Вы представляете размер пасти и размер зубов взрослого в сознании малыша?!
Это страшное воспоминание было живо во мне лет до пятидесяти. Но достигнув этого возраста с моей сестрой почти одновременно, мы стали разбирать интересную для нас дилемму. Почему ей, знакомой с понятием «дубчик» (тонкая гибкая веточка, своего рода – мини розга) исключительно визуально – он всегда висел у нас на «своём» месте. А тактильные отношения с ним ограничивались у неё лишь теми случаями, когда она ломала очередной на мелкие кусочки, чтобы обезопасить себя, если родители всё же решат реализовать по отношению к ней свои угрозы. И вот в ней, до этих самых пятидесяти лет, живо убеждение, что в своём детстве она была жестоко избиваема родителями? В то время, как у меня, тактильно знакомого с дубчиком большей частью поверхности своего тела, всё это помнится от силы двумя-тремя прецедентами?
Попутно с этой дилеммой детской психики, я в беседе с мамой вспомнил и случай с книгой.
– Ну, что ты?! Ты же был совсем малыш?! Ты испортил чужую книгу и я, склонившись над тобой, сказала: «Ну, что мне с тобой делать? Покусать тебя, что ли?!»
Так что, я полагаю, и в случае с моей учительницей большую часть проблемы можно объяснить особенностями детской оценки события.
В меня вбивать знания учительнице не приходилось. Но подобные поползновения – правда, в виде устных угроз – стали наблюдаться со стороны моих родителей. Дело в том, что оба моих родителя прекрасно учились в школе. И у них были все основания полагать, что их дети в этом смысле тоже не доставят им хлопот. Но моей первой оценкой была тройка. И не только первой! Может, память моя детская опять драматизирует, но мне казалось, что этот период «троек» был огромен. Соседский мальчик Саша, с которым я дружил, и у которого даже фамилия – Глухов – не внушала особых надежд на успешное образование, с некоторого момента стал ежедневно приносить домой по пятёрке! И это в то время, как я продолжал приносить «тройки»?! Живи он подальше, может, проблема бы не была столь остра. Но жил-то он за забором?! И, будучи моим единственным товарищем в первом классе, ежедневно бывал у нас. Как любые неглупые люди, мои родители имели задатки физиономистов, да и вся моя дошкольная карьера мальчика-умницы – всё это заставляло их искренне недоумевать: Глухов – весь в «пятерках», а их сын!.. Поэтому поползновения в сторону физической расправы нарастали. Но не они омрачали моё существование. Я был полностью солидарен с родителями. Я должен хорошо учиться! Когда случилась первая «четвёрка» – я прилетел домой на крыльях:
– Мама «четыре»!
Мама помнит свою реакцию на это событие, как педагогически корректную:
– «Четыре» – это хорошая оценка. Но «четыре» по чтению – это мало. По чтению должно быть только «пять».
Конечно же, она была права. Может именно благодаря этой фразе моя подготовка к урокам чтения была после этого такой тщательной, что через некоторое время к урокам чтения я не готовился вообще. Я с легкостью читал с листа! Я никогда не имел проблем с речью. Я всегда легко писал. Может и в книге этой сегодняшней, и во всём, что мною написано, есть тот нужный кирпич, который был заложен ею той фразой в фундамент моего образования.
Но даже сегодня, когда я пишу это, у меня выступают слёзы: мне очень жаль того восьмилетнего мальчика, который всё никак не мог дождаться своего «молодец, Серёжа!». Интересно, а может ребёнок потерять веру в себя не получив в нужный момент похвалы за свои благие стремления и сломаться психологически? Махнуть рукой? Мол, если я не нужен «пятёркам» – то на хрена они мне?!
Впрочем, я просто раскуксился сегодня. И всё опять по-детски драматизирую. Я же мужчина. Я же никогда не узнаю, что значит быть мамой. Это же, возможно, как одно дыхание? Как одно созвучное еще с материнского лона биение сердца. Это, по-видимому, ощущение психического состояния ребёнка, как своего собственного?
Во всяком случае, моя мама именно такая.
И я не сломался. И пришёл тот день, когда… Ба! Я до сих пор, оказывается, могу извлечь из памяти обрывки того дня! Моя долговязая соседка, когда я подошёл к парте, на которой лежала моя тетрадь с проверенной учительницей домашней работой – предмет не помню! – сказала:
– А, у тебя двойка!
Это катастрофа...
Да, я постоянно получал тройки. Но, двойка?!
Я обреченно и обессилено – вот где мог бы быть момент полной фрустрации – открываю тетрадь: на белоснежном листе, под фиолетово написанным мною текстом домашней работы, стояла красная «5»…
Я даже сегодня не могу этот абзац закончить восклицательным знаком. Настолько долго, как мне тогда казалось, я шёл к этой первой «пятёрке».
А впрочем, опять драматизирую. Думаю, обрадовался очень! И точно помню: повторил шутку моей соседки, когда вернулся домой. Протянул тетрадь маме, и на её вопрос:
– И что получил? – ответил деланно обреченно:
– «Два»…
А, вот интересно вдруг стало: почувствовала мама подвох? Надо бы спросить.
И всё встало на свои места. Пятерки я стал приносить ежедневно. Неким апофеозом, внесшим разнообразие в уже ставшую привычной «пятерку», внёс день, в который я принёс домой сразу три пятёрки!
А вот у Саши Глухова всё как отрезало. Причём – пусть будет каламбур – глухо. До такой степени, что учительница пересадила его на первую парту и решила и на нём использовать тот же метод вдалбливания знаний непосредственно в голову с близкого расстояния. Как-то она так треснула его деревянной линейкой по голове, что линейка с треском разломилась. А поскольку линейка принадлежала девочке с соседней парты, то она потребовала, чтобы он купил ей новую линейку. Тогда даже и сомнений не возникло в нормальности этой ситуации. Но ситуация всплыла в третьем классе! Деньги то на линейку мальчик должен был попросить у мамы.
Но эти события еще только предстояли.
Здесь же, не растекаясь мысью по древу, надо бы закончить сюжетную линию «пятерок».
А завершением именно этой линии явилось родительское собрание в конце первого класса. Годовое. То есть то, на котором подводятся итоги за весь год. На собрание пришёл папа с младшей сестрёнкой. Её не с кем было оставить. Мама лежала в больнице, которая рядом со школой – нам это нужно по сюжету – располагалась.
То, что годовые оценки по всем предметам у меня были представлены одними пятерками – было известно заранее.
Но оказалось полной неожиданностью, неожиданностью окрашивающей мою жизнь до сегодняшнего дня то, что давая характеристику мне, учительница произнесла:
Сережа Дзюба – как маленький Ленин!
И до сих пор помнится освещенное еще не зашедшим солнцем пространство между школой и больницей, по которому бежит малышка, и звенит её голос:
– Мама! Учительница сказала, что наш Серёжа, как маленький Ленин!..
…………………………………………………………………………………
Ну, тут конечно в небо полетели разноцветные шары! Дети постарше стали подбрасывать вверх белых голубей! И они, поднявшись ввысь парили и весело кувыркались там! Все вокруг аплодировали! Мои родители кланялись во все стороны, радостно идя навстречу друг другу. По ковровой дорожке в белых передничках побежали пионеры и стали вручать букеты моим родителям сестрёнке и мне. Папа работал в автопарке и, потому, дружно сигналили все проезжавшие по улице машины! Военрук школы дал отмашку и пять орудий окрасили небо разноцветным салютом!
Потом раздался торжественный рокот и прилетевший истребитель прочертил белым по голубому небу: «Серёжа Дзюба, как маленький Ленин!»
Именно такую сценографию я предлагаю тем, кто будет ставить спектакль по моей книге.
ВПЕРЁД: http://www.proza.ru/2011/02/27/1287
НАЗАД: http://www.proza.ru/2011/02/27/1331