***
Нас называли «Aushilfe» - помощниками. У нас было очень много разной работы.
Мы должны были накрывать на столы для завтраков, обедов и банкетов, устанавливать столы для кофе-брейков, загромождая их ровными трехэтажными рядами чашек, потом предлагать вино и другие алкогольные напитки во время самих пауз и это все убирать. Чаcто приходилось таскать ящики с бутылками кока-колы, фанты и воды, возить огромную тележку с чашками, тарелками, мисочками для мюслей, носить немыслимые по тяжести подносы с тарелками.
Надо отметить, что немцы отличались необыкновенной педантичностью во всем. Вилки должны были лежать в строго определенном положении, ножи тоже, бокалы расставлены согласно предписанным строгим правилам. Если кто-то ошибался в расположении, то за это мог схлопотать взбучку от начальника. Когда расставлялись чашки для кофе-брейков, то чайные ложки должны были лежать концом вправо и вниз. Если конец ложки смотрел в другую сторону, то Aushilfe могли за это и уволить. Во время самих кофе-брейков надо было наливать кофе в чашки десяткам сонных и жаждущих кофеина участникам конференций, обязательно с улыбкой. За этим наши начальники тоже следили очень строго.
Труднее всего приходилось в двух случаях – во время фуршетов и званых ужинов. На фуршетах меня заставляли минут по двадцать держать на одной руке невероятно тяжелый поднос с аперитивами. Это было настоящей мукой, потому что я все время боялась, что не смогу удержать поднос, он упадет и весь аперитив окажется на полу, на глазах у "великосветской" публики и начальства.
Вторым мучением было разноска блюд во время ужинов. Мы шли цепочкой друг за другом, и обязательно нужно было нести три тарелки, две из них – в одной руке. Поскольку я не была официантом с большим опытом, то две тарелки держала на одной руке весьма неуверенно. При этом я постоянно опасалась того, что тарелки обрушатся прямо глазах у высокопоставленных гостей, а деликатесы окажутся на их дорогом костюме или платье. Каждый раз я испытывала просто неописуемый стресс и ужас, выходя в ярко освещенный нарядный зал и смотря в спину своим товарищам.
В гораздо лучшем положении были те, кто предлагал вино гостям и элегантным движением руки наливал его в бокалы. Им не нужно было переживать за то, что тарелки могут упасть и разбиться. Однако на эту работу ставили только любимчиков oberkellner (главных официантов). Меня же невзлюбила одна из начальниц, и потому мне не доверяли предложение вина, хотя по своему опыту работы я была опытней многих новичков.
В целом, тяжела была не столько работа, сколько пренебрежительное отношение к персоналу. К нам, Aushilfe («помощникам»), отношение было отвратительнейшим. Не соблюдались никакие нормы немецкого трудового права (согласно им, при 8 часах работы обязывалась получасовая пауза, а все часы сверх этого считаются сверхурочными и оплачиваются по особому тарифу).
Мы часто работали по 8, а иногда по 10 часов без единой свободной минуты, без еды и воды, что физически было очень тяжело выдержать, учитывая, что вся работа на ногах и нам не разрешали сидеть, даже полируя стаканы. Перерыва никто не предлагал, а просить было не принято, и сверхурочные часы никто, понятно, не оплачивал. Даже чтобы пойти в туалет, надо было отпрашиваться у начальников.
К моему графику работы еще прибавлялись два часа дороги от Франкфурта до Берлина и обратно, и потому такая нагрузка была воистину труднопереносимой. Часто я заходила в поезд в полубессознательном состоянии и засыпала сидя, среди толпы разговаривавших людей.
Это звучит, конечно, нелепо, что мы оставались голодными в то время, как столы ломились от блюд, но это факт. Немцы считали более правильным выбрасывать огромные подносы с едой, часто очень изысканной (суши, десерты, деликатесы) в мусорное ведро, чем предложить хоть немного перекусить голодным официантам. Конечно, их политика не предлагать несвежей еды клиентам была правильной, но когда я видела, сколько вкусной, хорошо приготовленной, дорогой еды просто выбрасывается в мусорное ведро, у меня сердце обливалось кровью. Хотя бы отдавали в приют животным. Но что там говорить про животных, если нам НЕ разрешали перекусывать этой едой, не говоря уже про то, чтобы брать ее домой. Иногда мы сами на ходу хватали пирожное, или суши, или бутерброд, или даже просто кусок хлеба в то время, когда старших официантов не было на месте, и стремились поскорее отправить его в рот. При появлении кого-то из начальства главное было не начать жевать и не засмеяться. Эта небольшая порция еды часто поддерживала силы и помогала не упасть в голодный обморок. Наблюдая за таким отношениям к персоналу, я не удивлялась, что немцы издевались над своими жертвами в концлагерях. Видимо, определенная доля садизма присутствует в самом их менталитете.
Самым приятным занятием было полирование бокалов и стаканов. Чтобы на бокалах не оставалось разводов, уже помытые бокалы нужно было опускать в очень горячую воду, а потом тщательно протирать полотенцем. Во время этой нехитрой процедуры можно было разговаривать со своими коллегами, обмениваться своими впечатлениями, немного отдыхать. Иногда мы позволяли себе садиться на пустые ящики, и только в это время многострадальные ноги могли отдохнуть. Но и то если в этот момент не заглядывало начальство и криком не приказывало стоять – хотя стоять никакой необходимости не было, ведь нас никто не видел.
Отношение было бесчеловечным не только к иностранцам, но и к немецким студентам. Oberkellner (главные официанты) имен даже тех, кто работал с ними не первый год, запомнить не удосуживались. Больше всего меня выводило из себя их официозное, холодно-недоброжелательное обращение по фамилии. А после этого - уничижительное обращение на ты. Зачем называть "Фрау", чтобы потом обращаться на "ты"?
В довершение всем неприятностям, в раздевалке гостиницы "Schweizer Hof" постоянно крали мелкие вещи. Закрывающиеся на ключ шкафчики были предоставлены только постоянным работникам, а остальные вынуждены были оставлять вещи без всякого присмотра. У многих регулярно пропадали деньги, мобильные телефоны и даже кожаные куртки. Первый раз, когда у меня пропало 10 марок, запасливо оставленных на пирожок по дороге домой, я подумала, что ошиблась и деньги оставила дома. Дома их не было. В следующий раз не погнушались выскрести мелкие монеты, около пяти марок. Обращаться куда-то было бесполезно, потому что мы были самым бесправным сословием - в условиях высокой безработицы любому ушедшему сразу же находили замену. На прощание я даже лелеяла планы мести, какую-нибудь анонимную статью-разоблачение про издевательства над официантами в крупную берлинскую газету, но потом решила не снисходить до такого.