Воспоминания.
Кабинет небольшой: уютный стол, шкаф с книгами, огромное окно, стулья для посетителей, на окне тюль прозрачная, без узора, зеленые атласные шторы, с окна видна дорожка, по которой каждый день бегали школьники, сдавали кросс стометровку.
Задумчивость, спокойствие и равновесие, этим веяло от директора школы. Те, кто хотя бы раз побывали в его кабинете, как провинившиеся, не попадали в него больше никогда, беседа была краткая, немногословная.
Порой учителя выдыхались, угрозы вызывать родителей не помогали, поэтому мог помочь только Василий Васильевич. Его слова были те же, но другие, может сам кабинет или то, что он тот, которого слушались все, в этом был секрет послушания. Одним словом, порой, только директор школы, мог остановить нарушителей школьной дисциплины, тех, которым наука была скучна и неинтересна, и, для которых, улица была намного привлекательнее, нежели урок по физике или русской литературе.
Большая новая школа очень просторная, чистая, везде порядок: в коридорах цветы, много цветов. Порой, казалось, что учителя тоже были похожи на Василия Васильевича.
Слаженный коллектив, почти идеальный, но дети большие провокаторы, они могут тестировать лучше любого психолога, они некие индикаторы. У каждого учителя свой характер, своя импульсивность, своё общение с учениками, свой мост понимания. Порой, теперь уже во взрослой жизни, мне казалось, что для любого и каждого средняя школа – это некая незыблемая база, основа, заложенная коллективом педагогов, которую, вряд ли, можно в человеке разрушить.
Василий Васильевич на уроках был всегда ровным и виртуозным – это понимали старшеклассники.
По утрам он всегда стоял на ступеньках школы, знал всех опаздывающих в лицо и помнил поименно. Списки опаздывавших или прогулявших ему не нужны. Довольно часто, он расхаживал по коридорам школы, во время уроков, поэтому любители передохнуть, прогульнуть пять, десять минут,снующие по коридорам школы, натыкались на него, замечания он не делал, но встретиться с ним, еще раз не хотелось. Те, кто попадали к нему в кабинет, стояли, молча, минут пять… почему-то их душил смех, они крутились, чихали, потом замолкали, наступала гробовая тишина. Детально разбиралась ситуация, голос директора, не указывал на его внутреннее настроение, поэтому индикаторы не срабатывали, никто не знал, что будет следовать за этим общением. В предбаннике кабинета, секретарша спрашивала:
-Ну что живы?Предбанник - небольшой кабинет секретарши школы, – идеален и тоже попахивал строгостью, и, в общем – то, чем-то все таки угрожал.
Иногда, мне казалось, что школа наша всё же очень необычная, по утрам спать не хотелось, хотелось побыстрее примчаться, переодеть сменную обувь, бросить портфель под кабинет и помотаться по ней, заглядывая в окна, где виден школьный двор, но любителей тащиться в школу рано было много. Толпились в небольшом холле с огромными зеркалами, которые были странно расположены: на двух параллельных стенах и можно было видеть множество своих отражений - это притягивало, всем хотелось погримасничать, покривлять рожицы, увидеть себя в нескольких ракурсах. Холл был квадратный, помимо зеркал, четверо дверей помогали выталкивать школьный народ в основной, большой коридор школы. Часто мы натыкались на Василия Васильевича по утрам и громко орали ‘’доброе утро’’, иногда я тоже опаздывала, меня называли по имени и торопили на урок. В старших классах, к нам, школьникам, средней школы учителя, обращались на вы. Мы жили в колорите культуры Западной Украины, где с маленьких нас учили уважать учителя, взрослых, стариков, в многих семьях было недопустимо говорить родителям ты, а также, примером этой высокой ноты общения было ‘’вы’’ к ученикам в старших классах. Эта тональность ‘’вы’’ в старших классах меняла, что-то в нас и в учителях тоже.
Урок украинcкой литературы, готовились к нему все, Василий Васильевич не требовал от нас знаний, они просто вливались в нас сами по себе, не прочитать что- либо или не написать домашнее сочинение мог позволить только тот, кто перепутал расписание или болел. Всего считанные разы нарушалась дисциплина. Нарушители писали правила, от которых болела рука, и запоминались они надолго, поскольку предложения были сложны по синтаксису, но доходчивы по смыслу. Странное наказание, больше не возникал вопрос дисциплины, правда, разрешались некоторые вольные комментарии и уместные шутки, по поводу друг друга или по поводу прочитанных книг. Василий Васильевич не любил общепринятых любимчиков или залюбленных, захваленных детей. Что-то другое происходило на его уроках, объяснить логикой последовательности, понимания, невозможно. Я до сих пор помню запах класса, где проводились уроки, легкое волнение одноклассников во время ответов и голос учителя. Урок директора школы любили, и искренне уважали учителя, и еще, что-то другое, и очень нужное, дарилось нам щедро учителем. Когда читались стихи - класс замирал, было ощущения присутствия, где-то в зале театра. Учитель ровный, собранный и спокойный, с неповторимо глубоким, тихим голосом, раскрывал нам мир украинской поэзии и литературы.
Может быть поэтому, его дочь учитель английского организовала при школе театральную студию. Мы пропадали там днями и ночами. Оля была талантлива, как и отец, мы верили ей и театр был настоящий, школьный, конечно, провинция, дети, не профессионально и всё такое, но огонь, зажженный Олей, горел в нас долго. Она научила нас, видеть игру актера и видеть тех, кто просто читал заученную роль.
Помню, как-то в Киеве, я была на ‘’Вишневом саде’’ Чехова, где в главной роли Ада Роговцева. Игра великой актрисы была уникальна, мне было удивительно осознавать, что школьный учитель Ольга Васильевна научила чувствовать оттенки игры, вместе с актерами жить во время спектакля на сцене, а потом пробуждение, зрительный зал, аплодисменты, всегда хотелось плакать и помнить Ольгу Васильевну. Мы называли ёё Олей, потому что она недавно закончила университет, от неё веяло любовью к высокому и чистому в людях.
Все поначалу думали, что я буду поступать в театральный, но я не люблю игру надолго, на всю жизнь, мне казалось, что эта профессия для немногих, всю жизнь перевоплощаться, играть других – это либо дар Бога, призвание или человек попадает в театр, как-то вслепую. Актерская профессия поглощает, и порой, человека нет, есть игра, поиграть в это в школе и проникнуться любовью, уважением это одно, но по- настоящему в этом жить? Мне, казалось, что эта профессия поглощает настолько всецело, что себя не остается. А потом, многие актеры, сами того не ведая, играют в жизни разные роли, перестают быть собой. Отождествляются с ролью, не струшивают с себя этот налет чужой, сыгранной жизни. А может, просто, подражают кому - нибудь из своих героев, но уж как-то по - театральному. В книге ‘’Театр’’ сын Джулии Ламберт говорит об этом своей матери.
По всей вероятности любая профессия поглощает: врач всех лечит, учитель учит, строитель строит, директор управляет, командует, организовывает. Многих людей захватывает профессия,они забывают себя и тех, кто рядом.
У меня всегда было ощущение, что именно это качество быть собой, не лицедействовать, не играть чью-то роль с нами детьми, учениками средней школы, быть директором, и в тоже время, в нужную минуту не быть им вообще, было присуще учителю украинской литературы. Порой, с каким-то человеком не нужно быть врачом, он больше врач, нежели вы сами, порой, кого-то не нужно поучать, потому что он вырос в уникальной среде любви, гармонии и мира, и получается, что у него можно научиться многому. Иногда, в залах театра – это бывает крайне редко, мне удавалось видеть обратную сторону медали, как актеры не могли играть, выталкивалась роль и было ощущение, что они хотят одного, отмыться от лжи театра, от игры ролей, от неверного их распределения, они хотят бежать со сцены, от обыденности, какое-то жуткое поражение перед зрителем и непонятно, чего он хочет этот зритель, он зол или откровенно смел, когда смотрит через пелену спектакля на жизни актеров... или сама жизнь в провинциальном театре наложила отпечаток обыденности на лица актеров, или просто больше нет влюблённости в свою профессию?
-Что же хочет, этот чёртов зритель, пришедший сегодня в театр моей любви и жизни,- кричит эта ролевая маска со сцены!?
И что- то не клеится, все понимают, что вот... тот зритель, мужчина, в сером костюме, или женщина, в красном платье, мешают в зале, индикаторы сегодняшнего спектакля. И не дай Бог, такого зрителя или наоборот. Только настоящий метр сцены, не боится такого проникновенного наблюдателя, он живет на сцене и провоцирует забыться, втаскивает в жизнь спектакля, как будто говорит:
–Мы все люди, мы живые, - быстрее он просто бог на сцене, он актер, он невообразимо талантлив, его дар – это дар свыше! Он поглощен работой, ролью, игрой, жизнью настолько, что ему плевать на проникающего в суть его жизни за кулисами, в суть его мастерства! Потому что он такой же бог и в жизни. У него состыковка театра и жизни.
2
Я шла по дороге очень быстро, мне нужны цветы, впопыхах купила три каллы, не была на каком-то из уроков, но успела на украинский. У Василия Васильевича сегодня последний урок, он получил новое назначение, его отправляют в районо заведующим. Не думаю, что ему хотелось этого. Я почти не помню тот день, сложно объяснить словами, чувства, которые переполняют. Мы стояли у окна, за которым зиял школьный двор, последние аккорды зимы, совпадали с последним уроком Василия Васильевича. Я пыталась говорить, но слова комкались, букет шуршал.
Волнение учителя сегодня, видно всем, урок давался с трудом, казалось, что директор школы сорвется, помчится в это чертово районо и согласится быть простым учителем, чтобы снова тягучим голосом читать стихи, класс сделает паузу, потом, все уткнутся в тетради, и будут писать о смысле прочитанного стихотворения, и всё будет как прежде. Но есть вещи, которые нельзя менять, урок закончился.
События мелькали быстро, выпускной, поступление в вуз. Взрослая жизнь в далёком городе, была не такая, как мечталось, и, как виделось тем, кто был близок мне по внутренней сути человеческого, высокого в людях.
Мы встретились с директором школы через несколько лет. В комнате было много солнечного света. Небольшой журнальный столик, два довольно низкие кресла, диван с резными ножками, книжные полки на всю стену. В домашних тапочках, одетых на носки, темные брюки, светлая рубашка, во внешнем виде все слаженно, было ощущение, что не хватает только пиджака и туфель. На столике две маленькие чашечки, Василий Васильевич наливал кофе, присаживаясь в кресло, был таким как прежде - школьным учителем, который мог дать мудрый совет, пожурить, выслушать, и, казалось, что прошедшее время изменило многое, но оно не изменило главного: этого редкого качества – мудрости и высоты, которую так часто люди ищут в родителях, друзья, во всем окружающем мире. Паузы в разговоре, я их почти не замечала. Разговор был ни о чём. Может о книгах, может об институте, южном городе, о чем говорилось… помнится плохо.
Иногда дети, кого - то боготворят, а потом, что-то щелкает и все видится таким как есть. Мне повезло, не потому, что я могла прийти в гости, будучи уже студенткой вуза, так запросто, к бывшему директору школы, не потому, что Василий Васильевич угощал кофем, а потому, что он и в самом деле настоящий!
Мой одноклассник растрепанный, смешной, улыбчивый, его обожал весь класс, в седьмом классе он написал мне смешную записку:
- И. давай с тобой дружить!- Я ответила ему примерно так же.
- Мы и так с тобой В. дружим!
Не знаю по какой причине, но он не мог сидеть на уроке спокойно, у него как будто шило в одном месте, было ощущение, что кто-то его за ниточки дергал. Острый словом, колкий в замечаниях, он не мог удержаться, если замечал в ком-то, что-то не то. Сын священника, на футбольном поле ему не было равных, если в команде, значит, голов забьет много, если в воротах, не пропустит ни одного мяча. Девчонкам вдогонку колкую песенку споет или замечаньице протараторит. Он подмечал то, что другие не замечали, от любви или от вредности. В. никогда ни с кем не ссорился, друзей у него пол школы. Свои порой дурацкие замечания, он не мог прятать, не мог с ними договориться. Все знали,- он так шутит.
-Василий Васильевич, а вы чего… уходите, потому что должность или учителя осточертели? Все оглядывались, показывали кулаки, но это не помогало.
-Мы без вас пропадем, школу по запчастям разберут. В. оглядывался, дружного смешка не было.
-Так, что же вы будете делать в районо, командовать?- класс молчал.
-В.подыметесь, вернее, садитесь, пишите:
''На уроки не опаздывать, в коридорах не мотаться, девчонкам вдогонку песенки с сомнительным смыслом не напевать, учителей не изводить, делать замечания по сути''. Принесите мне эти правила В. завтра, в кабинет. Класс залился хохотом. Прозвенел звонок.
В.правил не писал!
2004г.