Похожая история возможно могла произойти в реальной жизни, но любое совпадение имен, событий и ситуаций - случайность...
Часть девятая
Угождать Королеве было радостно и приятно только первые пару лет. Гулизар Надировна абсолютной дурой никогда не слыла, а дурость-раболепие – это ведь временное явление, излечивается, как болезнь. Вовремя начать курс лечения – и ты снова свободна, не зависимый ни от кого и ни от чего человек. Позже можно и поиграть в зависимость, если того требуют обстоятельства. А они как раз требовали. Роль верного пажа при Графовой открывала широкие московские просторы, тяжелые чиновничьи двери и позволяла получать море удовольствий, ради которых Гуля любые выходки подруги воспринимала с улыбкой и была всегда готова совершить необдуманный, но в действительности тщательно спланированный поступок.
Фактически сближение женщин началось с вранья, с фиктивного брака Шомаевой и Владислава, сына Графовой, так дальше и текла река лжи. Местами течение усиливалось, встречались водовороты, многоступенчатые, казалось бы, непроходимые пороги, попадались подводные камни, мели, и только в нижнем своем течении река утихомирились, раздвоилась и потекла по двум новым руслам. Но это случилось много, много позже.
О том, что Антонина Ивановна, торгует драгоценностями, Гуля догадалась не сразу. Естественно, речь не об официальной торговле в универмаге, где обе трудились. За два десятилетия, прошедшие с тех пор, как Антонина впервые столкнулась с магнетизмом камней, в стране много чего изменилось. Под стеклом на прилавках магазинов в закатную социалистическую эпоху даже обручальные кольца отыскивались с трудом. Если кто помнит, бытовало такое понятие, «выбросить товар». То есть пустить товар в продажу. Только слух пройдет про очередное «выбрасывание» (неважно чего), и сразу километровые очереди, списки, дежурства, переклички каждые два часа. А вот под прилавком чего только не увидишь! Тридцать процентов продавцы с одобрения руководства выкладывали «наверх» – для широких потребительских масс, остальные семьдесят уходили «вниз» – своим, приближенным своих, друзьям и родственникам своих приближенных или тем, кто хотел и имел возможность «сорить» деньгами. Дефицитом торговали втридорога.
Антонина грамотно поставила свой бизнес–сбыт, сама встала у руля, в дело вовлекла бывших партнёров с Астраханского переулка. Потом и Гулю подключила к «левым» заработкам. Королевская вотчина процветала, нелегальная торговля приносила неплохой доход всем ее членам – и самой Королеве, и ее подданным. Надо сказать, подданные не брезговали и другими дополнительными заработками. Королева – тоже. Ходить по краю пропасти – ни с чем не сравнимое наслаждение. Давно канули в небыль времена, когда ей приходилось прятаться, притворяться скромницей, она полюбила шик, размах, уже не стеснялась жить на широкую ногу, а изречение «риск – благородное дело» Графова переиначила: «риск – доходное дело, тот не живет богато, кто не рискует» – любила повторять она к месту и не к месту.
Почему-то всегда со смехом Гулизар вспоминала одну из «операций». На краю пропасти никто из их команды, конечно, не стоял, но риск упасть, поскользнуться все же имелся. Графова, как ненормальная, скупала инвалютные чеки, гоняя Гулю по клиентам, в сумке у девушки иногда лежали такие огромные суммы денег, что она опасалась за свою жизнь. Но грела мысль об очень хорошей выгоде, и ноги сами несли через всю Москву на другой конец города. С началом перестройки наступил конец сети магазинов «Березка». Товар распродавался по бросовым ценам. Очереди у «Березки» стояли многокилометровые, обладатели инвалюты скупали все подряд. Странным было бы, если б Антонина не воспользовалась старыми связями. Вся компания, включая Графову, три недели провела в бесконечных разъездах. Антонина специально для этого оформила и себе, и Шомаевой отпуск по месту работы, в ЦУМе. Товар, приобретаемый в «Березке», вывозился в другие города, в соседние области, выставлялся на продажу в комиссионных магазинах, сумма навара чаще зашкаливала за пятисот процентов. Игра стоила того. И они отыграли все партии, до последней. В тот момент Гуля еще боготворила свою Королеву. Возненавидела она ее чуть позже.
И на старуху бывает проруха – Графову арестовали, но об этом позже. Отбыв скромный тюремный срок, в свободный мир она вернулась озлобленной, желчной, замкнутой, одержимой местью. Такой Гуля ее не видела никогда, и долго не могла взять в толк – кому, за что нужно мстить. Антонина отмалчивалась. Позже выяснилось, да и то случайно – родственники, в них причина. Однако дальнейшего разъяснения не последовало. Бывшая Королева, пенсионерка и экс-зэк, работу искать не стремилась, проще было, как прежде, командовать подружкой, как прежде, требовались услуги «рыбки на посылках». Еще бы. Антонине пришлось начинать практически с нуля. Достаточные средства для безбедного существования у Антонины Ивановны, конечно же, имелись, что-то перед арестом она припрятала у сына, что-то в тайниках своего дома, что-то на даче, но жадность к жизни, к ее благам остались прежними, и на них требовались немалые деньги.
Графова владела тремя квартирами почти в центре Москвы, в одной из которых жила она, во второй – сын, третья, оформленная на Владислава, стояла закрытая, но настоящий хозяин о ней не знал. Шомаева долго упрашивала подругу продать именно эту квартиру ей, причем, без скидок. Она к тому времени тоже скопила приличный капитал. Но Антонина не уступила. Возможно, именно тогда, получив отказ, Гуля дала волю противоречивым чувствам, а там и ненависть вызрела, и затаилась злоба. И в первую очередь, на себя. За то, что доброй была, помогла Графовой, от чистого сердца помогла, когда той понадобился дорогой адвокат. За то, что послушной была, в рот смотрела подруге, а стоило ли? Особенно в истории с Сережей.
За время долгого отсутствия партнерши по криминальному бизнесу у Шомаевой появился любимый мужчина.
– Фу! Как низко ты пала! – возмущалась Графова, узнав о Сергее, грузчике из ЦУМа. – Любовь! Любовь! Нет никакой любви и быть не может. Грузчик этот не тебя любит, а денежки твои. Подарки ему дорогие даришь? Даришь, ты ж у нас добрая, отзывчивая, просто сказочная фея.
– Имею право, это моя жизнь.
– Нет, милочка. Не только твоя. Мне-то все равно, но подумай, что кровная мамочка скажет, родня как отнесется. Если мне память не изменяет, у дагестанцев смешанные браки не приветствуются?
Как-то утром Гуля почувствовала приступ тошноты и обрадовалась, как школьница – в том, что это беременность, сомнений не было. Сережа лучился счастьем, они сходили в ЗАГС и подали документы на регистрацию брака. Теперь Гулизар думала только о предстоящем материнстве. В свою тайну она не посвящала никого, боялась сглаза. Звонок из Махачкалы спутал все планы:
– Доченька, – плакала мать, – не позорь меня, я все знаю, мне Антонина Ивановна сообщила. На коленях умоляю тебя. Пока не поздно, отмени свадьбу. Умоляю, умоляю…
И началось. Звонки по несколько раз в день – домой, на работу. Женщина осунулась, спать практически перестала, Сергей ругался, проклинал законы Шомаевского клана, рвался в Дагестан на разборки. А Гулизар проклинала подругу-иуду. О будущем ребенке в разговорах с матерью она не сказала ни слова, еще одна новость могла убить и без того страдающую родительницу. Каждодневные телефонные истерики матери, издёвки Графовой, ушедший от горя в запой Сережа заставили Гулю призадуматься – вдруг окружающие правы, а она одна дурочка? Однажды, надышавшись перегаром от храпевшей рядом любви, проведя полночи в ванной и устав от рвоты, Гулизар смалодушничала. И сдрейфила женщина скорее не из боязни быть отвергнутой родственниками или потери любимого. Она не страшилась одиночества вообще, как понятия. К нему она привыкла. Очень уж не нравилось словосочетание – мать-одиночка – позорное, унизительное, как клеймо. И любимый с постоянными загулами перестал внушать доверие. Ни с кем не советуясь, Гуля сделала аборт, после которого уже никогда не смогла иметь детей. Вину за поставленный крест на своей семейной жизни Шомаева мысленно переложила на подругу и стала ждать удобного случая для восстановления справедливости. С терпением у Гули было как раз все в порядке, даже через край.
Часть десятая
«Если бы можно было знать, когда и где… да я бы всю квартиру вместо паркета соломкой застелила…» – старуха силилась воскресить картину месячной давности, когда к ней по делу явилась председатель кооператива. Изредка она баловала вниманием, но исключительно в общественных интересах. А в тот день принесла какие-то бюллетени для заочного голосования. Она торопливо рассказывала суть вопросов, которые требовали коллективного решения, ёрзала на стуле, пока Антонина Ивановна внимательно читала проект протокола собрания, и незаметно морщила нос – зоркий глаз пенсионерки усмотрел всё.
– Чего нос-то воротишь? Старостью пахнет? Не нравится? Ничего, ничего, вот сама станешь дряхлой бабкой, вспомнишь мои слова, – съязвила старуха, на что Дарья Демидовна невозмутимо ответила:
– У тебя, Антонина Ивановна, не старостью пахнет, а кошачьей мочей и непролазной грязью. А мы-то с комендантом головы сломали, гадая, про какую вонь из воздуховодов пишут жильцы. Про твою и пишут. Жалоб уже целых четыре штуки. Как жара началась, так и посыпались писульки.
– Так уж прямо и пахнет? – расстроилась хозяйка квартиры. – Я ничего не чувствую.
– Конечно, ты привыкла, а я уже задыхаюсь. Между прочим, у меня дома два кота, а никаких запахов нет. Ты своего Барсика избаловала, не наказываешь, он и метит все подряд. В твоей квартире больше трех минут находиться вредно, отравиться можно. Хуже угарного газа, ей Богу. Так что ставь скорее галочки в нужных местах и расписывайся в конце листа. А то у меня рвота начнется.
– Так сама говоришь – жара, она в этом году невыносимая, вот и… Ну, посиди еще немного, порадуй старуху, поболтай со мной, чайку попей или кофейку.
Антонине, скучавшей по прежним долгим разговорам с соседкой-профессором, очень хотелось задержать Дарью подольше, расспросить о чем угодно, послушать дворовые новости да сплетни, но председатель была явно не в настроении.
– К тебе, вроде, Машка ходит помогать по хозяйству? – спросила неожиданно Дарья, и, получив утвердительный ответ, продолжила задавать вопросы:
– А почему ты не заставишь ее сделать генеральную уборку? Ты хоть видишь, на каком белье спишь? Оно уже серое. Давай помогу, поменяем его. Хочешь? – старуха отрицательно покачала головой. – Обои «соплями» висят, кот подрал? Вот засранец! – Она подошла к окну и пощупала шторы. – Ужас! Когда последний раз стирала? С них пыль сыпется. Смотри, а у потолка по углам паутина. Жуть! А у плинтусов! Ё-моё! И это называется уборкой? За что ты только деньги ей платишь?
Антонина Ивановна сидела на диване и улыбалась, она так давно не видела никого из старых знакомых, что только теперь поняла, как соскучилась по миру. Машка с дочкой – не в счет, с ними разговаривать неинтересно. Родственниц своих старуха не жалует, давняя обида, как засела в сердце, так и торчит там до сих пор. Когда те приезжают навестить, дальше кухни она их не пускает: – Притащились! – так обычно встречает родню.
Председательша между тем сходила на кухню, заглянула в ванную, в туалет:
– А как Машка вообще убирается, чем моет? Нигде нет чистящих средств, а в ванной даже шампунь отсутствует. Антонина Ивановна, в чем дело? Ты же не бедный человек, вторую квартиру сдаешь, деньги ведь немалые. Знаю, у тебя еще третья жилплощадь имеется, сведения на нее приходили. Переехала бы в одну из квартир, здесь ремонт следует сделать. А самый шикарный вариант – на время ремонта на дачу бы перебраться. Хотя… как ты там одна… Лучше купить путевку в санаторий, месяца на три-четыре – и подлечишься, и подышишь воздухом, окрепнешь, а там и на ноги встанешь.
– Да даю я Машке денег на порошки, а уж как она ими пользуется – не знаю, проверить не могу. Про ремонт подумаю. Ты мне лучше вот что… помоги квартиру (третью) сдать.
– Антонина Ивановна! – возмутилась Дарья Демидовна. – Я тебе не бюро по недвижимости. Совесть имей. Итак я к тебе с доставкой на дом прихожу то с квитанциями, то с подписями, будь они не ладны.
– Да я и не прошу квартирантов искать. Ты мне в Интернете посмотри примерную стоимость аренды, я ж от жизни отстала, ничего не знаю. А найдешь – позвони.
– Ладно, поищу. Ты бумаги подписывай, мне, и правда, невмоготу у тебя находиться, глаза слезятся от кошачьих миазмов. И провоняла, наверняка, вся насквозь. А с уборщицей твоей я поговорю сама. Обнаглела Машка окончательно. Гнать ее надо: и из твоей квартиры, и из нашего дома вообще.
Как не уговаривала старуха, Дарья Демидовна наотрез отказалась и от чая, и от беседы, но дала слово, что заглянет в конце месяца, принесет квитанции для оплаты коммунальних платежей.
«Зачем я рассказала про визит Дарьи? Зачем приврала, что правление надо мной решило взять шефство? Похвастаться захотелось? Совсем из ума выжила. Дура дурой. Эта, крысёныш, сразу кинулась звонить Гульке. Ведь слышала я их разговор, да не придала значения. Гулька зачастила в гости, с чего бы? Еще врача нового привела. Что-то лицо знакомое, где я его могла раньше видеть?..»