День был завершен. Телевизор вещал что-то умное и скучное, - усталость от этого становилась невыносимой. На прикроватной тумбочке лежало несколько непрочитанных книг, но чтение не удавалось: книга выпадала из рук, текст не производил впечатления...
Спать ночью было неудобно, одеяло сворачивалось в жгуты и складки, которые больно врезались в тело, подушка все время ускользала. Просыпаясь в неудобной позе, я нашаривал подушку руками в темноте, подтягивал к себе, укладывал голову, вновь погружался в дрему...
Сон давался урывками, а сновидения были несвязными и нелогичными эпизодами.
Сегодня во сне пришла ОНА.
ОНА давно уже не приходила во снах, и я о ней не вспоминал, живя своей размерной, ничего нового не приносящей жизнью. И вот сегодня так явственно, потрясающе живо, она приснилась мне! Я ожидал её возвращения всю жизнь, всегда помня о ней, как будто она только что вышла из комнаты и вот-вот вернется; я вновь чувствовал её явно и хранил в сознании смысл недавних разговоров и переживаний, хранил тепло её рук, соль её слез; я её ждал всю жизнь, как ждал раньше, в моменты нашей близости - с тем же нетерпением и волнением, отпустив её от себя лишь на минуту, но уже тоскуя по ней, а прожитый день и был тот день, когда мы расстались, - а сегодня она пришла, помня и неся в себе обиды этого дня.
И разговор! - да, я слышал звучание ее голоса как наяву, - и он был продолжением вчерашнего разговора, и я понимал, что она пришла мириться! Мое сердце бешено колотилось, душа моя завыла от многолетней тоски и вины за нанесенные ей обиды. Я еле сдерживался, чтобы не закричать от неожиданно резко переполнившей меня боли раскаяния и радости этой новой встречи, совершенно невозможной уже, как я полагал; я хотел сказать ей, что я ни дня не провел без мучительной тоски по ней, и что если можно, чтобы она простила меня сейчас же, то я буду счастлив теперь быть только с ней одной и что мы не расстанемся уже никогда!..
Но я не мог вымолвить ни слова. Молча, я стоял и смотрел, как она входит в комнату с толпой незнакомых мне людей, о чем-то с ними на ходу разговаривая, слегка наклонив и повернув к ним голову так, что я видел ее профиль: белое, с безупречной кожей лицо, опущенные веки с черными длинными ресницами, выражающее не то легкое смущение, не то скрываемую радость от нашей встречи. Такое знакомое выражение! Как часто я видел его, как же я мог его забыть? Я знал: сейчас она сделает еще шаг, потом повернется ко мне, слегка подняв голову, посмотрит на меня из-под своих замечательных, дрожащих от волнения ресниц... И вот, я уже протягиваю к ней руки...
«Как она молода и красива», - подумал я, - «как я мог, тогда, так грубо отстраниться от нее, перестать разговаривать? Как мог, вырвать свою руку из ее рук, которыми она так страстно хотела меня удержать, умоляя не бросать ее? Понимал ли я тогда, что потеряю ее на всю жизнь? Лишу себя её любви? Настоящей любви, которой больше никогда не почувствую в другом человеке?!
Она приблизилась ко мне, положив свои руки ладонями мне на грудь, подняла голову и посмотрела мне в глаза. Столько мольбы и тоски было в ее взгляде, что я, не дав сказать ей ни слова, стал целовать ее лицо, губы, глаза, одной рукой придерживал ее голову, другой стискивал ее руки, лежащие у меня на груди. Я был безмерно счастлив этому своему раскаянию в собственном, совершенном когда-то, бездумном поступке!
Я ощутил по ее реакции, что я прощен; и теперь, бесконечно мучительное ожидание счастливой жизни кончилось, и мне дарованы только радость и блаженство!
Сон слетел. Я одиноко лежал на кровати, ошалело глядя в темный потолок спальни. Из гостиной пробивался мигающий свет работающего телевизора, все было на месте, только меня здесь уже не было...